[Вакула Джура]

Циркон / Лоссум и другие / 4995-5020 Вакула Джура, Эль Маньяна Эпизод является игрой в прошлом и закрыт для вступления любых других персонажей. Если в данном эпизоде будут боевые элементы, я предпочту игру без системы боя. Confusion that never stops Closing walls and ticking clocks Gonna come back and take you home I could not stop that you now know Singin' come out upon my seas Cursed missed opportunities Am I a part of the cure Or am I part of the disease?

[Вакула]

5003 год

  В тот день ярко светило солнце. Под открытым небом, чистым и глубоким, впервые за долгое время нависла всепоглощающая оттепель. Воздух был свежим и сладким от напитывающего аромата распустившихся цветов — часть особой ботанической коллекции. Кричали резво носящиеся в высоте птицы, мирно жужжали голодные опылители. Спокойно и тихо. Только ветер шуршал в верхушках садовых деревьев, принося издалека беспечный гомон семейного собрания. Человеческие голоса, смех, звон сервируемой посуды. Дальние члены семейства, его близкие друзья, случайные соседи и их дети — кого там только не было. Совсем как на старомодной открытке. Особенно если прищурить глаза и смотреть из соседнего двора. Особенно если не смотреть слишком долго, ведь начнет слепить глаза.
  Яблони всегда цвели так ярко и вызывающе, купаясь в солнечных лучах. Настоящее украшение широкого заднего двора. Но под кронами у них было так негостеприимно. Курчавые и бугристые стволы, искривленные генетикой и укусами жуков, всегда были покрыты мхом и лишайником. Их неприятно было касаться и лазать по ним было не весело. Архей редко пробирался так глубоко под зелень и потому здесь земля всегда была голой и сырой. Убежище для мух, сосущих мякоть прошлогодних плодов; Дом для пауков, прячущихся на дрожащей паутине среди курчавых листьев.
  Яблони мало интересовали основное семейство. Задвинутые к самому краю плодовитой территории, они нужны были лишь затем, чтобы прикрывать собой бетонную стену, разделяющую жилую территорию от полосы окружной городской дороги. Только один ребенок забирался так далеко в сад, чтобы наблюдать подобные недостатки. Минуя аккуратные тропинки, искусственное озерцо и беседку, восьмилетний Вакула часто ошивался здесь с приходом весны. Здесь он хранил свои старые секреты. Временами создавал новые. Часть прятал в изрытую червями землю, другую часть в дуплах и трещинах стены. Часть оставлял всегда при себе.
— «Ты что, не хочешь повидаться с братом?» — говорит один из Секретов голосом двоюродной тётушки, ещё с утра прибывшей на участок. Голос звучит приглушеннее, чем это отложилось в памяти. Всё из-за сырой земли, укрывающей Секрет, словно одеялом.
— Не знаю, — бездумно отвечает мальчишка, бубня под нос. Его лицо спокойно, а взгляд особенно пуст. Здесь в тени почти не бывает бликов.
— «Он будет рад посмотреть, каким ты стал!»
— Будет? — мальчишка вытирает рукой щеку, но лишь оставляет на ней новый след от грязи. Он неторопливо сосредоточен, складывая что-то на куске расправленной ткани.
— «Конечно будет. Ты ведь так вырос. А ещё столькому научился!»
  Вакула хмыкнул, на секунду пропуская на лице сдавленную улыбку.
— Да...
— «Может быть ему так понравится, что он заберет тебя с собой?»
  Мальчик перестает улыбаться. Бросив взгляд на воображаемую собеседницу — давно истлевший и частично погребенный трупик кошки, скаливший из-под земли оголенный костяк безмолвных челюстей — бросает в неё сухим сучком.
— Дура.
  Быстро собрав развернутую ткань в узелок, свалив в неразборчивую кучу так тщательно раскладываемые сокровища, мальчишка побежал в сторону общего собрания.

[Эмбиент]

