Аркхейм

Несмотря на то, что видимость аномалии сильно ослабла, фокус внимания слабеть и не думал — сейчас Теодору достаточно было просто знать, что аномалия есть, и знание о ней сплеталось с ощущениями, так, словно бы ты хоть и выбрался из вязкого, стылого болота, но ботинки твои промокли, на руки налипла грязь и тина, и в носу так остался запах гнили и сырости. Сейчас, даже если Стефаносу завязать глаза и отправить к аномалии на ощупь, по этим заметно приглушенным ментальным следам, их будет достаточно для того, чтобы дойти.

Подумав об этом, следователь усмехается абсурдности мысли — ведь конкретно ему и глаза то не особо нужны, чтобы видеть, кошачье чутье надежно фиксирует следы на границах ментальных и физических ощущений, отпечатывая их точно на еще не высохшем цементе.

И тем не менее, общее на двоих ментальное поле никуда не делось, и Теодор отмечает, что несмотря на то, что знает почтенного господина от силы несколько минут, и не сказать, что проникся к нему абсолютным доверием, — на подобное лично у него уходит минимум не один год, — но находиться вот так оказывается комфортно. Так, словно наконец встретил кого-то с привычкой, аналогичной твоей, и позволяешь себе в этой своей странности расслабиться чуть больше. Все же, далеко не все, и менталисты в том числе, — некоторые из них так и вовсе закрываются еще больше, опасливо, и не без логичных причин подобного опасения, оберегая собственный разум, — готовы находиться на подобной ментальной территории, где хозяин не только ты.

И возможно это и служит причиной тому, что Стефаноса не оскорбляет ни собственная предсказуемость в глазах Юдициума, ни его улыбка в ответ на вопросы следователя, а дальнейшие рассуждения господина так и вовсе сводят к нулю всяческие попытки оскорбиться, основанные уже больше на особенностях характера Теодора, так, словно бы предсказуемость может быть следствием не собственной простоты, а собственной узнанности получше, для чего нужно как минимум в голову залезть, и что-то скрытое, личное прочитать.

Конкретно сейчас предсказуемость как раз таки может сыграть на руку, если Теодору и правда придется сыграть роль якоря для демиурга, который достаточно откровенно рассказал о своей слабости постороннему существу.

— И в этом, в том числе, может быть связь с тем, что демиурги и прочие бессмертные существа нет-нет, да позволяют себе слабость привязываться к смертным существам, — вырывается у Теодора, хотя буквально недавно он не допускал ни минуты промедления, и в целом отреагировал раздраженно на попытку Юдициума задержать его на беседу, — Необходимость вот такого якоря, заземления, даже если речь не идет о риске медленно и мучительно раствориться в аномалии.

Закуривает быстро, немного нервно, во второй раз — чего это на философские беседы потянуло? Что у него всегда хреново получалось — так это правильно реагировать на подобные чужие эмоции, и остается только надеяться, что пространных речей и молчаливого согласия Теодора, сопровождаемого открытыми для ментального поля готовностью идти вперед и некой растерянной попыткой понимания чужого смущения — по себе знает, как бывает вот так из острой необходимости о себе какую-то неловкую правду рассказывать, даже если она и не сказать что тщательно скрываемая, но кому охота лишний раз акцентировать? — а также таким же немым обещанием быть честным и собранным, чтобы там дальше не случилось, — достаточно для того, чтобы вопрос закрыть.

— Иронично, да.  — взгляд Теодора тоже обращается к перстню. Разве что сейчас рассматривая тот не как скрытый источник магических сил, а как украшение. Источник сияния, сбивающий с толку — отвлекающий, возможно, от того скрытого, что лишь на короткое мгновение открылось следователю, оставляя после себя ощущение песка на пальцах и сухости в глазах.
Хоть облик джентльмена снова стал выхолощенным, каким и показался Теодору вначале — точно тот явился на светский прием, а не бороться с аномалией в окружении лесных зарослей, — не оставляя в своем облике прежнего намека на нечто столь древнее и ассоциирующееся с одним из самых распространенных образов Смерти, но неизменно вызывающих острый, миллионами тончайших ледяных игл, холодок по спине, но то скрытое и едва уловимое отпечаталось в сознании следователя так же, как и знание о аномалии, и в своих воспоминаниях к этому еще не раз придется вернуться.

— Мне нравится знание того, что я смертен. Жизнь, не растянутая в бесконечность, кажется более концентрированной, заставляет проживать ее насыщеннее. У жизни должен быть смысл, может быть даже цель, а это как будто подразумевает некую конечность..? — молчит о том, что на самом деле его собственная жизнь — вообще не то, что ему бы хотелось продлевать вечно, да и смысла в своем существовании даже при всей своей полезной деятельности он видит мало. И эмоции от этих мыслей старается запоздало замаскировать, на мгновение даже забывая про общий ментальный фон.

— Нам надо идти, — выдержав паузу, добавляет он, делая очередную затяжку и переминаясь с ноги на ногу. Очередное странное чувство — словно уходишь неприлично рано с мероприятия под непонимающие взгляды большинства, только начавшего неспешную вдумчивую беседу, осознавая что сам подобные беседы вести не научился.

У почтенного господина подобное зрелище если же и вызывает какие-то эмоции, то он их старательно скрывает, дозволяя собеседнику ощутить лишь некоторое осуждение к происходящему да сочувствие к пропавшим детям, и то — в моменте. Но Теодора нисколько не смущает собственная бурная реакция — внешне он хоть и остается спокойным, разве что брови нахмуренно сдвигает и тяжелеет и темнеет взгляд, — внутри что-то медленно закипает, усмиряемое огромной силой воли, дабы не мешало в процессе.

И после того, как Теодор с трудом отлепляет взгляд от аномалии в стороне леса и смотрит на Юдициума словно бы без фильтра, без налета аристократической безупречности и лоска, увидев облик более мрачный, сухой и опасный, одновременно с этим не может не заметить над головой господина нечто призрачное, странное в своей вычурности и не сочетаемости со строгим костюмом, в котором демиург восседает в кресле, ничуть не изменив положения.

Словно бы даже за этим обличьем, проявившимся в связи с тем, что ментальный фон сейчас стал в этом пространстве общим на двоих в какой-то степени, в каком-то из своих слоев, — есть еще нечто, на более глубинном слое.

Но в этом вся и разница — если Теодор рискует, открывая свой разум, и пусть частично, но остается не защищен, то демиург, в чем следователь почти уверен, точно рассчитывает, что именно и в какой степени проявлять здесь, перед Стефаносом.

Волна удушающего жара — не то от очередного, уже более ясного осознания того, что он таки находится в позиции более уязвимой перед существом более могущественным и имеющим свои скрытые мотивы, не то от.. следователь ловит себя на мысли, что почему-то не отводит взгляд, хотя надо бы, что сейчас его эти мысли могут быть как на блюдечке, пустом, где вода давно кончилась, и глотнуть бы сейчас чего-то холодного, терпкого, взгляд таки отвести, головой мотнуть, из ботинок песок вытряхнуть.. а какой песок, что за наваждение? Там, за спиной вязкое, аномальное, обволакивающее кисельным туманом болото, здесь перед глазами — древняя бескрайняя пустыня, медленно опалит кожу, выжжет, высушит, искрошит в белую пыль, сделав своей частью. Смерть за спиной тянет вглубь и топит, смерть впереди — вытягивает силы и обездвиживает, надо отвернуться...и страшно не перед фактом смерти, страшно — не выстоять, глядя ей в глаза.

Наваждение пропадает, словно кто-то резко убирает из сознания жуткую картину, заставляя следователя поежиться и скрестить руки — как будто из бани на холод вышел. Тео не говорит ни слова и наконец отводит взгляд, выдерживая его до последнего момента.

Никогда бы не хотел снова подобное ощутить. Но если случится — снова не отведу взгляд. — отголосок его реакции вперемешку с впечатлениями от увиденного, оставленный в ментальном поле, очевидно должен дойти до Юдициума, пусть Тео и не мог утверждать, что это было авторство демиурга.

Внешне же Юдициум остался все таким же спокойным и степенным, каким он Теодору и показался изначально, когда первый раз был услышан голосом в голове, мягким вторженцем в разум — отстраненным и наблюдающим, словно бы безучастным. Но будь это именно так, то вряд ли бы демиург потратил изначально свое время не только на то, чтобы пронаблюдать за приютом, но и на то, чтобы узнать про самого Теодора ровно столько, чтобы определить его как человека, способного помочь в этом деле.

Помочь, абсолютно точно не отказавшись, что и подтвердили следующие, сказанные Юдициумом слова. Теодор сдержанно вздыхает, понимая, что не может высказываться против такой откровенно честной уловки в свой адрес.

В конце концов, не первый раз он на таком попадался — на своем неравнодушии и неспособности пройти мимо.

— Я бы, конечно, спросил, что у Вас за источники, но.. — еще раз вздыхает коротко, понимая, что это может быть кто угодно. От его начальства, до людей и правда еще более влиятельных, чьи самые сложные и запутанные вопросы он решал в самые разные годы. И даже если это было много лет назад, что такое время для бессмертного существа? Да и сам Теодор не из тех, кто настолько переменчив в своем характере, — Не так уж и важно конкретно сейчас, да и в целом.. — капелька интереса разливается вокруг, но не такого, в котором бы сквозило "а кто это про меня так говорит", а скорее "с кем Вы взаимодействовали", с расчетом на то, что если эти источники близки для самого следователя, то может ли он потом с ними обсудить столь загадочную персону...исключительно как результат профдеформации, привычка собирать данные на всех, с кем сводит судьба в процессе работы.

А вот следующая за словами Теодора про "блуждание вслепую" реакция демиурга наконец расставляет все на свои места. А именно — почему же демиург, обладая столь выдающейся силой, не может в одиночку расправиться с аномалией, и почему он вообще до сих пор ничего с ней не сделал. На какой-то момент, наблюдая в ментальном поле очевидную неловкость, столь непривычную от собеседника, Теодор даже ощущает ответное чувство вины за то, что мысленно упрекал Юдициума в бездействии.

Впрочем, имел полное право упрекать и так думать, не зная полной картины, но подобная живая и откровенная, плохо скрываемая эмоция автоматически вызывает у следователя подобную вину. Наверное, он даже может попытаться представить, как сложно может быть признаваться первому встречному при своем-то статусе в некоторых особенностях природы своей расы.

И у Теодора хватает такта, — он буквально весь его собирает, чтобы не показаться в этот раз хамоватым:
— Про то, что демиурги могут поглотить друг друга знаю, да. Ну, это не меняет моих намерений. Но объясняет... некоторое, — чешет затылок, обдумывая, как быть дальше, подбирая слова, — Я честно еще ни разу не защищал демиургов от аномалий. Вообще, предпочитал не иметь с ними дел, раз на то пошел разговор. Как защищать смертных существ, в том числе и от ментального воздействия, знаю. Демиургов...не пробовал, если нужна поддержка именно по этой части. Но если Вы позволите.. что конкретно мне надо делать?

Нет, конечно, интуитивно он догадывается, — все-таки и правда не первый раз оказывается в ситуации, где нужно обеспечить многослойную и ментальную — вплоть до полного слияния ментального поля "подопечного" со своим, чтобы контролировать ситуацию, и физическую защиту, соотнеся ее с внешней угрозой и оценив, что именно требуется, вплоть до протомагического изменения физических показателей, но что до этой аномалии? Подобраться к ней осторожнее, прислушиваясь к своим ощущениям, или шагнуть, телепортировавшись, чтобы сократить ее влияние на подходе, и с места в карьер — разбираться на месте?

Думает достаточно громко, размышляет — хочется оценить все варианты, и заодно послушать чужие.

Ни с чем не сравнимое ощущение, открытие, откровение — то, как можно "видеть", находясь уровнем выше, показывая не только скрытое аномальное, но и как минимум, ту планку, до которой хочется дотянуться, и которая теперь стала не просто какой-то призрачной целью, представление о которой было на уровне интуитивного, что, мол, окно может и побольше распахиваться, угол обзора может быть шире, вода может быть более прозрачной... а сейчас, когда стало очевидно, как оно есть, Стефаноса пробирает дрожью азарта, предвкушения и желания побыть в этой новой, большей чем обычно способности видеть — как можно дольше.

Мягко, по кошачьи, следователь соскальзывает с плетеного кресла и обращается взглядом в сторону аномалии, хоть взгляд его с виду и расфокусирован, потому-что обычное зрение сейчас — не главное.

Демиург спрашивает — видит ли Теодор, и тот даже не кивает, просто дает понять в ответ, что да, я вижу, и продолжает смотреть, не отрываясь, пропуская через себя спокойную, ожидающую опасность, исходящую со стороны леса. И ощущается это иначе, чем та сила, которой обладает Юдициум, помогающий увидеть — и Теодор абсолютно спокойно признает, что без него бы так не смог.

Смотреть, как аномалия окутывает лес, пробравшись в самую его суть, и вид у него больной, страшный, неестественный, и кажется, что все то лесное, что Тео, как бывший обитатель подобного леса, считывающий настроения лесных массивов гораздо лучше, и уступая разве что каким-нибудь элементалям, и чувствующий себя в лесах более вольготно и как дома, может услышать и почуять — все в лесу беззвучно молит о помощи и одновременно отторгает от себя — дикое, больное, загнанное не то животное, не то Лесной Дух, — медленно утопая в вязком сизом болоте, и Тео готов немедля шагнуть в это болото, задержать дыхание, закрыть глаза, ориентируясь только на свои ощущения, лишь бы разогнать морок, очистить пространство, дать лесу возможность снова вдохнуть, помочь ему перестать быть чуждым для его обитателей и для себя самого в том числе.

И идти надо туда — в сторону полупрозрачного купола, размеры которого сейчас наверняка не окончательные, и пытаться остановить.
Да, теперь он понимает, почему демиург выбрал его.

Подступающая на мягких лапах Теодорова злость стремится разлиться по ментальному полю, но вовремя сдерживается им же самим — те, кто проводил здесь испытания, куда они вообще смотрели, как они ставили защиты, собирали статистические данные по промежуточным изменениям магического и ментального поля, и проводили проверку после каждого исследования? Что у них там были за специалисты и оборудование, раз проглядели аномалию такого масштаба? И проглядели на этапе, когда она была еще меньше и слабее, чем сейчас, и возможно, отследить ее еще представлялось возможным. Потому-что не может быть на целый Институт ни одного приличного менталиста такого же уровня, как хотя бы он — а ведь он пусть и не смог сам увидеть целиком, но смог нащупать, потянуть за ниточку.

И наверняка Юдициум может считать эти мысли, потому-что Теодор их и не скрывает, они остаются здесь же, в ментальном поле, огороженные таким образом, чтоб не распространиться в сторону аномалии, не нарушить безэмоционально окрашенное пространство, не потревожить саму аномалию лишним чувством.

— Ну Вы же уже понимаете, что после увиденного я не могу отказаться, — голос кажется таким непривычным и хриплым, после того как долго общался мысленно, словно выкурил три за раз, но Стефанос считает важным и даже более приличным это свое согласие озвучить вслух, — Тем более, что я бы и сам туда пошел. Просто это выглядело бы... как блуждание почти вслепую.

И посмотрев на демиурга, прищуривается — почтенный господин сейчас выглядит ничуть не менее опасным, чем аномалия, и можно было бы подумать, что позволив Теодору увидеть аномалию, заодно он показал и свой более истинный облик.

Но внешний вид, каким бы он близким к смерти не был, не пугает Теодора. Все, что может напрячь — запредельные ментальные способности, действие которых следователь может и не ощутить на себе в полной мере, и таки попасться в ловушку — а это при своих то силах. Но это если Юдициум действительно этого захочет.

Доброго вечера! А можно мне в карточку добавить характеристику "Коалиция Рас"?
Заранее спасибо.

Раскинувшиеся между Вистером и Рубином Элеримские леса встречают Теодора даже в пять утра как родного, словно и не уезжал никуда на бесчетные десятки лет, словно и не пахнет от него чужой планетой, бензином, пластиком и грязным асфальтом, а в эти морозные пять утра еще и горьким кофе — дурная привычка, заключающаяся в том, чтобы при всей своей нелюбви к кофе пить его именно тогда, когда утро не задается и настроение так и тянет обтесать об чью-нибудь раздражающую улыбку.

А каким оно еще может быть не в эти пять утра, когда до этого полночи не спал, составляя примерную карту расположения пространственных тайников, в течении двух лет сформированных группой охотников за минералами в водах Коренея и близ аномалии Суар, а потом загрузив это все в смартфон, вывалился из Отдела помятый и несобранный, забыл сигареты, вернулся за сигаретами обратно через два квартала пешком — ведь следующей в списке после нелюбви к кофе идет нелюбовь к пространственной магии, вызванная особенностями расы и некой гиперчувствительностью к перемещениям, и только затем отправился на Элерим, по пути отправляя сообщение генералу Моррисону, чтобы тот на рабочем месте его не терял.

