Аркхейм

Хина сконфуженно улыбается, когда ответом на ее слова становится смех. Она тут же теряется, не понимая, как выстраивать диалог дальше: кажется, что она, придерживаясь норм приличия, вместо того, чтобы завоевать крупицы уважения мужчины, просто подняла себя на смех.

- Я рада, что смогла Вас развеселить, - ее голос звучит ровно, смущенная улыбка исчезает с губ. Девушка не хочет показывать, что реакция антиквара ее больно уколола, но следующие слова слетают с языка неконтролируемо и эмоционально: - Но знаете, в моем маленьком аристократичном мире время и впрямь драгоценный ресурс. Оно измеряется не часами, нет. Упущенными возможностями. Его выжимают до последней капли - как цитрус, как и самих людей, пока от них не остается одна лишь оболочка. Его всегда мало, и оттого оно расписано до мелочей. Если в Вашей жизни все иначе, я могу лишь порадоваться и позавидовать белой завистью, - она нарочито небрежно поправляет прядь волос изящным движением пальцев. Осознав, что, возможно, позволила себе сболтнуть лишнего, она поспешно добавляет без прежней бравады в голосе: - Прошу меня простить, если вдруг эти слова Вас задели. Я увлеклась.

Меланхоличные мысли врываются в ее голову стайкой назойливых щебечущих птиц. Она думает о своей жизни, искусственно подсвеченной и окрашенной в сочные цвета, о листах с расписанием, которые мама впихивает ей в руки каждое утро, о многочасовых съемках. Затвор камеры для нее подобен тиканью часов в этой лавке: он отмеряет ее время так же, как и этот предмет интерьера, совершенно, казалось бы, бесполезный для того, в чьем распоряжении едва ли не вечность.

Пренебрежение к утекающим минутам читается лаже в жестах Лумиуса: в том, как поднимается с места, как тянет руку к трости, как растягивает в улыбке губы. Хина наблюдает с завистью за ним, не-человеком, как и она сама, которому, в отличие от нее, некуда спешить. Который построил свою жизнь вокруг того, что близко его сердцу, а не проживает ее по предрешенному сценарию. Быть может, если бы она отринула все, что знает, и позволила себе стать самой собой, и для нее время потекло бы иначе, без скованностей и сожалений?

Продолжая наблюдать за действиями антиквара, кицунэ все так же утопает в навязчивых мыслях, которые так упорно вцепляются в нее, что тревожная дрожь проносится по телу. Из размышлений ее вытаскивает лишь голос мужчины. Вежливый тон граничит с усмешкой, отсылая вновь к ее вежливому комментарию, или, возможно, это лишь кажется ее уязвленной душе.

- Вы играете словами, точно умелый сказочник. А я в этой сказке - принцесса, которою предостерегают не ходить в темный лес? Тогда по всем канонам сказаний я просто обязана пропустить предостережение мимо ушей, - отзывается Хина перед тем, как Лумиус скрывается среди стеллажей. Ее последние слова слышат только древние стены.

"Ну и дела... Мама бы ахнула от такой бестактности - бросить клиента одного", - проносится в голове тихая мысль. И тут же, следом за ней, устремляются другие: ты - не мама. Будь она здесь, с ней бы Лумиус, пожалуй, повел себя иначе. Но для чего кривляться и исполнять реверансы ради младшей Инарико?

Хина непроизвольно сжимает книгу, оставленную ей Лумиусом. В помещении воцаряется тишина, нарушаемая лишь настырными часами. Тут же становится еще более неловко и неуютно; от того, как быстро шаги мужчины затихают в отдалении, мурашки пробегаются по позвоночнику. Не желая напряженно ждать, кицунэ встает, оставив сборник бесценных знаний на кресле, поправляет платье и делает первый шаг вглубь лабиринта артефактов. Предупреждение Лумиуса тут же всплывает в памяти, поэтому перед тем, как свернуть за первый преграждающий путь стеллаж, Хина вытягивает ладонь и, сосредоточившись, создает иллюзорный золотистый клубок, точно сотканный из света ламп и слегка подрагивающий, - ее магия всегда нестабильна в эмоциональных ситуациях. Она слегка раскручивает его, и свободный конец застывает в воздухе, как якорь. Теперь она сможет вернуться благодаря своей иллюзии, если лавка и правда окажется куда больше, чем позволяет вообразить обозримая с порога часть.

Вскоре стихают и часы. Стук собственных каблуков ритмично, монотонно успокаивает слух. Лисий нюх ловит запах истории: чернила и пыль, кожа и парафин. За новым стеллажом букет меняется, становится более древесным и терпким. Хина усмехается, понимая, что опирается в поисках скорее на нюх, чем на собственное зрение, хотя и глазам есть чему подивиться в таком волшебном месте.

"Интересно... Сколь многие вещи здесь видели смерть своих владельцев?" - спрашивает девушка сама себя. Этот вопрос не пугает ее - скорее будоражит количеством историй, не менее ценных, чем сами предметы, которые сокрыты за обозримым. Должно быть, в этом и заключается истинное богатство Лумиуса?

Стеллаж с фотоаппаратами она так же, как и все остальное, сперва чувствует, и только потом упирается в него взглядом. Нос щекочет химическая горечь проявителя, слишком резкая и очевидная, а за ее плотным шлейфом нащупывается что-то живое. Хина вытягивает руку, цепляясь за это чувство, точно этот жест позволит ей соприкоснуться с рукой того, кто держал один из фотоаппаратов в своих ладонях. Ее сердце учащает бег от волнения вперемешку с предвкушением, и тяжелые мысли улетучиваются вмиг.

Ее внимание притягивает один из фотоаппаратов - бронзовый, матово поблескивающий в здешнем освещении. Точно зачарованная, Хина тянется к нему, крепко цепляется пальцами и подносит к глазам, вглядываясь в объектив. Линза отражает не привычную Хину Инарико, сдержанную аристократку, а живую девушку с горящими от предвкушения глазами. Обрадовавшись столь примечательной находке, кицунэ теряет концентрацию, и тянущаяся за ней нить начинает рябить, - а вскоре и совсем исчезает, безвозвратно рассеиваясь.

