[Трис]

Климбах / густой лес в окрестностях Рутения / осень 5025

Бздашек Триста двадцать второй

Эпизод является игрой в настоящем времени и закрыт для вступления любых других персонажей. Если в данном эпизоде будут боевые элементы, я предпочту стандартную систему боя.

[Бздашек]

Осень расправляла свои щупальца, мокро трогала по щекам и зябко забиралась под одежду. На Бздашеке была рубашка и куртка из выделанной кожи, со всякими ремешками и клёпками, очень красивая, подростку страшно нравилась (а его родителям нравилось, что одевать сына можно только сверху и не приходится тратиться на штаны и обувь). Он спокойно шел по лесу с Чесноком наперевес и тащился от собственной прекрасности и великолепности, хотя видели его только грибы да деревья. Ну иногда птицы еще восхищенно вздыхали и говорили, мол, ну, жених - во всяком случае, в это хотелось верить и верилось. Копыта кентавра приминали первую опавшую листву и отсыревшие веточки, покрытые прозрачным бисером влаги кружочки паутины блестели между деревьями. Пахло древесиной и дождём.

Бздашек не впервые уходил так далеко от дома на охоту, тем более что сейчас это была не подростковая прихоть, а производственная необходимость. Холодало, сырело, и хотя леса по прежнему были полны ягод, грибов и прочих вкусностей, местная живность предпочитала сдвигаться на зиму ближе к югу, чтобы не отморозить хвосты, копыта и прочие выпирающие конечности. Кентавр остановился и глянул вверх, судя по положению продиравшегося сквозь серые тучи солнца, время близилось к полудню, а он не наткнулся ни на один след какого-нибудь более или менее пригодного для охоты животного. Для того чтобы отойти от дома так далеко, Бздашеку пришлось ночевать на улице возле костра, укрывшись от ветра в каком-то овраге, ему и раньше приходилось так делать, но тогда было лето и сухо, а вот промозглые осенние ночи положительных эмоций не вызывали, зато здорово бодрили. Родители уже смирились, что их непарнокопытный сын становится самостоятельным и всё реже бывает дома, зато всё чаще приносит домой крупную добычу с самостоятельных охот. Похоже, эта вылазка должна была несколько подорвать доверие добродушных эльфов.

Однако отчаяние - это не выбор подростка. Ну не принесет он ничего домой, ну и ничего страшного, главное что жив, цел, конь. С такой мыслью Бздашек вдруг почувствовал, как земля уходит из-под ног, его переворачивает и вверх ногами подвешивает за связанные по две ноги в добрых полутора метрах над землей. Действительно, зачем на охоте вообще смотреть под ноги, ты что, пытаешься что ли выследить добычу? Глупости какие-то.

Бздашек попытался высвободить ноги, пошевелив суставами, но веревки держали крепко, узлы в силках были завязаны мастерски, и ловушка шутя выдерживала его вес - браконьер явно перестраховался, или же намеревался поймать как минимум носорога. Бздашек согнулся в талии, попытался достать до ног - но это было невозможно.. Можно было бы попытаться отстрелить веревку луком, но во-первых, стрелять из положения вверх ногами тот еще квест, а во-вторых, когда кентавра перевернуло, висящий за спиной открытый колчан оказался тоже перевернут и все стрелы высыпались на землю. Кряхтя, Бздашек усилием мышц пресса поднял человеческую половину, уцепился руками за ремни вокруг лошадиной груди - висеть совсем вниз головой было опасно, глядишь, вся кровь из нижней половины кентавра перетечет в голову и череп от такого счастья лопнет - и обвел взглядом окружающие деревья.

Нужно отыскать, куда крепится веревка, и попытаться уломать какую-нибудь мышь перегрызть ее. Других вариантов подростку в голову не приходило.

[Трис]