И уже в лесу ехидно фыркает и и закатывает глаза, получая в ответ едкие ругательства на тему генеральского отношения к сообщениям, получаемым раньше, чем прозвенит будильник, парирует  ответ что-то дерзкое про "звание обязывает быть на связи в любое время суток", и только затем глубоко вдыхает запах хвои и мха, оглядывается, осматривается, затихает и присаживается на одно из поваленных высохших деревьев покурить да послушать лес.

И лес отвечает — шумом ветра в верхушках густых старых деревьев, треском и скрипом коры, едва слышимым вдалеке ледяным переливом реки Карс, молчанием птиц, еще не проснувшихся и только задремавших.

Казалось бы — почему именно это время, когда вот-вот рассветет и высок риск оказаться обнаруженным? Но такой логикой могут оперировать и те, кто эти тайники закладывал, поэтому Теодор не торопился отправляться сюда среди ночи — план по поимке разрабатывался отдельно, и суть его была в том, чтобы поймать не около тайников, а выйти на базу.

Сидит, курит, с виду расслабленно прикрывая глаза, но ни на миг не прекращая сканировать ментальный фон на ближайшие метров триста — автоматизм, который разве что во сне иногда выключается.

Хочется обернуться котом, но здесь, в родных краях это будет казаться как момент смешения рабочего и личного.

Когда он становится котом, когда он становится собой, то настроение его, обычно всегда расположенное на отметке чуть выше нуля, значительно улучшается — он вспоминает далекие дни, когда свобода ощущалась не как два лишних часа после недели работы без продыху, а как что-то более метафизическое, безусловное позволение себе быть как угодно, любым, позволяя интуиции смешиваться с каким-то общим лесным коллективным бессознательным. Как тогда, когда котов его клана в лесу было больше.

Не решается. Докуривает, разноцветной вспышкой сжигает окурок, и двигается на север — одна из отметок на карте должна быть недалеко.

Слишком уж быстро съехал с темы о работе этот усатый инженер, и Теодор всерьез подумывает в очередной раз пошуршать у него в голове — такие наглые черные морды обычно принадлежат наемникам и искателям проблем на свой хвост, а инженерия это так у них, для души.

Или официальное прикрытие, работа на полставки, чтоб по документам и с налогами все чистенько было.

Но Таури не выглядит плохим. Плохишом и раздолбаем — наемником ради наживы и азарта, но не злым — гнилое нутро кошачий нюх чует за версту, а здесь этого нет. Только запах копченой колбасы и забродивших яблок, которыми усатый дыхнул рядом с Теодором.

И только по этой причине Теодор решает неожиданно для себя повременить, и не обличать усатого в аномалии, хотя обычно это не в его правилах — игнорировать моральный долг в угоду симпатиям.

И не прогадывает — Таури ожидаемо берет на себя роль переговорщика с обитателем аномального луга, поэтому Теодору остается только сосредоточенно молчать, кивая в ответ на комментарии усатого относительно Терпиволуса, да высматривать проступающие вдали сквозь туман виражи, но зато при входе в дом никакие разговоры не отвлекают его от привычного запуска теосканирования, выдавшего немного интересных деталей.

Присесть оказывается некуда, и Теодор прислоняется спиной к подоконнику, молчаливо наблюдая, как пастух хозяйничает в печи, доставая оттуда лепешки, и от взгляда голубых почти-кошачьих глаз не может укрыться, во-первых, что Таури тоже выглядит что-то подозревающим. Но так как способности к ментальной магии у усатого отсутствуют, — и это кажется даже дико в мире, где любой может залезть тебе в голову не с самыми хорошими намерениями, — то Стефанос делится с ним наблюдениями не просто так, не рассчитывая на ответ.

"Сам пастуший дом вполне обычный, а вот печка странная. Там внутри какой-то кластер из магических частиц, уходит куда-то вниз. Залезть бы глянуть, но пастух не оценит. А если рассказать ему — я уверен, что он не поймет и не поверит. В дальнем углу что-то магического происхождения, ростом где-то с меня."

И ни намека на извинения за то, что снова там в голове у усатого по хозяйски шуршит.

Разве что мимоходом подумывает о том, что если в замке им будет встречаться нечто, способное повлиять на разум, то ему, Теодору, видимо придется содержимое усатой черепушки охранять — раз уж Стефанос решил проявить лояльность к деятельности Таури за пределами аномалии, которая определенно была далека от работы инженера.

Инженер, тем временем, водружает на стол яблочную настойку с намерением продолжить застолье, и Тео одобрительно хмыкает — наверняка еще никто из попадавших в эту аномалию не решался здесь на подобное. И после первого выпитого круга, ощутивший легкое опьянение и слегка омелевший в изобличающих вопросах,  он решается спросить у Терпиволуса, который уже начинает прилично заговариваться:
— Вы когда-нибудь...путешествовали? Или всю жизнь живете здесь, и ни разу не уходили дальше своего луга? Хотя это, наверное, сложно, у Вас ведь стадо. Может, гости приезжают иногда?

— Хм, я не момнб, чтобы кикидал это место осин давноу, но когда-т я жил в другом мест! Не помкю внукаком...

Мужчина тоже закусывает рефлекторно. Его выражение лица довольно кислое и немного задумчивое. Как раз самое то от выпивки, еще и нос красный.

Стефанос поднимает бровь, еще раз хмыкает, понимая почему-то, что более подробного ответа не добьется, и держа в руке лепешку, которую периодически надкусывает, второй рукой аккуратно берет статуэтку на подоконнике и рассматривает ее:

— Могу я спросить, это чья-то это миниатюра? Или просто сувенир?

— Конечно, это редкам м... м... миневарютра одного из великипередков Хрома. Выторговал за шерсть, диковиная вещь а про дааааали дешево...

"Давай еще по рюмке и идем, иначе через пару-тройку кругов меня отсюда нужно будет под руки выводить. Обычно меня хватает гораздо дольше, а тут...", — Тео вкладывает в сознание усатого очередное сообщение, привычно не считая нужным даже мысленно его договаривать.

Стойкость — неудача (-4)

Цитата: Макх Шесть от 13-07-2025, 19:07:49Только если Теодор тоже пьет! Отыгрываем пьянку бросками тоже ехехех

Конечно пьет! почему у меня все коты пьют... В этом вся соль прохождения данжа :"D

Стойкость - неудача (-4)

Вот это попадалово, конечно. 

Цитата: Макх Шесть от 12-07-2025, 11:10:48Кидайте стойкость со сложностью 15, каждый круг сложность увелививается на 5. Терпиволус тоже что-то указывает сделать овцам и будет кидать стойкость.

Доброго вечера! Я в своем посте тоже стойкость кидаю, да?

После того, как все трое выпили, Теодор спрашивает у Терпиволуса:
— Вы когда-нибудь...путешествовали? Или всю жизнь живете здесь, и ни разу не уходили дальше своего луга? Хотя это, наверное, сложно, у Вас ведь стадо. Может, гости приезжают иногда?

Тем временем, он в одной руке держит лепешку, которую периодически надкусывает, второй рукой аккуратно берет статуэтку на подоконнике и рассматривает ее:
— Могу я спросить, это чья-то это миниатюра? Или просто сувенир? (задается после вопроса о гостях)

Верните, пожалуйста, в активные эпизоды с:

https://arkhaim.su/index.php?msg=337764

СООБЩЕНИЕ ОТ АДМИНИСТРАЦИИ

Готово.

Это звучит как вызов — "справлюсь со всем..."

И этот вызов хочется одновременно и принять, и одновременно — охладить пыл случайного собеседника, разочаровать — заранее, пока они не перешли к сути, пока Теодор и правда ненароком не распахнул перед ним сердце настежь, чтобы проверить в какой по счету раз,

а справится ли этот человек, или все пойдет по своему обычному сценарию?

В голове услужливой душной тенью клубятся воспоминания о том, сколько раз в его жизни все шло именно по тому сценарию, который ему привычен, и который ему так опостылел, как для не имеющего выбора зрителя, вынужденного раз за разом смотреть одно и тоже кино в темном кинозале.

В первых рядах, оставаясь безучастным к тому, что происходит на экране — потому-что смотрит неизменно один, в то время как мимо него постоянно снуют случайные зрители, не задерживаясь надолго на своих местах, хрустят попкорном, закидывают ноги на спинку кресла, громко шепчут, игнорируют Теодорову просьбу быть, хтон их подери, потише!

Но его никто не слышит, и как бы он не тянулся рукой, чтобы одернуть, — ну имейте совесть, в конце концов, — стараясь не отвлекаться от самого ужасного сюжета в своей жизни, у него не получается.

«Так что можешь мне в этом доверять» — говорят главному герою с экрана, и Стефанос хочет поставить на паузу, перемотать, снова включить, проматывать снова и снова этот момент — слышимый им столько раз, что слова эти сплетают между собой целый хор голосов.

И ему не хочется расплетать эти голоса, как фенечку, которую друзья дарят друг другу в детстве, не хочется разбирать забавный паззл, раскладывать обратно домик из конструктора — упаси Творец увидеть по отдельности каждого, кто ломал его замки из песка и закидывал футбольный мячик на крышу дома, так чтоб не достать.

Май не мог знать, что мысленный его ответ, в котором столько невозмутимой серьезности и безусловного принятия, окажется триггером для одного уставшего кота.

И кот морщится, ежится, поправляет манжеты рубашки, словно от триггеров можно как от ветра — застегнуться на все пуговицы.

В кармане вибрирует телефон, возвращая мужчину во взрослую реальность, и Теодору, с одной стороны, хочется, чтобы это был кто-то из Моррисонов — глупое, почти детское желание показать незнакомцу с золотыми волосами, мол, смотри, у меня есть близкие, которые обо мне думают, я не настолько пропащий.

А с другой стороны... в таком состоянии не хочется побитым котом оказываться у чьих-то ног, смотреть жалобно снизу вверх, и чувствовать до отвращения к самому себе, что именно сейчас даже самые близкие люди кажутся бесконечно далекими от него, и ему не хочется, чтобы они видели его таким.

А вот золотоволосый увидел, и его, судя по всему, увиденное совсем не отталкивает.

"Сегодня, значит, выбрал меня." — Теодор перекатывает в голове эту мысль, как прохладный леденец во рту, и готов поклясться, что даже чувствует вкус меда и мяты. Уточнять, почему, не собирается — уже заранее предчувствует, что ответ будет как размытое через витражи стекол, дробящееся на мозаику солнечное сияние, на которое приглядишься, сощуришься, но в единую картинку так и не сложишь, поэтому уточняет насмешливо, и даже почти беззлобно:

— Любишь, значит, быть первым? Привычка, или азарт? — своевольный жест, чтобы отобрать бутылку, встречает покорно, словно это равноценная плата за то, чтобы составить компанию кому-то столь хмурому.

Так хочется не доверять своей интуиции, которая насмешливо фиксирует в сознании факт того, что незнакомец играет, но играет не ради издевки, а беззаботно и открыто — так играют дети на самой границе подросткового периода, окутывая свои действия флером полупрозрачной и едва осознаваемой тоски, заранее-прощания с ребячеством.

Когда это все еще игра, но смысловых уровней в ней гораздо больше, чем кажется, вот и Май вовлекает, озорничает, посмеивается и кажется до безобразия довольным — словно именно в этот момент нарушает комендантский час.

Безрассудное бесстрашие, которое могло показаться таковым, когда Теодор шагает через дорогу спиной вперед — тоже своеобразный вызов. И одновременно — своеобразный молчаливый сигнал, движение мысли, которая застывает, обращенная в прошлое, не желая смотреть в перспективу.
Внутренне Теодор всегда напряжен, и ему не надо смотреть на проезжающие машины, чтобы в случае чего, среагировать и телепортироваться на пешеходную часть. Ловит себя на мысли, что если придется — золотоволосого безумца тоже захватит с собой.

И когда одна из машин пролетает в опасной близи, неуловимым движением подается в сторону Мая — со стороны может показаться, что его просто шатает от количества выпитого, но по сузившемуся разрезу глаз и сдвинутым бровям можно догадаться, что дело не в градусах.

Май, кажется, совсем захмелел — не от виски, а от настроения, от состояния, которым так преисполнился, и хтон его знает, как у него это получается, но настроение это, по крупицам, как струящийся через приоткрытую дверь свет, просачивается и в самую темную из комнат, где Теодор лелеет свое экзистенциальное одиночество, и выслушивая сквозь беззаботный хохот пространные рассуждения, он автоматически ловит за плечо и поддерживает Мая, стоит тому пошатнуться.

По свойски, даже пробурчав что-то вроде "держись давай...", и следом "ну куда-куда, свалишься еще...лицо свое асфальту преподнесешь."

Переходя, наконец, дорогу, вдыхает глубоко, подпевает оказавшимся знакомыми строчкам из звучащей неподалеку песни — такое наверняка ему включала Мелисса, самая младшая из Моррисонов. Губы трогает полуулыбка от воспоминания о ком-то родном, и с этой же улыбкой он переводит взгляд на Мая, позабыв совсем, что у него к обладателю некого, словно иномирного света есть еще целый ворох вопросов и недоверчивых оскалов, а тут надо же — позабыл.

— Почему не хочешь рассказывать? — регулирует интонацию, чтоб она не звучала как допрос, но целиком резкость все еще не исчезает. Возможно, на это потребуется время и принятие того, что Теодору таки хочется быть мягче, — Считаешь что твои истории не заслуживают внимания? — приподнимает бровь, осматривая смешливого собеседника придирчиво, — Это нечестно. Ждать билета в чужие миры, и не пускать даже на порог своего.

Это звучит как детская претензия и серьезный аргумент одновременно, и Тео фыркает своему наблюдению за этим, но пальцами тянется к созданному в воздухе образу альбома с историями — успевает указательным провести по сияющим строчкам.

— Хотя я могу это понять. Моя работа связана с тем, чтобы выискивать в чужих мирах самые темные углы и копаться в них — та еще грязь, скажу я тебе, — докуривает следом за Маем, и проворачивает тот же фокус с окурком, но магия — разноцветная, как пряди его волос. Переливается в воздухе пылью, смешивается с чужой золотой и растворяется окончательно.

Рядом с обладателем странной ауры внезапно хочется быть нормальным. Не грубить, выплевывая отторгающие всякое внимание колкости, не испытывать чужое терпение, которое сейчас, на словах, хоть и кажется безграничным, но наверняка таковым не является как и у любого живого существа, а все-таки протянуть ладони к свету, который так неожиданно зажегся рядом с ним, зажегся для него в одну из самых темных ночей.

И вместе с этим не дремлет царапающееся недоверие к своим же желаниям — а может, незнакомцу не хочется нормальности? Может, незнакомец заскучает, не найдет для себя ничего в простоте, — вот ведь интересно же, что Тео не видит для себя середины между двумя полярностями из спокойной нормальности и отчаянного, забившегося в темный угол одиночества.

Не найдет ничего для себя, и отправится искать другую темноту, которую надо осветить собою.

Поэтому на возвращенный еще до этого, несколько минут назад на выходе из бара ему тихий осколок фразы про "обожженое.." отвечает не мыслью, а ментальным образом, в котором сосредотачиваются все его чувства, которые он испытывал каждый раз, когда кто-то вторил ему про доверие, выкручивал яркость ламп на полную, призывая подойти, и стоило только сделать шагов больше положенного, сократить дистанцию, как убаюкивающее сияние оказывалось равнодушным огнем.

Хочется глотнуть еще раз, — виски или же того золотистого сияния, в надежде, что оно не опалит? — и задумывается, что на так вовремя протянутую бутылку и правда реагирует как на чужую предложенную, берет из рук, отстраненно отхлебывает также из горла, и только затем смотрит на Мая так, словно увидел его в первый раз, и дурашливое осознание того, что с ним сейчас словно поиграли в детскую игру, скатывается вниз дурманящим огнем уже выпитого за барной стойкой.

— Я не думаю, что ты прост, — глухо и откровенно произносит он, почему-то остро реагируя на то, как легко Май отзывается сам о себе, — Так обычно говорят о себе те, в ком можно целую Вселенную рассмотреть. Так что не надо мне тут... — и вот зачем поддел, спрашивается?

Но смотрит на Мая все равно с вызовом, по инерции, не может иначе, хоть и силится сгладить колючесть взгляда, и даже для большего эффекта проходится рукой по взъерошенным волосам, вдруг это поспособствует.

— А знаешь, да и хрен с ними, с прошлыми историями, — внезапно решительно заявляет он, и в голове у него что-то резко переключается, — Я тут понял, что со всей своей работой настолько увлекся, что давно перестал создавать новое.

Шагает немного вперед, замирает под начавшуюся новую песню, такую же бодрую, но неизменно содержащую в себе долю печальной надежды, хмурит брови, поворачивается к Маю, смотрит на него в который раз оценивающе, и в который раз убеждается, что ждать от этого спутника можно всего чего угодно,

кроме зла.

— Расскажи мне про тех, к кому ты еще приходил, вот так. Как ко мне. Заметь, это будет даже не совсем про тебя, как ты и привык, — смотрит серьезно, и снова тяжело, но готовый идти на компромисс в этом диалоге. Теодор не знает точно, зачем ему нужно знать, но чувствует, что если он подсознательно и правда хочет поверить чуть больше первому встречному, то именно этот момент поможет сделать маленький, но шаг навстречу, — А я расскажу про тех, к кому я пришел однажды и остался.

