[Вакула Джура]

Циркон / Лоссум и другие / 4995-5020 Вакула Джура, Эль Маньяна Эпизод является игрой в прошлом и закрыт для вступления любых других персонажей. Если в данном эпизоде будут боевые элементы, я предпочту игру без системы боя. Сюжет: Воспоминания, полные избитых клише и предсказуемых сюжетов Confusion that never stops Closing walls and ticking clocks Gonna come back and take you home I could not stop that you now know Singin' come out upon my seas Cursed missed opportunities Am I a part of the cure Or am I part of the disease?

[Вакула]

Глава I

5003 год

  В тот день ярко светило солнце. Под открытым небом, чистым и глубоким, впервые за долгое время нависла всепоглощающая оттепель. Воздух был свежим и сладким от напитывающего аромата распустившихся цветов — часть особой ботанической коллекции. Кричали резво носящиеся в высоте птицы, мирно жужжали голодные опылители. Спокойно и тихо. Только ветер шуршал в верхушках садовых деревьев, принося издалека беспечный гомон семейного собрания. Человеческие голоса, смех, звон сервируемой посуды. Дальние члены семейства, его близкие друзья, случайные соседи и их дети — кого там только не было. Совсем как на старомодной открытке. Особенно если прищурить глаза и смотреть из соседнего двора. Особенно если не смотреть слишком долго, ведь начнет слепить глаза.
  Яблони всегда цвели так ярко и вызывающе, купаясь в солнечных лучах. Настоящее украшение широкого заднего двора. Но под кронами у них было так негостеприимно. Курчавые и бугристые стволы, искривленные генетикой и укусами жуков, всегда были покрыты мхом и лишайником. Их неприятно было касаться и лазать по ним было не весело. Архей редко пробирался так глубоко под зелень и потому здесь земля всегда была голой и сырой. Убежище для мух, сосущих мякоть прошлогодних плодов; Дом для пауков, прячущихся на дрожащей паутине среди курчавых листьев.
  Яблони мало интересовали основное семейство. Задвинутые к самому краю плодовитой территории, они нужны были лишь затем, чтобы прикрывать собой бетонную стену, разделяющую жилую территорию от полосы окружной городской дороги. Только один ребенок забирался так далеко в сад, чтобы наблюдать подобные недостатки. Минуя аккуратные тропинки, искусственное озерцо и беседку, восьмилетний Вакула часто ошивался здесь с приходом весны. Здесь он хранил свои старые секреты. Временами создавал новые. Часть прятал в изрытую червями землю, другую часть в дуплах и трещинах стены. Часть оставлял всегда при себе.
— «Ты что, не хочешь повидаться с братом?» — говорит один из Секретов голосом двоюродной тётушки, ещё с утра прибывшей на участок. Голос звучит приглушеннее, чем это отложилось в памяти. Всё из-за сырой земли, укрывающей Секрет, словно одеялом.
— Не знаю, — бездумно отвечает мальчишка, бубня под нос. Его лицо спокойно, а взгляд особенно пуст. Здесь в тени почти не бывает бликов.
— «Он будет рад посмотреть, каким ты стал!»
— Будет? — мальчишка вытирает рукой щеку, но лишь оставляет на ней новый след от грязи. Он неторопливо сосредоточен, складывая что-то на куске расправленной ткани.
— «Конечно будет. Ты ведь так вырос. А ещё столькому научился!»
  Вакула хмыкнул, на секунду пропуская на лице сдавленную улыбку.
— Да...
— «Может быть ему так понравится, что он заберет тебя с собой?»
  Мальчик перестает улыбаться. Бросив взгляд на воображаемую собеседницу — давно истлевший и частично погребенный трупик кошки, скаливший из-под земли оголенный костяк безмолвных челюстей — бросает в неё сухим сучком.
— Дура.
  Быстро собрав развернутую ткань в узелок, свалив в неразборчивую кучу так тщательно раскладываемые сокровища, мальчишка побежал в сторону общего собрания.

[Эмбиент]

  К полудню солнце уже целиком заливало задний двор. Фасад трёхэтажного дома, обычно такой мрачный и темный, сегодня представлялся в совсем ином свете. Облепляющий его стены плющ набрался весенних красок и, казалось, даже бурый кирпич наполнился свежим, здоровым оттенком. Этот дом хранил в себе долгую и непростую историю и сегодня, в окружении цветущего сада и оживленного празднования, он теплел, словно самый старый из отцов семейства.
— Неси её сюда, Агга. Ставь. Я подвину.
  Гражина Джура с двоюродной сестрой и прислугой Ядвигой вовсю трудились над вынесенным под открытое небо столом. Хозяйка редко занималась готовкой, но сегодня в её обычно размеренном ритме звенела ожившая, здоровая суета. Её бледное лицо и чувствительные к свету глаза ещё не успели привыкнуть к весеннему солнцу и улице, потому улыбки, и без того неестественные для неё, казались ещё и болезненными. Но она была счастлива. Она сдерживала свои эмоции, как человек, способный развалиться на части от переизбытка позитивных чувств, но всё-таки щёки её были румянее обычного и украшения, выуженные из глубокого сейфа, шли к её показной гордости, платью и уместному макияжу.
  Казимеж Джура, одетый в костюм и уже успевший частично его растерять, был занят бурным общением со своими шумными братьями. Хор громко что-то обсуждающих и хохочущих у кромки искусственного озера мужиков раскатывался по всей лужайке, пока вокруг них носились дети и чья-то мелкая, шумная псевдо-псина.
— Она совсем новая, — хвасталась соседская дочка одному из прибывших ребят ровесников, — Кукла. Из коллекции «Инбред Принцес». Совсем как живая, да?
— Ну... да, — скучающе отвечает паренек, шмыгая носом и блуждая взглядом невпопад, — Мой папа знает одного колдуна, который мог бы её ряльно оживить.
— А? Правда?
— Да. Он бы её оживил и она бы съела твои уши пока ты спишь.
— Фуу!
  Жизнь здесь била ключом.

[Вакула]

  Вакула ненадолго задержался, покинув рощу и уже дойдя до края озерца. Поверхность воды блестела на солнце, отбивая зайчики разошедшимися с другого берега кругами, вызванными игрой чужих детей. Они пока ещё его не видят. Не знают, что он здесь, и Вакуле нравится это чувство. Отсюда дети напоминают ему беспечных гусят, собирающих с воды ряску неподалеку от спящих на солнце родителей. Он таких уже видел. Он таких уже ловил.
— Вакула! — вдруг слышен звонкий голос матери, прозвучавший на всю лужайку. Парнишка невольно вздрогнул. Нет, она его тоже не видит, потому и кричит так громко, — Куда он делся опять? Давно ушел?
  Мать не часто зовет его вот так. Ведомый малознакомым чувством смеси настороженности и любопытства, мальчик продолжает свой путь навстречу. Он и так планировал прийти, с него не убудет.
— Да, мама? — спокойно обращается к родителю, которая, занятая сервировкой, не сразу замечает его возвращения. Теперь пришла очередь матери вздрагивать.
— Ах, вот ты где, — она бросает взгляд сперва на его чумазое лицо, потом на грязный сверток и вдруг хмурится, — Что там у тебя? Что ты опять принес? — тон её голоса настороженный, но в нем чувствуется некоторая привычность.
  Вакула пожимает плечом и рассеянно опускает взгляд на свою ношу. Развязав нетугой узел, показывает матери содержимое. Мать охает, морщится, но... вздыхает с облегчением. Это были всего лишь жуки. Мертвые.
— Снова тащишь в дом какую-то дрянь, — сетует она без злости, блуждая взглядом где-то вдали и стараясь припомнить свою первоначальную мысль.
— Это не дрянь, — Вакула тоже звучит так, словно сам говорит с неразумным дитем, — Это моя коллекция.
— Что ж, сынок, к столу ты с этой коллекцией не пойдешь, — её сухие пальцы касаются его плеча без тепла, но с каким-то неясным требованием, — Выбрось в компостную кучу и пойди отыщи своего брата. Он где-то в доме.
— Я к нему и шел. — он чувствует разочарование, узнав причину материнского призыва. И легкое раздражение тоже. Чем больше ему говорят о брате, тем сложнее ему заставить себя следовать идее. Снова завязав узелок и не послушав требования о компостной куче, Вакула пошел сразу в дом.

