[Серкет]

Абберат / городишко подле вулкана / 5024 год

Кхат, Ройо

Circles I can't leave
Drown me as I weep
Sleep forever sleep
Take me to the deep

"[align=center

дисклеймер[/align]"]

Эпизод является игрой в прошлом и закрыт для вступления любых других персонажей. Если в данном эпизоде будут боевые элементы, я предпочту без системы боя.

[/quote]

[Джеки Браво]

— Да я вам точно говорю, под застывшей лавой нашли следы древней цивилизации! Это настоящий прорыв, бесценная древность!, — худой парень с топорщимися пшеничными волосами остервенело лупил кружкой по стойке, призывая других к внимаю.
  — Видит демиург, на всем Абберате единственная искомая древность — это твоя мамаша, — грубо прокомментировал слова то ли студента, то ли абитуриента Джеки, вызвав волну неровного хохота. Залившийся краской парень с силой в очередной раз ударил бокалом:
  — Мистер, вы говорите, что я дурак?
  — Нет. Только то, что ты несешь чушь и остальным мешаешь отдыхать.
  Джеки фыркнул и отвернулся. «Дурак» сызначала был оскорблением хуманов, которое прекрасно годится для того, чтобы бросить перчатку, но к решительным действиям не перейти. Он почти скучал по тому, как несколько тысяч лет назад этнархи почти благоговели над этим титулом. Удача воспринималась мгновенноживущими, как что-то естественное, принадлежащее всем, но недоступное личной узурпации. А не он ли сам когда-то создал ее такой, оставив шансы вольно гарцевать на полях вероятностей?
  Мелкий буян куда-то скинул с хмельными товарищами и Джеки со вздохом откинулся на кресле у низкого столика, на который в скорости опустился бокал с ледяным джином. Абберат ему никогда не нравился — уже много веков эта планета накачивалась оружием и технологиями, смущая интерес столичных. А небольшие городки, как этот, жили будто метаясь во времени — передовые диковинки весело сожительствовали с откровенным винтажом. И все жизни здесь было мало. Скорее так, она на вкус Джеки была слишком подвешенной. Тутошние пустоши не сильно уступали Цирконским, но сорвиголовы совсем были не те. Может это сказывалась метрополия этнархов. А может это была достаточно глубокая дыра, где можно забиться и поразмышлять всласть. Не Климбах, конечно, но все же у Изменяющего Ройо были стандарты.
  Многие ордены демиургов тщательно конспектировали и сохраняли для потомков деяния своих божественных патронов. Ройо же, напротив, почти оскорбительно игнорировал собственный культ — одно из лихи правил, по которым уже несколько тысячелетий шла их игра. Лучшим свидетельством хорошей работы для демиурга был мир вокруг и, признаться, он был в немалой степени доволен собой.
  Джеки аккуратно отпил джин.
  Всегда оставалось то, что нельзя доверить архивам. Да что там архивам, своим ближайшим сподвижникам. Он не заводил чемпионов, не взращивал пророков. Но все же находил тех, кому рассказывал. Тех, кто готов был — пусть и в своей манере — понять. Тень каждого и каждой из них он хоть сейчас был готов по памяти нарисовать в собственном воображении. Тех многих, кого он оставил и тех единиц, которые отвернулись от Удачи. Его это устраивало. Свою хронику Дурак, Танцующий на Поле Вероятностей в Короне Куриных Костей, должен был писать самостоятельно, пусть даже и в своей памяти.
  И все же это было нечестно.
  Джеки слишком много взял от хуманов и слишком долго бежал от божественного. Возможно лучше своих соплеменников он понимал горечь от собственных решений и разочарование в выборах, которые он совершил. И это умении манипулировать самой удачей! Меч без рукояти, чемодан без ручки. Шут без веселья.
  Музыканты наконец настроили свои инструменты и помещение заполнила музыка. Нежный, но тревожный эмбиент, сопровождаемый редким, но уверенным контрабасом. Джеки медленно расплылся в улыбке — идеальное сопровождение спокойным раздумьям, как по заказу. Отчасти так и было. На эту забытую богами планету его привела запись выступления прямо из этого бара. Старый, но крепкий, казалось он возник прежде самого города. Просторное здание было сложено из дерева, будто в насмешку близлежащему вулкану. Видно было, что хозяин любит свое дело: стойка была отполирована сотней упиравшихся в нее рук, а мебель была вырезана с изяществом и некоторым солидным щегольством.
  «Спасибо за прием, добрый человек, будут дни твои теплы, а ночи спокойны».
  Первые парочки — будто стесняясь — по углам и вдоль стен сплетались в медленные танцы, а Джеки заметил, что его бокал опустел. Ночь еще молода, а на его кресло никто не претендует — успеет еще насидеться. Поравнявшись со стойкой, демиург мягко опустил на нее свой стакан и жестом попросил барменшу снова его заполнить. Та поняла без слов. Симпатичная, рыжая. Говорят, такие особенно отмечены Удачей. Вздор — удача у всех одна. Не считая тех, кто отмечен лично Ройо, но едва ли кто-то из ныне живущих может похвастаться знакомством с этими давно уже глядящими в гробовую доску везунчиками.
  — А, милашка, слушай, — взяв свой бокал, Джеки обернулся к барменше, будто забыл что-то важное, — Тут доходяга распылялся про какие-то древние руины под лавой. Что скажешь, правда или надрался?

[Серкет]

Любовь Чингаева, Семён Куницын — 1000 лет

— Есть, но не про твою честь, — и почему из всех баров во всех мирах Кхат оказывается именно в этом? Это какая-то шутка демиурга? Она не удивится, если Дурак подкрутил что-то в небесных сферах, чтобы её снова и снова притягивало к нему.

  Да нет, бред, конечно же. Всему есть рациональное объяснение, никак не связанное c Ройо и этими его... штучками. Просто так вышло, что очередные раскопки на новом месте её привлекли. Просто так получилось, что Джеки вздумалось накидаться именно в этом баре. Это трагическое совпадение, а не удача. Хотя всё это — сплошные метафизические, эмпирические и прочие идеалистические проблемы. С Ройо никогда ничего нельзя знать наверняка. В каком-то смысле поэтому Кхат предпочитает просыпаться подальше от него.

  Кхат опускается на соседний барный стул, закидывает ногу на ногу и через плечо смотрит на Ройо. В какой момент взросления надо переставать удивляться внезапным встречам с бывшими? Наверное, это определяется степенью близости перед расставанием. Сегодняшняя встреча не первая после «дня икс» но всё же. Впрочем, Хати не испытывает неловкости, которая бы более чувствительную и возвышенную особу выгнала бы из заведения.

  — Я очень расстроюсь, если обнаружу, что ты снова сунул рыльце в мои пески.

  Кажется, это доставляет ему удовольствие. В этом вся беда с бывшими, с которыми сложно расстаться до конца. Ройо ей нравится, правда. Но вот беда — с ним совершенно невозможно и даже в каком-то смысле бесполезно строить «отношения». Кхат живёт долго, Дурак — ещё дольше. Она умрёт раньше, чем он. Да и они оба в достаточной степени устали от своего существования, чтобы сознательно ввязываться во что-то долгоиграющее.

