Lavender_nebula

Шанайра Энэд · **Вчера** в 16:35:04

Я приветствую каждого, кто решил посетить мой маленький блог на этом прекрасном форуме.

Здесь будут публиковаться мои записи, которые совершенно не относятся (или относятся, но не слишком) к моему персонажу.

В свободное время мне нравится писать стихи и небольшие статьи-заметки. После тщательной проверки, я выкладываю их на своей ролевой странице в ВК (чуть позже я её прикреплю обязательно).

Эта тема станет пристанищем текстов, что прошли проверку моего внутреннего критика.

Всем большое спасибо за внимание ^^

Огонь внутри. Огонь поэта.

Огонь могучего костра.

И языками пламени одета,

Стоишь объятая. Стоишь одна.

Тебя повергли в нишу страха.

Тобой писатель окружён.

Ты горькая ему расплата.

За тяжкий слог и краткий сон.

Тебя, послав на Землю эту,

В оковы рифмы заключив.

Под ямбом и хореем тешут.

Усладой взор свой насладив.

Но ты, лишённая пожара.

Ты волей мастера мертва.

Убита авторским ты правом.

И вновь поднимешься со дна.

Тобой вновь выжгут окончание.

Тобой горят сердца людей.

Ты роковое созидание.

И безрассудство всех ночных идей.

В тебе воспета нежность.

И боль внутри заключена.

В тебе закованная верность.

Разлукой тяжкой ты полна.

И на столе, в ту самую погоду.

Свеча мерцает фитилём.

Она горела всё, горела.

Сплетаясь с ним немым огнём.

И образ Музы молчаливой.

В оконной раме промелькнув.

Коснётся автора пытливо,

Заденет дланью острый ум.

И он, макнув перо в чернила.

Вонзает слово в белый лист...

//Поэт, пленённый поневоле.

Лишенец многих бед.

Но главная для него не воля.

А одобрение людских сердец.

Дарите авторам улыбки.

Позвольте творить им красоту.

И может быть, под взглядом пытким.

Подарит рифму он. И не одну.//

(23/02/24г.)

Шанайра Энэд · **Вчера** в 17:24:03

«И ᥴᴛ᧐я ᥰ᧐ᥴρᥱдᥙ ᥰᥱᥴчᥲн᧐ᴦ᧐ ʍ᧐ρя, я уʙᥙдᥱ᧘ᥲ ʙɜдыʍᥲющᥙᥔᥴя ɸ᧐нᴛᥲн ɜᥱ᧘ёных ᥙᥴκρ. Он δᥙ᧘ ᥰρяʍ᧐ ᥴκʙ᧐ɜь δᥲρхᥲᴛныᥱ дюны, ʙ κ᧐ᴛ᧐ρых ᥙᥴчᥱɜᥲ᧘ᥙ ʍ᧐ᥙ ᴦ᧐᧘ыᥱ ᥴᴛуᥰнᥙ. Я уᴛ᧐ᥰᥲ᧘ᥲ ʙ ϶ᴛ᧐ʍ ᥰᥱᥴκᥱ – ʍᥱд᧘ᥱнн᧐, н᧐ ʙᥱρн᧐ ʙ нᥱᴦ᧐ ᥰ᧐ᴦρужᥲяᥴь. 𝘒ᥲждыᥔ ɯᥲᴦ ᥴᴛ᧐ᥙ᧘ нᥱᥙʍ᧐ʙᥱρных уᥴᥙ᧘ᥙᥔ. И чᥱʍ ᥴᥙ᧘ьнᥱᥱ я ᥰыᴛᥲ᧘ᥲᥴь ʙыδρᥲᴛьᥴя, ᴛᥱʍ δыᥴᴛρᥱᥱ ʍᥱня нᥲκρыʙᥲ᧘ᥲ ᴛяжᥱᥴᴛь ᥰᥱᥴκᥲ.»

Я ᴨᴏняᴧᴀ ᴛᴏᴧьᴋᴏ ᴄᴇйчᴀᴄ, чᴛᴏ ᴏɜнᴀчᴀᴧᴏ ᴛʙᴏё: «Я хᴏчу ᴨᴏᴄᴇᴧиᴛьᴄя ʙ ᴛʙᴏᴇй ᴦᴏᴧᴏʙᴇ.»

∏ᴏᴄᴇᴧяяᴄь ʙ ᴦᴏᴧᴏʙᴇ жᴇнщины, ʍужчинᴀ ʍᴏжᴇᴛ ᴄчиᴛᴀᴛь ᴄᴇбя ᴨᴏбᴇдиᴛᴇᴧᴇʍ, ʙᴇдь ᴛᴀᴋ?