Лес, ломоть территории которого отхватила лаборатория Сафона Сергича, был в меру живописен, расслабляюще приятен глазу и умиротворительно однообразен. Деревья равномерно покачивали ветвями, постепенно меняя изумрудные летние сарафаны на красновато-жёлтые осенние куртки. Жуки копошились, занимая травинки и листья, чтобы урвать угасающее тепло осеннего солнца, где-то шуршала бледно-рыжая белка, выискивая потерянные запасы орехов или роя яму для нового запаса, чтобы потом потерять и его.
Ни на что из этого, конечно же, не мог обратить внимание триста двадцать второй, который в ужасе, захлёбываясь собственными сдавленными вздохами, нёсся вперёд, не разбирая дороги. Начав бежать после взрыва в лаборатории, он так ни разу и не остановился, пёс бессмысленно петлял между деревьями, оставлял клоки черно-белой шерсти на колючках ежевики, цеплялся лапами за выступающие корни, катился кубарем пару метров, вскакивал и бежал дальше.
Окончательно выдохся триста двадцать второй минут через сорок, его горло саднило от частого поверхностного дыхания, где-то под рёбрами внутренности сводило спазмом, и болела, кажется, каждая мышца, даже те, о существовании которых пёс раньше и не догадывался. В итоге триста двадцать второй просто рухнул в траву около одного из коричневых стволов высокого дерева и то ли заснул, то ли просто потерял сознание от перегрузки.
Очнувшись, пёс не сразу смог понять, где он находится, что происходит и почему это происходит. Чувствительный собачий нос щекотали запахи, тусклые тени которых он улавливал в лаборатории, принюхиваясь к Сафону, когда тот после временного отсутствия заходил к своим подопечным. Глаза резали непривычные цвета, кожу холодил ветер и невесомо колола трава.
Триста двадцать второй явственно чувствовал подступающую панику, его начал бить озноб, картинка вокруг не совпадала ни с чем из того, что псу приходилось видеть раньше. Он ничего не понимал, страх беспощадно кусал пса прямо в солнечное сплетение, триста двадцать второй вдруг отчаянно захотел обратно в свою клетку к привычному голосу Сафона и завыванию «братьев».
Аккуратно и боязливо попятившись, пёс зарылся поглубже в высокую траву и замер. Трудно точно сказать, сколько времени он так просидел, триста двадцать второй то проваливался в беспокойный сон, то рывком возвращался в реальность. Пёс даже немного осмелел и улёгся поудобнее, но в какой-то момент понял, что очень сильно хочет пить. Надо было вылезать из своей травяной норы и искать воду, иначе всё могло закончиться прямо тут – печально и летально.
Триста двадцать второй повёл носом и чихнул, заставив самого себя вздрогнуть и сжаться. Собрав волю в лапу, пёс встал и сделал несколько неуверенных шагов. Кажется, после взрыва в лаборатории успело пройти несколько дней, потому что триста двадцать второго сразу же придавило слабостью, пёс понял, что чувствует не только жажду, но и голод. Ещё раз принюхавшись, что, честно говоря, не принесло никакой пользы, триста двадцать второй побрёл вперёд, надеясь неизвестно на что. Но не умирать же в кусту под деревом как псина. Хотя погодите-ка...
Всё вокруг было зелено, жёлто, ярко, небезопасно, запахи кружили голову, триста двадцать второй, испугавшись, отшатнулся от вылезшего из-под листа большого чёрно-рыжего жука, потом еле спасся от ветки, а потом не на жизнь, а на смерть подрался с полынью. Выплюнув горькие остатки поверженного врага, пёс хотел было продолжить путь, но громкий треск заставил его по-собачьи взвизгнуть и прижаться к земле.
Что-то случилось, триста двадцать второй навострил большие треугольные уши, кто-то живой копошился за деревьями. И он явно был несколько больше жука. Сафон? Пёс, припав на лапах, прокрался к источнику непонятных звуков и осторожно выглянул из-за кустов. Там происходило нечто странное, впрочем, к странностям за последнее время триста двадцать второй уже привык. Точнее смирился с их неизбежностью. На дереве вниз головой висел...кто-то? Его верхняя часть чем-то напоминала Сафона, по поводу нижней пёс ничего не мог прокомментировать, он ни разу  в жизни не видел лошадей. Однако триста двадцать второй точно понял, что существо застряло и пытается выбраться. Значит, оно не опасно? А если помочь ему спастись, то станет опасно? Непонятно. Впрочем, ничего другого, хоть сколько-нибудь похожего на Сафона, триста двадцать второй тут нигде не видел, а именно Сергич обычно кормил и поил пса.
Подумав ещё с минуту, триста двадцать второй показался из-за кустов и тихо гавкнул, привлекая внимание существа единственным известным ему и зарекомендовавшим себя действенным способом и остановился на безопасном расстоянии, надеясь быстро оценить возможную враждебность.

[Бздашек]

Тело сводила судорога от неудобного положения, но Бздашек всё таки попытался осмотреться, насколько это было возможно в его ситуации, и выводы сделал неутешительные. Веревка ловушки была переброшена через толстую ветвь дерева, а после уходила в сторону и умело пряталась из поля его зрения куда-то в кусты. Вероятно, там где-то в кустах был скрыт механизм, работающий от датчика движения, или - этот вариант был хуже и кентавру очень не хотелось его даже предполагать - ловушка была зачарованной и так просто, без браконьера, наложившего заклятие, из нее не выбраться. Но для этого нужно было посмотреть, что там, на том конце веревки, что по известным причинам было невозможно. По-птичьи поворочав головой, Бздашек посмотрел вниз (вверх) на россыпь прекрасных самодельных стрел, неровно валяющихся над головой. Если достать стрелу, может быть, наконечником получится перерезать или хотя бы ослабить веревку?

- Ы-ыть, - кряхтя, Бздашек вытянулся, пытаясь руками достать до земли, но даже полностью выпрямив ноги и тело, растянув свое туловище в струну до неприятной дрожи в мышцах, ему не хватало еще как минимум метра, чтобы достать до вожделенных боеприпасов.  Немножко побарахтавшись, подросток расслабленно повис вниз головой, волосы свисали слабыми пружинками, как хрустальная люстра, а лицо стало красным от напряжения.

Лошадиная половина начинала неметь, веревки, стягивающие ноги, неприятно врезались в бабки. Бздашек задумчиво пощелкал пальцами, он мог бы вызвать искры или огонек, но он всё равно никак не смог бы достать до веревки, чтобы попытаться ее поджечь. С таким же успехом он мог бы попытаться веревку перегрызть. Паника медленно начала наступать на горло, подросток всерьез подумал о том, что пора начинать орать во всё горло и плевать, что это может привлечь поставившего ловушку или диких животных, которые с удовольствием пообедают конятиной, когда вдруг в кустах мелькнуло что-то белое, а потом это что-то показалось на свет и гавкнуло.