  Ну да, она продолжает себя убеждать. И будет, пожалуй что, будет продолжать ещё какое-то время. Кхат — взрослая самостоятельная женщина, ей не то чтобы вообще нужен мужчина на постоянной основе. Это так глупо. В каком-то смысле она попала в ловушку хуманов, которые привлекают внимание кого-то вроде неё. Они слишком мало живут. Их тяжело терять. И Ройо будет тяжело, наверное, когда она вернётся в те пески, из которых вышла. И она, по этой же логике, слишком мало для него значит.

  И это мы не берём в размышление тот факт, что это он её обманул, а она-то была паинькой.

  — Милая, а вино у вас есть? — она опирается локотками о стойку и слегка запрокидывает голову назад. Рыжая девушка улыбается. Хати кивает, — красного сладкого бокальчик, потом второй.

  На танцполе медленно кружатся пары. Подумать только, какая глупость. В какой-то момент все эти существа, которых сейчас так многое объединяет, вернутся обратно в ничто, в свет среди звёзд. В какой-то момент за ними последует и Кхат, а Ройо останется. Может быть, это и не главная причина расставания, но когда живёшь долго, в какой-то момент начинаешь ощущать на губах привкус своей собственной смерти.

  — Ты это специально? — ей отлично известно, что Дурак тоже её не отпустил, — если да, то зря.

  Она цокает языком. Манерно отворачивает кудрявую голову. Он видел этот жест и это её меланхоличное настроение тысячу раз. Говорил тысячу глупостей, в которые было бы не грех поверить. Но Хати, к несчастью, не слишком романтична и достаточно пожила, чтобы позволить себе в них поверить. В этом-то и заключается вся мука их совместной истории — трагическое несовпадение темпераментов. Или наоборот. Ничего не понятно, отношения — всегда терра инкогнита, и исследовать её, опираясь на существо, которое испортило саму суть Кхат, та не собирается.

  Она не простила ему тот храм. Она не простила ему то, что ей снова пришлось идти и мстить копателям за осквернённые могилы. И да, та пощёчина была за дело. Не знай, что бесполезно, ещё бы навешала.

  И всё же он её тревожит. И всё же она иногда отводит глаза. Однажды станет легче, но, очевидно, не сегодня.

[Джеки Браво]

— Что дело Леди до чести Дурака?, — он не повернулся в ее сторону, но левая щека предательски запылала жаром воспоминаний. Подтаявший ледяной куб скатился со своего собрата, звонко ударившись о дно бокала.
  Худшее свойство вероятностей в самой их вероятностной природе. Шансов на то, что он встретит Кхат здесь, на краю света, было не особо много. Во всех мирах он мал, она — микрокскопична. И все же они здесь, в баре безымянного городишки, с любовью выстроенного в тени впечатляющего вулкана. Возможно с любовью не меньшей, чем когда-то тонкая связь между ними, выросшей под тиранией их собственных сущностей. В древних мономифах Ройо называли Изменяющим, но даже ему не под волю перетасовать случившиеся события. А их история — о, без сомнений! — уже случилась. Но какой автор не подумывает добавить к своему роману острый фельетон?
  — Или ты снова будешь утверждать свое право на пески каждой пустоши. Попытка сожрать больше, чем поместится всегда ведет к расстройству. Чаще всего желудочному, — он повернулся к ней, невысоко поднял свой бокал в приветствии и тут же поднял свои шутовские защитные стены. Когда-то ему хотелось верить, что он забудет ее, как какую-нибудь придурь демиурга. Но первовоплощенные помнят все, с первого дыхания мира.
  Кхат заказала вино и барменша с радостью выполнила заказ, слишком очевидно чувствуя себя лишней в этом разговоре. Ройо не мог ее обвинить, он и сам с фырканьем еще не ушел только из-за того... Он не мог сказать из-за чего. Они высказали друг другу многое в тот последний день, но бесконечно больше слов повисло в воздухе. Конечно, они виделись позже. Иногда с бледной надеждой, что им не плевать друг на друга. Иногда с дракой — а Ройо никогда не был любителем махать кулаками. А сегодня они просто неожиданно обнаружили друг в друге новое схожее чувство. Просто выпить и подумать о своем.
  И естественным образом история шутовства и песков рисковала сменить интригующее многоточие на пошлую точку.
  Демиург медленно оглядел Кхат. Сколько уже лет прошло? Он не задумывался об этом, память еще нежно удерживала разрыв во «вчера». Милая Хати — очаровавшая его женщина, которая и не стремилась, и не стала фаворитом Удачи. Как приятно с ней было отбросить божественное и с головой уйти в свою хуманскую личину. И так по-человечески было ощущать глухую боль в сердце, перемежающуюся острыми и яркими вспышками. Они никогда не говорили о любви, но интуитивно понимали что дарили друг другу. Но теперь это просто сказки пустынных народов.
  — Знаешь, меня всегда веселило, как хуманы радостно улыбаются удаче, игнорируя участие неудачи. Вот ты сейчас прямо как эти детишки, — Ройо щелкнул пальцами и жестом попросил снова наполнить его бокал, — Ты часть моей истории, я — твоей. Некоторые вещи равноценны, знаешь ли.
  Она знала о его сущности. А он знал, что обоюдоострым мечом его вечность висит над кратким мгновением их страсти. Творец был на редкость подлым мальчиком. Оставив миру Жизнь, Смерть и кучу прочего мусора, он не подарил наследующим миры Влюбленность. Все, что некогда происходило между ними, они создали сами. А потому это было особенно драгоценно.
  — А что же ты? Специально отправилась в задрипанную планетку, когда узнала, что местным сорвиголовам особенно везет?, — Ройо повернулся окончательно к Кхат и с вызовом уставился на нее. Случайности складывались, как и было задумано. Но не им, а цепочкой событий, к которым демиург не имел никакого отношения.  И все же только один ее взгляд воскрешал жгучее ощущение жара Харота.
  «Прекрати, Ройо. Просто путники, чьи дороги пересеклись. Хватит на нее пялиться».
  Но могли он? В другом месте, в другое время он наверняка бы узнал, что она на планете. Снарядил бы кампанию, с отрядом самых алчных ублюдков обнес бы каждое хранилище на много миль от предполагаемых раскопок. А она бы наверняка вздыхала от тяжкого труда и утирала выступившую испарину на лбу грязным рукавом. Но сейчас они будто оставили ненадолго свое предназначение, оставшись только самими собой. Госпожа песков и Дурак — в сущности, одно и то же, даже с первого взгляда не отличишь. Но Ройо с некоторой опаской чувствовал, что над ними больше на завис ехидный рок. Прикрыв глаза, он усмехнулся и раскрылся в широкой улыбке.
  Конечно чувствовал. Потому что тот меч окончательно перерубил «мы».
  — Здравствуй, Серкет-ханум бинт Булгар. Надеюсь не будет пошлостью сказать, что я не ожидал тебя тут увидеть, — сейчас бы вновь обнять ее, прижаться к непослушным кудрям. Жаль, что Хати и Джеки остались где-то совсем далеко, — Если ты не празднуешь свой титул старой девы, значит где-то тут завалялся курган или потерянный храм. Расскажешь или мне узнать самому?
  Боги знают о своем праве обладания каждым из миров. Мужчины же считают, что имеют право на женщину, которая в силу личных причин и пожеланий позволила коснуться себя. И только дуракам знакома тяга к невозможной фантазии, пусть даже осознавая всю глупость своего положения.
  Верно, Творец был подлым мальчиком. Но — чмок! — воздушный поцелуй чертяке, забывшему удачу и все сплетающиеся с нею надежды.

