[Симбер Ресинджер]

Выход на звезды. Чистое небо
Пока не поздно, примем плацебо
Птенчики, гнезда. Що тобi треба?
Но адиозно все просят хлеба (-- с --)

[Айне]

Hold on, take a look at the sky

How long ago did you do that last time?

You don't know, it's no wonder at all

You think that sun will make you blind (с)

Свет электрических ламп холоден, но во взгляде Айне еще пляшут искры далекого костра.

Она замерла неподвижно, точно эскпонат коллекции, завезенный за Циркон из иных земель и эпох. Только безымянный палец на правой руке подрагивает — оттого, что запястье выше перечеркнуто выжженной раной. Грубый, но эффективный метод добраться до увитой рунами кости. Он родом из того же раскаленного мира, из которого явилась нежданная гостья, и Симбер тоже ощущает боль, хотя мышцы его целы.

В зале их двое, но Айне понимает, что все идет неправильно еще до того, как заклинание-маяк вырвало ее из оплавленных радиацией руин. Узы, что лгут реже глаз и магического чутья, твердят ей: Инфирмукс здесь, вот же он, стоит напротив. Только вот каждый упущенный миг, который Айне всматриваются в облик молодого мужчины, служил свидетельством несостоятельности ее поисков.

Тщетно бывшая владычица пытается отыскать в чертах лица знакомую форму скул, а в энергетической паутине — родственный, но более темный алый. Перед ней незнакомец, который должен, обязан быть Инфирмуксом, но не является им в том же смысле, в каком Айне больше не Тиран Шатрукс и не Дева Клинка.

— Инфирмукс, — медленно и четко произносит она заклинание, надеясь оживить почти священное имя. Собственный голос слышится Айне свидетельством поражения.

Она была готова ко всему. Прорваться вихрем лезвий и атакующей магии сквозь крепость очередного экспериментатора — из тех, кого не остановят законотворческие миражи Коалиции Рас — закрывая собой ослабевшего узника. Столкнуться с гневом хозяина источника Некроделлы, с могуществом которого она не могла сравниться даже в лучшие столетия, пролить кровь, выслушать и принять обвинительный приговор. Наконец, коснуться руками ледяных надгробных плит, под которыми уже не бьется сердце, с которым ее собственное когда-то билось в унисон.

Но только не к тому, что увидела. Не к обману, не к ошибке. Не к двойнику.

Тогда Айне ринулась вперед. Ее кинжалы, Помилование и Казнь, чьи имена уже едва ли что-то значат, остались в ножнах, но измененное слиянием с хтоном тело было способно убивать и без них. Всего на долю секунды, Айне встретилась с этнархом взглядом прежде, чем вцепилась в его руку с силой, недоступной хрупкому молодому эону.

Он мог ударить ее, мог обжечь колдовством или отбросить силой технологического устройства. Но до тех пор, пока пальцы Айне, крепкие и негнущиеся, были способны оставаться на месте, она продолжала цепляться за запястье, скрывавшее рунную вязь и отдающуюся болью незримую рану.

Облик обманщика виделся ей оболочкой, тюрьмой, сковывающей Инфирмукса, ненавидящего и дорожащего. Айне хотелось разрезать его, как время разрезало нити магической аномалии, пленившей ее саму... Или разрезать не плоть, а сущность... Но что, если в нутре этнарха находится не пылающий сердечник хтоника, а пустота, такая же как та, в которой тонут небесные светила?

— Где ты, Инфирмукс? — спрашивала Айне твердо, сдавливая кожу с упорством, которое более слабому созданию обеспечила перелом. — Ты все еще здесь? Ты все еще ты?

Дыхание ее участилось. Глаза, неотрывно смотревшие на кисть руки этнарха, застыли, но тело сводило ритмичная дрожь, такт которой отбивал об пол кончик заостренного хвоста. Град мыслей – о гибели, вероломстве, спасении – не стихал, и тогда слово взяло создание, делившее тело с Айне:

— Я чую Эреба, — прохрипела ее гортанью хтон, давно не являвшаяся себя иначе как потоком образов, похожих на спешный рисунок масляными красками.

Но Айне не слышала Сатуайхе.

— Ты все еще здесь? — повторила она с нажимом, с надеждой, с обреченностью умирающего. — Ты все еще ты?!

Шестьсот семьдесят два года были для Айне незримым мигом, за который стирались имена, а их цитадели возводились и сносились до основания. Зато воспоминания о предшествующих им веках — пыткой. Даже любезно изрезанные магической аномалией, они не оставляли сомнений: Айне нуждалась в Инфирмуксе. Теперь же, когда идеалы объявленной миру священной войны были растоптаны, а ее город — обращен в руины, он стал последним тлеющим угольком в костре ее жизни.

Тем хуже, ведь холодный свет цирконских ламп беспощаден к огням Климбаха.

[Симбер Ресинджер]

Просторный зал его небульского особняка редко удостаивался личного визита, но сегодня настал тот самый день, когда Симбер решил снять стандартное заклинание стазиса и наедине с собой отдохнуть в родных стенах. В этом месте никогда не обитало слуг, поэтому не нашлось свидетелей сей гротескной картины, как пространство раскололось на оплавленные всполохи. Руку Симбера пронзила столь острая боль, что почти принял её за атаку разрушающим кости сигилом. Жизнь научила его быть готовым ко всему, даже к хтоническому прорыву, разверзшемуся прямо возле его мягких диванов.

Вместо стаи хтонов из разлома к нему метнулась девочка-подросток, в которой опытный легионер сразу узнал опаснейшее создание Климбаха — древнего хтоника. Хтоники нередко обладали детскими обличьями, и у него, кажется, тоже имелось только такое когда-то давно. Смертоносные движения не могли принадлежать обычному «гражданскому лицу». Симбер очень хорошо это различал, — существам её уровня и не нужно оружие, — само их тело воплощало непревзойдённый инструмент умерщвления всего живого.

Но её облик... всё её существо произвело на Симбера столь ошеломляющий эффект, что он словно парализованный остался стоять посреди зала, широко раскрытыми глазами глядя на девочку. Его сердце билось быстро-быстро, словно по сосудам пустили чистый адреналин вместо крови. А внутри разгорались щемящая боль, неверие и... счастье? Он не понимал своих чувств, а в шоковом состоянии никак не мог до конца понять (или поверить), кто перед ним.

Здесь стоит сделать небольшое отступление. Спасая разум Инфирмукса, богиня знаний Энигма провела действительно невероятный эксперимент: Симбер довольно смутно помнил жизнь в ипостаси хтоника, да и некоторые его убеждения насчёт Инфирмукса являлись ошибочными. Разум Симбера специально «заземлён», и сейчас он не понимал, как Инфирмукс мог испытывать столь сильные эмоции к другому существу. Это давало трещину в образе полного отморозка, как воспринимал его легат.