  К полудню солнце уже целиком заливало задний двор. Фасад трёхэтажного дома, обычно такой мрачный и темный, сегодня представлялся в совсем ином свете. Облепляющий его стены плющ набрался весенних красок и, казалось, даже бурый кирпич наполнился свежим, здоровым оттенком. Этот дом хранил в себе долгую и непростую историю и сегодня, в окружении цветущего сада и оживленного празднования, он теплел, словно самый старый из отцов семейства.
— Неси её сюда, Агга. Ставь. Я подвину.
  Гражина Джура с двоюродной сестрой и прислугой Ядвигой вовсю трудились над вынесенным под открытое небо столом. Хозяйка редко занималась готовкой, но сегодня в её обычно размеренном ритме звенела ожившая, здоровая суета. Её бледное лицо и чувствительные к свету глаза ещё не успели привыкнуть к весеннему солнцу и улице, потому улыбки, и без того неестественные для неё, казались ещё и болезненными. Но она была счастлива. Она сдерживала свои эмоции, как человек, способный развалиться на части от переизбытка позитивных чувств, но всё-таки щёки её были румянее обычного и украшения, выуженные из глубокого сейфа, шли к её показной гордости, платью и уместному макияжу.
  Казимеж Джура, одетый в костюм и уже успевший частично его растерять, был занят бурным общением со своими шумными братьями. Хор громко что-то обсуждающих и хохочущих у кромки искусственного озера мужиков раскатывался по всей лужайке, пока вокруг них носились дети и чья-то мелкая, шумная псевдо-псина.
— Она совсем новая, — хвасталась соседская дочка одному из прибывших ребят ровесников, — Кукла. Из коллекции «Инбред Принцес». Совсем как живая, да?
— Ну... да, — скучающе отвечает паренек, шмыгая носом и блуждая взглядом невпопад, — Мой папа знает одного колдуна, который мог бы её ряльно оживить.
— А? Правда?
— Да. Он бы её оживил и она бы съела твои уши пока ты спишь.
— Фуу!
  Жизнь здесь била ключом.

[Вакула]

  Вакула ненадолго задержался, покинув рощу и уже дойдя до края озерца. Поверхность воды блестела на солнце, отбивая зайчики разошедшимися с другого берега кругами, вызванными игрой чужих детей. Они пока ещё его не видят. Не знают, что он здесь, и Вакуле нравится это чувство. Отсюда дети напоминают ему беспечных гусят, собирающих с воды ряску неподалеку от спящих на солнце родителей. Он таких уже видел. Он таких уже ловил.
— Вакула! — вдруг слышен звонкий голос матери, прозвучавший на всю лужайку. Парнишка невольно вздрогнул. Нет, она его тоже не видит, потому и кричит так громко, — Куда он делся опять? Давно ушел?
  Мать не часто зовет его вот так. Ведомый малознакомым чувством смеси настороженности и любопытства, мальчик продолжает свой путь навстречу. Он и так планировал прийти, с него не убудет.
— Да, мама? — спокойно обращается к родителю, которая, занятая сервировкой, не сразу замечает его возвращения. Теперь пришла очередь матери вздрагивать.
— Ах, вот ты где, — она бросает взгляд сперва на его чумазое лицо, потом на грязный сверток и вдруг хмурится, — Что там у тебя? Что ты опять принес? — тон её голоса настороженный, но в нем чувствуется некоторая привычность.
  Вакула пожимает плечом и рассеянно опускает взгляд на свою ношу. Развязав нетугой узел, показывает матери содержимое. Мать охает, морщится, но... вздыхает с облегчением. Это были всего лишь жуки. Мертвые.
— Снова тащишь в дом какую-то дрянь, — сетует она без злости, блуждая взглядом где-то вдали и стараясь припомнить свою первоначальную мысль.
— Это не дрянь, — Вакула тоже звучит так, словно сам говорит с неразумным дитем, — Это моя коллекция.
— Что ж, сынок, к столу ты с этой коллекцией не пойдешь, — её сухие пальцы касаются его плеча без тепла, но с каким-то неясным требованием, — Выбрось в компостную кучу и пойди отыщи своего брата. Он где-то в доме.
— Я к нему и шел. — он чувствует разочарование, узнав причину материнского призыва. И легкое раздражение тоже. Чем больше ему говорят о брате, тем сложнее ему заставить себя следовать идее. Снова завязав узелок и не послушав требования о компостной куче, Вакула пошел сразу в дом.

[Эмбиент]

  Дом сегодня активно проветривали. Высокие окна главного зала были распахнуты все до единого, но сквозняк упрямо избегал нагонять свежего воздуха. Из кухни в зал выносило запахи еды, а в прихожей дурно пахло парфюмами гостей. Над потолкам жужжала случайно залетевшая через окно жирная оса. Солнечно, уютно даже. Безлюдно. В левом крыле было слышно, как работают оросители в цветнике. Сад и растения — увлечение матери, но ухаживал за посадками по большей части нанятый садовник. Пожилой кентавр Боя Бо, молчаливый и задумчивый, почти всегда находился в зеленой зоне. Несмотря на размеры своей конской половины, он был необычайно деликатен и осторожен.
  Справа громыхали кухонные кастрюли и шумела вода из крана. Ядвига — женщина в теле, с рогами и копытами, работающая в этом доме сколько Вакула себя помнил — трудилась над очередным праздничным блюдом. Говорить с ней удовольствия мало. Её акцент неразборчив, но потрепаться она любила. Родители уже давно приучили её обращаться к ним лишь по делу, но с детьми и гостями она себя не сдерживала. Оставаясь одна, она любила напевать под нос популярные песни со своей родины. Её энергичность была её сильной стороной, на самом деле, просто нужно было вовремя направить её в нужное русло. Она держала дом в чистоте и отлично готовила. В кражах замечена она тоже не была.