[Эмбиент]

  Дом сегодня активно проветривали. Высокие окна главного зала были распахнуты все до единого, но сквозняк упрямо избегал нагонять свежего воздуха. Из кухни в зал выносило запахи еды, а в прихожей дурно пахло парфюмами гостей. Над потолкам жужжала случайно залетевшая через окно жирная оса. Солнечно, уютно даже. Безлюдно. В левом крыле было слышно, как работают оросители в цветнике. Сад и растения — увлечение матери, но ухаживал за посадками по большей части нанятый садовник. Пожилой кентавр Боя Бо, молчаливый и задумчивый, почти всегда находился в зеленой зоне. Несмотря на размеры своей конской половины, он был необычайно деликатен и осторожен.
  Справа громыхали кухонные кастрюли и шумела вода из крана. Ядвига — женщина в теле, с рогами и копытами, работающая в этом доме сколько Вакула себя помнил — трудилась над очередным праздничным блюдом. Говорить с ней удовольствия мало. Её акцент неразборчив, но потрепаться она любила. Родители уже давно приучили её обращаться к ним лишь по делу, но с детьми и гостями она себя не сдерживала. Оставаясь одна, она любила напевать под нос популярные песни со своей родины. Её энергичность была её сильной стороной, на самом деле, просто нужно было вовремя направить её в нужное русло. Она держала дом в чистоте и отлично готовила. В кражах замечена она тоже не была.

[Вакула]

  Зайдя в дом, Вакула задрал голову и, уставившись на блуждающую у люстры осу, прислушался. Странно было слышать столько суеты во дворе, но здесь, под крышей, всё ещё сохранялся покой. Забежав сперва в свежий цветник, мальчишка огляделся. Не обнаружив никого живого, задумчиво потрогал ладонью бьющую струю водного оросителя, забрызгался и промокшим котом убежал через зал в другую сторону, теперь на кухню. Здесь напротив было душно и разило специями. Ядвига, стоя спиной к проходу, сосредоточенно нарезала овощи для будущего рагу. Поразглядывав бардак на рабочих поверхностях, Вакула стянул ещё не остывший кусок сахарного коржа и побежал теперь на второй этаж. Пытаясь отыскать неуловимого брата, он обошел практически все комнаты. Уже доедая украденное угощение, он вдруг замер, услышав знакомый голос:
— «Ни с места!»
— А?! — Вакула чуть не выронил узелок от неожиданности. Завертев головой, он никого не увидел.
— «Это говорит твоя совесть! Как ты смеешь есть сладкое перед обедом?»
  Вакула скривился, как не кривился, наверное, никогда. Выражение недовольства и одновременно испуга растянулось во всё его детское лицо. Голос исходил прямиком из его головы, хотя и не был его собственными мыслями. Намного более отчетливый голос, чем мальчик привык воображать, играя со своими Секретами.
— Эй... Это... Что за ерунда?!
  И тут из-за угла коридора, куда Вакула ещё не успел заглянуть, выглянул он. Чеслав. Его четырнадцатилетний старший брат, улыбающийся во все свои уже давно сменившиеся коренные зубы.
— Испугался?

[Эмбиент]

— Знаешь, я ведь переживаю за них, — Гражина, наконец бросив свои неумелые попытки помочь с сервировкой, теперь сидела в тени цветущей магнолии и курила, — За мальчиков то есть. Кас очень строг к ним, но почему? Шалопаи они, вот почему, — её слегка непослушные от неврологии пальцы стряхивают пепел немного мимо красивой пепельницы, — Я так рада, что Чеслав смог себя проявить. Не могу поверить в это до сих пор. Магический источник? В нашей семье?
— Он так талантлив, — охотно поддакивает её сестра Агга, улыбаясь с теплым весельем. Она не курит и вместо этого пьет ароматный розовый чай, поглаживая живот. — Такой юный, а уже постиг школу магии. Или две?
  Хвалить чужого ребенка ей не составляет труда ввиду опьянения собственным предвкушением будущих родов. Чего уж говорить. Чем короткоживущие и неволшебные хуманы сильны, так это стремительным размножением.
— Они там учат сразу много разных практик, — Гражина старается звучать спокойнее, но в её голосе чувствуется легкая материнская хвастливость при полном непонимании предмета обсуждения, — Что-то вроде... Ну, знаешь, пробуют всякое, чтобы найти сильные стороны, да? Плюс сопутствующие предметы. Историю и математику они ведь тоже должны учить.
— Занятой. Как славно, что он смог приехать на каникулы вас навестить, — Агга, кажется, слегка витает в облаках.
— Да, — мать делает ещё одну затяжку, — Надеюсь Вакула успеет с ним побольше пообщаться.
— Они хорошо ладили?
— Ты же знаешь как бывает. Не всегда, — вздыхает, — Но я надеюсь младший наберется ума у старшего, пока он здесь. Нет, я конечно не жду, что у него тоже будут... Такие таланты. Это всё-таки редкость. Но может быть он хотя бы... Просто возьмет какой-то пример.
  Агга глубокомысленно покивала. Вдруг, ветерок сменил направление и донес сигаретный дым в её сторону.
— Дорогая, прошу. Нам это очень вредно.

[Вакула]

  Вакула молчал, обескураженно и с плохо скрываемой обидой на странный фокус глядя на парня, которого едва узнавал. Брат очень вырос за эти пару лет. Его голос огрубел, сам он вытянулся и... Тоже многому научился.
— Ты что... залез мне в голову?
— Круто, правда? Я научился этому в академии! — Чеслав наконец вышел из комнаты целиком, застегивая свою новую рубашку. Кажется, он тоже готовился к этой встрече. И к празднику. — Я теперь могу читать мысли людей, говорить с ними на расстоянии и всё такое. Хотя и приходится поднапрячься.
— Для этого есть телефон. И рот, чтобы спрашивать... — бубнит Вакула, не выдерживая зрительный контакт и часто стреляя взглядом куда-то в сторону.
— Ха. Ну да. Ты просто завидуешь, — подойдя ближе, Чеслав потрепал младшего по бритой макушке. Тот отпрянул, — Ну не дуйся. Не буду больше. Твои секреты останутся с тобой.
  Было что-то в его тоне такое, что не принесло Вакуле облегчения. След чужой магии остался не в голове, но где-то в сердце, буквально отпечатавшись там вместе с выбросом адреналина.
— Как ты тут? Папа... На тебя не ругается? — брат вдруг стал немного серьезнее.
— Нормально всё. — Вакула бросает ответ резче, чем собирался. Не зная, что добавить и ещё не разобравшись в своих чувствах, бестолково перебирает узелок.
— Чего у тебя там? — упрощает ему задачу Чеслав, добродушно указав на тряпку.
  Вакула вздыхает и протягивает добычу.
— Жуки? — Чеслав кажется немного удивленным, — Круто! Решил похвастать?
— Это те самые. Ты хотел поймать их всех. — Вакула нашел в себе силы поднять взгляд и смотрел теперь с вызовом, — Я украл твою мечту, пока ты учился, ясно?
  Пауза. А потом Чеслав, вопреки ожиданиям своего младшего брата, вдруг смеется.
— Ну ты даешь! — потряс содержимое мешочка, заглядывая внутрь, — Я уже и забыл об этом. В Академии у нас есть предмет Звероведенья, так я там столько тварей насмотрелся... Но ты молодец! Вот этого наверное было очень трудно найти. — Он достал пятнистого палочника и повертел им. — Приколи его иглой, пока совсем не развалился. Дольше сохранится.
  Вакула ждал не такой реакции. Жуки – это, конечно, ерунда. Но он вообще не понимал, о чем говорит его брат. Он не просто вырос, но как будто изменился. Или Вакула просто неправильно его запомнил? Пикник обещал быть непростым. Но основную битву ещё только предстояло пережить.

