[Лани Кохола]

Процион, архипелаг Фельбертского моря, зима 5027-го

Арх, Лани Кохола

Эпизод является игрой в настоящем и закрыт для вступления любых других персонажей. Если в данном эпизоде будут боевые элементы, я предпочту стандартную систему боя.

[Лани Кохола]

𓆝 𓆟 𓆞 𓆝 𓆟

Море трепало спутанные волосы, дотягиваясь до своего слётка даже за береговой чертой: солёными брызгами, влажным ветром, игривыми отблесками волн на бледных щеках. Тихий юноша терялся на возвышении, оставался едва ли заметным в тени раскидистых деревьев нау, отрешённо наслаждаясь хрупкой нежностью белоснежных шестилепестковых цветов, так отчётливо напоминающих в предутреннем сумраке нарисованные тут и там рукою ребёнка звёзды.

– Лани? Лани Кохола?! – раздался изумлённый голос.

Моргнув, молодой человек опустил задумчивый взгляд на планшет в чужих руках, где высвечивались его электронные документы: официальное фото, мало чем отличающееся от повседневных – со столь же безэмоциональным выражением лица, стандартный набор сухих данных, а после – вновь поднял на застывшего с раскрытым ртом паренька. Мальчик лет двадцати или двадцати двух – пожалуй, дархату в свои пятьдесят, а то и все сто двадцать было позволительно так думать – с глазами цвета насыщенного кофе, тёплыми каштановыми волосами и юношеским пушком на подбородке мало переменился за минувшие с его прежнего посещения месяцы. «Человек с большой земли». И как то его зовут? Даже не потрудился выяснить.

– В п-прошлый раз в-вы прибыли под другим именем, – отчаянно краснея, осмелился заметить нынешний переводчик, представитель отделённого от них необозримым морем домена. Находился ли он тут по своей воле или был подхвачен железными когтями сурового распределения, что некогда занесло столь же неоперённого и робкого Кохолу на практику в далёкую клинику на Цирконе?

– Это... – отрешённо произнёс дархат, рассеянно вспоминая подделку, искусно изготовленную Коннором с единственной целью – дабы Лани остался неузнанным, пока в самых глубинах своего сердца не будет готов вернуться. Пока не ощутит, что вернулся – домой. Кажется, безудержная фантазия его друзей в тот раз дала осечку – или же он сам так настоял, но в карточке значилось нечто совершенно безвкусное и прозрачно-очевидное. Скай Вэйл? – ...был псевдоним. Прошу простить мою маленькую уловку.

– Д-да, к-конечно, разумеется... Только я должен сообщить обо всём старейшине! Уверен, он будет в неописуемом восторге от такой новости! Что вы... что т-ты... что ты вернулся?

Как тонко и лапидарно восторг в звенящем нетерпением голосе сменился неуверенностью. Вопросом. Сомнением. Как точно сие отражало состояние самого Лани, колеблющееся на стыке холодного и тёплого течений реальности, будто оторванное от пристани каноэ. И как вовремя нарастающий гул мыслей заглушил низкоголосый шум флайта, покидающего небольшую взлётную площадку за его спиной.

Утопающий в зелени холм на самом краю восточного побережья Хертца окрасился совсем ещё несмелыми лучами рассвета, встрепенулся ветвистыми верхушками, травяными вязанками вкруг посадочного места поднятым малым летательным аппаратом воздушным потоком, поймал прощальный блик глянцевых окон и затих, оробело прислушиваясь. Будто самому острову – было интересно. Даже море, казалось, на миг умолкло, ожидая, что скажет потерянное на долгие годы дитя.

– В этом нет нужды, – наконец, произнёс Лани, с потаённым наслаждением подставляя истерзанное зимней стужей лицо согревающим касаниям солнца. В такое время года в южном полушарии Проциона всегда было по-летнему тепло. – В мой прошлый визит кое-кто узнал меня. В тот момент возвращение блудного «ханю» оказалось лишь вопросом времени. А теперь... видишь, то большое облако на горизонте? – рука в безупречно белом рукаве рубашки протянулась в указанную сторону, очерчивая привычными к кисти тонкими пальцами до рези в уголках глаз знакомый силуэт на границе рассветной голубизны и далёкого клубящегося тумана. – Они уже знают.

Напитанные звучанием каштанов глаза с присущими молодости тщанием и старательностью всмотрелись в переливающиеся оттенками синевы небеса, брови взметнулись вверх, а непривычный к собственному звучанию голос – будто надорванный лист бумаги – восхитился:

– Сколько здесь живу, всегда диву давался, как ваше племя умудряется буквально во всём находить эти знаки! Видеть их. Понимать! Это ведь... Это...

– Тебе уже дали имя?

– А, да, – откликнулся паренёк, заметно стушевавшись. Загоревшие ладони протянули планшет владельцу, а взгляд рассеянно обвёл побережье. –  Местные зовут меня Пепелуали. Или просто Пепе.

Февраль. И если быть дословным: «дитя сомнений». Так его звали. Порой Лани даже завидовал чувству юмора, наличествовавшему у вселенной.  

В выделенной ему гостевой хале – маленькой уютной хижинке с квадратными прорезями окон – Лани с природно китовьей неспешностью и взвешенной размеренностью каждого движения переодевался, цепляя на груди пуговицу за пуговицей. Взгляд задумчиво скользил на видимом отдалении, то утопая в небе, то путаясь в кучевых облаках. Подушечки пальцев вопросительно задержались на очередном пластмассовом кружочке, когда планшет на витом древесном столе приветливо замигал уведомлениями.

«Лани»

«Как добрался»

«Ты живой или опять придуриваешься»

«ЛЯ БРО ОН СДОХ ПОХОДУ СРОЧНЯК ВЫЕЗЖАЕМ НА ДЕГУСТАЦИЮ ОСТРОВИТЯНСКОЙ ТЕКИЛЫ»

– Здесь нет текилы, – спокойно отозвался Лани, неторопливо стягивая рубаху с плеч. SkyTAB послушно отправил друзьям его краткий ответ.

«НЕ ВЫЕЗЖАЕМ(((» – мигом пригорюнился Джен. Какое-то время они с Коннором – Лани не сомневался, что эти двое, как у них повелось, сидят друг от друга на расстоянии вытянутой ноги – с упоением препирались в чате, не нуждаясь в комментариях Лани, наконец экран вспыхнул финальным перлом Райта про «черепушку твою коррозийную, эпоксидкой набитую вместо серого вещества» и погас, а молодой человек, оставшись в одних брюках, провёл пальцами по обнажённым запястьям.

– Лани? – на пороге хижины появился высокий сухопарый мужчина. Лицо, отмеченное течением минувших с их ребяческих игр зим, на миг осветилось совершенно детским в своей искренности изумлением. И только морщинки, начавшие собираться вкруг глаз, с потаённым сожалением напомнили молодому киту, что человечески век слишком недолог и конечен в сравнении. Помедли он ещё каких-то пару десятков лет, и узнать его было бы уже некому. Но... – Ты здесь.

Вздохом пронёсшегося меж ними океанского бриза Кохола на миг смежил веки, наслаждаясь звучанием и безбрежностью сего мгновения, позволяя молчанию и всему миру выразить гораздо больше, чем был способен он, и на выдохе с загоревшимся пронзительной синевой – будто ночной прилив – взглядом означил:

– Я здесь.

