[Хао]

Лирея / Сумеречная обитель / 5028 г.

Лира / Хао'ртез

Эпизод является игрой в настоящем времени и закрыт для вступления любых других персонажей. Если в данном эпизоде будут боевые элементы, я предпочту без системы боя.

[Лира]

Если психологическим взглядом посмотреть на каждое событие, которое происходит с Лирой, то девушка могла бы обосновать всё тем, что всему причиной является она сама. И эти выпадения из реальности, которые могут длиться достаточно долго... Их приходится объяснять. И не просто как что-то обычное и бытовое, а то, что неизменно влияет на жизнь и на мироощущение. Девушка могла бы отдать многое, чтобы с ней такого не случалось, однако реальность расстилается ужасной картиной – Лира не знает, когда именно её вынесет в другой мучительный мир, где нужно биться насмерть. Или видеть родные лица умерших. Где нужно бороться с собою и собирать по осколкам психику.
 
Девушка могла бы объяснять, что это время и аномалии ломают её, но вместо этого губы смыкаются в молчании, а в голове шум из вины – стоит справляться и быть сильнее, гораздо сильнее, чтобы быть нормальной. Правильной. Чтобы не сходить на паранойю и мучения.
 
Очень странно было видеть глаза друга, когда Лире пришлось сообщить, что иногда она спит и исчезает из мира, но потом обязательно возвращается и все, что нужно — это просто утешить, если она будет плакать.
 
Потому что каждый раз ее случайным образом, словно по внутреннему желанию, уносит в мучительные истории и иные миры, где ни разум, ни тело не находили покоя.
 
На самом деле, если долго что-то терпеть, то сознание может к этому адаптироваться наилучшим образом. Поэтому Лира даже привычна к тому, что время от времени она открывает глаза в кардинально другом мире, где каждый отрезок времени может быть ничтожно опасен.
 
Это даже кажется простым - объяснять другу, что ее может не быть рядом с ним не по ее прихоти.
 
Наверное.
 
Это даже не печально и не грустно - во время чаепития, горячих проникновенных слов о чувствах друг к другу, раствориться среди пары фраз до горячих признаний в любви. Лире даже теперь привычно думать, что это не больно. Подумаешь, вместо совместного просмотра сериала она окажется вмиг где-то на горе зимой, где придётся торопливо искать тепло и приют, а также ждать, когда её вывернет обратно в реальность. И там, в ней, в глубокой реальности, девушка снова и снова оказывается почти в том же месте, почти в похожем промежутке времени. Иногда бывает, что она теряется на долю секунды, проживая в чужом мире час.
 
Это правда перестаёт ранить, кажется лишь игрой с жизнью.
 
И сны... Тяжёлые странные сны, где Лира могла не просыпаться днями, теряя себя в постели, в секундах путешествий по другим мирам. И, что странно, она аналогично впадает в другой мир, отражённый до болезненного странно - иногда в нем могли сиять близкие, ставшие чужими. Иногда родные все были такими же, но что-то иное менялось в мире.
 
Иногда Лиру разрывали чудовища. И только благодаря магии исцеления, благодаря собственным силам и неизменному присутствию артефакта, девушка выбиралась из самых серьёзных передряг, словно в ее сути было разменивать снова жизнь на смерть и вырывать себя непроизвольно из чужих клыков, потому что сердце слишком хорошо знает:
 
Умрёшь во сне - умрёшь и в мире Аркхейма.
 
Поэтому даже в самые жестокие дни и времена, в самые мучительные мгновения девушка убивала, уничтожала, зная, что обязана стать жестокой.
 
И, просыпаясь наконец в родной постели, девушка могла захлебнулся воздухом. Увидеть рядом друга и прижаться к нему с ужасом, осознавая, что мгновения назад он ее хотел убить во сне, а она его уничтожила. И, выплакивая страх и ужас, обнимая до боли в тонких руках, Лира понимает, что больше так не может.

Хотя бы ради испуганных заботливых глаз любимого человека. Хотя бы ради того, чтоб никого не пугать.

Поэтому девушка решает – она обязана разобраться с тем, почему так происходит. Она, конечно, уже пыталась когда-то найти выход, но страх больниц и исследований дал понять, что проще оставить всё как есть, продолжить вариться в выпадениях из реальности, в слишком реальных снах, только ради того, чтобы её не исследовали и не мучили. Но разговор с родным человеком меняет устои в голове – Лира ищет по сети информацию, бороздит просторы, в поисках кого-то, кто разбирается в подобных случаях. Она даже спрашивает на улице, пока не узнаёт, что, действительно, на Лирее, на её родной планете, есть место, где особый культ Теней Бытия, где один из членов – специалист по снам. И, судя по рассказам, он очень неплох в этом. Девушка решает – надо попробовать прийти. Надо узнать его мнение, быть может, возможно как-то сделать так, чтобы минимизировать приключения в других мирах? Чтобы хотя бы во снах было что-то обычное, как у всех людей, а не борьба за жизнь, расстилающая на долгие годы. Как же Лире хочется наконец перестать плакать от снов и начать точно спокойно жить и восстанавливаться!

Поэтому, накинув на светлое платье чёрный плащ, эон осторожно бредёт в сторону возвышающегося замка. Она не уверена в том, что это действительно он, но, перепроверяя себя в сотый раз, девушка принимает волевое решение, что это всё же он, а потому нужно подойти к дверям и постучаться.

— Я... Я... Я ищу специалиста по снам. Подскажите, пожалуйста, это тут? — снимает капюшон, выдыхая тревожный воздух.

[Хао'Ртез]

Массивные двери замка Теней Бытия возвышались над равниной, словно напоминание о древности и тайнах, скрытых внутри. Каменные барельефы изображали сцены из забытых легенд, а магические письмена на арках едва заметно мерцали в свете убывающей луны. У входа стоял привратник, его фигура, облачённая в тёмные одеяния, выглядела как продолжение самого камня. Лицо скрывал капюшон, из-под которого время от времени пробивались алые всполохи его глаз. В руках он держал посох с камнем, излучающим мягкое сияние.

Когда раздался осторожный стук, привратник поднял голову, не спеша. Его взгляд проникал сквозь пространство, словно ощущал присутствие гостьи задолго до того, как она коснулась двери. Посох в его руках слегка завибрировал, реагируя на магическое присутствие.

– Ты стоишь у порога обители Теней Бытия, – его голос прозвучал низко и густо, словно из глубин самого замка. – С какой целью ты пришла сюда?

Он замер, ожидая ответа. Глубокий, оценивающий взгляд впился в гостью, словно изучая не только её внешний вид, но и что-то глубже, в самом её существе. Когда ответ последовал, привратник наклонил голову в знак понимания. Его движения были медленными, словно часть ритуала.

– Если ты ищешь помощи у нашего господина, то твой путь завершён, – произнёс он, ударив посохом о землю. От этого движения послышался тихий звон, и массивные двери начали медленно раскрываться. – Следуй за мной. Но помни, за этими стенами ложь и страх не спасут тебя. Здесь истинное всегда находит путь наружу.

Он развернулся и направился внутрь, его шаги эхом раздавались по каменным плитам коридоров. Свет парящих сфер освещал их путь, отбрасывая причудливые тени на стены. Коридоры замка были обширны, но не лишены утончённости. Окна из витражей показывали сцены, изображающие баланс и хаос, жизнь и смерть, магию и реальность. Каждый шаг, казалось, приближал к какому-то важному моменту.

Достигнув массивных дверей кабинета, привратник трижды стукнул своим посохом, объявляя:

– Господин, посетитель прибыл.

Он отступил, позволяя двери слегка приоткрыться, и жестом указал на вход. Склоняя голову в прощальном жесте, он тихо добавил:

– Пусть ответы найдут тебя.

После этих слов он растворился в тени коридора, исчезнув, будто его никогда и не было.
За дверями находился просторный кабинет, освещённый мягким фиолетовым светом парящих сфер. Стены были покрыты полками, заполненными древними книгами, свитками и загадочными артефактами. Воздух казался насыщенным магической энергией, которая мерцала в унисон с дыханием пространства.

Хао'ртез-Зин'крол сидел за массивным деревянным столом, на котором лежали разложенные трактаты, кристаллы и полупрозрачные листы, покрытые тонкими письменами. Он был одет просто: однотонный чёрный камзол, рубашка с высоким воротником и тёмные штаны. Его одежда не выделялась роскошью, но подчёркивала утончённую сдержанность, лишённую излишеств.

Аметистовые глаза Хао'ртеза следили за строками трактата, а на губах играла лёгкая усмешка.

– Сознание — это река, текущая сквозь сон в реальность... – пробормотал он, склонив голову. – Любопытно, как многие любят метафоры, не задумываясь об их истоках. Что ж, река-то может быть, но где же её исток и устье?

Он отложил перо, которым делал пометки, и поднял взгляд. Глухие удары в дверь и слова привратника прервали его размышления.

– Посетитель? – произнёс он, чуть приподняв бровь. – Прекрасно.

Хао'ртез неспешно поднялся, поправляя манжеты рубашки. Его движения были точными, почти грациозными, словно каждый жест имел своё предназначение. Окружающий свет сфер отразился в его глазах, делая их ещё более глубокими.

Когда дверь открылась, он замер на мгновение, позволяя взгляду привыкнуть к новому присутствию. Затем, плавно отступив, он жестом указал на кресло напротив стола.

– Ты пришла туда, куда и должна была, – произнёс он, его голос был глубоким, но в нём ощущалась лёгкость, словно он говорил с равным. – Садись, дитя.

Он сел обратно, слегка откинувшись на спинку кресла, и сложил руки на столе. Его взгляд остался внимательным, но спокойным, словно он уже знал больше, чем говорил.

– Расскажи, что привело тебя к Теням Бытия. Сны — сложное явление, они могут быть как благословением, так и проклятием. Что ты ищешь?

Его голос был мягким, но в нём чувствовалась сила, уверенность того, кто привык обращаться к самым сложным вопросам, не боясь их истинной сути.