Хина прижимает камеру к груди. Внутри у нее холодеет: словно загипнотизированная, она шла сюда, полагаясь на помощь магии, и теперь... Что теперь?

- Мистер Найт? - дрожащим голосом, почти шепотом, она взывает в пустоту лабиринта стеллажей. А затем зовет снова, уже громче, в надежде услышать в ответ знакомый голос.

@Линн, *напрягается всем своим магическим естеством, еле успевая тормозить на лету разного рода предметы*
Успокойтесь, пожалуйста! Разве не видно, что я дама приличная, если не считать мой вездесущий хвост? *в шутливом испуге прячем лицо за ладонями* 

@Лумиус, в самом деле - нисколько. Показалось лишь, что это соответствует Вашей загадочной натуре.

@Сусанна, *игриво вильнула хвостом, высвобождая его из нежных рук, и попробовала пощекотать ребра*

@Лира, привет! В попытках выдавить из себя какие-нибудь слова и собрать их в пост. Вам может понравиться то, что получится, наверное, так что это из смутно приятных новостей.
Из неприятных - мучаюсь от жары дома. С кондиционером мне не хватает воздуха, с открытым окном мне не хватает прохлады. 
А как Вы и Ваши дела деловые?~

@Сусанна, *тык в бочок кончиком хвоста*

@Лумиус, жестоко вот так заставлять даму теряться в догадках, не думаете?
*аккуратно убирает чужие ладони, разворачиваясь к тому, кого в самом деле из проблем узнала* 

@Лумиус, *охнув, навострила лисий нюх, играя в угадайку*
Чувствую запах старых книг и нерассказанных историй, кто бы это мог быть?

@Линн, привет~

@Лира, получается, придется вдохнуть в тебя желание писать посты, да?)
Очень хочу флешбечки со стороны Лиры, думаю, будет очень вкусно. История получится у нас очень наполненная.

@Сусанна, привет, милашечка~

Цитата: Кира от 06-04-2025, 17:38:23так хорошо же. Верный признак того, что форум живёт и загибаться не собирается. 

После перерыва возвращаешься?

Еще как хорошо! Но возвращение из-за этого ощущается не как возвращение, а скорее как регистрация с нуля ахах
Но я стараюсь~

@Лира,надеюсь, в два раза больше, чем мой! Да живем-живем понемногу, хоть и со скрипом)
А твои дела как?

@Кира, куда ни посмотрю - везде новые лица! Добрый денечек~
*приветственно махнула хвостом*

@Лира,это кто тут такой чудесный-то? <3

не кикайте, пожалуйста, всех люблю-скучаю и обязательно вкачусь в игру снова

Цитата: Лира от 31-01-2025, 21:12:01о й
Понимаю! Я верно жду и никуда не тороплю :3 нужно привыкнуть к изменениям, тем более что я уже сама далеко не самый активный игрок

Спасибо тебе за это) Очень непривычно, что ты не ультраактивно играешь, конечно... Может, поправим этот факт однажды 

Цитата: Соната от 31-01-2025, 20:41:34Это главное)) главное, что все в удовольствие ^^
/растянулась, сползает в бок, обняв рукой ногой/
У меня все нормально, все стабильно, все по прежнему)))
Ну, ничего  потом впадешь обратно)) Личная жизнь она на то и личная жизнь х)

*нежится в объятиях очень лениво*
Рада, что ты в порядке! Я обязательно впаду и постараюсь отдать тебе постик как-нибудь не через много-много лет~
А сейчас потопаю смотреть аниме и лениво печь панкейки, наверное. Вроде муку откопала на полке...

@Соната, замуж еще не вышла, не было такого! Ахах) Поэтому муж пока зачеркнут (но это только пока, это временно). Съехались с молодым человеком, да, кайфую с квартиры невозможно)
Как ты поживаешь? Стыдно, что я отовсюду выпала с этими кардинальными изменениями в жизни, конечно)
*притягивает к себе, заставляя принять положение лежа, и крепко обнимает*
Рада очень тебя видеть!

@Соната, ПРИКИНЬ ДА
*лежит не встает, опасаясь быть повторно сшибленной*
Соскучилась? Соскучилась же, да??

@Лира, вместо сказки малышке? *тискает, усаживает перед собой и принимается заплетать косы*
Спасибо, рада, что наконец-то его добила! Должно теперь попроще пойти, обычно после перерыва сложнее всего именно начинать. Надо бы еще адаптировать к своему теперешнему графику постики, а то муж приходит домой и у меня все внимание автоматом на него переключается. А я только и раздупляюсь к вечеру.

@Маркус, отсутствие нормального стола мне не не помешало, но очень помешало здоровью моей спины. Болезненно горблюсь на диване у кофейного стола, к которому прицепила временно кронштейн с монитором 
Так что желаю уютной комнаты и самого удобного рабочего места)
Ролевики импульсивные, верно, я просто избалована присутствием в моей жизни на протяжении нескольких лет стабильного чудесного соигрока, вот и опешила с непривычки. 

@Лира, а? Что? Чего кричишь! У меня что-то за спиной страшное?
Ладно, иди сюда, будем обниматься, сладкая~
найду и заобнимаю во всех флудах на всех форумах, получается

@Мелл, ни в коем случае, никакой пропаганды *незаметно закидывает визитку в карман*
А что, от многих уже поступили предложения?)
И да, добро пожаловать~

@Маркус, как человек, который переехал почти два месяца назад, но все еще не организовал рабочее пространство толком, мечтательно и грустно вздыхаю над вашим ответом)
А вообще я несколько озадачена: ворвалась с постом спустя каких-нибудь полтора месяца отсутствия и обнаружила, что один из соигроков ушел. Как и человек, с которым я очень хотела однажды что-то интересное намутить. Не судьба активно играть, видимо) ищу оправдания тому, как бежбожно редко пишу посты

@Мелл, добрый день? Вечер? Где я.... усердно добивала пост и потерялась во времени
Недавно на аркхейме? Кажется, лицо незнакомое 

Цитата: Маркус от 31-01-2025, 19:25:37@Хина,
Доброго вам вечера, миледи *отсалютовал*

Приятно видеть человека с отличными манерами~
Как поживаете?