– Пойдём, – Каху протянул другу смуглую ладонь, с улыбкой глядя, как дархат набрасывает на плечи чистую рубаху: даром, что на острове почти все мужчины ходили с обнажённым торсом, манеры лирейского слуги были неискоренимы. – Пале, Пепе, кахуна-о-ка-маке, они все – тебя ждут.

В честь «официального» возвращения ханю ближе к ночи собирались устроить шумный праздник Ахи-Ахи – с большим костром и танцами. Местные жители вообще необычайно любили проводить вечера в досужем веселье и общении, избирая поводами любые природные и социальные явления. У них не имелось привычных обитателю «большой земли» фиксированных дат и названий, они не наблюдали дней недели и привычного течения времени. У них были – сезоны рыбоводья и сбора кокосов, у них было – празднество поздно распускающихся цветов и день, когда расцветали океаны.

И Хахаи Холохона.

По обыкновению ничего не выражающее лицо дархата омрачилось – буквально на секунду, и вновь застыло тонкой корочкой льда прежде, чем кто-либо обратил на это внимание. На созванном ввиду чрезвычайного – и несомненно радостного для местных – происшествия совете собралось практически всё племя во главе со старейшиной Пале. Кому не хватило места в общественной хале-теле, разместились вокруг на широкой, опоясывающей хижину платформе, рассаживались прямо на песке, а кое-кто даже взобрался на деревья. После того, как каждый выразил левиафану своё искренне осчастливленное приветствие (от навешанных на него цветочных и ракушечных бус уже немела шея), Каху – правая рука старейшины – перешёл к оглашению самых насущных вопросов. В числе прочих шло обсуждение идущей полным ходом подготовки к Хахаи Холохона – Охоте, что означала еженощное поднятие к поверхности омывающих архипелаг вод диких и смертельно опасных левиафанов, но также и – происходящее раз в столетие важнейшее событие, когда в племени появлялся новый хранитель, переродившийся под светом и гласом невиннейшего дитя кит, ханю, «дыхание жизни». Она означала жертвоприношение.

Увы, даже несмотря на возвращение в Меле Кохола прежнего хранителя, они не могли отказаться от этой традиции. Их философия, порождённая общим сознанием всех причастных людей, окружающего их мира и невидимой длани вселенной была много сильнее, чем Лани мог себе вообразить. Она сопровождала его все эти годы даже за сотни расстояний от дома, где бы он ни был: в непролазных джунглях неопределённой на карте местности, на иной планете, позабывшим своё прошлое, воплощённым в виртуальной реальности или в пучине собственных терзаний и сомнений. И то, что мироздание в сей час нуждалось в следующем воплощении ценностей Кохола, было незыблемо. Однако если бы только означенное являлось единственной проблемой...

– Меа хопу, – хмуро пророкотал вождь племени. Единственный, кто глядел на Лани исподлобья, но чаще – вовсе предпочитал не смотреть.

Пепелуали кинул вопросительный взгляд на Каху, такой робкий и растерянный, что дархат невольно улыбнулся. «Переводчика» самого приходилось учить их диалекту, и, очевидно, занимался этим младший брат старейшины, удивительно неплохо для обычно ленящихся постигать архейский туземцев говоривший на всеобщем языке. «Ловцы, – пояснил мужчина одними губами. – Браконьеры».

Пока же Каху во всеуслышание вводил Лани в курс дела: со дня его похищения почти все соседствующие с ними племена Кохола – слишком миролюбивые, слишком понимающие и церемонные, чтобы дать серьёзный отпор прежде, чем явится подмога с материка (а к тому моменту след злоумышленников давно успевал простыть) – пострадали от нападений и остались без своих живых тотемов; кроме того, последние годы преступники не гнушались отлавливать даже диких и совсем ещё юных левиафанов их клана, полагая беззубых китят среди прочих касаток и акул, мигрирующих через архипелаг, слишком лёгкой добычей – и в чём-то они были правы. Бывший воспитанник Наньнина, куда его занесла глупейшая ошибка в навигации похитивших Лани людей, слушал с непроницаемым лицом и лишь в конце, когда брат старейшины умолк, обратился к нему и Пепе на привычном языке:

– Что по этому поводу говорят домены?

Мальчишка смущённо уставился на свои сандалии, а Каху, сомкнув тёмные брови, предельно честно и звеняще отрывисто произнёс:

– Они нам не помогут.

Причин тому было предостаточно, как позже разъяснил Каху под напряжённым взглядом старейшины, который не понимал ни слова, и ему это откровенно не нравилось. Спорные территории, внутренние распри и проблемы самих доменов, неизменно блюдомый кучкой туземцев суверенитет заметно остужали пыл тех немногих высокопоставленных лиц, кто бы и рад протянуть руку помощи в обмен на почести и вечную славу благодетеля, да вот обстоятельства упрямо складывались против.

– Пытались прислать группу следователей, чтобы изучить обстоятельства дела, «почерк преступников», как они сказали, расставить всюду ловушки и камеры. Но ты же знаешь моего брата, он их даже на остров не пустил. В других племенах Кохола тоже сказали, что ноги людей с оружием на их землях не до́лжно быть.

Вздох. Косой взгляд на Пепе, который уже места себе не находил.

– Прекрати посыпать голову пеплом. Это не твоя вина.

– Но моя ответственность! – воскликнул парень с вызовом и покраснел пуще прежнего, после чего произнёс заметно глуше: – Меня отправили сюда в том числе за тем, чтобы я помогал племени, чтобы следил за порядком и вообще...

– Тебя отправили, потому что больше некого было. Точка, – хлёсткой веткой, досадливо морщась от неожиданно проклюнувшейся в голосе резкости – так отчётливо напоминающей одного человека, сухо прервал его Лани. – Прислать совершенно неподготовленного сотрудника – их решение, и ответственность за него лежит всецело на тех, кто так постановил.

Глядя, как болезненно съёжился юноша с каштановыми волосами под метко бьющим по израненным местам градом слов, Лани выдохнул, мысленно вопросил у неба смиренного терпения и уже с привычным безветренному дню спокойствием продолжил:

– Твоё дело – лишь усваивать всё, что тебе понадобится, вдумчиво и прилежно. Исключительно в своём собственном темпе. На твоём месте никто бы не справился, проведя здесь каких-то пару лет. Просто... будь внимательным и готовым оказать посильную помощь, какая от тебя потребуется, – убедившись, что Пепе, вторя умиротворяющему голосу, немного успокоился и взял себя в руки, Лани перевёл взгляд на Каху и Пале и тихо добавил:

– Е хана вау и ка'у меа маика'и лоа. *

Лицо младшего брата впервые с начала совета озарилось слабой улыбкой, и даже Пале – своей внушительной комплекцией и мрачным выражением больше напоминающий вышибалу, здоровенного верзилу – неожиданно отобразил целую гамму эмоций, в числе которых Лани не мог не заметить мимолётно вспыхнувшие признательность и доверие.