[Лира]

Тело вздрагивает, как только темный привратник подаёт голос. Лира с трусливым выдохом поворачивает голову. Алый взор время от времени показывался и пугал сквозь низко опущенный капюшон. Посох человека завибрировал, задрожал, словно ощутил энергию, которую хотел поглотить. Лира шумно сглатывает, отводит взгляд. Мысленно просит себя не срываться на панику. Вдыхает и выдыхает тяжёлый воздух.

Низкий голос вызывает глубокие мурашки - девушка торопливо шагает в сторону,  увеличить расстояние между возможной опасностью.

— Простите... Я пришла... Чтобы узнать про сны... Я слышала, что тут есть специалист по снам... Хотела... Помощи... — растерянно бормочет, хлопает глазками с белыми ресницами, улыбается нервно и скованно, словно никак не может вывериться с чувствами, принято эмоции и выбрать один вектор поведения.

Тем не менее, привратник медленно вежливо кланяется, принимая ответ. Казалось, его не смутило совсем то, насколько растерянной и неловкой была Лира. И тогда девушка немного успокаивается, понимая, что никто не будет сейчас на нее ругаться и смеяться. Глубокий вдох помогает перевести дух. Затем эон кивает, как только привратник открывает дверь стуком посоха и призывает следовать за ним. Предупреждение же, призывающее не бояться, расстилается, напротив, ещё более глубоким чувством, словно Лире только и важно было - бояться так сильно, чтобы каждый в этом месте ощутил это.

— Спасибо, — вежливо мяучит, стараясь принять совет и отринуть все свои беспокойные и мучительные мысли. Эхо шагов буквально трубило о присутствии, вынуждая низко опустить голову -  маленькие осторожные шажки тоже звучали звонко и ясно. Казалось, Лира просто обязана пройти испытание и позволить всему поместью узнать её и почувствовать. Иного быть не могло. И тени, что отбрасывались от света ламп, казались такими мрачными, живыми, словно те дразнили, обещали наконец потрепать душу, настигнуть беловолосую гостью. Мурашки неприятно холодят тело.  Витражи заставили взгляд задержаться на них - расписанные сюжетами, они рассказывали Лире особую историю, шептали магией образы и почти что напевали - "не споткнись".
Наконец они достигли кабинета. Три удара посохом о пол, следом краткое объявление. Приоткрытая дверь пугает, но Лира стойко принимает вызов. Она кивает благодарно привратнику и по-светлому, искренне улыбается, кланяется в ответ в робком реверансе. Шепчет простое "спасибо".

— Здравствуйте, — звонко произносит, когда проходит сквозь массивную дверь. Кабинет встречает приятным светом фиолетовых огней, стены украшены полками с кучей магических вещей. Лира жадно обводит взглядом каждый сантиметр, гадая, как много там того, чего она не знает. Воздух, насыщенный магией, отзывается нежностью в каждом дыхании. Серый взгляд ложится на мужчину в кресле за массивным столом. Лира так и остаётся стоять у дверей, не зная, имеет ли она право сделать шаг вперёд. Но, тем не менее, с любопытством выглядывает, что же такое интересное лежит за столе и знает ли она предназначение некоторых артефактов.

Наконец, когда девушку приглашают пройти в кресло для гостей, она робко двигается, улыбаясь потерянно и странно мужчине с ясными глазами. Опускается в кресло, кажется, тонет в нем. Смотрит на хозяина этого места.

— Здесь красиво, — выдыхает, смотря, как мужчина садится. Следит с интересом за мимикой, за движениями. — Я ищу спасение от снов, в которых я теряю себя. Дело в том, что иногда я сплю слишком долго, и это началось ещё очень давно, но мне кажется, словно во снах я вижу альтернативный мир, где если умру - умру и по-настоящему. Я, по ощущению, прожила несколько жизней, увидела мертвых людей, и.... Это, наверное, интересная способность, но я бы хотела бы... Видеть обычные сны, — опускает голову и водит носком обуви, стесняясь особого желания. — От этого есть лекарство?...

[Истинный Древний]

Фиолетовый свет сфер заливал кабинет мягким сиянием, играя тенями по стенам, полкам и массивному столу. В тишине кабинета каждое движение, каждый вдох или жест становились громче, будто само пространство ожидало развязки. Хао'ртез-Зин'крол, сидевший за столом, уже не выглядел просто древним магом, прячущим свои тайны за глухими дверями. Его взгляд был обманчиво живым, обманчиво человечным, но всё же проникающим слишком глубоко, чтобы чувствовать себя в его присутствии спокойно.

Он не торопился отвечать, давая словам девушки осесть, укладывая их в мысленные узоры. Его аметистовые глаза были прикованы к её лицу, словно читали её так же, как он читал древние трактаты. В этих глазах не было осуждения, лишь холодное изучение и что-то, напоминающее понимание.

Пауза неприлично затянулась, однако мужчина все так же задумчиво смотрел в пустоту, будто складывая в голове лишь ему видимый паззл. Проблема девушки, несомненно, была необычной и даже интересной. Возможно, Хао'ртез понимал её в том смысле, что сам часто оказывался гостем других реальностей. Однако, одно дело сознательно шагнуть в червоточину, а совсем другое — закрыть глаза, ожидая открыть их утром в кровати, но оказываясь в пределах иной реальности. Но чем являются эти "сны"? Снами в классическом понимании? Едва ли, ментальные образы не могут наносить вред физическому телу без дополнительного воздействия. Тогда чем являются эти сны на самом деле? Возможно... Нет, это маловероятно. Хотя, проверить всё же стоит.

– Ты сказала, что хочешь избавиться от снов, – начал он, голос был глубоким и спокойным, но в нём чувствовалась внутренняя сила, которая могла затронуть самые потаённые уголки души. – Но задумайся: сны ли – это проблема? Или то, что ты не можешь их контролировать?

Он слегка приподнялся, опираясь руками на стол, и медленно обошёл его, оказываясь ближе к девушке. Теперь его фигура, освещённая фиолетовыми огнями, казалась почти живым воплощением теней, что окружали его.

– Мы боимся того, что не можем контролировать, – продолжил он, мягко, но настойчиво. – Твоё желание избавиться от своих снов – это страх перед неизвестным. Ты видишь в них угрозу, потому что они кажутся тебе чем-то чуждым, чем-то неправильным.

Щупальца за его спиной внезапно шевельнулись, нарушая своё слияние с тенями. Пожалуй, до этого момента девушка могла и не заметить их, однако теперь игнорировать их присутствие было невозможно. Остаётся лишь надеяться, что внезапный новый "слушатель" не испугает девушку. Признаться, большинство пугаются, впервые столкнувшись с его манипуляторами пространства. Однако не это сейчас беспокоило Хао'ртеза. Его беспокоило то, как именно он может помочь девушке решить её проблему. Легонько коснувшись сознания девушки своими потоками разума, он едва заметно нахмурился. Его воздействие не встретило никакого сопротивления, будто разум его гостьи был полностью открыт. Неужели у неё отсутствует даже примитивная защита от ментального воздействия?

– Но что, если я скажу тебе, что твои сны – не враги, а союзники? – его голос стал тише, но не потерял своей силы. – Что, если они показывают тебе правду, которую ты не в состоянии сама увидеть?

Он вернулся к столу, коснувшись лежащего на нём кристалла, и посмотрел на девушку, его взгляд стал мягче. Если его догадка верна, то её проблема не только решаема, но и позволит девушке стать сильнее.

– Ты здесь не случайно. Ты пришла, потому что уже устала от того, что не понимаешь, что происходит. Устала от страха перед тем, что может произойти, если всё это продолжится. Я вижу это по твоим глазам. И в этом нет ничего постыдного. Ты сильнее, чем ты думаешь, иначе ты не стояла бы сейчас здесь.

Его голос стал немного теплее, но не терял глубины. Возможно, стоило бы предупредить его гостью, а то и вовсе спросить разрешения, однако...

Его разум, словно паук, внезапно схватил разум девушки, пробиваясь вглубь сознания. Подобное грубое воздействие наверняка вызывало сильную головную боль, но Хао и не думал церемониться. Не давая девушке подготовиться к воздействию, он повышал шансы на успешное проникновение в её разум. Дернув одну из ниточек её сознания, он погрузил девушку в сон. Щупальца осторожно, почти нежно подхватили обмякшее тело девушки и положили её на пол. Сняв плащ, он лёг рядом, глубоко вздохнув. Путешествия по чужому сознанию имели свой риск и свои опасности, однако разве Древний был из тех, кого можно напугать подобной ерундой?

Закрыв глаза, он погрузился следом в сон, держась за вытянутые ранее нити. Если он всё верно рассчитал, то появиться сейчас он должен оказаться...


...Во сне девушки.

Бескрайнее цветочное поле расстилалось до горизонта, его яркие краски казались нереальными. Синие, алые, золотистые цветы покачивались в безмолвном ритме, едва заметный ветер осторожно ласкал их лепестки, словно боялся разрушить этот идеальный узор. Небо над полем было бесконечно глубоким, его светящиеся облака не принадлежали обычной реальности. Это место казалось одновременно спокойным и тревожным, как будто само пространство затаило дыхание в ожидании чего-то важного.

Посреди поля стояла Лира. Её белоснежные волосы, переливаясь в свете этого странного мира, делали её ещё более хрупкой фигурой среди бескрайнего моря цветов. Она выглядела растерянной, её взгляд метался по бесконечному пространству, но ни на чём не задерживался, будто она искала ответы, которых не могла найти.

Рядом с ней, нарушая идеальную гармонию сна, стоял Хао'ртез-Зин'крол в своём истинном облике. Его фигура, сотканная из первородной тьмы, была чуждой этому месту. Щупальца плавно двигались, излучая фиолетово-серебряное свечение, контрастируя с яркими красками поля. Казалось, само пространство вокруг него слегка искажалось, как будто природа сна не могла вместить его сущность.

Его аметистовые глаза изучали поле, затем остановились на Лире. Тишина вокруг, нарушаемая лишь звуком шепчущего ветра, подчёркивала контраст между её растерянностью и его спокойствием. Здесь, в глубинах сна, ничто не могло скрыть правду.