В аудитории душно: май выдался самым жарким за последние несколько лет, и помещение тонуло, захлебывалось в нещадных солнечных лучах, жадно заливавших все пространство. Аккуратно складывая в папку одну за другой работы студентов, которые он заставил написать их в конце семинара с целью закрепления материала, который они мусолили несколько занятий подряд, Винсент думает о том, что его скверное настроение мог бы исправить разве что внезапный дождь, но на небе – ни облачка. Воротник накрахмаленной рубашки натирает шею неприятно, и ощущение отзывается зудом. Наверняка останется красными полосами на чувствительной бледной коже.

Проклятье.

Он сортирует работы в алфавитном порядке, пробегается скучающим взглядом по содержанию вскользь: сухое изложение фактов, бездумное, без понимания причин и следствий. Вызубренная информация без критического взгляда на вещи. Винсент знает: студенты считают его дисциплину бесполезной, практически инвалидной. Кому, в действительности, сдалась история древних цивилизаций? Уж точно не молодежи, живущей одним днем, совершающей опрометчивые поступки без оглядки, под действием глупых эмоций. И пусть он знает, что история – это цикл, повторяющийся раз за разом с самого начала времен, взбалмошным студентам, не хлебнувшим еще горечи жизни, нет дела до последствий. Небезразлично разве что расположение молодого профессора с томным взглядом: именно поэтому работы девушек всегда такие идеально, до тошноты вылизанные. Параграфы, вызубренные от корки до корки и извергнутые на многострадальные листы.

Он добирается до работы Лиры и узнает ее не по имени в углу листа, не по почерку, который успел научиться распознавать безошибочно за пару семестров, а по творческому подходу, неуместному, казалось бы, в работе, которая будет оцениваться. Крупные абзацы разделены между собой скетчевыми зарисовками: центурион с тяжелым взглядом знает, что поведет отряд на смерть, но все равно готовится отдать роковой приказ. В нижнем правом углу – конец копья. Узорчатые разделители, точно перед ним не работа студента, а макет страницы коллекционного книжного издания. Губы Винса трогает усмешка. Он задерживает взгляд на странице, проводит кончиками пальцев по рисункам. Представляет, как изящная девичья рука, сжимающая карандаш, выводила каждую из линий, почти слышит скрип грифеля по листу. Смаргивает, прогоняя мимолетное наваждение, и, наконец, отправляет и эту работу в общую папку.

Винсент собирает все бумаги в кожаный портфель, машинально поправляет галстук и покидает аудиторию. У него есть пара часов перерыва на обед и, возможно, прогулку по территории кампуса, если предпочтет размять ноги, а не зарываться с головой в книги. Нестерпимо хочется чашку черного кофе, благо университет сотрудничает с сетью премиальных кофеен и купить приемлемого качества напиток можно в стенах учебного заведения. Тратить свободное время на дорогу до любимого кафе в пропитанном запахом пота в столь жаркий час общественном транспорте ему не хочется.


Его кофе давно остыл, так что надежды различить дескрипторы индонезийского зерна во вкусе напитка уже не остается. Читать не получается, хотя книга раскрыта уже добрых пятнадцать минут, и все эти минуты Винсент проводит в тщетных попытках собрать свое внимание в кучу: голова болит от жары и шума университетского кафетерия. Наличие исправных кондиционеров здесь стянуло, кажется, добрую половину учащихся в помещение, лишая его не только покоя, но и статуса оазиса в пустыне. Даже инновационная система контроля температур, которую начали внедрять с текущего семестра, резонно принявшись за дело с самого посещаемого помещения во всем здании, не способна справиться с пульсацией жизни кучи разгоряченных студенческих тел.

Он прикрывает глаза, пытаясь дышать глубоко и медленно и проклиная май за аномальные температуры. Мысли в своем хаотичном беге почему-то возвращаются к хмурому центуриону с морщиной, залегшей меж сведенных бровей: мужчине кажется, что картинка оживает, поворачивая к нему свою голову и внезапно произносит голосом одного из его студентов: «...говорят, опять рыдает в туалете. Кровь из носа льет. Лира милашка, этого у нее не отнять, но от ее странностей мне иногда крипово становится».

Наваждение пропадает: Винс скашивает взгляд, навострив слух, но студент не говорит больше ни слова. Образ в голове странным совпадением накладывается на выхваченную цепким слухом фразу, и, будь он суеверным, пришлось решить бы, что все это неспроста. Но это бред, разумеется. Он – человек науки своего рода, пусть и не прославившийся на этом поприще так, как его отец, чей вклад определил вектор развития медицины на многие годы вперед. То, что в народе зовется магией, вмешательством незримых сил, он называет лишь попыткой скрасить за счет мистики вялотекущую человеческую жизнь.

Это не магия: он действительно знает, как магия выглядит на самом деле. Девушка с волосами цвета молока и чертов центурион не имеют с ней ничего общего, пусть и есть что-то таинственно-пленительное в каждой новой живой линии, возникающей на прежде безжизненном листе, стоит ей только начать рисовать.

Его уверенности суждено надломиться через какие-нибудь десять минут.


Винсент натыкается на нее в коридоре и хмыкает: вот теперь-то лимит Лиры Мирлесс на эти сутки точно израсходован. Девушка врезается в профессора, точно героиня тошнотворного ромкома, и он, как истинный джентльмен, удерживает ее за плечи, заставляя вернуть утраченное при столкновении чувство равновесия. Кидает вежливое, но нарочито безэмоциональное:

- Будьте осторожны, - и чуть дольше положенного задерживает ладони на теплых худых плечах. Оценивает состояние да внешний вид: у нее, кажется, все еще кровит нос: выходит, услышанная ненароком сплетня оказывается не просто сплетней. Винсент достает из нагрудного кармана носовой платок с вышитыми на нем инициалами, подарок матери, и протягивает его Лире, выглядящей отчего-то совсем несчастно и жалко. – Возьмите, у Вас кровь. Я бы посоветовал наведаться в медпункт, если она никак не останавливается.