Как же отчаянно и по-юношески нелепо, безрассудно хотелось его оправдать. Оглядевшись, дархат не без внутреннего трепета отметил, что всё племя – вплоть до последнего младенца в руках Палимы, жены Каху – смотрит на него со смиренной уверенностью и надеждой. Они ещё не знали Лани Кохолу, каким он стал за эти годы, но уже любили и признавали его. Готовы были вверить всё племя Меле. И подвести их – было много хуже того, что делали браконьеры. Предательство веры целого народа страшнее истязания одного человека. И он только что самовольно взял на себя эту ответственность. Окончательно и бесповоротно.

В такой момент, осознавая всю сложность и безвыходность положения, невзирая на то, что кохольцы не верили в олицетворённых божеств, хотелось впериться глазами в слепящее солнце и безмолвно вопрошать: «Архей, помоги».

– Хе мау малихини, – неожиданно раздался скрипящий иссохшей ветвью голос старой шаманки, доселе не издавшей ни слова. Лани внимательно вгляделся в завешенное истлевшими от смены сезонов некогда цветными лентами лицо, в украшающий седую голову венец из лепестков лотоса и гибискуса – цветка, что неизменно венчал с начала времён локоны отправленных на смерть мальчиков и девочек, и оглянулся на подавшего голос Пепе.

– У нас гости? Но ведь Лани уже здесь. К чему она это?..

Дархат ответил не сразу, заметив в древесном обрамлении окна позади юноши то же, что и углядела шаманка, когда кучевые громады развеялись по ветру рваными лоскутами, рассыпавшейся мучной пылью. Прорезав небосклон тончайшей царапиной, сверкающей линией, крохотная искра промелькнула и скрылась за горизонтом.

– Дневной звездопад, – прошептал кит. Он помнил, что это предначертало, любые символы и их значение так, словно и не жил вдали от дома долгих тридцать лет. – Прибудет кто-то ещё.

Акуа нуи. Кто-то... «первородный»?

________________________
* (местн.) «Сделаю всё, что в моих силах».

[Арх]

Если загадать желание звездам?..

Маленький мальчик, словно строптивый воробушек, вьется вокруг. Кучерявый, под стать купидону на фресках алькорских галерей, непоседа шумит, нарушая привычную, изрядно устоявшуюся тишину, царившую в купе межпланетного рейса Алькор-Циркон. Он тянет за рукав свою мать, в капризной гримасе немым укором читается: «Мне скучно».

Она мягко улыбается, с неподдельной нежностью треплет его за щечки, усталым вздохом очевидно капитулирует, протягивая ему вожделенную игрушку. Ребенок с наивной детской жадностью выхватывает девайс из ее рук, обнажая стилус легким мановением пальцев. Да, желанной игрушкой на поверку оказывается вполне заурядный, казалось бы, планшет. Без вычурных отличий, выдает его за милю лишь фабричный запах.

Взмах пера. Имеющий глаза увидит чудо и восстанет из внутренних противоречий ада; закрывшим очи не помогут очки иллюзий.

— Как ты это сделал? — прежде отрешенный, вперившийся в бескрайний горизонт космоса затуманенным взором, Арх неожиданно подскочил в искреннем изумлении, уставившись на источающую тусклый свет шарообразную фигуру, нависшую над столешницей, разделявшей ряды пассажирских кресел.

Демиург обомлел в недоумении, пока сидевшая напротив него семья поначалу испуганным, но с каждым мгновением все более раздраженным взглядом окидывала чудаковатого и подозрительного соседа. Мать хотела было отвадить незнакомого смутьяна и позвать бортпроводников, дабы те протокольно отчитали его, а при наиболее удачном раскладе — даже спровадили на другое свободное место, желательно как можно дальше. Но стоило Арху, приподнявшему полы шляпы, скатившейся на лицо, перехватить ее взгляд, как она мигом притихла, скривив уголки губ в блаженной улыбке и отвернувшись к окну.

— Я... я просто нарисовал. Дядя, а что у вас с глазами? — боязливо, дрожащим голосом ответил ему ребенок, со стыдливым стеснением потупив взгляд, лишь временами то и дело бросая его на стоявшего напротив демиурга.

— Ой, прости, пожалуйста, если напугал. Занятная у тебя все-таки штуковина... — Арх спохватился, пусть и несколько запоздало. Пылающие неприкрытым интересом глаза смотрели не то на ребенка, не то на светило, парившее перед розовощеким личиком. "Власть", гулким парусом набирая воздух в легкие, задумчиво закатил глаза. — Выходит, ты можешь создать все, что нарисуешь?

Бог застыл гротескной горгульей, на миг предопределив где-то в глубине своей ямы тщеславия забрезжившую на горизонте негодность. Умение претворять мысли в явь, создавать материю, жизнь из пустоты в его узколобом сознании являлось исключительно прерогативой первородных. Даром Творца, частичка отца в каждом из старших детей.

А на деле?

Пока "Власть" спал, жизнь не застыла на стыке известных ему эпох. В воплощенном им мире стало больше содержимого, и нынче даже неискушенный ребенок способен сотворить, пусть и покамест маленькое, чудо. Творить способен не каждый, а вот разрушать — пожалуйста. Многим взрослым, пожалуй, стоило бы поучиться у этого ребенка, да вот только они все равно никогда ничего не понимают сами, а для детей, пожалуй, утомительно без конца им все объяснять и растолковывать.

— Да, смотрите, сейчас я вам нарисую еще одну звездочку! — с энтузиазмом восклицает малыш, заставляя обернуться на себя взрослых вокруг. Серые лица встречают его волшебство раздосадованной миной, но его их реакция нисколько не заботит. Он продолжает творить. За одной звездой следует следующая, и так до тех пор, пока дюжина звезд не освещает их скромное единение непохожих друг на друга зодчих.

Архонт щурится, всматриваясь в довольное лицо мальчугана. Снимает шляпу перед его мастерством, благосклонно вторит ему своей улыбкой.

— Давай так. Я покажу тебе фокус, а ты расскажешь мне о компании, производящей такие интересные штуки? — хоть дитя и воспринимает это щедрое предложение радостным щебетом, отпрянув от занимавшего все его внимание прежде планшета, демиург заведомо предрешил, что его собеседник явно не откажется. Без лишних прелюдий, играючи, он перекручивает шляпу в руке и с излишне напускной уверенностью зачерпывает своим головным убором маленькое скопление крохотных световых тел.
Его шляпа и вправду звезды с неба хватает.

Щелчок пальцев. Поля, стенки и тулья черной дымкой распадаются у него в руках, в конце концов без следа испаряясь перед лицом Арха. Он подается корпусом вперед, подпирает щеку рукой, опускает внимательный взгляд на сидевшего с разинутым ртом ребенка напротив. Секунда. Непроницаемую угольную ткань плаща покрывают мириады крохотных ярких светочей, срывая искренние, но не громкие, и даже несколько опасливые овации маленького собеседника.

Когда по прошествии пятнадцати минут короткого разговора, приправленного восторженными комментариями и одами волшебству демиурга, они прощались, Арх улыбнулся мальчику, вставая из-за стола. Прежде чем расстаться навсегда, "Власть" протягивает раскрытую ладонь, из которой бронзовыми всполохами вырываются три рыбки, в бесконечном вальсе кружа.

— Вот тебе мой подарок, — светлячки разгоняются и стремительными торпедами врезаются в сердце ребенка, наполняя того частичкой силы демиурга. — Только это будет нашим секретом, хорошо?