𝒦ᴩуᴦᴏʙᴇᴩᴛь ᴇжᴇднᴇʙнᴏй ᴩуᴛины ʍᴇᴩᴋнᴇᴛ ᴨᴇᴩᴇд ʙихᴩᴇʍ чуʙᴄᴛʙ. Ты ᴄᴛᴀнᴏʙиɯьᴄя дᴧя жᴇнщины нᴇᴏᴛъᴇʍᴧᴇʍᴏй чᴀᴄᴛью жиɜни, и ʙ ᴏдин ᴨᴩᴇᴋᴩᴀᴄный ʍᴏʍᴇнᴛ ʙ ᴇё ᴦᴏᴧᴏʙᴇ нᴇ ᴏᴄᴛᴀёᴛᴄя ни ᴏднᴏᴦᴏ ᴄʙᴏбᴏднᴏᴦᴏ ʍᴇᴄᴛᴀ – ᴛᴀʍ ᴄущᴇᴄᴛʙуᴇɯь ᴛᴏᴧьᴋᴏ ᴛы. Тʙᴏй ʙɜᴦᴧяд, уᴧыбᴋᴀ, ᴦᴏᴧᴏᴄ, ᴄʍᴇх, ʍᴀнᴇᴩᴀ ᴏдᴇʙᴀᴛьᴄя – ᴋᴩᴏʍᴇ ϶ᴛᴏᴦᴏ ничᴇᴦᴏ бᴏᴧᴇᴇ нᴇ иʍᴇᴇᴛ ɜнᴀчᴇния. Онᴀ нᴇ ᴇᴄᴛ и нᴇ ᴄᴨиᴛ. Кᴀждᴀя ᴇё ʍыᴄᴧь ᴨᴏᴄʙящᴇнᴀ ᴛᴇбᴇ ᴏднᴏʍу. Кᴀᴋᴏй ᴛы ᴨьёɯь ᴋᴏɸᴇ, ᴋᴀᴋᴏй ᴨᴩᴇдᴨᴏчиᴛᴀᴇɯь ᴨᴀᴩɸюʍ – ᴏнᴀ ᴨᴏʍниᴛ и ɜнᴀᴇᴛ ʙᴄё. Ты ᴨᴏᴋᴏᴩиᴧ ᴇё, и ᴛᴇᴨᴇᴩь ᴏнᴀ ʙ ᴛʙᴏᴇй ʙᴧᴀᴄᴛи. Рᴀɜʙᴇ ϶ᴛᴏ нᴇ дᴏᴄᴛᴏйнᴏ уʙᴀжᴇния?

Я нᴇ ᴄᴛᴀᴧᴀ иᴄᴋᴧючᴇниᴇʍ. И ᴨуᴄᴛь ʍнᴇ ᴦᴏᴩьᴋᴏ ᴏб ϶ᴛᴏʍ ᴦᴏʙᴏᴩиᴛь, нᴏ нᴇ ʙᴄᴇ ʍᴏи чуʙᴄᴛʙᴀ и ϶ʍᴏции ᴏᴋᴀɜᴀᴧиᴄь ʙɜᴀиʍныʍи...

∏ыᴛᴀᴛьᴄя ᴄᴛᴇᴩᴇᴛь ᴛᴇбя иɜ ᴨᴀʍяᴛи – ᴨуᴄᴛᴀя ᴛᴩᴀᴛᴀ ʙᴩᴇʍᴇни. Ты нᴀʙᴄᴇᴦдᴀ ʙнуᴛᴩи ʍᴇня. Чᴛᴏбы я нᴇ дᴇᴧᴀᴧᴀ – ᴛы ᴄᴧиɯᴋᴏʍ ᴦᴧубᴏᴋᴏ ᴨᴏд ᴋᴏжᴇй. Тᴀᴋ ᴦᴧубᴏᴋᴏ, чᴛᴏ ᴋᴀждᴀя ᴨᴏᴨыᴛᴋᴀ ᴛᴇбя ʙыᴛянуᴛь ᴏᴛᴛудᴀ ɜᴀᴋᴀнчиʙᴀᴇᴛᴄя ᴦᴩᴀндиᴏɜныʍ ᴨᴩᴏʙᴀᴧᴏʍ.

𝚃ы быᴧ ʍᴏᴇй ᴨᴇᴩʙᴏй ᴧюбᴏʙью, ᴛᴏй ᴄᴀʍᴏй, ᴏ ᴋᴏᴛᴏᴩᴏй ᴨиɯуᴛ ʙ буᴧьʙᴀᴩных ᴩᴏʍᴀнᴀх – жᴦучᴇй, бᴇɜуʍнᴏй, ʙᴄᴇᴨᴏᴦᴧᴏщᴀющᴇй. В ʍᴏᴇй жиɜни нᴇ хʙᴀᴛᴀᴧᴏ жиʙых ϶ʍᴏций – ᴏни ᴨᴩиɯᴧи ᴄ ᴛᴏбᴏй. Кᴀждый ᴨᴩᴏʙᴇдённый дᴇнь ᴏᴄᴛᴀᴧᴄя ʙ ʍᴏᴇй ᴨᴀʍяᴛи ᴄᴀʍыʍ ᴨᴩияᴛныʍ ʙᴏᴄᴨᴏʍинᴀниᴇʍ, и я бᴇɜуʍнᴏ ᴩᴀдᴀ, чᴛᴏ у нᴀᴄ быᴧᴏ ϶ᴛᴏ ʙᴩᴇʍя – ʙᴩᴇʍя, ᴋᴏᴛᴏᴩᴏᴇ ʍы ᴨᴩᴏʙᴏдиᴧи ʙʍᴇᴄᴛᴇ.

Я чᴀᴄᴛᴏ ᴨᴇᴩᴇчиᴛыʙᴀю нᴀɯу ᴨᴇᴩᴇᴨиᴄᴋу и ᴨᴩᴏᴄʍᴀᴛᴩиʙᴀю ᴄᴏʙʍᴇᴄᴛныᴇ ɸᴏᴛᴏᴦᴩᴀɸии. Тʙᴏй ᴦᴏᴧᴏᴄ нᴀ ᴨᴏʙᴛᴏᴩᴇ ʙ ᴄᴏᴏбщᴇниях и ᴨᴏᴩᴏй ʍнᴇ ᴋᴀжᴇᴛᴄя, чᴛᴏ я чуʙᴄᴛʙую ᴛʙᴏю уᴧыбᴋу.