Хао медленно сделал несколько шагов вперёд, не торопясь приближаться к Лире слишком близко. Каждый его шаг, казалось, оставлял за собой еле заметный след, где цветы слегка блекли и темнели, будто признавая присутствие Древнего. Он не произнёс ни слова, позволив тишине этого места говорить за него.

[Лира]

Тревожно.

Беспокойство тугим камнем бьётся в груди, обнажается странной, рвущейся эмоцией, напряжением в теле. Чужой взор заставляет отвернуться. Отвести испуганный взгляд. Посмотреть на разнообразие книг и свитков. Сглотнуть. Нервно закусить губу. Произнесённые некогда слова тяжёлым грузом оседают на пол, мучительно угнетают любое желание нарушать напряжённый покой.

Лиру трясёт. Трясёт от страха, от ужаса, от неизгладимой мысли, что сделала что-то не так.

Её выгонят. Встанут резко и крикнут. Велят ступать прочь.

Девушка знает, что запрос может быть подвержен жестокой критики. Понимает, что в любой миг что-то может пойти категорически не так. Но это нормально. Это жизнь. И на лице обнажается смиренная готовность к любому исходу.
Голос мужчины наполняется глубиной и неизмеримым спокойствием, как только он рассыпает по наполненной комнате первое предложение. Следом обнажается вопрос: не то просьба, не то приказ. Лира поднимает подбородочек, дрожит мелко-мелко. Сжимает ручки в кулачки, желая найти в себе больше силы. Стискивает зубы.

— Я... — неловко приобнимает себя, поднимает взгляд, но тут же смотрит на тоскливые полки. — Я... Наверное, я не могу их контролировать... Меня это... пугает... — добавляет сдавленно, ощущая, что не в силах произнести самого главного – сказать, что сны пугают и что в них страшнее всего и печальнее возможность реальной смерти. Не какие-то образы, не боль по ушедшим живым. И Лира знает, что сейчас она больше не имеет никакого права умирать. Потому что, как бы грустно ни звучало...

Её ждут дома.
Её обнимут и прижмутся тёплыми губами ко лбу.
Погладят за плечи и поправят длинные белые волосы.
Скажут, что без неё никак не могут, сомкнут крепко руки, сжимая в тисках.
Потребуют самого сложного и ненавистного, произнесут то, что так нужно и важно – жить.

Лира опускает голову, вслушиваясь в шаги мужчины. Они отмеряют расстояние. Девушка старается не дышать. Поднимает взгляд лишь украдкой, смотрит испуганно и напряжённо. Этот человек... он походит больше на мрачную тень, способную утащить в пучины отчаяния и тоски. Глубокий вздох. Кивает, соглашаясь со словами мага. Он прав. Она боится и этого. Страх душит, вынуждает торопливо дышать. Давиться воздухом. Дёргается, когда замечает тени, щупальца. Закусывает губу до боли. Лира не будет бежать. Не будет кривить лицо на щупальца, ужасаться. Подобные явления – обычное дело в мире. Не стоит бояться.

Он спрашивает. Показывает, что сны не враги, а союзники, желающие показать особую правду.

Лира сдавленно выдыхает, не веря в это.

Столько ночей, дней, лет она потратила на то, чтобы найти ответ, но в итоге так и не смогла вычленить простую истину из этого. Казалось, что такие выпадения из мира были особой болезнью, сутью девушки, подсознательным влиянием. Но какую правду они открывали? Что хотели показать? То, что она скучает по ушедшим? То, что боится монстров? То, что всегда хочет умереть, но в последний миг отчаянно сопротивляется?

— Но я исчезаю слишком надолго. Чтобы это было чем-то полезным...  — жалобно выдыхает.

Мужчина отходит к столу. Касается кристалла. Лира с облегчением выдыхает, ослабляя напряжение от близкого контакта. Отшагивает, когда понимает, что её слишком просто читают. Видят до потрясающего ясно насквозь. Но хвалит, говорит, что она сильнее, чем думает. И это пробивает на тоскливые сдержанные слёзы, ведь слишком непривычно, слишком сложно и тоскливо считать себя «сильнее». Считать себя хоть на что-то способной.

И стоит только благодарно улыбнуться, как-то нервно посмеяться, как в разум резко и болезненно проникают.

Лира кричит, но никто не слышит.
Больше не слышит.

Обмякает слишком быстро, слишком просто, смотрит сквозь белые пушистые ресницы, засыпает обречённо. Последнее, что чувствует – прикосновение, чужие руки задерживают падение, помогают осторожно лечь на пол. А дальше..

Тьма.

Бескрайнее цветочное поле слишком яркое и слишком светлое. Настольно, что режет глаза. Рассекает ножом глазницы, вонзает кончик в мозг.

Лира смаргивает. Растерянно смотрит вокруг, озирается, предчувствуя, что сейчас случится нечто несокрушимо плохое. Потому что иначе быть не может. Оборачивается и видит, как нечто тёмное, мрачное мягкой поступью ступает навстречу. Девушка учтиво кивает – узнаёт в нём того самого мужчину. Ту самую ауру. Мрак. Улыбка мягкостью ложится на бледные губы, когда взгляд цепляет то, как увядают растения под чужими ногами. Мягкий сладкий воздух нежно ласкает белые волосы. Лира поправляет пряди, клонит голову набок.

Тут спокойно в мучительной тревоге.

Девушка вытирает слёзы, пытаясь спросить, за что же с ней так. Зачем намеренно окунули в сон, для чего прямо здесь и сейчас рискнули посмотреть с ней все эти тоскливые кошмары.

Но вместо этого Лира лишь кивает на полевые цветы, отчего-то сейчас донельзя чётко понимая, что они сейчас увидят. Ветер чуть тревожит растения, обнажая измученные тела некогда знакомых девушке людей и существ. Казалось, они все мирно спят, лежат грудой гнили, но неизменно сохраняют черты, чтобы их можно было признать. И между тел, и в них прорастают цветы, пряча ужас и боль под чем-то прекрасным и тёплым.

— Так почти всегда, — сообщает странным голосом. В нём тихая грусть и всполохи инородной апатии. Лира слишком часто видела все эти картины, чтобы удивляться. Опускается на колени перед одним из трупов. — Иногда в следующих сценах они могут быть живы и совершенно по-настоящему честно и искренне со мною общаться. И меня это... всегда так сильно ранит... Пугает... Расстраивает... Поэтому я обычно... избегаю сны, — закрывает мертвецу сухие глаза, гладит ледяной лоб. — Скажите, какая в этом правда? — поднимает взгляд, желая услышать правильный и полезный ответ.

[Хао'Ртез]

Темный силуэт Древнего начал постепенно обретать более привычные очертания — густая тень стянулась, уплотнилась, словно тьма сама сжалась в человекоподобную форму. Щупальца, мерцавшие энергией за его спиной, отступили внутрь ауры, скрывшись среди изгибов ткани и света. Вот уже через несколько мгновений перед Лирой стоял тот самый мужчина, которого она видела ранее в кабинете — Хао'ртез, только теперь, несмотря на человеческую форму, он выглядел еще более чуждым.

Взгляд его равнодушно скользнул по просторам сна. Он молчал, наблюдая. Лишь мысленно отметил — тишина здесь была глухой, настораживающе глубокой. Ни щебета птиц, ни шелеста листвы с далёкой полосы леса, ни жужжания насекомых. Мир будто замер, упрямо отказываясь признать, что в нём кто-то присутствует. Красочный пейзаж, столь тщательно выстроенный подсознанием, оказался беззвучной картиной, красивой, но мёртвой.

Цветы под ногами всё медленнее теряли цвет. Лепестки, ранее блаженно качающиеся на лёгком ветру, теперь замирали, будто в ожидании. Затем — ничто. Их ткань, утратив насыщенность, становилась хрупкой, почти стеклянной. Но затем — остановка. Увядание прекратилось, словно само сновидение признало: он свой. Ассимиляция в чужом сне прошла успешно. Хао даже слегка кивнул, удовлетворённо. В ином случае пришлось бы разрывать контакт, вытаскивая сознание обратно, до того, как структура сна рухнет, увлекая за собой психику. Но нет — этот разум, хрупкий и беспомощный, оказался гостеприимным.

Он повёл взглядом вдоль поля, пока не остановился. Рядом, среди цветов, проступили образы — тела. Измученные, как будто вывернутые из самой сути страха и памяти. Лица их были незнакомыми, но ощущение тяжести, исходящее от них, не требовало знания имён.

Хао медленно подошёл, остановился в шаге от одного из тел и слегка наклонился, чтобы разглядеть его ближе. Его лицо оставалось непроницаемым, но тени под глазами будто стали глубже.

— Так почти всегда,— произнесла она, и голос ее прозвучал с искажённой тональностью, как будто сны искажали не только формы, но и звук. В нём не было жизни. Лишь отражение эха, механического, как ржавый механизм в подвале старого мира.

Он не задавал вопросов. Не пытался проникнуть в душу собеседницы словами — слишком рано. Слишком опасно дёргать за нити, если не уверен, куда они ведут. Или, быть может, просто не хотел разрушать иллюзию тишины. И всё же, несмотря на внешнюю отчуждённость, его внимание было приковано к ней. Каждое движение, каждый вдох — как строчка письма на пергаменте, что раскрывался прямо у него на глазах.

Он встретился с ней взглядом. Эти глаза — полные надежды, растерянности, невыносимого одиночества — смотрели в него, будто искали спасение не в словах, а в существовании того, кто способен понять. Он застыл. На мгновение тишина снова стала абсолютной. А затем, с едва заметным выдохом, он выпрямился, вновь скользнул взглядом по мертвым телам и равнодушно, почти безучастно, пожал плечами.

— Я не знаю, — сказал он. Прямо. Без попыток облечь в философию. Без утешения.

Возможно, это был не тот ответ, которого она ждала.

И всё же — это был честный ответ.

Он снова посмотрел на неё, теперь уже внимательнее, глубже.

