[Волхайм]

[Ашер]

Симфония тропического леса – трепет крыльев насекомых, звонкие трели пернатых, яростный гул водопадов – окружала эльфа, притаившегося в тенистом пологе деревьев. Он жадно пил прохладную воду, бегущую с горной гряды. Как же его занесло в эту глушь? Всему виной заказ на поимку редкого тропического зверька по кличке "Кепхи". Безобидные, пугливые и невероятно юркие создания, они приглянулись какой-то эксцентричной паре, пожелавшей пополнить ими свою коллекцию экзотических диковинок. Обычные браконьеры, не желая тратить время на сложную охоту, отказывались от этого задания. Но эльф, отчаянно сводя концы с концами, согласился.

Вытерев пот со лба, он устало выдохнул и подошел к водопаду, чтобы освежиться. Зачерпнув пригоршню воды, плеснул в лицо. Внезапный шорох заставил его обернуться. У самого пруда, не подозревая о его присутствии, пило маленькое существо. Длинные, огромные ушки, под стать им – большие, наивные глаза. Кожа отливала нежным, зеленоватым оттенком, а за спиной трепетали изящные крылышки, цветом напоминающие морскую пучину. Животное, казалось, совсем не боялось его. Кепхи поднял голову, встретился взглядом с эльфом, и, взмахнув крыльями, взмыл в воздух, усаживаясь на ближайшую ветку.

Поняв, что упустил свой шанс, эльф поднялся. Слегка согнувшись, он активировал пси-разгон, усиливая мышцы ног. Мощный прыжок! Но зверек, словно предчувствуя опасность, тут же слетел с ветки и юркнул в густые заросли. Эльф спрыгнул на землю и, крадучись, последовал за ним. Шаг, вздох... и вдруг лицо обожгло горячими брызгами. Открыв глаза, он увидел, что тропический лес исчез. Перед ним предстало нечто совершенно иное, полярно противоположное.

  Огненные хребты рассекали мертвую, пепельно-серую пустошь. Небо, затянутое клубами дыма, не давало ни единого лучика надежды на солнце. Единственным светом в этом проклятом месте были яростные потоки лавы, бурлящие и клокочущие в вечном

танце пламени, испепеляющие все вокруг адской жарой. На горизонте маячили зловещие силуэты огромных, непостижимых существ. Кто они? Что они? Ашер не знал. Рядом с колоссальными фигурами возвышались горы, острые и причудливые, словно осколки кошмарного сна, а в небесах, словно мошкара, вились полчища неведомых тварей. Вся эта земля была пропитана огнем и пламенем. Раскаленная почва не подавала признаков жизни, лишь изредка ее разрывали небольшие вулканические вены, словно гнойные прыщи на теле исполинского чудовища. Ашер, все еще пытавшийся осознать произошедшее, не сразу заметил, что рядом с ним стояли другие несчастные, угодившие в эту аномалию. Их лица искажала паника и непонимание. Аномалия вырвала их из привычной жизни: кто-то стоял обнаженным, очевидно, прервав принятие ванны. Дети, женщины, мужчины – разных возрастов и рас, – все они были одинаково потеряны и испуганы.

- да не может быть... это же аномалия да. - с улыбкой и предвкушением произнес Дроу смотря на раскалённую лестницу впереди него.

Где-то в толпе раздался плач ребенка, и в тот же миг обувь на его ногах вспыхнула адским пламенем. Мать, в отчаянной попытке спасти сына, бросилась тушить огонь, но было поздно. Мальчик упал, и его одежда мгновенно превратилась в пылающий кокон, вспыхнув, словно пропитанный порохом хлопок. Его крик, полный невыносимой боли, разнесся над местом где они стояли. Мать, не помня себя от ужаса, опустилась на колени, и в тот же миг ее платье, коснувшись земли, вспыхнуло, словно искра попала в сухой хворост. Причиной этого кошмара была сама земля, точнее, неведомая субстанция, пропитавшая все вокруг. Все, что соприкасалось с ней, обращалось в пламя.
Ашер, сохраняя ледяное спокойствие, снял один сапог и медленно опустил ногу на раскаленную поверхность. Тысячи игл вонзились в его плоть, но он не дрогнул. Превозмогая боль, он продолжал стоять. Через мгновение его ступни, словно адаптируясь к немыслимому жару, перестали чувствовать обжигающую боль. Тогда он поставил вторую ногу.
Раз за разом вспыхивали, словно спички, те, кто не понимал природы этого проклятия. И только внимательные и разумные повторяли поступок Ашера, видя в нем единственное спасение. Девушка, по всей видимости обладавшая магическими способностями исцеления и желавшая облегчить страдания горящих, едва не совершила роковую ошибку. Если бы ее плащ вспыхнул, ее ждала бы та же участь. Но мужчина спас ее остановив.
Крики обожженных, словно вопли проклятых душ, эхом разносились по округе. И те существа, что до этого маячили на горизонте, медленно повернули свои отвратительные лики в сторону этого хаоса. Их лица, словно изуродованные топором, пугали своей бесформенностью. Вместо ртов у них зияли провалы, из которых свисали длинные, багровые языки.
Инстинкты выживания вопили: "Нужно угомонить страдальцев!" Ашер, повинуясь этому зову, развернулся и направился к толпе, где люди, обезумевшие от страха, пытались помочь горящим. Расталкивая их, он присел на корточки рядом с очередным пострадавшим. Шрам, пересекавший его щеку, испугал тех, кто стоял рядом. А когда Ашер еще и оскалился в жуткой улыбке, они напряглись, предчувствуя нечто неладное.

- угольки. - произнес тот вспоминая аномалию в которой он побывал 5017 году. Два клинка взмыли из ножен и и вонзились в глаза обугленного.

Стоящие не просто потеряли дар речи они оцепенели. Этот безумец хладнокровно лишил человека жизни. Лишь единицы осознали, что это жертвоприношение во имя спасения обгоревших и ради жизней тех кого еше не постигла участь быть сожженным заживо. Ведь некие безмолвные наблюдатели пристально следили за происходящим, и кто знает, какой будет их следующий шаг в этом непредсказуемом месте. Муж, который сидел рядом с трупом обгоревшей жены казалось, лишился души. Пустые глаза устремились на Ашера и медленно опустились в пол. Медленно поднявшись, он отстранился от тела жены и, заплетающейся походкой, направился к лавовой реке. Под взглядами застывшей толпы он шагнул в бурлящую магму. Хриплый крик, вспышка — и смерть. Его поступок спровоцировал волну паники, едва не переросшую в массовый психоз. Лишь самые стойкие, неподвластные всеобщему безумию, оставались недвижной стеной.

- всего четверо - произнес Ашер смотря на поредевшие ряды. Всего четверо крепко держали эмоциональную нагрузку.

Люди, схватившись за головы, оседали на землю, скрючившись в агонии, и почти сразу вспыхивали, как факелы. Ашер обрывал их жизни, даруя мгновенное забвение прежде, чем отчаяние успевало захлестнуть. Еще двое из Четырех Столпов приступили к мрачному акту милосердия, решая судьбы тех, кого пожирало пламя. "Настоящий ад," – без конца шептала женщина, с безумным ужасом в широко раскрытых глазах, раскачиваясь из стороны в сторону, словно сломанная кукла. Крики, полные нечеловеческой боли, постепенно стихли, оставляя после себя лишь безумие в глазах немногих уцелевших. К Ашеру приблизились девушка и высокий мужчина. Встав плечом к плечу с ним, они устремили взгляды на единственную оставшуюся фигуру – человека в маске.

- тебе не жарко? - произнес Ашер. Явно своим словами указывая на маску.

Внезапно лестницу прорезали звуки, похожие на бессвязное бормотание. Трое замерли, взгляды прикованы к источнику шума. На лестнице появились они – гуманоидные фигуры, чьи лица искажали огромные, зияющие пасти, усеянные частоколом зубов.

