[Симбер Ресинджер]

Ведь я открыл новый мир
Ощутил столько сил, всё в себе перекроил
Задушил в себе чувство вины за то, кем стал
Ты думал, песня про наркотики, нет, она про астрал... (- с -)

[Равендис]

[Гилея Дурманов. Вечер. Тихий лес у границ Пандемониума.]

Лес шептал дурманом, тянул сладковатым гнильём и вялым сиянием плесени на коре. Где-то глубже, за плотными рядами искривлённых деревьев, дышала Гилея — живая, опасная, искалеченная. Туда редко совались те, кто дорожил разумом.

Равендис шагал молча, ступал неслышно.

Туман был ядовито-зелёным, тяжёлым, тонкими нитями вплетённым в дыхание леса. Он полз между корней, тянулся вверх по стволам, оставляя на коре невидимые споры. Листья блестели липким светом. Где-то неподалёку шептались мхи, пульсировала чья-то мысль — чужая, разболтанная, как кровь с похмелья. Тяжёлый воздух забивался в ноздри. Дышать было почти невозможно, и Равендис не дышал уже несколько минут.
Культисты, что встретили его в Чащобе, тоже больше не дышали — но по другой причине: их тела обратились в лёд, растрескались от холода, рассыпались под ногами. Они сделали то, что требовалось, — отдали ему карту. Больше он ничего от них не хотел.

Под Гилеей спускалась ночь. Воздух был густым, с привкусом цветов и чего-то гниющего. Он ощущал чужую ауру. Неуловимую, вязкую.

Инфирмукс был где-то здесь. Один.

Хтоник, владыка, Инфирмукс, самозваный бог Некроделлы, уже давно должен был оставить своё место. Его разум распадается на куски, в узких кругах недоброжелателей давно ходили слухи о том, что он теряет связь с хтоником, что пускает в этот мир чудовище. И кто-то должен был его остановить.
Равендис не был из тех, кто боится чудовищ или монстров. Он чувствовал лишь потребность в фактурном порядке. Осознание, что следует прибрать власть к рукам, не пришло сразу — оно являлось к нему во снах, а затем и по утрам, каждый раз принося свежий бриз.

На Климбахе чтут лишь закон силы.  И это всё, что было важно для него.
Никто не имеет права быть выше. Кто стоит выше — должен быть сброшен. Кто стоит на пути — убран.
 Ему не нужно было знать Инфирмукса. Он знал достаточно: сильный. Старше. Владыка. Значит, помеха. Путь должен быть чист.

Равендис ступал легко, беззвучно. Пальцы касались деревьев — лёд оставался на коре. Воздух вокруг начал синеть, тускнеть. 

Температура падала.
Он приближался.
По расчётам — если враги не врали — Инфирмукс должен быть один. Без охраны. Слишком глубоко для свиты, слишком ненадёжно для союзников. Сам себе наедине.
Самое время умирать.
Равендис опустил руку на древко копья.
"Шепот Инея" тихо дышал под кожей ладони.

[Инфирмукс]

за несколько часов до встречи Инфирмукса и Равендиса

Нагретый плоский кристалл на севере гилейского леса — излюбленное место уединения Инфирмукса. Добраться сюда практически невозможно, если ты недостаточно силён и безумен. Вокруг произрастают исполинские грибы-огневики, излучающие энергию чистого разрушительного пламени.

На острие костяного хвоста блестит густая изумрудная капля. Тот погружается в вену привычным отточенным движением. Инфирмукс не колит вены на руках и шее, потому что некоторые виды особо забористых наркотиков оставляют следы, которые приходится сводить несколько суток. Никто не должен стать свидетелем его падения.

Он закрывает глаза, ощущение безмятежного покоя и нирванической эйфории захлёстывают сознание, выжигая всё плохое и горькое. Трагедии мельчают в интересный опыт, смерти многих из хтонической семьи — в неизбежные потери, да и... больше нет Инфирмукса... нет и никогда не было. Горячий камень делится своим жаром, хтоник распластался на его поверхности словно последняя падаль, не в состоянии пошевелиться.