— Скажи лучше ты, — его голос был теперь почти интимным, бархатистым и тихим, — зачем ты видишь их? Зачем говоришь с ними? Почему ты возвращаешься сюда снова и снова?

Щупальца за его спиной чуть дрогнули, еле заметно, как дыхание. Он не отводил взгляда. И хотя лицо его оставалось спокойным, даже равнодушным, в глубине зрачков вспыхивало нечто иное. Не только интерес — настойчивое, древнее знание. Жажда ответа.

[Лира]

Мужчина подходит ближе. Лира медленно моргает, отвернувшись от него. В сознании разрастается странное сомнение – является ли он частью сна или же это существо самостоятельное. Обидит ли его сон, смогут ли они оба уйти отсюда? Безысходное сожаление ложится тоскливой улыбкой на дрожащие губы. Лира не первый раз это проходит. Всё это уже было. Каждый, кто, казалось, погружался в её сны, мог быть заблокирован, изничтожен чудовищами. И за столько лет попыток и поисков ответов целительнице пришлось по-настоящему смириться. Словно в этом была особая закономерность. Правильность. Будто весь акт погружения в грёзы не мог не быть перечёркнутым трагедией и драмой.

И сейчас, среди цветов, среди трупов умерших родных, Лира чувствует потрясающую утешающую размеренность. Когда безумие снова и снова повторяется, оно превращается в правило, дарующее иллюзию безопасности. И если вести кончиками пальцев по холодным серым лицам, то в этом можно найти любовь. Почтение. Уважение к странному сну.

Лира даже не понимает, злиться ей или печалиться на то, что мужчина её погрузил в сон так просто и так легко, словно верил в то, что победит чужое сознание и станет в чужом мире спасителем. Ха! Сколько раз художнице доводилось геройствовать, спасать очередной мир, очередную развилку своей жизни? Спасать всех, терять... Обретать... Ласковое солнце, всполохи победы и странное ожидание: может быть, получится проснуться спусти десятки прожитых лет?

Он не знает. Серые глаза понимающе закрываются. Конечно. Никто не знает. Это невозможно объяснить, соткать слова воедино, оформить мысль. Это всё слишком... запутано.

И он просит сказать. Словно все ответы были в ней, словно это она, Лира, беззастенчиво и беззаботно решила среди цветов раскрыть трупы родных, чтобы... Чтобы что? Отомстить им за что-то? Показать тёмную сторону, кровожадность? Девушка одёргивает пальцы и выпрямляется. Смотрит вдаль, содрогаясь всем телом. Тревога. Она расползается плющами по телу. Ядовитые лозы роз простираются вверх по светлому платью, обхватывают ноги, пояс. Вцепляются колючками в кожу, выбивают тихое скуление. Сжимают, обнимают почти что нежностью. Лира смотрит в сторону. Губы сомкнуты.

— Я не знаю, — голос шелестит тоской и болью. Разве не очевидно, что она пыталась всё это узнать, познать? Разве не понятно, что девушка старалась столько лет? Но... Эти вопросы нормальны. Всё в порядке. Рука, опутанная плющом, приподнимается – на ладони расцветает красная роза. Сердцевина плачет тьмой, роняет угольную тьму тяжёлыми каплями. Тяжёлый вдох. — Думаете, я эти все года не пыталась найти решение, понять? Не пыталась найти в себе ответы, решение, что-то, что могло бы хотя бы намекнуть? Сколько раз я это всё проживала... Разговаривала... Но всё тщетно – словно бесконечный порочный круг, оно всё движется, утаскивает меня против воли, вынуждая бороться с этими образами, — серые глаза смотрят на множество щупалец. Рядом, под трупами, проминается земля, и они плавно тонут в чёрном болоте. Лира остаётся стоять на глади мутной воды. Опутанная лозой, она не может двинуться с места, и потому только и может, что говорить. Вновь поднимает взгляд к горизонту – там, вдалеке, кончается мир. Он рассыпается пеплом, и этот «конец» неустанно движется к собеседникам. — Вы думаете, я нарочно это всё создаю? — голос содрогается, звучит мольбой. Художница потерянно смотрит на мужчину.

— Я не знаю вашего имени, — роняет чуть погодя. — Я должна Вас запомнить, прежде чем потерять.

И мир сужается до одной точки, погружая обоих в разлитую акварелью тьму, где только Лира и её гость имели цвет и свет. Тёмные щупальцы тьмы медленно опутывают ноги мужчины и тянут в болотистую массу тьмы. Девушка растерянно вздрагивает, подбегает.

— Вы только не бойтесь их! Они чувствуют страх... Они исполняют злые фантазии...

[Хао'Ртез]

Нагнетающая, почти вязкая обстановка давила на Древнего с нарастающей силой, как зыбкое давление глубин, отчего он вынужденно прищурился, настороженно оглядываясь через плечо. Воздух будто уплотнился, натягивая пространство до хруста. Губы девушки исказила усмешка — не радостная, нет, скорее улыбка отчаяния, загнанная и пустая. Но в глазах Хао — ни малейшего ответа. Лишь ледяное равнодушие, безучастная отстранённость наблюдателя, привыкшего вскрывать тайны так же безэмоционально, как препарируют плоть. Он вновь склонился над мёртвыми, вытянул руку и дотронулся до кожи, лишённой тепла. Ни малейшего отклика. Ни единого признака движения. Разумеется, трупы не отвечают. И всё же, разве во сне не нарушаются законы привычного? Что, если они поднимутся и, ощерившись, накинутся на нарушителя их покоя, с желанием разодрать его в клочья? Любопытный был бы поворот.

Словно завершая сокровенный, непостижимый обряд, Древний опустился ниже и коснулся цветов. Лепестки мягко, почти уважительно, коснулись его кожи — никаких шипов, боли или отторжения. Пока что ничто не указывало, куда следует направить взор, чтобы выудить смысл происходящего. Всё сводилось к ней — к девушке, стоящей напротив. Забавно: он даже не знает её имени. Но и не важно. Имя — лишь якорь в бурной тьме, чтобы не затеряться в её бездне. Сейчас же имя ни к чему.

Он выслушал её тираду — горестную, отчаянную, словно вывернутую наизнанку боль — всё с тем же холодом, застывшим, как ледяной покров. Но в глубине взгляда промелькнуло нечто новое. Не сострадание. Любопытство. Значит, это не первая её попытка исцелиться от неведомой хвори. Напрасные старания. Ах, как полезно было бы узнать, какие пути уже исхожены, какие заклинания иссякли, прежде чем идти дальше. Нужно лишь чуть-чуть нырнуть в её сознание, поддеть границы сна... Но нет. Запрет. Правила гласят: ментальное вмешательство в чужом сне — риск. А последствия — глубокие, необратимые, зачастую разрушительные.

И вдруг — роза в руке девушки. Выросшая из ниоткуда, сочащаяся тьмой, чёрной как воронье крыло. Интересно.

Цветочный ковёр захлёбывается в чёрном болоте, засасывающем и лепестки, и тела. Ещё интереснее.

Из земли прорываются щупальца — множество, нескончаемо много — и мир начинает рушиться, как высохший песчаный замок, развеиваясь в прах. Восхитительно.

— Вы думаете, я нарочно это всё создаю? — голос девушки дрогнул, словно натянутая струна. Мольба — почти детская — прозвучала в её интонации. Потерянный, испуганный взгляд вцепился в силуэт мужчины.

— Я не знаю вашего имени. Я должна Вас запомнить... прежде чем потеряю.

Но прежде чем Хао успел ответить, щупальца подкрались, подобно змеям, и начали обвивать его ноги. Кошмар — древний, укоренившийся, проникший в самую сердцевину её разума. Он не был нарушением, он стал нормой. А значит, бороться с ним... бессмысленно. Или нет?

Хищная улыбка расползлась по лицу Древнего. В ней не было ни тени тепла. Лишь азарт охотника, почувствовавшего близость достойной добычи.

— Ты хочешь знать моё имя? — мягко, почти ласково произнёс он, протянув ладонь вверх, как будто удерживал на ней нечто неведомое, пульсирующее тьмой. Пришло время. Пора показать, почему он зовётся Хозяином Снов. — Мое имя Хао'ртез.

Сон треснул. Словно хрупкое стекло, по которому ударили кувалдой. Тьма прорезалась светлыми прожилками, закрутилась спиралью, сжимаясь в сгусток, шар, обжигающий взгляд. Щупальца, ещё мгновение назад державшие его, рассыпались пеплом, рассеявшись, как прах мёртвых. А мрак, обволакивавший всё вокруг, начал отступать, впуская в сцену знакомые черты: цветочный покров, ясное небо, беспредельный горизонт. В его руке — шар из тьмы. Живой, дышащий, будто слепленный из зловонной, влажной грязи.

— Я здесь не для того, чтобы спасти тебя, — его голос был тверд и спокоен, словно он вещал аксиому. — Я не герой и не спаситель. Но я направлю тебя, дитя. Проведу сквозь самую суть твоих страхов и сомнений.
Вновь взглянув на содержимое ладони, он вдруг широко раскрыл рот — неестественно, как змея перед броском, — и без колебаний поглотил сгусток кошмара. Он прошёл внутрь, как ртуть, как дым, как нечто, что не должно было существовать в теле живого. В тот же миг под одеждой, по коже спины проступил потемневший участок — будто свежий ожог, пульсирующий под кожей. И прямо в его центре медленно раскрылась тонкая трещина, из которой сочился холод. Кошмары девушки оказались куда сильнее, чем он ожидал. Они были плотными, насыщенными, почти разумными. Очевидно — часто спасать их от таинственных теней не выйдет. Да и стоит ли?

Он вновь обернулся, взгляд скользнул по изломанному пространству сна — и тогда, наконец, он увидел. То, что ждал. То, что звало. В буйной, избыточной растительности леса, среди переплетения ветвей и лиан, зиял участок, словно поражённый гнилью. Место, где ткань мира прогнулась. Проход. Распахнутый, жаждущий. Он звал, как пламя зовёт мотылька — маня, обещая ответы... и расплату.

Взгляд вновь устремился к девушке. Слегка склонив голову, он прищурился, словно стараясь увидеть в ней что-то, только ему понятное.