[Серкет]

Unloved — After Dinner

Она всегда находила его очаровательным — это его божественное «превосходство» и при этом ужимки мальчика с фермы. Подчёркнутое «я не пафосный, я не такой, как другие демиурги», демонстративное неприятие роскоши. Он так старался выдавать себя за того, кем не является, что Кхат по-своему трогали эти попытки — и она ему подыгрывала. Впрочем, всё это не более, чем спектакль, в котором у неё отнюдь не главная роль. Как максимум ей уготована сюжетная линия трагической невинной возлюбленной, которая умирает в середине пьесы, давая герою трамплин для развития. Но это если бы они были героями хорошей драмы, а всё, к чему прикасается Джеки, больше напоминает дешёвый водевиль.

  Он никогда не станет «обычным парнем», да и из эскапизма пора было бы вырасти. Пока они были вместе, Кхат была согласна потакать его причудам, делая вид, что они могут жить как нормальная смертная пара со своими бытовыми трудностями. Влюблённые женщины на многое готовы закрыть глаза, сколько бы мужчины не называли их жестокими впоследствии.

  — Последователей своих воспитывай, — вяло огрызнулась она. Вступать с Джеки в философскую полемику всегда было гиблым делом и никогда, соответственно, её не интересовало.

  Однажды он вырастет, научится слушать и слышать, но с Кхат довольно, накушалась. В этом-то и есть проблема бесконечной жизни — все, кто тебе возражает, рано или поздно умирают. Так какой тогда смысл к ним прислушиваться, если можно просто подождать? Для Джеки жизнь той же Серкет — затянувшееся мгновение. И сколько бы чутким он не пытался казаться, это всё изначально было фарсом. Всё отличие Кхат от других девочек-однодневок, которые однажды обнаруживали себя в постели Ройо, было в том, что она отказалась играть в его игру.

  И, может быть, поэтому у них ничего не получилось. Если бы она позволила себе забыть о том, что она в его жизни ненадолго. Если бы она позволила себе поверить в то, что Дурак в самом деле славный, и любит её такой, какая она есть. Но — нет. Не то чтобы ей это мешало любить его по-своему и разве можно было его не любить? Но эти отношения с самого начала были с червоточиной. И кто принёс её в себе — большой вопрос.

  — Сам, — она повела покатыми плечами и отпила из своего бокала, — я больше не собираюсь облегчать тебе жизнь.

  Возможно, это ошибка. До этого момента Дурак мог просто поиграться с мыслью о храме под вулканическим песком и отбросить её. Он же видел много древностей, верно? Теперь же нет. Найти то же, что и Кхат, будет для него чем-то важным. Не обязательно это обернётся очередной подлостью, но вероятность найти возле раскопа его улыбающуюся физиономию повышается в разы.

  Знаете, есть такая красивая легенда о том, как в древности демиург полюбил волшебницу. Она не хотела его и бежала на край света, превращаясь то в кобылицу, то в лису, то в лебедя. Кхат если и лебедь, то чёрный.

  — И что же тут делаешь ты? Ни за что не поверю, что ждёшь меня.

  Сколько раз они были в таких барах? Сколько раз он клал руку ей на колено? Сколько раз они возвращались «домой» вдвоём, и как сейчас выглядит то место? Что стало с её вещами, которые она там оставила? Кхат не из тех, кто возвращается, но... всегда есть «но», правильно? Воспоминания останутся с нами навсегда, это сама их суть. Воспоминания о пузырьке духов, о смятых простынях, о запахах, о том, как громко она смеялась. Но это только призраки, увы и ах. Со временем они превратятся в неясные тени, а потом исчезнут совсем. По крайней мере, ей хочется в это верить. Возможно, они не занозы в сердцах друг друга, а так, угол иголкой, болезненный, но проходящий.

  Обман, фаршированный ложью, под соусом из притворства.

  Она ставит бокал на стойку и грациозно тянется, словно пригревшаяся на солнце кошка, вознамерившаяся отправиться по своим кошачьим делам. Весь секрет, очевидно, в том, чтобы держаться от Ройо подольше.

[Джеки Браво]

— Воспитвал, прекрасно притом — поэтому они дураки, а не идиоты, — Ройо фыркнул и повернулся назад к стойке. Сложно найти более отверженных собственным божеством культистов, чем его Белые Маски.

  Это было нечестно. Каждому свобода давалась от рождения и до седин, но не демиургам. И ведь суть даже не в том, что первородные остались с последней искрой креации Творца и были вынуждены следовать собственному воплощенному кредо. Они были вечными — для решений и суждений не было ни рано, ни поздно. Для Кхат он был что-то навроде инвалида. Ройо хотелось думать, что он такой же путник на жизненном пути, как и все остальные. Но по сути был булыжником у тропинки, в тени которого можно передохнуть.

  Если вообще допустить, что воплощенная в физическом обличии энергия вообще считается «жизнью».

  — Да брось ты, Хати, — демиург устало выдохнул, прежде чем вновь отпить из своего бокала, — Иначе можно обмануться предположением, что эту жизнь ты облегчала.

  Свои демиурговские дела Ройо всегда держал — насколько умел — подальше от их отношений. Навроде школьника, который от мамки прячет пачку синтетических сигарет. Он мог бы предложить ей стать его эмиссаром, в равной степени дарить другим и добрую, и дурную удачи. Иногда он размышлял, могло ли это что-то изменить. Но у нее было свое дело и своя жизнь. И Ройо это уважал.

  Но естественным путем ему не было места в этой жизни. Казалось, сама мысль о том, что он сотни тысяч лет будет жить после нее оскорбляла ее... Честолюбие? Целостность? Как любой приличный ученый, она воздвигла крепость из фактов, гипотез и теорий. А потом беспощадным уравнением нашла кратчайший в нее путь. Если ей суждено в его жизни быть всего лишь мигом, почему бы сразу не прийти к финалу и не освободить немного времени для себя?

  Неожиданно демиург ощутил укол злобы к этой несносной девчонке. Верно, он бог! Миллиарды живых существ сейчас взывают к нему в тщетных попытках заслужить хотя бы взгляд Изменяющего Ройо. А он для нее, видите ли, оказался недостаточно низкородным, будто каким-то образом это саму ее ущемляло. И ведь Джеки отшвырнул от себя все божественное, выбрав жизнь на манер простых, но лихих хуманов. Даже его своеобразная смертность не была оправданием. Будто эту женщину удовлетворит только тогда, когда другой первородный склонится над его телом с намерением пожрать суть Удачи.

  — Ты слишком зациклена на себе, — «я слишком зациклен на тебе», — Это приятное и тихое место.