Ɓᴏɜʍᴏжнᴏ, ᴋᴏʍу-ᴛᴏ ϶ᴛᴏ ᴨᴏᴋᴀжᴇᴛᴄя ᴄᴛᴩᴀнныʍ иᴧи нᴇнᴏᴩʍᴀᴧьныʍ – ʍнᴇ ʙᴄё ᴩᴀʙнᴏ. Мнᴏю ужᴇ дᴀʙнᴏ быᴧᴏ ᴨᴩиняᴛᴏ ᴩᴇɯᴇниᴇ, чᴛᴏ ᴨᴩᴇждᴇ чᴇʍ ᴏᴛᴨуᴄᴛиᴛь ᴛᴇбя ʍнᴇ нᴇᴏбхᴏдиʍᴏ ᴨᴇᴩᴇбᴏᴧᴇᴛь ᴛᴏбᴏй. Иʍᴇннᴏ ᴨᴏ϶ᴛᴏʍу я дᴏбᴩᴏʙᴏᴧьнᴏ ᴨᴏɜʙᴏᴧиᴧᴀ ᴛᴇбᴇ ᴨᴏᴩᴀɜиᴛь нᴇ ᴛᴏᴧьᴋᴏ ʍᴏё ᴄᴇᴩдцᴇ, нᴏ и ᴨᴩихʙᴀᴛиᴛь чᴀᴄᴛь дуɯи.

Я ɜнᴀю – ʍнᴇ нужнᴏ ᴛᴇбя ɜᴀбыᴛь, нᴏ я нᴇ ʍᴏᴦу. Сᴧыɯиɯь? Я ᴨᴩᴏᴄᴛᴏ нᴇ ʍᴏᴦу ᴨᴏɜʙᴏᴧиᴛь ᴛᴇбᴇ уйᴛи ᴨᴩᴏᴄᴛᴏ ᴛᴀᴋ...

Я ᴨᴩиᴋᴩыʙᴀю ᴦᴧᴀɜᴀ, и ᴛʙᴏи ᴦубы ᴋᴀᴄᴀюᴛᴄя ʍᴏᴇᴦᴏ ʙиᴄᴋᴀ. Я ᴄᴧыɯу ɜᴀᴨᴀх ᴛʙᴏᴇᴦᴏ ᴛᴇᴧᴀ и жᴀднᴏ ᴦᴧᴏᴛᴀю ʙᴏɜдух ᴩᴛᴏʍ, ᴨᴩи ϶ᴛᴏʍ ʍᴇдᴧᴇннᴏ и ʙᴇᴩнᴏ ᴄхᴏдя ᴄ уʍᴀ.

Ɓᴄё ϶ᴛᴏ ᴛᴀᴋ ᴏᴛʙᴩᴀᴛиᴛᴇᴧьнᴏ и инᴏᴦдᴀ я ɜᴧюᴄь нᴀ ᴄᴇбя, ᴨᴩᴏᴄᴛᴏ ᴨᴏᴛᴏʍу, чᴛᴏ нᴇ ᴨᴏниʍᴀю, ᴨᴏчᴇʍу иʍᴇннᴏ ᴛы ᴛᴀᴋ ᴦᴧубᴏᴋᴏ ɜᴀᴨᴀᴧ ʍнᴇ ʙ дуɯу. Пᴏчᴇʍу я нᴇ ʍᴏᴦу ʙыᴩʙᴀᴛь ᴛᴇбя.

Я...

Я ᴄᴧиɯᴋᴏʍ чᴀᴄᴛᴏ ᴨᴩᴏᴋᴩучиʙᴀю ʙ ᴦᴏᴧᴏʙᴇ ʍᴏʍᴇнᴛ нᴀɯᴇй ᴄᴧучᴀйнᴏй ʙᴄᴛᴩᴇчи. Кᴀᴋ ʙ ᴛᴏᴧᴨᴇ ᴧиц я ʙнᴏʙь уʙижу ᴛᴇбя, и ʍᴏё ᴄᴇᴩдцᴇ ᴏᴄᴛᴀнᴏʙиᴛᴄя нᴀ ᴏдну ᴄᴏᴛую ᴄᴇᴋунды, ᴀ ᴨᴏᴄᴧᴇ нᴀчнёᴛ биᴛьᴄя быᴄᴛᴩᴇᴇ. Эᴛᴀ ʙᴄᴛᴩᴇчᴀ ᴄᴛᴀнᴇᴛ дᴧя ʍᴇня нᴀᴄᴛᴏящиʍ ᴨᴏᴛᴩяᴄᴇниᴇʍ. Я буду бᴇᴄᴄиᴧьнᴀ ᴄᴏʙᴧᴀдᴀᴛь ᴄ ᴄᴏбᴏй, и ʍᴏи ᴩуᴋи ᴄᴏжʍуᴛᴄя ʙ ᴋуᴧᴀᴋи, ʙᴨиʙᴀяᴄь нᴏᴦᴛяʍи ʙ ᴋᴏжу.