Арх подмигивает ему, прикладывая палец к устам для пущей убедительности, а после вскоре скрывается в проходе среди пассажирских рядов.

Покойники XV... — так начинается новая глава в его книге.

Доставая эдельвейс из поднебесных полей, поневоле попадаешь под небесную плеть.

— В Планетарном Совете говорят, в Бэладе всё спокойно.

— Забавно, но мы-то знаем, что народ бунтует, интифада собирает свою жатву каждый день.

— Полно вам, зато при дворе всё тихо. Даром, что ли, говорят: восток — дело тонкое?

Каждый шаг дается ему с трудом. Ступенька за ступенькой. Архонт плывет чёрной меткой внутри этого вычурного золотого дворца, распухшего от праздности, с коридорами, испещренными изумрудными винтовыми лестницами.

Он — белая ворона среди придворных конъюнктурщиков, заговорщически перешептывающихся о последних новостях меж собой, встречая нежеланного гостя недоброжелательным настороженным взглядом, будто бы он был тем самым пресловутым непрошеным визитёром, от которых, как правило, у любого хозяина сводит негодованием скулы.

Демиург не избегает заинтересованных взоров любопытных царедворцев, облепивших правителя местного домена на правах свиты. Иные, особо приближенные, играют в пошлой комедии роль советников. Да, именно те, кто отличается особым талантом в этих бюрократических играх, переплетенных плеядой интриг и заговоров.

А что Архонт? Его шляпа укроет от места под солнцем, ведь гораздо милей ему местечко в теньке.

— Приветствую. Ваш брат, досточтимый наместник, должен был предупредить о моём прибытии. Он попросил меня о содействии в качестве... консультанта и временного инспектора в домене, — снимая шляпу и старательно расшаркиваясь в лёгком реверансе, Арх исподлобья мелким, оценивающим мимолётным взором пробежался по здешней публике. Посмотрите на них, искусные лжецы с благодати печатью на лицах, — вот что из себя нынче представляет политик.

Однако стоило бы "Власти" с лицемерным пристрастием судить их, коль сам же олицетворяет все то, что они из себя представляют. Ежели бы не одиозность, эгоизм, чудаковатость, то вот она подлинная его паства! А в итоге разрешится сей фарс вполне прозаично: лжецов в конце концов обставит лишь больший лжец.

Вмешиваться в распри смертных Архонту было чуждо, ибо предпочитал он скромно наблюдать за их падениями и взлетами со стороны. Негоже Богу занимать чью-то сторону — нерушимое кредо, его личный постулат. И оттого он здесь, что преследует исключительную потребность удовлетворить своё любопытство, но не этой непримечательной публикой.

Его интересует население одного маленького острова, одеялом туманной дымки бережно прикрытого, частоколом штормовых волн сбереженного. Ежели быть пристало канцелярскому клерку дотошным — конкретный его представитель, Лани Кохола. Так, кажется, его звали.

— Да, господин Архонт. Мы чрезвычайно рады вам. Собственно, можете приступать хоть сейчас! — потирая просаленные после жирной пищи руки и спесивым взглядом окинув спец-представителя КР, примерив на лицо слащавую улыбочку, скрипучим голосом отвечал ему наместник.

— Я, с вашего дозволения, хочу ознакомиться с подконтрольными территориями. И начал бы с западных ваших владений. С острова Хертц. Отправлюсь прямо сейчас, — придерживая шляпу за поля обеими руками, не сводя взгляда с гревшего золотую парчу своим седалищем брюзги, откликается Архонт, парируя удивленные взгляды придворных и неудовлетворённый вздох наместника дежурной ухмылкой.

— Признаться, мы ожидали иного подхода, но... Раз уж за вас ручался мой брат, да и репутация в конце концов... Даю добро! Возвестить о вашем визите, мне кажется, успеют! Да и к тому же, я распоряжусь, и вас снабдят всеми необходимыми грамотами. На этом всё, — отмахнувшись, как от надоедливой мухи, грузный дархат, прошептав соответствующие инструкции сидевшему подле советнику, кивнул Арху в знак прощания. Последний отступил к выходу, картинным реверансом сопровождая свои несколько неказистые движения, развернулся и, седлая волны удачи, выскользнул прочь летучей походкой.

Вся та тяжесть неопределённости, предательского шепота внутри, дескать предприятие, мягко говоря, сомнительное, исчезла предрассветной дымкой на лазурной глади моря Фельберт.

"Записи."

Покойники XV...
Маленькая инди-компания трех друзей. Генеральный директор — Лани Кохола. В прошлом — помощник князя империи Наньин, ныне главный разработчик. В последний раз видели на острове Хертц...

[/i]

На пустынную площадку деловито крался туман, перетоком картинным. Он захлопнул свою книгу, бережно пряча её в кольцо. Флайт, разгоняя дымчатую пелену, продирался с шумом к земле, наконец, легким толчком возвестив праздно растянувшемуся в салоне Архонту о прибытии. Он украдкой глянул в окно, наблюдая делегацию в лице одного паренька, встречавшего «посланника с большой земли» на взлетной площадке. Не стал томить его ожиданием и вышел.

— Добрый вечер, я полагаю?.. — демиург медленно приблизился к своему визави, придерживая рукой шляпу. Флайт за его спиной с гулом поднимался в воздух, выдувая потоки теплого воздуха в стороны, норовя сорвать и обнажить голову обещанного гостя.

— Я прибыл ознакомиться с местными порядками. Утвержден в должности внештатного советника по внутренним делам домена. Впрочем, мне видится, что они... — следуя интуиции подсказкам, он развернулся и взмахом руки, словно вакуумной секирой, рассекая пасмурную вуаль, указал куда-то далеко за горизонт, дланью стремясь дотянуться по ту сторону просторов моря Фельберт. — Должны были предупредить обо мне.

И пусть здесь не видно сквозь трещины неба белого пепла сгоревшего лета, в чащобах его нутра валежник не греет. Он — звездный странник отныне, успевший заиндеветь на закате, тщедушно силясь присвоить бронзовый диск, неподатливо забрезживший на горизонте. Выпуская Архей из рук, демиург вернулся мыслями в настоящее, поворачиваясь к зависшему над экраном планшета пареньку.

— Велина маи, как говорят местные. Или добро пожаловать! Я провожу вас к хижине и доложу вождю о вашем прибытии, — декларировал юноша после прилежного изучения досье новоприбывшего, дружелюбной улыбкой приветствуя Арха в завершение формальной процедуры. — Меня зовут Пепе! Рад с вами познакомиться, господин Архонт.

— Если честно, впервые встречаю демиурга... Я-я-я даже не знаю, что и сказать, — виновато опуская взгляд, заметно стыдясь своего невежества, а оттого в неуверенности своих фраз заикаясь, пролепетал Пепе, бодрым шагом семеня к гостевой хале, причитавшейся Архонту в качестве временного жилища. — Может быть, у вас есть какие-нибудь вопросы?

Архонт же следовал за ним с немой печатью на устах, изредка подмигивая и отвечая на интерес и доброжелательность туземцев, периодически сближавшихся с ними по пути, усталой сдержанной улыбкой. Потрясающая приверженность традициям изумляла, самобытность подкупала благожелательностью местных — редкое явление нынче в их стремительном мире. Время и природа в этом месте подчинились негласным законам обитателей острова. Их обуздало племя аборигенов! Фантастика. Бог сражен этой сценой, ошеломлен людьми вокруг. Застигнут врасплох. Столь особенное место рождает особенных людей?..