[Вакула]

  Зайдя в дом, Вакула задрал голову и, уставившись на блуждающую у люстры осу, прислушался. Странно было слышать столько суеты во дворе, но здесь, под крышей, всё ещё сохранялся покой. Забежав сперва в свежий цветник, мальчишка огляделся. Не обнаружив никого живого, задумчиво потрогал ладонью бьющую струю водного оросителя, забрызгался и промокшим котом убежал через зал в другую сторону, теперь на кухню. Здесь напротив было душно и разило специями. Ядвига, стоя спиной к проходу, сосредоточенно нарезала овощи для будущего рагу. Поразглядывав бардак на рабочих поверхностях, Вакула стянул ещё не остывший кусок сахарного коржа и побежал теперь на второй этаж. Пытаясь отыскать неуловимого брата, он обошел практически все комнаты. Уже доедая украденное угощение, он вдруг замер, услышав знакомый голос:
— «Ни с места!»
— А?! — Вакула чуть не выронил узелок от неожиданности. Завертев головой, он никого не увидел.
— «Это говорит твоя совесть! Как ты смеешь есть сладкое перед обедом?»
  Вакула скривился, как не кривился, наверное, никогда. Выражение недовольства и одновременно испуга растянулось во всё его детское лицо. Голос исходил прямиком из его головы, хотя и не был его собственными мыслями. Намного более отчетливый голос, чем мальчик привык воображать, играя со своими Секретами.
— Эй... Это... Что за ерунда?!
  И тут из-за угла коридора, куда Вакула ещё не успел заглянуть, выглянул он. Чеслав. Его четырнадцатилетний старший брат, улыбающийся во все свои уже давно сменившиеся коренные зубы.
— Испугался?

[Эмбиент]

— Знаешь, я ведь переживаю за них, — Гражина, наконец бросив свои неумелые попытки помочь с сервировкой, теперь сидела в тени цветущей магнолии и курила, — За мальчиков то есть. Кас очень строг к ним, но почему? Шалопаи они, вот почему, — её слегка непослушные от неврологии пальцы стряхивают пепел немного мимо красивой пепельницы, — Я так рада, что Чеслав смог себя проявить. Не могу поверить в это до сих пор. Магический источник? В нашей семье?
— Он так талантлив, — охотно поддакивает её сестра Агга, улыбаясь с теплым весельем. Она не курит и вместо этого пьет ароматный розовый чай, поглаживая живот. — Такой юный, а уже постиг школу магии. Или две?
  Хвалить чужого ребенка ей не составляет труда ввиду опьянения собственным предвкушением будущих родов. Чего уж говорить. Чем короткоживущие и неволшебные хуманы сильны, так это стремительным размножением.
— Они там учат сразу много разных практик, — Гражина старается звучать спокойнее, но в её голосе чувствуется легкая материнская хвастливость при полном непонимании предмета обсуждения, — Что-то вроде... Ну, знаешь, пробуют всякое, чтобы найти сильные стороны, да? Плюс сопутствующие предметы. Историю и математику они ведь тоже должны учить.
— Занятой. Как славно, что он смог приехать на каникулы вас навестить, — Агга, кажется, слегка витает в облаках.
— Да, — мать делает ещё одну затяжку, — Надеюсь Вакула успеет с ним побольше пообщаться.
— Они хорошо ладили?
— Ты же знаешь как бывает. Не всегда, — вздыхает, — Но я надеюсь младший наберется ума у старшего, пока он здесь. Нет, я конечно не жду, что у него тоже будут... Такие таланты. Это всё-таки редкость. Но может быть он хотя бы... Просто возьмет какой-то пример.
  Агга глубокомысленно покивала. Вдруг, ветерок сменил направление и донес сигаретный дым в её сторону.
— Дорогая, прошу. Нам это очень вредно.