[Эмбиент]

  Обедали все за двумя длинными столами, выставленными один к другому и накрытыми нарядной скатертью. Глава семейства, его жена и сыновья; Тёти, дяди, друзья и соседи по кварталу. Вакулу ради эксперимента усадили в дальний, детский угол, где по мнению матери он мог немного социализироваться. Но эксперимент шел не слишком удачно. Ровесники, уже раззнакомившееся друг с другом, в основном были поглощены продолжением полуденной игры поверх своих тарелок. Дети постарше, особенно кузина Арма, больше внимания уделяли Чеславу, сидевшему почему-то поодаль, поближе к родителям. Впрочем, скоро стало ясно почему. Взрослые хотели послушать истории об Академии, а Казимеж — иметь возможность гордо хлопать старшего сына по спине, смеясь о том, какого полезного юнита он породил. У отца скоро был день рождения и, похоже, слава сына более чем годилась ему в качестве подарка. Чеслав сегодня был звездой программы. И чтобы поддать веселью жару, пацан в какой-то момент перешел от слов к действию. Новая забава заключалась в том, чтобы читать мысли желающих и озвучивать их вслух, невероятно потешая всех участников. Весело не было только Вакуле, что терпел сбоку от себя сопливого соседского молокососа, жующего с открытым ртом и пространно вазякающего по соусу куриную кость. Вид засмотревшейся на его старшего брата кузины навевал не меньшую тошноту.

[Вакула]

— Ты ждёшь дочку, да, тёть Агга?
— Негодник! Это должен был быть сюрприз!
  Публика весело хохочет, пока не встревает один из братьев отца.
— Ладно вам, какая уже это тайна? У тебя на лбу всё написано и на розовых платьях-носочках, которые ты покупаешь! Чешик, угадай-ка лучше о чем я думаю!
— Дядь, я в твою голову больше не полезу. У тебя воображение плохое и мне ещё нет восемнадцати.
  И снова хохот, задорный и звенящий.
«Если снова полезешь в мою голову, я тебе не прощу» — думал Вакула, ковыряя свою порцию. Но его не трогали. О нем вообще, как будто, и не вспоминали толком.
— А ты тоже можешь так? — вдруг обращается к нему один из младших кузенов.
— Чего?
— Ну, магичить, — и кладет в рот большую ложку рагу, вяло пялясь.
— Могу, — отвечает Вакула, даже не раздумывая, — Могу магией заставить тебя есть жуков.
— Да? Докажи!
  Вакула не смотрит на кузена. Его взгляд вновь направлен на брата, что вдруг взялся изображать в воздухе какую-то фигуру. За его пальцем, что медленно двигался над разделанной уткой, оставался странный серебристый след, приковавший всеобщее внимание.
— Во, — выдохнул пацан, закончив замысловатый рисунок и, словно боясь спугнуть, медленно убрал руку, — Это защитная магия. Я её тоже учу. Это базовое заклинание, но... Я только недавно начал, так что ещё выучу чего покруче.
— Ого. Колдун, — вялый кузен с ложкой весело загыгыкал и приготовился зачерпнуть новую порцию рагу. Но как только он угостился, его лицо вдруг переменилось и скривилось. На зубах что-то хрустнуло и когда он полез в рот пальцами, наружу достал крупную ножку жука рогача.
— Я же говорил, — Вакула едва заметно улыбнулся.

[Эмбиент]

  Вакуле всё-таки удалось ненадолго привлечь к себе внимание. Вой, который поднял кузен Стасик, наевшийся жука, ненадолго сместил акцент внимания со старшего брата на младшего. Мать, опережая раздражение отца, вскочила с места и начала громко сетовать на то, что сын ослушался её требования сразу выбросить жуков на компост. Впрочем, обошлось без серьезных скандалов. Остальные дети лишь посмеялись со Стасика, уверовавшего в жучью магию, а взрослые быстро переключились на свои насущные темы. «Сегодня неподходящий день для того, чтобы раздувать из рогача слона». Отец так и сказал, на что многие ответили вежливым, немного вымученным, но согласным смехом. Если Казимеж сам шел на мировую, всем было лучше плыть вместе с ним по течению.
  За обедом многие взрослые также прикладывались к спиртному. Сладкая наливка из садовых фруктов лилась по рюмкам так обильно, что даже малолетнему Чеславу перепало. Наевшись, напившись и подобрев сильнее прежнего, Казимеж вдруг хлопнул по столу ладонью и громко оповестил всех о своем желании растрястись. У него на уме была не просто прогулка, но массовый поход с гостями на стрельбище. Это было одним из самых любимых его занятий, как увлеченного вояки, под которое была отведена отдельная зона на участке. Ухоженная, аккуратная и всегда с начищенным арсеналом.

[Вакула]

  Услышав про стрельбу, наконец ожил и Вакула, игнорируя мать, что до сих пор отчитывала его в стороне у компостного ящика.
— Я тоже пойду, — то ли попросил, то ли поставил перед фактом мальчишка, топчась на месте в тихом нетерпении.
  Гражина посмотрела на сына, тяжело вздохнула и покачала головой.
— Бестолку с тобой говорить... — чувствуя внутреннее угнетение, только махнула на него опустошенной от жуков тряпкой, — Иди.
  И он пошел. Побежал, когда процессия взрослых на пару с Чеславом отправилась в дальнюю часть двора. Там, окруженное старыми дубами, и располагалось стрельбище. Довольно простое, но удобное. Картонные цели поднимались и двигались с любой желаемой скоростью и ритмом, ведомые какой-то Цирконской технологией. Места стрелков прикрыты деревянными навесами. Хранилище с запасам оружия, достойное небольшой армии сопротивления, располагалось рядом в подвале, хорошо защищенное прочными стенами и сложным замком. Здесь даже была зона отдыха, позволяющая гостям расположиться за небольшими столиками ради праздных бесед и очередной партии послеобеденных закусок.
  Вакула сразу подбежал к отцу, когда тот вышел к публике с парой винтовок и коробкой патронов. Мальчишка глядел на отца снизу вверх, как серьезный щенок. Спокойный на вид, но с выжидающим напряжением где-то глубоко внутри замершего сердца.
— Ну что? Тоже хочешь? — отец нетрезво улыбнулся, но даже такая улыбка чего-то да стоила, — Давай покажем им, что умеют хУмаНы без источника, а?
  Отец очень редко говорил подобные вещи. Услышав эти слова и почувствовав в руках вес такой тяжелой для его детских рук опасной вещи, Вакула вдруг... Ощутил себя счастливее. Улыбнулся даже, вперив взгляд в траву, и принялся выучено перезаряжать. Да, это он умел. Руки быстро устают, но целится он отменно. Скоро они все увидят, что у него тоже есть талант. Возможно не хуже, чем был у отца, когда он получал свои первые медали? Мужчина имеет право на фантазии.
  Мальчишка уже не смотрел по сторонам, полностью сконцентрировавшись на задаче. Запущенный механизм мишеней целиком приковал его внимание. Целится, ровняя винтовку по движению, выстрел. Быстро перезаряжает и целится снова. Выстрел. В руках быстро копится звенящая тяжесть, но он успевает сбить несколько ключевых целей, прежде чем ему придется найти себе опору.
— Не торопись, — бурчит сосредоточенный отец, тоже целясь в этот момент, — Задерживай положение. Тебе нужно тренировать устойчивость.
  Вакула помнит об этом. Ему нужно задерживаться немного до и после выстрела, чтобы тело тренировалось и чтобы лучше анализировать результат. Но сейчас не тренировка. Сейчас показ.
  Выстрел. Картонному силуэту отрывает голову.