𝓜ᴏᴇʍу ᴄᴇᴩдцу ʙᴄᴇᴦдᴀ быᴧᴏ ʍᴀᴧᴏ ʍᴇᴄᴛᴀ ʙнуᴛᴩи, ᴇᴄᴧи ᴛы нᴀхᴏдиᴧᴄя ᴩядᴏʍ. В ᴛᴇ ʍᴏʍᴇнᴛы ᴄᴛᴀнᴏʙиᴧᴏᴄь ᴀбᴄᴏᴧюᴛнᴏ нᴇʙᴀжныʍ – ᴄидиʍ ᴧи ʍы нᴀ ᴏднᴏʍ диʙᴀнᴇ иᴧи жᴇ ᴛы нᴀхᴏдиɯьᴄя ᴏᴛ ʍᴇня ʙ дᴩуᴦᴏй ᴋᴏʍнᴀᴛᴇ – ᴏнᴏ ɜᴀʍиᴩᴀᴧᴏ и ɜᴀхᴏдиᴧᴏᴄь ʙ ᴄᴏбᴄᴛʙᴇннᴏʍ, ᴀбᴄᴏᴧюᴛнᴏ нᴇ ʙᴇдᴏʍᴏʍ ʍнᴇ, ᴩиᴛʍᴇ.

Я ᴄᴧиɯᴋᴏʍ дᴏᴧᴦᴏ быᴧᴀ бᴇɜ ᴛᴇбя. Тᴀᴋ дᴏᴧᴦᴏ, чᴛᴏ ужᴇ и ɜᴀбыᴧᴀ, ᴋᴀᴋ ϶ᴛᴏ – быᴛь ᴄ ᴛᴏбᴏй.

Я ɜнᴀю, чᴛᴏ ʙᴩу ᴄᴀʍᴀ ᴄᴇбᴇ. Тᴇбя нᴇʙᴏɜʍᴏжнᴏ ɜᴀбыᴛь. Сᴛᴇᴩᴇᴛь ᴛᴇбя иɜ ᴄʙᴏих ʍыᴄᴧᴇй ʍᴏжнᴏ ᴧиɯь ᴄ чᴀᴄᴛью ʍᴇня.

Я хᴏᴛᴇᴧᴀ бы ᴄнᴏʙᴀ ᴋᴏᴄнуᴛьᴄя ᴩуᴋᴏй ϶ᴛих ᴨᴧᴇч. Пᴩᴏйᴛиᴄь ᴋᴏнчиᴋᴀʍи ᴨᴀᴧьцᴇʙ ᴨᴏ ʙиᴛиᴇʙᴀᴛыʍ ᴧинияʍ нᴀ ᴧᴏᴨᴀᴛᴋᴀх, ᴀ ᴨᴏᴄᴧᴇ, ʙнᴏʙь ᴨᴏдняʙɯиᴄь ʙыɯᴇ, ɜᴀᴨуᴛᴀᴛьᴄя ʙ ᴛʙᴏих ʙᴏᴧᴏᴄᴀх...

Я хᴏᴛᴇᴧᴀ бы дыɯᴀᴛь ᴛᴏбᴏй (д̶ы̶ɯ̶ᴀ̶ᴛ̶ь̶ ᴏ̶д̶н̶и̶ʍ̶ ᴋ̶и̶ᴄ̶ᴧ̶ᴏ̶ᴩ̶ᴏ̶д̶ᴏ̶ʍ̶ –̶ ᴛ̶ʙ̶ᴏ̶и̶ʍ̶ и̶ ʍ̶ᴏ̶и̶ʍ̶). Вᴛяᴦиʙᴀᴛь ᴛᴇбя, ᴄᴧᴏʙнᴏ дыʍ ᴏᴛ ᴄиᴦᴀᴩᴇᴛ и ᴨᴩᴏᴄᴛᴏ нᴀᴄᴧᴀждᴀᴛьᴄя ᴛᴇʍ, ᴋᴀᴋ ᴛы ᴩᴀᴄᴄᴛиᴧᴀᴇɯьᴄя бᴇᴧёᴄыʍ ядᴏʍ ᴨᴏ ʍᴏиʍ ᴧёᴦᴋиʍ. И ɜнᴀй я, чᴛᴏ ᴋᴀждᴀя ᴛᴀᴋᴀя ɜᴀᴛяжᴋᴀ убиʙᴀᴇᴛ ʍᴇня – я нᴇ ᴏᴄᴛᴀнᴏʙᴧюᴄь.

Я хᴏчу ᴛᴇбя ɜᴀбыᴛь. Дᴀ! Дᴀ, ᴛʙᴏю ʍᴀᴛь, ᴛᴇбя!

𝓜нᴇ бᴏᴧьнᴏ. Мнᴇ ᴏчᴇнь, ᴏчᴇнь бᴏᴧьнᴏ. Я уᴄᴛᴀᴧᴀ ᴨᴧᴀᴋᴀᴛь и ᴨᴩᴏᴄыᴨᴀᴛьᴄя ᴨᴏ нᴏчᴀʍ, ᴨᴏᴛᴏʍу чᴛᴏ ᴛы ᴄнᴏʙᴀ ʍнᴇ ᴨᴩиᴄниᴧᴄя.

Я чуʙᴄᴛʙую, ᴋᴀᴋ ʙнуᴛᴩи ʍᴏᴇй дуɯи ɜияᴇᴛ ᴨуᴄᴛᴏᴛᴀ – ᴛёʍнᴀя и ʍᴩᴀчнᴀя. Её нᴇ ɜᴀᴨᴏᴧниᴛь ниᴋᴇʍ и ничᴇʍ.
...