[Вакула]

  Вакула молчал, обескураженно и с плохо скрываемой обидой на странный фокус глядя на парня, которого едва узнавал. Брат очень вырос за эти пару лет. Его голос огрубел, сам он вытянулся и... Тоже многому научился.
— Ты что... залез мне в голову?
— Круто, правда? Я научился этому в академии! — Чеслав наконец вышел из комнаты целиком, застегивая свою новую рубашку. Кажется, он тоже готовился к этой встрече. И к празднику. — Я теперь могу читать мысли людей, говорить с ними на расстоянии и всё такое. Хотя и приходится поднапрячься.
— Для этого есть телефон. И рот, чтобы спрашивать... — бубнит Вакула, не выдерживая зрительный контакт и часто стреляя взглядом куда-то в сторону.
— Ха. Ну да. Ты просто завидуешь, — подойдя ближе, Чеслав потрепал младшего по бритой макушке. Тот отпрянул, — Ну не дуйся. Не буду больше. Твои секреты останутся с тобой.
  Было что-то в его тоне такое, что не принесло Вакуле облегчения. След чужой магии остался не в голове, но где-то в сердце, буквально отпечатавшись там вместе с выбросом адреналина.
— Как ты тут? Папа... На тебя не ругается? — брат вдруг стал немного серьезнее.
— Нормально всё. — Вакула бросает ответ резче, чем собирался. Не зная, что добавить и ещё не разобравшись в своих чувствах, бестолково перебирает узелок.
— Чего у тебя там? — упрощает ему задачу Чеслав, добродушно указав на тряпку.
  Вакула вздыхает и протягивает добычу.
— Жуки? — Чеслав кажется немного удивленным, — Круто! Решил похвастать?
— Это те самые. Ты хотел поймать их всех. — Вакула нашел в себе силы поднять взгляд и смотрел теперь с вызовом, — Я украл твою мечту, пока ты учился, ясно?
  Пауза. А потом Чеслав, вопреки ожиданиям своего младшего брата, вдруг смеется.
— Ну ты даешь! — потряс содержимое мешочка, заглядывая внутрь, — Я уже и забыл об этом. В Академии у нас есть предмет Звероведенья, так я там столько тварей насмотрелся... Но ты молодец! Вот этого наверное было очень трудно найти. — Он достал пятнистого палочника и повертел им. — Приколи его иглой, пока совсем не развалился. Дольше сохранится.
  Вакула ждал не такой реакции. Жуки – это, конечно, ерунда. Но он вообще не понимал, о чем говорит его брат. Он не просто вырос, но как будто изменился. Или Вакула просто неправильно его запомнил? Пикник обещал быть непростым. Но основную битву ещё только предстояло пережить.

[Эмбиент]

  Обедали все за двумя длинными столами, выставленными один к другому и накрытыми нарядной скатертью. Глава семейства, его жена и сыновья; Тёти, дяди, друзья и соседи по кварталу. Вакулу ради эксперимента усадили в дальний, детский угол, где по мнению матери он мог немного социализироваться. Но эксперимент шел не слишком удачно. Ровесники, уже раззнакомившееся друг с другом, в основном были поглощены продолжением полуденной игры поверх своих тарелок. Дети постарше, особенно кузина Арма, больше внимания уделяли Чеславу, сидевшему почему-то поодаль, поближе к родителям. Впрочем, скоро стало ясно почему. Взрослые хотели послушать истории об Академии, а Казимеж — иметь возможность гордо хлопать старшего сына по спине, смеясь о том, какого полезного юнита он породил. У отца скоро был день рождения и, похоже, слава сына более чем годилась ему в качестве подарка. Чеслав сегодня был звездой программы. И чтобы поддать веселью жару, пацан в какой-то момент перешел от слов к действию. Новая забава заключалась в том, чтобы читать мысли желающих и озвучивать их вслух, невероятно потешая всех участников. Весело не было только Вакуле, что терпел сбоку от себя сопливого соседского молокососа, жующего с открытым ртом и пространно вазякающего по соусу куриную кость. Вид засмотревшейся на его старшего брата кузины навевал не меньшую тошноту.

[Вакула]

— Ты ждёшь дочку, да, тёть Агга?
— Негодник! Это должен был быть сюрприз!
  Публика весело хохочет, пока не встревает один из братьев отца.
— Ладно вам, какая уже это тайна? У тебя на лбу всё написано и на розовых платьях-носочках, которые ты покупаешь! Чешик, угадай-ка лучше о чем я думаю!
— Дядь, я в твою голову больше не полезу. У тебя воображение плохое и мне ещё нет восемнадцати.
  И снова хохот, задорный и звенящий.
«Если снова полезешь в мою голову, я тебе не прощу» — думал Вакула, ковыряя свою порцию. Но его не трогали. О нем вообще, как будто, и не вспоминали толком.
— А ты тоже можешь так? — вдруг обращается к нему один из младших кузенов.
— Чего?
— Ну, магичить, — и кладет в рот большую ложку рагу, вяло пялясь.
— Могу, — отвечает Вакула, даже не раздумывая, — Могу магией заставить тебя есть жуков.
— Да? Докажи!
  Вакула не смотрит на кузена. Его взгляд вновь направлен на брата, что вдруг взялся изображать в воздухе какую-то фигуру. За его пальцем, что медленно двигался над разделанной уткой, оставался странный серебристый след, приковавший всеобщее внимание.
— Во, — выдохнул пацан, закончив замысловатый рисунок и, словно боясь спугнуть, медленно убрал руку, — Это защитная магия. Я её тоже учу. Это базовое заклинание, но... Я только недавно начал, так что ещё выучу чего покруче.
— Ого. Колдун, — вялый кузен с ложкой весело загыгыкал и приготовился зачерпнуть новую порцию рагу. Но как только он угостился, его лицо вдруг переменилось и скривилось. На зубах что-то хрустнуло и когда он полез в рот пальцами, наружу достал крупную ножку жука рогача.
— Я же говорил, — Вакула едва заметно улыбнулся.