Он возжелал узнать их получше: как они мыслят, чем руководствуются, и, да, каков же из себя тот самый подмастерье, окутанный ореолом загадочности и, быть может, отчужденности? Добровольно шагнувший на стезю отшельника в погоне за мечтой.

Слова Пепе вырвали его из волн, негаданно захлестнувших мыслей, но заплутавши в туманности собственных рассуждений, он запоздало ответил:
— Спасибо, но я думаю, для начала хочу предстать перед вождем. Всё же я планирую побыть здесь... — выдержал паузу. — Некоторое время.

Они разделились на пороге хижины Арха. Пепе предупредил, что аудиенция у вождя состоится в течение получаса, так что демиург не спешил распластаться на кровати после череды перелетов и путешествий. Насыщенный выдался день.

Он вдумчиво провел ладонью по деревянной стене, добровольно цепляя шершавую неровную поверхность, грозившую оставить бледную руку испещренной вереницей заноз, если бы он не был демиургом. За дверью послышался топот, раздался стук, и Пепе дал знак, призывая его предстать перед созванным советом. Архонт вышел наружу, стараясь зацепить взглядом всё то, что успел пропустить, пока они шли к отведенному ему дому. Смеркалось. Он покорно проследовал за переводчиком.

Несколько робко, сутулясь и кряхтя, будто пожилой ворон в своих привычных черных одеяниях, Арх вошел внутрь хале-теле. Все члены совета уже собрались.

— Здравствуйте, приятно с вами познакомиться. Меня зовут... — на этом моменте он предательски запнулся, чуть ли не ставя под сомнение собственное имя. Право, по обыкновению "Власть" предпочитал мимикрировать под окружение, сливаясь с другими, зачастую и вовсе не представляясь. А здесь... он решил быть настоящим? Но какой он? У того, кто стал каллиграфом, собственный почерк потерян.

— Меня зовут Архонт, демиург Власти. Спец-представитель КР и временный инспектор в домене Балад-аль-Валид, — продолжил он, как ни в чем не бывало, снимая шляпу и прикладывая её к груди. Легким поклоном, обращенным к каждому сидевшему напротив, приветствовал совет, пока взор не остановился на юноше, явно выбивавшемся из местного колорита. Продолжал с интересом смотреть, оценивающе присматриваясь с разных ракурсов, то и дело наклоняя голову из стороны в сторону и даже позволяя себе шагнуть в сторону сидевшего обладателя глаз лазурной водной глади.

Демиург плавно поднял руку, ловко выуживая из своей сокровищницы планшет SkyTab.

— Лани Кохола, я полагаю? — на бескровном лице нарисовалась едва заметная улыбка.

[Лани Кохола]

– Ты когда-нибудь занимался подобным?

Сцепленные в замок руки, острые, выдающиеся сквозь тонкую ткань рубахи локти – слегка выпирающие за край аккуратно сплетённого из ветвей стола. Убранство местных хале – будь то жилые, общественные, принадлежащие гостям или самому вождю – не отличалось особыми изысками, не несло в себе ни капли претенциозности и намерения очаровать, впечатлить, вообще вызвать какие-либо эмоции. Равно как внешний вид родившегося на острове юноши, с вышколенно прямой осанкой, в безупречно чистом и выглаженном, но ничем не выдающемся костюме, приобретённом на «Мезоне» пару или тройку лет назад. Вечно растрёпанные пряди и самые простые очки, отсутствие дорогих украшений так и вовсе довершали совершенно невзрачный вид, сроднившись с кое-где изъеденным солью полом, по которому океанский бриз гонял заброшенный украдкой сквозь окна золотисто-светлый, почти молочно-белый песок.

На экране установленного на столе планшета Коннор снял паяльные очки, перестав оглашать хижину режущими слух и металл звуками, вытер со лба пот, добавляя к нему чернильные разводы, и пожал плечами:

– Спасать китов-людоедов? Не, брат, при всей моей чистой и мужской любви к тебе я не из этих, как их там...

– ЗООФИЛОВ! – радостно огласил нарисовавшийся в камере Дженкинс и тут же получил смачный шлепок по лбу, выбивший его обратно из кадра вон.

– Зоошизы. Еблан.

– Я не о том, – совершенно спокойно и чуть тоскливо произнёс Лани, выглядывая за окнами что-то на невидимой линии, где небо растворялось в море, стремясь утонуть в его объятиях.

«Вот бы тоже...»

– Колоха, приём! – дархат с запозданием и такой привычной неспешностью перевёл взгляд на девайс, где Райт озабоченно щёлкал пальцами, силясь вернуть его с небес на землю и обратно в разговор. – Так в чём дело? – спросил он уже серьёзнее. – Программу спасения вымирающих видов и аборигенных традиций ты и без нас в состоянии составить. Что ещё?

Как и прежде безмятежное, уподобленное водной глади в безветренный день лицо не переменилось, даже не дрогнуло, надёжно утаивая на дне колющую боль страхов и тревог. Только костяшки стиснутых пальцев – чуть побелели. И тут же вернулись в прежний вид.

– Нет, ничего. Простите, что отнял ваше время. Я...

– Лани, блять. Ещё одно слово, и можешь попрощаться со своим планшетом.

Глаза, не прикрытые, как прежде, цветными стёклами, смотрели так выразительно и насмешливо, что сомнений в определённости намерений и окончательности приговора их обладателя не оставалось в принципе. Кохола с бесшумным выдохом сквозь приоткрытые губы капитулировал.

– Абьюзер.

– А ты трус. А теперь, когда мы пожелали друг другу доброго утра, давай колись.

– Я... Ладно, я не имею ни малейшего представления, с какой стороны подступиться к – сильным мира сего. Само собой, я уже заключал сделки с богатыми и уважаемыми господами, но элитные вина Наньнина – действительно стоящий в их системе ценностей товар, ради которого им было не жаль раскошелиться и даже пойти на некоторые уступки, а тут... Мне совершенно нечего предложить им взамен. Влияние? Деньги? У меня ничего этого нет – в том объёме, который их мог бы привлечь и быть убедительным. Просить помочь по доброте душевной?..

– Вот только нет у них ни доброты, ни... – проворчал сквозь зубы Коннор, глядя куда-то мимо собеседника, но уже через секунду вернул себе прежний – слегка придурковатый и безмерно нахальный – вид. – Я знаю, про что ты. Я ведь столько порогов обил ради нашего общего детища, столько нюхал закрытых перед самым носом дверей. Ну, что я могу сказать? Когда ты гол, как сокол, и всех твоих банковских сбережений хватит, только чтобы прикрыть тощий зад, используй то, что у тебя ещё осталось! Врубай на максималки харизму и обаяние, жонглируй блестящими манерами, добавь каплю наглости, срази наповал своим очарованием – так, чтобы им не хотелось ничего иного, кроме как трепетно внимать и расплываться в лживом обожании! Делай то, что они жаждут, будь гибким и уступчивым, податливым, когда нужно. Играй, ври, удивляй! А ещё – начни с низов, вызнай грязные секреты тех, кто повыше, слушай и запоминай, храни как зеницу ока и в нужный момент – используй. Щёлкни внезапно перед лицом пастью так, чтобы отвалились карманы и челюсти.

