[Лира]

Циркон/ 5028

Мизери, Лира

Эпизод является игрой в настоящем времени и закрыт для вступления любых других персонажей. Если в данном эпизоде будут боевые элементы, я предпочту без системы боя.

[Мизери]

  – Мадам! Извините, пожалуйста, вы не выручите меня мелочью?
  Низкорослый мужчина, укутанный в потертое, местами рваное пальто настойчиво тянул в трясущейся руке бумажный стаканчик с логотипом закусочной. Он сильно кашлял, с хрипом, то и дело сплевывая на тротуар желтую мокроту.
  Небо было хмурым. Прогнозы не врали. Весь день город поливал дождь, иногда срывающийся в ливень. Вечер. В далеке, между высокими зданиями пробивается вспышки грозы. На тротуаре трудно дышать от людей, прячущихся под куполами зонтов и в спешке идущих поскорее променять сырость и грязь на домашний уют.
  Мизери запрокинула голову, гуляя взглядом по окнам здания через дорогу, шепотом отсчитывая этажи, рассчитывала какому помещению и искала нужное. Наверное, с другой стороны.
  – Мадам? – повторил бродяга.
  Девушка нахмурилась и перевела на него взгляд. Лицо мужчины было прорезано желтозубой улыбкой, которую почти скрывали нависающие, косматые усы. От него несло потом, дешевой выпивкой и грязными волосами.
  – Вы такая красивая! – выпалил он, навязчиво потряхивая стаканом со звенящими монетами. – Кто-бы вам ничего не гово...
  Он замер на полуслове, смотря сквозь упыря стеклянным взглядом. На грязном лице все так же была натянута улыбка. Бродяга опустил стакан и покачиваясь, пошел вниз по улице. Толпа брезгливо расступалась перед ним.
  Ее телефон запищал внутри кармана. Девять вечера. Она отключила один из будильников и накинула на голову капюшон, по которому тут же застучали крупные капли, стоило ей выйти из-под навеса над входом в скромный обувной магазинчик.
Послышался удар. Ровный поток прохожих задрожал. Кто-то останавливался, услышав сзади крики, кто-то просил вызвать службу спасения, некоторые, наоборот, ускорял шаг – что бы там ни было, это не их дело. Это не про меня, это не со мной. Мизери лишь дернула губами в улыбке, ступая с тротуара на проезжую часть, на которой одна за одной останавливались машины, а обеспокоенные водители выбегали под дождь. Чуть поодаль на асфальте лежал бродяга в нескольких метрах от флайта с помятым капотом и разбитым лобовым стеклом. Мужчина лежал с неестественно вывернутым телом, а из-под ним растекалась алая лужа, которую тут же размазывали крупные капли.


  Мизери не воспользовалась лифтом, оставляя за собой грязные следы протектора строительных ботинок на лестнице. Вход был со двора, и она срезала через газон.
  – Привет, я по записи... – шептала она. – Здравствуйте, мы с Вами списывались... Тупо... Веди себя естественно...
  Нужный этаж. На стенах кривые росписи, признания в любви. Кто-то выцарапал ключом свое имя, расцарапав побелку до самого бетона. Над головой гудели люминесцентные лампы. Девушка смотрит на номера квартир, проговаривая их себе под нос, пока идет по коридору, останавливается у нужной. Она еще раз проговаривает фразу, не отрывая взгляда от дверного глазка и вжимает дверной звонок, который тут же затрещал с другой стороны двери.
  – Привет! – хрипло выпалила она, стоило двери открыться и тут же прокашлялась. – Мы связывались в мессенджере. Насчет портрета. Я – Токи.
  Из-под капюшона девушки свисали длинные, розовые волосы, концы которых завились и распушились от влаги. Бледное лицо было явно смущенным, а шрамы на щеках складывались гармошкой от легкой улыбки. Одета она была небрежно. Будто работница магазина скинула фартук и выбежала покурить. Поверх темного, мешковатого худи было накинуто пахнущее сыростью и пылью, пальто. Низ – скинни джинсы с протертыми коленями.
  – Ты не против, если я на «ты»? Я правда хотела прийти пораньше, но днем я очень занята.