Изумленный Бздашек уставился во все глаза на незнакомца, на какое-то мгновение даже забыв, что у него все отекает и болит, и что в ближайшие минуты он рискует отбросить копыта от кровоизлияния в мозг, так что вероятность, что это существо ему почудилось, была ненулевая. Незнакомец выглядел как человек, только был голышом и покрыт черно-белой шерстью. Треугольные белые уши, напуганные глаза, более или менее человеческое лицо, тощий, как смерть, лает. Генно-модифицированная собака? Обреченный на проклятье хуман? Что-то среднее (как Бздашек)? Он гавкнул, значит всё-таки скорее всего магическая собака, выглядит необычно, но и Бздашек, представьте себе, не эталон. Другого выбора, кроме как попытаться пообщаться с этим существом у кентавра не было, поэтому он потянулся к зверю магически, чтобы пообщаться с ним на его языке.

- Мне очень, очень-очень, нужна твоя помощь, - без всяких предисловий взмолился подросток, поддерживая зрительный контакт с незнакомцем. Непонятно было, понимает ли зверь человеческую речь, на всякий случай Бздашек дублировал свою просьбу о помощи на языке животных. - Только не уходи, пожалуйста, ладно? - кентавр почти перестал дышать, пытаясь говорить как можно менее резко, чтобы не спугнуть существо. - Ты голоден? У меня есть хлеб.

Отчаянное положение требует отчаянных решений, Бздашек зашевелился и потянулся к сумке, закрепленной на поясе, и вынул из нее полбуханки зернового хлеба, который мама испекла ему в дорогу, разломал хлеб напополам и протянул в сторону существа. - Бери, не бойся, я отдам тебе остальное, если ты поможешь мне, - надеюсь, он ест хлеб.

Незнакомец мог оказаться агрессивным, от этого было немножко страшно, но оставаться висеть вверх ногами в неосведомленности о собственном будущем было еще страшнее.

[Трис]

Мыслительный процесс животного довольно сильно отличается от мыслительного процесса человека, это как-то связанно с высшей нервной деятельностью, корой больших полушарий мозга и прочими малоосознаваемыми вещами, которые издревле перекапывали всякие философы, психологи и другие хуманы, не обзаведшиеся конкретной профессией.
Триста двадцать второй думал скорее как человек. Довольно бестолковый человек с мизерным словарным запасом. Пёс знал только те слова, которые часто повторял Сафон и значение которых у триста двадцать второго получилось расшифровать и запомнить. Остальные неизведанные предметы и явления пёс при внутренних диалогах с самим собой обозначал не иначе как «это». Или «то», в зависимости от удалённости вещи от обзывающего её тела.
Когда кентавр подал голос, триста двадцать второй невольно прижал к голове уши и тихо зарычал, незнакомец звучал совсем не так, как Сафон, это несколько озадачило пса. Кентавр смотрел на триста двадцать второго, обращался лично к нему, как будто принял пса за равного? Такого же? Почему? Триста двадцать второй никогда не причислял себя к хуманам, не размышлял о своём возможном сходстве с Сафоном, у пса не было для этого ни причины, ни времени, он больше был озабочен тем, чтобы его не разорвали на небольшие чёрно-белые клочки или не забрали из клетки навсегда, чтобы потом никогда не вернуть обратно.
Сейчас же триста двадцать второй вдруг неожиданно как для себя, так, наверно, и для надевшегося на помощь кентавра попался в мучительные сети самоопределения. Пёс не был подкован в принятии быстрых осмысленных решений, он хорошо умел поесть, когда дают, и поспать, когда для этого представляется счастливая возможность. Но помочь кому-то? Как это сделать? Стоит ли это делать? От непривычного обилия мыслей у триста двадцать второго начала болеть голова. Он тихо заскулил и поднялся на задние лапы, совершенно позабыв обо всяких опасностях, ужасных жуках и вредоносной полыни. Сконцентрированное мышление перебило все животные инстинкты.
Внутренне колеблясь, триста двадцать второй огляделся, напрочь проигнорировав еду. Какая тут пирамида маслоу, если ты начал подозревать, что внутри тебя живёт вполне себе разумное существо? Возможно, даже личность. Лихо, правда? На самом деле, триста двадцать второй не был глуп, просто терминально необразован. Однако задатки он имел перспективные.
- Хорррррошо, - прорычал пёс, растягивая звуки, словно пробуя слово на вкус. В лаборатории он пытался пару раз заговорить с «братьями», но это не возымело никакого значительного эффекта.
На земле под головой кентавра были разбросаны странные, но явно острые предметы, а верёвка, зацепившая охотника, выглядела вполне себе перерезаемой. Триста двадцать второй каким-то образом сумел сложить два и два и, приложив некоторые усилия, посжимав и поразжимав пальцы, проверив и перепроверив различные таблицы, диаграммы и графики, получил четыре.
Пёс осторожно подхватил одну из стрел, хотя, конечно, он и не догадывался, что это именно стрела и для чего она предназначена, проследил взглядом за верёвкой и подошёл к ветвям куста, из глубины которого торчала предательская ловушка. Немного подумав, пёс принялся перепиливать верёвку в том месте, где к ней ему было легче всего подобраться. Коварная захватчица кентавров поддалась далеко не сразу, она боролась за свою добычу яростно и, всё же порвавшись, хорошенько хлестанула пса по носу. Кентавр грохнулся на землю, и триста двадцать второй повернулся к нему. Шерсть на спине пса топорщилась, выдавая страх, но триста двадцать второй смотрел на незнакомца довольно спокойно.
Запоздало поглядев на свою лапу, триста двадцать второй протянул кентавру стрелу, которую всё ещё сжимал.
- Дерррржи.