— Ты готова?

[Лира]

Существо хищно улыбнулось. Несмотря на то, что ноги опутывали тёмные, вязкие щупальца, он был поглощён азартом. Радостью. Предвкушением. Казалось, мужчина искренне верил, что сможет справиться с любой напастью во сне девушки и, если что, оно его не убьёт. Но Лира так не считает. Она судорожно сглатывает, царапает ногтями ладонь, не в силах понять – стоит ли предупредить или же лучше смириться со всем происходящим. Понять, что этот человек исчезнет, сгинет в её сне, если ему не повезёт. Если он не справится. Но девушка знает – она поможет. Тогда, когда опасность будет становиться явнее. Но поднятая ладонь отсекает все беспокойства – Хаортез, как он представился, кажется спокойным. Слишком уверенным. Словно ничто не могло его напугать, стать неожиданностью. Лира сглатывает. Она хочет объяснить, пояснить губительную ошибку, но...
Сон разломился. Светлые прожилки, словно острые ветви, растянулись по тьме. Серые глаза округлились. Щупальца, некогда удерживающие ноги Хаортеза, растворились пеплом, а сам мужчина ухватил всю тьму в ладонь. Скованный шарик поместился в руке, сомкнулся тьмой. Трава и цветы, раскинувшиеся вместо мрака, зацвели, засияли. Сладкий запах окружил двоих. Все вокруг покрылось счастьем, радостью и беззаботностью. Светлые образы, ничем не отороченные, заволокли сон девушки. Лира сглотнула. Что-то непривычное и неестественное крылось в этом. Хаортез совершенно спокойным голосом объявляет, что пришёл не спасать. Серый взгляд цепляется за тёмный комок - он дышит, ворочается в ладони, словно живой. Сердце пленницы сна сжимается жалостью - он ведь такой маленький, невинный! Ему, должно быть, одиноко и грустно. Одиноко наедине со своей сутью. Лира тянется было подойти и прижать к себе это сформировавшееся существо, но Хаортез вдруг раскрывает рот и проглатывает одним махом клубочек тьмы.

Его взгляд устремляется в сторону. Лира растерянно поворачивает голову, боясь увидеть огромное чудовище. Но видит лишь сияющую тьмой дыру. Она манила, гнила и вздыхала. Вопрос, повисший в воздухе, вынуждает коротко кивнуть. Сглотнуть тяжёлый ком.

Лира разворачивается и осторожно шагает навстречу мраку, боясь, что оно вновь из всех будет мучить. Запинаясь, она пытается произнести:

— В-вы... В порядке? — пытается поравняться с Хаортезом, осмотреть его. — Зачем Вы проглотили этот кошмар? — участливо интересуется, не зная, боятся или же напротив, проявить большее внимание. — Вам не страшно?

Перед полем, залитым ярким солнцем, разверзлась тьма. Она гудит и трепещет, жадно дышит, мечтая, чтобы в нее вошли. Чтобы наполнили собою, перекрыли чувство бесконечной пустоты. Тьма вбирает в себя все лучи, контрастируя на фоне золотых колосьев и бабочек рядом. Лира становится рядом с дырой, робко касаясь подушечками пальцев. Тьма сдержанно лижет темной пылью, тянет робко на себя. Лира, сияя светлым платье, отражающим солнце, с понимающей улыбкой смотрит на Хао. И шагает во мрак, чувствуя, как нога тут же тонет в вязкой, болотистой массе.

— Что мы ищем?

Голые деревья тяжело скрипят, дышат мраком. Валятся в медленном крушении в болото, тонут, задыхаются. Всё вокруг мертво. Остатки плоти медленно гинут в болоте. Обломки воспоминаний образами, запертые в рекурсии, снова и снова повторяются. Лира видит: девушка в белом, в толпе среди страшных, изуродованных людей. Она боится, несчастна, но куда-то бежит в бесконечном осколке памяти. Вот избитое существо, едва напоминающее человека, с серыми грязными волосами, обнажённое, сидит на цепи, смотрит на кого-то снизу вверх в трепетном испуге. Следом – красивая девушка в белом, с бантами и заколками, суетливо кланяющаяся Князю, дрожит и почти что плачет. И дальше – встреча с другом, мягкие объятия с высоким парнем, забота и нежность. Лира ступает вперёд, проводит рукой по спине того самого мужчины. И следом видит один из кучи тяжёлых образов – где-то там, она, обессиленная, висит на цепях среди туш животных. И рядом осколок памяти – зашивает собственный живот пером демиурга.

Лира разворачивается и разводит руками.

— Как это поможет? Это не то, что стоит знать обо мне.

[Хао'Ртез]

Стыдно было признать, но в страхе и страданиях девушки был свой извращённый шарм. Что-то тонкое, почти эстетичное — как ребёнок, замерший на мушке ружья. Это дрожание губ, этот судорожный вдох перед криком, эта трещина на грани истерики — всё это было по-своему... прелестно. Иррациональный страх перед неизвестностью. Простой, чистый, первобытный. Настоящий.

Хао'ртез, осознав, куда уводят мысли, беззвучно усмехнулся и отмахнулся. Не время. Не место. Не суть. Снова переведя взгляд на поляну, он оглядел её с отстранённой точностью патологоанатома, ища среди мёртвой красоты нечто ускользающее — нерв, зияние, трещину в ткани сна. Но ничего, кроме распахнутого в темноту зева, так и не показалось. Проход в безымянную бездну. Туда, где дыхание сворачивается, превращаясь в крик. Значит, выбор один.

Чинно, почти с надменной церемонностью, сложив руки за спиной, он двинулся в сторону черни, как будто не в пасть слепой Тьмы, а на приём к самому Творцу. Звучит смешно, но в этом смехе чувствовался скрежет камня.

— В-вы... В порядке? — голос девушки прорезал вязкую тишину, настигнув его спустя пару мгновений. Вопрос прозвучал тревожно, почти искренне — с оттенком той наивности, которая обычно быстро умирает в снах, но не исчезает насовсем.

— Нет, — равнодушно пожал плечами, не удосужившись даже симулировать спокойствие. Он не пытался обмануть ни её, ни себя. Кошмар обрушился на его психику с удушающей плотностью, словно гнилой шёлк, и оторвать его не так просто. Любопытно — будет ли возможность исправить повреждения позже? Или останется с очередным следом чужого безумия в голове. — А что мне было делать? Отпустить его? Позволить ему снова разорвать твой сон на клочья? — он вскинул бровь и посмотрел на неё. Не с удивлением. Не с заботой. С насмешкой. В его взгляде таилась сухая, жестокая насмешка над её наивной искренностью. — А зачем мне бояться? Что я получу от страха? Адреналин? Панический отклик? Моё тело давно не столь простое, как у смертных. Оно не дрожит по команде инстинкта.

Он остановился. Плечи едва заметно дёрнулись — будто скидывая с них что-то чужое. Иллюзию, возможно. Или остатки прикосновения того самого кошмара, что он поглотил. Хао'ртез чувствовал: в этой тьме что-то большее, чем банальная аномалия разума. Это не просто кошмар. Не просто проекция страха. Концентрация ужаса не объясняет ту трещину в его восприятии, что он ощутил. Что-то не так.

— Что мы ищем? — её голос вновь выдернул его из размышлений, и он, не колеблясь, шагнул в вязкую тьму, в чавкающую трясину кошмара, словно в собственную обитель. Место, где земля шепчет зубами, а небо смеётся сквозь разрывы ткани сна.

И тут — воспоминания. Осколки, торчащие, как костяные спицы, вглубь и вовне. Он прошёл мимо, скользя взглядом, но одно из них коснулось его плеча.

"Иголка, краешек обломка пера, медленно входит в плоть. Лира знает — нужно держать на расстоянии от разреза, другой рукой, неважно, что грязной, придержать оба края, не позволяя внутренностям вывалиться. Забавно, что на общем фоне маленькая боль от протыкания иглой кажется совсем незначительной."

Резкий вдох. Поморщившись, Хао машинально коснулся живота. Цел. Цел. Но фантомная боль задержалась, проникая под кожу, ползущая изнутри. Туманная, но неуловимая. Несколько мгновений — и растворилась. Он усмехнулся. Здесь, в снах, всё — оружие. И даже воспоминания могут убить.

— Мы ищем то, чего до сих пор не видели, — ответил он просто. Пожалуй, это звучало как пустота, но на самом деле... было нечто важное в этой простоте.

— Как это поможет? Это не то, что стоит знать обо мне.

И вот тогда — не размышляя, не подбирая слов — он молниеносным движением схватил её за ворот. Стальной хваткой. С хрустом ткани. И толкнул вперёд — прямо в память. Прямо в мясо. В страх. В истину.

Кровь. Вязкая, тёплая. Кишки. Мерцающие на фоне туманного неба. Боль. Раздирающая, неотвратимая. Пейзаж вокруг застонал, тьма сгущалась, цвета насыщались, и в этом обострении было что-то восхитительное. Он с удовлетворением наблюдал, как место отражает психику — чем больнее, тем живее. Тем честнее.

Что это? ПТСР? Депрессивный кластер, завёрнутый в воображаемый ландшафт? Нет. Нет, не так просто. Это сложнее. Тем глубже. Тем вкуснее.

Хао задумчиво провёл пальцами по подбородку, словно подбирая слова.

— Не знаю, — произнёс он, и голос его был спокоен, почти ласков. — Знаю лишь одно: эти воспоминания — не источник. Но они — почва. Удобрение. Они питают корни того, что терзает тебя. Ужас. Страх. Саморазрушение.

Он снова взглянул на осколки. В этом взгляде не было жалости. Было исследовательское любопытство. Почти нежность анатома. Можно было бы выжечь их. Стереть. Вырвать с корнем. Но тогда девушка осталась бы пустой. Без каркаса. Без памяти. А нам это ни к чему, верно?

Щупальца за его спиной дрогнули, медленно, как крылья древнего насекомого.

— Помни, — голос снова стал хриплым, как у костра в глухом лесу, — я не твой проводник. Я — фонарь. Свет, что рассекает тьму. Или... сгущает её.