Девочка вцепилась в него и звала Инфирмукса столь отчаянно, что Симбер на мгновение сам пожелал оказаться разрезанным её мечами, дабы эти двое древних, наконец, воссоединились. В груди разлилась сладкая боль и странное ощущение опустошённости. Он знал её имя, даже в этом своём обличии полного забытия — он знал её имя. Словно его выжгли на поверхности собственной роговицы, а затем высекли на костях и заставили на протяжении тысячелетий писать его кровью мертвецов.

— Айне... — прошептали его губы. — Айне...

Это имя так приятно ложилось на язык, словно он произносил его бесчисленное количество раз, причём с разной интонацией: радостью, иронией, дружеским подначиванием, зовом о помощи... яростью.

Свет мигнул. На улице уже смеркалось, поэтому в главном зале горел мягкий белый свет, подчёркивая весь калейдоскоп эмоций, что простреливал её облик, когда тонкие пальцы цеплялись за его руку.

— Боже мой... — смутные образы болью разлились в его голове, порождая вспышки сверхновых под веками.

Соратница. Побратим. Дева Клинка.

Тиран Шатрукс.

Во рту появился привкус солёного металла. Вдохнуть не получалось, а желание сменить ипостась было сравнимо с жаждой умирающего в пустыне, который, наконец-то, увидел источник.

Но Симбер не умел так быстро и безболезненно менять форму. Каждая смена его личины ощущалась смертью предыдущей: чтобы появился Инфирмукс, Симбер должен умереть. Пока что он не находил в себе моральных сил умереть в её руках, будто бы после этой смерти Инфирмукс не позволит ему воскреснуть.

— ...Это я, — наконец произнёс он хриплым голосом, чувствуя, как соль на губах стала практически невыносимой.

И тут он понял, что это слёзы. Свободной рукой он коснулся щеки, пальцы мазнули мокрый след. Он облизнул губы. Солёная вода. Симбер помнил смутно детали их общей судьбы — образы и картины, где сцены кровопролитных битв преобладали над мирной жизнью.

— Это... моя человеческая форма... истинная... так бы я выглядел, если бы никогда не стал хтоником. Энигма... сделала то, что не смогли племена элементалей, и... мы... она всё исправила.

Он чуть повернулся, обнимая девочку руками и прижимая к себе.

— ...Прости, Айне, прости... я знаю, что он... я... искал тебя... но у него не получалось... я пытался... я пытался до тех пор, пока не поверил, что ты мертва... прости, я плохо помню в этой форме всё, что было с нами. Чтобы обратиться в него, мне нужно немного времени...

[Айне]

Тогда Айне подняла взгляд. Гул тысячи мыслей, раздиравших ее разум на кусочки, стих. Осознание, что мужчина перед ней не Инфирмукс и вместе с тем сохранил в себе нечто их объединявшее, опустошало и успокаивало одновременно. Сделавшись из звереныша неподвижной куклой, хтэния слышала, как смутно знакомый голос произносит ее имя. Только миниатюрные пальцы продолжали машинально сжимать запястье этнарха.

Не двойник, притворившийся названным братом, не чудовище, носящее его сущность поверх собственной. Руки, обнимавшие Айне, принадлежали подобию хтона-аннигилятора, неразрывно спаянному со своим носителем.

— Это ты, — подтвердила Айне с растерянной полуулыбкой и ощущением абсолютного счастья, немыслимого мгновение назад.

Затем она положила руку на щеку этнарха, которой только что касалась его собственная. Слезы – разве Айне не видела прежде его слез, как и он ее? – были теплыми, и хтэния протянула вторую руку. Так она слушала мужчину, которым Инфирмукс по странной прихоти судьбы стал позже должного, придерживая его лицо ладонями.

Едва заметным кивком Айне встретила новость том, что Инфирмукс искал ее: иначе и быть не могло. Недоверчивым прищуром — когда было упомянуто имя божества познания.

Не только из вспышки гнева на то, что ему удалось достичь недостижимого для всех друзей и подданных Владыки Некроделлы. На Климбахе было достаточно тех, кто возносил молитвы первым детям Аркхейма. Вот только Айне всегда считала их дары отравленными, как и все прочее, что приносил внешний мир на опаленную радиацией планету за исключением хтоников.

Несомненно, она переступила бы через предубеждение чтобы избавить Инфирмукса от чар предыдущего правителя Пандемониума. Но сейчас, видя цену, которую ее соратнику пришлось заплатить за исцеление, бывшая владычица не могла не ненавидеть Энигму.

За то, что создала этнарха, которому не следовало существовать. За то, что заставила его страдать.

— Я подожду, — сказала Айне, прижимая подушечки пальцев к скулам собеседника. — Я ждала семь сотен лет в ловушке между реальным и мнимым, и подожду еще столько же вне ее, если в том есть нужда. Ты помнишь, Инфирмукс?

Теперь и ее захлестнули воспоминания, калейдоскоп цветных вспышек, ярких, будто каждой из них можно коснуться рукой. Рев титанического зверя, вырвавшегося из-за полога зеленого тропического леса. Пахнущий морской солью, пряностями и медом ветер, колышущий алые знамена. Жар кристаллов радиалиса, от прикосновения к которым под пальцами пробегает дрожь. И раж бесчисленных битв, звон клинков, запекшаяся кровь, искры боевых заклятий...

– Мы найдем способ вызволить тебя из этого сосуда, — обещает Айне из далеких времен, ведь перед глазами у нее не темноволосый этнарх в жилище из стекла и стали, а древний хтоник на окропленной кровью земле. — Цепи старого врага сорваны, проклятье пало, и ничто больше не встанет на нашем пути!... Знай, Инфирмукс, заключение мое было долгим, но клинки по-прежнему остры! Вернемся же на Климбах, чтобы, как в прошлом, прославившем наши имена, кровопролитием достигнуть...

— ... пустоты, — окончила за нее фразу Сатуайхе, разрывая грезы точно мегаструм — двуногую добычу.

Айне запнулась, ловя ртом воздух. Среди нитей, связавших их с Инфирмуксом судьбы, было достаточно отдававших горем. Вновь глядя в глаза молодому мужчине, щек которого она касалась внутренней стороной ладоней, хтэния поняла, что отчаянно завидует его состоянию. Если бы она могла пережить встречу с Инфирмуксом вновь, без тяжкого груза, отравлявшего их последние столетия...

Этим грузом было ее владычество над источником Шатрукс.

Баллада о Деве Клинка завершалась ее смертью от рук Тирана, которого вскоре постигла заслуженная кара, но немногим было известно, что стояло за легендой на самом деле. Не пытаясь оправдать жесткие решения, Айне приняла новое звание как должное. Инфирмукс был единственным, чье мнение имело значение, и даже она отвергла ради будущего Шатрукс.