  О, Хати, ты очень коварная девочка. Кто еще может с таким естеством, поигрывая бокалом вина, предлагать умирающему в пустыне флягу с водой? Нетерпеливым жестом Ройо снова попросил наполнить его бокал. В чем-то госпожа песков, конечно, была права — от себя не убежишь. Демиург только сейчас начал ощущать, как алкоголь робко окутывает его где-то на задворках сознания.

  — Я прибыл сюда подумать. Мы на самом пороге очередного тысячелетия и даже Удаче нужно проверить карты в рукаве, — Джеки озорно улыбнулся рыжей девице, наполнившей снова его бокал джином — в этот раз другим, — Нам, простым людям, всегда следует прикинуть свои шансы. Иногда судьба прячется в совсем забытых местах.

  В чем-то это было правдой. Собратья Ройо охотно пользовались дарами Творца, но свою собственную демиург почитал за высшую драгоценность каждого из миров. А как он может самолично играться с тем, что бесценно? Когда-то, еще до воплощения хуманов, он объявил Шутовской Ход. Почти все Маски Белого Злата были истреблены, а сам он осознал, что везенье и несчастье являются по-настоящему страшным оружием. Возможно однажды он последует ее совету, перестанет бежать от себя. В Хати была не только страсть, в которой он готов был утонуть с головой. Не только скрежет беспощадного песка и благость прохлады оазиса. Она была свидетельством древнего обещания, которое дал себе Ройо. Миры были созданы и воплощены по задумкам Творца — демиургам следовало сложить свои инструменты и уйти. Интересно, догадывалась ли она хоть иногда, насколько сильнее он чувствует свою противоестественность и чуждость? Едва ли это имело значения. Она была достаточно собрана и умна, чтобы красное всегда оставалось красным. Как и Дурак — Дураком.

  — Кажется, сейчас или почти сейчас самое время сказать, что я скучал по тебе. А для тебя время резко отрезать, что мы все обсудили и не для всех время идет по кругу, — Джеки снова повернулся к ней. Все они играли пьесу, написанную задолго до их рождения. Интрига была только в том, какую вариацию сегодня поставят на подмостках, — Я скучал, Хати.

[Серкет]

George Gershwin — Summertime

  Неожиданно ей стало ясно, ясно как божий день — да Джеки же тоже страдает. В самом деле. Без дураков, да не звучит это как оксюморон. Он, конечно, бессмертный демиург и всё такое, но он же тоже что-то чувствует. Наверное. Может быть. Какие-то отголоски обычных людских переживаний в нём точно ещё остались. И они сейчас отражались у него на лице. Кхат это, пожалуй что, порадовало. Каждой женщине хочется ощутить эмоциональное превосходство. Это такой азарт охотника, мол, ах какая я молодец, попала белочке в глаз. Но вместе с этим кое-что было не так. Хати ведь не злая и страдания близкого... ну, обобщим, человека, удовольствия ей не доставляют.

  Иногда ей кажется, что она и правда сделала глупость, когда порвала с ним. Храмов много, а счастливые отношения — штука единичная. И да, она знала, с кем связывается. Знала, что при самом приятном исходе пробудет с ним свои оставшиеся годы. Та, прошлая Кхат, на всё это подписалась вполне сознательно. Но дело было не в храме и не в вечности. Дело было в поганом характере Ройо. Он наплевал на её просьбу, на то, что было ей важно, поступил очень подло. Можно ли было потерпеть? Пожалуй. И множество других девочек и правда потерпели были и устроили себе по-божественному счастливую жизнь. Но Хати всегда была слишком умненькой и слишком свободолюбивой.

  Какое-то время она молча обдумывала услышанное. Джеки скучал. Наверное. Верить Дураку — себя не уважать, но госпожа песков знает его как облупленного. Он может переигрывать. Может приукрашивать, возводить в степень и умножать, но врать ей — не-а. Он и про те руины не соврал. Просто стоял на своём. Конечно, сделанного и сказанного не воротишь, сходиться с бывшими — последнее дело, ну, хотя бы потому, что Ройо продолжает упражняться на ней в красноречии. Но ей стоит быть помягче. Всегда стоило. Ни к чему постоянно изображать из себя разъярённую деву-воительницу.

  — Потанцуем? — в этом вся Кхат. Джеки тоже отлично в ней разбирается и вполне может понять, что произвёл в ней очередной тектонический сдвиг. Но пошлая вербальность это для кого-то попроще. Для кого-то с более понятным характером, с более гибкой системой морали. Кхат никогда не относила себя к «простым». И заявляла об этом всеми доступными способами. Ввязывалась в авантюры, не терпела посягательств на личное пространство и избегала всяких там «выяснений отношений». С ней тяжело, но Ройо справлялся. Вернее, ему даже не приходилось прикладывать каких-то особенных усилий, он словно бы ничего не замечал. Разбила вазу? Ладно. Заявилась домой без предупреждения? Славно, ехать за тобой не надо. Не хочешь вылезать из постели? Чудесно, у нас всё время мира.

  И да, она тоже по нему скучает. Но у нас тут филиал «Гордости и предубеждений», в которых Кхат, к несчастью, несносный мистер Дарси, который придумал себе оскорбительную теорию и очень в неё верит. Но вы же знаете, как там у них всё было. Правда, своё поместье с портретами, балами и выводком ребятишек (поднимаем ставки, дорогой?) Ройо упустил. Променял, в сущности, непонятно на что. Вот, нашла коса на камень.

  Но потанцевать — это же просто потанцевать, верно? Хати хочется положить голову ему на плечо и на какое-то время почувствовать себя... не то чтобы цельной, не то чтобы закружённой заботой, а просто спокойной. Ну, знаете, это тёплое состояние покоя, которое тебе не обязательно что-то кому-то доказывать, за что-то сражаться и всё в таком духе. В качестве разовой акции, разумеется.

  Сколько ещё будет этих «разовых акций»? Сколько ещё они будут прыскать ядом, сталкиваясь в замкнутом пространстве? Общие друзья (а у них есть и такие) говорят, что это беда «слишком хорошей химии». Пока не случится чего-то действительно ужасного, они с Джеки так и будут болтаться в зоне турбулентности. Ну, или пока Хати не перерастёт стадию отрицания.

  Слишком много рассуждений, слишком мало танцев.

  — Или мне найти кого-то помоложе?

[Джеки Браво]

— Хочешь поручить дело мужчины мальчишке?, — Ройо аккуратно провел пальцем по граненой поверхности бокала. Вот уж верно, пустынная буря. Иногда должны пройти часы — а иногда и годы —  прежде чем ситуация, настроение, положение звезд на небосводе, строки в песне сойдутся в причудливую композицию. Одну из тех немногих, когда они почти готовы терпеть друг друга. Почти. На деле их близость не имела ничего общего ни с взаимным терпением, ни с какой-то очаровательностью. Ройо нравилось думать, что они просто были — вот так, вместе. Будто какое-то объяснение могло нарушить эту и без того хрупкую связь.

  «Разве мы уже не танцуем, Хати?»