[Эмбиент]

  Вакуле всё-таки удалось ненадолго привлечь к себе внимание. Вой, который поднял кузен Стасик, наевшийся жука, ненадолго сместил акцент внимания со старшего брата на младшего. Мать, опережая раздражение отца, вскочила с места и начала громко сетовать на то, что сын ослушался её требования сразу выбросить жуков на компост. Впрочем, обошлось без серьезных скандалов. Остальные дети лишь посмеялись со Стасика, уверовавшего в жучью магию, а взрослые быстро переключились на свои насущные темы. «Сегодня неподходящий день для того, чтобы раздувать из рогача слона». Отец так и сказал, на что многие ответили вежливым, немного вымученным, но согласным смехом. Если Казимеж сам шел на мировую, всем было лучше плыть вместе с ним по течению.
  За обедом многие взрослые также прикладывались к спиртному. Сладкая наливка из садовых фруктов лилась по рюмкам так обильно, что даже малолетнему Чеславу перепало. Наевшись, напившись и подобрев сильнее прежнего, Казимеж вдруг хлопнул по столу ладонью и громко оповестил всех о своем желании растрястись. У него на уме была не просто прогулка, но массовый поход с гостями на стрельбище. Это было одним из самых любимых его занятий, как увлеченного вояки, под которое была отведена отдельная зона на участке. Ухоженная, аккуратная и всегда с начищенным арсеналом.

[Вакула]

  Услышав про стрельбу, наконец ожил и Вакула, игнорируя мать, что до сих пор отчитывала его в стороне у компостного ящика.
— Я тоже пойду, — то ли попросил, то ли поставил перед фактом мальчишка, топчась на месте в тихом нетерпении.
  Гражина посмотрела на сына, тяжело вздохнула и покачала головой.
— Бестолку с тобой говорить... — чувствуя внутреннее угнетение, только махнула на него опустошенной от жуков тряпкой, — Иди.
  И он пошел. Побежал, когда процессия взрослых на пару с Чеславом отправилась в дальнюю часть двора. Там, окруженное старыми дубами, и располагалось стрельбище. Довольно простое, но удобное. Картонные цели поднимались и двигались с любой желаемой скоростью и ритмом, ведомые какой-то Цирконской технологией. Места стрелков прикрыты деревянными навесами. Хранилище с запасам оружия, достойное небольшой армии сопротивления, располагалось рядом в подвале, хорошо защищенное прочными стенами и сложным замком. Здесь даже была зона отдыха, позволяющая гостям расположиться за небольшими столиками ради праздных бесед и очередной партии послеобеденных закусок.
  Вакула сразу подбежал к отцу, когда тот вышел к публике с парой винтовок и коробкой патронов. Мальчишка глядел на отца снизу вверх, как серьезный щенок. Спокойный на вид, но с выжидающим напряжением где-то глубоко внутри замершего сердца.
— Ну что? Тоже хочешь? — отец нетрезво улыбнулся, но даже такая улыбка чего-то да стоила, — Давай покажем им, что умеют хУмаНы без источника, а?
  Отец очень редко говорил подобные вещи. Услышав эти слова и почувствовав в руках вес такой тяжелой для его детских рук опасной вещи, Вакула вдруг... Ощутил себя счастливее. Улыбнулся даже, вперив взгляд в траву, и принялся выучено перезаряжать. Да, это он умел. Руки быстро устают, но целится он отменно. Скоро они все увидят, что у него тоже есть талант. Возможно не хуже, чем был у отца, когда он получал свои первые медали? Мужчина имеет право на фантазии.
  Мальчишка уже не смотрел по сторонам, полностью сконцентрировавшись на задаче. Запущенный механизм мишеней целиком приковал его внимание. Целится, ровняя винтовку по движению, выстрел. Быстро перезаряжает и целится снова. Выстрел. В руках быстро копится звенящая тяжесть, но он успевает сбить несколько ключевых целей, прежде чем ему придется найти себе опору.
— Не торопись, — бурчит сосредоточенный отец, тоже целясь в этот момент, — Задерживай положение. Тебе нужно тренировать устойчивость.
  Вакула помнит об этом. Ему нужно задерживаться немного до и после выстрела, чтобы тело тренировалось и чтобы лучше анализировать результат. Но сейчас не тренировка. Сейчас показ.
  Выстрел. Картонному силуэту отрывает голову.

