[Кармелита ОНед Стронг]

[Вайла Луминарис]

Полдень на Абберате был не таким, как на других планетах. Здесь, в глубине материка, где джунгли смыкались с предгорьями, он не был ослепительным и плоским.

 Солнце пробивалось сквозь многослойный полог гигантских деревьев-исполинов, его лучи рассекались листвой, превращаясь в тяжелые, пыльные столпы света, которые медленно двигались по земле, словно живые существа. 

Воздух, густой от влаги и ароматов гниющих фруктов, цветущих лиан и сырой земли, вибрировал от звона цикад и отдаленных криков невидимых существ. 

Здесь царила своя, дикая и древняя, жизнь, не спешившая открывать секреты случайным гостям.


Вайла Луминарис двигалась сквозь этот зеленый, дышащий мир беззвучно, как тень, отбрасываемая движущимся светом. Ее босые ноги, кожа которых отливала мягким перламутровым сиянием, не оставляли следов на влажном ковре мха и опавших листьев. 


Каждый шаг был выверен, каждое движение — часть непрерывного, грациозного потока. 


Она не шла — она текла меж стволов, ее золотые, искрящиеся на просвет волосы едва колыхались, повторяя ритм ее дыхания.


Ее серебристые глаза, в полумгле леса светящиеся мягким внутренним светом, скользили по окружающему пространству, не упуская ни одной детали. Она читала лес, как страницы древнего манускрипта. Вот на коре дерева — глубокие царапины, свежие, сочащиеся смолой. Знак. Крупная тварь, и недавно. Вот земля взрыта у корней — поиски пищи или норы. А вот — тишина. 


Неприродная, гнетущая тишина на участке у самой реки. Именно туда она и направлялась.
Река Дженьянр, видимая пока лишь как отсвет между стволами, была нервом этого региона. Она несла не только воду, но и истории, слухи, запахи. И в последние недели от деревень вверх по течению приходил один и тот же настойчивый, пропитанный страхом слух. О твари. Не просто о хищнике, коих в лесах Абберата было несметно, а о чем-то ином. 