Он едва заметно усмехнулся.

— Ты должна найти ответы сама.

Потому что никто — никто — не спасает тебя в снах. В них ты одна. Всегда была. Всегда будешь.

[Лира]

Лира оборачивается на Хаортеза – его руки складываются за спиной в замок, а сама походка столь уверенна и смела, словно мужчина идёт на приём во дворец. Бледные губы сжимаются. Точно ли он понимает, на что подписался? Ответ срывается с губ гостя сна с глубоким равнодушием. Ему всё равно. Сердце девушки заходится в бешеном испуганном темпе, несмотря на лёгкое пожимание плечами. О, как мало он знает, как мало понимает, что может таить в себе сознание юной целительницы! Лира, промучившись несколько долгих лет с этими мучительными снами, прекрасно осознаёт, что, стоит только расслабиться или поддаться светлому настроению образов, как сразу же случится нечто непоправимое. Воздух, сейчас ощущающийся лёгким и тёплым, может внезапно стать ядом и сжать лёгкие в тугие тиски, лишить дыхания. Трава, сейчас сияющая в лучах солнца, опалится огнём и сожжёт кожу горячими прутьями.

— Пожалеть, — голос прорезается тихим откровением, робким признанием. Не каждый стал бы жалеть маленький кошмар, скованный в чужих руках, а после – поглощённый ловцом. Не каждый стал бы сочувствовать чудовищу и проникаться материнской симпатией, словно это родное дитё. Но взгляд серых глаз стыдливо опускается, пробегается по траве, утыкается в сияющую дыру тьмы. Да. Там можно спрятаться от неловких чувств. — Может быть с ним можно было бы договориться? — вопрос в прогретый солнцем воздух. Ветер тихо ласкает жёлтые колосья, пока двое гостей сна приближаются к мрачному порталу. Лира косится на Хаортеза, проверяя, не исказится ли его тело чудовищем, не обрастёт ли уродливыми формами, не сгорит ли в агонии тьмы? Но всё в порядке.

Странно.

Кивок головы обозначает согласие с чужими вопросами. Бледные пальчики осторожно перебирают ткань белого платья. Заправляют прядь за ухо. Лира замирает, заметив, что Хаортез остановился.

— Я не такая как Вы. Моё тело тонет в страхе, как только я чувствую повод. Я не могу это контролировать, — выдыхает тяжёлый воздух. Тело напрягается, скованное подступающими волнениями и страхами – очевидно, её осудят, признают неспособной сделать самое простое – взять власть над эмоциями. Зубы сжимаются, тело ожидает хлёсткий удар. Но того не следует. И тогда новые слова, трепетные, живые, более уверенные: — я бы хотела быть такой же сильной, как и Вы.

Они шагают вместе во тьму. Ноги погружаются в вязкую грязь.

Лира шагает рядом, с бережностью и любовью оглядывая ужасающие воспоминания. В сердце сжимается беспроглядная грусть – это всё было допущено ею, целительницей. Она позволяла тому происходить. Каждый миг был неправильным выбором, следствием, личной ошибкой и трагедией. Девушка с сочувствием смотрит на Хаортеза, случайно коснувшегося одного из ужасных воспоминаний. Он обрывает вопрос ответом, и Лира виновато опускает голову. Под ногами слизкая тьма – сотни выплаканных, сгнивших слёз. С губ срывается судорожный вздох. Это всё её история, утонувшая в слезах. Задвинутый в долгий ящик мир стал гнить и умирать, истлевая в сознании, которое стремилось жить счастливо.

Рука молниеносно хватает за ворот платья. Проделки кошмара? Нет! Хаортез давит в очередное воспоминание, утапливает испуганное лицо, не отпускает, несмотря на жалкое сопротивление. И сон, вдохнув, сузился, излился новой порцией тьмы, застонал, задрожал. Не то взревел, не то проревел. Не то горечью умершей птицы, не то рёвом израненного волка. Корни змеями ползут к мужчине, порываясь остановить новое незапланированное насилие. Лира тонет в воспоминании. Её режут, вспарывают живот, женский тонкий голосок пугает, терзает голову. С трудом, словно прилипнув, девушка выбирается из сгустка воспоминаний и оседает на грязную землю. Платье тонет во тьме. Наполняется углём. Корни расслабленно плавают в болотистой воде, извиваются, готовые в любой миг наброситься. Лира знает. Ноги едва находят опору. Художница поднимается, отряхивается. Но грязь не сходит с одежды, напротив, теперь корсет и юбка стали чёрными, мрачными, изменившиеся не по воле физики, а магией. Серые глаза виновато заглядывают в глаза Хаортеза.

— Зачем Вы это сделали? — наконец выпрямляется, чтобы обронить встревоженный вопрос. Глаза слезятся обидой. Он говорит, что она сама должна найти ответы. Лира мучительно кивает. Отходит от тянувшегося к ней воспоминания, где над тёмным озером снова и снова висела измученная беловолосая девушка. Как же сильно хотелось броситься туда, спасти, пригреть и обнять, утешить саму себя прошлую. Но... Ноги движутся сами, уводят прочь, заставляют обходить каждое воспоминание стороной и не погружаться более. — Я бы хотела понять, но если я за всё это время не нашла ответов и не справилась сама, то, наверное, я и сейчас не смогу... Потому что я не знаю, что искать, — замолкает, медлит. Оглядывает воспоминания. Затем взгляд вновь устремляется на Хаортеза. Чёрное платье удлиняется, врывается в землю, питается ею. — Вы предлагаете всё это уничтожить, сжечь? — сон затихает, замирает, встревоженный озвученной фразой. — Или... Подождите, Вы хотите всё это дать решить мне самой? Я... Я хочу вернуться обратно. Верните меня домой, пожалуйста, — тугой корсет сжимает грудь, давит рёбра. Дышать теперь тяжелее. Он обнимает, сковывает, вынуждая разомкнуть губы и вбирать в себя воздух через рот. Лира приваливается к усталому дряхлому дереву, пытаясь вытащить полы платья из тянувшей его земли. Но в местах соприкосновения кожи к коре появляются наросты, из-за чего старая коряга втягивает в себя путницу, цепляясь за одежду, плечо и волосы. Пленница ахает, пытаясь вырваться.

— Я не могу справиться с этим сном! С собою! Пожалуйста, разбудите меня, — торопится произнести прежде, чем дерево поглощает окончательно, лишая возможности дышать. Сон сжимается. Корни впиваются в тело Хаортеза, намереваясь проникнуть под кожу, ухватить сердце.

[Хао'Ртез]

— Пожалеть? П... Хах... Пожалеть? — Тишина сна треснула под гулким, издевательским смехом, как под криком ворона над полем мертвецов. Он оборвался резко, будто перерезанный, и Хао метнул взгляд на свою «подопечную». Глаза Древнего сощурились — в них вспыхнула ледяная ярость, холодная и глубинная, как беззвёздная ночь.

Ему были отвратительны такие люди. С надеждой на «всё будет хорошо», но слабеющие в первый же миг, когда реальность отступала от их выдуманных, сахарных сценариев.

— Так почему ты не договорилась? — вопрос лёг, как нож к горлу, напоминая: ты всё ещё спишь. Это — твой сон. Твои владения. И мужчина рядом не был спасителем. Он был последним барьером между ней и Бездной. Он — не свет, а тень, что не даёт утонуть в полной тьме.

— Ты никогда не станешь такой, как я. Я был рожден не просто в ином мире — в иной его интерпретации. — Слова, как хлёсткая пощёчина, вонзались в иллюзию покоя. — Воля. Вот единственное, что способно вызвать у меня уважение. Смертные... вы бросаетесь в огонь, терпите ожоги ради тех, кто идёт за вами. Вы лезете в пасть вулкана ради тех, кого любите, плевать, справится ли ваша плоть с жаром, что обнажает саму душу. Вы сражаетесь. Вы продолжаете пинаться, даже когда руки переломаны. Вы продолжаете рвать зубами путь к свободе, даже если сломаны и они.

Он выдохнул — тяжело, как будто выпуская из груди не воздух, а пепел давно сгоревших убеждений. Рука невольно дёрнулась, будто отмахиваясь от мысли: не его это дело — учить смертную, как быть смертной. Особенно лицемерно... когда у самого — нет сердца, чтобы им быть.


Когда он вытащил её из кошмара, даже не посмотрел. Гораздо сильнее внимание его приковал сам мир сна, что изменился. Тьма сгустилась, болото, и без того цвета мертвого космоса, стало по-настоящему бездной. Только после этого он обратил взгляд на девушку. Слёзы горели в глазах, голос дрожал — она задала свой вопрос.

— Потому что мне было интересно, что произойдёт. — Древний пожал плечами, как будто отвечал на глупость, недостойную серьёзного ответа. Его взгляд упал на застывшее воспоминание — оно, словно заевший механизм, снова и снова прокручивало один и тот же момент. — Почему ты решила, что искала? Сколько раз ты заглядывала вглубь себя? Сколько раз ты боролась не с отражением кошмара, а с его сутью?

Голос его стал шероховатым, срываясь на рык, будто в каждом слове ворочались хищные тени.

— Сжечь? Превратить тебя в бездушную куклу? Глупо. Думай ещё.

Она шаталась у грани истерики. Шаг, ещё шаг. Лицо Лиры искажено, движения судорожны. Хао видел: она трещит по швам. Но не двинулся. Только стиснутые зубы выдавали то, что происходило внутри него. Давай. Сопротивляйся. Покажи, что ты больше, чем сама о себе думаешь.

Когда она коснулась дерева, её тело начало погружаться в него, как в зыбучие пески. Оно тянуло её внутрь, корни впивались в ноги, иссушая плоть, растрескивая её, будто под раскалённым солнцем. Он зашипел — в ожидании. Секунда. Ещё секунда.

— Я не могу справиться с этим сном! С собой! Пожалуйста, разбудите меня! — её крик, последний, прежде чем дерево поглотило её окончательно. Тьма сомкнулась. Секунда. Ещё одна.