Резко распахивает глаза. Перед ним тёмный обсидиановый зал, горят винтажные факелы... его руки покоятся на подлокотниках трона, и... вроде бы ничего тревожного. Его дворец. И его трон. Он даже знает собственное имя — Владыка Инфирмукс — бог Климбаха.

Поворачивает голову вправо и видит огромное зеркало в роговой оправе... а в отражении — он. Владыка Инфирмукс. Его длинные кроваво-алые волосы ниспадают аккуратными каскадами до самых бедер. Одеяние чуждое, и без сомнения узнаваемое, — такое носил Уроборос. Походит на мантию, но чуть облегает и украшено религиозными узорами. Сам он никогда не носил таких длинных волос и церемониальных одежд. Весь этот образ принадлежал Уроборосу, как будто Инфирмукс решил ему подражать. Дверь тёмного зала открывается, и он видит невысокую фигуру, идущую к нему на встречу. Мальчик держит в руке длинное копьё. Когда-то у него тоже было копьё...

Вновь открывает глаза. Резко поднимается — уже глубокий вечер. Инфирмукса рвёт кровью, и он скатывается с камня, падая на мягкую, раскисшую землю. Она всё ещё горячая, так как дневной цикл грибов-огневиков не завершён. Его рвёт уже на земле.

— «Ты достиг дна, Инфирмукс...» — помертвевшим голосом говорит Эреб, и хтоник знает, что это значит. Его хтон в ужасе, — «Стоило ли идти через Климбахскую бойню, стоило ли убивать Уробороса, чтобы в итоге оказаться в этой точке? ... Но я разбудил тебя от наркотического яда не за этим...» — Инфирмукс выдыхает и магией очищает себя, словно пристыженный словами Эреба. Сейчас его кровь лишена наркотика, так как Инфирмукс уже достиг того уровня совершенства, когда мог избавиться почти от любого яда. Но следы всё равно оставались. Эреб запустил процесс очистки несколько часов назад — значит, произошло что-то важное. Вероятно, нападение, и Некроделла нуждается в своём Владыке.

— Что случилось?

— «Сюда движется хтоник. Он идёт целенаправленно. Я же говорил, что нельзя задерживаться на одном месте больше года...»

Инфирмукс прекрасно знал, что это значит. Его идут убивать. Если Эреб говорит просто «хтоник», значит — чужак. Они с Эребом его не знают. Чужаки не приходят просто поздороваться.

— Сильный?

— «Да, придётся повозиться. Просто убей его, ты знаешь правила...»

— Он желает бросить вызов?

— «Да, мой Владыка. Он собирается нас убить...»

Инфирмукс поднимается на ноги. Он босой, выглядит немного помятым — чёрная кожаная жилетка со шнуровкой на груди, такие же тёмные штаны с армированной нитью, прикрывают колени. Волосы, как всегда, в полном беспорядке.

— Придётся повозиться, значит...

— «Сражаться после бэд-трипа — особый сорт мазохизма, знаешь ли. Мы уже это проходили...»

Инфирмукс срывается с места, взлетает над лесом, мчится в сторону вражеской ауры. Он уже в скрытности, а потому появление Владыки должно стать для Равендиса неожиданностью.

По лесу тем временем движется бесшумно элементаль льда. Как и многие ледяные элементали он являл собой идеальный образчик нордической красоты. Элементаль силён: земля и ветви деревьев покрываются инеем. Первым делом Инфирмукс измерил его уровень могущества, отметив, что элементаль действительно обладает огромным потенциалом. Опыт подсказывал: из него мог бы получиться могущественный архонт или воевода. Вот только сунуться в гилею дурманов одному — не позаботившись о прикрытии, и в битве с Инфирмуксом полагаться только на собственную силу..? Он безумен?