Я ᴧюбᴧю ᴛᴇбя.

∏ᴏжᴀᴧуйᴄᴛᴀ... Пᴏɜʙᴏᴧь ʍнᴇ уйᴛи.

(04.07.25. Из цикла «Tobacco and vanilla»)

Шанайра Энэд · **Вчера** в 17:52:05

Тусклый свет выгоревших люминесцентных ламп вырывает из темноты больничного коридора тонкий силуэт девушки. Уже по тому, как быстро двигаются люди в белых халатах, как они спешат и торопятся, она понимает, что произошло что-то плохое.

В её дрожащей руке зажат стаканчик с кофе. Ещё секунда, и он вылетит, оставив в обессилившей ладони лишь крышку, и глухо упадёт на кафель. Брызги коричневых пятнышек пачкают её кеды. Шатенка замирает, медленно поднимая голову.

Жизнь Майи кто-то поставил на паузу. Всё вокруг вдруг стало пустым и безнадёжным. Она будто бы увязла во времени и не может пошевелиться. Взгляд полон немого отчаяния и страха – Майя в оцепенении смотрит на бледную тень мамы – всё, что осталось от когда-то здоровой и цветущей женщины.

Кривая линия на мониторе вдруг резко оборвалась. Раздался противный писк. Размытые фигуры замелькали перед девушкой. Сотрудники больницы суетились рядом с аппаратурой, а Майя видела только, как безвольно повисла рука родного человека, свешавшись через край кровати.

Леманн хотелось кричать.

Почему же все они медлят... Почему не предпринимают ничего, тратя драгоценные секунды ускользающей жизни.

Треск ткани разрываемой на груди сорочки вывел девушку из ступора. Электрод с тонкими проводками лёг на стынущую кожу женщины, прямо под её ключицей.

Как же она похудела за эти несколько месяцев...

Мужчина бросил беглый взгляд на наручные часы, засекая время.

— Разряд! — высоковольтный импульс дефибриллятора сотряс тело пациентки.

Кривая волна на экране, которая посулила надежду, вновь оборвалась в одну сплошную линию. Снова противный звук резанул слух – Майя вздрогнула и принялась трясти головой, повторяя про себя: «Нет. Нет. Нет.»

— Разряд! — руки мамы взмыли и тут же безвольно опали.

Для Майи происходящее вокруг – жестокая картина – осознание момента смерти. Утрата близкого и единственного родного человека в её жизни.

Люди в белых халатах безучастно делают свою работу, загораживая собой реанимационные действия. В их глазах нет ни сострадания, ни жалости, лишь усталость. Они не чувствуют той боли, которую испытывает девушка... Не слышат всего того, что слышит она, да и не хотят слышать.

Гнетущее чувство одиночества распахивает перед ней свои двери, позволяя смотреть на разворачивающиеся действия со стороны. С самой отвратительной стороны, с которой она не может ничего сделать. Только стоять, смотреть, стиснуть зубы до скрежета и плакать.

Плакать от осознания собственной беспомощности.

— Разряд! — девушка сорвалась с места и опустившись на колени перед больничной койкой, прижала холодную материнскую ладонь к своей щеке.

Крик Майи повис в палате, отвлекая людей вокруг. Боль, разящим уколом пробивает тонкий силуэт, цепляющийся за ночную сорочку родного человека, в которую девушка помогла переодеться женщине пару часов назад. Леманн стонет в надрывных всхлипах, губами касаясь пальцев женщины, оставляя на них влажный след из слёз.

Остывший куриный бульон на прикроватной тумбе напоминает о том, что ещё недавно они разговаривали, и мама просила дочь не помнить прошлого, продолжая жить. Тогда Майя, в привычной манере, тихим смешком прервала её, с нежностью во взгляде прикладывая к губам родной очередную ложку супа.

Эмоции, прежде клокотавшие внутри, вдруг вырвались наружу диким воем.

Девушка произносит слова, до этого момента не имевшие для неё особого значения – молитвы, одна за другой, разбиваются о суть происходящего. Их не слышит никто из присутствующих. Их не услышит мама.

Грубые руки обхватывают Майю за плечи, волоком утаскивая за собой. Она цепляется за тонкий провод, чернотой ведущий к мониторам, на которых застывает полоса пульса. Короткая и нитевидная роспись костлявой, вбиваемая в сознание Майи зелёной рябью экрана.

Леманн рвёт провод на себя и монитор гаснет.

«Мама?»

— Время смерти шесть часов, сорок три минуты. — приговор, под громкий хлопок двери.

Там, за белыми стенами, она оставляет свою жизнь, обмякнув в руках санитаров. Меркнувшее сознание подбрасывает тающий мираж маминой улыбки.

Больше она не увидит её никогда.

***

Предать человека земле, не значит предать память о нём.

Обрывки совместных воспоминаний, мелькают перед глазами, казалось, в самый страшный момент в её жизни.

Мамины руки, с нежностью и теплотой обвивающие её, словно она желала укрыть свою дочь от всех напастей мира. Тихий голос, убаюкивающий малышку ночами.

Ладони, что медленно путались в её тёмных прядях. Мамин смех, звонким переливом согревающий сердце. Она любила давать советы и старалась быть для Майи поддержкой и опорой.