«Ради пустоты», — произнесла про себя Айне, чувствуя, как опускаются слабеющие ладони, а голова заваливается на плечо этнарха. В глазах непривычно защипало, и она, собиравшаяся было закрыть их, увидела море огоньков за окном.

Пурпурные, алые, белые, синие и желтые они затмевали звезды на небе, подпираемом причудливыми стеклянными башнями. Дороги — реки света — сплетались, точно пучки энергетической паутины. Над ними искрами проносились стайки воздушных кораблей, похожие на те, что иногда посещали Климбах.

Айне, впервые побывавшая на Цирконе, некоторое время не могла отвести взгляд. Рапсодия гнева, радости, сожаления и утраты, сменилась усталостью. Она разбита, чуть меньше, чем тот, кто однажды подчинил своей воле источник Некроделла.

— Это все фонари? — предположила она, оборачивая к владельцу жилища. — Как на наших празднованиях?

[Симбер Ресинджер]

Руки Айне, больше похожие на смертоносные орудия, крепко обнимали его собственные — сейчас одеревеневшие, с едва заметно дрожащими пальцами. Мелкая холодная дрожь пробирала всё тело, словно его расстреливали атомными пулями.

Симбер не мог понять своих чувств. Он вслушивался в звук её уверенного голоса, и впервые за века легионер ощутил страх — яркий и болезненный, словно он остался тем семнадцатилетним мальчишкой, который внутри себя кричит от ужаса происходящего.

Айне говорила опасные вещи, которых он не мог вспомнить, но они так хорошо вписывались в его представление об Инфирмуксе, что страх сжимал горло, а мысли метались в голове: «Он просто уничтожит меня», «Зачем ему жизнь в плену цивилизации и эта личность, если единственная страсть любого хтоника — странствовать по Климбаху, резать неугодных, штурмовать замки и устраивать катастрофы». Раньше Симбер не задумывался об этом так остро, но маленькая и смертоносная, будто легион элитников, девочка всколыхнула в нём первобытный ужас перед древним Владыкой. Он сам ведь даже не человек — жалкое подобие того, чем Инфирмукс мог бы стать, но не стал. Проекция прошлого на перекроенное будущее. Он не представляет никакой ценности, ведь Айне права: прославить имена, обнажить клинки, свободный Инфирмукс в кругу верных и таких же древних соратников... среди которых теперь это Существо, пробудившее в душе столь сильные чувства, не оставляющие сомнений. Она важна. Важнее, чем Симбер мог вынести. Важнее, чем он когда-либо воображал, представляя Инфирмукса безумцем, который легко перережет глотку любому преданному побратиму. Просто потому, что Инфирмукс уже давно не человек.

Симбер чувствует обжигающую злость за эти её слова. Она хочет его уничтожить. Его — Симбера. От этого нестерпимо больно. И... способен ли он сам убить Айне, защищаясь?

— Я не сосуд... — губы произносят слова быстрее, чем Симбер успевает сообразить, что и кому говорит. — Может быть, вы с ним когда-то и прославились на Климбахе, но всё это в прошлом. — Бушующая внутри злость на то, что его хотят просто списать в утиль, клокочет и горит под рёбрами пожаром.

— Прошло уже почти семьсот лет, Айне. Климбах изменился, многие из тех, кто был в его свите, погибли... Теперь мы ведём хтоников к величию другим путём. Инфирмукс прочно занял свою позицию в Азраиле. Он больше не тот безумец. Кровопролитием, и правда, можно достичь только пустоты... — Симбер говорит медленно и тихо, стараясь, чтобы его голос не дрожал.

Легат отчётливо понимает, что не хочет принимать свою хтоническую форму, потому что боится... боится решения Инфирмукса.

— «Ты его совсем запугала», — вдруг слышит Айне насмешливый голос Эреба у себя в голове. — «А когда он начинает ощущать опасность для жизни, включается режим берсерка: действуй или умри. Сату-Сату, ты всё так же ужасна в человеческой психологии, как и ты, Айне. Радостно видеть, что в этом мире всё ещё есть незыблемые законы.

Симбер, возьми себя в руки. Вот почему Инфирмукс и не хотел, чтобы ваши жизни пересекались. Ты ещё не готов к такой эмоциональной перегрузке, если не знаешь своего истинного отношения к себе самому.

Этот сосуд, Айне, погибнет только в том случае, если исчезнет сам Инфирмукс. Такова цена за стабилизацию...» — Эреб по-братски посылает волны участия и приветствия в сторону Сату и Айне.

Симберу хочется поверить в его слова, но на самом деле он чувствует себя сейчас пятым лишним. Есть Айне, Сату, Эреб и Инфирмукс.

А Симберу здесь не рады.

— Да, энергетическое освещение. На Климбахе мы чаще использовали энергетические кристаллы, а тут весь город ночью горит неоновыми огнями.

Легат наконец отпускает её и делает шаг назад. Всё ещё пристально смотрит, обдумывает её ответы, но со своими не спешит, говоря что-то отвлечённое:

— Ты сразу после распечатывания кинулась искать Инфирмукса? Это кажется странным. Голодна? У меня совсем нечего поесть, предлагаю куда-нибудь сходить. Мой флайт в гараже, я собирался на миссию, но придётся отменить. Ты правда можешь немного подождать? Я пока не готов умирать... в смысле, не готов менять личину. Давай хорошенько поужинаем, и я сам настроюсь на... кхм... финал этого дня.

Он хотел попросить её убрать рога, но в горле будто застрял ком. В итоге Симбер решил, что это не имеет значения — в Небуле и не таких увидишь.

— Ты сможешь себя контролировать? Не начнёшь жрать народ напропалую? — он хотел бы усмехнуться, но вопрос звучит предельно серьёзно, почти гротескно.

Симбер прекрасно знал, что Инфирмукс никогда не видел ничего зазорного как в каннибализме, как и в употреблении наркотиков. От этого становилось мерзко и хотелось помыться, но он провёл титаническую работу по принятию своей базовой личности. Мы — результат не только наших решений, но и обстоятельств. Если он смог в какой-то мере примириться с Инфирмуксом, то сможет и с Айне.

— Я очень плохо помню, что происходило между вами в последние лет десять... Кажется, вы повздорили? Инфирмукс совсем умом тронулся? — Симбер ожидал услышать историю, в которой благородная Айне сдерживала «великое зло», ведь в его представлении Инфирмукс был ничем не лучше Уробороса.

[Айне]

Ночные огни Небулы отражаются в глазах Айне.

С начала разговора она испытала желание посмотреть на этнарха лишь единожды. К ее досаде, первая фраза — отважный порыв отстоять свою ценность — моментально затерялась в последовавшей за ним заученной серости. Вслушиваясь в лозунги, которые, как один, повторяли служаки Коалиции Рас, Айне упрекала себя в секундной слабости.

Ведь ей хотелось вгрызться в незнакомца зубами, клинками и боевыми чарами. Чтобы задавать прежние вопросы, теперь уже не Инфирмуксу, а тому, кем ему было не суждено стать.