– Но я...

– Что? «Не такой»? – только что вдохновленно вещавший парень, сиюминутно меняющийся в лице, теперь смотрел тяжело и мрачно. – А ты точно уверен, что хочешь – в это лезть? Лани, при всём моём уважении, ты мало того, что врёшь как ребёнок, ты – совершенно беззубый. А там – акулы. Намного страшнее, чем те, что гоняли тебя мальком в океане. Тебя съедят и косточкой твоей в зубах поковыряют, запивая сухим белым. Разумеется, отговаривать тебя – не мой профиль, ты большой взрослый дядя и сам знаешь, на что идёшь. Но я хочу, чтобы ты в полной мере осознал реальность происходящего. Ну так что?

Лани ответил не сразу. Рассеянно водил мизинцем по витым изгибам поверхности стола, разглядывал выщербленный край защитной плёнки планшета, прислушивался к дурманящим ароматам тропического острова – цветущих плюмерий и свежевскрытых кокосов – и собственному внутреннему голосу, который отчётливо говорил, что:

– Я в жопе.

– Ты в жопе, – излишне довольно кивнул Коннор, как мать-наседка гордый за дитя, которое в кои-то веки сложило из кубиков правильное слово. И добавил уже мягче: – Рад, что ты понял. Ну а дальше, не серчай...

– Всё в порядке. Это уже моя забота. Спасибо что выслушал и... помог.

Уголок губ предательски дрогнул, выдавая нечаянные смущение и признательность. Странные приятели, странная у них – дружба. Там, где иной не увидит ничего примечательного и хоть сколь-нибудь ценного, Кохола чувствовал на сердце облегчение. Умиротворённость. Когда сталкиваешься со своими страхами лицом к лицу и признаёшь абсолютную безвыходность положения, становится как-то... проще? Понимаешь, что всё и так, как сказали бы эти двое (и никак иначе) – «хуёво», и хуже быть уже не может, а это – какой-никакой фундамент, то самое дно, от которого можно оттолкнуться, чтобы подняться – вверх. И даже если ничего не выйдет, ничего не получится, ну, терять ему по сути и нечего, верно?

– В таком случае бывай, бро. От Джена привет. Он там в туалете застрял. Опять какой-то хернёй в чат по КД спамит... Пойду у него телефон отберу. Не забудь про сувениры!

– Не забуду. Алоха.
 
– Ага. И тебе того же по тому же месту.

Остаток дня Кохола провёл во внешне праздном блуждании по берегу, внутренне же – всецело в родной стихии, не выпуская из кажущихся здесь неестественно бледными пальцев планшет. Дела радостно сваленной на него приятелями компании требовали столь же регулярного, непреложного внимания и присмотра, что его прежние обязанности княжеского помощника, когда, даже будучи в формальном отпуске, он не мог позволить себе по-настоящему расслабиться и насладиться моментом, упрямо контролируя всё и вся, до чего мог дотянуться через километры и доли световых лет. Финансовые сводки, бухгалтерские отчёты, акты о сверке, заключения о последних проведённых поверках оборудования, продление договоров...

– Почему нашего договора на обслуживание АПС нет в базе?

– Потому что его не существует? – тонкий девичий голос в наушнике – его операционной системы и виртуальной помощницы – хихикнул и запросил секунду уточнить данные на Цирконе, а после чистосердечно огорошил тоном, которым скорее следовало поздравлять с днём рождения: – Они его подделали!

– А зачем они его подделали?.. – со вздохом вселенского смирения вопросил Лани, заранее предугадывая ответ.

– Чрезвычайно большое количество срабатываний автоматической пожарной сигнализации в штаб-квартире привело к чрезмерно большим штрафам, что в свою очередь привело к непроизвольному и чрезмерному самовозгоранию ягодичной области...

– Хорошо, я понял. Спасибо.

– Заключить договор на обслуживание АПС официально?

Мимо звонкими криками, яркими пятнами разноцветных шорт и неподдельным восторгом пронеслась стайка ребятни, гоняя палками по песку старый футбольный мяч – диковинку с материка – настолько изживший себя, что стал двояко вогнутым и почти однотонным. Ощутив первоначальный порыв нарисовать им красивый и новый мячик и ещё столько игрушек, сколько они в состоянии унести, Лани застыл посреди прокладываемого им вдоль побережья пути, провёл носком чёрного ботинка по светлому песку и оробело огляделся, словно сам был ребёнком, потерявшимся посреди шумной улицы или большого магазина. Зачем? Зачем вмешиваться и навязывать собственные представления о счастье, о том, как правильно, когда им – уже хорошо?

В детстве у них – Лани, Каху, Пале и Палимы – даже мяча не было, но был – миллион интереснейших занятий, от сбора самых красивых камней и ракушек со дна морского с неизбывным соревновательным элементом и плетения цветочных венков и кос – на его бесконечно отрастающих волосах до опасных прыжков по скалам и деревьям, а ещё – кто больше достанет кокосов, помогая взрослым, песни и танцы, катание на каноэ, костры и замки из песка... Даже в дождливые ненастные дни можно было развлечь себя тем, что собрать из камней, веток и глины домик для нашедших приют в хижине мелких островных обитателей навроде жуков и ящерок, поучаствовать в плетении узорчатых ковров или – что Лани любил более всего – рисовать и слушать сказки.

С протяжным вдохом солоноватого влажного воздуха, с тёплой улыбкой в одном лишь взгляде озирая сидящих тут и там людей: на помостах и сваях, разложенных на песке широких листьях в тени раскидистых акаций, на огибающих хижины мостках – болтая ногами, сотворяя натруженными ловкими пальцами предметы обихода, плетёную мебель и незамысловатые украшения, очищая кукурузные початки от листьев и нежную плоть моллюсков – от раковин, общаясь и наслаждаясь тёплым солнечным днём, друг другом и своим существованием, Лани прикрыл глаза и впервые опустил сжимающую планшет руку.

– Нет, не стоит. Пусть всё останется, как есть.

О гостях, вернее о госте – единственном и до крайности примечательном – стало известно к обеду. Пепелуали взирал на Лани с широко открытым ртом, ознакомившись с предварительно присланной информацией. Так, будто бы дархат сам призвал подмогу с материка, обратившись напрямую по горячей линии вселенной. Соплеменники же напротив не увидели в этом ничего сверхъестественного: в их мире всё происходило именно так, как и должно было случиться. Намерение, идущее из самого сердца, было высказано, и океан – услышал. Океан всегда внемлет своим детям, обрящим его внутри, и для них сие было незыблемо. Что же почувствовал сам Лани – он промолчал даже самому себе.