Очередной глоток, и протягивает бутылку вперед. Словно передает эстафету:
— Ты тоже не любишь говорить про себя, это я уже понял. Но и я не люблю. Но знаешь, иногда люди, которые находятся рядом с нами, и которых мы выбираем, могут сказать о нас гораздо больше.

Отмечусь и здесь тоже.

Добрый день! Верните, пожалуйста, в активные вот эти два эпизода:
https://arkhaim.su/index.php?topic=1945.msg337810#new
https://arkhaim.su/index.php?topic=1943.msg337764#new

СООБЩЕНИЕ ОТ АДМИНИСТРАЦИИ

Готово.

Смотрю на количество новых эпизодов у людей, и завидую поражаюсь, как быстро это делается. Мне бы хотя бы на один какой-нибудь договориться >_>

Происшествие, значит?

Как же все-таки по разному демиурги по сравнению с обычными смертными, хоть и долгоживующими существами, относятся к ценности жизни. И ценна ли она для них вообще?

Теодор попытался представить себя на месте бессмертного существа, которое умирает только затем, чтобы переродиться спустя сто лет вновь, и с подавляемым вздохом принимает факт того, что если бы было так, то он, наверное, и не смог бы в полной мере эту ценность осознать, потому-что конечность существования для него бы была всего лишь вынужденной паузой, и соответственно, страх смерти наверняка если и присутствовал, то ощущался бы совсем иначе, если вообще ощущался бы.

Затягиваясь в очередной раз, ловит себя на мысли, что в голове у него каша из какого-то снисхождения к тому, кто как будто бы по природе своей не может переживать за то, чего у него в жизни нет, — или может? и может ли Теодор вообще подобное оценивать со своей стороны? — и некой предвзятости — виной тому наверняка были воистину аристократические, королевские манеры демиурга, вынуждающие следователя чувствовать себя так, словно это он попросил аудиенции у важной персоны, а не сам демиург остановил его для короткого разговора. Все это вызывало ощущение двойственности и ситуации и собственного в нем положения, а вместе с тем и сопутствующего дискомфорта.

Вроде как, ничто не мешало отказаться, или сейчас — встать и продолжить следовать в лес, но... зачем демиургу играть в эту сострадательность, которая на ментальном уровне ощущается уж слишком искренне?

Подозрительность растет в геометрической прогрессии, множась на Теодорово природное неумение доверять вот так сходу.

— Прискорбное оно будет, если дети уже мертвы. А пока что я продолжаю тешить себя надеждой — за срок своей службы я убедился в том, что часто именно это является движущей силой. Вера в то, что кого-то еще не поздно спасти.

И все-таки интересно, почему некто столь могущественный предпочел не действовать в одиночку, раз уж ему известно очевидно больше, чем Теодору, а вот так вот искать встречи и предлагать содействие, тянуть время, если на то пошло, вместо того чтобы ну пусть не самому, но с чужой помощью, которую он наверняка бы при желании нашел бы и раньше этого вечера — решить проблему?
Ведь если вспомнить хотя бы рассказ Малышки Бо, то в виде молчаливого наблюдателя он появился здесь не сегодня, а уже был какое-то определенное время, собирая информацию.

И разумеется, Стефанос уже успел сделать предположение о аномальности исчезновения детей, и не только сделать, но и почти подтвердить — не просто так же он следовал за некой неизвестной сущностью, так стремившейся спрятаться от проницательного кошачьего взгляда.

— Раз только начало пробовать, то уже пропавшими дело не ограничится, — на слова Юдициума Теодор сдержанно кивает, давая понять, что его рассуждения верны, и докуривая, тихим щелчком пальцев испепеляет бычок от сигареты:
— Давайте посмотрю, тянуть незачем.

Со стороны Теодора не следует никаких внешних проявлений того, что он в это же мгновение использует ментальную магию — неверным будет сказать, что он именно начинает ее использовать, ведь этот навык фоново активен даже тогда, когда он абсолютно расслаблен, и даже иногда, когда он спит, поэтому сейчас не следует никаких особых магических всплесков, но другому существу, обладающему аналогичными способностями должно стать понятно, что ментальный фон изменился, и сейчас следователь истинным взглядом готов взглянуть чуть глубже в метафизические слои, понимая, что рискует — открывая разум чуть больше для постороннего существа и позволяя тому посодействовать.

Ментальная магия — Хорошо (17)

Значит, если и просить помощи, то исключительно на свой страх и риск — кто знает, в каком формате эта помощь будет оказана, и что вообще в понимании хозяина замка можно ею считать.

Теодор удовлетворительно кивает на этот ответ и не смеет больше задерживать Пвиффа — если что, они справятся и сами, тем более им было заявлено, что они могут выйти через красную дверь. А если так — в случае чего нужно будет просто вернуться сюда в гостиную.

Если это, конечно, будет так просто, и возвращение сюда не окажется самой большой проблемой из всех гипотетических, которые Теодор, пусть даже со своим немалым жизненным опытом, даже представить не может. Потому-что никогда нельзя угадать, что тебя ждет в аномалии. Пусть и в такой с виду нейтрально-дружелюбной.

Отметив, что его пригласительный жест оказался задвинут в сторону, Стефанос наблюдает, как Таури шарится по чужим ящикам без спросу, видимо, подразумевая, что в аномальном месте можно делать все, что заблагорассудится. Или не подразумевая, а просто обладая феноменальной наглостью, отбитостью и отсутствием ориентира на общеустоявшиеся моральные ценности.

И когда черная когтистая лапа нового знакомого извлекает из очередного шкафчика бутылку крайне сомнительного вида и содержания, а сам обладатель черной когтистой лапы констатирует наличие в ней забродившего яблочного сока, корреляция Теодоровых моральных ценностей по отношению к общественным неожиданно для самого Теодора немного ослабевает.

— Да ты везучий, — одобрительно изрекает он, усаживаясь поудобнее, — Отказы и не планируются, я за свою жизнь чего только не пробовал подозрительного. А пить в одиночку и правда зло, так что твой друг дело говорит.

И смотрит в ответ также оценивающе — расскажет или нет? Что там шепчет чужая кошачья интуиция?

И усатый таки рассказывает, и хоть это и не выглядит как красочная история из жизни, изобилующая подробностями, по этому краткому содержанию Теодор видит, — и тут даже не нужно быть следователем, подмечающим детали, а просто человеком с высоким уровнем эмоционального интеллекта, — что эта глава в жизни усатого невероятно тяжела, и даже нескольких лет не хватило, чтобы страницу этой главы перевернуть.

Теодор пытается припомнить, сколько антропоморфных зайцев он видел за всю свою жизнь в Аркхейме, но из тех, кто пришел на ум, как ему кажется, нет ни одного подходящего — все они были коренными Аркхеймцами, если, конечно, не потрудились тщательно замаскировать свою иномирную ауру. Но раз этот катци не потрудился, то наверняка и у его ушастого друга такой необходимости нет.

— Не отболело до конца, да? — спрашивает абсолютно будничным тоном, но голосом тише и ниже обычного, а встречный вопрос игнорирует, как и предыдущие в первый момент знакомства выпады в свой адрес, только на "хмурую рожу" закатывает глаза,  — А с другом своим мусолить эту тему как будто бы уже и неудобно, вдвоем в этом вариться.

И предупреждая возможную реакцию, которую нетрудно угадать по предварительному анализу нрава усатого, добавляет, отзеркалив жест и тоже потянувшись рукой за второй такой же булочкой с ветчиной и сыром.

Ну надо же — и булочки-то его любимые, вот они, рядом с рифлеными чипсами со сметаной.

— Нахер не пойду, можешь даже не предлагать, — осушает свою чашку, а остатки в бутылке закупоривает смятой салфеткой со стола, даже и не думая оставлять эту бутылку здесь, — Давай лучше прогуляемся и посмотрим, что вон за той дверью. И кстати, если б мы были в Аркхейме, я бы тебя арестовал. Я работаю следователем. Коалиция Рас, и если точнее, то Следственный Департамент Фандэя на Цирконе, — усмехается, встает, и немного подумав, прихватывает с собой пластиковую миску с чипсами, комментируя, — Но сейчас не буду. Это не подведомственные мне территории, и наверняка тут есть своя правовая система, в которой я буду явно лишней шестеренкой. Так что...гулять так гулять.

Кивая в сторону одной из дверей, подходит к ней, и немного подумав, открывает. И вот чего меньше всего он ожидает увидеть, так это то, что за ней окажется вовсе не очередная комната или коридор, а раскинувшийся от стены до стены зеленый луг.

Хотя на самом деле, удивился бы он чему угодно, что не являлось бы обычным помещением — настроение после сока было таким, способствующим удивлению на странные события.

— Как аквариум, только пастбище, — Тео чешет затылок, усмехаясь еще раз. Происходящее отбивает у него всяческое желание хмуриться дальше, а выпитый яблочный сок не первой свежести слегка расслабляет, побуждая сделать решительный шаг на зеленую траву, так и держа подмышкой бутылку с соком и миску с чипсами в руке, — Пошли?

Безалаберность черного хвостатого иномирца явно заразна. Иначе чего бы он так быстро смирился с тем, что его обозвали цветастым?

Результат кубика — 1 (Зеленый луг)

Цитата: Теодор Стефанос от 12-05-2025, 19:28:02я немного нервничаю!
Моя заявка не сильно отличается от той, что чуть выше, но тоже хотел бы попробовать отыграть что-то про отношения. Прошлые или настоящие, окончившиеся тяжело или наоборот — вот тут уже, думаю, как звезды сойдутся, как карты лягут.
Относительно потенциального соигрока пожеланий никаких, давайте просто попробуем обсудить сюжет/характер взаимодействия и после решим, насколько оно друг с другом играбельно.

Я не очень быстр, но настроен решительно.

Все еще актуально + в целом интересно будет поиграть и что-то другое с:

@Макх Шесть, я дико извиняюсь, пост почти дописал, завтра точно будет т_т реал сожрал время и силы.

я немного нервничаю!
Моя заявка не сильно отличается от той, что чуть выше, но тоже хотел бы попробовать отыграть что-то про отношения. Прошлые или настоящие, окончившиеся тяжело или наоборот — вот тут уже, думаю, как звезды сойдутся, как карты лягут.
Относительно потенциального соигрока пожеланий никаких, давайте просто попробуем обсудить сюжет/характер взаимодействия и после решим, насколько оно друг с другом играбельно.

Я не очень быстр, но настроен решительно.

@Макх Шесть, я написал! в какой-то пред-дедлайновской горячке, но написал!

В строго обозначенное время Теодор, как и было оговорено в переписке, пребывает на Алькор и поднимается на холм, с которого открывается вид на два далеких города за морем — Шиол и Аллию, храм Архею, да причал, скрытый этим, словно созданным с определенным замыслом, холмом.

Поднимается после условного сигнала — сизое четырехкратное мерцание, дающее понять, что подняться нужно именно сейчас, приближаясь к фигуре проводника, который чем ближе, тем страннее выглядел, словно нарочно сотворил с собой нечто такое, заставляющее из нежити походить на некий предмет интерьера, сваяный рукой архитектора-абстракциониста. На вежливое и как оказалось, скрипучее приветствие неживого незнакомца Теодор сдержанно кивает, продолжая рассматривать фигуру проводника, отмечая отсутствие одной руки и ряд колец на поясной сумке, которые, судя по всему, и служили источником того самого светового сигнала.

На вопрос о преследователях Теодор отрицательно качает головой — он перестраховался несколько раз, еще столько же раз просканировал окружение, да и в целом не прекращал отслеживать даже самые едва уловимые изменения в ментальном поле, чтобы в случае чего, сразу понять, находится ли неподалеку кто-то лишний.

Пока что лишних не было, только оставшиеся трое живых, помимо самого следователя, и один мертвый — и признаться честно, в его пустые глазницы заглядывать не хотелось, поэтому Стефанос ненавязчиво и аккуратно отводит свой взгляд — чтобы не показаться невежливым, и делает вид, что занят изучением обстановки, что тоже правда.

Среди всех присутствующих есть только один человек, который ему хорошо знаком, и глядя на него, Стефанос поднимает одну бровь и коротко произносит:
— Хьюго, — и протягивает ладонь для рукопожатия, — Рад встрече.

Оставшихся двух он не знает, но есть смутное подозрение, что с Хьюго они все могут быть знакомы, но даже не смотря на свои подозрения, им он тоже кивает, стараясь придать вечно хмурому выражению лица вид чуть более дружелюбный — получилось или нет, он оценить не может, но надеется, что хотя бы сама попытка будет засчитана. Представятся друг другу, скорее всего, уже на пути, а пока нужно выслушать напутствия Тарелкина — вот же ж странное прозвище. Или это реальное имя?

Хорошо уловимый запах неживого смешивается с запахом хвои и моря, и Теодор фыркает и морщится, впрочем, прекрасно понимая с самого начала, куда он идет, хоть смысл его прибытия сюда не сказать что остается полностью ясным даже для него самого. Так бывает, когда происходящее складывается в картину, на которой изображена дорога, и для того чтобы отыскать недостающие детали, показывающие, что же там — в конце дороги, не остается ничего иного, кроме как в буквальном смысле на нее ступить.

И на это даже не жалко своего небольшого отпуска, — а отдыхать, праздно развалившись дома, Теодор даже не то что не любит, он не умеет, — а платой за потраченное время в любом случае должна стать информация.
Информация, к которой они становятся ближе с каждым шагом, направляясь по указанию Тарелкина к причалу, по которому Стефанос, ведомый неким меланхоличным порывом не прочь был бы прогуляться, всматриваясь в водную гладь.

Хотя казалось бы, если верить закостенелым стереотипам — большая вода должна была отпугивать кота.

Тарелкин, тем временем, сообщает о том, что не будет их сопровождать — и причина звучит безрадостно, побуждая Тео почувствовать сожаление относительно незавидной костяной судьбы мужчины, — но сам факт не вызывает у Теодора удивления. Словно так и должно быть в очередной раз, потому-что по его представлению, почерпнутому из многочисленных сказок и мифов, которые он изучал, находясь в процессе познания как мира Аркхеймского, так и множества других миров, про которые было известно исключительно из трудов и рассказов иномирцев, — проводник всегда доводит строго до определенной точки, его задача не должна состоять в сопровождении на протяжении всего пути. В этом весь смысл.

Теодор оглядывается по сторонам. Ему хочется вдохнуть поглубже, чтобы в легких подольше остался чистый свежий воздух наземного мира, прежде чем в составе малочисленной группы придется шагнуть в подземный город.

Выполнение задач в команде все еще остается его слабым местом, но в этот раз он готов попробовать, тем более что с Иденмарком он уже работал, и в нем точно уверен — процесс налаживания коммуникации становится чуть проще, когда хотя бы кто-то в курсе того, каким немногословным букой ты можешь быть.

И после вопроса Хьюго о пропусках добавляет свой, понимая, что одним этим вопросом не сможет предупредить все вероятные сложности:
— Свои законы... есть какие-то особенности, которые надо учитывать, перемещаясь по городу, помимо наличия пропусков? Что-то неочевидное, но важное?

Само собой, Тарелкин самого важного может и не сказать. И как будто бы это является чем-то само собой разумеющимся — вся эта ситуация выглядит сшитой из недоговорок и недосказанностей, распутывать которые нужно самостоятельно, и велика вероятность, что результат будет банален, как и сопутствующие проблемы, поджидающие незваных живых гостей.

Но в любом случае, к информации Теодор всегда относится бережно, так что эта просьба костяного проводника будет выполнена.

Иномирного кота зовут Таури Джессо, а еще он как будто бы не такой уж и говнюк, каким показался на первый взгляд. Вот уже сменил гнев на котовью милость и предовольно себе крутит усы — словно бы это не про его отсутствие интеллекта мысленно ему же намекал следователь. Да и сам Тео чувствует, что ему надо бы остудить пыл и не винить случайную аномалию и всех к ней причастных за то, что его планы оказались порушены.

Вернуться обратно он всегда успеет, было бы желание, а вот лично прошерстить каждый угол аномального замка — такая возможность представляется не каждый день. И даже проблема с нахальством хвостатого вроде бы улажена — он вполне благосклонно, хоть и не без колючек реагирует на резонное замечание.

— Это я еще не начинал, — но пока что в этом чемпионате Стефанос точно лидирует, потому-что градус язвительности в его голосе не понижается, но собеседнику словно бы уже начхать на это, и настроение хвостатого не зависит от его, Теодоровой, недовольной рожи.

Какой самодостаточный кот, надо же.

Внимание, тем временем, переключается на хозяина замка, который на вопросы хоть и отвечает, но не производит впечатление человека, готового рассказать про себя и свои владения больше того, что случайные гости сами могут увидеть.

— Конечно уйду, у меня есть другие важные дела. Мессиры, Ваше попадание на пограничье перекрестка от меня практически полностью не зависело. По той же причине воли провидения, Вы не сможете выбраться с моей помощью. Не могу быть Вам полезен, но с удовольствием понаблюдаю, что Вы такого натворите. Издалека.

Он поднимает тост. Под потолком раздаются звуки очень крупных часовых механизмов и стихают через мгновение.