Ты все еще здесь? Ты все еще ты?

Упоминание Азраила стало пощечиной для самолюбия Айне не только из-за того, что организация, презрение к которой она пронесла через века, укрепилась на Климбахе, но и потому что Инфирмукс присоединился к ней, а этнарх, с которым он делил тело, кажется, искренне верил в постулаты Коалиции Рас.

Постулаты, которые следовало бы оспорить, если бы в душе Айне на время не воцарилась пустота, заполненная одним только электрическим светом.

Поэтому, когда Эреб ответил на невысказанный вопрос, слово поспешила взять ее хтон. Подобно многим своим собратьям, Сатуайхе или Сату, как звала ее Айне, не ведала сожалений. Свое существование она заключала в неопределенное «сейчас», отрезая все предшествующее время вселенной.

«Безобразный-коварный Эреб явил себя, — голос Сату отпечатывается в хтонической ментальной сети треском хитина и глухим рыком. — Не придется потрошить рассудок неокрепшей личинки.

Отвечай, увечный-желанный сородич. Зачем Инфирмуксу служить добыче? Слишком силен, чтобы накинуть цепи, о повадках их знает. Почему логово его, Некроделла, не взято штурмом? Ведь пребывает он в серой клетке из железа и стекла. От чего позволено тебе жить? Чую, ядом Уробороса пропитан не меньше, чем Климбаха прахом».

«И я рада тебе, Эреб», — произнесла про себя Айне мгновением после последнего вопроса.

Она была честна с хтоном. Искореженное экспериментами предыдущего владыки Некроделлы чудовище за пределами известных Коалиции рангов было ей роднее и понятнее, чем молодой мужчина, способный отрицать свою вторичность со знакомой Деве Клинка яростью.

Эреб прав: хорошо, когда в мире остается нечто постоянное.

И вот они с этнархом снова смотрят друг на друга, не касаясь. Айне кивает на слова о магических кристаллах и пытается восстановить в памяти смазанные картины своих недавних странствий пока на нее сыпятся новые вопросы.

— Да, — Айне проводит указательным пальцем по успевшей затянуться ране на бледном запястье. — Фтэльмена сказала мне, что он не на Климбахе

Очерченные горными вершинами пыльные степи, разделяющие Шатрукс и Некроделлу. Неизменные шпили Пандемониума тянутся над едва узнаваемым городом. Жесткость в маджентовых глазах, смотревших когда-то с материнской нежностью.

Айне не винит никого, кроме Энигмы.

Из воспоминаний ее вырвало предложение, показавшееся бы абсурдным, если бы не абсурд всего этого дня. Два древних хтоника — владыка действующий и владыка бывший — отправляются в сверкающий город хуманов поужинать. И даже не чьими-нибудь свежими внутренностями.

— Харчевня? Полагаешь, нарушать уединение разумно? — услышав о миссии Айне приободрилась и взглянула на этнарха с видом младшей сестры, выпрашивающей очередную игрушку. — Нет нужды отменять дело. Если есть потребность в колдовстве и кинжалах, я помогу тебе... Инфирмукс.

Единственное имя, которое было ей знакомо. Услышав второе, Айне попыталась вспомнить, произносил ли его когда-то ее побратим. Если и да, она могла оставить это имя в дальних закоулках сознания точно так же, как сделал его владелец.

У нее не было хтонического имени, а метаморфоза только растворяла рога, костяной хвост и едва заметные трещинки на коже. Иногда Айне казалось, что сущность хтоника это все чем она когда-либо была. Недолгое прошлое до слияния с Сатуайхе виделся полузабытым сном.

— Я подожду, Симбер, — попробовала слово на вкус Айне. Следующее замечание Симбера вызвало у нее злую усмешку. — Только половину. Оставшихся свяжу и преподнесу Инфирмуксу, когда он вернется... Говоришь, Климбах изменился? А мир за его небесами не изменился совсем. Раз видит хтоников зверьем, ведомым только кровавой яростью.

В прошлом она была непримиримым противником вступления Климбаха в Коалицию Рас. «Они изничтожали нас, считали неразумными чудовищами, и вдруг на тридцать второе столетие у нас появились права? Если решение так непостоянно, что помешает изменить его?», — вопрошала она на собраниях владык, сборищах столь же редких, сколько и бесполезных. Новость о том, что Инфирмукс в конце концов присоединился к Азраилу могла бы стать причиной дуэли, не произойди с ним иное, более значительное изменение.

Следуя за Симбером через коридоры его жилища, Айне цеплялась взглядом то к одной, то к другой вещи, будто бы пытаясь найти среди них что-то принадлежащее Инфирмуксу. Но большие лампы, наполненные теплым желтым светом, растения с длинными, будто бы натертыми воском листьями и металлические коробочки неизвестного назначения никак не вязались с образом давнего побратима и правителя Некроделлы. Все эти вещи принадлежали Симберу.

Он же первым нарушил молчание. Айне быстро нашлась с ответом, секундой позже, чем перед ними открылись автоматические двери, за которыми притаился флайт.

— Два владыки — что два мегаструма, делящих одну землю, — ответила хтэния, рассматривая транспортное средство с большим интересом. — Они могут дремать рядом веками, но, если пробудятся одновременно, сражения не избежать. Мы же с Инфирмуксом были слишком близки, чтобы игнорировать различия друг друга.

Она провела рукой по металлическому корпусу флайта, гладкому и холодному, как всадник, гладящий чешую лишенного разума дракона. Айне плохо владела техникой, даже магические механизмы эонов порой вызывали у соратницы владыки фрустрацию. Но в очертаниях транспортника, ей видилось что-то, что может понравится Инфирмуксу больше прочих безделушек из дома Симбера.

— Когда мы были странствующими хтониками, властвующими лишь над своими жизнями, сам Климбах наказывал нас за ошибки. Когда Инфирмукс стал владыкой источника, я не всегда была согласна с его приговором, но клинок мой у подножья его трона свидетельствовал о признании правления и воли. Когда владыками сделались мы оба, некому стало нас судить.

Отрицание очевидного, невыносимый гнев, обреченные попытки свыкнуться, черная тоска и наконец, осознание, ставшее не исцелением, но гниющей раной. Иллюзорный мир, предшествовавший заключению клятвы, милосердно солгал Инфирмуксу и Айне.

— Или нас рассудило время? Ведь стены Пандемониума крепки, тогда как Ласа-Тарер тонет в океане. Но исчезновение мое проистекает из верности, чтимой Инфирмуксом добродетели. Выходит, сомневайся он во мне, проиграл бы сам, — Айне грустно улыбнулась Симберу. — Что насчет вас? Помня, как долго Инфирмукс с Эребом свыкался.