[Лира]

Тяжело возвращаться в те места, где она когда-то ходила и изучила все улицы, сколы на фасадах зданий, трещины на асфальтах. Каждое дерево, куст были ей знакомы, по-своему родны. Но после зимних событий нет никаких сил встречаться с местом, что было когда-то горячо родным, а сейчас горит агонией и ужасом. Всё умерло. И разрыв общения, перечёркнутый страданиями, теперь не позволяет всё также любить прошлый покой. Лира не может. Не получается. Огромных усилий стоит взять и встать с постели. Невероятного труда стоит попросить артефакт помочь. Алисия, несмотря на колкость, тут, рядом, и ей не сложно помочь организовать новую студию. Временную. Зато подальше от тех стен, воспоминаний.

Не возвращаться. Не травмироваться.

Исцеление должно начинаться с безопасности. Каждый шаг — это успех. Даже если после движения наступает сокрушительное падание. Алисия говорит, что мышцы окрепнут, что голова запомнит и потом станет легче. Лира верит, поэтому каждый день продолжает жить, а не рассекает вены алым в ванне. Постепенно становится лучше. Целительница всё больше погружается в работу, тонет в красках, в образах. Снова ведёт блог. Галереи. Не отказывается от приглашений. Её лицо мелькает на обложках журналов, где-то упоминают имя. Целительство охватывает всё больше времени. Приходится строго разделять время. И стоит только работе прекратиться ради выходного дня, как в голову идёт мысль: больше нет сил и времени переживать, расстраиваться. Нет сил пугаться и сходить с ума, когда нужно проверить заказчиков, все сообщения, дедлайны. Посмотреть график встреч. Убедиться, что ничего не забыла. Написать заглушку для нового профиля. Распланировать деятельность. Договориться о часах работы в больнице. Вместо выходного забраться в горы, чтобы помочь исцелить существо.

Нет времени страдать.

Лире необходимо ещё многое сделать, всем помочь. В серых глазах уже всё реже появляется страх и ужас, хотя взгляд всё ещё носит в себе отголоски испуга.

Съём студии заканчивался через пару месяцев. Всё решено – вскоре целительница вернётся в родные земли, не позволит страху сжимать лёгкие, давиться плачем, умирать от чужого взгляда. Пусть, пусть она запомнится им всем любой. Несчастной, больной. Чувствительной. Бессмысленной. Ищущей смерть. И пусть пальцы до сих пор проводят с тоской по лезвию канцелярского ножа, беловолосая знает, что ещё не достаточно. Ещё не пора.

Если она может сделать что-то в этом мире светлое или кого-то спасти, то пусть так.

Умереть всегда успеет.

Но пока что нужно разложить в студии вещи. Проветрить от запаха масла. Разложить угольные карандаши и наточить их. Помыть палитру. Поправить белое платье, полить цветы у окон. Скоро должна прийти натурщица. Лира улыбается, кружит по комнате, что-то напевает себе под нос. Радуется. Сегодня ей хорошо. Она не боится петь. Звучать.

Забавно, что приходится собирать кусочки нормальности и закреплять в себе, чтобы всего лишь достичь уровня нормального человека.

И пусть.

Плечи вздрагивают в испуге. Дверной звонок раздаётся трелью птиц. Лира ахает и тут же суетливо подбегает к двери. Сердце дико стучит. Открывает, улыбается встревоженно и кривовато, тут же пропускает внутрь. Просит себя: «не торопись, не беги».

— Привет! Очень приятно познакомиться вживую! — дружелюбно отзывается. Замечает смущение, тут же протягивает вешалку и подаёт тапочки. Старается не смотреть на шрамы, но уже сейчас гадает, как их можно было бы обыграть и чем наполнить образ этой милой и усталой девушки. Что-то в её образе говорило, намекало Лире, что та истощена, и, быть может, это было проекцией или же желанием найти объяснение чему-то, но... Целительница лишь двигается в сторону студии, попутно спрашивая: — Как путь? Ванная там – можно умыть руки, — указывает, попутно посматривая на кухню. Длинные белые волосы качаются в такт плавающих движений, скрывают часть лица, несмотря на то, что девушка постоянно поправляет прядки за уши.

— Будешь чай? Есть печенье, шоколадные конфеты, помадка, — перечисляет, посмотрев задумчиво на потолок. Палец осторожно касается губ. — Как настроение? — искренне интересуется, всматриваясь в движения, походку девушки, чтобы уже сейчас запомнить образ и запретить, на что лучше всего сделать акценты.