И тут Инфирмукс понял. С огромным запозданием для себя, так как не ожидал подобного.

— «Эреб, это новорождённый...»

— «Да. И что? А какая разница, мой Владыка? Ты дал мне бесчисленное количество клятв, но достиг дна в саморазрушении... я прощаю тебе всё. Давай... какая уже разница — птенец или нет? Просто убей его... и можешь дальше предаваться своему яду...».

Инфирмукс сглотнул, внутри всё похолодело — словно Равендис ударил заклинанием холода прямо в грудь. Но похоже, элементаль впрямь что-то почувствовал, потому опустил ладонь на древко копья. Действительно сильный — раз настолько хорошо работает чутьё. Ощутил Инфирмукса даже под заклинанием невидимости.

— Эй, птенчик, ты кого-то потерял? — спокойно произнёс Инфирмукс, мгновенно оплетая четырьмя кольцами костяного хвоста ноги Равендиса до колен, а после делая подсечку — по сути просто отправляя его в небольшое природное углубление, наполненное утрамбованной за месяца мягкой листвой.

— «Имя, Эреб. Мне нужно его имя и клан...»

— «Равендис Ти'Ларен, сын дома Сиварей... две недели после аннигиляции...»

— Гилея дурманов очень опасное место, Равендис. Твой отец и старейшины клана в курсе, где находится наследник? Древний климбахский Дом Сиварей всегда отличался верностью и неизменно защищал Некроделлу от врагов.

На несколько секунд Инфирмукс замолчал, а потом добавил с металлическими нотками в голосе:

— Так теперь Дом Сиварей выказывает верность своему Владыке, посылая первого наследника с оружием в руках? Неужто у Эльрандора, отца твоего, в этом году родилось столь много сыновей, что он предался безумному расточительству? Вероятно, весть от твоего клана ещё не дошла до моих архонтов. Весть о том, что Равендис присоединился к нашей хтонической братии.

Почему Инфирмукс так много болтал? Хтоники сразу после аннигиляции — очень агрессивны и нестабильны, но он за века научился влиять на их состояние тембром и тонкой психологией. По сути, он умел успокаивать словом.

— Если бы я знал, что единственный сын Эльрандора слился с хтоном и стал мне братом, этот Владыка сам явился бы к вам в клан, чтобы поздравить и предложить помощь. Зачем тебе копьё, Равендис? Я не приму вызов новорождённого.

[Равендис]

Он сделал первый выпад на шум. Удар был точен. И слишком лёгок — копьё прошило лишь звук голоса. Он промахнулся, оборачиваясь так резко, как только мог. И пропустив атаку, он ожидал отпор. Вместо сопротивления — отскок. Копьё ударилось во что-то податливое — грудь Владыки? Нет. Дерево застонало растрескавшейся корой. Его оружие не нашло ни щита, ни брони, ни даже ответного импульса. Только едва заметно дрогнул воздух.
Теперь же он ждал, что на него обрушится ответная вспышка магии и боли. Ответный зверь, что разорвёт небо, а вместо этого получил мягкое скольжение хвоста по коже ноги, падение в мох, удар коленом о корень  короткую потерю равновесия.
 Лёд вокруг него растопился, заполняя воздух хрусталём из пара.
 На миг всё замерло.
 А затем его тело, повинуясь внутреннему чудовищу, среагировало быстрее, чем разум. Хтоническая ткань внутри сжалась, скользнула по нервам. Грань между гневом и рефлексом перетёрлась.
Копьё в руке развернулось, древко скользнуло вдоль предплечья, лезвие врезалось в землю с глухим звуком. Под подошвами задрожала почва — и в следующее мгновение промёрзла.  Он ударил на выдохе, выпрямляясь.
Треск.
 Лёд побежал трещинами. Хрустящий иней вспух кольцом, растекаясь белоснежным зеркалом от его ног к ногам Инфирмукса. Под грибами, под камнями, под его босыми ступнями расходился панцирь новой зимы.
 Затем — хруст льда и толчок энергии в руке.
Осколки. Тысячи игл. Они выстрелили вверх из-под копья острыми клинками, тонкими искрами вспарывая пухлый от ядовитых испарений дурмана. Брызги льда, вспарывающие воздух, летящие веером — в грудь, в горло, в лицо соперника, поймав лишь на мгновение отражение грибов, что растекались бледными стайками по поляне.
 Равендис уже шёл за ними.
 Шаг. Второй.
Разворот на пятке, скользящий шаг по льду, невероятно точно, выверено, красиво и смертельно. Линия копья — вдоль тела. Затем резкий взмах по дуге снизу вверх, подобно смерти, хищно выметающей косу из холодного дыма.
 Он пришёл убивать, а не беседовать. Наверное, поэтому на нём не было ни капли сомнений.
 Хищно, хладно, молчаливо. Лишь ледяной след за остриём.