У девушки дрожат руки, едва ли может себе помочь сама. Не придумав ничего умнее, но чувствуя, что преподавательский долг обязывает позаботиться о студентке, Винсент достает бутылку питьевой воды из портфеля, смачивает краешек платка и тянет руку, чтобы стереть остатки крови из-под аккуратного носа. Чувствует, хоть и не озирается по сторонам, как на них начинают коситься любопытные учащиеся.

Лира отдергивается то ли в испуге, то ли по иной причине, непонятной мужчине, едва ткань касается ее лица. Винс растерянно хмыкает и прячет платок обратно в карман, не желая навязывать помощь человеку, не желающему ее принять (тем не менее, становится чуточку досадно: перед тем, как ткань исчезает в кармане, он цепляет взглядом кровяное пятнышко, оставленное, выходит, зазря). Добавляет напоследок:

- Я видел Вашу работу. Центурион получился... изумительно. По его глазам я вижу, что Вам удалось прочувствовать дух событий той эпохи. Приятно знать, что некоторые студенты все еще способны быть вовлеченными, - девушка кажется слишком напуганной, чтобы отвечать ему, и Винсенту видится дурным тоном и дальше смущать ее, уязвленную вниманием со стороны преподавателя. – До встречи, мисс Мирлесс.


Квартира встречает его приятной прохладой и светом ночных огней, приветливо мерцающих за панорамным стеклом: Винсент стоит у окна добрых десять минут, задумчиво уставившись на ночной город, прежде чем включить свет (для позднего вечера он предпочитает мягкий желтый). Пространство, озаренное светом торшера, тут же предстает во всей своей хаотичной красе. Кажется, Винсент не убирался здесь почти неделю, загнанный делами, и плоды усердной работы теперь дают знать о себе кипами бумаг и книг в самых неожиданных местах да ворохом одежды, которой давно пора в стирку.

Он заваривает дрип-пакет с Руандой, не настроенный на здоровый ночной сон, и начинает разгребать мало-помалу завалы, отправляя вещи на положенные места. Разводить бардак вообще-то совсем не в стиле Винса, поэтому ночная уборка обещает быть полезной для ментального здоровья того, у кого даже бокалы в серванте стоят на идеально ровном расстоянии друг от друга. Загружая рубашки в барабан стиральной машины, он вспоминает про испачканный носовой платок и спешит закинуть его следом, но так и замирает с куском нежной ткани в руке.

Его сердце, вне сомнений, пропускает удар. Винсент забывает даже дышать и втягивает воздух носом жадно лишь когда в груди начинает печь. Он прокручивает в голове сцену в университетском коридоре раз за разом, почти покадрово вспоминает, как поднес платок к девичьему лицу, как Лира дернулась, точно обоженная. На влажной ткани осталось небольшое досадное пятнышко крови.

На сухой ткани в его ладони пятнышка нет.

Это не может быть правдой. Должно быть, он застирал платок в ближайшем туалете и просто забыл об этом.
(Винсент отчетливо помнит, что не делал ничего подобного)
Ему просто стоит поспать, и все обязательно встанет на свои места. Он не может начать думать об этом снова: не опять, не сейчас, когда почти что смирился с тем, кем стал. Это неправильно, это не приведет ни к чему хорошему.
(Это его сожрет)

Голову Винса пронзает резкая боль, и он оседает на пол, чувствуя, что прикоснулся только что к чему-то, после чего не сможет проснуться тем человеком, которого так долго и упорно из себя строил.

Мужчина закрывает глаза, глубоко дышит. Голова перестает болеть. И тогда...

И тогда он вспоминает.

Ему снится, что он стал деревом, многолетним платаном с раскидистой кроной. Он видит, как тянутся все выше к солнцу его ветви, как прячутся глубоко корни и стонет вымученно отдавшая все, что могла дать, почва. Солнце ласкает его сочные листья. Это ощущается, как позабытое прикосновение матери к волосам.
 
Огонь охватывает крону. Он просыпается.
 
Мальчишка приподнимается на локтях, открывает глаза и тут же жмурится от яркого белого света. Здесь не бывает иного освещения. Стены палаты, кафель коридоров, форма персонала сливаются в единую череду белых пятен разной текстуры. Ему до зуда раздражения под кожей хочется добавить зелени этому безжизненному пространству.
 
Он может, стоит только пожелать. Будет больно, разумеется, и отец будет злиться, но ничто не кажется страшнее, чем провести еще хотя бы час в безжизненности этих стен.
 
- Вы проснулись! - молодая медсестра с вечно восторженными интонациями в тонком голосе открывает дверь палаты, пуская в его маленький мир полифонию шагов и голосов. Где-то далеко что-то с дребезгом разбивается. Медсестра приближается, проверяет показатели мониторов. - Вы крепко спали сегодня. И сердечные показатели стабильные. Ваш отец будет доволен. Вот, выпейте.
 
Он принимает стакан с шипучей зеленоватой жидкостью из рук улыбающейся медработницы и выпивает залпом. Отец говорит, что это витамины, и мальчика это устраивает. На витаминах он чувствует себя лучше, чище. От витаминов пустеет в голове.
 
Они почти отбивают естественное, как жажда, желание колдовать.
 
Его ведут по оживленному коридору к отцу: необходимо сделать несколько базовых тестов, проверить, в первую очередь, сердце и легкие. Убедиться, что не стало хуже, что с прошлой проверки запрет на магию не был нарушен. Мальчик попадает в привычный кабинет, готовый с обреченно скучающим видом делать все, что будет приказано. Там он и видит ее впервые.
 
Девочка, на вид его ровесница, тонкая и такая же белоснежная, как и все вокруг, сидит на кушетке, свесив вниз босые ноги. Волосы белым золотом спадают на плечи. Пушистые, точно снегом припорошенные ресницы вздрагивают, когда дверь открывается, и незнакомка, до этого, видимо, закрывшая глаза в попытке среди собственных мыслей укрыться от всего, что окружает ее в реальности, распахивает их. Чуть-чуть поворачивает голову и встречается с ним взглядом.
 
Его почему-то пугает бледно-серая радужка и надломленность в ее глазах. Губы девочки приподнимаются в улыбке вымученно.
 