Сначала три, потом два, следом десять, двадцать... Ашер потерял счет, но адская лестница, казалось, выплюнула из себя целую орду этих существ. Они стояли, шевеля челюстями, и в зловещей тишине отчетливо слышалось клацанье их зубов.

- похоже они нас не замечают, но их слишком много... - Произнесла девушка, и после ее слов все, что увидели мужчины, это как ее челюсть буквально вырывают другой челюстью. Этакий адский и жаркий поцелуй.


В мгновение ока одна из тварей оказалась перед девушкой, и её зубы вонзились в нижнюю челюсть. Раздался отвратительный хруст, а затем – приглушенный мычащий крик, вырвавшийся из искаженного болью лица. От этого вопля остальные сорвались с места, превратив тишину в какофонию хриплых рыков. Здоровяк, стоявший рядом с девушкой, в ярости взревел. Ашер лишь усмехнулся, процедив сквозь зубы: "Идиот". В ту же секунду стая тварей набросилась на него. Отчаянно пытаясь сбросить их с себя, он совершал слишком  много лишних движений, и силы быстро покинули его. Одна из тварей прокусила броню в районе ключицы, другая, одним чудовищным укусом, перегрызла ногу. Гигант рухнул под тяжестью доспехов и наседающих тварей. Третья уже целилась в голову. Мужчина успел выдохнуть тихое, полное отчаяния "спасите" – и хруст раздавленной черепной коробки разнесся по округе, оборвав его мольбу. Все стихло. Твари жадно пожирали свою добычу, и лишь две безмолвные фигуры наблюдали за этой сценой. Ашер, не теряя времени, решил, как всегда, прощупать почву. Его клинки, словно змеи, метнулись к ближайшей твари и, с легкостью рассекая плоть, словно нож масло, располосовали её. Из раны хлынула густая черная жижа. Он бросил взгляд на мужчину в маске, не произнося ни слова, давая понять: эти твари хрупки, но невероятно быстры, а их челюсти – единственное, но смертоносное оружие. Ашер отставил левую ногу назад, слегка присел, собираясь с силами. В этом жесте читалось предвкушение битвы, того, по чему он тосковал со времен прошлой аномалии. Клинки вернулись в его руки. Пси-разгон был активирован: тело напряглось до предела, вены на шее вздулись, и он рванулся вперед, прямо в гущу тварей, терзавших тело девушки. Подпрыгнув, он скрестил клинки и буквально встал на них, словно ныряя бомбочкой в реку, готовясь обрушить на врагов всю свою ярость.

- как говорил кто то. Искусство это взрыв! -Едва коснувшись тварей, оружие взревело в "Буйном танце", и взрыв разметал их в кровавую кашу. Остальные, словно по команде, бросились в атаку поодиночке. Видимо, скудного разума этих существ не хватало, чтобы обрушить на него всю свою многочисленную орду.

Ашер плясал со смертью, выводя дикие па среди наседающей тьмы. Первый, угодивший в его смертоносный хоровод, познал ярость четырех клинков, вспыхнувших молнией от пупа до горла, и рухнул, подгоняемый собственной скверной массой, оставив за собой мерзкий след черной желчи, извергнутой с утроенной злобой. Второе исчадие тьмы, обезглавленное одним взмахом от виска до виска, осело на землю безвольной куклой. Из чернильного мрака, словно голодные тени, прыгнули еще двое. Ашер присел, скрестив клинки, и молниеносно взмахнул ими, рассекая воздух. Взвыв от нечеловеческой боли, твари извергли свои гнилостные внутренности на окровавленный пол. Нескончаемый шквал чудовищ обрушился на него, и Ашер, обратившись в кровожадного берсерка, рубил, кромсал, рвал, не давая себе ни секунды передышки. Одно за другим, словно скошенные косой, чудовища падали к его ногам, превращаясь в безжизненные кучи плоти. Тело Ашера горело от перегрузки, вызванной неумолимым пси-разгоном, но он не собирался останавливаться. Боковым взглядом он выхватил из клубящейся тьмы еще одного выжившего и приготовился к новому акту кровавого танца.

- я смотрю ты не из робкого десятка - прокричал тот, улыбаясь в боевом оскале.

Нападающих становилось все больше, и гора трупов вокруг Ашера росла, сковывая движения. Тогда он набрал в легкие обжигающий воздух, приготовился к рывку и вихрем врезался в толпу существ, кружась, словно белка в колесе смерти. Головы слетали с плеч, а каждый удар сопровождался взрывом, ударной волной разнося осколки черепа и зубов в других существ от чего за удар падало по две, а то и по три твари. Остановившись в эффектном пируэте, отставив левую ногу назад, он выдохнул струю раскаленного воздуха, перемешанного с кровью. Цена  за такой эксперимент оказалась высока, но боевой дух дроу не дрогнул, а лишь окреп. В хриплом дыхании он потерял бдительность, и тварь прыгнула на него со спины.

[Волхайм]

Его внимание было целиком поглощено сложной работой по картографированию внутренних коридоров нижнего яруса зиккурата на Климбахе. Воздух был густым от пыли тысячелетий и пах озоном, идущим от портативного сканера, методично считывавшего резные псалмы на стенах, написанные на мёртвом наречии. Генри скользил пальцами в перчатке по шероховатой поверхности камня, пытаясь уловить малейшие вибрации скрытых механизмов или энергетических следов, фиксируя каждую деталь для Архива. В этой тишине, нарушаемой лишь тихим гудением аппаратуры и скрежетом песка под ботинками, время теряло свою линейность, превращаясь в монотонный процесс накопления данных.

Внезапный сбой в работе сканера — кратковременный, на доли секунды, — вырвал его из состояния полной концентрации. Прибор издал неприятный щелчок, и его экран на мгновение погас, исказившись статикой. Взгляд машинально скользнул вниз, на панель управления, чтобы оценить характер помехи. Именно в этот миг, в промежутке между одним мгновением и следующим, окружающий мир дрогнул. Краем глаза он успел заметить, как тени в дальнем конце коридора — те самые, что секунду назад лежали неподвижно, — неестественно дёрнулись и поползли по стенам, словно живая, вязкая смола.

И тогда наступила абсолютная тьма. Не та, что приходит с ночью, а нечто иное: густое, всепоглощающее ничто, которое впилось в глазницы маски, лишив не только зрения, но и ощущения пространства. Это длилось бесконечно малый промежуток времени, в течение которого исчезли запах пыли, холод камня под ногами и даже звук собственного дыхания. Сознание, отточенное для анализа угроз, на долю секунды зависло в пустоте, пытаясь опознать феномен, не имеющий аналогов в базе данных.

А потом тьма отступила, сменившись адским свечением. Архиватор уже стоял не в прохладном, темном коридоре, а на раскалённой, дымящейся плоскости. Первым, что обрушилось на восприятие, был звук — оглушительный, многослойный гул. Рёв низвергающихся где-то лавовых потоков, напоминающий гнев гигантских существ, треск раскалывающейся породы и, пронизывая всё это, отдалённые, душераздирающие вопли, в которых читалась не просто боль, а запредельное отчаяние. Воздух, густой и обжигающе горячий, обжёг лёгкие, пахнул серой, пеплом и спекшейся плотью.

Ландшафт вокруг был чудовищным порождением геологической агрессии и трансцендентного кошмара. Он стоял на своего рода плато, черном, как уголь, и пористому, испещренному трещинами, из которых сочился багровый свет и валил удушливый дым. Эта земля, покрытая мелким черным пеплом и черным же песком, напоминала гигантскую потухшую головешку. Пейзаж уходил ввысь, образуя острые, разломанные пики огненных хребтов, которые пронзали клубящееся багрово-чёрное небо, лишённое светил, но полыхающее заревом бесчисленных пожаров. Вдали изгибались и бились в конвульсиях реки расплавленного камня, их слепящее свечение отражалось в дымных тучах, создавая иллюзию вечного, яростного заката.