  Будто по заказу в зале приглушили свет, а музыка заиграла переливами свежих нот, призывая публику к медленным танцам. Демиург допил джин и с силой опустил бокал на стойку, плюхнув рядом видавшую виды шляпу. Не успели еще парочки сообразить в какую сторону качнулся ритм, как Ройо с гордостью вел Хат к центру зала, всем своим видом демонстрируя, что это его женщина. В своем воплощении он выглядел высоким мужчиной крепкого телосложения, но с первого же шага не давал редким зрителям усомниться — он прекрасный танцор, если не великолепный. Она бы сказала, что он снова выделывается. Или с фырканьем отметила его выпендреж. Первородный не наследовал земли, не стяжал корон. Но кое-что Ройо оставил для себя. В конце концов, он — возлюбленный самой сути Удачи.

  Невозможно было забыть кем была Хати. И дело даже не в том, что теперь профессор носила сомнительной чести титул «бывшей» божества. Она была госпожой песков задолго до того, как повстречала Ройо. И Дурак никогда не забывал об этом. Даже сейчас, нежно обхватив ее талию и прижав к себе, он никогда бы не коснулся ее так, как она бы не позволила. Никогда бы не повел невинный танец так, чтобы это могло ее оскорбить. Там, в далеких дюнах Харота, она была полноправной властительницей. Должен ли бог равнять себя с природным защитником отдаленной планеты? Спросите, кому возносят свои мольбы гибнущие в пустыне. Можете быть уверены, ни одного имени демиурга там не прозвучит.

  И от того казалась особенно отвратительной та история с храмом. Хати была уверена, что Ройо предал ее доверие. Ройо же, в свою очередь, был уверен, что если карты сданы — это уже судьба. Конечно, он сыграл свою роль, но лишь в качестве катализатора определенных событий. Но время вспять уже не повернется. Никогда он уже не сможет толпу авантюристов лишить удачи, обрекая на медленную гибель под палящим солнцем. Никогда не уронит на колени идиотов, дерзнувших на самое немыслимое святотатство в песках Харота. И, конечно, никогда уже не найдет нужных слов.

  Да и существуют ли они? Госпожа милостива к молящим. Но к нанесшим оскорбление — никогда.

  — Совсем не похоже на то танго в Астре, — Ройо ловко развернул Кхат и снова прижал ближе, — Помнишь ту ночь?

  Не-е-ет, нет. Нет. Разумеется, никаких вторых шансов. Она не позволит себе дрогнуть, а он не сядет снова за тот стол, где подчистую проигрался. Едва уловимый аромат пронесшихся мимо непослушных кудрей, мягкость когда-то таких нежных ладоней, тепло тела, робко пробивающееся через ворох одежды — вот и все на что он может сейчас рассчитывать. Сейчас. Верно, он вечный. А она нет. Поэтому едва ли Хати когда-нибудь поймет, что его настоящая жизнь складывалась из таких драгоценных мгновений, будоражащих воспоминания и наполняющих лимб нескончаемой жизни теплом. Но и госпожа песков была не проста. Пусть даже Ройо и слишком усердствовал в романтизации бывшей любовницы. Старый фокус; как и дорогой алкоголь, демиург предпочитал не смешивать собственные воплощения, строго отделив каждому место в своей жизни. Шут точно нашел бы слова для многочасовых рассуждений, как губительны — притом для обоих — их отношения. И в нелепых загадках выдал по меньшей мере с десяток довольно мрачных знамений. Леди Удача вряд ли бы распалялась, ведь Кхат было не видать места фаворита. А для таких резюме до обидного кратко: «кучерявая стерва».

  Музыка стихла. Задержав в своих руках Хати чуть дольше, чем того требовали приличия, Ройо наконец ее выпустил и сделал полшага назад. Учтиво поклонился своей напарнице — так завершают танец хорошие друзья. Жаль, что оба они дружили отвратно.

  — Моложе не стану, но ты знаешь — я могу всю ночь продолжать, — в глазах сверкнул привычный блеск Дурака, зажатого между удачей и несчастьем, — Если Серкет-ханум угодно, я бы попросил ее подарить мне еще один танец, прежде чем что-то перепадет юнцам.

[Серкет]

Sir Chloe — Animal

  Любила ли она Джеки? Было ли вообще между ними то самое «нечто», магия, химия, бабочки? Кхат никогда не узнает ответ на этот вопрос. Да и вряд ли он, этот самый ответ, существует. Они просто были схожего склада характера и смотрели мир как минимум в одну сторону, если не одинаково. Слишком много мозгов, слишком много упорства, слишком много своеобразной подгнивающей с одного бочка романтики. Госпоже песков не нужны мягкие игрушки и песни под окнами под гитару. Ей нужна свобода, нужна битая посуда и споры до хрипоты. Ей нужна была местечковая драма и неизведанные пустоши, нужно было постоянное заигрывание если не с самой судьбой, то хотя бы с её младшим братом. Что нужно было Джеки? Наверное, кто-то с таким независимым характером как у неё. Кто ещё сможет назвать бога удачи козлом и придурком, кто будет сбегать из его постели и незаметно исчезать из его жизни, оставлять только полунамёки на следующую встречу?

  — Не начинай, я уже не в том возрасте, чтобы повторять эти акробатические этюды на таком бревне, как ты, — будь у Хати строгий традиционный отец, он сказал бы, что с таким характером она никогда не выйдет замуж. Она и не стремилась. Зачем ей, королеве, супруг? Чтобы посадить его на унизительную должность принца-консорта? По той же логике — зачем постоянная пара богу? Чтобы доводить объекты его внимания до безумия? Нет уж, увольте, в мире великое множество других дел вроде новых раскопов, старых музеев и прочих радостей, на которые можно потратить остаток отнюдь не бессмертной жизни.

  Кхат отлично танцует — под стать партнёру. Иссиня-чёрная юбка вьётся вокруг его ног. Тёмные кудри касаются плеча, маленькая ладонь аккуратно, как влитая, лежит на его плече. Они такие идеальные, что хоть картину пиши да продавай на фотостоках. Но, всё же, нет. Знаете, так богачки и аристократки примеряют дизайнерские платья. Вроде бы, всё хорошо, твой размер, твой фасон, идеальная посадка — но нет, не лежит душа. Ты, вроде бы, можешь его себе позволить, но не то чтобы не хочешь — оно тебе, в сущности, не нужно.

  Множество других кудрявых красоток готовы будут на многое ради Дурака, но у Кхат есть кое-что получше. У Кхат есть она сама. Вся трагедия их союза была в том, что поодиночке они больше, чем вдвоём. Наверное. Никогда ведь не знаешь наверняка. Кхат прикрывает глаза. Он пахнет по-старому, без примеси новых драм, он двигается по-старому и ей ничего не стоит представить счастливую ночь на его корабле — с бутылкой вина, россыпью звёзд и долгими разговорами.

  И всё же нет. Рано или поздно они вернутся в ту самую точку конфликта — Ройо снова её предаст и сделает вид, что она взбесилась из-за ерунды. А Кхат снова вспылит, и это будет настолько ужасно, что никакой примирительный секс не поможет. Поэтому не надо, не стоит тешить себя надеждами на то, что вот в этот раз всё у них будет как надо. Не будет, не стоит и пытаться.