[Бздашек]

Когда незнакомец ответил осмысленным словом, растягивая в рыке буквы, скорее по-собачьи, но не как попугай, который просто подражает человеческой речи и не может хоть сколько-нибудь наделить выученные звуки смыслом, а всё-таки осмысленно, Бздашек едва не закричал от восторга и облегчения. Он сдержался, чтобы не перепугать случайного спасителя, но широкую улыбку сдержать не смог, а счастливое сияние в медовых глазах было видно, кажется из космоса. С обычными животными можно было договориться, приманить на еду, пообещать безопасность их семьям, показать, в каком амбаре есть дырка, погладить за ушком в конце-концов. Но встретить в глухом лесу разумное существо, которое не пытается тебя убить и продать на органы да еще и на просьбу помощи отвечает осмысленным согласием, а значит идет на контакт - это настоящий подарок судьбы.

Делать такие выводы, конечно, было рано, одного услышанного слова - случайный набор звуков, который мог получиться неосознанно и мог запросто послышаться сквозь шумевшую в ушах кровь - было мало, чтобы делать поспешные выводы, но Бздашек был не из тех проницательных ультра-существ, которые долго анализируют, ему хотелось верить, что его сейчас спасут - и он верил. Ему не хотелось верить, что браконьер - или кто там поставил эту ловушку? - сейчас придет и получит уже два трофея в свою коллекцию. Он и не верил. Черно-белый незнакомец некоторое время подумал, рассматривая веревку, потом приблизился - пахну́ло мокрой псиной - поднял стрелу и пошелестел в кусты. Затаив дыхание, Бздашек весь напрягся, прислушиваясь к многообещающему шуршанию наконечника об веревку и пытаясь сгруппироваться на грядущее падение, насколько это было возможно, когда ты человек только сверху, а снизу - лошадь, которая не очень по части группирования.

Веревка хрустнула, Бздашека тряхнуло, и через мгновение он уже грохнулся на землю всеми своими четырьмя центнерами, подняв пыль и опавшую листву, немного ушибившись своим верхним человеческим плечом и довольно сильно крупом, но целый, и все еще сжимающий в руках хлеб. Еще секунду он повозился на земле, расслабляя веревки на ногах и стягивая их, а потом поспешно принял вертикальное положение, твердо встал на четыре ноги и потянулся, растягивая затекшие мышцы и немножко шатаясь от головокружения.

Незнакомец протянул ему стрелу, а Бздашек протянул ему хлеб в ответ. - Спасибо! Спасибо-спасибо-спасибо! - кентавр пританцовывал, разминая мускулы и от радости. - Возьми, я обещал, - он забрал из лапоруки спасителя свою стрелу. - Или ты не ешь хлеб? Меня Бздашек зовут, ты меня спас, я тебе очень благодарен за это и должен как-то расплатиться, могу накормить, - почему-то кентавр решил давить исключительно на примитивные потребности и воображаемое чувство голода своего спасителя. Это было самое простое и самое эффективное, хороший ужин в хорошей компании отлично способствует дальнейшему развитию общения.

Кентавр посмотрел на стрелу в руке и на россыпь стрел, на которые он только что упал. Бо́льшая часть стрел были безнадежно сломаны, придется заняться пополнением боеприпасов, но заохотить что-нибудь некрупное хватит точно. - Если ты ешь мясо, то мне нужно продолжить охотиться. Пойдешь со мной на охоту?

[Трис]