Всё здесь было пронизано огнём. Он плясал на скалах, лизал основания одиноких, обугленных скальных образований, похожих на кривые зубы исполинского чудовища, и извергался тонкими струями из-под земли. Магма пульсировала в глубоких расселинах, словно кровь в открытых ранах планеты. Это место было карикатурой на мифологический Ад, доведенной до абсурдного, но оттого не менее жуткого литерализма. Здесь не было метафоры — был лишь огонь, пепел и страдание, материализованные в ландшафте.

Он замер, проводя мгновенную тактическую оценку. Пси-сканирование окружающего пространства вернулось хаотичным, искажённым мощным фоновым излучением, но достаточно четким, чтобы зафиксировать множество слабых биологических сигнатур неподалёку — других несчастных, вырванных из своих реальностей. Его системы жизнеобеспечения, встроенные в плоть, уже компенсировали температуру, охлаждая внутренний слой организма, но жар, исходящий от самой поверхности, был иным. Он прожигал подошвы, обещая мгновенное воспламенение любого органического материала при прямом контакте. Принцип был ясен: аномалия не просто убивала — она испепеляла, обращая в прах всё, что осмеливалось нарушить её пылающий догмат.

Тихий, надтреснутый голос где-то слева пробормотал что-то о «аномалии», и в его тоне сквозило не столько ужас, сколько болезненное предвкушение. Это наблюдение было тут же отложено в копилку данных для последующего анализа. Гораздо более показательным был следующий акт: резкий детский плач, мгновенно оборвавшийся хрустящим, чавкающим звуком и коротким, обжигающим всполохом огня. Затем — ещё один. И ещё. Цепная реакция паники и непонимания, щедро удобренная смертоносными свойствами горнила.

Логика диктовала единственно верный алгоритм выживания в данных условиях: адаптация к угрозе через её принятие и анализ, а не бегство. Он опустился на одно колено, сняв перчатку, и медленно, с чисто экспериментальным интересом, коснулся обнажённой кожей тыльной стороны руки раскалённой поверхности. Боль, острая и безжалостная, пронзила нервные окончания — чёткий, ясный сигнал, который его система тут же обработала и локализовала. Через несколько секунд ощущение сменилось глубоким, пульсирующим жаром, а затем и вовсе притупилось, оставив лишь тактильное ощущение невыносимой температуры — физиологический ответ организма, перепрограммированный на выживание в экстремальных условиях. Метод был установлен. Оставалось лишь наблюдать, сколько из присутствующих обладают достаточным хладнокровием или инстинктом, чтобы повторить этот опыт, а не поддаться примитивной панике, ведущей к немедленной кремации.

Генри стоял неподвижно, словно изваяние, высеченное из бледного мрамора, в самом эпицентре этого инфернального хаоса. Его янтарные очи, холодные и бездонные, безмятежно скользили по окружающему аду, фиксируя каждую деталь, каждый оттенок страдания. Воздух дрожал от предсмертных криков, густой и тяжёлый, пропитанный запахом гари, серы и испепелённой плоти. Земля под ногами пылала, угрожая в любой миг обратить в пепел любое живое существо, осмелившееся нарушить её раскалённую целостность. Логика этого места была проста и безжалостна: любое движение, любая эмоция, любая попытка сопротивления неминуемо вели к мгновенной и мучительной смерти. И именно эту логику Архиватор принял без колебаний.

Он видел, как метались обезумевшие от ужаса люди, как их одежда вспыхивала яркими, короткими факелами, как их тела превращались в обугленные силуэты, застывшие в последней агонии. Их крики были не просто звуками боли — они были топливом для этого места, приманкой для тех исполинских, непостижимых существ, что медленно поворачивали свои лишённые формы головы в сторону источника страдания. Каждый новый всполох пламени, каждый новый вопль приближал момент, когда эти титаны тьмы обратят своё внимание на кучку выживших. Молчаливые наблюдатели жаждали зрелища, и Генри понимал это на уровне, недоступным тем, кого охватила паника. Его разум, лишённый эмоциональных шор, мгновенно просчитал единственно возможный алгоритм выживания: уменьшить сигнал. Унять страдальцев. Прервать цепную реакцию ужаса.

Его действия не были порывом или проявлением жестокости. Это был холодный, безэмоциональный акт высшего милосердия в условиях, где понятия добра и зла обращены в пепел. Он двигался между горящими людьми с призрачной тишиной, его трость на мгновение задерживалась в воздухе, а затем совершала короткое, точное движение. Не вспышка гнева, не удар ярости — лишь быстрый, безболезненный конец. Укол атакующей магии в основание черепа, мгновенно прерывающий нервную деятельность. Рассечение сонной артерии, ведущее к потере сознания за секунды, прежде чем пламя доберётся до живых тканей. Он не убивал — он выключал страдание, как инженер перерезает провод, чтобы предотвратить короткое замыкание всей системы. Он дарил мгновенное забвение тем, для кого спасение было уже невозможно, и своим безжалостным спокойствием подавал пример тем немногим, кто ещё сохранял способность мыслить. Он был скальпелем, а не топором. Санитаром в лазарете апокалипсиса. Хотя и отрицать того, что он вырезал невинных один за другим — мало кто станет.

Когда последний вопль стих, подавленный с безжалостной эффективностью, Генри отступил на шаг, занимая позицию чуть в стороне от дроу, который уже начал свой кровавый танец. Архиватор наблюдал, как Ашер, этот взрывчатый симбиоз ярости и изящества, ринулся в бой, его клинки выписывали в воздухе сложные траектории, разрывая плоть тварей на части. Генри не вмешивался. Его роль в этой фазе противостояния была иной — он стал тихим архитектором периметра, гарантом того, что хаос не расползётся за пределы зоны непосредственного столкновения. Пока дроу упивался вихрем насилия, Генри методично, с почти механистичной точностью, завершал зачистку плато от последних следов разумной жизни — тех немногих выживших, чей рассудок не выдержал испытания огнём и страхом, кто, обезумев, метнулся прочь и теперь представлял собой угрозу, живую сигнальную ракету для исполинов на горизонте. Его движения были экономичны и беззвучны. Он не сражался — он приводил в порядок, его трость касалась висков или груди, и ещё одно тело безвольно оседало на раскалённый камень, прежде чем вспыхнуть уже мёртвым факелом. Над каждым таким павшим он ненадолго замирал, и из-под маски доносился тихий, монотонный шёпот на забытом языке — не молитва, а скорее ритуальная констатация факта, архивная пометка о завершении ещё одного тома жизни, пожелание, чтобы эти обрывки сознания нашли наконец покой в великом хранилище вселенной.

И лишь когда вокруг воцарилась звенящая тишина, нарушаемая лишь рёвом лавы, свистом клинков Ашера и клацаньем зубов тварей, Генри закончил свою работу. Он стоял, слегка склонив голову, будто прислушиваясь к отзвукам только что совершённого им действа. А потом, без малейшего предупреждения, его фигура развернулась с неестественной, почти машинальной резкостью. Взгляд его пылающих глазниц был прикован не к самому дроу, а к пространству прямо за его спиной. Оттуда, из клубов дыма и пепла, вынырнула одна из тварей — худая, длиннорукая, с кожей, напоминающей потрескавшуюся от жары глину, покрытую чёрными, маслянистыми подтёками. Её голова была лишена каких-либо черт, кроме одной — гигантской, горизонтально расположенной пасти, усеянной рядами тонких, иглообразных зубов, которые уже смыкались на затылке ничего не подозревающего эльфа.

Генри не стал двигаться с места. Он лишь резко вытянул вперёд руку с тростью, направив её изящный, витиеватый набалдашник точно на цель. Воздух между ним и тварью сгустился, задрожал, наполнившись статическим электричеством.