[Симбер Ресинджер]

Взгляд её обжёг каждую клетку тела жаждой причинить смерть. Симбер отшатнулся, отчаянно сопротивляясь навязанной изнутри потребности прикоснуться к этому древнему существу, словно тварь в его черепе хотела убедиться, что Айне реальна.

Упоминание Азраила вызвало у неё гнев, но, как и все прочие эмоции на этом ещё не утратившем детской прелести лице, он выглядел гротескно и немного пугающе. Теперь Айне казалась ему воплощением всего тёмного и разрушительного не меньше, чем Инфирмукс. Они стоили друг друга, и от осознания этой связи под рёбрами Симбера разливалась тянущая боль, а мысли путались. Он всё ещё не мог понять, как такое существо, как Инфирмукс, способно вообще с кем-то создавать прочные связи. В сделку с Фтэльменой ещё можно поверить — у элементалей нет выбора, они довольно зависимы от своих контакторов... но Айне... Разум Симбера отказывался принимать реальность, в которой он мог бы оправдать Инфирмукса. И тем более — представить себя им.

Значит, это существо ненавидит Азраил. Почему? Симбер знал, что идеологически все хтоники Аркхейма делятся на два лагеря: лояльных Азраилу и противостоящих ему в той или иной степени. Вторые считают, что никто не должен вмешиваться в дела Климбаха и климбахцев — это их планета, и чужакам здесь не рады. Легионер даже подозревал, что вечная бойня закончится, как только у хтоников появится общий враг, посягнувший на суверенитет их безумной планеты. Все распри и противостояния тех же владык в одночасье забудутся, словно их никогда и не было. Симбер не знал, как именно относится Инфирмукс к Азраилу, но был уверен, что он ему не противостоит, тогда как Айне... да?

— «Твоя лесть неизменно греет мои кости, кровожадная, свирепая Сатуайхе», — Симбер ощущает вибрацию под кожей, а голос Эреба будто льётся отовсюду и ниоткуда одновременно, напоминая звук ломающихся костей и адский треск пожара. — «Потрошить рассудок — большая ошибка, хотя он к этому почти привык. Сначала я, потом Уроборос, затем Энигма. Думаешь, после тебя он станет нормальным?» — удушающий смех становится громче, и Симбер с ужасом осознаёт, что пока говорит Эреб, он сам не может вмешаться, словно ему закрыли рот мягким кляпом... Он вроде бы понимает, что может в любой момент вклиниться в разговор, но желание говорить почти полностью атрофировано.

— «...хороший вопрос. И ты знаешь на него ответ: у Инфирмукса не осталось другого выбора. Если бы не эти оковы, Айне было бы не к кому возвращаться. Почему Некроделла не взята штурмом? Задай этот вопрос самому Инфирмуксу... он тебя ждал, Айне...» — на этом голос стих.

Симбер постарался выровнять дыхание, хотя сердце его бешено колотилось. Эреб редко говорил так много, хотя легионер знал, что это не означает его полного молчания в хтонической ипостаси носителя.

— Бездна, это просто какое-то... дерьмо, — прозвучало довольно грубо. Симбер всё ещё чувствовал, как его потряхивает, но самоконтроль, точнее, свобода от чувств Инфирмукса (ха-ха, у этой твари есть чувства?) к нему вернулась.

— ... не называй меня так. Я — Симбер. Не Инфирмукс. И тем более не произноси этого имени при других. Никто не должен знать, позже я дам тебе список тех, кто в курсе. Айне, запомни: мы с ним не одно и то же. Пусть так и останется.

И всё-таки... ему было сложно отвести взгляд от этих по-детски хищных черт. Он будто бы видел свою много лет назад погибшую сестру, неожиданно воскресшую и вернувшуюся. Вот только вернулась она не к нему, а к кому-то другому. И эта странная, абсурдная ревность... обида... зависть неожиданно обожгли его сознание яростью. Что? Что, чёрт возьми!? Он завидует Инфирмуксу? Ревнует к нему людей, о которых почти ничего не помнит?

Симбера затошнило, он почувствовал, что как никогда близок к безумию.

— «...пока ты будешь изгонять его из своей личности, безумие — это меньшая плата за вашу стабильность... Ты борешься со своей тенью, Симбер. И ты всегда ей проигрываешь...» — во рту густой привкус крови, хотя с ним всё в порядке. Фантомная кровь.

— Хтоники сами жаждут такого положения, Айне, и всячески ему способствуют. Вместо того, чтобы присоединиться к Азраилу, они охраняют своё право на взаимное истребление. По-твоему, это благо для Климбаха? Инфирмукс правил столько лет... а сколько лет правила ты? Ха! — он направился к выходу, с трудом сдерживая нервный, почти истерический смех. — Что-то я не вижу в ваших вотчинах великого счастья. Может, там и стало безопаснее за последнюю тысячу лет, но это заслуга ни Инфирмукса, ни твоя, Айне. — Для человека, который почти ничего не помнил из прошлого владыки Некроделлы, Симбер говорил довольно смело.

И даже без рогов и когтей Айне не утратила своей звериной смертоносности. Удивительные существа. Они уже были возле его флайта; легионер открыл переднюю дверь, приглашая хтэнию сесть рядом с ним.

— ... я так и не понял, почему ты исчезла, но, говоря о его достоинствах, ты явно перегнула палку. — Он включил радио и завёл двигатель. — Я знаю, что такое Климбах, и знаю, кем был Уроборос. Или кем был Адатахес. — Конечно, Симбер знал это из летописей и тех источников, что собирала Коалиция по истории и персоналиям Климбаха. — Зло может победить только другое зло. Я не понимаю такого стремления к владычеству и стайности, как у вас, это безумие. Чистое, незамутнённое безумие. Если вы победили в этих битвах, значит, вы хуже проигравших.

— «Не суди строго эту личинку, иногда он говорит так, словно соревнуется с климбахским грызаком в глупости...» — смеётся Эреб.

— Заткнись уже! Блять! Просто закрой свой поганый рот! — Симбер сделал радио громче, там передавали очередную криминальную сводку. Похоже, это была особая волна легионеров, где ни о чём хорошем не говорили.

Ладонь сама легла на глаза, Симбер на несколько секунд зажмурился.

— ... прости, — не то Айне, не то Эребу сказал он, — с ним я ещё не до конца свыкся... просто попросил его помолчать... прости... Миссия обычная: ликвидация стаи хтонов у крупного города, стаю ведёт элитник. Если я соглашаюсь, то, скорее всего, подкрепления не будет — для меня координатор определил эту миссию как одиночную. Я могу взять тебя в качестве комбатанта, но... Ха... даже не знаю, как тебя занести в отчёт. Придумай что-нибудь... Если мы хорошо пройдём эту миссию, никто не будет глубоко копать. Мне нужно дать ответ в течение десяти минут. Твои клинки всё ещё с... ним?

[Айне]

«Он ждал тебя», — сказал Эреб, и Айне захотелось истереть в костяную муку его нематериальное воплощение.