Потому что времени было мало. В книгах, что он читал, было сказано, что аннигиляция разжигала зверя. Тот ослеплял, требовал, ломал и пожирал. Молодые хтоники редко доживали до рассвета: либо погибали от истощения, либо от собственных рук, либо теряли себя навсегда.
 Это почти не касалось Равендиса. Потому что он принял хтона добровольно.
Семья не знала — он бы никогда им не сказал. Поэтому даже не дал им времени на размышления, советы, угрозы или запреты. Дом Сиварей сжигал таких детей заживо, потому что знал, во что они превращаются. А он не дал себя сжечь. Просто исчез. Растворился. Ушёл, не спрашивая разрешения.
 И теперь — стоял здесь. На тонком лезвии новорождённой силы. Той самой, что ещё пульсировала в венах сырым ветром, морозом под кожей, даже немного сладким безумием в затылке. Он чувствовал, как сознание элементаля хватается за края, и силы таяли.
 Поэтому ему стоило торопиться. Он знал, что хтон внутри ещё не насытился. И потому не мог ждать.
 Инфирмукс должен был пасть именно сейчас.
 Пока ледяной зверь в нём рычал. Пока ещё возможно было направить его к цели.
Хтон внутри не рвался наружу. Он был здесь, и Равендис чувствовал его в своих висках. Тот оттенял его лёд кровожадной тенью, нависающей над сумеречным лесом, отзываясь в его шагах хлюплым хрустом.
 Принятый, переваренный, встроенный в нервную сеть. Хищник, которого никогда не сажали на цепь, а пустили под кожу — как ту самую дурь, что так любил Владыка Инфирмукс.
А что же до Владыки? Он ожидал увидеть тень надломленного хтона, истерзанного властью и зельями. Жалкого полубога с дрожащими руками, мутным взглядом и рассыпающимися в крошку зубами. Но тот, кто стоял перед ним, был опасно жив. Такой гибкий, босой, с горящим взглядом и горячей кровью под кожей. И пусть на нём не виднелось короны, не обступала верным кольцом стража и свита — в нём чувствовался вес той власти, что свалилась ему на плечи.
А что это? Он пытается разговаривать? Успокаивать? Зачем? Опьянел? Окончательно сошёл с ума, как ему и говорили.
 Но даже невооружённым взглядом было легко заметить какой-то слишком трезвый и ясный взгляд Инфирмукса. Был ли это он сам, или подосланная свита, Равендис не знал наверняка. Но это и не было важно. Падут все, кто встанет на пути. 
—  Ты — умрёшь, — в глазах сверкнула тягучая ярость, голос пробулькала чумная сила.
 Равендис не сопротивлялся этой природе. Он не терял себя. Потому что становился ею — с каждой последующей секундой.
Тьма дрожала.
 Лёд пел.
 Гилея затаилась.