—...схлопнись...—прозвучал его голос, тихий, плоский и лишённый какого-либо усилия, но несущий в себе неумолимую силу приказа.

Пространство вокруг твари среагировало мгновенно. Невидимые силы сдавили её со всех сторон, кости затрещали, плоть с хлюпающим звуком начала спрессовываться. Монстр, ещё секунду назад бывший угрозой, был сжат, смят, превращён в идеальный, окровавленный куб размером с человеческую голову. Он на мгновение завис в воздухе, а затем рухнул на землю, рассыпаясь чёрным, вонючим душем из крови, обломков костей и внутренностей, который окатил спину и плечи Ашера.

Генри медленно опустил трость, его безупречный костюм не был запятнан ни каплей. Он стоял, абсолютно неподвижный, в своём длинном пальто и с зеркальной маской, отражающей адское зарево.

—...мне не жарко...— произнёс он всё тем же ровным, безжизненным тоном, его голос едва перекрывал гул окружающего кошмара. Янтарные глаза холодно скользнули по залитой кровью спине эльфа.—...а вот тебе, я смотрю, вполне...

[Ашер]

Ашер, еще пьяный от ярости битвы, ощутил, как волосы на затылке встали дыбом, словно потревоженные призрачным ветром. Инстинкт, отточенный бесчисленными сражениями, взвыл с неистовой точностью. За спиной рождалось заклинание, мощное и зловещее, словно дыхание самой Бездны. И тут же его спину опалило, словно кистью безумного художника, облили раскаленным багрянцем хаоса. Он обернулся к единственному выжившему и недовольно цыкнул, в его взгляде читалось безмолвное "Нельзя ли было без этого кровавого этюда?". Благодарность не цвела в его скудном лексиконе. Последняя тварь, изрыгая утробный рык, словно демон, вырвавшийся из преисподней, в безумной агонии бросилась на Ашера. Клинок, словно молния, вырвался из ножен, сливаясь с медленным поворотом Ашера. Сталь, словно голодный зверь, вонзилась в плоть чудовища, ознаменовав собой конец кровавой симфонии.

- Мне вот что интересно... ты какой-то странный, у тебя движения не как у человека, а как у робота. Ты что, этот, как их... симулякр! Один из тех, кого Экзотек печатает пачками. - Без тени совести, словно выплевывая слова, произнес он, медленно направляясь к своему теперь единственному товарищу. Ашер вовсе не был против сотрудничества с ультрахуманами, где сознание – важная составляющая. Напротив, это было ему только на руку: всегда нужен живой щит. И, по мнению Ашера, именно в этом и заключалось настоящее товарищество.

Где-то вдали раздался грохот, от которого содрогалась земля, и Ашер, не понимая, что происходит, обернулся на звук. На небольшом мосту, что возвышался над лестницей, появилась еще одна лавина этих тварей. Они неслись, словно одержимые бесы, сталкивая своих же собратьев в огненную бездну лавового океана.

Ашер крепче сжал клинки, готовясь ко второму акту кровавой драмы, но то, что последовало дальше, выбило его из равновесия. По мосту, словно кошмарный призрак, шествовало существо гуманоидной формы. Его черное, как смоль, тело было испещрено нарывами, из которых сочилась магма. Но взгляд приковывала его голова – огромный, пульсирующий клубок черепов, которые, казалось, рвались наружу. Существо с хрустом запихивало их обратно, словно усмиряя бунт мертвых. Этот мерзкий гигант заставил эльфа вновь ощутить ледяное прикосновение страха. Не такой всепоглощающий, как от заклинания, что чуть не поглотило его, но столь же настойчивый, предупреждающий о неминуемой опасности. Существо, изрыгая скрежещущий вопль множества голосов, промчалось по мосту и исчезло вдали, словно кошмар, растворившийся с рассветом. Ашер выдохнул, словно выпустил из груди застоявшийся яд. Окинув взглядом адский пейзаж, он повернулся к своему спутнику. Блик от его маски, словно искра, опалил взгляд эльфа, и он поморщился.

- эй. Тебе обязательно носить маску в таком месте? - проворчал он и рукой сбросил пот с лица. 

- Ашер – моё имя - слова сорвались с губ, словно последние листья с осеннего дерева. 

- Неужели в этом кромешном аду мы остались лишь вдвоём? – в голосе звучала такая безнадёжность, что казалось, она могла бы остановить время. Взгляд его упал на изувеченное тело девушки, от которой остались лишь жалкие обломки былого – словно разбитая ваза, чьи осколки уже не собрать воедино. Затем он обвёл взглядом окрестности, превращённые в кладбище растерзанных и обгоревших тел, – безмолвное свидетельство разыгравшейся трагедии, где жизнь угасла, как свеча на ветру. Ни души вокруг, лишь эхо смерти, витающее в воздухе, словно саван, укрывающий этот мир.

- ну что теперь? На удивление, даже не стал марать руки, собирая жалкие трофеи с тех несчастных, кому Фортуна улыбнулась чуть менее щедро. Видимо, даже в его черствой душе промелькнул слабый луч сострадания, словно проблеск солнца сквозь грозовые тучи. "С мертвых не берут", подумал он, возможно, впервые в жизни следуя этому неписаному кодексу.

 
Обычно Ашер, словно ворон, кружащий над полем брани, высматривал малейший отблеск надежды в глазах смерти. Бесполезная для мертвеца, эта искорка могла продлить его собственное существование еще на день, другой. Он протянул руку в сторону моста, безмолвно указывая путь. С коротким щелчком, клинки вернулись в ножны, упокоившись после кровавой жатвы. Ашер двинулся к лестнице, откуда хлынула первая волна адских отродий, туда, где бесследно исчезла та черная тварь, что явилась им на адском мосту – призрак, рожденный в пламени.

Казалось бы, зачем искать погибель в пасти зверя? Но у Ашера всегда находилась фраза, словно выкованная из стали: "Лучше встретить демонов в лицо, чем бежать в объятия страха". Поднимаясь по ступеням, он тяжело дышал, словно выжимая последние капли жизни из измученного тела. Жара и перенапряжение битвы, словно цепкие когти, впились в его плоть. Он мужественно принимал последствия своих безрассудных решений, словно стойкий воин, принимающий удар судьбы. Остановившись, он снял пояс с флягой, сделал глоток обжигающе-горячей воды. Стало немного легче, словно в адском пекле вдруг подул ледяной ветер, но этого было недостаточно, чтобы залечить раны, нанесенные его телу его буйным духом.

Лестница закончилась, и перед ними открылась площадь, словно вырванная из кошмарного сна. Она напоминала городскую, но с извращенной, адской эстетикой. Даже фонтан, извергающий клокочущую лаву, был здесь, словно издевательская пародия на жизнь. Ландшафт был чужд самому понятию слова "Ад", словно осколок рая, низвергнутый в преисподнюю.

— Площадь? - вопросительно вымолвил он, чуть склонив голову к спутнику. Вокруг не было ни домов, ни следа жизни – лишь каменная кладка, словно застывшая гримаса безумия, и фонтан, чья форма напоминала мрачный силуэт в мантии. Этот каменный призрак, казалось, указывал перстом в неведомую даль. Ашер проследил за его жестом, но впереди был лишь мост, да и тот тонул в пелене дыма. Густой смог, словно саван, окутывал горизонт, багровеющий от далекого пламени. Но фонтан, этот безмолвный оракул из камня, словно шептал: "Иди... иди туда, где танцует огонь..."