Правительница Шатрукс и соратница владыки Некроделлы, она считала, что закалила свою душу подобно стали. Но кому, как не Айне знать, что всякая сталь подвержена царапинам и сколам. Ее собственный изъян состоял в иррациональной вере: вместе с Инфирмуксом им удастся воссоздать благословенные времена климбахских странствий.

Недостойная, жалкая надежда, от которой Айне должна была избавиться если не под шпилями Пандемониума, то после встречи с несбывшимся будущим ее побратима. Вот только надежда эта впилась в ее подсознание крепче, чем экзоскелет Сатуайхе в позвоночник два тысячелетия назад.

Айне сжала зубы. Нет, она искала Инфирмукса чтобы столкнуться с истиной, которая, вполне вероятно, будет стоить ей жизни. Не ради мечты, отравленной чародейскими печатями Уробороса, а затем разбитой под тяжестью отставленной Адатахесом власти.

Воскресив в памяти изуродованную магией плоть и отрубленную голову на песчаниковых плитах Ласа-Тарер, Айне заставила себя всмотреться в лицо Симбера. Чтобы отметить в памяти каждую отличную черту, каждый отсутствующий шрам, который легионер Коалиции не мог получить.

Поэтому борьба, которую этнарх вел с самим собой, не укрылась от нее еще до того, как о ней упомянул Эреб. Хтон, насытившись отступлением Сатуайхе, выудившей из него меньше информации, чем ей хотелось бы, переключился на Симбера. Но тот, к своей чести, не замечал его, продолжая с уверенностью проповедника рассказывать о жестокости и недальновидности хтоников.

Его слова забавляли Айне, разжигая в ней позабытую за сотни лет правления веселую праздную злобу. В каком-то смысле этот спор был лучшим утешением, какое они с Симбером могли друг другу предоставить.

— Неужели пока я была в заточении великое счастье пришло во все края, обойдя стороной лишь наш несчастный Климбах? — парировала Айне, щелкая зубами на середине последнего слова. — Владыки наши, по-твоему, зло, такое же зло сокрушившее. А чем отличаются те, кому служишь сам? Скажу тебе: они намного хуже! Ведь взяв власть, как всегда бывает, силой, двулично отказывают подданным в этом праве... Говоришь, идеалы безумны? Мы, во всяком случае, готовы проливать за них кровь. Готовы ли те, кто позволили нанести на себя рабскую метку?

Пальцы ее коснулись парных ножен, будто война между сторонниками и противниками Азраила была на Цирконе в самом разгаре. К какой из сторон присоединится Айне было очевидно.

— Мне не терпится узнать, — добавила она до того, как когнитивно-зоологическая метафора Эреба была озвучена.

Этнарх прикрикнул на хтона, и Айне засмеялась, зажимая рот ладонью. Симбер начинал ей нравиться. Конечно, не так же, как Инфирмукс, с которым ее связывала клятва и океан противоречивых чувств, но в достаточной степени, чтобы не заставлять его обращаться против собственной воли.

— Эреб тяготеет к сатире и бывает надоедлив, — начала объяснять Айне, когда контроль над ее телом был перехвачен — отвратителен! — и возвращен секунду спустя, чем вызвал новый смешок, — но о тебе с Инфирмуксом говорит верно. Вы схожи что мои кинжалы: одним мастером выкованы из одного сплава. Совсем как братья.

Так Айне решила смотреть на Симбера — как на брата дорогого ей человека. На семейных узах становление хтоником, за редким исключением, ставит крест, поэтому слова, обозначавшие сиблингов, редко используются ими в изначальном смысле, но представить, каково это, быть чьей-то сестрой Айне могла. На Лирее, тусклом мире-воспоминании, у нее был младший брат, на Климбахе — Инфирмукс.

Заметив, как Симбер вслушивается в треск маленькой черной коробочки, Айне последовала его примеру. Ей не удалось разобрать подробности: передача была получена на середине рассказа, да и, вдобавок, приправлялась специфической полицейской лексикой, едва ли знакомый хтэнии.

Айне с благодарностью кивнула Симберу, разъяснившему ей ситуацию.

— Мои клинки там, где в них есть нужда. Защита крепостей от диких хтонов деяние достойное и необходимое. Я помогу, — ответила она, после чего предложила, шутливо и серьезным одновременно. — Если воевода спросит, скажи, что меня порталом выкинуло. Ты не успел ни изловить, ни клейма азраильского поставить — хтоны помешали. Иначе точно отучил бы от владычества и стайности.

После того, как Симбер занял место пилота транспортного средства, она пробралась следом. Заняв соседнее кресло, Айне скрестила ноги, по-кайски, точно всадник халифата. Дверь справа от Айне оставалась открытой, но та совсем не видела в этом проблемы, с любопытством разглядывая индикаторы приборной панели.

— Тоже электрическое? Не вижу кристаллов и плетения, только тонкие молнии. Мы не на Алькоре? — спросила Айне, концентрировав взгляд так, как обычно делают маги при работе с энергетической структурой. — Понятно: чудные артефакты хуманов!... Почему предпочитаешь их колдовству, Симбер? Избрал ли ты этот мир или так повелела Коалиция?

Она считала, что привыкла к ночным огням в доме Симбера, но, когда флайт поднялся в воздух, чтобы пронестись над океаном цветного света, невольно затаила дыхание. Если брат Инфирмукса выбрал Циркон из-за таких пейзажей, Айне могла его понять.

[Симбер Ресинджер]

Весёлая, праздная злоба в чувствах Айне ощущалась на всех уровнях восприятия, в то время как Симбер не понимал, что на самом деле чувствует. Его эмоции злости и ярости были притуплены, словно тормозные механизмы в подсознании работали с отдачей смазанных жерновов. Это причиняло почти физическую боль, но что-то внутри него смеялось так безудержно, что он на секунду задумался о собственной вменяемости. Закрыв дверь флайта со стороны Айне, он посмотрел на неё и, наконец, ответил:

— Да, хтон подери. Везде стало хорошо, а ваш Климбах, впрямь, точно безумная, вшивая голова! — кажется, он слышал эту фразу в какой-то известной песне, посвящённой как раз Климаху. — Или ты думаешь, я тут просто так языком треплю? Тварей в человеческих шкурах везде хватает, Айне, но здесь хотя бы есть законы и люди, готовые их исполнять. Я служу собственному кодексу и тому, что считаю правильным. А вы воюете ради самой войны, разве не так?! — Симбер не заметил, как его голос стал настолько громким, что перебивал радио.

— ...разве такие, как ты и Инфирмукс, не участвуют в войне только потому, что больше ничего в этом мире не приносит им удовольствия? Не ради защиты людей — ему плевать и на своих побратимов, и на солдат Некроделлы, и на весь Климбах. Он просто удовлетворяет в себе это безумие. Как и ты. Вот и вся правда. И не смей называть нас братьями. Это болезнь, вирус... мы не из одного теста. А Эреб... у него просто нет выбора. Он, наверное, и рад бы меня убить и захватить контроль, но куда там.