Теодор прислушивается к ощущениям и бросает взгляд на Таури, который, по видимому, не замечает этих изменений — сейчас кажется, будто каждая вещь незримо связана с Пвиффом, и эту связь хочется исследовать, возможно даже разорвать и посмотреть, как вещи себя поведут в этом случае. Но только когда хозяин покинет помещение, а до этого — как будто бы неприлично.

— Ваше время ограничено только тем, как быстро по Вам станут скучать дома. Назовем это время эталоном красоты.

С такими словами Пвифф вот уже держит ручку своей двери и собирается смыться, но Теодор, в отличие от усатого-хвостатого не спешит вот так прощаться с хозяином, который очевидно знает в сто раз больше, чем рассказывает, и задерживает его напоследок честным вопросом:
— Не сможем выбраться с Вашей помощью, потому-что Вы этого не захотите, или потому-что не сможете ничего сделать? Даже если мы попросим?

Почти шагнув за дверь, в проеме которой коты могли увидеть свое частичное будущее, Пвифф закрыл оную и все же ответил немного рассеянно и чуть не пролив на пол напиток.

— О! Умно и без подлизывания, такое я уважаю. Конкретно вы можете просить что угодно, но вызволить напрямую я вас, увы, ну смогу. И исполнение ваших просьб будет совершаться в том ключе, в котором их вижу я. Посмотрим, что вам придет в голову в будущем, разве не интересно? Хо-хо-о-о-о!

О-о-о! О-о-о! О-о-о! — отзывалась гостиная вслед захлопывающему дверцу фокуснику, перемежаясь с тиканьем и движением шестеренок.

Коты остались одни. В тишине, в присутствии телевизора без звука. Помещение явно было наполнено силой, которая откликалась, но каждая вещица здесь откликалась по-своему.

Эталон красоты, значит? Метафорично. А вот хвостатый метафору явно не оценил, да и вообще не настроен заниматься осмотром комнаты без употребления какого-нибудь топлива вовнутрь. И глядя сначала на разнообразие предметов в окружении, а затем на нового знакомого около столика, Теодор задумчиво чешет затылок, приходя к выводу, что он, собственно, и сам не против перво-наперво изучить пригодность снеков на столе, и именно что путем самым простым и понятным.

Он внимательно смотрит на Джессо, который, внезапно, оказывается таким же любителем выпить как и он сам, — и это становится маленьким, но плюсиком к Теодорову расположению, — и не сдержавшись, усмехается одобрительно:
— От виски сейчас я бы тоже не отказался, — садится за стол с одной из сторон и кивком головы приглашает Таури сесть напротив. Жест не приказной, хотя что-то подстегивает проверить, как хвостатый на это отреагирует. Но вслух произносит другое:
— Ну давай поговорим. Откуда ты?

---

Курсивом в середине поста я выделил текст не своего авторства, а предоставленный гм на мой запрос в оргтему.

Цитата: Макх Шесть от 13-04-2025, 14:14:53После происходящего у персонажей по 1 действию.

Теодор спросит:
— Не сможем выбраться с Вашей помощью, потому-что Вы этого не захотите, или потому-что не сможете ничего сделать? Даже если мы попросим?

После полученного ответа больше вопросов задавать не станет, и не будет препятствовать Пвиффу уйти.

Группа, само собой, устраивает, год не имеет значения (но вот да, наверное тоже после 5000?), и по планете аналогично)

Штош, давайте попробуем) Было бы классно попасть в группу с Хьюго и Хельгой)

Доброго дня! Я тут решил немного поговорить с Пвиффом:

"Пвифф, тем временем, направляется к выходу, и Теодор, не растерявшись, останавливает его вопросом:
— Подождите. Вы так просто уйдете, оставив незваных гостей хозяйничать в вашей...вашем кабинете? Или к Вам часто попадают залетные вроде нас, поэтому Вы не удивлены? — почесав ухо в задумчивости, он еще раз оглядывает помещение, обращая внимание больше на книги, которые наверняка содержат какую-то полезную информацию об этом аномальном месте, — а о том, что это место аномальное, следователь пусть не сразу, сбитый с толку напором Таури, но догадался, — Нам следует уйти сразу же, или...?"

Заранее спасибо!

Первое, что бросается в глаза — яркие витражи с драконами и незнакомая обстановка, а тонкое кошачье чутье улавливает отвратительный кофейный запах, и Стефанос морщится от недовольства, но заканчивает движение вперед, и от кабинета начальника, откуда он вышел, не остается ни следа, равно как и от надежды нормально поесть спустя двое суток задания, пока что не завершившегося успехом благодаря стараниям стажера, которого ему навязали вопреки всем аргументам Тео, что один он работает лучше, да и наставник из него хреновый.

Аромат кофе сбивает с мысли, драконы на витражах пляшут странные танцы — или Теодору это кажется, потому-что он, как обычно, невыспавшийся и голодный? Сбивает настолько, что следователь даже не удосуживается поздороваться, да и как тут вставишь слово, когда перед тобой сразу же начинает мельтешить нечто усатое, хвостатое и наглющее до невозможности, а второй и вовсе выглядит так, словно сбежал с детского утренника.

И пусть компания в башенном кабинете собирается поистине занятная, но на лице мужчины не читается ни намека на интерес, хотя когда его "тыкают цветастым", глаз слегка подергивается от разочарования — Вселенная решила подкинуть еще головной боли.

"Свою недовольную рожу я компенсирую высоким интеллектом, благодаря которому я сдерживаюсь в ситуациях, в которых рискую абсолютно бесполезно отхватить леща." — Стефанос многозначительно молчит, вместо этого делая рожу еще более недовольную, на какую только способен, закатывает глаза так, как не закатывал никогда, и оставляет в абсолютно не защищенной ментальными защитами голове черного кошатого небольшое мысленное послание. Да такое, что хрен выкинешь его из ушастой головы просто так.

Хотя будем честными, нарваться после такого сообщения — проще простого, и списывает изменения в своем настроении Теодор на определенный нюанс. А именно — сейчас перед ним такой же кот. Дерзкий, наглый, но при этом не меньше заинтересованный в схожести их происхождения. Хотя аура и считывается больше как иномирная.

Кот из другого мира.

Теодор внимательно и серьезно смотрит на антропоморфного незнакомца, представившегося Таури, и не менее серьезно размышляет — интересно, кто же все-таки из них более кот? И даже бровь поднимает, задерживая взгляд на черных ушах и не менее черном хвосте, торчащем за спиной. И судя по вздыбившейся шерсти на нем, незнакомец настроен решительно и воинственно. Да и выглядит как типичный дворовый котяра, норовящий по самые усы залезть в драку.

И пусть Теодор раздражен не меньше этого усатого, хоть причина раздражения кроется в сорвавшейся операции, но морду бить сейчас никому не собирается, а вместо этого делает полшага вперед, тихонько фыркая, с намерением оттеснить котообразного назад, и отвечает, сопровождая свои слова типичным кивком головы вверх:
— Теодор Стефанос, — руки не протягивает, фразу про "помяукать" игнорирует напрочь, секундно замешкавшись, и вместо этого обходит со стороны, удержавшись от того, чтобы не задеть плечом, проходит к столику с обилием на ней еды, и вполоборота добавляет, — Гонор сбавь. Ты в чужом доме, тебя встретили как гостя и даже поесть предложили. К слову...будем знакомы, — последнее запоздалое обращено уже к Пвиффу. И обрывок его фразы про приглашение отдохнуть Теодор услышать успел — это было первым, на чем он акцентировал внимание, когда шагнул из кабинета генерала Моррисона. Интересно, заметил ли генерал через открытую дверь, что его подчиненный направляется вовсе не в коридор, будучи увлеченным тем, что заканчивает диалог уже стоя на пороге?

Пвифф, тем временем, направляется к выходу, и Теодор, не растерявшись, останавливает его вопросом:
— Подождите. Вы так просто уйдете, оставив незваных гостей хозяйничать в вашей...вашем кабинете? Или к Вам часто попадают залетные вроде нас, поэтому Вы не удивлены? — почесав ухо в задумчивости, он еще раз оглядывает помещение, обращая внимание больше на книги, которые наверняка содержат какую-то полезную информацию об этом аномальном месте, — а о том, что это место аномальное, следователь пусть не сразу, сбитый с толку напором Таури, но догадался, — Нам следует уйти сразу же, или...?

Конечно, Теодор не рассчитывает вот так сразу получить от хозяина замка ключики с подсказками — как и в любом аномальном месте, делать это придется самостоятельно. А в этом случае, походу, еще и с помощью чьей-то наглой усатой морды, если, конечно, эта морда не решит свинтить поскорее через обозначенную красную дверь.

Что же, если это игра — прятки или салочки, пойди разбери, то пока что Теодору только и остается, что следовать ее правилам, и как раз таки идти и разбираться — прекрасно осознавая, что есть вероятность того, что его просто напросто заманивают в ловушку, а не пытаются скрыть свои следы, которые следователь успел обнаружить. Если это «нечто» настолько сильное и неуловимое, нельзя списывать со счетов вариант, при котором оно еще и хтонически умное, и истинной целью ставит привести Теодора куда-то...

Всегда надо просчитывать наперед несколько вариантов. Пусть пока что все и выглядит как начавшееся преследование.

Кивнув напоследок Альфреду на его предупреждение, понимая, что беспокойство хумана оправдано, и ему не хочется, чтобы что-то случилось с кем-то, кто стал для обитателей приюта совсем родным, спустя пару минут Теодор уже пересекает на мягких бесшумных лапах один двор за другим, минуя заброшенные здания, параллельно прислушиваясь к своим ощущениям и убеждаясь, что бежит в нужном направлении — «нечто» все еще находится в глубине леса, двигается едва ли не так же мягко, как и начавший свою охоту кот, и за этим движением хочется следовать безостановочно, частично растворяясь в сплетениях ментальных ощущений, словно пребывая на границе между реальным и метафизическим, выслеживая и чувствуя, что при малейшей попытке ухватиться за воображаемый «хвост» этого явления, оно замирает и прячется еще дальше, на тех ментальных слоях, куда вот так с наскоку было не пробраться.

И лес — пусть не родной Элеримский, но вполне себе подходящий, чтоб какой-то частью сознания с ним слиться, — той самой кошачьей сутью во времена бытности еще тем, кто не умел обращаться человеком, — вот он, совсем рядом, раскинулся на окраине города, лапой подать, и даже кончики ушей подрагивают от предвкушения поиска в нем.

Предвкушения, который стремительно сменяется резкой окатившей волной узнавания от появления неподалеку кого-то еще. И этот кто-то и был обладателем того голоса, который сопровождал Теодора в приюте.

Резко останавливаясь, Стефанос без промедления обращается снова в человека, находит взглядом источник голоса — неожиданно мягкого и приятного, — признаться, если бы Теодор представлял себе этот голос вживую, то явно не таким, — и встречается взглядом с блеснувшими тусклыми красными огоньками глаз. И ближе подойти не стремится — хотя само собой, при намерении незнакомца атаковать подобная дистанция не будет помехой. Но незнакомец не проявляет очевидной враждебности — как и ранее, в доме, когда звучал там лишь голосом в ментальном поле, отстраненным и наблюдающим. И по видимому, все же заинтересованным, раз решил обозначить свое личное присутствие здесь.

Демиург, значит.

Что ж, об этом можно было бы подумать, если бы мысли следователя не были заняты более опасным явлением — а пока что оставалось не понятным, как называть «нечто», похитившее детей, да еще и так, что никому и ничему не удалось это засечь. Но так как еще там, в доме, стало очевидно, что наблюдатель и правда всего лишь изучает, но никоим образом не проявляет враждебности, то до сего момента вопрос о его личности оставался второстепенным по важности.

— Не могу пока сказать, что испытываю ответную радость, — в голосе Теодора читается сосредоточенная настороженность — с легким привкусом удовлетворения, ибо на его приглашение пойти следом таки откликнулись, — но полностью отсутствует агрессия, — А дальше уже будет видно.

Очень важно сейчас — за случайно начавшимся разговором не потерять след, который привел его сюда, и продолжать наблюдать те ощущения, которые стремились забраться поглубже в чащу, словно боясь, что их обнаружат.

— Мое имя, как понимаю, Вам известно. Что насчет Вашего? — изгибает бровь, всматриваясь в черты лица демиурга. Нет, не знаком точно, да и мало ли демиургов в мире... За столько лет Теодор так и не озаботился тем, чтобы примкнуть к чьему-нибудь Ордену, не почувствовав, что может стать там «своим» и не увидев во множестве вариантов хоть какую-то практическую для себя пользу, кроме связей, которые, впрочем, легко образовывались и без Орденов, за счет работы на Коалицию и постоянных перемещений по долгу службы.

— Наблюдаете за приютом, значит, — хочется слегка язвительно добавить «наблюдаете, но не делаете нихрена», но вслух не говорит, оставляя это легким полунамеком в ментальном поле. Язвительно, но без претензий и с холодным пониманием — и не обязан делать. И причин может быть полно, такова уж природа любого живого существа со своими интересами, которые могут не совпадать с его, Теодоровыми, моральными ценностями, — Или за тем, что в приюте успело похозяйничать? Поделитесь наблюдениями, или просто в лесу постоять пришли? Если делиться не хотите, то мое приглашение выследить это «нечто» все еще в силе, — и актуально оно не потому, что Теодору нужна приятная компания в расследовании, а скорее потому, что это может быть удобным способом узнать о демиурге и его намерениях больше, если вдруг он сейчас окажется не особо разговорчив, — Если и тут нет, то мне в любом случае надо идти.

Доброго вечера! А можно вытащить мою анкету из архивов в активные, пожалуйста? И еще я хотел бы пойти по вакансии на 7 уми, если можно, как и был до упрятывания в архив с:
Заранее спасибо!

Ожидать какого-то бу-эффекта после того, как покрывало будет поднято, можно было бы разве что в фильме ужасов, но и то — это был прием настолько изъезженный, пусть и часто беспроигрышный, что режиссеры уже и не так часто ставят его во главу основного источника жутких ощущений у зрителей. Был ли Теодор одним из тех зрителей своего персонального фильма ужасов — вопрос спорный, потому-что от последних нескольких минут впечатления оставались и правда весьма неприятные, и конечно он брал в расчет, что нечто под покрывалом может оказаться... а вот понять, чем именно оказалось это нечто, получилось не сразу и Теодор озадаченно хмурится, его мысли разбегаются в разные стороны, взгляд соскальзывает обратно на простыню, на ковер, словно становится сейчас необходимо рассмотреть узоры на нем или попытаться выискать хоть намек на пыль, и этот же взгляд пытается вернуться обратно, но будто бы чья-то невидимая мягкая и ласковая рука отворачивает от самого главного и как в объективе фотоаппарата без автонастройки, оставляет в расфокусе центр композиции, прибавляя резкости фона.

Нечто явно не хочет, чтоб его увидели, но оно — явно не тоже самое, что до этого столь бесцеремонно и холодно влезло ему в голову, ведь если там, в коридоре, он чуть ли не мурашками покрылся от ощущения того, что за ним как сквозь прозрачное со всех сторон стекло заинтересованно наблюдают, то здесь же некто нежными ментальными укачиваниями пытался сместить центр внимания на что угодно, лишь бы себя не выдать. И это сопротивление какое-то время так же мягко и осторожно борется с сопротивлением Теодора, но быстро сдается, и мужчине наконец удается рассмотреть кого-то мягкого и пушистого, с шерстью голубых и фиолетовых оттенков — очевидно красивого и приятного глазу, как со страниц сказок для детей, изначально полупрозрачного но затем все более и более материализующегося в пространстве — ростом чуть меньше полметра, с двумя парами ушек, массивной нижней частью тела и плоской испуганной мордочкой.

Теодор поднимает брови в немом вопросе, но не шевелится и ничего не говорит, выжидая от зверька дальнейших действий, которые не заставили себя ждать.

И чтобы не спугнуть чужие недоверчивые обрывки мыслей и чувств, Теодору приходится буквально усмирять весь спектр эмоций своих — и в тот момент, пока зверек осматривает его, мягко и ненавязчиво, словно бы на мягких своих лапах принося в сознание мужчины собственные ощущения — от страха и удивления до какого-то любопытства и даже сравнения с кем-то...с кем? —  и осторожного анализа чтобы вынести окончательный вердикт чужаку, — то следователь перестает думать вообще, чтобы не спутать, не сбить с толку, не оттолкнуть, а заодно использует возможность рассмотреть получше маленького обитателя комнаты, убеждаясь в том, что этот конкретный вид существ ему не знаком, ну а достойный уровень владения ментальной магией у зверушки вполне может объяснить факт того, почему теомагия эту самую зверушку не распознала.

Зверек, тем временем, успевает прийти к вполне определенному выводу, что этот чужак для него сейчас не представляет угрозы, и завершающим ярким пятном мягких словно кисель разливающихся в тишине комнаты мыслей становится ничто иное как произнесенное имя зверька.

Тео позволяет себе коротко выдохнуть, понимая что все это время замер не дыша, и улыбнуться краешком губ, осознав собственную скромную радость от того, что не напугал малыша своим появлением и даже положил начало какому-то установлению контакта.