Ашер задумал окинуть взором окрестности фонтана, но площадь, словно остров отчаяния, была окружена клокочущим морем лавы. "Что происходит?" - вопрошал немой вопрос, куда же исчезла толпа, и то существо, что пастухом гнало их пред собой? Ашер, в задумчивости почесывая затылок, озирался по сторонам, словно слепой, ищущий выход из лабиринта. Ответа не было. Существа, эти, были стремительны, словно мысль, и вполне могли перепорхнуть через огненную бездну, что разделяла площадь и противоположный берег лавовой реки. Тщетно искал он нить Ариадны в этом хаосе. Не найдя ничего, что могло бы распутать клубок тайны и пролить хотя бы луч света на происходящее, он вернулся к своему спутнику.

- Место странное, и покинуть его хочется быстрее. Припасов нет, с голоду умрём. - Место это было пропитано чуждостью, каждый камень вопил о необходимости бегства. Душа томилась, жаждала покинуть этот зловещий край, где сама мысль о голодной смерти терзала, грудь эльфа не желая закончить так жалко.  Вода, пища, сон – некогда принимаемые как должное, здесь превратились в мираж, лишь слабая тень грядущих испытаний. Земля эта не дарила ни тепла, ни надежды, словно проклятый омут, затягивающий в пучину отчаяния. И если бы только судьба спрашивала согласия, прежде чем бросить в этот ад, разве стали бы они пренебрегать провиантом? Здесь, где сама смерть дышала в затылок, каждый кусок хлеба становился бесценным сокровищем, каждая капля воды – эликсиром жизни.

Ашер ступил на мост, бросив мимолетный, исполненный немым вопросом взгляд на своего спутника – как тому не плавится кожа в этом погребальном облачении, да еще и под маской? Едва нога коснулась древних плит, как в лицо ударил адский ветер, словно дыхание преисподней, обжигающий и злобный. Воспоминания о тварях, пирующих здесь, и предательская узость моста, не обещавшая удобного танца со смертью, заставили Ашера действовать. Клинки, словно ожившие молнии, взметнулись ввысь, рассекая густую завесу дыма, что скрывала в своих объятиях неведомую угрозу. Подойдя к границе, эльф машинально прикрыл рот рукой, будто жалкая плоть могла остановить это огненное цунами, и смело шагнул в небытие. Он растворился в едком мареве, и лишь предательский отблеск клинков в багровом свете указывал на его присутствие.

Где-то в утробе тумана раздался утробный рык, эхом отдававшийся в груди Ашера. Он замер, натянув нервы как струны лютни, но не сбавил шаг. Едкий дым, словно ядовитые иглы, пронзал легкие, вызывая мучительный кашель. С каждым конвульсивным выдохом рык в смогу становился все ближе, все яростнее. Не в силах сдержать приступ, эльф согнулся пополам, тщетно пытаясь изгнать из себя эту огненную смерть. Безрассудство, словно верный пес, всегда следовало за ним по пятам – шагать в этот адский котел без защиты равносильно самоубийству.

Пока Ашер корчился в агонии, твари, что таились в дыму, не дремали. Они, словно тени, скользнули к нему, и в густом мареве начали проступать зловещие силуэты – черные, искаженные кошмары. Одна из них, словно выпущенная из лука стрела, бросилась на эльфа. Едва уклонившись, Ашер инстинктивно направил клинки на чудовище. Сталь, словно лазерный луч, пронзила плотный смог и вонзилась в плоть монстра. Тварь рухнула, извергая из распоротого чрева нечто еще более ужасное – пять черных скелетов, словно вырвавшихся из могилы, медленно выползали из останков, и их пустые глазницы, полные вечной тьмы, уставились на Ашера.

Сколько еще таких чудовищ пряталось в этом дымном лабиринте, оставалось лишь гадать. Обжигающий дым сдавливал легкие, словно железные тиски, и Ашер чувствовал, как сознание ускользает, как тьма подкрадывается к самому краю. А скелеты, словно верные псы своего мертвого хозяина, медленно, неумолимо приближались к ослабленному дроу.

[Волхайм]

Генри неспешно подошел к Ашеру, его шаги были бесшумными, тень скользила по раскалённому камню. Он остановился на почтительном расстоянии, не нарушая личного пространства эльфа, но и не отдаляясь слишком — в этом аду любое одиночество было смертельно. Его зеркальная маска отражала искажённое багровое небо, разрываемое сполохами далёких извержений, и фигуру Ашера, замершую в напряжённой готовности.

—...мимо...—прозвучал его голос, плоский и лишённый тембра, будто из другого измерения.—...Я не являюсь творением Экзотека, но думаю, что это не то, что должно тебя волновать в данный момент...—Он слегка пожал плечами, едва заметное движение, больше похожее на смещение теней, чем на жест живого существа. Его взгляд, скрытый за маской, скользнул мимо Ашера, уходя куда-то вдаль, в клубящиеся тучи пепла и дыма, где маячили исполинские силуэты непостижимых существ. Казалось, он видел не только то, что перед ним, но и то, что скрыто за пеленой этого кошмара — структуру, паттерны, невидимые нити, связывающие этот ад в единое целое.

Пока его взор не зацепился за волну тварей, которых только что убивал Ашер. Их останки, разбросанные вокруг, медленно погружались в раскалённый камень, земля пожирала их, растворяя в своей огненной утробе. Чёрная, маслянистая жижа пузырилась и шипела, испуская едкий запах гари и серы. Генри замер на мгновение, его голова слегка наклонилась, он прислушивался к тихому хору угасающих жизней, фиксируя последние всплески энергии.

—...Генри...—произнёс Архиватор, снова возвращаясь к диалогу, но уже с лёгким оттенком чего-то, что могло бы быть задумчивостью, если бы его голос был способен передавать эмоции.—...И это протез, я даже при всём желании не смогу её снять...или не хочу...—Он медленно опёрся на свою трость, изящный набалдашник которой слабо мерцал в отсветах пламени. Его пальцы в плотных перчатках сомкнулись вокруг древка, и на мгновение казалось, будто он черпает в нём силу или, возможно, просто находит точку опоры в этом хаосе. Что-то прокручивая в сознании, он замер, его неподвижная фигура контрастировала с бушующим вокруг адом. Затем он вновь обратил внимание на своего спутника.—...Считаю... что на этом ярусе, скорее всего, так и есть... но мы не знаем, насколько большое это место...Вдруг встретим ещё кого...

Генри окинул взглядом их плато, его янтарные глаза, холодные и бездонные, медленно скользили по окружающему пейзажу, впитывая каждую деталь, каждый оттенок этого инфернального ужаса. Он всматривался в погружающихся в бездну существ, некогда бывших разумных, теперь же — лишь топливо для вечного огня этого места. Плато, на котором они стояли, похоже на гигантскую головешку, чёрную и пористую, испещрённую трещинами, из которых сочился багровый свет и валил удушливый дым. Воздух дрожал от жара, искажаясь маревами, а под ногами земля пылала, угрожая в любой миг обратить в пепел всё живое.

Вдали изгибались и бились в конвульсиях реки расплавленного камня, их слепящее свечение отражалось в дымных тучах, создавая иллюзию вечного, яростного заката. Остроконечные пики огненных хребтов пронзали багрово-чёрное небо, лишённое светил, но полыхающее заревом бесчисленных пожаров. Всё здесь было пронизано огнём — он плясал на скалах, лизал основания одиноких, обугленных скальных образований, похожих на кривые зубы исполинского чудовища, и извергался тонкими струями из-под земли. Этот пейзаж был карикатурой на мифологический Ад, доведённой до абсурдного, но оттого не менее жуткого литератизма.

Генри стоял неподвижно, как изваяние, высеченное из бледного мрамора, в самом эпицентре этого хаоса. Его длинное пальто не колыхалось на ветру — будто сам воздух боялся нарушить его безупречный вид. Он был тихим архитектором этого апокалипсиса, гарантом того, что хаос не расползётся за пределы зоны непосредственного столкновения. И пока Ашер готовился к новым битвам, Генри уже просчитывал следующие шаги, составляя в уме карту этого ада, отмечая точки возможных аномалий и источники угроз. Его разум, лишённый эмоциональных шор, работал с безжалостной эффективностью, превращая кошмар в набор данных, подлежащих анализу и систематизации.