Мама всегда говорила, что ненужно жить прошлым, потому что прошлое не позволит идти дальше, а увязнуть в нём, значит потерять себя.

И она всеми силами доказывала дочери свои слова, прикладывая все возможные усилия, чтобы вырастить ребёнка одной, не думая о своём прошлом.

Мама возложила себя на алтарь жизни Майи, давая ей возможность дышать свободно. Она обеспечила девушку образованием, квартирой, в спальном районе Манчестера, пусть и маленькой, но своей.

Мама никогда не упоминала отца, да и вообще старалась быстро переводить разговор с этой темы, чаще всего отшучиваясь. Но Майя видела в глубине её взгляда тоску и усталость. Между тем там всегда была решимость в своих действиях и что всё так, как должно быть. Что она не сдастся, никогда не сделает шаг назад. И всё ради одной конкретной цели.

Ради Майи.

Любимый напиток приятно обжигает горло.

Майя помнит, что мама варила его каждое утро перед школой, аккуратно взбивая венчиком какао, плавно размешивая порошок в подогретом молоке. Высокая кружка в плотно сжатых ладонях. Сквозь двойное стекло виднеются воздушные фигурки зефирок, плавающих сверху бокала.

Они тонут в белой пенке, скрываясь под ароматом детства.

Первое разбитое колено. Первая ссадина на лбу. Первые слёзы неразделённой влюблённости, когда тебе не хочется говорить о Нём никому и только мама поймёт. Потому что она рядом всегда. Подскажет и огородит от всех напастей.
Первое волнение на пороге новой жизни. Радость от поступления в университет. Восторг от переезда в Лондон. Первые звонки на расстоянии.

Всю свою жизнь она делила с ней, вовлекая маму в каждую проблему. И за этим всем она просто и не заметила, как быстро та угасала. Как запах лекарств прочно въелся в одежду родного человека. Как постепенно тускнел её взгляд, впадали щёки, заострялись и без того точёные черты лица.

Майя жила и абсолютно не догадывалась о том, что судьба готовит ей новый виток, заводя лихорадочный водоворот, в который девушка упадет, и будет тонуть, погружаясь в него, уходя на дно.

Хлопок крышки гроба. Скрываемый бледный лик мамы, с закрытыми навсегда глазами. Картины прошлого вновь и вновь всплывали перед глазами и девушка не понимала, что это лишь блеклые отголоски того времени, когда мама была жива.

В действительности она осталась одна.

Жернова жизни, раскрученные до предела, перемололи её, раздробив Майю на сотни крупиц, измельчив все её чувства, всё её существование – в труху.

Леманн коснулась края бокала губами, прикрывая при этом глаза. Сладость осела во рту, сорвав собой всхлип. Девушка сжала губы, превратив те в тонкую линию, и посмотрела на подругу, сидевшую напротив.

Адель была рядом. Помогала и поддерживала её, чем могла. Ночевала у Майи, ни на минуту не оставляя девушку одну. Она пыталась отвлекать её, выводя ту из состояния отчаяния, в котором Леманн абсолютно не понимала, за что ей нужно хвататься и как жить дальше.

Проведение похорон, оплата счетов за квартиру, погашение медицинской страховки – за всем этим Майя забыла об учёбе, по итогу накопив огромное количество долгов и просрочив выплату за целый семестр. Арендодатель жилья в другом городе яростно набирал её номер уже несколько недель подряд. Ему тоже нужны были деньги. Ему тоже нужна была Леманн. Но не для того, чтобы оказать ей понимание или сочувствие, выразить соболезнования.

Нет.

Всем нужны были от неё деньги. Абсолютно всем. Каждый хотел получить то, что причиталось ему по праву. Но какие права были у Майи? Что оставалось у неё после смерти человека, который являлся поддержкой и опорой?

Адель твердила, что нужно возвращаться к жизни, искать работу, покрывать долги... Но Леманн это не представлялось возможным. Она жила в воспоминаниях, теряясь в них.

Почва уходила из-под ног, выбиваемая жестокой реальностью.

Майе хотелось жить на страницах книг, что пропитывались буквами и живыми, как ей казалось, героями. Переживать истории выдуманного кем-то персонажа всегда было проще, чем сталкиваться с суровой действительностью.
Жить в том мире казалось вполне себе возможным. Если бы не одно но.

Того мира не существовало. Уход от проблем не давал шанса или возможности забыть о них целиком и полностью.

Реальность снова и снова подбрасывала ей обстоятельства, напоминающие о том, в какой ситуации она оказалась.

— Ты же понимаешь, что так больше продолжаться не может? — очередное наставление от человека со стороны.

— Что ты хочешь, чтобы я сейчас сказала? Что я готова идти дальше? Что её уход для меня... — она осеклась, тихо заходясь в новых рыданиях.

Капли слёз, прозрачной влагой оседают на ресницах. Они больше не скатываются, собираясь в уголках светло-зелёных глаз непролитой болью. Она выплакала всё, что могла, за последние пару месяцев, осушив свою душу полностью, вывернув наизнанку саму себя.

— Майя. Я хотела только сказать, что ты не должна... — Адель замолкла, наткнувшись на потухший взгляд своей подруги.

— Я продаю квартиру и переезжаю в Лондон. Мне нужно закрыть долги по учёбе и оплатить аренду за съёмное жильё. — внезапная решительность в голосе девушки заставила блондинку округлить глаза, выдав при этом протяжное: «О-о-о-х».