[Эмбиент]

  Публика сперва пребывала в мягком изумлении. Картина воинственного Казимежа многим была уже знакома, но ребенок с ружьем? Это вызывало у них противоречивые чувства. Смертоносность настолько маленького и неразумного создания вызывала в их здоровых подкорках мозга дискомфорт. Но с другой стороны, некоторые прониклись сентиментальностью. «Весь в отца!» - сказал кто-то вслух с умилением, чем едва не вызвал у парнишки покраснения ушей. Наконец-то он делал что-то правильно. Что-то, что нравилось и ему самому и другим. Особенно нравилось отцу, прожженному вояке. Либо Вакуле лишь казалось, что ему нравится больше всех, ведь перемены его заросшего бакенбардами лица были самыми разительными среди незначимых пятен остальных далеких родственников. Казимиру нравилось демонстративно гордиться, а мальчишке нравилось быть предметом гордости.
— Такое страшное хобби, — обронила всё-таки кто-то из соседских жен, деликатно отмахиваясь от грохота выстрелов, — Стоит ли вот так, с малого приучать?
— В этом доме так было всегда, — деликатно отзывается Агга, поглядывающая между тем на невеселую мать семейства, — У Казимежа... Очень воинственная кровь. — она старалась говорить без упрека. По возможности даже в хвалебном тоне.
— Кто-то ведь должен держать этих ублюдков за границей... — прорычал отец, бросив на женщин не столько раздраженный, сколько снисходительный взгляд. «Ублюдками» могли оказаться как хтоны, так и представители каких угодно разумных рас, в зависимости от настроения и степени опьянения этого мужчины. Но в этот раз он не стал углубляться и уточнять.
— А Чеслав учится, чтобы потом воевать?
— Конечно! — почему-то уверенно вскрикнул Казимеж, всё больше отвлекаясь от стрельбища.
— Я... Думаю да, — куда как менее уверенно поддакивает старший его сын, потирая плечо, — Если я хорошо выучусь, я смогу быть ээ... Полезным в бою.
— Чего скромничаешь? Конечно выучишься. Конечно будешь полезным, — весело громыхал Казимеж, всё норовя перезарядить ружье, но отвлекаясь и продолжая экспрессивно размахивать магазином, — Набросаешь щитов союзникам. Прикроишь им тылы. На вот, тоже попробуй, — и отдает ружье Чеславу, что немного мнется, но, не в силах отказать отцу, принимает оружие.

[Вакула]

  Вакула, опустив оружие, искоса глядит на разворачивающуюся картину. Внимание общества снова приковано к его старшему брату, что неуверенно берет оружие и, с подсказками отца, примеряется к цели. Дуло в его руках дрожит, ходит мелкими кругами, а глаз чрезмерно щурится, искажая молодое лицо в странной гримасе. Выстрел, кажется, оглушает его с непривычки. Даже в наушниках.
«Мимо» — думает Вакула, щурясь в сторону мишеней. Пуля действительно не настигает ни одной картонки, впустую подорвав рыхлую землю в полуметре от цели. Чеслав, бросая смущенный и почти даже испуганный взгляд на отца, прокашливается и пробует снова. В этот раз стреляет и попадает в забор, расположенный за мишенями.
— Я, эм... Наверное ушиб дает о себе знать, — неловко смеется волшебно одаренный юноша, — Я когда занимался физподготовкой в академии, то немного вывихнул плечо. — снова кашлянул, опустил взгляд и добавил тише, — Хотя у меня и до этого никогда стрелять не получалось особо...
— О, ну это ничего. — мягко смеется и утешает кто-то из гостей, стараясь разбить тяжелое молчание, — Ты ведь человек тонких наук, правда? Стрелков на Цирконе и так хватает, а вот магов!
— К тому же, стрельбе всегда можно научиться со временем, — присоединяется женский голос, — А источник ведь не пробудить, если его нет, да?
  Вакула чувствует, как почва уходит у него из-под ног. Взгляд его пуст, а в груди разрастается холодная дыра. Отыскав в себе силы шелохнуться, он лишь переводит въедливый взгляд на отца. Отец всегда дорожил своим ремеслом и военной славой своей семьи. Он не сможет простить им такого нахальства.
— М-да, — вздыхает Казимеж и, выдержав паузу, вдруг неожиданно растягивает густые усы в терпеливой улыбке, — Ладно. Может быть тебе будет лучше в тайных войсках. Агентурой пойдешь, читать мысли врага. Такие ведь действительно у нас на вес золота.
  Лицо Чеслава озаряет приятным удивлением. Юноша снова расправляет плечи и смеется в облегчении, возвращаясь на пьедестал одобрения отца и остальной семьи. Им снова легко и весело друг с другом. Кто-то из буйных дядюшек вспоминает давнюю историю про чудаковатых магов из полка, задорно вещает свой рассказ и выбивает громы смеха. К стрельбищу присоединяется кто-то из мужчин, но постоянно отвлекаясь на веселые обсуждения, часто мажут мимо целей и, кажется, получая больше удовольствия от бодрящих звуков выстрелов и голосов, чем от своего хромого мастерства. Даже отец уже не возвращается к ружью, увлекшись рассказом о хитрых маневрах его юношеских баталий.

[Эмбиент]

  Вакула должен был понять, что сегодняшняя история была не о нем. Развернувшийся праздник жизни никогда не предназначался для того, чтобы он мог отбить в нем для себя особое место. Возможно он всё ещё мог, но мир отказывался давать ему подсказки. «С тобой бестолку говорить» — звучит в голове голос матери, которая сейчас почти не участвовала в общих беседах и снова задумчиво курила, глядя в иную сторону от стрельбища. Её уставшее лицо озаряет улыбка лишь в тот момент, когда в гомоне голосов звучит что-то об Академии, дающей её старшему сыну возможность вовсе избежать армии. «Ты просто завидуешь» — звучит уже голос брата, который сейчас улыбался и с упоением рассказывал дядьям о своих новых знакомствах, учителях магистрах военно-магических наук и одноклассниках из важных семей. Он отвоевал свое место под солнцем и теперь купался в фонтанах восторга людей, что почему-то осознанно низводили себя к рангу беспомощных насекомых, для которых магический источник казался чем-то сродни божественному чуду. Таким насекомым место лишь на компосте, вместе с бесполезной коллекцией такого же тараканообразного по своей сути младшего мальчишки, чей навык стрельбы не был на деле, как оказалось, ничем особенным. Этому может научиться каждый, говорят они. И отца уважают не за талант, получается, а за многолетний труд и умение выживать в этих странных, компостных джунглях. Зловонных и посредственных, но за сколько-нибудь заметное место в которых приходится сражаться до крови из носу.
  Постепенно гости стали расползаться по участку. Некоторые гости ушли проведать своих резвящихся детишек, некоторые отправились прогуливаться по саду. К теме стрельбища уже никто не вернется.