[Эмбиент]

  Публика сперва пребывала в мягком изумлении. Картина воинственного Казимежа многим была уже знакома, но ребенок с ружьем? Это вызывало у них противоречивые чувства. Смертоносность настолько маленького и неразумного создания вызывала в их здоровых подкорках мозга дискомфорт. Но с другой стороны, некоторые прониклись сентиментальностью. «Весь в отца!» - сказал кто-то вслух с умилением, чем едва не вызвал у парнишки покраснения ушей. Наконец-то он делал что-то правильно. Что-то, что нравилось и ему самому и другим. Особенно нравилось отцу, прожженному вояке. Либо Вакуле лишь казалось, что ему нравится больше всех, ведь перемены его заросшего бакенбардами лица были самыми разительными среди незначимых пятен остальных далеких родственников. Казимиру нравилось демонстративно гордиться, а мальчишке нравилось быть предметом гордости.
— Такое страшное хобби, — обронила всё-таки кто-то из соседских жен, деликатно отмахиваясь от грохота выстрелов, — Стоит ли вот так, с малого приучать?
— В этом доме так было всегда, — деликатно отзывается Агга, поглядывающая между тем на невеселую мать семейства, — У Казимежа... Очень воинственная кровь. — она старалась говорить без упрека. По возможности даже в хвалебном тоне.
— Кто-то ведь должен держать этих ублюдков за границей... — прорычал отец, бросив на женщин не столько раздраженный, сколько снисходительный взгляд. «Ублюдками» могли оказаться как хтоны, так и представители каких угодно разумных рас, в зависимости от настроения и степени опьянения этого мужчины. Но в этот раз он не стал углубляться и уточнять.
— А Чеслав учится, чтобы потом воевать?
— Конечно! — почему-то уверенно вскрикнул Казимеж, всё больше отвлекаясь от стрельбища.
— Я... Думаю да, — куда как менее уверенно поддакивает старший его сын, потирая плечо, — Если я хорошо выучусь, я смогу быть ээ... Полезным в бою.
— Чего скромничаешь? Конечно выучишься. Конечно будешь полезным, — весело громыхал Казимеж, всё норовя перезарядить ружье, но отвлекаясь и продолжая экспрессивно размахивать магазином, — Набросаешь щитов союзникам. Прикроишь им тылы. На вот, тоже попробуй, — и отдает ружье Чеславу, что немного мнется, но, не в силах отказать отцу, принимает оружие.

[Вакула]

  Вакула, опустив оружие, искоса глядит на разворачивающуюся картину. Внимание общества снова приковано к его старшему брату, что неуверенно берет оружие и, с подсказками отца, примеряется к цели. Дуло в его руках дрожит, ходит мелкими кругами, а глаз чрезмерно щурится, искажая молодое лицо в странной гримасе. Выстрел, кажется, оглушает его с непривычки. Даже в наушниках.
«Мимо» — думает Вакула, щурясь в сторону мишеней. Пуля действительно не настигает ни одной картонки, впустую подорвав рыхлую землю в полуметре от цели. Чеслав, бросая смущенный и почти даже испуганный взгляд на отца, прокашливается и пробует снова. В этот раз стреляет и попадает в забор, расположенный за мишенями.
— Я, эм... Наверное ушиб дает о себе знать, — неловко смеется волшебно одаренный юноша, — Я когда занимался физподготовкой в академии, то немного вывихнул плечо. — снова кашлянул, опустил взгляд и добавил тише, — Хотя у меня и до этого никогда стрелять не получалось особо...
— О, ну это ничего. — мягко смеется и утешает кто-то из гостей, стараясь разбить тяжелое молчание, — Ты ведь человек тонких наук, правда? Стрелков на Цирконе и так хватает, а вот магов!
— К тому же, стрельбе всегда можно научиться со временем, — присоединяется женский голос, — А источник ведь не пробудить, если его нет, да?
  Вакула чувствует, как почва уходит у него из-под ног. Взгляд его пуст, а в груди разрастается холодная дыра. Отыскав в себе силы шелохнуться, он лишь переводит въедливый взгляд на отца. Отец всегда дорожил своим ремеслом и военной славой своей семьи. Он не сможет простить им такого нахальства.
— М-да, — вздыхает Казимеж и, выдержав паузу, вдруг неожиданно растягивает густые усы в терпеливой улыбке, — Ладно. Может быть тебе будет лучше в тайных войсках. Агентурой пойдешь, читать мысли врага. Такие ведь действительно у нас на вес золота.
  Лицо Чеслава озаряет приятным удивлением. Юноша снова расправляет плечи и смеется в облегчении, возвращаясь на пьедестал одобрения отца и остальной семьи. Им снова легко и весело друг с другом. Кто-то из буйных дядюшек вспоминает давнюю историю про чудаковатых магов из полка, задорно вещает свой рассказ и выбивает громы смеха. К стрельбищу присоединяется кто-то из мужчин, но постоянно отвлекаясь на веселые обсуждения, часто мажут мимо целей и, кажется, получая больше удовольствия от бодрящих звуков выстрелов и голосов, чем от своего хромого мастерства. Даже отец уже не возвращается к ружью, увлекшись рассказом о хитрых маневрах его юношеских баталий.