Архиватор последовал за Ашером вверх по лестнице, его движения были плавными и беззвучными, будто тень, скользящая по раскалённым ступеням. Каждый его шаг выверен, он не поднимался по лестнице, а просто перемещался в пространстве, не нарушая его структуры. Лестница, высеченная из чёрного, пористого камня, вела на просторную площадь, которая открылась перед ними подобно зияющей пасти исполинского существа. Площадь представляла собой обширное пространство, вымощенное такими же тёмными плитами, испещрёнными трещинами, из которых сочился багровый свет. В центре площади возвышался фонтан, но вместо воды из него били струи клокочущей лавы, которая растекалась по чаше, создавая зловещее, гипнотическое зрелище. Каменные изваяния, окружавшие площадь, выполнены в виде искажённых, страдальческих фигур, застывших в вечном крике. Их черты смазаны, расплавлены жаром, а пустые глазницы смотрели в никуда, наполненные отчаянием. Воздух над площадью дрожал от жара, искажаясь маревами, а вдали, за пределами этого каменного круга, бушевало море лавы, его огненные волны с рёвом разбивались о скалы, выбрасывая вверх фонтаны раскалённых брызг. Всё здесь пронизано ощущением неестественности, как будто площадь была не творением рук разумных существ, а порождением безумного божества, одержимого идеей вечного огня.

Генри наблюдал за тем, как его новообретённый товарищ, не колеблясь, шагнул в завесу непроглядной тьмы из смога, что клубилась на другом конце площади, у начала узкого моста. Дым был густым и едким, он поглощал свет и звук, превращаясь в стену абсолютного мрака, из которой доносились лишь приглушённые рыки и шелест невидимых движений. Генри не сделал ни единого движения, чтобы остановить эльфа. Он лишь тяжело, почти неслышно покачал головой, едва заметное движение, которое, однако, говорило о многом — о понимании безрассудства этого поступка, о предвидении грядущих последствий. Затем он вздохнул, звук вышел негромким, больше похожим на лёгкий шелест воздуха, выходящего через фильтры маски. Его голова наклонилась к земле, словно под тяжестью размышлений. В этот момент он был похож на учёного, наблюдающего за неудачным экспериментом, который тем не менее необходимо провести до конца, чтобы собрать все необходимые данные. Он обдумывал происходящее, анализируя каждую деталь, каждый возможный исход, прокручивая в своём сознании бесчисленные варианты развития событий в этом аду.

Решение пришло мгновенно, как всегда — рассчитанное и безэмоциональное. Генри придал себе магией ускорение. Воздух вокруг него сгустился, задрожал, наполнившись статическим электричеством, и затем он рванул с места с такой силой, что казалось, будто произошёл взрыв. Плотная завеса дыма разорвалась под этим напором, клоки густого мрака разлетелись в стороны, расчищая путь. В мгновение ока он оказался рядом с Ашером, который уже начал корчиться от кашля, ослабленный едким смогом. Генри, не теряя ни доли секунды, выхватил эльфа, его движения оказались резкими и точными, как у хищника, хватающего свою добычу. Затем он сиганул с моста вниз, в бурлящую реку лавы, что протекала прямо под ними. Падение казалось безумием, но Генри рассчитал до мелочей. Они не упали в раскалённую магму, а приземлились на проплывающую там джонку — древнее, обугленное судно, сделанное из какого-то тёмного, жароустойчивого материала, которое медленно дрейфовало по огненной реке. Удар о палубу был жёстким, но смягчённым магией. Генри отпустил Ашера и, не глядя на него, сунул руку в свою походную сумку, висевшую за спиной. Он выудил оттуда аккуратно упакованный сухпаёк и бросил его эльфу.

—...Пополняй силы...—прозвучал его голос, всё такой же плоский и безжизненный, но теперь в нём слышалась лёгкая статичная рябь, словно от помех.— ...Следующий прыжок может быть менее... удачным...и я говорю не только о своем безрассудстве...—Он повернулся к борту джонки, его взгляд устремился на бушующую вокруг лаву, будто он уже просчитывал их следующий шаг в этом бесконечном аду.

Визуал

[Ашер]

Веки эльфа слипались, грудь словно сдавили жернова, обращая легкие в пыль. Он обмяк, сдаваясь тьме, но в следующее мгновение чистый, обжигающий воздух ворвался в его легкие, словно раскаленный клинок. Жадный, хриплый вдох, перешедший в конвульсивный кашель, выплеснул на палубу кровавую пену. Собачий кашель, от которого выворачивало наизнанку. Безрассудство... Он знал это. Эльф, вечно полагающийся лишь на себя, презирающий чужие слова, вкушал плоды своей дерзости. Фортуна доселе прощала ему все, одаривая лишь шрамами и горьким опытом. Но сегодня его жизнь висела на волоске, оборваться бы ей, не явись спасительная тень Генри.

— Блять... сейчас легкие выплюну, — прохрипел эльф, ощущая привкус железа, жгучую боль в груди, кровавый отхаркивающий кашель – ничтожная плата за столь масштабный эксперимент. Отдышавшись, он сел, вскинув голову.

Жалкая посудина, на которой они дрейфовали, не внушала доверия. Материал, из которого она была сотворена, вызывал лишь один вопрос: когда это хрупкое корыто вспыхнет, обратившись в прах? Эльф, бросив взгляд на Генри, выхватил у него паек и жадно принялся поглощать его. Недавние события выжали из него все соки, оставив лишь тень былой силы, а раны и ожоги лишь добавляли усталости. Слова благодарности так и не сорвались с его губ.

— Ну, что дальше? Как нам попасть на ту сторону моста? А сейчас мы в сраной деревянной лодке плывем по морю лавы... Ебаный абсурд... — выругался эльф, поднимаясь на ноги.

Он жадно осматривал горизонт, пытаясь уцепиться взглядом хоть за что-то, что могло бы вытащить их на твердую землю, прежде чем их утлое суденышко унесет в самое пекло. Вопреки здравому смыслу, Ашер был заворожен этим адским пейзажем. С самого детства пляшущие языки пламени костра приковывали его взгляд, он мог часами смотреть, как массивные бревна превращаются в пепел, пляшут в смертельном танце. Тогда-то за его спиной и прозвучали слова, врезавшиеся в его память, словно высеченные на камне: "Ничто не вечно. Всё равно или поздно поглотит огонь". Слова, произнесенные великим для Ашера человеком.

— Знаешь, это место мне нравится. Порой я думаю, что именно здесь я и окажусь в итоге, — внезапные слова для столь немногословного человека.

— Но это даже не страшно, если там будет тот, кто разделит со мной этот котлован, — слова "спасибо" из уст Ашера были равносильны грому среди ясного неба. Да весь ад замерзнет, прежде чем эльф соизволит произнести это слово из семи букв.

Дрейфуя по лавовым потокам, их судно вошло в русло, словно втянутое невидимой рукой. Ашер едва удержался на ногах, чтобы не рухнуть в кипящее жерло реки. Опершись на мачту, он с любопытством рассматривал открывшиеся дали. Впереди маячили деревянные ворота, медленно открывающиеся, а на них восседало маленькое существо с красной кожей, крошечными крыльями и длинными, растопыренными ушами. Оно ухмылялось, радостно подпрыгивая и распевая:

— Есть буду, пить буду, буду жить! — раздался писклявый, мерзкий голосок. Существо кувыркнулось назад, вцепившись когтями в раму двери, и повисло вниз головой, наблюдая, как посудина с гостями въезжает в лавовый порт.

— Хозяйка будет рада... У нас гости, живые, плоть! Хозяйка похвалит Скипа за то, что тот поймал для нее пленников, — хрипел чертенок.