[Вакула]

  Вакула глубоко размышлял, так и оставшись под деревянным навесом у стрельбища. Всё-таки он чего-то упорно не понимал. Даже теперь, тщательно всё спланировав перед сегодняшним днем, он не смог победить своего незримого врага. Мать любила отца несмотря на то, что он военный, а она сама остерегается войны. Почему тогда она смотрит так холодно, когда сам Вакула берет в руки ружье? Почему она злится, когда Вакула не прислушивается к её словам, как это часто делает обожаемый ею отец? Семейство Джуры славится воинственными навыками и боевыми достижениями. Друзья и соседи восхваляют отца за то, сколько побед он принес человеческому роду. Но видя его, Вакулу, с ружьем, они смотрели так неоднозначно и быстро забыли о нем, когда речь снова зашла о Чеславе. Чеслав. Его Вакула понимал меньше прочих. Он всё ещё помнил времена, когда они жили все вместе под одной крышей. Как они играли вместе, ели за одним столом и мечтали свои наивные, детские мечты. Отец наказывал их обоих одинаково жестоко и они, зализывая раны, могли вместе разгадывать тайну «нормальности» их семьи, к которой их всеми силами склоняли родные. Но Чеславу повезло разгадать тайну раньше. Судьба подарила ему дар и он сбежал, оставив младшего брата на растерзанье неизвестности. Сбежал осваивать свой новый, особый путь, обеспечивший ему глубокое одобрение, какого сам Вакула никогда на себе не испытывал. Неужели магия настолько хороша? Мальчик чувствовал, что никогда её не поймет. Чеслав и сам прежде смеялся, повторяя за взрослыми слова о том, что высшие расы просто зазнались со своими сверхсилами и невероятно скучными, длинными жизнями. Ведь магию в этой семье не особо любили. До того, как магией вдруг не овладел кто-то из своих. Получается, брат тоже зазнался? Овладел магией, очаровал ею родню и теперь считает, что он лучше него - Вакулы?
«Покажи им на что способны хуманы без источника» — наконец прозвучал в голове голос отца. Это показалось правильным.
  Чеслав, отдыхая от долгого развлечения гостей, стоял теперь один у озерца и мечтательно наблюдал за солнечными зайчиками, играющими на кроме воды. Гости и семейство, разошедшиеся по округе, оставались в поле зрения, но каждый занимался своим отдыхом. Картина, вновь достойная старомодной открытки. Вакула же чувствовал, что остался совсем один. Он и отцовская винтовка в руках. Его снова никто не видит и он чувствует, что ему снова это нравится. Не задумываясь над своими действиями и не сводя пустого взгляда со спины брата, мальчишка поднимает оружие. Заряжает. Целится, выдерживая необходимую паузу, ловит в прицел белый воротничок. Выстрел разносится по всей поляне, спугивая озерных птиц.

[Эмбиент]

  В этой картине не было ничего особенного. Магия не помогла юному дарованию и он принял пулю так, как подобает любому другому куску прямоходящего мяса. На белой рубашке взрывается красный брызг. Юноша дергается, как от сильного удара, и неуклюже падает на сырую траву у берега. Гости и родня оборачиваются на звук и, не сразу осознав произошедшее, реагируют запоздало. Женщины с визгом охают, в испуге прикрывая рты. Кто-то из мужчин начинает громко что-то орать. Человеческая суета затапливает мирное настроение дня, подобно помоям, вырвавшимся из плотины поверх зеленых лужаек. Люди сбегаются к павшему Чеславу, часть пытается ему помочь, часть просто растерянно наблюдает, а остальные притягивают поближе собственных детей. В какой-то момент блуждающие испуганные взгляды находят Вакулу и останавливаются на нем. Взгляды, полные холодного ужаса. Зато на него наконец смотрели все. Тогда, когда он сам этого захотел, потому что он не прятался и спокойно смотрел на них в ответ, удерживая в руках слегка дымящую винтовку.

  Чеслав выжил. Пуля прошла, не задев жизненно важных органов, и с помощью Лоссумских лекарей он довольно быстро встал на ноги. К концу каникул, он уже мог вернуться в академию. Во время семейных посещений, Вакулу в больницу не брали. Вид сбитого выстрелом тела так и остался для него последним воспоминанием того года, что ассоциировалось с братом. Многие из гостей посчитали, что происшествие было лишь случайностью. Или по крайней мере лишь это решались говорить вслух. Родители же были недовольны. Мать не ругалась, но ещё долгое время даже не смотрела на своего младшего сына, пребывая в каком-то своем внутреннем, темном холоде. Отец тоже Вакулу даже не побил, как это обычно бывает. Но винтовку забрал, запер под новым паролем и твердо заявил, что пацан не прикоснется к ней, пока не обзаведется мозгом вместо той кучи дерьма, коим сейчас была забита его голова.
  Разочарование их несло глубинную, экзистенциальную природу. Такую сложно описать словами или рисунками от побоев ремнем.

[Вакула]

  Сидя на самой высокой яблоне, Вакула наблюдал за миром, раскинувшимся за бетонной стеной. По ту сторону деревьев совсем не росло. Только широкая полоса желтоватого луга, которую рассекало окружное шоссе, зыбкая рябь защитного городского купола и снова степь, уходящая далеко-далеко, к темной горной гряде. Редко проезжали машины. Ещё реже ходили люди. Натягивая резинку самодельной рогатки, парнишка иногда запускал мелкие камни в случайных птиц, но после лишь тяжело вздыхал. Отец всё ещё не позволял брать винтовку и даже намек на просьбу зажигал в его глазах такой холод, что Вакула сам торопился сбежать от разговора. После занятий за бездушным электронным столом, заменявшим мальчику живого школьного учителя, он почти всегда был предоставлен самому себе. Он наказан, потому даже такие прогулки по саду были для него ограничены. Небольшой браслет, принесенный матерью невесть откуда, плотно сидел на лодыжке и оповещал систему, если ребенок пытался уйти слишком далеко. Если до этого жизнь казалась обитанием в загоне, то теперь он натурально сидел на цепи.
— «Я ведь совсем не дура», — говорит погребенная уже почти целиком дохлая кошка где-то там внизу, — «Ты тоже хотел уехать. Ты бы хотел, чтобы брат забрал тебя с собой в свой дивный мир чудес и возможностей.»
— Не заберет уже, — тихо шепчет Вакула, рассеяно вертя в руках рогатку и глядя на очередную проезжающую мимо машину, — Я выберусь сам. Когда-нибудь.

Конец первого флешбека.