- Винсент! - отец, обычно мрачнее тучи, едва ли не подлетает к нему и сжимает в крепких объятиях. Ему думается: прошло, кажется, бесконечное количество дней с тех пор, когда он вот так, по-родительски тепло, прижимал его к себе. - Позволишь познакомить тебя кое с кем? Это Лира, мой мальчик. Она - наш дар свыше. Теперь я смогу тебя спасти.
 
Винсент вздрагивает от этих слов и, не веря собственным ушам, поднимает голову, чтобы посмотреть отцу в лицо. Тот улыбается искренне и обнадеженно, и от честной демонстрации веры слезы выступают у мальчика на глазах.
 
Скоро все закончится.


Все и правда закончилось: он помнит счастливое лицо отца, когда он очнулся утром после того, как всё случилось. Помнит, как вечером они пошли в кафе, и ему позволили есть все, что он только захочет. Позже, сидя на мягком диване, они смотрели фильм про супергероев в домашнем кинотеатре, укутавшись в пледы, и отец много улыбался. Винс не смог выдавить из себя ни одной искренней улыбки в тот день, потому что тесты показали, что боль и губительные последствия от магии исчезли. Также, как исчезла и сама магия.

Он знал, что дело было в Лире. Что-то в ее жилах, в ее крови, в самом ее генетическом коде, наверное, стало ключом к его спасению. Он не хотел такого спасения: в тот день вместе с магией, с чистым творчеством, некогда ему доступным, выдрали кусок его личности. Со временем, разумеется, пришлось смириться. Лиру он больше не видел, и детские идеи о том, что, отыскав ее, он мог бы обратить процесс вспять и переиграть все иным образом (так, как они и запланировали с ней когда-то), рассеялись. Надо было как-то жить дальше. И он жил до того самого дня, как увидел кровь, чудесным образом исчезнувшую с платка. Такое же свойство было у крови той девочки из далекого, полузабытого прошлого, которое почти утратило связь с тем человеком, которым он являлся теперь.

С куском ткани на ладони он стоит посреди комнаты, и надежда вернуть то, что отобрали у него давным-давно, снова робко поднимает голову. Надежда отзывается теплом в грудной клетке, оплетает его, вязкая, липкая.

Той ночью ему снятся полевые цветы, расцветающие у него на ладонях.


Это становится наваждением. Сверхидеей, засевшей в его голове. Винсент ловит себя на том, что думает о Лире, стоя у раковины с зубной щеткой в зубах, или жуя пресноватый сендвич в вузовском кафетерии, или постукивая нервно ручкой по столу, пока студенты пишут самостоятельную работу в последние двадцать минут пары. Его мозг, охваченный борьбой двух противоречащих друг другу позиций, захлебывается в мыслях и вариациях дальнейших действий. Голова начинает болеть почти постоянно, и даже его вид, кажется, становится болезненным.
На совещании преподавателей отмечают его отстраненность, и когда вместо привычной, выдрессированной нулевой реакции Винс чувствует зуд раздражения, он понимает, что мысли должны обрести форму. Так или иначе.

Он обдумывает детали: надо каким-то образом заманить Лиру в загородный дом, туда, где у отца в подвальном помещении расположена домашняя лаборатория. Там он смог бы попытаться разгадать тайну сокрытых в девушке сил. Много знаний о человеческом организме он почерпнул от отца, другая же часть осталась в голове, когда он получал первое образование, думая продолжить семейное дело, пока не отказался от этой мысли в попытках отпустить ситуацию и жить дальше. Он даже смог забыть ее имя. Общаясь со студенткой со снежно-белыми волосами, он даже не вспомнил обо всем. И даже ее имя в бесконечных отчетах и ведомостях не стало ни разу переключателем, открывающим дверь в воспоминания.

Когда план действий уже намечен, остается лишь один вопрос, существенно влияющий на ход действий. Она помнит его? Она пыталась его найти? Она жалеет, что не сдержала обещание, данное ему когда-то, держа его за руку, или произошедшее было столь незначительно, их связь была столь незначительна, что она предпочла перечеркнуть все и не тревожилась о нем ни дня?

Наверное, второе, решает Винсент. Иначе и быть не могло: если два человека отчаянно ищут друг друга, не может случиться так, что ни одно событие не сведет их вновь. Вероятно, девушка трусливо пряталась с того самого дня, решив, что так ей будет проще. И, коль дело обстоит так, не должно оставаться ни одной причины повернуть назад. Он не будет жалеть ее, не пожалеет и средств на пути к цели. Он вновь станет собой, с ее помощью или без.

И все-таки... Все-таки он должен оставить ей шанс на неравнодушие. Тогда, возможно, он сможет ее простить, и тогда они пройдут через это вместе.

Наступает третья пятница мая, когда Винсент четко решает для себя, что пора приступать к воплощению задуманного. Он просит Лиру задержаться после лекции, мол, нужно задать пару вопросов по прошлой самостоятельной работе. У него до-идиотски дружат руки, когда она робко приближается к преподавательскому столу. Оставаться невозмутимым ему стоит больших усилий: хочется то ли взорваться праведным гневом, то ли отчаянно, в слепой надежде схватить ее за плечи и трясти, трясти, трясти, пока в глазах не промелькнет тень узнавания.

Она переступает с ноги на ногу, озадаченная молчанием и пристальным учительским взглядом. Винс спешит эту неловкость скомкать и выбросить: давит из себя добродушный смех, бросает, что под конец рабочей недели всегда становится рассеянным и выпадает из мыслей. И, наконец, закидывает удочку:

- На самом деле я хотел поговорить с Вами не о самостоятельной. Вы, кажется, осведомлены, что я занимаюсь фотографией, - он старается звучать небрежно. Улыбаться так, будто предложение, которое он делает, является одолжением с его стороны. - Нужно быть слепым, чтобы не отменить Вашу необыкновенную внешность. И для меня, как для творца, видится возмутительным упустить свой шанс запечатлеть такую магию, - он лукаво, в своей обыкновенной манере, улыбается, замечая вспыхнувший на Лириных щеках румянец, и добавляет: - Только не подумайте, ради всего святого, что я с Вами флиртую! Я предлагаю Вам бартер, как творец творцу. Я хотел бы пофотографировать Вас в саду нашего загородного дома. В белом платье среди цветов. А Вы, в свою очередь, могли бы извлечь из этого выгоду как художник. Неподалеку от особняка находится озеро, вид изумительный. Да и цветы, посаженные моей матерью, достаточно хороши, чтобы заполнить страницы Ваших скетчбуков.