На корточках ноги успевают онеметь от неудобного положения, поэтому посомневавшись доли секунд, Теодор оглядывает в полутьмах чистые полы и ковер, и усаживается прямо на пол, стараясь двигаться при этом осторожно и неторопливо, чтобы не напугать до последнего не желавшее раскрывать себя существо, и даже когда он наклоняет голову, и отросшая челка лезет в глаза и мешает обзору, даже тут не рискует лишний раз махать руками в воздухе перед новым знакомым.

Малышка Бо, значит? Взял, или взяла себе имя, услышав как называют приют? Или...да нет, не может быть, чтоб приют был назван в честь маленького существа, которое еще и обнаружить надо.

Руки не протягивает навстречу, не делает ни одной попытки физического контакта, хотя сложно не признать то, что погладить голубоватый мех и пропустить сквозь пальцы жуть как охота — Теодор любит животных, странных, необычных, милых и даже опасных, они почти все вызывают у него куда больше симпатии, чем большинство людей, которым свойственен гораздо больший негативный спектр эмоций и поступков, нередко вызывающий желание прекратить с ними вообще всяческие контакты.

Вслух ничего не спрашивает и звуков никаких не произносит, и более того — нельзя назвать последовавшее от него в ответ даже мысленным вопросом или направленным ментальным усилием в сторону мехового существа.

Нет, Теодор просто старается очистить ставший общим на двоих ментальный фон в этой комнате, и в абсолютной пустоте, не содержащей в себе ни одной посторонней мысли, но едва уловимо пронизанной ощущением спокойствия и безопасности, — единственное, что можно было посчитать за усилие, это попытку мужчины воплотить эту атмосферу, но не задавить ею, — здесь мужчина прямо таки оставляет на изучение поочередно несколько неторопливых фраз, стараясь делать это так, как может быть комфортно зверьку



И хоть находящийся за пределами общего ментального фона вопрос вроде "почему ты называешь себя малышкой бо?" прямо таки напрашивается на то, чтобы его тоже выложили средь успокаивающей мысленной пустоты, все же Теодор хочет быть последовательным и аккуратным в своем любопытстве, поэтому последние его слова мягко звучат очередной вопросительной интонацией и являются пока-что последними



И затем он все-таки не выдерживает и очень медленно протягивает руку навстречу — конечно, всегда есть опасения, что существо может нанести и физический вред, да и в целом плохая идея, соваться с поглаживаниями к кому-то, кто может быть мил только обманчиво, но следователь решает рискнуть осознанно, полагая с опаской, что основной метод воздействия у зверька все же ментальный, и вероятно, это и является его главным способом защиты.

ментальная магия — отлично (42)
пространственная магия — средне (2)

И вообще, как давно эта аномалия здесь?

Отвлекающий маневр с дроном и "подставным" предприятием сработал как надо — и не только потому-что поднял ожидаемую шумиху, но как раз таки и потому, что шумихой этой выиграл лишнее время. Ведь пока предоставят по результатам всех положенных на абсолютно легальном и ни в чем не замешанном объекте проведут все надлежащие следственные мероприятия и по результатам передадут протоколы в участок, пока начальство сообразит, что случилось — так и получится работы до конца дня, если не больше. И этого времени уже хватило на то, чтобы отдохнуть и привести спутанные мысли в порядок — правда, по привычке и после сна Теодор все же тянется рукой к карману джинс чтобы посмотреть время на коммуникаторе, но вспоминает, что он сейчас без работы и без связи, и потеря устройства внезапно ощущается как окончательная утрата спокойного прошлого, со всеми контактами и фотографиями, с множеством переписок и конечно с рабочими данными. Ладно хоть заблокировал, перед тем как отдать в жертву следственному эксперименту — придется поколупаться чтоб взломать не обученному специально человеку.

Поэтому убирая руку и на какое-то мгновение все же растерянно разводя руками в раздумьях за что бы схватиться из пакета с добытой из маленького магазинчика едой, Тео тянется к цветастым оберткам и кивает в ответ, как-то уже привыкнув к тому, что глаза Иденмарка мерцают зелеными огоньками:
— Спасибо, офицер Иденмарк, — усмехается не менее добродушно а затем добавляет уже чуть более серьезно, нахмурив брови, мол, "завязывай давай с этим", — А вообще, хватит этого официоза. Просто Теодор, давно уже, — и бросая короткий но многозначительный взгляд на рюкзак, думает что "как минимум с тех пор как покатался на офицерских плечах", но сдерживается чтоб не фыркнуть насмешливо, докуривает и параллельно выбирает между оставшимися батончиками — кажется, что сейчас нет ничего вкуснее еды, употребляемой в полевых условиях, и дальше выслушивает длинный монолог Хьюго, стараясь громко не шуршать оберткой, да следя за появляющейся на земле схематичной картой объекта, к которой предусмотрительно перебрался поближе.
— Значит, если отслеживали не телефоны, то пространственные перемещения, как раз таки с того момента как я первый раз телепортировал нас в твою гостиницу — когда-нибудь, конечно, Элерим и Вистер в частности шагнут вперед навстречу технологиям и будут опираться и на них тоже, но пока еще не особо, как видишь. Отследили, конечно, подозрительно быстро, но это в целом объяснимо тем, что начальник потерял меня почти сразу же и связал мой резкий уход из отдела сразу за тобой не с желанием устроить обед пораньше. Собственно, мужик он не глупый, кресло свое начальственное не зря занимает. А обнаружили не сразу... так я из отдела котом выскочил, следы малость потерялись. Понятно, значит телепортацию пока не используем. А на том объекте они до конца дня разбираться будут, дело не быстрое, даже при условии что поиск нас сейчас в списке приоритетных дел, и как раз связав с нами будут обязаны там досконально все прошерстить.

Переваривая полученную информацию, Теодор выглядит уже куда более спокойным и не таким потерянным, чем несколькими часами ранее:
— Уже есть, значит, от чего отталкиваться. А что насчет стройки.. кстати, если память не изменяет, то пару лет назад вроде было в этом районе какое-то движение, я редко здесь бываю даже по работе, но краем глаза что-то такое замечал. Они довольно тихо работали, да и за забором не сказать что видно. Но это вполне укладывается в сроки, если вспомнить что по отчетам оплаты цехов поступают чуть больше года. Значит можно попробовать отыскать спуск к подземным помещениям — самое интересное, судя по всему, у них должно быть там. Собственно, да, я могу котом забраться в окно, осмотреться и уже потом запустить тебя — остальные окна то наверняка обычные, и их можно открыть изнутри.

И под конец при виде этой карты у него и появляется слегка неоформленная мысль, которую неплохо бы уточнить, потому-что он точно не уверен в том числе, и как сам Иденмарк к такому предложению отнесется:
— Слушай, у тебя же данные с дрона синхронизируются с имплантом в голове, верно? — уточняет не очень неуверенно, но лишь затем чтоб объяснить дальше, — Это я к тому, что вместо того чтоб разбираться вот в таких наскальных рисунках, возможно я бы мог с помощью менталки тоже посмотреть? Потому-что схема это одно, а оказаться на местности — совсем другое, и если есть возможность посмотреть чуть больше, то может было бы не лишним ей воспользоваться. Покажешь ровно то, что посчитаешь нужным — как ментальное послание, только в виде образа.

В целом, объяснений Хьюго и схематичной карты могло и хватить, но если была возможность увидеть чуть больше именно так, как это увидел дрон — было бы не лишним. А сам дрон, тем более, облетая территорию, дрон мог заметить и много других деталей, например что на зданиях условно именуемых складами почти все окна хоть и были закрыты, но рамы были старые деревянные, и держались на честном слове, чего нельзя было сказать о более крепких стеклопакетах в зданиях предположительно используемых цехов, так что на тех же складах, даже если потребуется, без лишнего шума даже закрытые окна не будут проблемой. Да и самые обычные амбарные замки, с которых не считывалась никакая дополнительная магическая защита, на тех же складах не виделись большим препятствием — казалось, что отсутствие всяческой секретности именно в четверке этих небольших уступающих размерами цехам зданий сделано специально для отвода глаз, чтобы показать — здесь точно нет ничего интересного. А значит можно и правда попытаться выяснить, не ведет ли к этим цехам одно из подземных помещений?

На используемых цехах стояли кодовые замки, и судя по их виду, контрастирующему с состоянием дверей, вмонтированы были относительно недавно, и хоть и можно было подловить момент и попытаться отследить кого-то, кто будет этот код набирать, все же заходить без приглашения через парадный вход идеей было далеко не самой разумной, и рассматривать этот вариант можно только если все остальные варианты не выгорят. Можно было еще рассмотреть вариант с запасными выходами — они оба располагались в конце зданий сбоку, во втором действующем цехе слева от главного входа с выходом к неиспользуемому первому цеху, а в первом действующем цехе — справа, прямо к забору и лесу.

А при попытке дрона углядеть вентиляционные выходы можно было сделать выводы об одной из стандартных систем расположения вентиляции — продольных, где приточные форточки располагались сразу под крышей здания, а сами вентиляторы находились с задней стороны цеха. И вот сами форточки были достаточно крупными, чтобы туда, при удачной попытке нарушения подачи воздуха и снятия воздухозаборной конструкции из проема, пролез как минимум один средних размеров кот, если такая необходимость все же появится.

И один из подходящих для этого котов, пусть и в человеческой сейчас форме, — если конечно такой вариант с вентиляцией окажется жизнеспособен, — на последний вопрос Хьюго, заданный за этот день уже второй раз, поднимает голову от схематичной карты на земле и озадаченно чешет затылок, выдерживая небольшую паузу — что ж, если офицер считает нужным, чтоб следователь еще раз хорошенько подумал, то он подумает, да вот только его ответ тут не поменяется, и снова коротко усмехнувшись, Теодор нахмуривается почти сразу же, словно возвращаясь в более привычное свое состояние:
— Я понимаю, что происходящее усложняется буквально на глазах, но я повторюсь — я не из тех, кто на ходу переобувается, — рассуждая, параллельно закуривает во второй раз и смотрит на Хьюго, — Другое дело если ты сам сомневаешься, не скажется ли мое отсутствие опыта диверсионной деятельности. Хотя я могу сказать так — если опустить факт того что я могу компенсировать нехватку у тебя магических навыков и наоборот — а там хрен знает что будет полезно, даже при условии если что-то пойдет не так, если у них там не установлены пространственные блокаторы или что-то в этом духе, я в любой момент смогу перенести нас куда подальше. Там, конечно, снова придется побегать, заметая следы телепортации, но это уже неплохо так повышает наши шансы не быть пущенными в расход прямо там на объекте.

[dice;9]

/притягивает Соната к себе и уверенно целует без лишних предисловий/

8

Осматривая между делом кабинет и отмечая в одном из углов на потолке магическую пульсацию одного из сканеров, Теодор переводит взгляд на мисс Кларк, которая словно бы постепенно берет себя в руки и выражение лица ее становится все менее растерянным — может, разговор и своеобразное раскладывание по полочкам ситуации помогают вернуться в равновесное состояние.
— Значит, и с опросом приходили, и детектор проверяли — что ж, как будто и правда ими сделан тот необходимый минимум, и чтобы потормошить местную полицию на предмет неисполнения своих обязанностей, мне нужно будет еще приличный повод придумать, ведь формально-то не придерешься, — констатирует он, переводя взгляд с женщины, которая уже усаживается в свое рабочее кресло за столом, на лежащую на столе еще одну папку с отчетом о проверке детектора, чтобы хотя бы бегло посмотреть, перед тем как идти беседовать с Альфредом, и вернуться к этому, возможно, чуть позже, когда придет смотреть записи с камер.

А вот информация про Катрин оказалась более интересной, чем он рассчитывал — надо же, все это выглядело так, будто и правда какой-то решивший остаться инкогнито покровитель лично занялся тем, чтобы как можно быстрее пристроить девочку в приличное место, да еще и озаботиться документами — и "Малышка Бо" была как раз одним из таких мест, уж в этом Тео был уверен более чем.
— Кто-то поторопил, значит, с оформлением. Ладно, понял, попробую сам что-то узнать, — и отдавая личные дела воспитанников, кивает на оставшуюся лежать пластиковую папку, — Отчет по детектору не убирай, я посмотрю внимательнее, когда вернусь.

И уже затем, кивнув на обещание собрать записи с камер, выходит в своеобразный предбанник в башне где располагается кабинет, параллельно обдумывая весь диалог и направляясь вниз. Старшие дети, значит, благоразумно не задают лишних вопросов и поддерживают сказку о "докторах", отвлекая младших — но время идет, и чем дальше, тем сложнее будет удерживать и без того напряженную атмосферу в своих рамках. А исчезновение в разные дни выглядит буквально ненайденной ловушкой — кто знает, случатся ли еще пропажи и при каких обстоятельствах?

И непростая ситуация с пропавшей Кэти требует отдельного внимания — черный железный человек, значит? — спускаясь по лестнице из башни, Теодор делает себе еще одну пометку в телефоне, чтобы попробовать с имеющимися у него доступами поискать отчеты подходящего года по контртеррористическим операциям Коалиции — вот как быстро, буквально меньше чем за полчаса список его дел разросся сразу же до такого количества пунктов.

Он выходит к коридорам и осматривает вереницу запертых дверей, отмечая гнетущую обстановку, создающуюся за счёт полнейшей тишины там, где обычно всегда слышны детские голоса, — не иначе как одно из лиминальных пространств, вызывающих у Теодора почти что суеверный ужас, — да редкого тусклого освещения магических ламп. Автоматически мужчина делает еще пару шагов вперед, и на последнем — медленно останавливается и замирает, прислушиваясь не то к тишине коридоров, не то к собственным мыслям, одна из которых появляется определенно не по его воле, а словно мягко и ненавязчиво закрадывается в его голову, липкой паутиной мурашек проходясь по телу и застывая в одном из темных уголков сознания, словно бы играя в прятки. Не оборачивается, только слегка прищуривается и задерживает дыхание — хочет еще раз, словно мышь за хвост, поймать возникшее словно из ниоткуда ощущение того, что он здесь...не один?

Кто-то наблюдает, или это просто атмосфера застывших в тишине слабоосвещенных коридоров, словно хранящих в себе тайну исчезновения детей провоцирует вслушиваться в каждый шорох и слышать в этих шорохах нечто большее? Хотя он не настолько сильно устал, чтобы не контролировать собственные мысли —  в конце концов, уж для кого, а для менталиста было естественным держать под постоянным контролем ментальный фон вокруг себя и отслеживать любые попытки вмешательства в собственный разум.

Ощущение же того, что Теодора кто-то изучает со стороны — не исчезает сразу, и следователю кажется, что стоит ему обернуться или сказать что-то вслух, как иллюзия чужого внимательного взгляда тут же пропадет, оставив после себя лишь полумрак пустых коридоров, да тихое звучание шагов на первом этаже, вызванное, скорее всего, беспокойным блужданием Альфреда.

А иллюзия ли?

"Что я буду делать, значит?" — он не произносит это вслух, но оставляет эту свою мысль достаточно открытой для внешнего наблюдателя, если таковой и правда имеется, и так же мысленно добавляет, прислушиваясь снова к своим ощущениям, — "Так я и сказал — это во-первых. А во вторых — прочь. из моей. головы."  
Огрызаться на кого-то невидимого и неизвестно на сколько опасного ему не страшно — скорее злит, что он не может уловить чужое вмешательство, если оно было, ведь все еще остается вероятность того, что он сейчас просто как дурак поговорил сам с собой.

И затем он все же оборачивается, оглядывается по сторонам и немного подумав, решает не спускаться к Альфреду сразу, а запустить на всякий случай сейчас три равномерные волны теомагического сканирования в каждый из коридоров, и если уж результат будет нулевым, то дойти до пожилого хумана и вместе осмотреть ту игровую, откуда пропали первые двое детей.

---

[dice;TEO;A;A]

В голове назревает очередной вопрос, но сказанное про Альфреда заставляет на мгновение тяжело замолчать, кивнув — конечно, пожилой хуман будет винить себя, ведь он прикипел сердцем к каждому из ребят, и подобная потеря болезненно подкосила его. По хорошему, мастеру на все руки сейчас бы не надрываться еще больше, но что-то подсказывает Теодору, что такие как Альфред, любой недуг, в том числе и ментальный, лечат исключительно еще большей занятостью, но это и будет губить еще сильнее.

— Да, тогда сейчас и схожу поговорить. Может у меня получится убедить его, что он не виноват. Только гляну вот, — выдержав небольшую паузу, уже прикинув, чем можно будет помочь старику, чтобы тот не сошел с ума от горя — хоть это и не его работа уже вовсе, но не подумать об этом он не может, — Тео кивает на папки с делами, открывая и просматривая по очереди каждое из, чтобы уже наконец посмотреть, кто именно пропал. Девочки — Алана и Катрин, и двое пацанов — Кларк и Айк. Конечно, он их помнит — какой-то вполне ожидаемый укол тревоги сопровождает его пока он листает страницы, и естественно, что "укололо" бы его в любом случае, кого бы он здесь ни увидел. Беглый просмотр дел каждого из детей в попытке зацепиться хоть за что-то, позволяющее думать о том, что похитить хотели именно этого ребенка — не дал почти ничего. У первых троих — трагичные, но не уникальные для детдомовцев судьбы, и только прошлое последней девочки, побывавшей в руках работорговцев, о чем можно судить по короткой приписке от руки, вызывает вопросы.
— Катрин Хилл. Она попала сюда сразу после изъятия у работорговцев или до этого еще где-то жила?