Симберу было невероятно тошно от того, что Айне уже далеко не первая, кто называет их братьями. В памяти всплыли слова Энигмы и её жестокий отказ убить Инфирмукса. Глубоко вдохнув, он попытался прийти в себя. Действительно, что с ним происходит? Почему появление Айне так сильно пошатнуло в нём стабильность? Ведь последние десятки лет в своей человеческой форме он не думал об Инфирмуксе, а теперь... о чём он вообще думает? О том, что Инфирмукс навредит Айне? Убьёт её? Ага, попробуй такую убей. Большинство его страхов были связаны именно с завязыванием более близких отношений. Симбер сознательно строил между собой и остальными стену, чтобы никто не столкнулся с его хтонической сущностью. И дело было не в страхе быть отвергнутым друзьями — презрение к хтоникам его не пугало, он боялся Инфирмукса, который мог убить любого просто от скуки. И неважно, дорог этот человек Симберу или нет.

Но с Айне этот страх исчез так же быстро, как и появился, и вместе с тем он не чувствовал той стены между ними, которая обычно возникала с кем-то из цивилизованного мира.

— Архей, у тебя же и метки нет... ебаный хтон, — Симбер в раздражении хлопнул по рулю, судорожно соображая, как им теперь работать.

— И каких, к чёрту, крепостей с воеводами? — он неожиданно рассмеялся и посмотрел на Деву Клинка с весельем, голос утратил металлические нотки, — если я скажу, что взял на миссию первого попавшегося хтоника, которого выбросило на меня из портала...

В этот момент он замолчал и потёр переносицу. Земля медленно удалялась, превращаясь в россыпь неоновых огней в железном океане.

— ...в Легионе не удивятся. Только не воевода, а координатор, не крепость, а город. Ты словно тысячу лет спала... ай, хтон, точно. Извини... прошло ведь почти 700 лет, да? ... .... Каково это было? — последнее практически прошептал.

Он убавил громкость радио, попытался улыбнуться, хотя это выглядело натянуто. С другой стороны, Симбер никак не мог злиться или раздражаться на Айне, словно его запрограммировали принимать её со всеми недостатками. Он злился не на неё, а на себя и ещё больше — на Инфирмукса, которого не понимал.

— Да, это не Алькор, это Циркон. Хуманских городов и магии здесь никогда не было много. Почему я выбрал его? Возможно, Инфирмукс тебе рассказывал, что, несмотря на свою расу и благородное происхождение, он рос на Цирконе. Это моя родная планета. А потом... в нашей жизни появился Климбах... — слово «нашей» больно резануло по ушам, — вашей жизни. И Климбах отнял у вас всё. Ты ведь сама помнишь с какой планеты? Лирея, верно? И насколько тебе сейчас дорога Лирея? Уж явно меньше, чем Климбах. Он словно порабощает вас.

Этнарх поморщился, ощущая, как между лопатками пробежал холодок.

— Ты не любишь Коалицию, я уже понял. И метку хтоника ставить не собираешься? У меня она есть. Так проще, если неожиданно проявляется хтоническая сущность. И что ты имеешь в виду, говоря про стайность?

Флайт уносился всё дальше, вскоре они оказались в зоне между городами, где тянулся лес, перемежающийся с реками, а через несколько сотен километров уже виднелись огни нового города. «Железная птица» Симбера летела достаточно быстро, чтобы преодолеть это расстояние за считанные десятки минут.

— ...пойми, Айне, хтоники без меток — отличная добыча для всяких наёмников и... — он пытался подобрать правильное слово, чтобы человек вроде бывшей владычицы из прошлого его понял, — истребителей нечисти. Я не смогу оставаться в стороне и мне придётся вступить в бой. Даже если они отступят, лишние проблемы — это лишние проблемы. Только на Климбахе охота запрещена. Ха, там и без охоты ещё надо умудриться выжить. Ладно, если ты не возражаешь, я пока что сам поставлю на тебе свой магический знак. Разрешишь?

Это просто специальная вязь, которая при прочтении даёт понять, что этот хроник работает на Легион. Правда, говорить об этом он бы Айне не стал.

Вскоре флайт начал снижаться, выбрав зону с южной стороны защитного городского купола, где уже были стянуты военные силы. Но хтона видно не было.

Легат включил рацию.

— Симбер Ресинджер, прибыл согласно миссии Легиона по ликвидации элитного хтона, со мной комбатант ранга «А». Обороняйте город от мелочи, мы возьмём на себя хтона. — Логично, что если хтон ведёт стаю, то там наверняка не один десяток мелких чудовищ, с коими справится даже средний солдат, но они могут просто физически пропустить парочку. Прикрытие необходимо.

Флайт завис в воздухе прямо над развернувшейся оборонительной базой, и Симбер перевёл его в спящий режим. Двери открылись.

— Давай, на выход. Ты у нас в хтонической форме, попробуй его почувствовать или позвать... или как у вас там происходит коллаборация?

[Айне]

Склонив голову набок, как она всегда делала во время раздумий, Айне фокусировала взгляд то на Симбере, то на городе, над которым взмыл его флайт.

— До чего же велико твое невежество, до чего, должно быть, велико невежество твоего мира! — твердила хтэния, ощущая, как к искристой злости примешивается недоумение с щепоткой обиды за Инфирмукса. — Известны тебе наши деяния? Известно, сколько было крови пролито не ради пищи, удовольствия или власти? Известно, скольких мы спасли, своим спасением жертвуя?

Пальцы ее сами собой сложились в замысловатый жест. Достаточно одного желания, напитанного энергией внутреннего источника, и вместо застекленной кабины они окажутся на озаряемых северным сиянием пустошах.

— Известно, за что брата, от которого ты отрекаешься, прозвали искупителем, милосерднейшим из владык?

Глаза Айне лихорадочно блеснули. На Климбахе, она сможет сказать свое: «Смотри, смотри же!» — и имя побратима, ценимое им больше данного при рождении, Симбер произнесет как должно.

Но это позже после того, как он исполнит свою миссию, а она, бывшая владычица, встретится с истиной.

Смех Айне отразила многообещающей улыбкой, известия о подвигах собеседника встретила смешком, шепот — легким покачиванием головой. Как и в воспоминаниях Инфирмукса и Симбера, она быстро меняла эмоции, переходя от гнева к меланхолии, а от меланхолии — к шутливому, почти ребяческому легкомыслию.