  Что не отменяет того факта, что Ройо — неотъемлемая часть её истории и таковой и останется. Кхат с неожиданной нежностью улыбнулась, кивнув Дураку. На короткое мгновение её можно было вообразить славной утренней Хати, которая, завёрнутая в одеяло, дует на чашку какао.

  — Ты сильно переоцениваешь местную публику, дорогой, — мираж пропадает, и она снова королева песков, язвительная и непокорная, — на танго не рассчитывай. Но если хочешь попросить — попроси, и я подумаю.

  Странный вечер. Дело ли в том, что Хати соскучилась? Или в том, что даже дерзким небожительницам хочется просто кружиться, кружиться, кружиться в танце? Хати, пожалуй что, не хочется анализировать. И так слишком много лишних мыслей, от них на лбу будут морщинки.

  В конце-то концов, она взрослая женщина и может закончить всё это в любой момент. В конце-то концов, она отлично знает, что всё это — иллюзия, вредное лакомство вроде коробки шоколадных конфет поздно вечером. А если осознаёшь, значит, можешь позволить себе чуть-чуть поиграть в беспечность.

  Завтра она убежит в пески, а он отправится по своим божественным делам карать и миловать, даровать и отбирать, так почему бы не сыграть в декаданс, не сплясать на костях былого расположения?

[Джеки Браво]

Дурак широко улыбнулся. Она оставалась собой, все той Кхат — милой Хати — беспощадной и незыблемой, как пески породивших ее Харота. Верно, демиург был одним из тех, кто помогал породить этот мир; но такие, как госпожа, приводили его в движение и подчиняли своей воле. Кто знает, может ей откроется однажды истина, которую когда-то скрупулезно записал орден Ройо. Сама его природа была слишком титанически огромна, чтобы предполагать будто он движется, что-то решает и меняет. Как и сама удача, демиург был константой для каждого из миров. Она одна что-то решала.

  А если отбросить первородную высокопарность, то в сущности выходит настоящий анекдот. Конечно же она решает, кто еще? Не она ли с силой залепила ему пощечину и пожелала запихать в задницу все игральные кости мира, пока в рядом шестерками не выстроятся?

  — Я, может, и бревно, но как тебе весело было сплавляться на нем, каждый сучок запомнила.

  Музыканты сделали паузу, а Ройо поймал эту заминку для того, чтобы обновить напитки и вернуться к своему партнеру по танцам. Из центра зала они и не думали уходить, зачем? Остальные уже смирились со своей ролью солистов, а им — будто в дрянном мюзикле — еще предстоит спеть центральный в представлении дуэт. Ройо пригубил джин и протянул Кхат бокал с вином:

  — Брось, даже эти доходяги заслуживают шанс. Если удаче будет угодно, — демиург протянул ладонь и легким движением уложил выбившуюся прядку госпожи песков за круглое ушко; верный прием — левой рукой пощечину идеальной силы и звона на его щеку не накинуть. Оставался риск обнаружить свое лицо в вылитом вине, но не играют только подлецы и трусы — Дурак всегда возьмет карты, — Понимаю твое желание оставить местным хоть крупицу самоуважения — никакого танго.

  Было в этом что-то бесконечно очаровательное. После разрыва — технически — они стали никем друг для друга, просто лицами из толпы. И все же, до чего идеальными деталями одной мозаики они были. И дело не в смятых постелях или ослепительной, как молния, страсти. Даже не в совместном изучении древних символов за завтраком в небольших и светлых апартаментах.

  Они слишком долго пробыли вместе и в деталях изучали повадки своей жертвы, будто умелые охотники. Можно бесконечно гордо вздергивать нос, кричать гневно: «Нет!» и осыпать не такого боевитого Ройо сотней пощечин, но это не изменит простого факта. Им удобно друг с другом. Звучит довольно оскорбительно, если вспомнить какой дикий romantique был у них совсем недавно, но истина вообще редко щадит чьи-то чувства. Но стоит взглянуть в другой стороны. Разве просто найти человека, с которым возможно в комфорте и спокойствии провести один недолгий вечер? Особенно если это настолько чужой человек.

  О, они были идеальны! Жаль, что только порознь.

  Ройо стукнул своим стаканом о поднос проносящейся мимо официантки и бросил нетерпеливый взгляд на музыкантов. Он не мог знать какую мелодию они сыграют следующей, но прекрасно знал какую хотел услышать. Еще одна хитрость — не желай невозможного, и сразу это получишь.

  — Знаешь, Хати, а ведь я ощущаю себя настоящим дураком — даже по моим меркам, — Ройо прикрыл глаза и улыбнулся. Первой вступила гитара, снова угадал, — Я бы дьячком до утра распинался, но ты права — тебя ужасно расстроит, если я снова тебе в песок рыльце суну. Раз уж мы оба здесь, почему и не заняться тем, чем хочется тебе?

  Другие инструменты подхватили мелодию. Пусть и весьма откровенный, это был быстрый танец для тех, кто не боится кружащихся юбок и батарейного стука каблуками о деревянный пол. Она должна была узнать мотив. Много слишком ласковых для правды было слов после того танца. Там, на Цирконе, где Джеки хотел поближе познакомить Кхат с нравами так полюбившихся ему хуманов. Еще один драгоценный осколок — приятная ночь для ее жизни и краткий миг для его вечности. Она помогала ему играться в простого смертного — что же, в эту игру могут играть двое, и он ответит любезностью на любезность. Останется всего лишь приятным незнакомцем, с которым можно недурно натанцеваться, прежде чем на утро вернуться к своей привычной рутине.

  К тому же, Хати вновь была права. Местную публику не то что недооценивать, оценивать вовсе не стоило. И нет никаких причин не помочь прекрасной незнакомке получить партнера по танцу, достойного ее умений.

  — Смею ли я надеяться, что Серкет-ханум, дщерь зенитного солнца Харота и госпожа песков, почтит скромного поклонника танцем?, — чуть склонившись, Ройо протянул руку открытой ладонью к Кхат.

  «Никакого шутовства или заигрываний с судьбой, Хати. Просто танец».

  В кои-то веки Ройо был искренен. И зафиксирован среди вечного жонглирования вероятностями и шансами — сейчас он просто мужчина, приглашающий к танцу привлекательную женщину. Он заперся от удачи и на краткий миг оказался по-настоящему близким к тому, чтобы быть всего лишь смертным, ожидающим ответа.

  Всего лишь еще один выход на бис, еще один последний раз — их у них уже было достаточно. Острых, как неизбежность оставить в покое друг друга и неизбежных, как острое аччелерандо того, что когда-то было между ними.

[Серкет]

Иногда Кхат задавалась вопросом — а что вообще это было? Как её угораздило спутаться с богом удачи и привязаться к нему настолько, чтобы прожить с Джеки... ну, какое-то существенное время. Он пусть думает и чувствует что ему хочется, но Хати слишком старая, чтобы заниматься самообманом — она его любила. Или любит. В этом возрасте нет особенной разницы. Любить можно по-разному и по-разному не прощать. Ей хорошо с Ройо, он знает её привычки, он понимает её образ мысли, но с ним есть фундаментальная проблема — его божественная сущность и божественные же привычки всегда будут выше человеческих привязанностей. Он может корчить из себя рубаху-парня и ходить хоть босиком по зелёной травке, но он бог и думает по-божественному. Это не значит, что Кхат его не любит и что осознание его природы навсегда отвернуло её от Джеки, нет. Просто в какой-то момент всё стало немного иначе, повернулось другой стороной.