К вечеру... Воздух, разморенный дневным жаром, сполна пропитался ароматами цветущей сцеволы и едва распустившейся азистазии, нагретых на солнце булыжников, в тени влажных расщелин у самого побережья взращивающих пышно-зелёный мох, и привкусом лёгкого ожидания. Волны, набегающие на берег, были не столь могучи, сколь пенились шипяще и нетерпеливо, захваченные всеобщим предвкушением – то ли предночного праздника, то ли нежданного визита, а может того, что должно было произойти за ним. Даже молодой по меркам своих сородичей кит поддался дрожащему перезвону музыкальных подвесок на дверях, не столь изящных и филигранных, как в Наньнине, но неизменно отдающих глубиной постукивающих о древесную кору ореховых скорлупок и хрупких раковин, насвистывающих в тон сердцу мельчайшими отверстиями и покачивающимися легко и плавно скреплёнными с ними перьями тропических птиц. Сжимая планшет в длинных пальцах у самого бедра, дархат неспешно и убеждённо бороздил лесной полог, мягко отодвигая свободной рукой широкие листья монстеры, то и дело перемежающейся всполохами лилово-алой кордилины. Дикая тропа к посадочной площадке была давно не хожена; в отличие от просторной дороги до побережья для прибывающих и отбывающих с острова гостей этим природным укрытием пользовались исключительно местные в часы искрящегося восторгом любопытства к новоявленным посетителям, однако... быть может, в связи с всё обостряющейся ситуацией между жителями большой земли и аборигенами последние становились неуловимо холоднее к тем, кто так и не смог принять их обычаи и важнейший из законов: быть не хозяином, но гостем в чужом доме. Даже звонкого детского шёпотка было не слыхать на подступах к садящемуся флайту, что Лани и сам отметил, прибыв ранее: несмотря на радушные улыбки и неизбывно тёплый приём, они – боятся. Дети и старики, храбрые и неуёмные, страшатся, подобно некогда запертому в тёмной грязной клетке «ханю», – всякого, кто ступит на их землю, будь он со сколь угодно благими намерениями. И страх ледяными узорами на стекле степенно сковывает прежде открытое всякому сердце.

Он ведь и сам был таким.

Влекомый раздумьями, Лани едва не пропустил, как установилась в воздухе звенящая тишина от замерших лопастей летательного устройства. Порывисто прижавшись спиной к стволу ближайшего дерева, надёжно укрывшего дархата от Пепе и его показавшегося из флайта собеседника, Кохола не смотрел – слушал, как умеют слушать лишь киты. Тембр, высоту, переливы интонаций незнакомого голоса. Размеренность шагов. Чуждость ощущений. Даже его престранные друзья смотрелись бы на острове уместнее, чем этот человек... Существо. Не потому что иной расы, но потому что само его естество, дух – были нечто чужеродными миру, в котором издавна обретались Кохола, миру, в котором его первейшее воплощение – пустой звук обточенной океаном флейты, развеянная ветром россыпь лепестков. Зачем? Зачем он здесь?

Опустив перед лицом ветвь нежно-розовых цветов, левиафан проводил уже растворяющуюся на горизонте холма спину подёрнутым предутренним туманом взглядом, отрешённо смолчал на вопрос Пепе, только сейчас приметившего возвращённого «ханю», и двинулся своей дорогой. Прямиком к хале-теле.

– Ина ʻаʻоле ʻое манаʻо, наʻу но е камаʻилио,* – обронил он каплями дождя, едва отодвинув узорчатую занавеску, струящуюся по руке десятками искусно сплетённых нитей.

Каху без промедления кивнул, Пале – ответил ему напряжённым молчанием. Кахуна-о-ка-маке – пожилую шаманку – и вовсе мало волновало происходящее в хижине, как, впрочем, и всегда. Мир живых для неё был лишь одним из многих миров, для коих она являлась проводником, а потому сейчас женщина виделась всецело занятой развешиванием вдоль стен связок иссушенных растений, должных умиротворить духов, кои тоже возжелают принять участие в вечернем празднике.

– Махало,* – одними губами означил кит и углубился в свой планшет, проводя положенное приходу гостя ожидание в отрешённых касаниях экранной поверхности стилусом, будто бездумно чертя палкой по водной глади, пока в приглушённом свете сами собой вырисовывались фигуры...

«Лани Кохола».

Он поднял голову лишь на отзвук имени – бывшего, как и он сам, исконным потомком своего племени, принадлежащего их мировосприятию от и до, но прозвучавшего из уст иноземца к его беззвучному удивлению неожиданно гармонично. Целостно? Бархатисто. Как ощущается тёплая ещё с вечера морская вода по зябкому и прохладному пасмурному утру.

Взгляд выдался долгим. Ответно изучающим. Скользящим береговым ветром по длинным тёмным волосам, вечерними тенями – по бледным и тонким чертам лица. Зажжённая близ высокого мужчины не прекращающей неустанно хлопотать женщиной свеча высветила режущий отблеск серых глаз. Маска? Верно как и у всякого представителя их рода. Но... порой маска могла сказать о много большем, чем – настоящее лицо. Как непроницаемый строгий образ юноши в белой рубашке, отразившийся в этих глазах.

Он не смотрел на демонстрируемый ему планшет. Мельком скользнул взглядом по прижатой к груди шляпе и удерживающей её руке. И снова сосредоточился на лице, опуская собственную ладонь и удерживаемый ею девайс. Его внимание привлёк уголок губ. Улыбаться так, чтобы сей жест остался лишь между двумя? Вышколенный строгими дворцовыми обычаями и наньнинскими слугами, он тоже так – мог.

А потому... отвесив небольшой, идеально отмеренный в своей неспешности поклон с чопорно убранной за спину рукой, однако не опуская лица, по которому пробежала тень зеркальной улыбки, левиафан ответствовал тем же:

– Лани Кохола. К вашим услугам, милорд.

«И всецело в вашей власти, если вы – и в самом деле тот, о ком нашептали звёзды».

Светский обмен любезностями совершенно внезапно прервал Пепелуали, которого, кажется, кое о чём забыли предупредить, пока он провожал гостя...

– Господин Архонт, вы не представляете, как вовремя вы прибыли на остров!

Как на духу юное дарование выложило решительно всё о текущей напряжённой политической ситуации между племенами и доменами, уповая на то, что такой влиятельный человек – демиург! – уж точно сможет с этим что-то сделать рука об руку с их только что возвратившимся из дальних странствий левиафаном. Не в порядках Кохола – всех до единого, от ханю до вождя – было перебивать говоривших, ведь каждый из них был взращен мудрым шаманским учением о том, что не стоит строить плотину против льющихся самих собой слов, но по мере того, как Пепе нёсся в своих излияниях во весь опор и уже начинал хрипеть, лицо Пале, уловившего самую суть и без перевода, становилось лишь мрачнее, а Каху, всё же несколько раз дёрнувшийся в сторону мальчишки, теперь переводил беспомощный взгляд с брата на Лани. И только кахуна-о-ка-маке с её исконной невозмутимостью и морской безмятежностью зажгла последнюю свечу, ничтоже сумняшеся окропила высокопоставленного гостя смоченной в эфирных маслах ветвью магнолии и бесшумно покинула хижину, бросив напоследок на кита невидимый за укрывшими лицо лентами взгляд.

– Большое спасибо, Пепелуали.

Тихое и совершенно безэмоциональное – прозвучавшее в тишине – заставило мальчишку залиться таким стыдом, что Лани сам невольно усовестился столь сухо осаживать бедолагу. Однако же против течения никто из них идти не волен, и сунувшись в реку вброд, не ропщи после, что промок весь скарб.