[Инфирмукс]

— Новорожденные хтоники — бессмысленные и беспощадные... — тихо проговорил Инфирмукс, уже привычную фразу, набившую не одну оскомину. Дыхание превращалось в пар, настолько пространство заледенело. Влажный воздух гелеи теперь холодил кожу, превращаясь на листьях и стволах в белую корку ощеренного инея. Под ногами земля покрылась льдяным покровом, словно тонким панцирем.

Вдруг панцирь стал крепче и выстрелил десятками ледяных копий, что прочнее стали. Такой удар за секунду превращает человека в окровавленный кусок мяса, буквально освежеванный обрубок, но хтоник уже взмыл вверх. Костяная коса полыхнула алым огнем, растапливая воздух вокруг хозяина. Он не держал её в руках, но этого и не требовалось — Авазитонес разила воздух со смертоносной скоростью, словно обладала собственной волей. Столб огня ударил в землю, превращая лед в воду, а воду — в пар. Обугливая остовы деревьев, сжигая травы и грибы. Инфирмукс уже оказался на толстой ветке, присев на корточки и глядя сверху вниз.

— Твой отец не в курсе, я прав? И клан не знает, что сын дома Сиварей слился с хтоником?

Коса исполняла в полумраке морозной листвы и закатного неба танец смерти. Пространство вибрировало от жадных ударов огненных лезвий о ледяное копье, и после бэд-трипа сложно не срубить Равендису голову или не нанести ему серьёзных ран. Инфирмукс всё ещё считал его частью Некроделлы, несмотря на безумное и вероломное покушение.

— И что мне с тобой делать?

— «Убить... а я его сожру. Этот хтоник открывает пасть не на того. Пусть знает своё место...»

— «Он новорожденный, Эреб. Да ещё из Сиварей... вот это погано. Их политика к хтоникам, неофициальная, оставляет желать лучшего. Могу их понять: за всю историю клана ни один их элементаль, прошедший хтонофикацию, не выжил. Все пали жертвами безумия, а часть унесла с собой в могилу воинов из личной гвардии, в том числе двоюродного деда Эльрандора. Такое вот генетическое дерьмо...»

Равендис, конечно, очень силён. Поэтому недостаточно просто отражать атаки — нужно делать это так, чтобы не пропустить ни одного плетения, столь искусно порождающего ледяной ураган и острые лезвия ледовых пик. Но всё равно он оставался новорожденным хтоником, на грани безумия. Хтоником его, Инфирмуксовой, земли.

Настоящий вопрос, который следовало задать, так и не задан: кто на самом деле надоумил Равендиса отправиться в Гелею дурманов? Кто дал ему координаты? Кто вселил в его глаза эту ненависть? В конце концов, они даже не были знакомы. Ни Инфирмукс, ни его побратимы, ни архонты никогда не проявляли к дому Сиварей жестокости или непочтения — одним словом, ни одной причины для подобной ненависти. Оставалось последнее объяснение — враг, который дергает за ниточки, словно марионеткой, а Равендис исполняет. Новорожденные на самом деле легко поддаются чужому зову.

— Допустим, — громко крикнул Инфирмукс, срываясь с места и стремительно двигаясь к элементалю. Одновременно побуждая Авазитонес кружиться в огненном танце вокруг противника, нанося короткие, простые выпады, которые такой искусный воин способен легко отразить. — Ты убьёшь меня. Рассмотрим такой сценарий. А дальше что? Я скажу тебе! Весь Дом Сиварей вырежут! Как бы я ни хотел обратного и соблюдения климбахских законов, это неизбежно, если ты не подготовил почву для переворота!

Инфирмукс присоединился к этому смертоносному танцу, перехватывая косу, а пламя Авазитонес перекинулось на его тело — не обжигая, но защищая от разрушительного льда Равендиса.