Лира заливается краской: румянец выступает пятнами на ее бледных фарфоровых щеках. Это выглядит скорее болезненно, чем мило, но Винсенту видится в этом особая, не менее притягательная красота. Бледная кожа и покрасневшие щеки, точно у чахоточного, точно у без пяти минут покойницы. Как будто она не смущается, а знает в самом деле, что за мысли засели в его голове.

Ее голос дрожит, когда она дает свое робкое согласие. Винсент впервые дает свой личный номер телефона кому-то в университете. Протягивая лист с аккуратно выведенным набором цифр девушке, он добавляет:

- Тогда завтра я заеду за Вами, все верно? Жду адрес сообщением сегодня вечером, не позднее, чтобы я смог рассчитать время, исходя из того, как далеко мы живем друг от друга, - Винс улыбается ей обворожительно, кивает на прощание. Однако, едва она собирается развернуться и поспешно, немного нервно двинуться к выходу из аудитории, добавляет: - Надеюсь, Вам нравятся вьюнки? Они обнимают нашу старую белую арку в саду. Я бы сделал под ней несколько кадров.

Винсент пристально наблюдает за девушкой, понимая, что намек его неочевиден. Тем не менее, укол злости в груди оказывается сильнее, чем он ожидал, когда Лира ничуть не меняется в лице. Ни намека на узнавание.


Они сидят в игровой, и это кажется Винсу абсурдным. Кажется, они давно уже не дети: пусть в поведении Лиры и прослеживается что-то наивное, по-детски доверительное, от нее так и сквозит смутной тяжкой горестью. А Винс, кажется, совсем забыл, что значит просто быть подростком, променяв дворовые игры в баскетбол на череду осмотров и проб, которые, кажется, никогда не прекратятся.
 
В особенно скверные дни ему думается, что он раньше испустит последний вздох, чем вновь увидит, как небо, расставшись с утонувшим за горизонтом солнцем, подернется дымкой и выкрасится в розовый цвет. Такой же оттенок у сладкой ваты в парке аттракционов. Такой же оттенок у пушистых варежек, в которых прятала морозным утром руки мама. У такого неба цвет детства и дома. Он не чувствует себя ребенком. Он не помнит, что значит чувствовать себя дома.
 
Винсент меланхолично листает энциклопедию с яркими картинками, явно рассчитанную на ребят помладше, когда Лира решает заговорить с ним. Они почти не общаются, поэтому робкий нежный голос заставляет мальчика вздрогнуть.
 
- Доктор рассказал мне, что ты тоже особенный, - он не любит это слово и чуть хмурит брови. То, что с ним происходит, хочется скорее обозвать проклятием. Тем, что любишь и ненавидишь одновременно. - Он сказал, это причиняет тебе боль. Если позволишь, если только разрешишь мне попробовать, я могу попытаться  ее забрать. Я больше всего на свете хочу увидеть чудесную магию, о которой он говорил.
 
Он не верит, конечно, что может что-то получиться, но в глазах девочки резко разгорается надежда и что-то золотое, что-то светлое. И почему-то он не может от этого отмахнуться. Спрашивает:
 
- Что нужно сделать?
 
Она опускает прежде поджатые ноги на пол и босиком, неуверенно, пугливым зверьком делает к нему несколько шагов. Протягивает миниатюрные ладони к мальчишеским запястьям. Пальцы у Лиры приятно прохладные: от прикосновения странный зуд рвущейся наружу силы отпускает. Винсент выдыхает и смотрит в упор на девочку, ожидая слов и действий. Она только призывно кивает, мол, колдуй.
 
И он колдует. Зажмурившись, готовится к прошивающей до локтя боли, к тому, как эта же боль отзовется уколами сотен игл в мозгу и грудной клетке. Представляет, как вечером согнется в кашле над раковиной, и нечто вязкое, черное, как нефть, вырвется из его легких. Он думает: к черту. Ведь делал так, вопреки боли, неоднократно, чувствуя, что в этом словно добрая половина его сути.
 
Что-то теплится в его обращенных к потолку ладонях, колет неосязаемо почти, как искры от бенгальского огня, если поднести к нему руку. Винсент чувствует, что магия струится из него, и открывает глаза. Из правой ладони, золотыми всполохами магических корней исчертив кожу, вверх тянется нежно-голубой цветок, а пальцы левой пускают побеги вьюнка по руке Лиры до острого локтя. Белые соцветия распускаются вдоль ее предплечья, а все, что мальчик чувствует - жар в грудной клетке, приятный и правильный.
 
Его испуганное сердце, зачастившее в предвкушении боли, выравнивает темп. Лира смотрит на магические цветы, и в ее глазах стоят слезы. От ладоней девочки по его рукам струится белой дымкой магический свет. Он замечает это только теперь, и когда она отпускает его руки, а цветы отделяются от ладоней, больше не являясь продолжением его самого, он смеется.
 
- Это невероятно. Это так прекрасно, Винсент!
 
Он впечатывается в нее всем телом, обхватывает плечи и жмет к себе в порыве светлых чувств. Впервые обнимает девочку и знает, что это самая удивительная девочка на свете. И соглашается, улыбаясь самой искренней из своих улыбок. Слова никак не хотят сбиваться в кучу, хоть и хочется много-много всего сказать. Но он выдает только сильное, уверенное, лучистое:
 
- Спасибо.

Утром туманно. Воздух тяжелый и прохладный, но сквозь окружающую вязкость все же упорно пробивается золото солнца. Винсенту кажется, что каждый луч точно стрелой прорывает вездесущую мутно-усталую завесу. Может, именно поэтому, несмотря на волнение, мало-помалу дышать ему становится проще.

Он включает какой-то теплый инди-рок в машине, уносящей их за черту города. От музыки веет летом, она трогает чувством трепета в груди. Такая музыка почему-то физически ощущается искрящейся радостью да надеждой. Это все равно что сыграть эмоции, бурлящие в душе мужчины, но окрасить их в более радужные тона. В его голове все более минорно, что ли.