– Прошу прощения за... – Лани всегда подбирал слова с китовьей неспешностью, будто старательно пробуя каждое из них на вкус. Однако же в этом случае так и не найдя искомого, с бесшумным вздохом замолчал и фразы не продолжил. Только перевёл взгляд за окно, где на изливающемся синевой небе проступали первые и самые яркие крохотные ночные светила. Каху и Пале уже пора быть у костра вслед за шаманкой. Пепе наверняка тоже не откажется принять участие в племенных торжествах. – Мы можем поговорить снаружи. Или в вашем гостевом приюте. Как вам будет удобнее.

Обменявшись взглядами с каждым из братьев, в которых передал всё необходимое и без лишних слов, оставив Пепе терзаться жгучей краснотой щёк, Лани неторопливо прошествовал – почти проплыл в своих неизменно мягких, по-китовьи гибких движениях – мимо гостя, аккуратно приподнял отгораживающую хале-теле от остального острова занавесь, ненавязчиво и спокойно завершая аудиенцию, и чуть повёл головой в сторону побережья, втайне избегая пронзительных серых глаз.

– Расскажете, если сочтёте возможным и допустимым, что думаете на сей счёт и... чем же уважаемого господина Архонта привлёк столь невыдающийся, – нечаянная пауза, за которой набегающими на берег волнами растворяется в незримом песке «остров?», «человек?», – планшет.

________________________
*  «Если вы не возражаете, говорить буду я».
** «Спасибо».

[Арх]

𓃰  𓆑  𓃰  𓆓  𓃰  𓆙  𓆒

Выказанный ему пиетет, Архонт принял как данность своему квази-божественному естеству, ведь мало кто из смертных при появлении представителя их рода дерзнул бы проявить неуважение. Быть может, одни лишь хуманы? В то время как дархаты, этнархи и эоны, по природе своей имевшие, пусть и уступающую демиургам, но все же тесную связь с этим миром, по обыкновению, если не почитают их, то по крайней мере относятся к ним с уважением, то наполнившие его хуманы и иномирцы зачастую трепета перед первородными не испытывали.

А оттого, явно отдавая себе отчет в том, на какой планете он сейчас находится, «Власть» заострил свое внимание лишь на ответной ему улыбке, явственно понимая, что левиафан уловил его безмолвный посыл. Однако стоило Арху лишь раскрыть рот в попытке обозначить причину своего визита, как юный переводчик, увлеченный его присутствием на острове с самого начала, вдруг разразился сумбурной тирадой, вывалив как на духу демиургу все невзгоды, предательским туманом накрывшие обитателей этого уединенного острова.

Что же до молодого Пепе, то он представлялся Архонту маленьким вьючным осликом местной социальной мельницы. И пусть работа пока что не скрючила его, а огонь страсти в глазах окончательно не угас, как у сидевшей неподалеку кахуна-о-ка-маке (если чувства вообще обуревали её когда-нибудь), суетливость в его рассказе, сбивчивая речь, то и дело норовившая оборваться приступом кашля, виделась демиургу прогнозами неутешительными.

Видать, слишком уж радел этот славный малый за судьбу племени аборигенов, что совершенно не замечал, как то и дело расплескивает чан едва заметной на горизонте нирваны. Хотя казалось бы, мирские заботы совершенно не тяготили местных жителей, ведь они столь же далеки от цивилизации, сколь и Аркхейм от иных миров.

Впрочем, возможности вернуться к светской беседе о планшете, Арх не узрел, привечая широкой улыбкой и ласковым взглядом обмахивания ветвью магнолии, пусть и таилось за этой улыбкой на деле неудовольствие, грозившееся вот-вот перерасти в раздражение, которое он тем не менее не спешил демонстрировать, потакая незамысловатому ритуалу. Запах эфирных масел ударил ему в нос. Архонт невольно поморщился, мазнув кротким взором сначала старейшину Пале, а потом и самого Лани.

— Все в порядке. Я считаю, что молодой человек искренне тревожится за судьбу острова. Я признателен за твой рассказ, юноша, — демиург кивнул зардевшемуся Пепелуали, загадочно подмигнув ему.

Архонт проследовал к выходу за остальными, но остановился на миг прямо перед Кохолой, развернувшись в пол-оборота и напутствовав Пепе на прощание:

— Не стоит так волноваться, ты можешь оставить это на меня и на Лани, — всё с той же расслабленной улыбкой демиург нагло хлопнул Кохолу по плечу, словно они были закадычными друзьями, и вышел наружу. Проследовав за несколько опешившим от его нежданной фамильярности китом, демиург, в то время как они всё дальше и дальше отдалялись от костров, горевших огнями Эльма под сенью рассыпанных на ночном небе звёзд, то и дело искоса посматривал на своего молчаливого спутника, по всей видимости нарочито избегавшего его любопытствующего взора.

— То, что я считал прерогативой избранных, одарённых с рождения: возможность сотворять из пустоты, ты взял и раздал всякому желающему, — планшет всё ещё покоился в его руке. В то время как взгляд Архонта переменился, пасмурная хмурость накрыла его лицо. — Вот я и хотел познакомиться с тем, кто дерзнул так распоряжаться своим талантом к магии.

Демиург лукавил, пусть этого и не прослеживалось в его внешнем виде. Он с интересом испытывал левиафана, хотел воочию убедиться, как же поведёт себя кит, коль не посчастливится ему встретиться с разъярённым богом. Однако поддерживать своё притворство долго он не стал, удовлетворившись полученной реакцией: лик его смягчился, уголки губ вновь дрогнули в улыбке, в то время как планшет, стоило киту отвлечься на мгновение, исчез где-то в глубинах его Аргоса.

— На самом деле, Лани, если бы прочие мыслили столь же наивно и бесхитростно, то нам, демиургам, вероятно жилось бы легче. И нужды в моей помощи вашему племени не требовалось бы, но мир такой, какой есть, — вздохнув, Арх остановился, скользнув грустным взглядом вдоль побережья: лишь тишина властвовала над океаном мыслящим, интересно, сколько ж по Кельвину в глубине этой жизни?

— Знаешь, человеку не нужен космос, его вовсе не прельщают холодные звёзды. Ему не нужно многого, но есть то, что важно, как воздух; человек живёт надеждой. Итак. Что думаешь, зря ли я пообещал Пепе, что всё наладится? Вдруг мы не справимся, и все эти слова так и останутся брошенными во времени на острове Херц в хижине старейшины?

Демиург так и стоял, задумчиво созерцая накатывавшие на песчаный берег жалобным стоном умиравшей зимы волны, не оборачиваясь к своему собеседнику.

— Я помогу тебе спасти свой народ. Признаюсь, мне любопытно увидеть, что ждет в конце нашего пути, — вдруг повернувшись к Лани, Арх опустил свой взор, встречая синеву устремлённых на него глаз. — Предоставлю тебе решать, откуда мы начнём наше путешествие. Однако у меня есть два условия.

Первое — это ты всегда будешь прислушиваться к моим советам, я оставлю тебе право следовать им или нет. Второе — я уважаю традиции твоего племени и потому спрашиваю у тебя разрешения. Я хочу присутствовать на Хахаи Холохона. Не спрашивай меня, откуда я знаю об этом обычае. Вероятно, тебе следует обсудить это со старейшиной, но таковы мои условия. Тебе решать, Лани Кохола, но поспеши. Я буду на острове ещё пару дней.