[эмбиент]

Глава II
5008 год

  Снег здесь не сходит подолгу. Зима цепляется за горные вершины острыми, морозными когтями, очень неохотно подпуская к ним новую весну. Но весна наступает. Медленно, но верно заставляет зиму трескаться со звуком надломленного озерного льда и неторопливо таять под трелями пробуждающихся птиц. Вечнозеленый лес постепенно теряет сползающие белые шубы и пушистые снежные шапки, подставляя малахитовые иглы добреющему Архею. В мир возвращаются краски: зелень густых чащоб, бурость утесов и рябь молодого цветения диких лужаек. И запахи: хвоя, сырая земля и дух сезонных завтраков. Весной начинают подавать жареное на углях мясо и узвар из ранних лесных ягод.
  Интернат имени Отцов Основателей носил добрую славу. Удивительное место. Отдаленное от цивилизации, но отлично защищенное и строго специализированное. Лучшего заведения, чтобы сбросить проблемное чадо и при этом остаться в глазах общественности ответственным родителем, трудно и представить. Именно здесь собираются дети, что по тем или иным причинам не смогли отличиться в... обычном (нормальном?) мире. Тонкие науки, экономика, литература, искусство, ученые направления – для всего этого хватало институтов и внутри городов. Но Интернат «ОО» был местом, где расцветала дикость в самом красивом смысле этого слова. Почетное пристанище и отнюдь не пустошь для изгнания. В конце концов, Циркон не зря прославлен своими воинственными достижениями. Воинов здесь любят.

[Вакула Джура]

— Раз-два! Раз-два! Десять кругов вокруг озера, марш!
— Есть!
  Громкий голос учителя и вскрики детворы эхом разносились под утренним небом. Половина девятого, стандартная зарядка выходного дня. Температура сегодня поднялась немного выше нуля и ученики гоняли уже без шапок. По эту сторону были только парни. Лет по тринадцать-четырнадцать. Уже румяные и взъерошенные, они бодрой трусцой кружили вокруг лазурной Акселома – старого озера, образовавшегося когда-то на месте кратера, оставшегося от падения одноименной кометы. Парни были сонными, но ввиду возраста полными безграничной энергии. Даже во время пробежки у некоторых хватало сил дурачиться, отвешивать друг другу подзатыльники и отвлекаться на другую сторону озера, где в паре метров над уровнем воды, среди просвечивающих стволов сосен, занимались девчонки с противоположного крыла школы.
— Я ей помашу, ага? — едва хватая ртом воздух, говорит своему другу один из впереди бегущих, — Помашу и она... хах... фух... Она помашет мне... В ответ. Ясно, да? Ха...
— Да блин мне всё равно что у тебя там с ней. — отвечает ему его друг беззлобно, тоже едва сохраняя дыхание, — Нам из-за тебя вставят.
— Йо! — наконец добежав до ближайшего края тропы, сероволосый парень действительно машет толпе девиц. Удивительно, но одна из них отвечает ему, отвлекаясь от спортивной растяжки. Румяная то ли от удовольствия встречи, то ли от холода.
— Не зевать! — вдруг раздается командирский голос бородатого преподавателя, приумноженный на всю округу включенным громкоговорителем. — Есть силы маяться дурью, есть силы на усиленный кросс!
  Учитель, Якоб Сомерлед, грозный и сильный на вид, догонял мальчишек на специальном магнитном скутере. От его голоса у юного ловеласа едва не случился юношеский инфаркт и он послушался, живо прибавив темп под недовольные стоны своих товарищей.

[эмбиент]

  Школа была славной по большому счету. Но она всё-таки была несколько старомодной. Парни и девчонки изучали практически одни и те же предметы, притом с одинаковым усердием, но обитать им приходилось в отдалении друг от друга. Мальчишеское крыло располагалось недалеко, прямо с видом на Акселому, склон горы, покрытый сосновым лесом, и тренировочные площадки. Девичье же крыло находилось по другую сторону от основного школьного здания, выходя окнами на школьную площадь со сквериком и дальше на долину, раскинувшуюся под горой и тянущуюся до самого горизонта, где на самом краю маячили огоньки ближайшего города. Мир девчачьего быта оставался недостижим не только потому, что оба крыла находились в противоположных концах школы друг от друга, но и из-за строгой охраны на границах корпусов. Казалось бы, кому какое дело, что там в чужом крыле за жизнь? Но всё-таки запрет и неприступность часто пробуждало буйное и принципиальное любопытство.
— Не понимаю. Он же такой тупой, — рассуждал Мэтиас Каули, подпирая спиной деревянную колонну и грея ладони о кружку с узваром. Симпатичный, немного смуглый юноша, всегда умудрявшийся упаковывать свои грубоватые мысли в обертку из лирического философствования и не замечать, что хамит, — И чувство юмора у него дурацкое.
— Ты ревнуешь? — скучающе отвечает ему Мимир Колборн, коротко бритый парнишка с неуловимо скользкими чертами лица, — Точно. Это же та девчонка, с которой ты на днях два часа распинался о чем-то?
— Рассказывал про ту свою драку с барсуком, я слышал, — лениво подключился третий мальчишка, что с очень серьезным выражением лица делал что-то по домашнему заданию в тетради.
— Это крутая история. Девчонки такие любят. Обычно. Особенно если есть шрамы, чтобы показывать, — кажется, Мэтиаса было нелегко обидеть по-настоящему и он искренне верил в свою схему, — Но оказалось, что она из этих... Ни вкуса, ни благородства. Ведьма и древолюбка, как и её мамаша. Вроде бы даже говорить с животными умеет. Может потому ей этот клоун и понравился, что похож на обезьяну.
  Вакула тоже был рядом. Часто совершенно не слушал, но бывало, что и мотал на ус.   

[Вакула Джура]

  Они не были друзьями. Просто делили одну комнату общежития. Комната под номером «семь». Самовлюбленный Мэтиас, скользкий Мимир, серьезный мальчик Кай и Вакула. По койке на каждого, две над двумя, несколько рабочих столов и компактно утрамбованные ящики для одежды и личных вещей. В этой комнате они проводили время лишь по ночам, после отбоя. Но, несмотря на отличия и разногласия, попривыклись в достаточной мере, чтобы и в иных локациях намеренно не избегать компании друг друга. В столовой они ели за одним длинным столом, разделяя его с другими одногодками. В библиотеке, занимаясь домашними заданиями, тоже часто околачивались в обоюдном поле зрения. Но всё-таки... Не дружили по-настоящему. Не все.
  Вакула откровенно недолюбливал Мэтиаса. Наивный, зазнавшийся пижон часто говорил и думал только о себе. Впрочем, стукачом и предателем он тоже не был. Когда дело заходило о школьных заданиях или исключительно пацанских авантюрах, на него можно было положиться. Лучше всего Мэтиас ладил с Каем, пускай того тоже иной раз раздражала напыщенность и чудаковатость своего одноклассника. Они оба были отличниками и неожиданно хорошо работали в команде. Больше всего Вакула из своих сожителей, пожалуй, недолюбливал Мимира (и это, скорее всего, было взаимно). Даже по его меркам этот тип был слишком странным и непредсказуемым. Домашние задания он всегда выполнял один и слишком много времени тратил, подлизываясь к учителям. Чаще всего, будучи на первый взгляд расслабленным и собранным, он, как выяснилось однажды, в моменты срыва мог быть довольно опасным. Ходили слухи, что из предыдущей школы его исключили за скверное поведение. А конкретно за инцидент, после которого один из его одногодок остался без слуха на одно ухо. В деле как-то был замешан заостренный карандаш, использованный в пылу драки, и мелкая драма, ставшая тому причиной. Впрочем, слухи все любили, но доказательств у этой истории не было.