— Ты подготовился к тому, чтобы стать Владыкой, Равендис!? — Инфирмукс уклонился от очередного удара и нанес серию коротких, отрывистых ударов по противнику, завершив ударом ногой с разворота в грудь.

Он всё ещё осторожничал. Убивать наследника Сиварей в планы Инфирмукса не входило, да и нарушать свои клятвы... нет, он никогда не нарушит своих клятв, даже если будет валяться без сил в канаве с перерезанным горлом. Соблюдать клятвы могут только сильные, он причислял себя к таковым. Пока бьётся его сердце, ни одна клятва, которую засвидетельствовал Эреб, не будет нарушена.

— ...но этот исход маловероятен. Давай я расскажу, что случится с куда большей вероятностью? — риторический вопрос. Бой продолжался, Инфирмукс взмыл над лесом, удаляясь от безумного элементаля, и в полёте развернулся, ударом ноги отправляя Авазитонес в новую серию быстрых и хитрых атак. Они могли поранить, но не глубже фаланги мизинца. Инфирмукс старался рассчитывать каждый удар.

— Ты вымотаешься первым, ослабнешь затянувшимся боём. Я не стану тебя убивать. Не хочу бессмысленного кровопролития. Когда ты окажешься без сил, я свяжу тебя. И притащу в клан к твоему отцу. Я вверю тебя в его руки... как ты думаешь, что он почувствует?

И снова он идёт на сближение, наносит серию ударов по корпусу. Короткие и отрывистые, то и дело заканчиваются ловким апперкотом. Руки покрыты черными матовыми пластинами хитина, он горячий, словно раскаленный обсидиан. Инфирмукс костяным хвостом отбивает выпады, цепляет ноги и запястья мимолетными хлесткими движениями, сбивает вражеские атаки.

Огонь шумел в смертоносной какофонии.

Авазитонес

[Равендис]