Ашер, взбешенный этим приторным весельем, взмахнул рукой. Кинжал взмыл в воздух и, повинуясь его воле, медленно полетел в чертенка, который в порыве радости продолжал горланить свою песенку. Лезвие отсекло тело от тонких ножек, и чертенок рухнул прямо на палубу. Ашер поставил ногу на маленькое тело, надавливая. Чертенок завизжал, барахтаясь и пытаясь сбросить с себя тяжелую ногу эльфа. Эльф надавил сильнее и наклонился к чертенку. Бедное существо, глядя в яростные глаза эльфа, затихло, сжав губы. Его пугал не сам эльф и его злобное лицо, а тот, кто маячил позади, еще один иномирец появившийся в этом аду вместе с эльфом. Его аура, будто сгустившаяся тьма над эльфом, клубилась образом чудовища из Преисподней. Пока они возились с чертенком, они и не заметили, как попали в этот лавовый порт. Здешние пейзажи поражали воображение. Огромный замок высился вдали, рыбацкие судна покачивались на лавовых волнах, красовались лавки и мастерские. Но самой примечательной деталью было местное население. Хотя населением этих существ назвать было сложно, это были лишь черные призраки с двумя светящимися точками, видимо, заменяющими глаза. Их было неимоверно много, и они имитировали поведение людей, но оставались безмолвными тенями.

— Эй, краснокожий ублюдок! Ну-ка, расскажи поподробнее, к кому ты собрался нас вести? И что это за место? — выплюнул эльф, сверля взглядом маленькое, уродливое существо. Чертенок с выпученными глазами сипло пытался что-то сказать. Эльф убрал ногу с тела монстра, и тот жадно вдохнул. Дабы прыткий чертенок не сбежал, Ашер пригвоздил его крылья кинжалами к палубе.

— Это царство госпожи Бесины. Она одна из великих владык царства пламени. Великая ткачиха ужаса и... — дроу пнул чертенка, и тот закашлялся.

— Не тяни резину, — рявкнул эльф под жалобные стоны чертенка.

— Хорошо, только хоть не бей. Бесина, как я и сказал, одна из владык огненного мира. Хозяйка земель распада, на которых мы находимся, и моя госпожа. Она великий и добродушный владыка, так что если вы извинитесь передо мной и поклянетесь верно служить госпоже, она пристроит вас где-нибудь повыше и не заставит стать топливом для вечного пламени, которое поддерживает её владения и дарует этот прекрасный свет всем её детям, — с особым удовольствием вещал чертенок.

Эльф нахмурился. Он поднял взор на замок вдали, оглядел его масштабы, а затем бросил взгляд на своего напарника. В его глазах читалось: "Надо бы нанести визит её величеству". Перешагнув через борт лодки на причал, он подтянул к себе клинки, на которых, словно на вертеле, висел чертик.

— Возьмем с собой этого ублюдка. Пусть доставит нас прямо в покои к этой Бесине. Устроим тет-а-тет с местной королевой, — с оскалом, предвкушающим битву, произнес он.
 

[Волхайм]

Генри стоял у борта джонки, неподвижный и безмолвный, словно изваяние, высеченное из бледного мрамора и поставленное на палубу в назидание самому хаосу. Его длинное пальто, чёрное, как межзвёздная пустошь, не колыхалось на раскалённом ветру, будто сам адский воздух боялся нарушить безупречную строгость его силуэта. Зеркальная маска, холодная и бездушная, отражала багровое зарево этого места — вечный, яростный закат, лишённый солнца, но полыхающий отсветами бесчисленных пожаров. В её отполированной поверхности плясали отражения клокочущей лавы, искажённые и пугающие, словно крики запертых душ.

Этот мир, пропитанный огнём, серой и болью, был полной противоположностью тому, что он ценил. В глубине своего существа, среди обрывков чужих воспоминаний и холодной логики выживания, Архиватор всегда тяготел к иной эстетике — к безмолвным, заснеженным ландшафтам, где каждый звук приглушён толстым слоем снега, а воздух кристально чист и обжигающе свеж. Там, среди белых просторов и ледяных вершин, царили порядок, предсказуемость, ясность. Здесь же царил хаос, непредсказуемый и всепоглощающий, что, впрочем, не делало его менее интересным объектом для изучения. Каждый новый ярус был лишь ещё одной главой в бесконечном каталоге предельных состояний реальности.

Его взгляд, скользнув за борт, не нашёл ничего, кроме бурлящей магмы и массивного корпуса их судна, сработанного из дерева, черного как смоль и обитого по краям тусклым, жаростойким металлом. Судно казалось древним, почти мифическим, выдержавшим не одну эпоху в этой геенне огненной. Его доски, почерневшие от времени и жара, источали слабый запах гари и смолы, смешанный с едким духом серы. Генри мысленно отметил этот факт, отложив его в копилку данных для последующего анализа. Материал, из которого была сделана джонка, явно обладал аномальными свойствами, иначе бы она давно обратилась в пепел.

—...не знаю, что нам теперь с этим делать, но что-нибудь точно придумаем...—прозвучал его голос, ровный и безжизненный, больше констатация факта, чем обнадёживающая фраза. Он не обернулся к Ашеру, продолжая наблюдать за окружающим хаосом с холодным, аналитическим интересом. Его пальцы в плотных перчатках мягко сомкнулись на набалдашнике трости, ощущая под кожей вибрации этого места — низкий, непрерывный гул, исходящий от самой земли, сердцебиение спящего великана.

Пока Ашер занимался чертенком, Генри наблюдал за этим действом с характерной для него отстранённостью. Он слегка наклонил голову, его поза напоминала сову, затаившуюся на ветке и высматривающую добычу в ночи. Немигающие огни-зрачки в прорезях маски прикованы к существу, впитывая каждую деталь его поведения, каждый писк, каждый жест отчаяния. Он фиксировал мышечные сокращения, частоту дыхания, изменения в окраске кожи — всё это было ценными данными, кусочками мозаики, которую он медленно, но верно собирал.

Его перчаточные пальцы сами собой нашли на борту прочную, грубую верёвку, оставленную кем-то из предыдущих «путешественников». Движения были экономичны и точны. Пока эльф отвлекался, Генри несколькими молниеносными движениями скрутил остатки оглушённого чертенка, обвил верёвкой и, зацепив импровизированный крюк за пазуху Ашера, аккуратно подвесил эту ношу, словно охотничий трофей, добытый в адской жатве. Существо бессильно повисло, его писклявые вопли теперь приглушены петлёй. Генри не испытывал ни жалости, ни отвращения — лишь холодное удовлетворение от эффективно выполненной задачи.

Тем временем их джонка медленно дрейфовала вдоль невероятного города, открывавшегося их взорам. Это был разделённый надвое широкой рекой лавы населённый пункт, выдержанный в стилистике Ближнего Востока, но искажённый инфернальной эстетикой. По обе стороны огненной преграды теснились почерневшие от копоти и времени здания из песчаника и тёмного дерева. Купола мечетей и других сооружений, когда-то, должно быть, прекрасные, теперь покрыты толстым слоем сажи и трескались от невыносимого жара. Арочные проёмы, украшенные изящной резьбой, теперь зияли пустотой, словно глазницы черепов.

С узких улочек, больше похожих на щели между домами, свисали обрывки тканей — ярких, а ныне выцветших до грязно-бурых и багровых тонов, колышущихся в раскалённых потоках воздуха. И повсюду, в тени арок и под сводами разрушающихся галерей, двигались фигуры. Это были не люди, а безмолвные тени, силуэты с размытыми контурами и двумя светящимися точками вместо глаз. Они имитировали жизнь — переходили улицы, сидели у входов в лавки, толклись у полуразрушенных фонтанов, из которых била не вода, а всё та же густая, медленно стекающая лава. Но от них не доносилось ни звука, ни шепота, ни даже шороха шагов — лишь зловещая, гнетущая тишина, нарушаемая рёвом огненной реки. Это зрелище было одновременно жутким и завораживающим — кто-то завел механическую игрушку и забыл её выключить.