[эмбиент]

— Что ты вообще в этом понимаешь, а? — куксился Мэтиас во время одного из их случайных разговоров позже того же дня, после нескольких внеклассных занятий кружков, — Я вообще ни разу не видел, чтобы ты с девчонками разговаривал.
  Мимир засмеялся, совершенно не обидевшись.
— Потому что не люблю я девчонок, — признался честно, — Я их понимаю, потому что у меня много сестер, но не люблю... Хотя, вот знал я одну. Ещё с прошлой школы, — вдруг Мимир даже как-то повеселел, — Отбитая на всю голову, но с ней было не скучно. Научила меня одной штуке. Вы, ребята, слышали про Собачий Кайф?
— Чего? — Мэтиас нахмурился так, словно подумал о чем-то чересчур неприличном.
— Пф... — Кай тоже нахмурился, но по иной причине, — Это вредно.
— Это я и сам позже понял, — веселится Мимир, — Она и до того была с прибабахом, а после моей игры совсем отъехала, — потерев ладони, он вдруг подмигнул Мэтиасу, — Но у меня стало лучше получаться. Тебя научить, Мэти? Будет что ещё девчонкам показывать кроме шрама.
— Да о чем речь? — Мэти начинал злиться, раздраженный своим неведеньем.
— Душишь кого-нибудь и этот кто-то кайф ловит, — пожал плечом Кай, — Ну либо в обморок падает. Или даже помирает, если руки кривые.
— ...Да ну вас, — Мэт, бросив презрительный взгляд на чудилу Мимира, разворачивается и уходит вон, на одно из своих запланированных свиданий с куда более адекватной публикой.

[Вакула Джура]

  Вакула тоже в тот вечер не стал задерживаться в общежитии. Не считая небольшой разминки и кулинарной практики со смешанными учениками потока, день сегодня был легким и не загруженным. Это чувствовалось, витая в воздухе вместе с гомоном гуляющих детей. Одевшись потеплее, Вакула миновал собирающуюся у входа в крыло толпу и ушел в сторону безлюдной Акселомы. Розовое предвечернее небо отбивалось от ровной глади зеркальным полотном, обкусанным темнеющим силуэтом сосновой гряды. Говорят, что у этого озера нет дна и что оно забрало в себя множество детей, пытавшихся доказать обратное. Каждое лето теория проверяется снова и снова, но на памяти Вакулы пока ещё никто в этой луже не погибал. Подобрав с земли камень и зашвырнув его прыгучим блинчиком почти до середины кратера, задумчивый парень отправился дальше.
  Территория школы была обширной и включала в себя всю гору Бакта, включая пару соседних склонов. Ограждение, спроектированное по схожему подобию с защитными полями больших городов, позволяло начальству не переживать об оставленных без присмотра детях. Никто не сбежит наружу и внутрь тоже никакая тварь не проберется. В свободное время можно было гулять и не бояться ничего, кроме разве что клещей и других малолетних любителей пошастать по лесу.
  Укутанный в тренировочный плащ, Вакула знал, что остается практически невидим. Пробираясь над одним из беговых маршрутов, он заметил внизу маленькую косулю, объедающую молодые почки с куста. Это очень нервное и чуткое животное, составляющее значимую часть экосистемы школьного заповедника. Кормить или гладить их было нельзя и, несмотря на такое тесное соседство с двуногими, животные оставались дикими. Если бы косуля знала, что за ней следят, непременно бы бросилась наутек.
— Жаль, что я без винтовки. — думает Вакула, не сводя глаз со зверушки.
— Как хорошо, что ты без винтовки, — неожиданно отвечает ему знакомый голос, мягко прозвучавший прямо в голове.
  Мальчишка вздрогнул и косуля, вскинув на секунду голову с оттопыренными ушами, ускакала прочь.

[эмбиент]

— Ты уж меня извини, — говорит учитель с виноватой улыбкой, не отворачиваясь от холста, — Мне приходится немного перестраховываться на тот случай, если меня кто-то примет за лесную дичь. Творец тому свидетель, это не сложно. А мы к тому же ещё и довольно глубоко в лесу.
  Вакула, следуя чужой ментальной ниточке, довольно быстро отыскал источник голоса. Лукаш Имреди, учитель Тактики и Стратегии, расположился на небольшой поляне, устроив на краю обрыва мольберт и неторопливо вымазывая красками очертания вечернего леса. Очень скоро станет слишком темно для подобного творчества, но он не торопился. Когда мальчишка вышел из зарослей, мужчина обернулся к нему и дружелюбно помахал рукой. Статный, причесанный, с шикарными усищами и ровными зубами. Этот человек светился силой, ничуть не униженной его тонким стилем и почти такими же тонким скелетом, скрытым где-то под утепленным весенним нарядом. Этот человек был умнее и сильнее многих взрослых, включая и часть других учителей. Так казалось. Изящен и опасен, как лезвие хорошего клинка. Некоторые зачатки псионического источника, тоже имеющиеся в арсенале, пожалуй, играли свою роль, но незначительную. Харизма была ценнее фокусов. Всей этой гармонии всегда недоставало отцу Джуры, похожему больше на старомодную корабельную пушку — слишком грубую, неуклюжую и задыхающуюся собственной взрывной мощью.
— Что рисуете? — Вакула интересуется с чистым автоматизмом, подходя ближе. Он и так видит, что изображено на холсте, но по привычке ждет особенного ответа. Он впервые застает этого человека за таким одухотворенным хобби.
— Прошедший день, — не разочаровывает его Лукаш, держа усищи приподнятыми в улыбке. Мазок за мазком, он выписывает маслом темные сосновые кроны, — Видишь ли, долина сегодня выглядит восхитительно. Но дело не совсем в ней, — вскинув подбородок, он набирает на беличью щетину побольше свежей краски, — Я люблю собирать небольшие памятки. Эта скромная работа станет мне напоминанием о ещё одном начале учебного года в стенах нашей школы и... О кое-каких других новых началах. Ты любишь рисовать?
— Ну... не особо, — неуверенно признается, косясь на симпатичный пейзаж. Ему не был понятен принцип, но процесс и результат по-своему зачаровывали, — В детстве любил, наверное. А сейчас не тянет. Да и не получается.
  Лукаш весело щурится при упоминании «детства» из уст ребенка.
— Военное дело — тоже своего рода искусство, — говорит он, выводя тонкую веточку, — Ты вот, к примеру, очень хорошо обращаешься с оружием. Один мой коллега говорил: «Я художник. Мой клинок — кисть, а холст — любой, кто станет у меня на пути».
  Вакула поднял взгляд с картины на учителя. Тот весело усмехнулся.
— Мне кажется, что про тебя тоже можно так сказать. На мой вкус ты обращаешься с оружием так же тонко и красиво, как художник со своими инструментами. Надеюсь я ещё увижу, как далеко ты пойдешь со своими талантами.

[Вакула Джура]

  Вакула не всегда понимал, как ему справляться с комплиментами. Похвала от взрослого, тем более такая бесстыдная — редкое явление и это было чуть ли не единственным, от чего у него по-настоящему горели уши. Лукаш на похвалы не скупился, но не при свидетелях. Во время лекций и небольших постановок, он никогда не позволял себе выделять любимчиков. Но Вакула знал, что делает всё правильно. Ему казалось, что этот мужчина никогда не упускает его стараний из виду и потому в его взгляде так отчетливо читалось поблескивающее одобрение. Такое, которого не было при взгляде на остальных мальчишек. Даже на этого странного и талантливого Мимира, что больше прочих отчаянно терся рядом с обожаемым учителем.
  «Я знаю, в чем я хорош» — временами твердил себе Вакула, — «Мне не нужно чужое одобрение». Это правда. Но также было правдой и то, что от похвалы он млел, как и любой недолюбленный щенок. Ему стало важно мнение Лукаша. И он даже не заметил того момента, когда поддался слабости. Имя той слабости – привязанность.