Было заметно, как противник, которого Равендис представлял уязвимым, нестабильным, почти сломанным — совсем не соответствовал портрету, что он получил в высоких ложах Ордена. К его удивлению, человек перед ним казался не только трезвым, сильным, но и рассудительным. И, очень может быть, он зря поставил свою печать на запылённом пергаменте в зале, среди выцветших флагов, сидя напротив главного стратега.
 — Он стар, слаб, одурманен собственными зельями, — говорил тот, не глядя в глаза. — Полубог на пороге затмения. Всё, что от него осталось — дым да былое. Ударь — и падёт.
 Равендис тогда кивнул. Каким же дураком он был на самом деле. И глупым — что так легко и просто поверил. Потому что тот, кто сейчас стоял перед ним, не был демоном. Он был соткан из пламени — но никак не из дыма и зловонного чада.
К тому же он так легко уходил от атак, отбивался с такой лёгкостью, будто всё это не было чем-то серьёзным и опасным для него. А ведь Равендис бил в полную силу. И чувствовал, как постепенно иссякают силы, как оставляет его магия.
 Хрустели ветви, вспыхивали и гасли цветы, превращённые в пепел. Но сам Владыка всё ещё не бил в полную силу. Он лишь скользил — точно вальсировал меж деревьев, то чуть касаясь ледяных лезвий, то отступая на шаг, будто давая фору. Каждым движением как будто чего-то выжидая.
 В какой-то момент Равендиса посетила мысль: а вдруг Инфирмукс и вовсе не намерен драться?
И всё же удар пришёл.
 Нога — в грудь.
 Равендис даже не успел выдохнуть.
Мир на мгновение качнулся и поплыл. Не было звука, только ощущение глухого барабана внутри костей. Удар был лёгким, почти осторожным. Но ощутимым. Сила, что за ним скрывалась, оказалась чудовищной — сдержанной лишь на волосок. Владыка мог бы снести рёбра, но не стал. Неужели всё просчитал и взвесил?
Тело элементаля отбросило на три шага, он врезался в ствол дерева. Лёд пошёл по коре узорами, раскатами по лесу. Грудная кость хрустнула, внутри всё завибрировало от боли, но вроде бы осталось цело.
 Он играет с ним. Играет, как с беззубым щенком...
Внутри взвыл хтоник. Раздирая нервы, он рвался наружу. На миг Равендису показалось, что в груди, помимо всего остального, разгорелся пожар. Он схватился рукой за доспех, пытаясь отдышаться и выпустить волну льда. Изо рта потянулся пар с изморозью, заискрился на свету мелкими спарклами. Земля снова начала замерзать. Правда, на этот раз, лёд казался значительно тоньше прежнего.
— ...ты правда думаешь, — прохрипел он, — что если меня вернуть к отцу... он... меня спасёт?
Копьё дрогнуло в руке, отблеснуло тускло. Владыка был как будто в пределах досягаемости, но не подходил — неуловимый, плотный, острый. Магия кипела от его лезвия, и Равендис ощущал это каждой своей клеткой. Потому что одна из атак всё же успела рассечь кожу на предплечье — даже доспех не спас.
 Не глубоко, но рана, если не лечить, станет проблемой.
— Дом Сиварей не принимает хтоников, — тихо. Ветер прошелестел листвой. Раньше она хрустела от мороза. Теперь — просто дрожала.
— Их сжигают. Или приказывают сделать это братьям. А если братьев нет — делают это отцы.
Усмешка. Хотел бы он побывать при собственном сожжении. Увидеть лицо матери, что так оберегала сына. Хотел бы знать, как потом будет смотреть ей в глаза его отец. И будет ли вообще.
След на коре дерева растрескался.
 — Я... не подумал об этом. Тогда.
 Я думал, что иду убивать... Но, похоже, просто шёл умирать.
Он поднял взгляд на того, кто обещал позорную смерть. Но разве справедливо было наказывать всю семью за то, что кто-то оказался смелее других? Тот, кто рискнул в честном одиночном бою бросить вызов власти, заявив о своём праве на место?
 Он никогда не считал такие законы справедливыми. Потому что иначе никто больше не осмелится бросить вызов. Контроль над хтонами — жестокий, нечестный. Их лишают права выбора, права на бой, на поединок.
 Это не честно.
Хватит.
Равендис обрывает хтона. Внутри всё сжалось и заледенело.
— Они сказали, ты больше не контролируешь себя. Что ты стал слабым. Что твои люди уже... ищут, кому присягнуть, — его взгляд устремился снизу вверх. Отметив про себя великолепие и силу Владыки. Как будто бы взглянув на него простым, человеческим взглядом. Уже своим, а не хтоническим. Отшатнулся, выпрямился. Не задумываясь, обхватил копьё покрепче. Пальцы дрожали. Сердце споткнулось. Хтоник... замолк. Впервые.
 Мгла в глазах отступила, и в ней вспыхнул огонёк. Он поднял голову. На губах появилась ухмылка.
— Кажется, я поверил не тем.
Он шагнул. Остриё копья чертило лёд.
Я всегда верю не тем.
Лес стихал. Лёд, ещё недавно звенящий боем, теперь звучал, понемногу таял. 
— Я не знаю, кто я. Но знаю — пути назад нет. Ты говоришь, вырежут мой род?
Короткий смешок. Пар.
— Если ты прав... он уже мёртв. Просто ещё не понял этого. Я — последний из дома Сиварей.
Он смотрел на Владыку спокойно, ровно. Взгляд, скользящий по фигуре напротив не был наполнен презрением, скорее неприкрытым любопытством юного воина, впервые встретившего на поле боя достойного соперника.
— Тогда, может, скажешь мне, что ты собираешься делать с трупом?
Туман повис не вторгаясь. Тишина. Воздух, ещё недавно тяжёлый и гнилостный, стал суше. Свободнее. Гилея будто впервые сделала вдох. Магические испарения не исчезли — но отступили. Туман повис. ПО листьям капала роса.