Закончив с осмотром дел, быстро делает снимки на телефон каждого из ребят — не столько для себя, ведь он помнит их в лицо, сколько для дальнейшей работы, и переписывает код, чтоб позже проверить по полицейским базам, что известно о группировке на текущий момент. Благо, статус следователя Коалиции предоставляет возможность получить доступы туда, куда рядовым следователям нужно делать специальные запросы. И уже после этого Теодор встает и протягивает папки с делами обратно Саманте:
— Я еще зайду, — стараясь вложить в короткую фразу попытку вселить хоть какую-то надежду на то, что еще не поздно найти детей, и стремление показать, что он сам сделает все возможное, чтобы получить хоть какой-то результат. И абсолютно не считает нужным уточнять, что результат поисков может не обрадовать, потому-что Саманта, взрослая умная женщина, пусть и находящаяся сейчас в полном раздрае, это понимает и без его слов.

Но это негласное правило его личное — ищи пропавшего не в надежде, что он еще жив, ищи зная, что он еще жив.

И уже толкнув дверь и выйдя в коридор, с намерением найти Альфреда, Теодор вспоминает, что за всем этим непростым диалогом не спросил еще один очень важный вопрос, который вертелся у него в голове после обсуждения камер наблюдения и неспособности детей к перемещению, и который потерялся из поля зрения на фоне множества остальных рассуждений и просмотра личных дел — а приходил ли кто-то в приют в последнее время?

Конечно, сам по себе чей-то визит не будет являться прям уж подозрением, но если брать в работу стандартные способы перемещения детей, не обладающих способностями к пространственной магии, да еще и оттуда, откуда нельзя уйти незамеченными, то это либо какое-то устройство, либо чья-то чужая магия. И на основании всего услышанного Теодору думалось, что исчезновение определенных детей было не случайным — не факт, конечно, что выбирали прямо конкретных детей, но обставляли исчезновение таким образом, чтобы способ их пропажи был непонятен.

А может, выбирали и конкретных? Сложно было судить, и даже пометка про конкретную преступную организацию пока не была слишком уж наводящей — вполне возможно, что выборка детей была случайна, и опираться в поиске нужно было совсем на иное. Поэтому пока первым делом — осмотр, а с остальными вопросами, которых, возможно, еще и прибавится, он зайдет к Саманте чуть позже.

---

ментальная магия — отлично

— Да, я понял, что тогда было "вчера". Но и этот вариант, при котором дети не возвращаются ночевать уже можно считать большим сроком, почти критическим, — Теодор говорит тише обычного, потому-что чувствует, что стандартная громкость подобных слов будет звучать слишком уж безучастно и жестко по отношению к Саманте и произошедшему. Так, словно бы речь не о тех детях, которых он видел не один раз, — Ну и просто раз они все-таки открыли дело раньше, то должны были прийти с опросом сюда, согласно протоколу. Но как я понимаю, никто не приходил, да? А значит, они все еще относятся к этому, как к чему-то.. — осекается на полуслове и рукой, сжимающей сигарету отмахивается раздраженно от своей же фразы, понимая, что лишнее подтверждение халатности полицейских по отношению к сиротам будет и правда лишним, а он и без того уже тут наговорил. Конечно, его собственное раздражение еще от того сильно, потому-что дело не выглядит обезличенным. Не "какие-то дети" и "какой-то приют" — а место, где эти самые дети уже знали его в лицо, и одно дело — знать несовершенство системы, и работать, подстраиваясь, и совсем другое — буквально о это несовершенство лично спотыкаться. Это вовсе не значит, что остальные случаи оставляют его безучастным, не вызывая эмоций, но приличный опыт работы все же научил его отодвигать собственные эмоции далеко в сторону, оставаясь сдержанным. Но стоило признать, что в этом случае все оказалось чуть сложнее.

И почти неуловимая эмоция Саманты, когда он забирает у нее папки с личными делами, не остается незамеченной. То, что сильнее и глубже раздражения и злости, что у человека чувствующего не может не возникнуть при работе в подобной сфере, и наблюдении за столькими брошенными малышами, отвергнутыми и лишенными счастливого детства, вынужденными пропустить самый беззаботный этап своей жизни в необходимости за эту жизнь бороться.

Как же легко многим презрительно кривить лица в сторону сирот, чуть ли не обвиняя их в том, что они такие, хотя в их неблагополучии почти всегда виноваты сами же взрослые, — за исключением несчастных случаев, при которых дети теряют родителей, — и эти же взрослые, пусть и не каждый в отдельности, но действующие как слаженный и жестокий механизм, единожды проведя черту между сиротами — автоматически клеймеными статусом неблагополучных, и остальными детьми, не дают ни шанса потом эту черту перейти.

Поэтому эмоции на лице женщины ему хорошо понятны, пусть он и не так вовлечен в каждодневные заботы, связанные с теми, кто их вызывает — и замечая это, следователь тут же отводит взгляд, не желая лишний раз смущать своей внимательностью, переключая взгляд на необходимость стряхнуть пепел с сигареты, и заодно поразмышлять над следующими после ответами, разделяя между собой личные дела тех, кто пропал вечером и тех, кто исчез позже:
— Пространственный детектор надо бы проверить на всякий случай, или может Альфред уже смотрел? Но если его опыта недостаточно, я могу прислать специалиста с отдела, — с техникой Теодор особо не дружит, что спустя пятнадцать лет жизни на Цирконе кажется ему уже чем-то, в чем неловко признаваться, поэтому даже если б и полез сейчас сам осматривать детектор, то вряд ли сказал что-то дельное.

Беспокойство Саманты Теодору очень хорошо понятно, и он и сам чувствует, что обстоятельства пропажи немного путают мысли, — но конкретно для него это все же более привычно, как и в случаях со многими другими делами, которыми доводилось распутывать. А вот когда мисс Кларк продолжает рассказ, проливая свет на исчезновение оставшихся двух детей, то у него наконец-то вырисовывается причина именно его тревоги. На этом одновременно и нужно и не хочется заострять внимание, и он, постукивая пальцами по картону, не слишком то обнадеживающе выдает:
— Мне не нравится, что пропажа случилась в разные дни. Это наталкивает на мысль, что она может быть не последней, так как причины не очевидны, но я не хочу лишний раз пугать и поднимать панику, потому-что очень надеюсь, что пропаж больше не будет. Просто нужно быть готовыми, в случае чего, насколько это возможно, — бросает хмурый взгляд на женщину и сам едва удерживается, чтобы не встать и не начать мерить комнату шагами, думая о том, что пропажи и правда могут случиться вновь, а у него пока нет ни одной мысли, как обезопасить остальных детей, — И я камеры бы еще раз посмотрел. И если есть возможность — то не только тех дней, а допустим..последнюю неделю, — а сам параллельно прикидывает, где ему взять время, чтобы все отсмотреть. Или может даже попросить кого-то из коллег за вознаграждение сесть за просмотр в быстрой перемотке, — И еще. Остальные дети как реагируют на пропажу? Что ты им сказала?

Заложники взрослых амбиций

 [dice;MNT;S;A]

Непривычное сокращение собственного имени из уст обычно столь собранной женщины — царапает слух, словно переставшая резко писать ручка по бумаге. Но Теодор лишь молча кивает, не акцентируя внимание — потому-что знает, что даже при внешней строгости Саманта на самом деле очень привязана к детям и определенно считает их почти что родными, но так как они это не обсуждали обычно вот так открыто, он мог только делать выводы на основе увиденного. Но наблюдений, впрочем, всегда хватало для этих выводов более чем.

И переведя взгляд на зажженную сигарету в изящных женских пальцах и автоматически потянувшись в карман куртки за своей пачкой, он, закуривая следом,  думает о том, что мисс Кларк, будучи человеком, привыкшим контролировать абсолютно все происходящее в детском доме, определенно сейчас выбита из колеи и расстроена пропажей детей, и в целом фактом того, что произошло нечто, выходящее за рамки ее контроля. Он знает, как таким людям важно держать все в своих руках, и как правило, именно такие люди наиболее остро переживают подобные моменты.

— Два дня назад?..  — следователю с трудом удается скрыть за очередной затяжкой усиливающуюся тревогу, потому-что он очень хорошо знает, что такое два дня для пропавших детей. То, что он выучил еще давно, там, в родном Вистере, даже когда пропадали не хуманы, а дети более, скажем так, выносливых рас — когда пропадает ребенок, счет может идти на часы. И с каждым часом вероятность найти ребенка живым снижается, что уж говорить о днях.  Теодор выдыхает, потирает свободной от сигареты рукой переносицу:
— Вариант с "убежали и заигрались" можно смело отметать при таких сроках, о чем они вообще говорят. Хотя я конечно понимаю, что они всегда все списывают на неблагополучность детей. Для них все сироты — очевидно какой контингент, и отношение к ним, увы, соответствующее, — произносит он с досадой, потому-что больше-то склонялся к варианту, что происшествие — сегодняшнее. Но и о том, что эти дни уже можно считать опасно потерянными — не говорит, потому-что в этом уже нет смысла, тем более что Саманта это время, вроде как, и не теряла зря, пытаясь добиться от местной полиции каких-то активных действий.

— Максимум, на что хватит их охоты — это развесить ориентировки о пропаже, — признает с такой же нескрываемой гримасой недовольства и даже разочарования к сложившейся системе, но при этом понимая, что нюансов слишком много и изменения не происходят от одного только желания что-то поменять. И эти хтоновы регламенты — на самом деле, встречающиеся не везде именно в такой форме, и где-то детей начинают искать гораздо быстрее. В тех же мегаполисах — считая, судя по всему, что в крупном городе опасность от пропажи ребенка гораздо выше, чем в маленьком городке, где с ребенком определенно не могло случиться что-то серьезное, а значит и шевелиться на поиски можно не сразу, предварительно немного подождав.

При словах Саманты о том, что дети пропали прямо из здания, Тео так и замирает с рукой, занесенной над пепельницей, поднимая брови в очевидном удивлении, но удерживается от расспросов и дослушивает до конца — все-таки в мире, пронизанном магией, вероятность внезапных исчезновений остается всегда, но вот только само место происшествия и его участники казались чем-то не вписывающимся в такую вероятность.

Он принимает из рук женщины четыре тонкие бумажные папки с делами пропавших  воспитанников, мимолетно отметив очередной укол ностальгии — в век высоких технологий и хранения информации в цифровом виде мало кому признается, что испытывает нежные чувства к шероховатости старой бумаги и даже потихоньку собирает дома книги на полку. Затем проводит отвлеченно ладонью по верхней из папок, но пока не открывает, и параллельно переходит к своим вопросам, стараясь спрашивать спокойно и размеренно — лишняя спешка сейчас будет во вред, но мысленно уже обшаривая каждый уголок игровой комнаты на предмет...чего? Остаточного магического фона? Следов телепортации?

— Двое пропали из игровой комнаты, так? А еще двое..? — но вопросы, конечно, и не думают возникать по порядку, наваливаясь скопом, и сейчас Теодор, делая еще пару затяжек и выдыхая дым, параллельно старается рассортировать эти вопросы в голове по мере важности, и выстроить в логическую цепочку то, что уже рассказала Саманта, — В каком часу это произошло и где в этот момент был Альфред?— тушит бычок о ненавязчиво подвинутую ранее пепельницу и смотрит на мисс Кларк прямым твердым взглядом, привычно хмурясь — обычное его выражение лица, когда он сосредотачивается на работе. Альфреда он, конечно же, помнит, равно как и его словно бы застывшую вне возраста наблюдательность, — Мне нужно будет поговорить с ним и уточнить, где именно он был и во сколько, чтобы понять, что было в поле его зрения во время исчезновения, а что — нет. И я правильно понимаю, что по тем немногочисленным камерам, что здесь есть, ничего не обнаружилось? Не помню точно, но в игровой вроде бы нет камеры.

Параллельно открывает поочередно одну папку за другой, чтобы посмотреть, кто именно пропал, и какого возраста дети, краем глаза отмечая окончательно сгустившуюся темноту за окном и факт того, что несмотря на поздний час, его рабочий день, как это часто бывает, и не думает заканчиваться.
— Дети же уже должны спать? Я бы осмотрел сейчас игровую и коридоры, пока там пусто.

Добрый день! Прошу отправить в незавершенное и начислить кристаллы.

You heart still beating
futureproof

СООБЩЕНИЕ ОТ АДМИНИСТРАЦИИ

Готово

В лесу, когда Иденмарк останавливается в густых зарослях двух деревьев, идеально подходящих для укрытия здесь на ночь, Теодор просыпается, — хотя по пути не сказать что он крепко спал, а скорее просто дремал, периодически сползая на рюкзак и контролируя себя, чтобы ненароком не вцепиться случайно когтями в спину, и даже не только из этого опасения. Точно Теодору, конечно не было известно, но казалось очевидным наличие у ультрахумана "комплекта" из брони и низкого болевого порога — какими-то уж там он модификациями точно обеспечивался, — но и отхватить гипотетического леща по ушам за поцарапанную куртку не хотелось, поэтому ввиду необходимости контролировать свое положение, дремал он прерывисто и поверхностно, что, впрочем, не помешало ему ненадолго все же провалиться в глубокий сон и довольно заурчать, абсолютно непреднамеренно и рефлекторно, как и полагается коту, который пусть и не является совсем обычным — но рассказывать об этом эпизоде своей жизни он конечно же никому никогда не будет.

Поэтому в лесу на месте стоянки он просыпается и быстро спрыгивает с чужих плеч, издав такое же непродолжительное мяуканье, и уже в обличье человека осматривается, удостоверяясь что их расположение и правда идеально подходит чтобы укрыться — по крайней мере, невооруженным глазом засечь будет почти невозможно, — и принимается потрошить пакет с едой, который до этого на выходе из магазинчика был предусмотрительно утрамбован в офицерский рюкзак, — и пакет этот там смотрелся куда более правильно, чем гипотетический кот.

Наскоро перекусив захваченными из магазина вчерашними слойками и минералкой, оставляет офицеру вторую бутылку и разноцветный ворох батончиков — не выбирал, быстро сгреб почти все, что увидел, — несколько минут молча курит, думая то ли о чем-то о своем, то ли наблюдая за офицером, который в этот момент развлекается во всю с дроном, улетевшим к подставным цехам, а затем коротко рапортуя Хьюго о том, что еще поспит — через пару мгновений уже снова котом подминает лапами рюкзак, укладываясь, сворачивается на нем клубочком и засыпает моментально.

Улетевший к цехам дрон офицера, тем временем, мог заметить подъезжающую к территории "подставных" цехов две полицейские машины, которые пропускают под шлагбаум, — причем без лишних вопросов и остановок, что можно расценить еще и как то, что  охранник на КПП был предупрежден о приезде, а дальнейший маршрут машин до одного из главных офисных зданий, в одном из которых как раз и работала напуганная действиями дрона женщина — говорили о том, что внимание привлечь определенно получилось. Ну и учитывая факт того, что Хьюго и Тео сейчас активно разыскивают и информация о них должна была быть передана всем патрулям, то произошедшее на территории определенно свяжут с этими поисками, а сотрудникам ни в чем не замешанного предприятия сегодня так и не удастся спокойно закончить рабочий день.

Дрон же, после наведения беспорядков, оставив коммуникаторы на одном из случайных зданий, может успеть безо всяких внешних препятствий долететь уже до нужных четырех цехов, находившихся уже ближе к лесу и месту импровизированной остановки Хьюго и Теодора. Каждый из этих цехов высотой примерно в четыре стандартных этажа, и располагаются здания на огороженной за забором под два метра высотой территории, и уже вблизи рассмотреть как те, предположительно пустующие, одно из которых находится со стороны забора, выходящего в сторону леса, а второе — параллельно забору, отделяющему промзону от проезжей части и окраины города, так и те, что стоят посередине, ближе к лесу, чуть больше скрытые от проезжей части со стороны города, и предположительно и являются на самом деле искомым объектом, в котором проводятся эксперименты. Помимо цехов на обширной площади можно заметить въезд со шлагбаумом и с небольшой будочкой сбоку от него, служившей когда-то КПП, и если смотреть с той стороны, где лес располагается слева и сверху, севернее, то справа чуть поодаль виднеются несколько обветшалые склады и еще несколько небольших построек вокруг них, тоже, судя по всему, ранее использовавшихся в рабочих целях, а сейчас — пустующих.