[Эмбиент]

  Вакула должен был понять, что сегодняшняя история была не о нем. Развернувшийся праздник жизни никогда не предназначался для того, чтобы он мог отбить в нем для себя особое место. Возможно он всё ещё мог, но мир отказывался давать ему подсказки. «С тобой бестолку говорить» — звучит в голове голос матери, которая сейчас почти не участвовала в общих беседах и снова задумчиво курила, глядя в иную сторону от стрельбища. Её уставшее лицо озаряет улыбка лишь в тот момент, когда в гомоне голосов звучит что-то об Академии, дающей её старшему сыну возможность вовсе избежать армии. «Ты просто завидуешь» — звучит уже голос брата, который сейчас улыбался и с упоением рассказывал дядьям о своих новых знакомствах, учителях магистрах военно-магических наук и одноклассниках из важных семей. Он отвоевал свое место под солнцем и теперь купался в фонтанах восторга людей, что почему-то осознанно низводили себя к рангу беспомощных насекомых, для которых магический источник казался чем-то сродни божественному чуду. Таким насекомым место лишь на компосте, вместе с бесполезной коллекцией такого же тараканообразного по своей сути младшего мальчишки, чей навык стрельбы не был на деле, как оказалось, ничем особенным. Этому может научиться каждый, говорят они. И отца уважают не за талант, получается, а за многолетний труд и умение выживать в этих странных, компостных джунглях. Зловонных и посредственных, но за сколько-нибудь заметное место в которых приходится сражаться до крови из носу.
  Постепенно гости стали расползаться по участку. Некоторые гости ушли проведать своих резвящихся детишек, некоторые отправились прогуливаться по саду. К теме стрельбища уже никто не вернется.

[Вакула]

  Вакула глубоко размышлял, так и оставшись под деревянным навесом у стрельбища. Всё-таки он чего-то упорно не понимал. Даже теперь, тщательно всё спланировав перед сегодняшним днем, он не смог победить своего незримого врага. Мать любила отца несмотря на то, что он военный, а она сама остерегается войны. Почему тогда она смотрит так холодно, когда сам Вакула берет в руки ружье? Почему она злится, когда Вакула не прислушивается к её словам, как это часто делает обожаемый ею отец? Семейство Джуры славится воинственными навыками и боевыми достижениями. Друзья и соседи восхваляют отца за то, сколько побед он принес человеческому роду. Но видя его, Вакулу, с ружьем, они смотрели так неоднозначно и быстро забыли о нем, когда речь снова зашла о Чеславе. Чеслав. Его Вакула понимал меньше прочих. Он всё ещё помнил времена, когда они жили все вместе под одной крышей. Как они играли вместе, ели за одним столом и мечтали свои наивные, детские мечты. Отец наказывал их обоих одинаково жестоко и они, зализывая раны, могли вместе разгадывать тайну «нормальности» их семьи, к которой их всеми силами склоняли родные. Но Чеславу повезло разгадать тайну раньше. Судьба подарила ему дар и он сбежал, оставив младшего брата на растерзанье неизвестности. Сбежал осваивать свой новый, особый путь, обеспечивший ему глубокое одобрение, какого сам Вакула никогда на себе не испытывал. Неужели магия настолько хороша? Мальчик чувствовал, что никогда её не поймет. Чеслав и сам прежде смеялся, повторяя за взрослыми слова о том, что высшие расы просто зазнались со своими сверхсилами и невероятно скучными, длинными жизнями. Ведь магию в этой семье не особо любили. До того, как магией вдруг не овладел кто-то из своих. Получается, брат тоже зазнался? Овладел магией, очаровал ею родню и теперь считает, что он лучше него - Вакулы?
«Покажи им на что способны хуманы без источника» — наконец прозвучал в голове голос отца. Это показалось правильным.
  Чеслав, отдыхая от долгого развлечения гостей, стоял теперь один у озерца и мечтательно наблюдал за солнечными зайчиками, играющими на кроме воды. Гости и семейство, разошедшиеся по округе, оставались в поле зрения, но каждый занимался своим отдыхом. Картина, вновь достойная старомодной открытки. Вакула же чувствовал, что остался совсем один. Он и отцовская винтовка в руках. Его снова никто не видит и он чувствует, что ему снова это нравится. Не задумываясь над своими действиями и не сводя пустого взгляда со спины брата, мальчишка поднимает оружие. Заряжает. Целится, выдерживая необходимую паузу, ловит в прицел белый воротничок. Выстрел разносится по всей поляне, спугивая озерных птиц.