Триста двадцать второй с некоторым страхом наблюдал за тем, как спасённое существо поднимается на ноги, теперь получалось, что пёс всё ещё смотрел на кентавра снизу вверх, только угол взгляда немного опустился. Однако человеческое лицо незнакомца улыбалось, и триста двадцать второй тоже обнажил зубы, на автомате копируя выражение. У пса не получалось сообразить, как себя вести и что делать, он машинально взял в лапы предложенный хлеб и опустил на него потерянный взгляд. Триста двадцать второй не знал, что такое «хлеб», но по контексту несложно было догадаться, что что-то съедобное. Кентавр смотрел на пса выжидающе, а триста двадцать второй прошаренным в борьбе за выживание в обители Сафона нутром чувствовал, что следует попробовать угощение. Что пёс и не преминул сделать. Лакомство оказалось довольно безвкусным и очень рассыпчатым, но немного усмирило бунтовавший от голода желудок.
Незнакомец представился Бздашеком, чем вогнал триста двадцать второго в ещё больший ступор. Пёс знал, что такое имя, имя, например, было у Сафона, оно выделяло учёного на фоне безличных плодов генетических экспериментов. Но вот у пса-то имени никогда не было, как не было и причины задумываться о его существовании. Триста двадцать второй пришёл в смятение, снова попадая в водоворот самоопределения. Вопросы, ответы на которые обычно находят в раннем детстве, захлестнули пса.
Кто я? Есть ли у меня имя?
Триста двадцать второй обвёл окружающие их с кентавром деревья непонимающим взглядом, словно увидел всё вокруг в первый раз.
Почему у меня нет имени?
Пёс встряхнулся, пытаясь как-то справиться с нахлынувшими на него эмоциями, и обвивающий тощую шею ошейник дёрнулся вместе с хозяином, словно ненавязчиво напоминая о своём существовании. Триста двадцать второй скосил глаза на чёрную полоску кожи. Он носил ошейник сколько себя помнил, все «братья» имели такие украшения, разнились только цифры. Пёс неплохо умел считать, он часами, днями и даже месяцами наблюдал за Сафоном, который любил записывать свои вычисления на огромной доске, которая размещалась прямо в лаборатории. И пёс знал своё число. И если Сергича отличало имя, то триста двадцать второго от «братьев» отличало именно это число. И сейчас, в эту самую секунду, взбудораженный невинными словами Бздашека, пёс вдруг почувствовал в себе индивидуальность.
- Триста двадцать два! –  гордо сказал пёс, - меня зовут триста двадцать два.
Триста двадцать второму почему-то начало хотеться говорить с Бзадшеком, пёс чувствовал в этом диалоге отдачу, он был не сторонним наблюдателем, не бездумным зверем, мнение которого никогда не примут в расчёт, он был объектом, к которому обращались и от которого ждали осмысленного ответа. И триста двадцать второй с удивлением обнаружил, что это очень приятно.
- Я люблю мясо, - радостно рассказал о себе пёс. Он, кажется, совершенно забыл, что ещё минуту назад боялся всего вокруг и Бздашека в первую очередь.
- Я всегда ел мясо, но не ел хлеб, хлеб тоже хороший, спасибо, Бздашек. А ты любишь хлеб? – триста двадцать второй теперь был готов говорить о чём угодно, пригубив вкус общения, пёс хотел ещё и ещё.
- После братьев мне не всегда оставалось мясо, но я ел его часто. А ты живёшь тут? Я не знаю, что такое охота, ты мог бы мне объяснить? А тут всегда всё зелёное? Мне понравилось тут. Тут всё пахнет иначе.
Помимо разговора, триста двадцать второму ещё понравилось улыбаться, и он скалил острые клыки, радостно разглядывая кентавра.

[Бздашек]

У Бздашека никогда не было друзей. Это такие люди, которые иногда приходят с ночевкой и чипсами. С ними еще можно погонять в мяч после уроков, прежде чем разбрестись по домам. Этим людям можно похвастаться размером рогов оленя, которого тебе удалось пристрелить на прошлой неделе. Эти люди могут посплетничать с тобой о новой соседке, у которой уже выросла грудь. С этими людьми можно втихаря от родителей курить за гаражами, а потом жевать еловую веточку, чтобы перебить запах табачного дыма. Вот таких людей у Бздашека в окружении никогда не было. Потому что и окружения как такового никогда не было, до ближайших ровесников нужно было двое суток рысить по лесу.

У Бздашека были знакомые животные. Птицы изредка наводили его на куницу, которая повадилась разорять их гнезда. Олени были не очень интересными собеседниками, но оленята были просто прелесть. Их можно было покормить заячьей капустой и поиграть в прятки на опушке. Однажды Бздашек даже общался со старой рысью, у которой уже повыпадали почти все зубы, он подкармливал ее мясом, она рассказывала ему о своих лучших временах. Но у животных был маленький словарный запас и примитивные, обусловленные инстинктами, интересы. Да и кентавр, хоть и очень старался, не всегда мог понять, чего от него хочет тот или иной зверь. А вот сознательных, разумных, человекообразных друзей у Бздашека не было.

Были случайные попутчики. Кто-то забредал в лес, кого-то спасал Бздашек, кто-то спасал его. Это были всегда яркие события, наполненные эмоциями, из маленьких кусочков воспоминаний о разных случайных людях - и нелюдях - и строилась личность подростка. Бздашек взрослел, но калейдоскоп лиц в картотеке его памяти был скуден, а потому зачитан, засмотрен до дыр. Каждого старого и нового знакомого Бздашек встречал с распростертыми объятиями и плохо скрываемой радостью, а потом берег полученные впечатления и воспоминания бережно и нежно, как хрустальный кубок в первенстве школ по футболу. Рассматривал и улыбался, ставил на витрину, вертел в руках, протирал несуществующую пыль, раз за разом возвращаясь воспоминаниями к тому счастливому дню. Поэтому и нового собачьего друга кентавр поприветствовал с излишней, концентрированной радостью обреченного на вечное одинокое лесное блуждание (же)ребенка.

Человекопёс представился, даже дважды, и Бздашек для приличия сказал: - Приятно познакомиться, Триста двадцать два! - а сам немножко в голове поворочал необычное имя существа. Это цифры, точнее, число. Считать до трехсот двадцати двух Бздашек умел, и это было очень много. Это почти столько зайцев он был поймал, если бы каждый день в году ловил по одному зайцу. Это столько бы он выиграл, если бы поставил против своей команды 100 условных денежных единиц с коэффициентом 3,22 и специально бы проиграл, чтобы забрать деньги. Это примерно столько комаров одновременно кусают в недосягаемые нежные места на теле, когда ты спокойно сидишь себе вечером возле костра и ждешь, пока приготовится аппетитное шкворчащее над огнем мясо. Это очень, очень большое число.