Зачем он вообще помогал ей? Потому что это вызов? Потому что в ней была загадка? Или... потому что жалел? Неясно. Но когда рука потянулась к дереву — в его нутре на миг вспыхнула она. Воля.

С хрустом и болью, пальцы прорвали древесную кору. Боль была звериной, но он не остановился. Он шёл глубже, рвал пространство между корнями, выискивая её. И, наконец, нащупал — тонкую, хрупкую шею той, чьи сны стали ловушкой. Хватка. Рывок.

Он вытащил её до пояса, стиснув зубы, и размахнулся. Его ладонь вспыхнула синим — ментальная магия, как небесный кнут.

— Соберись, блядь! — Удар. Гулкий, звучный, удар, что расколол мрак, как грозовой раскат. Словно ток, он прошёл по её существу, встряхнув не тело — душу. Чтобы проснулась. Или хотя бы начала падать — вверх.

Оставалось лишь надеяться, что этого будет достаточно.

[Лира]

Но в ответ на слабые бормотания девушки мужчина лишь смеётся предложенной глупости. Бледные губы стыдливо смыкаются в тонкую полосочку, а глаза наполняются слезами – может ли что-то ранить больнее, чем отсутствие сочувствия и светлых стремлений? Пальцы вытирают горячие слёзы обиды. Лира поднимает взгляд, чтобы обжечься, заметив яростный чужой. Неужели она сказала глупость, сделала что-то не так?.. Вопрос Хаортеза повисает без ответа. Тут нечего сказать. Девушка и правда не знает, почему не договорилась, почему не попробовала, а смирилась. Может быть, всё оттого, что она попросту проходила через такое сотни раз и уже привыкла к тому, что бороться не имеет смысла, а каждая попытка обрывалась ничем? Но ведь не объяснить мужчине, что она делала всегда всё, что могла, пока её окончательно не сломало и не уничтожило. Неужели он думает, что она не перепробовала всё, до чего догадывалась? И сейчас, предлагая пожалеть, действует только лишь на стремлении помочь кому-то, кто не от счастья вершит другим боль.

Тяжело слушать острые колкие слова Хаортеза. Целительница грустно пожимает плечиками, смиряясь с мыслью, что она ему противна и уж точно никогда не станет той, кто мог бы чем-то впечатлить. Интересно, сколько она будет вынуждена ему заплатить за помощь?

— Я уже сдалась, — застенчиво и виновато отзывается, проводя ладонью по золотым колосьям.

Она исполняет своё маленькое жалобное желание – исчезнуть, раствориться, поглотиться кем-то сильным. Чтобы не решать. Не чувствовать этого огромного напряжения. Не ощущать тяжести. Не мучаться отчаянно неспособностью решить. Но чужая крепкая рука цепляет за горло, тянет на себя. Вытаскивает из плотной коры дерева, вынуждает вновь ощутить жизнь, задохнуться, подавиться вдохом, задышать безвольной рыбой. Забиться в судороге. Зарыдать от ужаса и страха. И вдруг – обжигающая пощёчина ложится на лицо, опускается яростно, прожигает огненной болью. Всё замолкает. Ладонь прижимается к горячей щеке. Лира растерянно смотрит на Хортеза. Падает, стоит только ему отпустить её. Сон, оглушённый страданием хозяйки, тут же судорожно цепляет Хаортеза ветвями деревьев за ноги, стискивает до яростной боли. Блокирует магию. Сжимает. Давит. Ветви пробираются всё выше по телу тугими змеями, не дают дышать, туго обволакивая грудную клетку. Стягивают руки к телу. Питаются магией, пульсируют, нагреваются. И тянут мужчину вниз, в густую жидкую почву, мечтая поглотить, забрать. Оставить Лиру одну.

Девушка вскрикивает, дрожит ужасом, судорожно поднимается, едва дыша от страха. И вдруг, сама от себя не ожидая, создаёт магию, яркий свет, прожигающий ветви, причинюящий им боль. И тогда они жалобно стекают назад, отпуская Хаортеза и прячась в траву побитыми щенками. Слышатся виноватое сопение. Лира смотрит на них строго и отважно, выпрямляется. Взгляд сухой, строгий.

— Я не разрешала его обижать настолько, — произносит безжизненно и устало. Голос звучит так, словно она не первый раз общается и приказывает, и не жертва сна, а вдруг является королевой и хозяйкой мира. — Я боюсь, что ты тут больше не в безопасности. Ты не нравишься сну. И я не имею сил контролировать его достаточно часто, чтобы обеспечивать её, — произносит, изучая взглядом. Выдыхает тяжёлый воздух и поправляет чёрное платье. — Твоя магия не ограничивает пробуждение? Ступай, я проснусь позже, потому что я, кажется, нашла то, что мне нужно спрятать дальше, чем оно запрятано сейчас, — смотрит вдаль, на солнце, тоскливо поднимающееся из-за горизонта. Щека горит красным.

[Хао'Ртез]

Манёвр с пощёчиной сработал. Не так, как задумывалось — но всё же сработал. Признаться, внезапный поворот сцены заставил Древнего остолбенеть, отвлекая от боли, что рвала внутренности на нити. Кожа потемнела до пепельной серости, покрылась трещинами и начала осыпаться, словно прах под дыханием ветра.

Он ошибся. Опять. В который уже раз. Вновь переоценил свои силы, почитая себя, если не владыкой реальности, то хотя бы властелином сна. Бог, ха... Пустое слово. Лишь тень от того, кем он тщится стать. Несмотря на надменные речи и показное равнодушие, в глубине своей сущности он — как ни парадоксально — искренне хотел помочь. Но полагал, что быть рядом и указывать путь — достаточно. Может, он был слишком жесток? Слишком вызывающ? И, быть может, именно это и привело их к подобному финалу.

Чёрный ей к лицу. Её белоснежные волосы, ниспадая по плечам и спине, создают поразительный контраст, будто свет и тьма сплелись в танце. И о чём он только думает?.. Девушка, похоже, полностью овладела сном и теми чудовищными образами, что в нём обитали. Услышав её слова о том, что ему пора — он хотел было возразить. Воскликнуть, что её решение неверно, что это не тот выход, который ей действительно нужен. Но горло уже обратилось в прах, и ни звука не вырвалось наружу. Чары теряли силу. А тело — продолжало рассыпаться в забвение.

Он кивнул. И в последний раз взглянул на неё. Не с насмешкой. Не с холодом. А... с жалостью?

Ноги подкосились, и в следующее мгновение тело развеялось в пыль, изгнанное прочь из сна, что наконец-то обрёл свою Хозяйку.


Он резко распахнул глаза.

Рука машинально метнулась к голове — боль в ней гудела, как колокол на вершине храма. Один за другим, образы врывались в сознание — отголоски поглощённых кошмаров. Пошатываясь, он добрался до стола, выдвинул ящик и начал рыться в поисках обезболивающего. С кошмарами он разберётся позже, когда восстановится резерв. Сейчас же — важнее унять эту раздирающую всё изнутри боль.

Пальцы нащупали флакон. Он на миг замер... и, помедлив, отшвырнул его прочь, вытаскивая другой — с морфием, куда крепче. Сжав пробку зубами, он вырвал её и выплюнул в сторону, жадно припав губами к горлышку. Глоток. Ещё. И ещё. Теперь — подождать несколько секунд. Тело становится мягким, почти воздушным. Голова... ясна. Почти. Нужно усилие, чтобы держать фокус, но боль уходит, словно растворяется в чёрной воде. Быть божеством приятно хотя бы тем, что можно не опасаться побочных эффектов.

Его взгляд упал на девушку, лежащую на полу. Он вздохнул тяжело, чуть ли не с отголоском старины, и, сложив руки в замок, опёрся на них лбом.

Где же он ошибся?

Где пересёк черту, за которой помощь превращается в насилие? Неужели он неверно оценил свою пациентку?.. Похоже, что да. Всё произошедшее станет предметом долгого, болезненного анализа. Вот только — зачем? Случай уникальный. И, после такой "терапии", вряд ли Лира вновь придёт к нему. Он даже не обидится, если она сделает из него врага. Хотя... если он действительно что-то понял о ней — такой исход крайне маловероятен.

Погружённый в мысли, он даже не заметил, как его аметистовый взгляд застыл на девушке. Он не просто смотрел — он вглядывался сквозь. Вглубь. Туда, где, возможно, таился ответ.

Где же он просчитался?..

[Лира]

Чужая кожа медленно уничтожается, разрушается, пеплом осыпается на жухлую почву. Лира смиренно смотрит. Она может увидеть, как рассыпается тело, и, стоит только ногам исчезнуть достаточно, как плоть рушится и превращается в прах. Всё уходит. Хаортеза больше нет. Наступает смущённая тишина. Девушка могла бы удивиться, как просто этот маг покидает сон, из которого ей не вырваться никакими силами. Она могла бы попросить забрать с собою или взмолиться, упасть на колени, коснуться исчезающего тела, постараться раствориться вместе с ним.

Но нет.
Это известно, что ей не так просто исчезнуть.

И если сон позволяет кому-то так просто уйти, это лишь для того, чтобы Лира до конца ощутила свою брошенность и одиночество. Она... привыкла. Рука тянется приобнять локоть, сухой взгляд касается раскрытой пасти сна — новое чудовище готово поглотить, принять в себя. Переместить в новую историю, от которой не будет так просто куда-то деться.

***

Алисия вздыхает. Мягкая чёрная масса постепенно облепляет бледное спящее тело художницы. Нечто тёмное, дикое, но ощутимое как артефакт, вылепляется вязкой жидкостью рядом, превращается в черноволосую девушку с внимательным алым взглядом. Алисия откидывает волосы движением головы. Смотрит едко на Хаортеза, затем опускает взгляд на спящую Лиру, понимая, что та слишком глубоко погружена в сон и вряд ли сейчас сможет очнуться. Её бы вернуть домой, укрыть одеялом, переместить в безопасное место. А не заставлять тут валяться.