Охотники говорили о нем с пониженными голосами, о существе, которое не оставляло следов, кроме одного — полного, неестественного уничтожения всего живого на своем пути. Оно будто высасывало саму жизнь, оставляя после себя лишь хрупкие, обугленные скорлупы.
Для Вайлы это был не просто слух. Это был долг. Зов крови. Род Луминарис веками стоял на страже границ между светом и той бездонной тьмой, что пробивалась из глубин мира. Катакомбы под землей, ее дом, были первым рубежом. Но тьма не знала границ, она просачивалась везде, где была трещина в реальности, где ослабевала воля живых. И эта тварь... она пахла именно такой тьмой. Хтонью.
Мысль о ней заставила Вайлу непроизвольно сжать пальцы. Под подушечками она ощутила легкое покалывание — ответная реакция ее сущности. Тело помнило. Помнило холодный ужас из детства, впервые ощущенный у трещины в тоннеле катакомб. Помнило первое сражение, когда ее собственный свет, хрупкий и тогда еще неуверенный, впервые встретился с чужим, всепоглощающим мраком. Страх был острым, как лезвие, но знакомым. Она научилась дышать сквозь него, превращать его в топливо для своей воли.
Она замедлила шаг, приближаясь к опушке. Сквозь частокол стволов уже виднелась зеркальная гладь реки, сверкающая под прямыми лучами солнца. Здесь, на открытом пространстве, свет был яростным, почти агрессивным после полумглы леса. Вайла прищурилась. Ее зрачки, способные различать малейшие переливы в кромешной тьме, легко адаптировались к яркости. Она нашла удобную позицию в тени массивного корня, поросшего синим грибком, и замерла, слившись с окружающей средой. Ее сияние, исходящее от кожи, притушилось, стало приглушенным, словно лунный свет в облачную ночь. Ожидание. Оно было частью охоты. Частью ее природы.
Именно в эту минуту абсолютной концентрации, когда все ее существо было настроено на шепот леса, скрип веток и плеск воды, небо решило прервать тишину.
Сначала это был едва уловимый гул, низкочастотный, на грани слуха. Вайла нахмурилась, ее уши дрогнули. Это не было похоже на гром отдаленной грозы или рев какого-либо из летающих существ Абберата. Гул нарастал, превращаясь в оглушительный рев, который разрывал небесную синеву надвое. Вайла резко подняла голову, отбросив золотые пряди со лба.
Ввысь, пронзая слоистые облака, из ниоткуда возник огненный след. Корабль. Грузовой или пассажирский, она не различала. Он горел. Языки пламени, ярко-оранжевые и ядовито-алые, пожирали его корпус, оставляя за собой густой, черный шлейф дыма, который тут же начинал размываться ветром. Он не летел — он падал, беспомощно и стремительно, кувыркаясь в воздухе с ужасающей небрежностью обреченного.
Зрелище было настолько нелепым, настолько чуждым здешней, древней реальности, что на мгновение Вайла забыла о дыхании. Посреди бела дня. Падающая звезда в синем небе. Мысль была детской, наивной, и пронеслась где-то на окраине сознания, пока основная его часть холодно и трезво оценивала ситуацию.
Падение. Крушение. Вероятность выживших. Вероятность привлечения всего, что обитает в радиусе десятков километров, на этот грохот и пожар.
Ее серебристые глаза, сузившиеся до блестящих щелочек, провожали падающий факел. Траектория вела его через реку, прямо в гущу леса на противоположном берегу. До ее берега было, к счастью, далеко. Грохот от удара о землю донесся с опозданием — глухой, сокрушающий удар, от которого содрогнулась земля под ее ногами. За ним последовала оглушительная тишина на пару сердечных ударов, а затем — треск ломающихся исполинских деревьев и шипение испаряющейся воды, если он рухнул в реку.
Тишина не вернулась. Ее сменил далекий, но ясный гул пожара и тревожные крики вспугнутой фауны.
Вайла стояла неподвижно, как изваяние. Внутри нее боролись два начала. Первое — холодный, расчетливый голос долга, голос ее бабушки, Королевы-Кристалла.  — Не твоя война. Не твое дело. Твоя цель — тварь. Отвлечение. Опасность. Любой выживший там — лишь приманка для того, кого ты ищешь. Иди своей дорогой.
Но было и второе. Что-то более теплое, более человечное, что она всегда тщательно скрывала даже от самой себя. Цепкая, острая жалость. Образ горящего корабля врезался в сетчатку глаз. Она представила себе тех, кто мог быть внутри. Обычные люди. Торговцы, путешественники, семьи. Их страх в последние секунды. Тишина после падения. И возможность. Возможность того, что кто-то там еще дышит.
Она сжала кулаки так, что ее ногти, твердые и острые, как отполированный кристалл, впились в ладони. По ее предплечьям пробежала легкая рябь — предвестник проявления защитного дара. Кожа под одеждой начала уплотняться, покрываясь полупрозрачным, живым стеклом. Тело готовилось к бою, даже пока разум колебался.
Загадай желание, — пронеслось в голове с горькой иронией. Старая сказка, услышанная от странствующего торговца извне. Падающие звезды исполняют желания. Какое желание она могла бы загадать? Чтобы тварь нашлась? Чтобы род был в безопасности? Чтобы этот огненный знак с неба не принес с собой еще большей беды?
Ее взгляд, острый и цепкий, метнулся от направления падения обратно к реке, к тому месту, где царила подозрительная тишина. Тварь была близко. Она чувствовала это кожей, ощущала легким, неприятным холодком в основании позвоночника. Охотничий инстинкт кричал, чтобы она не уходила со следа.
Но затем с другой стороны реки, сквозь ровный гул пожара, донесся новый звук. Слабый, обреченный, едва ли различимый. Металлический скрежет. Или... стон?
Решение пришло не как мысль, а как физическое действие. Ее тело развернулось само, прежде чем сознание успело оформить приказ. Ноги, мгновение назад бывшие невесомыми, с силой оттолкнулись от земли. Она сорвалась с места, помчавшись вдоль берега реки по направлению к месту катастрофы. Долг охотника и долг хранителя сливались в один порыв. Помочь выжившим — значит потенциально убрать приманку, не дать твари насытиться и стать сильнее. И... просто помочь.
Ее бег был не похож на бег человека. Это было стремительное, бесшумное скольжение. Она не обходила препятствия — она использовала их: отталкивалась от наклонного ствола, перепрыгивала через ручей, ее тело работало с абсолютной эффективностью, каждое мышце было напряжено и расслаблено одновременно. Серебрянные волосы развевались за ней словно знамя солнечного света, а в глазах горела холодная, решительная ярость. Ярость на нелепую случайность, на боль, на саму тьму, которая, казалось, всегда находила новые способы проникнуть в ее мир.
Она не знала, кого или что она найдет в этом новом, рукотворном аду. Но она знала одно: тишина на берегу реки была обманчива. Охота только начиналась. И теперь у нее было две цели.