Почему именно Триста двадцать два? Это порядковый номер? Или цена? Или может быть количество, кентавров, которых он убил и съел? Бррр. Нет, это, наверное, количество кентавров, которых он спас. Но в таком случае должно, наверное, стать триста двадцать три. Или еще две минуты назад было триста двадцать один, и это время, которое новый знакомый потратил на размышления, он складывал в голове цифры? Триста двадцать один плюс один - сложный пример, Бздашек бы его не решил. Видимо, при необходимости решить сложные примеры придется обращаться к Триста двадцать дву... двю... двому... два - лучше не склонять.

- Когда нет мяса, хлеб тоже сойдет, - Триста двадцать два улыбался, обнажая клыки, но не по-злому, как волки, а по-доброму, почти как человек. В этом странном существе по ощущениям были все 322% человечности, по сравнению с собакой, на которую он мог бы быть похож, если бы назвался не Триста двадцать два, а Версута. И он улыбался, возможно, не вполне пока что привычно, но улыбался, и Бздашек зеркалил его улыбку в ответ, тоже демонстрируя зубы. - А если хлебушек, да наверх положить хорошо прожаренный кусочек мяса, чуть-чуть присоленный, так чтобы хлеб пропитался соком, который вытекает из мяса, - вот это праздник живота! -мечтательно протянул кентавр и почувствовал, как рот наполнился слюной, а верхний желудок обиженно зашевелился в животе, издав звук очень печально умирающего кита. Возможно, кит, живущий в желудке Бздашека, сейчас захлебнулся желудочным соком. - Ты должен попробовать, если никогда не пробовал.

Бздашек наклонился к земле, собирая уцелевшие стрелы в букетик, а сломанные сразу складывал в сумку - он сможет использовать наконечники и оперение повторно, было бы жалко потерять столько ценного материала.

- Ну... - кентавр задумался над просьбой Триста двадцать два о том, чтобы объяснить, что такое охота. - Ты - и я тоже - любишь мясо, а мясо, к сожалению, на деревьях не растет, оно обычно растет на животных. Животные не очень рады делиться своим мясом, поэтому приходится их убивать, чтобы мясо добыть, - звучало чудовищно, но Бздашек за шестнадцать с лишним лет охоты обзавелся внушительным горбом из цинизма и хладнокровия. - Но умирать животные тоже не хотят обычно, поэтому чтобы их убить и получить мясо, нужно их сначала выследить и обхитрить, в этом и заключается основной смысл охоты. Это довольно честно, на мой взгляд, потому что в мире достаточно разных тварей, которые не против выследить, обхитрить и убить меня, чтобы откусить потом от меня кусочек мяса. Так что пока я достаточно хитер и быстроног - охота на меня не принесет никому добычи, - кентавр наконец рассортировал стрелы и засунул букетик целых боеприпасов в колчан. По его подсчетам осталось пять годных для охоты стрел, но возможно стоило попросить посчитать Триста двадцать два. - Если мы пойдем сейчас охотиться, то нам сначала нужно найти следы животного, которое можно съесть, я расчитывал убить какого-нибудь лося, но у меня не хватит стрел, так что скорее всего нам придется довольствоваться зайцами или кроликами. Ты знаешь, как выглядят зайцы?

Подросток обвел взглядом осенний пейзаж и усмехнулся. - Сейчас уже не очень зеленое всё, ты бы видел как красиво и зелено в лесу весной! Еще через пару недель вообще зелёного почти не останется всё окончательно станет рыжее и коричневое. А еще через месяц выпадет снег и всё будет белое! - Бздашек не очень любил зиму, но зимой было хорошо видно следы, а еще наступал сезон охоты на пушных зверей, а это в какой-то степени было более интересно, чем охотиться на травоядных. Соболи, лисы, песцы, волки, еноты - это были интересные хитрые звери и охота на них становилась увлекательным противостоянием умов, из которых ум Бздашека далеко не самый острый. - Ты никогда не был в лесу? Ты говоришь, у тебя есть братья, вы живете где-то в пустыне? Или в горах? Как ты оказался в лесу? - Климбах был пропитан магией насквозь, каждое дерево, каждое насекомое, каждая песчинка под ногами - всё несло в себе магию, а иногда телепортировало случайных существ в случайные места - и хорошо еще, что не покусало по дороге. Бздашек предположил, что наверное Триста двадцать два телепортировался откуда-то издалека, по рассказам родителей, на планете были и пустыни и огромные города, которые Бздашек даже приблизительно не мог себе представить.