[Эмбиент]

  В этой картине не было ничего особенного. Магия не помогла юному дарованию и он принял пулю так, как подобает любому другому куску прямоходящего мяса. На белой рубашке взрывается красный брызг. Юноша дергается, как от сильного удара, и неуклюже падает на сырую траву у берега. Гости и родня оборачиваются на звук и, не сразу осознав произошедшее, реагируют запоздало. Женщины с визгом охают, в испуге прикрывая рты. Кто-то из мужчин начинает громко что-то орать. Человеческая суета затапливает мирное настроение дня, подобно помоям, вырвавшимся из плотины поверх зеленых лужаек. Люди сбегаются к павшему Чеславу, часть пытается ему помочь, часть просто растерянно наблюдает, а остальные притягивают поближе собственных детей. В какой-то момент блуждающие испуганные взгляды находят Вакулу и останавливаются на нем. Взгляды, полные холодного ужаса. Зато на него наконец смотрели все. Тогда, когда он сам этого захотел, потому что он не прятался и спокойно смотрел на них в ответ, удерживая в руках слегка дымящую винтовку.

  Чеслав выжил. Пуля прошла, не задев жизненно важных органов, и с помощью Лоссумских лекарей он довольно быстро встал на ноги. К концу каникул, он уже мог вернуться в академию. Во время семейных посещений, Вакулу в больницу не брали. Вид сбитого выстрелом тела так и остался для него последним воспоминанием того года, что ассоциировалось с братом. Многие из гостей посчитали, что происшествие было лишь случайностью. Или по крайней мере лишь это решались говорить вслух. Родители же были недовольны. Мать не ругалась, но ещё долгое время даже не смотрела на своего младшего сына, пребывая в каком-то своем внутреннем, темном холоде. Отец тоже Вакулу даже не побил, как это обычно бывает. Но винтовку забрал, запер под новым паролем и твердо заявил, что пацан не прикоснется к ней, пока не обзаведется мозгом вместо той кучи дерьма, коим сейчас была забита его голова.
  Разочарование их несло глубинную, экзистенциальную природу. Такую сложно описать словами или рисунками от побоев ремнем.

[Вакула]

  Сидя на самой высокой яблоне, Вакула наблюдал за миром, раскинувшимся за бетонной стеной. По ту сторону деревьев совсем не росло. Только широкая полоса желтоватого луга, которую рассекало окружное шоссе, зыбкая рябь защитного городского купола и снова степь, уходящая далеко-далеко, к темной горной гряде. Редко проезжали машины. Ещё реже ходили люди. Натягивая резинку самодельной рогатки, парнишка иногда запускал мелкие камни в случайных птиц, но после лишь тяжело вздыхал. Отец всё ещё не позволял брать винтовку и даже намек на просьбу зажигал в его глазах такой холод, что Вакула сам торопился сбежать от разговора. После занятий за бездушным электронным столом, заменявшим мальчику живого школьного учителя, он почти всегда был предоставлен самому себе. Он наказан, потому даже такие прогулки по саду были для него ограничены. Небольшой браслет, принесенный матерью невесть откуда, плотно сидел на лодыжке и оповещал систему, если ребенок пытался уйти слишком далеко. Если до этого жизнь казалась обитанием в загоне, то теперь он натурально сидел на цепи.
— «Я ведь совсем не дура», — говорит погребенная уже почти целиком дохлая кошка где-то там внизу, — «Ты тоже хотел уехать. Ты бы хотел, чтобы брат забрал тебя с собой в свой дивный мир чудес и возможностей.»
— Не заберет уже, — тихо шепчет Вакула, рассеяно вертя в руках рогатку и глядя на очередную проезжающую мимо машину, — Я выберусь сам. Когда-нибудь.

Конец первого флешбека.