  Из лесу Вакула вернулся не с пустыми руками. В кармане у него, помимо разной мелочи, лежал теперь утяжеленный бумажный пакетик с ягодами.
— «Да, видел» — ответил учитель под конец их славной беседы, — «Метрах в двадцати в ту сторону. Два куста. Не буду спрашивать, зачем ты их ищешь, но будь... осторожнее».
  Мистер Имреди знал, что этот ингредиент трудно использовать во благо, и всё-таки в его взгляде не было осуждения. И напутствие, казалось, не брало в учет последствий. «Не попадись» — говорил он без прямых слов, а лишь подмигнув, и мальчишка в ответ на эту бандитскую солидарность не мог не улыбнуться. Перед уходом он попытался в нелепом жесте отблагодарить учителя пакетом глазированного арахиса, но тот благородно отказался. «Добрые дела стоит творить безвозмездно» — словно говорит его вид.

[эмбиент]

— Всё, они ушли, — сероволосый мальчишка, проводив взглядом уходящих в дальнее здание преподавателей, машет рукой, подзывая следовать за ним. Небольшая группа, собранная из обитателей четырех комнат, косяком ринулась за ним, тихо выбегая на улицу и сразу сворачивая в тень, подальше от света фонарей. Все тепло одеты, некоторые с рюкзаками, а кто-то даже прихватил лыжи. Очередные выходные пришлись на праздники, когда взрослые становятся слишком занятыми своими делами, чтобы докучать безобидному веселью ребятни, потому побег их был успешен.
   Скрытное шествие постепенно осмелело, оказавшись в пределах лесной полосы, и тишину леса постепенно наполнил веселый, негромкий гомон. Обсуждали побег, ночной холод, свои приготовления и грядущее событие.
— Этнарх. Этнарх он, понимаешь?
— Это кто? С крыльями такие которые?
  Кто-то обсуждал юношу, помогавшего сегодняшнему побегу.
— Ну да. Очень волшебные, блин, и сильные.
— А чего ты тут забыл с нами убогими?
— Ну... Я так... Вообще-то не чистокровный. У меня бабушка этнарх.
— Так вот почему он телепорт только на первый этаж смог запилить?
— Зато у него вот такое куриное крылышко есть на спине, ахах. Одно! На плаванье видел, когда он забыл спрятать!

[Вакула Джура]

  Среди толпы была и группа из комнаты под номером семь. Кай, по привычке угрюмый и закутанный в шарф по самый нос, вдруг начал рыться по карманам.
— Жвачку кто хочет, пацаны?
— Давай, — Вакула ловит одну в ладонь и сразу закидывает в рот. Ментоловая. К лесному холоду примешивается теперь и снежная буря во рту, но ему даже нравится.
— О! О, дай мне тоже, — тут же подсуетился Мэтиас, протягивая руку в модной варежке, — Мне кажется я зубы плохо почистил.
— А ты чего такой добрый? — удивился Мимир.
— Да я блин... ненавижу мяту.
  Их рюкзаки были набиты всяким добром, кто на что оказался горазд. Мэтиас с Каем честно дождались посылки из внешнего мира, как и некоторые другие ребята, но большая часть затарившихся была вынуждена ухищряться. Кто-то экономил со школьных обедов, кто-то хитрил при помощи магии, а кто-то и вовсе приступал закон. Вакула, став частью этого небольшого сговора, раздобыл свою долю, попросту стащив припасы у другого ученика. Чистая работа, никто ничего не заметил, да и ограбленный был тем ещё мудилой. Такое можно было провернуть только при помощи особых ягод – тех самых, что Вакула добыл в лесу – и специального рецепта, позаимствованного на кулинарном уроке. Сезонный узвар пришелся весьма кстати, когда изготовленное зелье нужно было в чем-то замаскировать, что и позволило незаметно отправить жертву в крепкий, здоровый сон на весь остаток ночи.
  Несли они свое съестное добро в Лежбище. В загадочную старую постройку, состоящую из тяжелых бетонных блоков и утопленную в твердь горы, что ждала их на самой окраине тренировочной зоны. Там, куда ученики обычно спускались в тренировках по биатлону, но ещё дальше, глубже в чащобу. Единственный парень, что додумался прихватить с собой лыжи, уже с хохотом катился по склону навстречу приключениям. Приключения пока были скрыты, но очень скоро, когда толпа приступила порог маскирующего поля, показались ласковые огоньки и ритмичный звук молодежной музыки.

[эмбиент]

  Приближаясь к Лежбищу, парни всё отчетливее слышали басистый бит колонки и гомон уже прибывших. Но прежде чем они смогли рассмотреть хоть одно знакомое лицо, на них из лесу вдруг ринулась огромная чешуйчатая башка. Башка с ревом захлопнула перед ними пасть и выдохнула ноздрями облако горячей сажи, на что впередиидущие от неожиданности попадали на снег.
— Мальчишки, — басовито прошипела драконья башка и, кажется, улыбнулась.
— Да нахуя так пугать, дура?! А если б застрелил??
  Ругань, хохот, всё вперемешку. Дракон вскоре стянулся до размеров крепкой, темноволосой девчонки, что тут же сделала всем приветственный жест рукой.
  Лежбище уже полнилось учениками. Помимо парней старших и младших классов, здесь также были и девушки. Те, что постарше, распивали с одногодками подозрительные напитки в темных бутылках, а те, что помладше, уже активно разоряли угощения и занимали места у игровых приставок. Да, Лежбище, чем бы оно не служило в прошлом, сейчас работало в качестве обычной игровой комнаты. Общими усилиями, магическими и не очень, оно было обращено в рай на земле. Энергию производили специальные батареи, заряженные чьим-то питомцем электрическим хомяком с Лиреи, а мониторы с приставками тянули через пространственные карманы. Разумеется, за основной успех мероприятия отвечало всего несколько выдающихся лиц. Три старшеклассника, проворачивающих самую сложную работу, не могли или не хотели тащить это на одной лишь волне альтруизма. И потому к месту пришлись принесенные запасы. Закуски были на гостях как и небольшая символическая денежная плата на входе. Мелочь взамен на мелочь, но в итоге приятно всем. Особенно в мире, где многие почти круглый год не видят родного дома и когда-то обыденных развлечений.
— Хочешь? — шутя предлагает несколько демонического вида старшеклассница, протягивая Мимиру свежую сигарету.
— О, нет. Я бросил, — спокойно отказывается тот.
  Девчонка смеется.
— Бросил? Бросил он. В свои десять лет.
— Мне тринадцать, — поправляет он, сохраняя невозмутимое выражение лица, но заметно холодея голосом.
  Стрельнув на эту сцену взглядом, Вакула припоминает, что его сожитель действительно раньше уже курил. Бросил скорее всего по той же причине, по которой делал и многие другие вещи - чтобы угодить мистеру Имреди. Словно бы услышав чужие мысли, Мимир зыркает не менее острым взглядом в ответ, создавая между ними едва уловимое напряжение, протянутое через всё помещение. Но Вакула быстро теряет к мысли и сцене интерес, сует в рот какую-то булку с гостевого столика и идет отвоевывать себе место у контроллера.