[Трис]

Живое существо имеет одну отвратительную особенность, оно может приспособиться практически ко всему. Сначала новаторски, а потом как прописную истину говорили, что то, что нас не убивает, делает нас сильнее. Не факт что прямо уж и сильнее. Порой покладистее, иногда спокойнее. Мы привыкаем к тому, что нас окружает, и подстраиваемся под текущие обстоятельства, стараясь как минимум выжить, а как максимум сохранить психику и разум. Ребенок, родители которого выпивают, дерутся и не имеют ни крошки съестного в холодильнике, начинает, вырастая, считать, что так и должно быть, что это нормально, правильно и обычно. Собака, ночующая в холодном подвале, не мечтает о пушистых перинах своих домашних собратьев, потому что если бы мечтала и понимала, как сильно еë жизнь отличается от жизней других представителей еë вида, свихнулась бы. Окружение сильно влияет на личное восприятие мира, часто существо способно мечтать лишь о том, что ему более-менее доступно. Так пропитый алкоголик не станет грезить особняком на рублëвке, его высшая планка - это найти денег на очередную порцию выпивки и поспать в тепле. Мечтая о несбыточном можно потерять сон и аппетит.
Триста двадцать второй никогда не надеялся сбежать из лаборатории, он даже и не знал, что можно куда-то сбежать. Пëс лишь радовался, когда Сафон не делал ему слишком больно и когда удавалось урвать кусочек мяса посвежее. Сейчас же что-то изменилось, и случилось это довольно резко. Триста двадцать второму нравился лес, ему нравился Бздашек и более всего пса приводил в восторг их разговор. Ему вдруг ужасно захотелось пойти с кентавром на охоту, попробовать мясо с этим непонятным хлебом. Пёс никогда не видел это необычное место, которое Бздашек назвал "лес". Лес предстал для пса переливами всех оттенков зелëного, колыханиями, шумами, щекочушим кожу свежим терпко пахнущим травой и листьями воздухом. Какое ëмкое слово и какое обилие всего нового, интересного, странного, страшного. От этого перехватывало дыхание и замирало сердце.
- Я не видел зайца, - честно признался триста двадцать второй, - я бы хотел увидеть, как всё будет белое. Это странно, там, где я живу, всё вокруг всегда одного цвета. Серого? Кажется, серого, - пёс на секунду задумался, потому что осознал, что никогда особо не приглядывался к окружающим его цветам.
- Мои братья, они..... – триста двадцать второй запнулся на полуслове, его зрачки резко расширились от страха. Он вспомнил про взрыв, от нахлынувших эмоций и впечатлений пёс совершенно забыл причину, по которой в принципе оказался тут. Лаборатория! Там что-то случилось! Что-то взорвалось? Кто-то мог пострадать? Триста двадцать второй резко метнулся куда-то вбок, желая сию же секунду вернуться обратно в лабораторию, узнать, что же там произошло, но так же быстро остановился и вернулся обратно, сообразив, что не знает, как в этом «лесу» ориентироваться. Пёс не знал дороги и вряд ли бы смог её отыскать.
- Ты же знаешь эти места? Где-то тут в лесу есть лаборрраторррия, - от паники триста двадцать второй опять начал тянуть рычащие звуки, - я живу там, там что-то взоррррвалось, Сафон мог постррррадать.
Пёс понимал, что надо как-то объяснить Бздашеку, кто такой Сафон, побольше рассказать о случившемся, может, кентавр что-то знает или что-то слышал. Может, он согласится помочь. Пёс даже представить не мог, что будет, если с Сафоном что-то случилось. Надо вернуться, сейчас же, немедленно! Сергич был для триста двадцать второго единственным разумным существом, рядом с которым пёс взрослел, Сафон кормил пса, говорил, триста двадцать второй учился, наблюдая за исследователем.
Ужасный страх сковал триста двадцать второго, он вдруг осознал, что потерял всё, что у него было, всё, к чему он привык. Пёс не любил свою грязную клетку, он с трудом терпел орущих «братьев», он был постоянно голоден, замерзал, дрался, истекал кровью. Но Сафон был разумным, таким же, как и триста двадцать второй, учёный смотрел разумно, нет, не как Бздашек, не как на равного, но почти также. Учёный был частью мира пса с самого рождения, возможно, Сергич был даже частью души триста двадцать второго. Пёс отчаянно страшился потерять Сафона, с ним он бы потерял себя – забитый полуразумный генетический эксперимент, проводящий месяцы и годы своей жизни на полу холодной железной клетки.

[Бздашек]

- Зайцы маленькие, - Бздашек показал руками примерный размер, - пушистые и ушастые, - приставил два пальца сзади к голове на манер заячьих ушек, - и очень вкусные, если хорошо приготовить, - облизнулся. - Но из-за того, что они маленькие, их сложно найти. Следов они почти не оставляют, одна надежда - спугнуть где-нибудь в кустах лежащего зайца, чтобы его потом пристрелить, - Бздашеку нравилось охотиться и нравилось рассказывать об охоте. В его жизни было непростительно мало живых существ, которые бы с интересом слушали его рассказы об охоте, а их было у него в избытке. Когда шестнадцать лет живешь в лесу, охотишься почти ежедневно, не ходишь в школу, не посещаешь кинотеатр, не гуляешь за ручку с ровесницей - других историй по итогу и не накапливается никак. Это либо истории, как они с отцом загоняли зубра, или истории, как Бздашек разгадывал головоломку лисьих следов на снегу - и разгадал! Или истории, как он наступил на хвост притаившемуся в траве фазану и даже не пришлось стрелять, чтобы заполучить его блестящие перья. - Если не найдем зайца, кстати, можно попробовать застрелить утку или лесного голубя, придется повозиться с перьями, но они тоже вкусные.