Винс пытается разговорить Лиру, засыпает ее каверзными вопросами, надеясь хотя бы в одном из ответов уцепиться за несостыковку (я много болел в детстве и большую часть подростковья провел в больнице. Слышали про моего отца? Именно он спас мне жизнь). Углядеть дыру в сюжете, пока она рассказывает о подростковье (да, подросток на больничной койке - грустное зрелище. А какими были Ваши школьные годы?). Потянуть за торчащие неаккуратно слова-нити, чтобы все сшитое полотно из лжи разорвать. И то ли у Лиры речь заготовлена для таких случаев, то ли она и впрямь не помнит об их совместном прошлом, но вывести ее на чистую воду не получается.

Это раздражает. Ладони Винса, сжимающие руль, заметно потеют.

Он открывает дверь авто по-джентльменски. На Лире невесомое платье, еще чуть-чуть - и полупрозрачное, но, кажется, именно на ней такие платья выглядят невиннее самых целомудренных нарядов. Он протягивает девушке руку, предлагая помощь, и машинально усмехается, когда она, зардевшись, что-то отвечает смущенно и выбирается без его поддержки.

Дом перестраивался совсем недавно и стал прекрасным примером симбиоза внушительного запаса денег и стремления к минимализму: два этажа, просторные комнаты, три ванных (одна из них - совмещенная с сауной), цветовая монотонность натуральных фактур (под светлым паркетом мать Винса похоронила немало нервных клеток, павших в борьбе за лучший материал), высокая технологическая оснащенность, много света от панорамных окон в столовой, выходящих на сад. В столовую они и направляются первым делом. Лира взволнованно ждет указаний на стуле со стаканом воды в миниатюрных ладонях, пока Винсент водится с фотооборудованием. Он почти начинает получать удовольствие от собственного затянувшегося спектакля.

В саду они действительно делают несколько снимков, но вскоре мужчина тактично отмечает, что Лира, вероятно, замерзла. Он специально выбрал раннее время для съемок: обосновав подъем ни свет ни заря красивыми снимками на рассвете, на деле он действительно рассчитывал, что девушке станет зябко. Так он сможет угостить ее чаем. Чудо-чай сделает их перемещение в подвал более плавным и менее волнительным для обоих.

Он приносит ей плед, чувствуя, как до тошноты неприятна ему эта вынужденная забота. Вопросы, бесконечные вопросы роятся в голове, пока он заваривает чай, стоя к ней спиной. Пока рассказывает забавные истории из университета, попутно аккуратно выливая жидкость из крошечного пузырька в чашку девушки перед тем, как поставить ее на поднос к печенью и заварнику и переместить на стол.

- Угощайтесь. Температура чая должна быть оптимальной, - он улыбается, быстро подтягивая безвредную чашку себе до того, как Лира успевает побороть привычное смущение и притронуться к угощению. - Так как, Вы говорите, жизнь связала Вас с рисованием?

Белокурая девушка бормочет что-то ненужное, пустое, искреннее. Винсент не вслушивается, помешивает ложкой медленно остывающий чай и базово улыбается. Скашивает взгляд на часы. Еще рано.

Она кажется более расслабленной, чем в машине и, тем более, чем в объективе фотоаппарата. Тем не менее, ее зажатость не помешала сделать чудесные снимки. Интересно, может, получится, сделать другие, не менее искусные, когда она наконец-то уснет? Винсент не извращенец, разумеется, просто... Что может быть честнее и естественнее полной беспомощности? Тем более когда речь идет о таком лживом человеке, как эта девчонка.

- Лира, мне уже давно интересен ряд вещей о тебе, - спустя пару минут он решает, что смысла притворяться уже нет. Мужчина встает, делая вид, что просто относит кружку в раковину, на деле же стремится оказаться ближе в момент, когда она отключится и обмякнет. Хотя голос его звучит по-прежнему доброжелательно, во взгляде Лиры мелькает тревожное непонимание: он впервые обратился к ней на "ты". - Например, кто ты такая. Или вот еще: зачем ты всем врешь, что тебе едва больше двадцати лет?

Она пару раз моргает с усилием, пытаясь, видимо, отогнать сонливость, и поднимает на него взгляд. И наконец-то теряется в своих мыслях сильнее, чем терялся в последнее время Винсент. Мямлит:

- Я не понимаю, о чем Вы...

- Хватит! - он рявкает. Хватает ее за плечи. Встряхивает, видя, что сознание медленно начинает покидать ее. Испуг разгорается в девичьих глазах, и Винсенту, вопреки всему, что он знает о себе, это нравится. До мурашек нравится. - Я помню тебя подростком, не младше меня. Я помню твои пугающие глаза. И эти руки. Это не руки обычного человека, правда? - он до боли, вероятно, сжимает ее запястье, но она уже его не слышит. Когда он подхватывает ее на руки, ему мерещится слеза, скатившаяся по ее щеке (должно быть, просто показалось).

Отцовский подвал до перестройки дома нравился ему куда больше: в обшарпанных стенах, грудах бесхозных бумаг и потрепанном оборудовании был свой шарм. Теперь здесь слишком чисто, слишком светло. Слишком напоминает исследовательский центр, в котором он провел столько времени, как зверь в клетке.

Откинувшись на спинку стула, Винс изучает наметки для дипломной работы одного из студентов лингвистического факультета на тему древних языков и исторического контекста, влиявшего на изменения, которые они претерпевали. Бледное тело девушки, до жути безжизненное, покоится на кушетке перед ним. Он смотрит на время: скоро должна очнуться.

Откладывает бумаги в сторону, чтобы затянуть потуже кожаные ремни на ее запястьях и  лодыжках в качестве меры предосторожности. Запирает понадежнее дверь. Проходится по комнате туда-обратно. Кажется, от волнения у него ноет все тело, но осознание по-прежнему не приходит, что ли. Либо он вовсе психопат, раз усыпить и обездвижить хрупкую девушку - плевая задачка для его психики. Ничего особенного. Никаких проблем в этом нет.