Их плавное движение внезапно прервалось. Джонка с глухим, скрежещущим стуком своим бортом столкнулась с массивной каменной кладкой причала порта. Судно дёрнулось, замерло на месте, накрепко зацепившись за выступ. Путешествие по огненной реке завершилось. Генри, не теряя равновесия, сделал шаг вперёд. Он вышел на берег с той же беззвучной, почти призрачной плавностью, что характеризовала все его движения. Ботинки с металлическими пластинами в подошвах мягко ступили на раскалённый, покрытый пеплом и трещинами камень набережной.

Он остановился, осматриваясь. Позади осталась бурлящая магма, впереди — молчаливый, призрачный город, полный загадок и потенциальных угроз. Его зеркальная маска холодно отражала багровое зарево и зловещие очертания строений, а трость с витиеватым набалдашником мягко уперлась в землю, став точкой опоры в этом новом, неисследованном сегменте ада. Воздух здесь был гуще, тяжелее, пропитан запахом гари, пепла и чего-то ещё — сладковатого, гнилостного, словно испорченное мясо. Генри сделал незаметный вдох, его модифицированные лёгкие мгновенно проанализировали состав атмосферы, отфильтровав опасные примеси. Он был готов к новым испытаниям, к новым данным, которые предстояло собрать в этом огненном аду.—...я не думаю, что эта полутуша сгодится в подарок местным вельможам...думаю...они бы были приятно удивлены чему-то покрупнее...

[Ашер]

"— Не сгодится? А ну и черт с ним! Хоть поводырем побудет, — в издевательской манере процедил эльф. — Он же клялся в верности этой Бесине, так что доведет, а там, глядишь, и до закрытия гештальта недалеко. Господи, пусть тут зарыт артефакт!"

Для эльфа упоминание бога — не тихая молитва, а манифест, клеймо на его мятежной душе. Были эпизоды, когда судьба, словно злой шутник, подбрасывала ему шансы обнажить свою гнилую сущность, подталкивая к жестокости и осыпая чередой чёрных благословений. Именно черных. У каждого бога свой лик: кто-то мечтает о крепком здоровье, кто-то о благополучии, кто-то молит о спасении из персонального ада. В жизни каждого из тысячи зеркал отразится лик божества. Ашер же увидел костлявую, черную руку и потянулся к ней, как путник, вечно жаждущий погибели.

Ступая узкими улочками, эльф осматривал дома, вопившие об ужасе, будто сам ад, воплотившись, выплюнул эти обугленные жилища. В окнах мерцали тени, вторящие силуэтам на улицах — они спешили захлопнуть ставни, словно боялись нежданных гостей, словно знали, кто идет. Ашер бросил упряжку с бесом на землю и замер, оглядываясь: город дышал предчувствием беды.

— Жрать я хочу! — прорычал эльф, словно пес, сорвавшийся с цепи голода.

Заглянув в лавки, где гулял лишь смрад, он обнаружил только обугленные человеческие останки, а вместо воды — бурлящую лаву в жаропрочных сосудах. Сплюнув желчь разочарования, он поднял беса и двинулся дальше. Дорога до замка вилась, словно змея, скорее напоминая лабиринт Минотавра. Хаотичные переулки заканчивались тупиками, заставляя их возвращаться под гневный рык эльфа. Они блуждали, блуждали, и блуждали вновь, пока терпение не лопнуло. Эльф со всей яростью обрушил беса на землю, раздробив ему зубы.

— Слушай сюда, сука! Чучело краснозадое! Что за хрень? Какого дьявола этот город – воплощенная головоломка? — прошипел он, источая яд.

Бес на земле завыл и заскулил от боли, безуспешно облизывая десны, где раньше сверкали острые зубы. Ашер наступил ему на лицо и надавил. Бес, забившись в агонии, выдохнул:

— Я скажу... скажу... перестань... — прохрипел он. — Это бесконечное царство небытия. Здесь воля смертных душ трещит и ломается, превращаясь в безмолвных скитальцев! Госпожа сама сплела этот город, чтобы потерянные души нашли успокоение... и свое место.

— Ну, блять, земля обетованная...

Эльф выругался. Подняв взгляд к небу, он увидел перевернутый крест на куполе одного из зданий, а на кресте – фигуру, пристально наблюдавшую за ними. Туча смога поглотила существо, и оно исчезло. Ашер почесал затылок, а бес разразился

жутким хохотом. Эльф поднял его и снова ударил оземь.

— Какого хрена ты ржешь?!

— Кхе-кхе... Похоже, второй прислужник Госпожи вас заметил... Теперь вам отсюда не уйти. Это господин Сталкер. Тот, кто питается душами этого города. Вы попали под его взор, и вам не сбежать! — прошипел бес, безумно улыбаясь.

— Что еще за сталкер? А, отрубился. — Бес от полученных ударов обмяк. Эльф закинул его на плечо и побрел дальше по улочкам города-лабиринта, проклинающего каждый его шаг.

Лабиринт не отпускал, напротив – дышал в спину, живой и изменчивый, словно сплетенный из ночных кошмаров. То, что виделось пять минут назад, казалось воспоминанием часовой давности. Абсолютная темница духа. Ашер, обуянный яростью, обрушивал удары на стены, тщетно пытаясь вырваться из плена, но каждый поворот лабиринта лишь подливал масла в костер его гнева. Остановившись как вкопанный, он вскинул голову. На крыше одного из домов, словно гаргулья, восседала черная тень, подобная той, что они встретили на мосту – безмолвный, всевидящий наблюдатель. С презрительным жестом отбросив тушку беса, Ашер развернулся. Клинки, словно живые, взметнулись в воздух, дрожа от ярости, будто воплощая гнев их хозяина. На губах эльфа скользнула хищная улыбка – идеальная мишень для выброса эмоций.

– Сталкер, значит... – прошипел он сквозь зубы.

Существо, казалось, вовсе не замечало эльфа. Его взгляд, подобный черной дыре, был прикован к человеку, стоящему рядом. Пытаясь проникнуть в бездонные, пустые глазницы, он искал там душу, за которую можно зацепиться, вырвать из плотской оболочки. Не находя ничего, или, быть может, ощутив невыносимую боль, монстр издал душераздирающий крик, схватившись за голову, словно тысячи тараканов терзали его мозг. С боевым кличем, наполнив легкие, он жадно поглощал души, роящиеся вокруг, точно мотыльки, летящие на пламя. Вот чего они боялись. Не пришельцев из иных миров, не их оружия, а этого кошмара, порожденного лабиринтом, этого смердящего страха, пожирающего бесформенные тела. Ашер, подкованный встречами с подобными ему, знал, что в такие моменты существа обретают силу, и метнул клинок, словно стрелу, прямо в разверзнутую пасть. Клинок прошел насквозь, не встретив сопротивления. «Сука», – прозвучало тихое ругательство. Бесформенный монстр был неуязвим для физического урона. Его тело – сотканная из гнева и страданий душа, блуждающая в лабиринте города.

– Ну, тут я, кажется, бессилен... Я понятия не имею, что с ним делать... – с досадой признался эльф.

– Справишься без меня?

В этих словах, словно прикрытых маской заботы о напарнике, сквозила завистливая надежда услышать ту же фразу в свой адрес. Эльф не сомневался в силе союзника, он видел, на что тот способен. Но сработает ли магия против этого существа? Или нужно что-то иное? (Делаю акцент на том, что он получил урон, пытаясь вытянуть из тебя душу). Ашер отступил в сторону, подпихнув под себя тушку беса, и уселся на нее, как на трон.

– Проведем анализ нашего пациента...