На первый взгляд может создаться впечатление, что цеха никем не охраняются — и вид у них ничем не презентабельнее складов поодаль, ни одной таблички, вывески или стенда с указанием каких-либо производителей не видно, и цеха действительно являются заброшенными, но при более детальном рассмотрении можно было заметить относительно новые камеры наблюдения, установленные по периметру с внутренней стороны забора, и такие же камеры на двух действующих зданиях над входами как с фасадной части так и с торца под козырьком. На всей территории можно было заметить минимум десяток автомобилей и фур, по которым сложно было сказать, на ходу они или брошены — часть из них, конечно, стояла со спущенными и вросшими в землю шинами, но оставшиеся вполне могли быть на ходу, просто основная часть передвижений сотрудниками совершалась ночью, чтобы не привлекать лишнего внимания.

Сейчас же, днем, на территории не наблюдалось никакого движения, и пока что у дрона есть возможность либо осмотреть окрестности чуть получше — с целью обнаружения слепых зон для внешних камер наблюдения, располагающихся на заборе, либо попробовать подлететь ближе к одному из цехов, чтобы заглянуть в окна и попытаться просканировать обстановку внутри и возможно дождаться момента, когда кто-то откроет массивные двустворчатые высокие железные двери, чтобы незаметно проникнуть внутрь — или же наоборот, заметно и специально мелькнув перед одной из камер, или вовсе попробовать облететь оба цеха и просмотреть их со всех сторон, чтобы в одном из них, который ближе к лесу, обнаружить открытое на втором этаже небольшое окно.

Что еще могло привлечь внимание — если провести звуковой или тепловой анализ, то можно отметить, что между используемыми цехами посередине очевидно имеется подземное сообщение, и скорее всего там установлены работающие генераторы.

Теодор же просыпается спустя часа четыре, и перед тем, как обратиться обратно в человека — садится, убеждается что офицер никуда не пропал, затем замирает и прислушивается, нет ли никаких посторонних, несвойственных для леса звуков, и удостоверившись, что пока что все в порядке, обращается снова в человека, все еще немного сонно пытаясь определить, лучше ли себя чувствует, поспав немного, или еще более разбито, словно по нему проехались катком? Но ощущения впечатанности в асфальт, вроде как, не наблюдается — все же есть огромный плюс от того, чтобы спать именно в кошачьем обличье, и времени нужно на сон меньше, и самочувствие потом лучше, поэтому сейчас Теодор, проморгавшись, выглядит явно более отдохнувшим, чем до этого, и считает необходимостью уточнить у своего напарника, который все это время определенно бодрствовал:
— Ну вот, теперь почти что человеком себя ощущаю. Что там с дроном, есть что-то полезное? — надеется этим нескладным вопросом охватить всю ситуацию, а параллельно уже снова шуршит пачкой сигарет и довольно потягивается, разминая спину и плечи, а спустя пару затяжек так и вовсе чувствует, что еще сутки он точно продержится на ногах, и со стороны это будет смотреться очень даже бодро.

Каким же искушением для него оказалась эта протянутая ему навстречу рука — внутренний дикий лесной зверь в предвкушении успел облизнуться, потому-что на такое удачное приземление он уж точно не рассчитывал, но Вселенная не устает радовать его, как самого любимого ребенка, и Реджинальд радуется искренне на все эти подарки, и вот и сейчас, улыбаясь с легким прищуром в ответ на подобное предложение от сияющего незнакомца, и проходя рядом, не удерживается и проводит своею рукой вдоль чужой открытой ладони, легко и ненавязчиво, но не касаясь ее, и голосом абсолютно невинным, в котором можно угадать сокрытую хитрецу, отвечает со степенной благодарностью, разве что не кланяясь в ответ:
— Вы исключительно любезны, даже не представляю, чем заслужил подобную милость, — и хмыкает с некоторым вызовом, — Не иначе как за красивые глаза?

В голове до сих пор тихими колоколами отдается звенящее и теплое "все Ваши пожелания", но Реджинальд, что удивительно, вовсе не думает о чем-то излишнем, но избавиться от звучащей в голове фразы не может, потому-что та уже успела запасть куда-то к сердцу, в область грудной клетки, и там и остаться, распускаясь золотистыми лучами во все стороны, пуская свои сияющие корни.

Реджинальд изучающе цокает языком, прислушивается к себе, параллельно осматривает поместье взглядом жадным до любопытства — а как живет господин Солариус, как проявляется он сам в бытовых вещах и мелочах, где оставляет отпечатки своего вкуса и пристрастий, и пока они спускаются в погреб, даже успевает подумать, что вино — вином, а какой чай пьет сияющий, и пьет ли он вообще чаи?

Или, может, он состоит исключительно из золотистых лучей и терпкости вина?

Чужое удовлетворение от складывающейся ситуации определенно замедляет и успокаивает и его самого — настолько, что он даже перестает вспоминать каждую минуту о том, что телефон, который он поставил на беззвучный, может уже готов порваться от бесчисленного количества пропущенных звонков и сообщений. И нет, там определенно не будет срочной работы — он недавно завершил одну миссию, и у него по праву есть время на отдых, но вот эти внутренние разборки, мелкие дела, требующие какого-то решения и ясности...все это сильно выматывало и не позволяло остановиться на месте, сделать глубокий вдох и заставить себя оглядеться по сторонам.

А вот господин Солариус с этой задачей справился вместо него — и Маро вдыхает прохладный воздух подземелья, хочет сам покрыться весь морозной корочкой, но собеседник не позволяет этого, согревая пространство вокруг своими мягкими жестами, добродушной улыбкой, и Реджинальд в этот момент со всей ясностью понимает, что показалось в хозяине поместья слегка чарующим, и только сейчас, — когда этот хозяин перебирал одну за одной бутылки, — оформилось в законченное впечатление.

Сияющий при всей своей кажущейся живости, активности, стремлению к движению и поиску, — а такое Реджинальд определял безошибочно, — при всем этом в сочетании со своими изысканными манерами, мягкостью и плавностью, неким ореолом тепла вокруг себя, казался до безумия неторопливым и неспешным, будто вырванным из общего течения времени, столь стремительного, бешеного и безжалостного, а поместье его и правда будто находилось вне всякого привычного пространства, и кот бы не удивился, обнаружив мир за забором — застывшим в трепетном ожидании.

— Я Вас расстроил своими вопросами? — вкрадчиво произносит, слыша свое же эхо в гулкости подземелья, подходит чуть ближе, проводит изучающе и мимолетно пальцами по рядам холодных, словно тоже застывших во времени бутылок с вином, заглядывает в золотистые глаза того, кто столь немногословно пытается объясниться, показать одновременно и ценность предлагаемого им напитка, и при этом сохранить искреннее желание угостить им. И Реджинальд понимает это желание, о чем и добавляет спустя мгновение аккуратной паузы, слегка прищуривается в который раз, облизывает клыки, но сдерживает улыбку, выражая вдумчивую серьезность, поддерживает настроение, — Я понимаю, кажется, Ваше желание. Вино должно быть выпито рано или поздно, и только Вам, обладателю этого подарка определять срок, который ему отмерен. Возможно, эта бутылка и правда должна быть открыта в компании вот такого незнакомца как я, от которого невесть что можно ожидать и который столь вероломно пользуется хозяйским радушием? — последние слова произносит уже с нескрываемой усмешкой — смотри, сияющий, хоть я улыбчив и смешлив, но у меня есть клыки и звериный нрав, и сейчас твоя задача — успокоить и насытить этого зверя, и хоть ты хозяин окружения, я же — хозяин ситуации. Но плечами, тем не менее, пожимает плавно, наклоняет голову в заинтересованности, выдает следующий взгляд уже спокойный и оценивающий, лукавый, и весь Реджинальд сейчас становится  наполнен лукавством, и от него и правда неизвестно чего можно ожидать, потому-что чувствует он сейчас себя вот таким

выпавшим из общего временного потока, застывшим здесь в ореоле чужого тепла и сияния, как мушка в янтаре — хоть и хищник, и двигаться куда-то в извне абсолютно нет никакого желания.

И он продолжает оставаться застывшим добровольно даже когда Май кладет бутылку себе на плечо — столь небрежно, что беловолосый на мгновение даже приподнимает бровь — а точно ли это подарок? Но сказать на этот счет никаких предупреждающих осторожностей не успевает, потому-что Май оказывается совсем рядом, близко, кладет руку ему на плечо, телепортируя их обоих прямо на крышу. И уже там, на крыше, они оба могут обнаружить, что Реджинальд рефлекторно хватается за его запястье, взгляд становится слегка хмурым и серьезным, собранным в некой готовности, и в этом его жесте ничуть не меньше беззастенчивости и ощущения вседозволенности, разве что чуть больше некой решительной и мягкой властности, под напором которой Маро крепко ухватывается за руку сияющего золотом, и отпускает не сразу, комментируя сей жест слегка настороженной ухмылкой:
— Прошу извинить, военная подготовка вынуждает в какие-то моменты мое тело реагировать первее, — и ослабляя хватку и затем и вовсе убирая свою руку, добавляет, позволяя себе расслабиться и смягчить взгляд до привычного добродушного и насмешливого, — Но я обещаю сдерживать свои автоматизмы, и быть аккуратнее, если господин Солариус пообещает не делать более резких сюрпризов, — и осматриваясь по сторонам, отмечая простор неба и воображения, тишину бесконечности и вкус ночи, говорит уже более плавно и даже благодарно, — Хотя этот сюрприз и правда весьма и весьма приходится мне по вкусу.
Пальцы хранят тепло чужого запястья, и кажутся ему сейчас переливающимися остатками золота, когда Реджинальд бросает на них короткий взгляд — да ведь этот таинственный незнакомец и впрямь будто соткан из света? И эмоции хозяина, кажущиеся сейчас такими яркими, насыщенными, словно подсвеченными звездами не укрываются  от него, и он осторожно скользит по крыше, присаживается рядом, и не думая увеличивать ту дистанцию, что незаметно сократилась между ними немногим ранее, делает глубокий вдох, слегка откидывается назад, упираясь руками в поверхность крыши, усмехается о чем-то о своем, но выглядит снова до безобразия довольным, и кажется что даже скошенный в сторону испачканной вином рубашки взгляд является лишь частью этого его удовлетворения. Уверенным жестом в сторону пятна магией заставляет его исчезнуть, оставляя на рубашке сверкающие черно-белые искры, которые исчезают спустя короткое время.

Ему не нужны чужие извинения за столь внезапные перемещения, и конечно же, он не сделает хозяину за это ничего дурного, но даже несмотря на этот небольшой казус, вся ситуация нравится ему все больше и больше — кажется, что целого неба будет мало, чтоб охватить удовольствие беловолосого мужчины.

— Чего бы и не оценить, — перехватывает бутылку, соприкасаясь с чужими пальцами, ее удерживающими, делает пару жадных глубоких глотков, смакует переливы горечи и сладости, нотки ягод и трав, облизывается удовлетворенно.

— И как только этот мир прятал от меня столь любопытнейший экземпляр, я натурально в шоке, — протягивает бутылку обратно, усмехаясь, гадая при этом, поймет ли хозяин, про что конкретно он сейчас сказал, или нет? И на заданный ему вопрос, столь личный, обнажающий суть, реагирует закономерным понимающим кивком — сияющий имеет право, и более того, делает все верно, узнавая лучше, — Я мог бы сейчас назвать точное количество предотвратимых мною в составе групп терактов, привести сухую статистику выживших и погибших, а может — с сопутствующей драмой описать лица плачущих детей, ищущих погибших матерей, ощущение спасенных и потерянных надежд, или же — взрывы снарядов и пуль, схлестывающиеся потоки боевой магии и окровавленные тела сослуживцев?.. Это ведь тоже сторона спасения, только обратная, — взгляд его серьезнеет и мрачнеет, глаза наливаются глубокой синевой, — Так какую историю Вы хотите услышать?

В его словах нет ни капли сарказма или насмешливости, и в тоже время — нет открытого надлома от всего того, что он перечислил. Выдержав паузу, он забирает бутылку снова — мягко но настойчиво, и делая очередной глоток, старается размеренностью слов сгладить привычную резковатость своего голоса, — Предлагаю честный обмен. Любая Ваша история в обмен на любую мою. Будем честны друг с другом так, будто утро для нас не наступит.

А если наступит, то значит — не расстанемся больше никогда, связанные этими откровениями.

Посмотрев на экран телефона, Теодор быстро читает полученное столь скоро сообщение, а убирает устройство обратно в карман, уже оказавшись в кабинете — переместившись в один момент без единого лишнего жеста, просто испарившись на месте, оставив после себя на короткий миг слабое мерцание голубоватых искр, — чтобы столкнуться, во-первых, с не выветренным ароматом табака и подумать мимолетно, что самому ему на этот счет можно было не заморачиваться, а во-вторых, встретиться взглядом с хозяйкой кабинета — и взгляд этот даже спустя столько лет то и дело побуждает его путанно обращаться к ней то на "ты" то на "Вы", — обстановка в котором, кажущаяся устаревшей и несколько грузной за счет массивной мебели, и правда не менялась за все это время, и только появляющиеся трещины свидетельствуют о том, что время не только не стоит вперед, но и своеобразно — разрушает.

Саманта — жесткая и прямолинейная, как и положено женщине, работающей в столь сложной сфере — и чаще всего, очень неблагодарной сфере, — сейчас выглядит так же как и всегда, и кажется что никакая ситуация не может выбить ее из колеи, и лишь заполненная доверху пепельница указывает на то, что под маской внешней строгости — столь привлекательной, как и всегда, что было замечено в очередной раз, и пускай конкретно в этот раз не совсем уместно, — скрывается тревога.

— Приехал, как только смог, — пожимает протянутую руку, ни на одно мгновенье не задерживая и жест — ровно столько, сколько требуется в рамках приличия между двумя давно знакомыми людьми, которых связывает нечто между рабочими и приятельскими отношениями, — и не позволяет себе переходить этих границ ни разу за все время своих визитов, потому-что только соблюдение этих границ и позволяет в какой-то мере ему каждый раз сюда возвращаться, — и садится в то из кресел, на которое указывает Саманта — не откидываясь на спинку, а слегка подаваясь вперед и сцепляя руки в замок в жесте, выражающем несколько напряженную готовность к новостям любым — от совсем уж плохих, до просто тревожных, но требующих вмешательства без привлечения официальных лиц. Конечно, от одного только факта пропажи детей не стоило слишком уж сильно волноваться — любознательность подрастающего поколения, выраженная таким способом, была лишь вопросом времени, и абсолютно не было бы удивительно, если бы кто-то из ребят в какой-то момент решил выбраться в большой мир и зайти слишком далеко, не сумев вовремя и беспроблемно вернуться а сейчас, возможно, просто где-то пережидать, боясь сурового наказания. И если так, то это и правда не стоило того, чтобы привлекать местную полицию, а попросить помочь знакомого следователя, но возможно, причина крылась совсем в другом.

— Понимаю, да, — прислушавшись к кажущимся спокойным приятному женскому голосу, обманчиво скрывающему в себе сталь, наблюдает за тем, как содержимое пепельницы отправляется в урну, а мисс Кларк присаживается в другом кресле и вздохом знаменует начало разговора, который, кажется, будет непростым, — Никаких проблем, я всегда готов помочь. Тем более, как я понял, случай не для местных стражей порядка? — уточняет полувопросительно. После прохладного осенних улиц в кабинете следователь быстро согревается, и расстегивая куртку, добавляет, не считая нужным тратить время на расшаркивания, — Что конкретно случилось и кто именно пропал?

Он не может точно сказать причину, по которой приезжает в "Малышку Бо" так часто, — по сравнению с остальными, пусть и немногочисленными детдомами, куда он также переводит пожертвования, а куда-то и вовсе не заезжает лично, — возможно, сам Уитсток, будучи небольшим городком, и конкретно район, где находится детдом, вызывают в нем некие ностальгические ассоциации с Вистером времен примерно двадцатилетней давности, и ностальгия эта именно по общему состоянию запустения и упадка — есть в этом даже что-то на грани тоскливой романтики, как если смотреть на распечатанную и слегка выцветшую старую фотографию, — которое исчезло начисто из его жизни, стоило только ему пятнадцать лет назад сменить умиротворяющую рутину несколько отсталого от прогресса родного городка на Элериме на пребывающий постоянно в движении развитый Фандэй на Цирконе.

А может причиной является Саманта, которая хоть десять лет назад и была чуть моложе, чем сейчас, но выглядит все так же привлекательно. Да и что такое сорок или пятьдесят лет для существа, которому сейчас все сто двадцать?

Хотя для себя самого у него, конечно, всегда находятся иные оправдания — например,  выходные, которые здесь, на службе в Следственном Департаменте в статусе следователя Коалиции Рас, действительно существуют, и обнаруживают себя не раз в месяц урывками, а почаще, что для Стефаноса уже праздник и одновременно головная боль — их же нужно как-то проводить и чем-то это время занимать. А вовсе не собственное желание сделать в своей жизни чуть больше доброго, ну и заодно с пользой потратить деньги на счете, которых в какой-то момент становится чуть больше ожидаемого.