  С переменами можно жить. Хати знает об этом не понаслышке.

  — С кем танцевать решаю я, а не удача, — она поджимает губы, но не от того, что он посмел снова прикоснуться к её волосам, — тебе ли не знать?

  Вот оно, фундаментальное различие. Хати считает, что человек (ну, условно, уж простите) сам творец своего счастья, сам способен решать и уж тем более распоряжаться телом, делом и мыслью. Джеки с этим не согласен. Он живёт среди полей вероятности, сияющих и манящих. В его мире с небес падают игральные кости, задорно крутясь и подпрыгивая. Ему даже в голову не приходит, что, если стукнуть кулаком по столу, они упадут как надо. Поэтому с ним сложно. Добавьте к этому типичную мужскую лень и нежелание существовать в какой-никакой, а динамике.

  Хати пьёт вино и смотрит на этого мужчину — её мужчину, каким неизбежно остаётся каждый «хороший бывший». Правда, тут теперь напрашивается фундаментальный вопрос — а бывший ли он, в таком случае, вообще. Да, она не готова жить с ним на постоянной основе, не готова быть той влюблённой дурочкой, которая дома, напевая себе под нос, стряпает национальные блюда, но... В общем, добро пожаловать в мир статуса «всё сложно».

  — Ой, с каких пор тебе есть дело до моих желаний? — она огрызается очень вяло. Все знают, что она может лучше. Но она расслабилась. На женщин красивые мужчины с хорошими манерами всегда действуют расслабляюще. Хотела устроить концерт? Устраивай его как можно раньше, чтобы его чары не превратили твой мозг в желе. А если упустила момент — ну всё, киса, развлекайся.

  А Ройо продолжает корчить из себя обаятельного шута. Если задуматься, то в этой ипостаси он нравится ей даже меньше. По скромному мнению Хати, ему больше идёт не широкая улыбка, а то неуловимо-сосредоточенное выражение, которое бывало у него, когда госпожа песков пыталась втолковать ему что-то о местных традициях. Но и смеющимся повесой он диво как хорош.

  — Не переигрывай, умоляю, — Хати закатывает глаза, Хати неглядя отдаёт взявшемуся из небытия и тут же в него исчезнувшего официанту, — это просто танцы. И ты всё ещё плохо выговариваешь этот звук. Попробуй ещё на досуге.

  И, несмотря на всё своё элементальное высокомерие, она улыбается. Серкет щёлкает каблучками, вскидывает руки, вертится и подхватывает юбки. И на какое-то время они оба замолкают, стараясь не отставать друг от друга. Это никогда не было и не будет просто танцем. Не между этими двумя, которые так старательно обманывают в первую очередь себя.

  — Пойдём, проводишь меня до корпуса, — Хати беззаботно толкает его бедром, — если будешь хорошим мальчиком, я, так и быть, расскажу, что мы здесь ищем.

Всё равно узнает, так лучше уж от неё, верно? Она подаст ему историю местных руин под нужным соусом, да и к тому же нет в них ничего такого, ничего важного для ищущих наживу людей и нелюдей.

[Джеки Браво]

Где же ты была эти месяцы?

  Самая необычная парочка этого бара на отшибе крутилась в пляске так, будто других не существовало — другие, однако, по этому поводу никаких неудобств не испытывали и со смирением принимали роль не слишком цветастых декораций. Нельзя было даже доподлинно увериться, кто их них действительно ведет — и демиург, и дева песков верховодили ровно настолько, насколько хватало стремления и внутреннего чувства меры. Словом, в той динамике и и с таким жаром, что уже на второй минуте любой хуман бы запротестовал. Короткое мгновение, маленькая обманчивая иллюзия о том, что они еще вместе.

  — Видимо понадобится немало танцев, чтобы я наконец понял, как правильно.

  И все закончилось так же быстро, как и началось. Ни один танец не длится вечно — этот не был исключением. Ройо почти с сожалением выпустил из рук Кхат, а иллюзия рассеялась; они снова были всего лишь Дураком и госпожой. И все же, как удивительно. Сюда он прибыл для того, чтобы в спокойной атмосфере обдумать последние годы, если не десятилетия. Так сказать, синхронизировать собственную бытность со стремительным дыханием мира. А встретил ту, рядом с которой думать совершенно не хочется. И уж точно не хочется заигрывать с судьбой — за эту рулетку Хати уж точно садиться не собиралась.
Стоит отдать ей должное. Она неукоснительно придерживалась своего статуса «бывшей», находя маленькие и приятные лазейки с ловкостью Цирконского адвоката.

  — Кампус? Так вот что там отгрохали, — Ройо проследил взглядом за точно-не-своей-женщиной, толко чудом не погадив ее по бедру, — Не повезло — я уж думал очередная оружейная лаборатория.

  Расплатившись и с сожалением взглянув на музыкантов, демиург поспешил на выход. Где-то в глубине души он ощутил легкий укол горечи о скором расстоянии. Чувство, которое он с таким трудом в себе воспитал. Кхат с таким усердием носилась с его божественностью, что поди ни разу и не задумалась — а какого это, не мимикрировать под чужие эмоции, а по-настоящему ощущать. Как первородный, он прекрасно чувствовал собственные олицетворения. Но это совсем не то же самое, что быть простым смертным.

  С кем-то, чья судьба после собственной смерти не так сильно будет беспокоить Госпожу Песков.

  Ройо надел свою старую шляпу и лихо сдвинул набекрень. Наверное, он должен быть благодарен — это своего рода забота. Несомненно, после десяток и сотен лет он бы скучал по ней, вздыхал бы на стойке какого-нибудь бара. Может даже вот этого, на Абберате. Правда, это странно бьется  желанием подарить разрывом ему немало сомнительной приятности часов авансом. А может ей просто была противна сама мысль, что кто-то после нее получит такое солнышко, как Ройо.

  — Чудная ночка для прогулки. И пыль от старой лавы совсем улеглась, — демиург предложил своей спутнице руку. Без сальности — сугубо из чувства учтивости, — Во-о-он тот кампус, верно?

  Идти было прилично. Ройо успел одним глазком оглядеть городишко и знал, что стоит неровному строю домиков остаться позади, как дорога тут же придет в негодность. Если вообще эти прогулочные аллеи можно считать дорогой. Город стоял на столетия назад разлившейся лавы, а потому фундаменты плясали не Алькорских козочек. Ройо глянул на свою спутницу и тепло улыбнулся той.

  О, Творец, он действительно был дураком. И совсем не в том смысле, котором ему хотелось. Впервые за долгое время он оказался рядом с женщиной, которую по-своему любил. Помнил каждую ее родинку, запах волос и даже звук уверенного шага. А все, на что его хватает — это бросать ничего не значащие фразы, будто они размягчали походные галеты в кружках с кофе за завтраком на раскопках. Ее бы ласкать, прижать к себе и ненадолго снова украсть чувство простой человеческой — если уместно — жизни. Какая в сущности глупость, неужели они правда готовы отказаться от всего что было из-за каких-то руин?