Винсент подходит к ней и всматривается в лицо: знакомое, некогда почти родное лицо человека, который уверял, что все будет хорошо. Она обещала, что они сбегут, обещала хранить вместе с ним тот дар, с которым он жил с рождения. Она солгала. Мужская ладонь ложится на хрупкую шею уверено. У него чешутся пальцы от желания надавить посильнее. Лишить ее кислорода, как некогда она лишила его чего-то не менее ценного. Или, что тоже вариант, приподнять и с силой вдавить обратно в кушетку (Винс думает, что со стеной это сработало бы лучше, и поражается жестокости новых мыслей).

Ресницы девушки вздрагивают, но он не убирает руку. Интересно, каково это - проснуться в полной беспомощности? Проснуться в отчаянии. Проснуться, зная, что твое доверие предали.

Он знает. Ему известен ответ.

- Очнулась! - он едва ли не хохочет в притворной радости. Улыбается, но больше не играет, и улыбка получается жуткой. В глазах - сплошной лед. - Как ты себя чувствуешь? Наверное, голова кружится? - Винс хмыкает и убирает ладонь. Издевательски светит в глаза медицинским фонариком, который достает из кармана. - Так, зрачки на свет реагируют, пульс нормальный... Хотя мне, в общем-то, плевать.

Взгляд Лиры непонимающе впивается в его лицо, потом соскальзывает хаотично. Пробегается по комнате, нащупывает камеру, возвращается обратно. Винсент смеется.

- Какая ты сообразительная! Как думаешь, чем мы с тобой сейчас займемся? - он издевательски нежно гладит ее щеку, наклоняется к уху, почти прикасаясь к нему губами. Произносит: - Не бойся, я не буду ничего с тебя снимать. И тебя снимать не стану. По крайней мере, пока, - и отстраняется. Хмыкнув, с разочарованным выдохом хлопает ее по коленке, как похлопывают друга по плечу: - Жаль, что у меня настроения нет устраивать угадайку, поэтому я скажу сам: мы поиграем с тобой во врача и пациента. Думаю, тебе непривычно быть в роли второго? - проницательно предполагает он. - Но для начала мы поговорим, ладно? Думаю, ты понимаешь, что лучше быть честной в сложившихся обстоятельствах.

Он возвращается на стул. Откидывается назад вальяжно, закидывает ногу на ногу.

- Итак, больше десяти лет назад ты оказалась в медицинском центре как объект засекреченных исследований. Ты была еще очень юна, ты была ребенком. Там ты познакомилась с мальчиком, - он выжидает, возможно, для напускной драматичности. Кажется, ему легче вести диалог, когда он чуть-чуть, слегка совсем уводит это в комедию. - Ты помнишь? Помнишь, как его звали?

@Лира, уже отправила Вам)

@Лира, там пока ничего интересного! Но все равно ведь попросите, верно?

Цитата: Лира от 19-12-2024, 00:04:19Ты слишком хорошо меня знаешь!

Стараюсь! И медленно пишу постик, там вон 8 тыщ, а я даже до флешбеков в подростковье замученного Винса и Лиры в больничной одежде с венами героинового наркомана (он заборов крови и инъекций) не добралась... 

Цитата: Сусанна от 19-12-2024, 00:00:37ты получишь шлеп за такие заблуждения ~

А кто сказал, что я против получить шлеп?

Цитата: Соната от 19-12-2024, 00:09:36Где теперь обитаешь?)
/делает ей усы из её волос/

*пытается спрятаться от цирюльника-Сонаты за пушистым хвостом*
В паре станций от Авиапарка, так что я теперь вынуждена полюбить шоппинг, ахах

@Лира, аа, об этом речь! Хорошо, запишу себе в заметки *добавила в лист пожеланий "жесть" под шестизначным порядковым номером в кучу к тами же жестям*

@Хао'ртез, исчерпывающе, благодарю *прячет визитку в задний кармашек штанов*
А давно Вы здесь? Мы, мне думается, не пересекались раньше?

@Лира, какая такая жесть, ну-ка!!

@Сусанна, если мне не понравится качество получающегося поста, я учту, что могу сбежать из ворда и укрыться от позора в сладких снах <3

@Хао'ртез, это что за бесцеремонно-агрессивные самопродажи?
Вечерочка~

@Сусанна, *посмотрела поочередно на Сусанну и Сонату*
Звучит сладко~

@Лира, привет, конечно!

Цитата: Сусанна от 18-12-2024, 23:35:42/налила ромашкового чая/

Что жже ты делаешь, я же возьму и усну такими темпами!

@Соната, *пищит и пытается спрятать щечки*
ЗА ЧТОООО? ЗА ВСЕ ХОРОШЕВОЕ?

@Сусанна, очень постараюсь! Сейчас в таком непонимании на все смотрю, такое ощущение, будто меня тут вечность не было)
С работкой попривыкла? 

@Сусанна, привет-привет! *заобнимала*
Обживаюсь понемногу в новом домике (я переезжала). Интернет вот только сегодня провели, дорвалась)
Ты как? 

---

@Соната,*лежит под телом сонаты и задыхается*
Убьешь же! Привет-привет, я вот оживаю, кажется)

*глубокий вдох*
АААААААААААААААААААААААААААААААА

@Лумиус, сам крепись! 

@Лумиус, поправляйся! Если опять не пропаду, приду и проверю завтра, как ты тут)
Я в целом в порядке, разве что сил на хобби не хватает, всё съедает работа. Но мало-помалу просыпаюсь от осеннего тильта, что не может меня не радовать. Параллельно подрабатываю психотерапевтом у своих друзей (шучу, просто очень многие сейчас закопались в себе, хожу раскапываю по чуть-чуть, когда получается собраться с мыслями), многое понимаю и о себе. Так спокойно становится временами от этого..
А еще появилось стойкое желание во что-то позадротить, ух, не пропасть бы с надолго  с такими приколами

@Лумиус, было совсем плохо? Обычно при отравлении состояние реально отвратное

@Лумиус, что ты имеешь в виду?(

@Лумиус, *бупнула в ответ легонько*
У нас где-то вне квартиры был оборван кабель интернета, поэтому я несколько дней сидела без него. Дома никого не было с те часы. когда можно было вызвать техника: я с работы возвращаюсь довольно поздно. Но теперь, наконец, разобралась.
Как ты?

Наконец-то я вернула себе интернет..

8