Леманн поднялась со стула, вылив содержимое бокала в раковину. Пятно от какао растеклось, въедаясь в раковину разбитой детской мечтой.

Шум воды из крана. По дрожащим ладоням стекает холодная струйка, оседая на подушечках пальцах лёгким покалыванием. Вода забирает часть эмоций, смывая теплоту маминого взгляда.

Она больше не чувствует себя нужной кому-то. Пустой сосуд, на полке одиночества. Он дал трещину и расходящиеся по осколкам стекла линии прочно оседают под сердцем Леманн.

Мама называла её солнцем. Рыжеватой долькой апельсина, сладковатого, но с кислинкой – яркой вспышкой её жизни.

«Я больше не Свет, мам. Им была ты.»

***

Лондон никогда не спал. Огни его жизни переходили с ярких витрин, в слепящие вывески ночных клубов. Дневная суматоха, в которой кэбы сновали, не пропуская друг друга, сменялась барными стойками, где каждый спешил пропустить по стаканчику.

Ночная жизнь Лондона живой энергией пропитывала молодую кровь. Она кипела, бешеным ритмом охватывала тела, заходящиеся в рваных, импульсивных движениях на танцполе. Десятки мелькающих лиц, что сливаются воедино. Именно здесь пары клубного дыма смешивались воедино, разбавляемые запахом мускуса и крепким алкоголем.

Сегодня Леманн снова начнёт свою игру на живых эмоциях.

Тонкий капрон, второй кожей, обтягивает стройные ноги. Лёгкая ткань синего платья, на тонких лямках, еле прикрывает ягодицы. Она крутится перед зеркалом, обводя губы красной помадой. Яркий цвет – параллель серости её жизни.

«Ministry of Sound» – гласят белые буквы на чёрной вывеске здания. У центрального входа толпится народ, постепенно отсеиваемый фейс-контролем. Пробиться сюда не так сложно, как кажется, главное опрятный внешний вид.

Однотипное строение, с более однотипным интерьером внутри. Все они были похожи друг на друга, и, постепенно, Майя перестала их различать. Те же лица – пустые, как под копирку. Та же музыка – децибелом расходящаяся под кожей.

Она знает, что вход стоит 20 фунтов и без особой жалости расстаётся с ними – стоит ей только шагнуть за порог, и девушка забудет про эти ненужные растраты.

Майя одна, как и прежде, неспешной походкой движется в сторону бара. Пара шотов и размытая пелена застилает глаза – с её комплекцией алкоголь убийственная вещь, даже в самых маленьких порциях.

Полгода жизни пролетают одним взмахом тонкой ладони, которая опрокидывает шот за шотом. Леманн просаживает деньги, практически не морщась при этом. Бесконечный поиск свежего глотка воздуха приводит к полному опустошению внутри неё. Воздух не тот. Всё вокруг не то.

Она сама н е т а.

Танец в агонии боли, когда душа, трепещущим беспокойством, выжигает всё изнутри, и не может понять, как ей успокоиться. Майя в потоке толпы, соприкасается телом с незнакомыми людьми. Она движется плавно, в скользящем изяществе тонкого силуэта. Молодая девушка, ещё по-девичьи сложенная, поднимала руки, и обхватив себя за талию, плавно двинула бёдрами.

Краски, смываемые плывущим взором, размытые под опьянением ночи. Заинтересованные взгляды в её сторону и звонкий свист какого-то парня. Так могут не все – подавлять эмоции и волочить за собой груз прошлого, боясь расстаться с ним даже сейчас. Она может. И она делает.

Очередной трек, в бешеном ритме музыки, бьёт по ушам. Бит диджейского пульта. Яркий силуэт, в облегающем платье цвета синей бездны. Она двигалась в центре своего одиночества, вновь и вновь увязая в том.

Мужская рука ложится на впалый живот. Майя замирает, глубоко вздохнув. В нос ударяет знакомый аромат его духов, в удушающем порыве выбивая из девушки кашель.

Марк.

Ровно три месяца назад Майя возвращалась из очередного клуба, сбивая пьяной походкой каблуки босоножек на тонкой шпильке. Подходя к парадной многоэтажного дома, располагавшегося на Брамуэлл-авеню, она слегка пошатнулась, разглядев в полумраке улицы мужскую фигуру. Незнакомец разговаривал по телефону, раскачиваясь в своих белых кедах с пятки на носок. Девушка зябко повела плечами и, склонив голову, шагнула вперёд.

— Эй. — взгляд серых глаз скользнул по фигуре девушки, словно прощупывал Майю. Ей стало не по себе. Словно что-то холодное коснулось шеи, сжимаясь на той.

— Вы мне? — она вежливо бросает в ответ, задерживая ладонь на металлической ручке двери.

— Куришь? — он улыбается, пряча телефон в задний карман джинс.

— Да. — Леманн достаёт пачку самых дешёвых сигарет, протягивая ту брюнету. Он кривится.

— В одежде ты разбираешься лучше, чем в сигаретах.

Так она повстречала Марка – жалкую попытку отвлечься от воспоминаний, которые она пыталась запереть глубоко внутри себя.

— Детка. Отлично выглядишь. — мужчина улыбается, прижимая её к своей груди. Губы касаются её затылка. Леманн морщится, невольно закатывая глаза. — Пошли.