— Как промежуток, что делит в книге две страницы. Удача сопутствовала мне: для разума время замерло, тело ничто не могло побеспокоить. Сату сказала — кокон, — хтэния и хтон закончили фразу одновременно, так, что было не разобрать, кому принадлежало последнее слово. — Правда, части прежних сил я лишилась и нуждаюсь в тренировке. Память не полна... не настолько, чтобы слов, произнесенных тобой, не помнить. Город, координатор, мегаполис, небо... стройки? — запнувшись, Айне сдавленно фыркнула. — Все знакомо. Только в Шатрукс мы говорим по-старому.

Ей казалось, что приглушенный рев двигателей флайта и голоса, прорывающиеся сквозь треск переговорного устройства, говорят о Цирконе с Симбером в унисон.

О прошлом до аннигиляции и планетах, которые она была вынуждена оставить, Айне предпочитала молчать. Слово «Лирея» значило для нее то же самое, что и «Алькор» или «Харот» — враждебный и холодный внешний мир, заочно приговоривший к смерти, который только и ждет возможности вцепиться в глотку. Там же, где должны были сохраниться воспоминания о годах юности, царила болезненная пустота, будто слабая фантомная боль от давней раны.

Теперь, рассматривая город, непохожий на привычные ей, Айне гадала, как он должен был огранить Инфирмукса, чтобы он стал Симбером.

— Порабощает? — вскинулась хтэния, касаясь спиной спинки пассажирского кресла. — Климбах дал мне все, что я есть! Убежище, ученье, цель... Пока все прочие миры желали моей смерти лишь на основании того, что с Сату мы стали одним. Таков твой кодекс и закон? — выдержав паузу, она добавила, чуть спокойнее. — Лирея для меня — что для тебя Процион. Я не знаю ее. Но воля моя с Климбахом, не с Лиреей. Его я избрала добровольно. Как, готова поспорить, и мой побратим.

Услышав, что Инфирмукс обзавелся меткой, Айне поморщилась. Мысль о том, чтобы обзавестись такой же вызывала у нее отвращение и воскрешало в памяти знаки, которыми в Шатрукс метили рабов до того, как она стала владычицей. Осознание, что владыка Некроделлы позволил клеймить себя было болезненным и создавало новые вопросы, ответить на которые Симбер не был способен.

Поэтому хтэния долго молчала, медля с ответом. Наконец, когда рациональная необходимость пересилила предубеждение — в конце концов, это всего лишь магический знак брата близкого ей существа — Айне сдвинула рукав поддетого под легкую броню халата. Рана на запястье, не так давно обнажавшая заклинание-маяк, успела зажить. Подходящее место для метки.

— У тебя есть мое согласие. Но если роспись твоя схожа с клеймом, которым слабых духом клеймят в Азраиле, клянусь, что вырежу...

Раскрытая ладонь, столь же миниатюрная, как и ее обладательница, скрыла для Симбера часть приборного щитка. На фарфоровой коже белел свежий шрам и тонкие едва заметные антрацифии — единственное, что роднило Айне с эонами Лиреи.

— ... на лбу твоем надпись «глупейший в Легионе»!

За улыбкой Айне скрывала тревогу — сердце ее предательски ускорило бег.

Вместе с тем начал снижаться корабль, а рация разразилась новыми голосами. Хтэния видела множество транспортных средств у границы защитного купола — такого же не-магического, как и многое в этом городе — и закованные в технологичную броню человеческие фигурки. К ним подступал темный дым, будто волны пепельного океана.

Айне ощущала присутствие хтонов, и Сатуайхе забила их общим костяным хвостом в сладком предвкушении.

— Я вызову его на поединок! — прокричала она сквозь ветер, поднимаясь на ноги одним быстрым движением.

Помилование и Казнь были извлечены из ножен со звоном. Хтэния соскучилась по их песне, и чувство это вложила в ментальный призыв без остатка. Не стоило заискивать перед нечеловеческим разумом хтонического чудовища, но лгать и транслировать пустую браваду еще хуже. Если создание, пришедшее стирать в пыль стеклянные башни решит отступить, они с легионером позволят.

— Посмотрим, как ты бьешься, Симбер! — разведя в стороны руки, сжимавшие кинжалы, Айне откинулась назад, выпадая из кабины флайта.

Сгруппировавшись в полете, она повторила призыв. Среди угольного тумана начали проступать фигуры чудовищ, изломанных, несхожих, объединенных единой волей. Их было много, но ни один не превосходил по размерам флайта Симбера. Темное марево несло отпечаток сильного хтона, не иначе элитника, но сам он показываться не спешил.

Прежде чем ноги Айне коснулись земли, клинки ее впились в спину рядового чудовища, шестиногого волка, чью искореженную плоть усеивали слепые склеры глаз.

— Покажись, трусливый собрат! — рявкнула хтэния, под оглушающий вой заметившей ее твари. Вырвав клинки из толстой кожи, она совершила быстрый рубящий удар до того, как подалась назад, уходя от укуса сдвоенной пасти. — Покажись! Покажись! Покажись!

И он пришел. Не выскочил из клубов тумана, а возник из пустоты в пяти метрах от Айне, рубившейся с чудищем поменьше. Массивное туловище держалось на тонких изогнутых копытах, голову с огромной вытянутой пастью венчали ветвистые рога. Две пары алых очей были пусты — и, вероятно, слепы.

Вдруг элитник повернулся к хтоникам. В его короне вспыхнули схематичные изображения глаз — такие же отразились поверх пустых затуманенных зрачков его собратьев по стае. Звуки выстрелов, которыми солдаты обороняли подступы к городу сделались прерывистыми, а воздух — зыбким. Движения то замедлялись, то ускорялись до предела.

Тогда прогремел голос:

— П О К А Ж И С Ь.

В нем не было призыва, как и вопроса, только констатация свершившегося факта. Разум каждого хтона, как и разум, был не похож ни на один другой. Находившиеся ближе всего Симбер и Айне ощутили форму бытия, где восклицания «где?» и «когда?» просто не имели смысла. Мир вокруг истончался, превращаясь в плоский карандашный рисунок за пределами реального.

В одномерном пространстве любое значение можно свести до точки.

— Мутанас, разрушитель и иллюзион, — бесцветным голосом произнесла Айне, проводя магическую энергию своего источника сквозь металл парных кинжалов. Оторвав взгляд от элитника, хтэния взглянула на Симбера, слыша голос Инфирмукса из прошлого. — Твои уста говорят: типология устарела и годится лишь для мегаструмова дерьма. Истинно так.

Она была напуганной девчонкой и до безумия смелой воительницей, она была возлюбленной Девой Клинка и ненавидимым Тираном Шатрукс, она была верной последовательницей и своевольной владычицей, она была эоном Айне и хтоном Сатуайхе. И каждая из этих данностей знала, что должна оборвать существование элитника.

Размытые, но не одинокие, они смотрели на храброго легионера, неудачную марионетку, мальчика из хорошей семьи, прославленного владыку. Симбера и Инфирмукса, которых ничто не разделяло впервые за долгие годы.

— Мы бьемся вместе.