  Но для нее это не были какие-то руины. И тот факт, что она не была для него какой-то женщиной ничего не менял.

  — Знаешь, а ведь это так легко. Идти рядом, я имею ввиду, а не скандалить. Я столько раз думал как все могло обернуться иначе. Ну, если бы мы не разбежались, — Ройо тряхнул головой, будто показывая: а, ерунда, это я так, о всяком. Он не думал, он видел миллионы вариантов развития их отношений. И к куда большему количеству даже не прикасался, позволяя себе хотя бы надежду на то, что все пойдет иначе. Как, например, эта встреча — он ее не ожидал.

  Танец подошел к концу и начинался тот пошлый момент, когда они снова расстаются. Навсегда ли, на время — а это так важно? Вместе-то они сейчас, в это мгновение. Ройо вновь ощутил всю тяжесть своего положения. Спасибо, милая Хати, ненадолго ты смогла отвлечь Дурака от игрушек, оставленных Творцом. Как сладкое послевкусие сна, который развеется при первых звуках кофемашины. Иногда не Ройо, но Джеки Браво думал — а что вообще в этой божественности такого, если женщина с легкостью перебивает ставку? Но Кхат не была простой женщиной. Единственной такой во всем мире? Это пахло романтичными визуальными голограммами для пубертатных уродцев. И все же Ройо знал, что для него она именно такая, даже если он и сам все это себе надумал. А ради кого еще, скажите на милость, готов он был бы отбросить вот это вот всякое божественное? Только ради Хати. Вряд ли бы ее впечатлили такие откровения. Тяжело ценить подобные жертвы, если знаешь, что для тебя они на всю жизнь, а для другого — до твоей гробовой доски.

  И все же он отдал ей что-то такое, более личное, чем общее полотенце или зубные щетки в одном стакане. Он подарил ей крупицу своего сердца. И какая разница, если он сам же его воплотил в соответствии с собственными представлениями о хуманской любви?

  — Знаешь, последние несколько минут ни одному шулеру, вору или пирату не повезло. Как считаешь, я уже достаточно хороший мальчик? В Цирконском суде сказали бы, что даже лучший, — поезд отправляется со станции «Человечность», советуем пристегнуться. Всё кончено — прям вот так она тогда и сказала. Ненадолго они забылись в общем прошлом, но пора возвращаться к самим себе — плутоватому божеству и повелевающей песками академику.

  А как в этот раз распорядиться ее руинами он решит после. Может, покажет почему настолько стремно в мифах описывают ревнующих демиургов — даже если ревновать к развалинам глупо. А может от чистого сердца поделиться с ней крупицей той самой божественной удачи. Человеком рядом она ему быть не позволяет, так что же? Творец лично выдал ему лучшие крапленые карты.

[Серкет]

Fleetwood Mac – The Chain

Если кто и изображает из себя смешного обычного человечка, так это Кхат, а никак не Ройо. Ему нравилось делать это напоказ, заявляя всему миру, мол, смотрите! у меня, как у обычного хумана, есть бывшая! дом! я весь такой переживаю кризис среднего возраста! Это всё очень мило, но у Хати есть работа, которую надо делать, артефакты, которые надо искать, и студенты, которых надо учить. У неё, наверное, нет времени разыгрывать третье дерево в правом углу в театральной постановке «Человеческая жизнь бога Удачи».

  — Никаких оружейных лабораторий возле исторических объектов, у нас с этим строго, — у нас это часто значит «лично у неё», потому что она не любит, когда люди лезут к тому, что для неё действительно важно, — да, местный университет не пожалел денег на студентов.

  Корпус, кампус, действительно, какая разница. Хати вполне хватает того факта, что до Джеки вроде дошло, в какую сторону идти. Тонкости размещения ему знать вовсе не обязательно. Бывший — это не значит «больше никогда не». Это значит «я тебе больше не доверяю». И, возможно, «я больше не хочу тратить на тебя свои силы». Побыв «свободной женщиной» пару лет, Кхат смогла вспомнить, что самое важное в мире это не какая-то там гармония с другим существом, это собственный комфорт и покой. Джеки милый. Джеки хороший. Он смотрит на неё если не как на богиню, то как на хрустальную вазочку с клубникой и сливками. Но в этом-то вся и беда — его не то чтобы заботят её мысли и чувства. Жизнь — это череда вероятностей, всё уже сложилось, нет смысла что-то менять и вообще как-то шевелиться, всем правит его величество Случай. Ну, как бы не так.

  Не то чтобы Кхат видела себя героиней легенд, которая бросила вызов богам, но что-то такое в ней определённо есть. Некое чувство противоречия хотя бы этому конкретному богу.

  Цок-цок-цок — старомодные каблучки отбивают весёлую дробь по припорошенной пылью дорожке. У Хати в самом деле хорошее настроение, которое плохо вяжется с горьковатым привкусом встречи со своим экс. Она думает, что сейчас перевешивает — желание пофлиртовать или желание устроить скандал. Может быть, желание побыть занудой и в самом деле побеседовать об археологии? Наверное, умение в правильной пропорции смешать все ингредиенты и делает женщину женщиной. Кхат улыбается своим мыслям и подаёт Джеки руку — джентльмен ведь обязан именно таким образом вести даму, и для этого им не обязательно быть друг к другу хорошо расположенными.

  — Что ты там говорил о вероятностях? — она улыбается, — мне абсолютно безразлично, где и кому не повезло там, вдалеке, меня больше занимает ближайшая перспектива.

  Она никогда не мыслила крупными формами, не её ума дело, пусть Джеки и утверждает обратное. Хати — локальное божество, дух песков, который следит за оазисами и оберегает караваны. Пока кому-то везёт или не везёт в горах, морях или воздухе, ей дела нет. Но пески и руины — её вотчина, и вот тут-то начинаются разного рода божественные казусы. Впрочем, пока ничего плохого не происходит, нет причин запираться.

  — На самом деле, ничего необычного. Мы не ожидаем прорыва или какого-нибудь потерянной божественной безделушки, — она задумчиво побарабанила пальцами по мужскому запястью, — просто пепел и застывшая лава обеспечивает хорошую сохранность. Надеюсь, студентам понравится исследовать городское поселение трёхтысячелетней давности.

  Своих детей у элементаля нет, да и к астрийским подросткам в целом она относится довольно прохладно, но те, кого Хати готова защищать от проректора и кому готова помогать с успеваемостью — особенная каста людей. Не то чтобы лучшие из лучших, но обладающие особенным складом характера. Улыбка становится чуть теплее. Каштановые кудри касаются мужского плеча. Так ведь уже было, было ведь? И много раз.

  — Мне сильно по... — осеклась, избегая это «его» словечко, — будет славно, если ректор не решит, что мы занимаемся глупостями. Но это вне твоей юрисдикции.

  «Какая хорошая пара!». «Вы так хорошо смотритесь!». «У вас хорошая химия!». Да будьте прокляты все, кто говорил такое об этих двоих. Уж лучше бы вы ошибались.