— Даже не уложишь её в постель, мудак? — вопрос пронизан ядом и недовольством. Сглатывает руки, кивает на свою хозяйку, чтобы Хаортез что-то сделал. — Её уже не разбудить так просто. Она должна проснуться сама. Чем ты думал, погружая её в сон и оставляя одну? — внезапно гримаса искажается болью. Алисии ненавистно думать, что она ничего не может сейчас сделать, но очевидно – сейчас никто не может помочь Лире кроме неё самой.

— Ты сможешь её вернуть домой? Я не смогу её переместить своими силами, пока она в таком состоянии. Ей нужен покой и тепло, а не лежать на полу и не страдать. Ты хоть знал, что делал? — садится рядом со спящей девушкой, лежащей тихим котёнком. Алисия криво скалится, гладит личико хозяйки, чуть поправляет руки, чтобы той было удобнее спать. Внутри артефакта кипит злость и раздражение – почему Лира вот так просто позволяет с собою что-то делать? Почему так просто кому-то доверяет после всего, что было? А если она не проснётся? Что, если не сможет пережить эту историю и сон? Было так уже много раз, что беловолосая рассказывала о таких ужасных вещах, что Алисии оставалось только радоваться, что в последний миг хозяйке удавалось спастись. Но в это раз всё должно быть иначе. Лира стала сильнее, но не значит ли это, что сон может в ответ тоже измениться и преподнести иные сюрпризы? Сложно.

Но Алисия обещает себе – она будет верить. Она приподнимается, прогибается и встаёт ровно. Унюхивает, подобно волчице, магию, анализирует силу Хаортеза и бегло проводит взором по полкам, набитыми книгами и всякой дребеденью, которая, пожалуй, говорила о мужчине как об очень начитанном существе.

— И чего? Понравилось тебе в её сне? Прикольно, наверное, смотреть, как она страдает, — наступает на Хаортеза, прихватывая за грудки и, при возможности, вжимая в стол, чтобы подмять под себя и заставить слушаться.

[Хао'Ртез]

Лишь стоило на секунду прикрыть глаза, подпирая рукой голову, как появилась новая головная боль. Быстрый взгляд теомагией позволил понять — это артефакт класса "Компаньон". У него самого был такой же, но, к счастью, сейчас Тень спала, едва ли заинтересованная в происходящем. Хм, а его посох можно считать спутником? Наверное, всё же нет. Тот ведь не является автономным артефактом. И о чём он только сейчас думает?..

Компаньон же определённо была более "боевой", чем своя хозяйка. Сходу — оскорбления, фе. А как же познакомиться, узнать друг друга поближе? Хмыкнув, слегка опьянённый от влияния морфия, Хао рукой обвёл кабинет.

— Либо ты видишь где-то тут кровать, либо у тебя с глазами проблемы, — Хао перевёл взгляд на столешницу, где до сих пор лежала смета за месяц. Мда, многовато в этот раз ушло на алкоголь. Можно подумать, что у них не исследовательский институт, а кабак ордена Фортуны. Всё, с этого месяца вводим сухой за...

— Её уже не разбудить так просто. Она должна проснуться сама. Чем ты думал, погружая её в сон и оставляя одну?

— Хм. Пожалуй, ты права. Стоило оставить её с тобой в компании. Ой, подождите, а где же ты была? Сидела и ворчала, какой я мудак? — В груди Древнего появлялось раздражение. — Тебя там не было. Ты понятия не имеешь, что я там делал и как это делал. Не тебе меня судить, хтонов артефакт.

Глубоко вдохнув, Хао'ртез вновь облокотился на руку. Поворошив бумаги на столе, он вытащил следующую — закупка материалов из Некроделла. Они в последнее время подняли цену на руду. Может, узнать у Владык других источников, если они будут более сговорчивы в цене?

— Ты сможешь её вернуть домой? Я не смогу её переместить своими силами, пока она в таком состоянии. Ей нужен покой и тепло, а не лежать на полу и не страдать. Ты хоть знал, что делал? — Опять назойливое ворчание. Неужели она и Лире так мозг выедает? На её месте Хао бы давно развеял её магической пылью. Он сделал паузу, прежде чем ответить:

— Могу. Но не буду. Как просыпалась раньше — так и проснётся сейчас. А если не проснётся... Значит, так сошлись звёзды. — Холодный ответ сорвался с губ Хао даже грубее, чем он сам того ожидал. Но поправлять себя он не собирался. Ему была небезразлична судьба девушки. Была. Он увидел, что девица не планирует сражаться — она планирует бояться и прятаться от своих ужасов. Не ему винить её — он, как-никак, божественное создание. Ему ведом страх в столь редких случаях, что почти неведом вовсе.

— И чего? Понравилось тебе в её сне? Прикольно, наверное, смотреть, как она страдает.

Артефакт схватила Древнего за грудки и приподняла со стула, притягивая к себе и тем самым прижимая к столу. В иной ситуации его нутро уже зажглось бы ледяной яростью на того, кто посмел коснуться его, да ещё и в столь фривольной манере. Но сейчас он лишь усмехнулся в лицо компаньона, даже не пытаясь вырваться. Усмешка едва не переросла в смех, но после пары смешков Древний всё же себя сдержал.

— Какая же ты болтливая. Делаешь вид, что тебе не всё равно, но при этом всё, что ты можешь — это угрожать тем, кто пытается или пытался помочь.

Он вздохнул и одним движением вырвался из хватки артефакта. Сев обратно на стул, он прикрыл лицо руками и с силой потер, словно пытаясь снять с себя невидимую маску. После, встав, он попутно открыл ящик и достал колбочку с мутной жидкостью. Подойдя к лежащей на полу девушке, он встал на колени, откупорил склянку и набрал жидкость в рот. Склонившись, он одним движением подвинул подбородок Лиры, чтобы приоткрыть рот, и, прижавшись губами, выпустил жидкость изо рта. Отстранившись, он повернулся к компаньону и пожал плечами:

— Успокоительное. Поможет в моем плане.

Устроившись рядом, он, прикрыв глаза, в очередной раз тяжело вздохнул. Чтобы какой-то артефакт упрекал его в некомпетентности? Да ни за что. Теперь ему ничего не остаётся, кроме как выложиться на все сто. Найти этот хтонов источник и, наконец, избавить девицу от видений.

Погружаясь в сон, он медленно протянул ментальные нити к Лире. Стоит учитывать, что ассимиляция больше не пройдёт так гладко, как раньше. А следовательно, стоит подготовиться. Как? Разберёмся на месте.


В этот раз попадание в сон было гораздо быстрее. Мгновенно появившись в воздухе, он по привычке отряхнул пальто. В этот раз даже не пришлось менять форму — видимо, сон ещё не успел обновиться, чтобы сбросить настройки созданных ранее аватаров. Замечательные новости. Его истинная форма, так уж вышло, не располагает к доверию. Почему-то.

Быстрый осмотр — реальность сна всё же поменялась. Внизу, словно пасть неведомого чудища, разверзлась сама бездна. Ну что же, пора приступать к плану. Пускай ему и не хочется прибегать к этому шагу, но, кажется, другого выбора, чтобы спокойно поболтать без этих чёртовых видений, у них нет.

Беглый осмотр — а вот и девица. Стоит, обхватив собственный локоть, с лицом столь горьким, что невольно на языке появляется горечь. Надо же.

Тело вновь начало осыпаться. Начиная со ступней, трещины шли всё выше, превращая в пепел всё, чего касаются. Тц, всё же, как сон не забыл его образ, так и не забыл самого вторженца. А значит, следует торопиться. В одно мгновение оказавшись рядом с девушкой, он подмигнул и легко улыбнулся:

— Соскучилась? Надеюсь, что да. А теперь... Задержи дыхание.

Щелчок пальцев — рядом с ними открывается зеркало портала. Сильной хваткой притянув девицу, он другой рукой бесцеремонно толкает её в портал и, в последний раз оглянувшись на пейзаж чужого ужаса, скривился и ступил в портал следом.


Путешествие вышло коротким. Воронка перемещения закончилась быстрее. Неужели действительно влияет расстояние между телами? Интересно.

Место, в котором они оказались, было похоже на небольшую платформу в космосе. Темно-лилового оттенка, на ней было лишь несколько деталей — два, удобных даже на вид, кресла, а также небольшой журнальный столик с парочкой книг на нём. Впрочем, попытайся девушка потрогать хоть одну из книг — её рука прошла бы сквозь.

— Извини, я не настроил параметры своего сна под чужое присутствие, — из-за спины раздался голос Хао'ртеза. Он словно бы смотрел в пустоту, но взгляд его то и дело мелькал из стороны в сторону. Менялось не очень многое — звёзды становились ярче, невидимое освещение стало чуть более приглушённым, всё ещё позволяя видеть друг друга, но делая атмосферу более уютной.

Со вздохом облегчения Хао плюхнулся в одно из кресел, жестом указывая девушке занять второе.

— Добро пожаловать в моё подсознание. Признаться, я считал, что только гранд-мастера ментальной магии способны на такое, а потому рисковал выжечь оба наших сознания, делая овощами... Но этого не произошло, верно? — Он улыбнулся и склонил голову.

Взяв книгу с журнального столика, он быстро её пролистал и вслух зачитал:

— "...если сон позволяет кому-то так просто уйти, это лишь для того, чтобы Лира до конца ощутила свою брошенность и одиночество. Она... привыкла..." — Он задумчиво ещё раз вгляделся в строчку и постучал пальцем свободной руки по подбородку.

— Если кто-то ушёл, то это не значит, что он тебя бросил. Это может значить, что он отправился за подмогой. — Лёгкая улыбка вновь скользнула по его лицу. — А к одиночеству нельзя привыкнуть. Можно смириться, но привыкнуть — едва ли. Даже мне нужна компания, отчего я частенько играю в настольные игры с культистами. Хм... Расскажи мне о себе. Мы как-то прыгнули с места в карьер, но, полагаю, стоит попробовать другой подход. А пока мы общаемся — посмотрим, если твои кошмары преследуют твоё сознание или только тело. В случае же сознания... Мы больше не в твоём домике из сена. — Он помолчал пару секунд, после чего добавил: — без обид.