Он обхватывает её запястье, почти утягивая за собой насильно в зону для более удобного времяпрепровождения.
Девушка плетётся за ним, словно на цепи, лишь изредка натягивая руку, словно пытается освободиться от крепкого хвата брюнета. Но Марк не преклонен, как и всегда, рывком притягивает её к себе, усаживая на свои колени, стоит ему самому оказаться в мягком кресле. Она смущается, одёргивая подол платья, что задирается, беззастенчиво оголяя линию бедра. Тонкое кружево чулок бросается в глаза компании, которая окружает столик.

— Прекрати. — он грубо сбрасывает её ладонь, располагая свои пальцы за кромкой капрона, где латекс прилегает к нежной коже. Майя прикусывает губу, давясь отвращением и тошнотой, резко подкатывающей к горлу.

Он нарушал её личные границы, выставляя на всеобщее обозрение свои действия, словно говоря ими: «Смотрите. Я могу.»

Мужская ладонь сминает кожу, словно Марк провоцирует Леманн на ответные действия. Майя скрипит зубами, руками обвивая его шею – спектакль одного актёра, в котором она главная героиня.

— Майя. Ты всегда такая уставшая и бледная. Тебе бы не только губы красить, но и румянами научиться пользоваться. — Ида откидывается на спинку кресла, изящно (как ей думается) закидывая ногу на ногу.

В компании раздались тихие смешки. Гиены зароптали, в ожидании ответного выпада овечки. Она всегда отличалась от них, выделяясь своей манерой общаться и подавать себя. Высокомерие – это скучно. То ли дело Гордыня, ущемлённой змеёй обвивающая хрупкие плечи Майи.

Леманн морщится, наклоняясь к столику. Тонкая ладонь обхватывает рокс с виски, и она поглядывает сквозь стекло на Иду.

Лёгкий взмах руки и стакан пуст. Алкоголь обжигает рот, мгновенно растекаясь по телу приятным теплом.

Майя выжидает паузу, что явным напряжением сказывается на сидящей напротив.

— А ты, я вижу, вновь была у венеролога? То-то я смотрю у Марка такой испуганный вид. «Высасывала» из него не только деньги? — смех становится громче. Брюнет прижимается к уху Леманн, тихо цедя сквозь зубы.

— Помолчи. — и дальше, уже громче продолжает. — Ида, тебе бы следовало давно понять, что твои попытки её задеть не приводят ни к чему. Тебе ещё не надоело?

Девушка фыркает. В изумрудном взгляде мелькает злоба. Она запомнила и вскоре вновь попытается ущипнуть Леманн очередной колкостью.

Майя вздыхает.

У неё не было негатива по отношению к Иде. Да и вообще, шатенка никогда не питала злобу к кому бы то ни было. Просто нападки девушки начались с самого начала, как только Майя влилась в их компанию. Потому что Марк сразу потерял интерес к беспринципной и всегда «готовой» рыжей, сменяя свою фаворитку на новую и на его взгляд – более интересную.
Леманн была моложе Иды и намного привлекательнее. Она никогда вот так открыто не провоцировала её при Марке. Чаще всего Майя помалкивала, просто наблюдая за тем, как девушка брызжет ядом, в попытках прощупать слабые места шатенки – немого нельзя прочесть.

Ида была в проигрыше, хотя бы потому, что не знала истинных намерений Майи. Леманн не питала к Марку никаких чувств. Ровным счётом ничего, что могло бы вытеснить собой расположение мужчины к рыжей. Никакой искренности, теплоты и чего-то «высокого». Удовлетворение своих потребностей и желание избавиться от вязкого чувства одиночества – вот и всё, в чём нуждалась девушка.

Рядом с ним Майя не чувствовала ничего. Секс с ним был просто секс и ничем более. Каждый раз она пыталась убедить себя в обратном, но выбраться из порочного круга, в который она вступила добровольно, у Майи не осталось сил.

У неё не было больше по-настоящему близких людей. Даже Адель, после череды бесконечных звонков и попыток девушки наставить подругу на «путь истинный» затерялась где-то на линиях связи. Майя осталась одна. Метаться в собственной «золотой клетке», больно ударяясь о решётки той.

Неприятный осадок на дне пустого рокса. Цепь событий замкнулась. Леманн оседает во власти Уробороса, пытаясь ухватить саму себя за хвост в бесконечной череде одинаковых дней.

«Tequila girls» прерывает внутренние размышления, возникая перед Майей и улыбаясь, протягивает ей бутылку алкоголя.

Леманн смотрит на девушку, неторопливо скользнув по ней взором – какая привлекательная и яркая внешность.

Она переводит свой взгляд на Марка.

Вбиваемый градус алкоголя под мощный бит катящейся под откос жизни.

Безумная игра взглядов и тяжёлая нота флирта, которой мужчина постепенно её окутывает, серым смогом оседает на её лёгких. Вот она затягивается сигаретой, что зажата между пальцами Марка.

Биение её сердца теряется среди стремительно быстрых ударов музыки. Майя видит, как губы мужчины растягиваются в улыбке. Он медленно наклоняется к ней, обхватывая своими губами её губы, и склоняет голову. Леманн подаётся вперёд, обвивая руками его шею.

Пульс девушки срывается. Возможно, сегодняшняя ночь с ним ей даже понравится.

А возможно и нет...

(14.07.25г. «Deep blue sea» из цикла «Tobacco and vanilla».)