Триста двадцать два начал рассказывать про место, где живет он. Там всё серое, сказал триста двадцать два. И не меняется со сменой сезона. Бздашек почесал голову, стимулируя воображение, пытаясь представить себе это место, но кроме какой-то пещеры в горах в фантазии подростка ничего не всплывало. У самого Бздашека была довольно маленькая насмотренность на места: лес, лес и еще, пожалуй, немножко леса. Изредка поселение. Довольно часто - река в лесу или всякие мелкие ручьи, некоторые можно было переступить, другие приходилось переходить по колено в ледяной воде. Всё серое может быть от пепла, может быть это вулкан? От этих размышлений кентавра отвлекла резкая смена настроения у Триста двадцать два. Пёс прижал уши к голове и заворочался на месте, пригнулся к земле, как потерявшая след охотничья собака, заметался вокруг.

Лаборатория. Бздашек помрачнел и сжал зубы. Ему приходилось натыкаться на заброшенные лаборатории, обычно это были полуразрушенные квадратные здания со следами пожара и уже проросшими сквозь сгнившую крышу деревьями, а внутри всё серое. Серые стены со следами облупившейся от времени и погоды краски, поросшие мхом и плесенью. Серые полы, уложенные побитой плиткой. Иногда встречались почти нетронутые подвалы со сгнившими реагентами и сломанными артефактами, битое стекло валялось под покосившимися от сырости полками, а копыта чавкали по непонятного происхождения жиже под ногами. Бздашеку не нравились лаборатории, он заглядывал в них иногда из любопытства, но после старался обходить стороной. Остатки погибшей в этих местах цивилизации навевали смутное ощущение тревоги, вот вроде как жили тут люди, работали, что-то изобретали, варили алкоголь или зелья - а потом что-то плохое происходило, что заставляло их бросить ценную недвижимость в том виде, в котором есть, и куда-то исчезнуть.

- Я... Я редко уходил так далеко на охоту, - расстроенно произнес Бздашек, пытаясь приблизиться к Триста двадцать два и забрать у него часть страха - пусть ему даже и была незнакома магия подобного уровня. - Местные леса я не знаю, но мы можем вместе попытаться отыскать лабораторию, давай? - ему хотелось помочь Триста двадцать два, беспокойство за Сафона - кем бы он ни был - у нового знакомого ощущалось почти физически и Бздашек чувствовал себя неуютно из-за того, что вот прямо сейчас не может взять Триста двадцать два за руку и отвести к семье. Там же его братья и Сафон, который, очевидно, псу дорог. Бздашек не знал, как успокаивать паникующих людей, но знал, что с животными, если они напуганы и/или агрессивны, стоит разговаривать спокойно и как можно больше, они как-то реагируют на интонацию голоса и постепенно сами тоже успокаиваются. Подросток волновался за Триста двадцать два, был расстроен, что не может помочь ему прямо сейчас, и был серьёзно настроен на всю посильную помощь. Он попался в поле зрения пса, показал ему белые ладошки, постарался поймать взгляд.

- Попробуй успокоиться, ладно? Я тебе обязательно помогу, но тебе нужно попробовать успокоиться, иначе мы ничего не сможем отыскать, - начал кентавр, сложив брови горкой в сочувствующем и участливом выражении. - Ты можешь вспомнить, с какой стороны ты пришел? Может быть ты видел что-то по пути запомнившееся особенно? Ты говоришь, ты впервые в лесу, значит наверняка тебе что-то примечательное могло запомниться больше остального. Может быть, ты переходил ручей или натыкался на реку? Какое-нибудь необычное дерево? Тропинки или может быть какие-то ягодные кусты? - Бздашек говорил спокойно и мягко, так разговаривают с лошадью, которая наложила кучу на манеже и сама же испугалась ее. - Долго ты шел или бежал? Если несколько часов - то, думаю, мы быстро найдем ее. А если сутки - тогда тяжелее. С тех пор, как произошел взрыв прошла ночь? - на всякий случай уточнил кентавр, и в этот момент в его голову начали приходить нехорошие, тревожные мысли. Кентавр заметно напрягся.

Триста двадцать два сказал, что там, где он живет, всё серое, он никогда не видел лес, никогда не ел хлеб. Он был голый - кентавра это не смущало, он сам щеголял обнаженный ниже пояса, но в обществе обычно так не принято. Если у тебя человеческие ноги, будь добр, надень человеческие брюки. Если ноги почти человеческие, брюки должны быть соответственно тоже почти человеческие. На Триста двадцать два ошейник с номером, имя у Триста двадцать два - число. Триста двадцать два не работал в лаборатории, он был ее продуктом. Бздашек побелел, настроя помогать Триста двадцать два искать дом поубавилось, появился настрой переубедить Триста двадцать два искать его серый дом.

- А кто такой Сафон? Он твой... - создатель? - родственник? Приемный отец? Я тоже у родителей приемный, ты бы удивился увидев меня рядом с ними, я на них совсем не похож, - подросток попытался придать веселья своему голосу и улыбнуться искренне, но неприятно осознание мокро ползало между лопатками, заставляя ссутулиться и съежиться. Он понимал привязанность Триста двадцать два к человеку, который его, возможно, создал, так же был привязан Бздашек к своим родителям, которые его вырастили с несознательного возраста. Хотел ли Бздашек узнать своих настоящих родителей? Вряд ли. - Я думаю, там не сильно что-то взорвалось, думаю, Сафон быстро справился с последствиями и тебя теперь ищет, скоро вы встретитесь, - а я попытаюсь не дать этому случиться.