Разве что сейчас причина, по которой он уже затемно добрался до Шеви-лейн в Уитстоке, не требовала себя изобретать, и даже не стала дожидаться очередного выходного. И это-то следователю и не нравится больше всего, и когда он, уже слегка усталый и даже чуть подмерзший в казалось бы не сильно легкой для осени куртке минует дома тихого района один за другим, в голове его уже успевает сформироваться отчетливое желание того, что он отчаянно не хотел, чтобы в этом детдоме, где он буквально год за годом наблюдал, как растут многие малыши, — чтобы именно здесь произошло что-то нехорошее. И эта мысль о нехорошем и заставляет его ежиться, и как он не старается направлять мысли в более позитивную сторону — мол, ребята найдутся, мир не без добрых людей и им точно кто-то поможет, — все это медленно рушится о суровые реалии, с которыми он сталкивается ежедневно.

Мелькающий в освещенном окне башни женский силуэт указывает на то, что Саманта не спит, и Теодору даже становится совестно, что он в такой момент не смог отложить все свои всегда-срочные дела и появиться раньше, заставив ее ожидать, да еще и  пребывая в состоянии взволнованном, что было очевидно, раз дело касалось такой просьбы о помощи. Но подходя ближе к зданию, он не спешит звонить или стучать — что-то ему подсказывает, что своим поздним визитом он может переполошить детей, а это сейчас скорее нежелательно, — в конце концов, он даже не захватил с собой никаких подарков или гостинцев, как делал обычно, — и разговору лучше состояться тет-а-тет, без любопытных детских ушей.

Поэтому, достав телефон, находит среди последних активных контактов номер мисс Кларк, и быстро набирает сообщение:
"Я подошел ко входу, но не стал звонить, чтобы не привлекать внимание малышни, да и вдруг спят уже. Вы откроете мне, или я могу телепортироваться к Вам наверх?" — без разрешения он, конечно же, делать этого точно не стал бы, поэтому благоразумно уточняет. Как раз, пока ожидает ответа, есть возможность, оставшись чуть в сторонке, быстро докурить уже начатую сигарету, чтобы затем выбросить бычок в урну, и с помощью нехитрого магического приема избавиться от запаха табака.

И все-таки, в какой-то степени Теодору везло даже в таких, казалось бы, безвыходных ситуациях, а иначе как объяснишь нахождение рядом не кого-то из своих коллег, кто волей несчастливого стечения обстоятельств мог бы навлечь на себя всю эту череду событий вместе с ним — да хотя бы банально оказаться за компанию в том баре и быть чуть более заинтересованным в подозрительных молодчиках наравне с Теодором, а именно офицера, для которого подобные ситуации были вполне себе рядовыми, и которому перед проведением диверсионных мероприятий не требовался дополнительный инструктаж? И хоть весь этот день и выглядел как насмешка судьбы над теперь уже параллельными друг другу желаниями Теодора сохранить карьеру и докопаться до истины — конкретно с напарником ему сейчас очень везло, потому-что будь на его месте кто-то из коллег, которые пусть и знакомы дольше, но это повлекло бы за собой дополнительные сложности, банально ввиду отсутствия необходимого опыта, которым располагает Хьюго.

С этими мыслями, проследив перед этим, как запущенный в небо дрон исчезает в стороне промышленной зоны с располагающимися там цехами, он уже направляется в сторону одной из тропинок, даже успевая вспомнить, что через несколько домов в нужной стороне должен обнаружиться небольшой магазинчик, но останавливается и оборачивается на предложение Иденмарка, сначала несколько сбитый с толку тем, насколько оно на первый взгляд кажется ему необычным.

Потому-что в рюкзак залезть ему вот так прямо еще никогда в жизни не предлагали, и первая реакция Теодора — недоверчиво настороженная, мол, я конечно не обижаюсь и не оскорбляюсь, но подозреваю на всякий случай, просто по привычке. И дело даже не в подозрении относительно конкретного офицера, а в целом в недоверии к лицам малознакомым, этакой естественной реакции на предложения, в которых ты можешь оказаться в уязвимом положении. А сидеть в рюкзаке — такое положение и есть. Когда следователь еще не умел обращаться в человека, такое может и прокатило бы — хотя насколько помнит, максимум гладить себя позволял да за ушком чесать, — потому-что мыслил он исключительно кошачьими установками и некто, спасший его шкурку пару раз вполне попадал под статус "безопасного человека", но сейчас этих установок гораздо меньше в процентном соотношении, да и поместиться в обозначенное пространство будет проблематично, о чем Теодор и сообщает с таким же сомнением, с несколько секунд помолчав, затем подойдя поближе и оттянув край рюкзака и оценивающе заглянув безо всякого стеснения внутрь:
— Не-а, хвост будет торчать.

Но своеобразный акт заботы не оценить не может — это ж насколько у него, наверное, со стороны кажется уставшей рожа, раз малознакомый офицер готов на плечах прокатить? — и даже не удержавшись, оценивающе фыркает, хотя конечно понимает, о чем и свидетельствуют дальнейшие рассуждения Хьюго, что речь тут именно о восстановлении сил перед дальнейшими действиями, где ему лучше бы быть в форме, и о дополнительной маскировке, и именно эти два фактора и служат решающими при принятии его положительного решения.

— Да и из рюкзака, в случае чего, может быть долго выбираться, подольше чем спрыгивать с него или же с плеч, так что я попробую так удержаться, — добавляет уже уверенней, но считает нужным предупредить, — Правда, насчет двух человек стандартного вида спорный момент, потому-что весь участок знает, что я кот, и момент с превращением наверняка ими учитывается, но да, вряд ли они будут сильно акцентировать на этом внимание, потому-что скорее всего рассчитывают, что дальнейшие мои действия будет проще сделать, будучи человеком, да и я не так часто последнее время оборачиваюсь в звериную форму, — пожимает плечами, хмурясь на свои же предположения, — Но ты прав. Поисковой магии это может помешать, и с толку собьет — временно так точно. Так что попробуем, — считая на этом вопрос решенным, кивает в сторону тропинки — мол, пошли дальше.

"В следующий пост"

Дрон, тем временем, может успеть безо всяких внешних препятствий долететь до четырех цехов — каждый из которых высотой примерно в четыре стандартных этажа, располагавшихся на огороженной за забором под два метра высотой территории, и уже вблизи рассмотреть как те, предположительно пустующие здания, одно из которых находится со стороны забора, выходящего в сторону леса, а второе — параллельно забору, отделяющему промзону от проезжей части и окраины города, так и те, что стоят посередине, ближе к лесу, чуть больше скрытые от проезжей части со стороны города, и предположительно и являются на самом деле искомым объектом, в котором проводятся эксперименты. Помимо цехов на обширной площади можно заметить въезд со шлагбаумом и с небольшой будочкой сбоку от него, служившей когда-то КПП, и если смотреть с той стороны, где лес располагается слева и сверху, севернее, то справа чуть поодаль виднеются несколько обветшалые склады и еще несколько небольших построек вокруг них, тоже, судя по всему, ранее использовавшихся в рабочих целях, а сейчас — пустующих.

На первый взгляд может создаться впечатление, что цеха никем не охраняются — и вид у них ничем не презентабельнее складов поодаль, ни одной таблички, вывески или стенда с указанием каких-либо производителей не видно, и цеха действительно являются заброшенными, но при более детальном рассмотрении можно было заметить относительно новые камеры наблюдения, установленные по периметру с внутренней стороны забора, и такие же камеры на двух действующих зданиях над входами как с фасадной части так и с торца под козырьком. На всей территории можно было заметить минимум десяток автомобилей и фур, по которым сложно было сказать, на ходу они или брошены — часть из них, конечно, стояла со спущенными и вросшими в землю шинами, но оставшиеся вполне могли быть на ходу, просто основная часть передвижений сотрудниками совершалась ночью, чтобы не привлекать лишнего внимания.

Сейчас же, днем, на территории не наблюдалось никакого движения, и пока что у дрона есть возможность либо осмотреть окрестности чуть получше — с целью обнаружения слепых зон для внешних камер наблюдения, располагающихся на заборе, либо попробовать подлететь ближе к одному из цехов, чтобы заглянуть в окна и попытаться просканировать обстановку внутри и возможно дождаться момента, когда кто-то откроет массивные двустворчатые высокие железные двери, чтобы незаметно проникнуть внутрь — или же наоборот, заметно и специально мелькнув перед одной из камер, или вовсе попробовать облететь оба цеха и просмотреть их со всех сторон, чтобы в одном из них, который ближе к лесу, обнаружить открытое на втором этаже небольшое окно.

Что еще могло привлечь внимание — если провести звуковой или тепловой анализ, то можно отметить, что между используемыми цехами посередине очевидно имеется подземное сообщение, и скорее всего там установлены работающие генераторы.

А к маленькому магазинчику, скромно расположившемуся на первом этаже одного из домов, Хьюго и Тео подходят и правда спустя минуты три быстрого шага, после того как пересекают еще парочку жилых и таких же запущенных на вид дворов с невысокими жилыми домами, где Теодор, кивнув в сторону крылечка, стараясь не тратить лишнее время проговаривает почти скороговоркой "Разумно, если кто-то из нас останется на улице, поэтому я быстро, какие-то пожелания будут?" и дождавшись ответа — собственно, любого, даже если ничего все-таки не нужно, поднимается таким же быстрым шагом по ступенькам и исчезает за дверью, оставляя Хьюго на улице немного подождать и заодно посмотреть те первичные данные, которые дрон уже успел зафиксировать, и заодно заметить, что камеры над входом в один из цехов тоже не оставили дрон без внимания, и кто-то с той стороны уже в курсе нахождения на территории маленькой любопытной машинки.

"визуальные пояснения"

upd. цифрами отмечены камеры закрепленные на заборе
картинка — ориентировочный внешний вид, только чуть более обшарпанный

Просто Тайя или Таисия?..

Мягкое, приятное, скользящее имя, словно тающее или растворяющееся в теплой воде, которое хочется произнести вслух — у Теодора почти на каждое имя находилась своя ассоциация, чтобы было легче запоминать, ведь по работе ему приходится ежедневно контактировать с множеством людей, в том числе и таких же потерпевших, как эта девушка, которая до момента первичного знакомства представлялась ему совсем другой, — все же, в его представлении, директора филиалов были и являются ребятами чуть более жесткими, с цепкой хваткой, и в глазах их часто прослеживается тот огонек, свойственный всем руководителям, но следующее пояснение девушки про срок ее работы здесь, плюс аура ее расы, по которой можно косвенно сделать вывод, что мисс Джессар, находясь в этом мире всего пару-тройку лет максимум, и правда может чувствовать себя здесь неуверенно, словно ставят все на свои места, и следователь кивает, присаживаясь рядом.

Один месяц, и правда — на серьезной должности за один месяц не обвыкнешься, за это время человеку, не обладающему выраженными качествами лидера и экстраверта и правда будет сложно вот так вот войти в колею, а тут еще хищение в первый же месяц. Как тут не впасть в прострацию? А мисс Джессар не выглядела как экстраверт с активной лидерской позицией — или очень хорошо маскировалась, поэтому для Теодора это было настолько неочевидно, хотя он считал, что хорошо разбирается в подобных вопросах — пусть он сам и не был общительным и инициативным, все же по долгу службы в людях разбираться научился. А так где нет возможности разобраться — помогает мягкое ментальное воздействие, но эти приемы Теодор не применял на потерпевших, считая подобное не самым честным ходом, если только речь не шла о тех моментах, где надо было успокоить и привести в чувство, а простых слов было недостаточно.

— Всего месяц, да, я понимаю — неприятно столкнуться с подобным в самом начале своей карьеры. И не извиняйтесь, Вы сейчас в состоянии шока, Вас все же не каждый день грабят, насколько мне известно — иначе я б об этом скорее всего знал, — информации, которую выдает ему ардент, не очень много, поэтому следователь пытается, пусть и не очень умело, заполнить диалог словами поддержки. Ему понятно, что схем и чертежей могло быть большое количество, и мисс Джессар поступила в какой-то степени правильно, что не кинулась сразу же проверять, что именно пропало, потому-что ненароком могла уничтожить какие-то следы преступления, и конечно, желательно было оставить все в том виде, в каком оно осталось после разгрома. И на предположение Теодора о том, что они могли где-то с ней встречаться до этого, девушка тоже не дает внятного комментария, что только убеждает его в том, что сейчас ее лишний раз не закидывать вопросами — конечно, ему нужно делать свою работу, и эта необходимость немного расходится с тем, что человека в подавленном, шоковом состоянии лучше не тревожить, — возможно попозже Тайя сможет вспомнить что-то конкретное, а сейчас ей нужно прийти в себя, это просто он, дурак, не достаточно опытен в подобных беседах. За столько лет до сих пор прокалывается в таких вещах и каждый раз себя за это корит.

— Компанию? — сначала не понимает Теодор, озадаченно изгибая одну бровь, потому-что мысли его перескакивают с пропавших схем и чертежей артефактов на расстроенный и одновременно словно бы заинтересованный вид потерпевшей, но потом мисс Джессар поясняет, и он, выдержав буквально секунды две в паузе, все еще слегка удивленно кивает, взглянув коротко в сторону кабинета, где сейчас происходил сбор улик и анализ происшествия, и думает, что хоть это утро и было относительно неплохим, потому-что он даже успел нормально позавтракать, но еще от кружки чая точно не откажется, — Понял, да, — и видя смущение на лице девушки, приходит к осознанию того, что вообще не способен сейчас ей отказать — и само по себе чувство того, что он хочет  помочь не является странным для него, но то какими полутонами оно окрашено, вызывает у Теодора новую вспышку растерянности, но добавляет он уже гораздо более уверенно, направляя мысли на рабочий лад — все-таки свою работу он умеет делать хорошо еще и потому, что способен отделять ее от подобных странных ощущений, и если он будет сейчас совсем растекаться мыслью в присутствии этой девушки, то Архей весть что она о нем подумает, — С кофе у меня не складывается, а вот от чая не откажусь. Черный, крепкий, и если можно, без сахара. Я тогда пока пойду, как закончу с осмотром места преступления, вернусь к Вам, — и он встает, и как-то неловко показывает в сторону кабинета, снова хмурится, недовольный своим жестом, и "зависнув" на мгновение, бросает еще один взгляд на Тайю и все же разворачивается и уходит в сторону помещения, оцепленного желтыми лентами.

Уже оказавшись в кабинете, он осматривает следы крови и учиненный неизвестными разгром, переговаривается с коллегами, выясняя, что следы крови уже просканированы и принадлежат предположительно существу иномирной расы, чья аура была хорошо замаскирована и от того выяснить, чьи это следы будет крайне проблематично — возможно даже, существо воспользовалось протомагией, чтобы внести некоторые изменения в свой организм, что еще больше искажает информацию, да и кроме кабинета, по появившимся данным, в остальном  здании никаких следов не обнаружено — похитители и правда больше нигде не засветились.

Ему требуется около пятнадцати минут, чтобы обсудить с коллегами случившееся, накидать сходу парочку версий относительно того, как это могло произойти и с помощью каких устройств было совершено проникновение и взлом, самостоятельно просканировать с помощью теомагии пространство, чтобы убедиться что да — чисто и пусто, почти стерильно — разве что фонит вот эта странная, словно искаженная аура, похожая на то, что так могло бы работать искажение с помощью какого-либо мощного артефакта, и кто-то очень постарался зачистить следы и скрыться, а остаточный след пространственной магии ведет сюда же на Циркон, но без дополнительного сканирования сложно понять, куда. Поэтому с почти пустыми руками он возвращается к мисс Джессар, чтобы с неким разочарованием и недовольством в голосе сообщить о первых результатах исследования места хищения. Все же, сообщать об отсутствии зацепок каждый раз оказывается сложнее — из раза в раз.

— Мисс Джессар, я увидел, что камеры наблюдения сбиты, но возможно камеры соседних помещений или за периметром здания что-то смогли зафиксировать — будет полезна даже мелькнувшая краткая магическая вспышка, поэтому было бы не лишним посмотреть записи, в том числе и за предыдущие дни — возможно получится отследить мелькающих подозрительных незнакомцев, потому-что частенько похитители перед тем как совершить ограбление, лично наведываются на объект, — он растирает переносицу, сосредотачиваясь, но непроизвольно снова останавливает свой взгляд на янтарных глазах мисс Джессар, на мгновение путаясь в словах, — А...да. Я понимаю, что сейчас Вам может быть сложно ответить на мои вопросы, но может за тот месяц, что Вы здесь работаете, Вы успели столкнуться с какими-то недоброжелателями, может, конкурентами, или кем-то, кто так или иначе давал понять, что Ваши разработки были бы им интересны? Похитители, судя по всему — либо сами по себе сильные маги, либо маги, обладающие мощными артефактами, позволяющими маскировать себя и свои пространственные перемещения.

Нужно за что-то зацепиться, но пока, без результатов анализа крови от криминалиста, просмотра записи с камер и понимания того, что похищено и кому это вообще могло быть интересно — сложно сказать, куда именно двигаться, и следователь вздыхает, понимая, что работа — вот она, и она обещает быть ох какой непростой.

— Ориентировочно через час мы свернем сбор улик и Вы сможете посмотреть, что конкретно у Вас пропало, а до тех пор.. — Теодор поправляет пятерней лохматые волосы и чешет затылок, в очередной раз напоминая себе сделать лицо поприятнее и подоброжелательнее, а то когда он включается в работу, вид у него, мягко говоря, тот еще, — Чай и камеры наблюдения?