[Леж Гоцц]

Процион/ где-то на заповедных островах/ лето 4995 года

Леж Гоцц/ Венитас Толле, Лани Кохола

Эпизод является игрой в в далёком прошлом и закрыт для вступления любых других персонажей. Если в данном эпизоде будут боевые элементы, я предпочту стандартную систему боя.

Маленькое предисловие.
В далёком прошлом, а может и не очень далеком отправил Тобиас Толле своего 22- летнего сына- гомункула в дальние края на каникулы... Условно. Было очень жарко и Венитас, который в будущем станет довольно известным на теневой стороне Дурманным Феем, изводил домочадцев нытьем, что ему жарко, скучно и его цветочки не растут. Ещё бы им расти при температуре за 40°С в стеклянной оранжерее, пускай она и проветривалась.
В какой-то момент Вес достал всех так, что при его появлении комнаты и коридоры пустели. Порой да, можно и до такой степени довести домочадцев. У преподавателей был отпуск, а наставник мастерски избегал своего подопечного. В конечном итоге глава Толле поручил этому самому наставнику организовать каникулы для беспокойного наследника и спровадить того куда подальше. Подальше не значит на другую планету, однако можно отправить на другое полушарие, чем наставник и занялся.
Спустя неделю или около гото, Венитас с восторженными возгласами выбирался из частного самолёта на маленьком летном поле, которое впрочем было просто ровным полем, а чуть в стороне, скрываясь в тени больших южных деревьев пряталась диспетчерская, пункт управления полетами и принимающий терминал в одном лице, точнее здании размером в одну комнату и прихожую.
Для привыкшего к урбанизации, комфорту и стиральной чистоте,будущий фармацевт удивился элементарным вещам, например, что земля может быть жёлтой, сухой и без коробок, которые он привык видеть в саду и оранжерее, что тропинки могут быть и без тротуарного камня, а крыши из растительного материала. Приезжих встречал загорелый абориген (это гомункулу показалось, что встречающий абориген), молодой, крепкий. Рядом с худым и бледным Венитасом смотрелся парень, как колос высокий и сильный.
Гостей проводили к старшине, а потом в дом для гостей.
Утро началось с поиска любопытного наследника.

[Венитас Толле]

Знаете какого это жить в рафинированной атмосфере роскоши, манер и чистоты? Вряд ли. И вам крупно повезло, потому что возможность изучать мир без рамок бесценна.
Вот Венитас и изводил всех подряд тем, что ему скучно, потому что рафинированное масло лишено вкуса и аромата масла первого холодного отжима.
Лето наступило в этом году ожидаемо рано. Уже в начале мая температура не опускалась ниже +24°С ночью, а днём под ногами пружинил асфальт, поручни городских построек нагревались так, что не прикоснуться, автомобили плавились, если рассеянный водитель забывал накрыть  своего четырех колёсного друга тентом, а в фонтанах была теплая вода, прямо как в ванной, только пенки не хватало.
На гомункула возлагали большие надежды, но не зверствовали с постоянной учебой. И сейчас у Венитаса 4 месяца каникул, он несколько перевыполнил план образования.
Первые две недели парень спал, ел, смотрел видосики на местном хостинге и практически не выходил из комнаты. Это и для домашних был своего рода отдых, потому что неуёмный темперамент и любопытство удачно выведенного в пробирке члена семьи были масштабными и шумными, особенно, доберись он до лаборатории.
Ещё две недели будущий фармацевт тынялся по особняку, зависая то на кухне, то в библиотеке. Лабораторию закрыли от греха подальше. Ещё через неделю гомункул вышел на улицу. И ещё через неделю началось.
- Отец, а давай поедем куда-нибудь?.....отец, давай сходим на выставку....отец, пошли на симпозиум....отец, пошли в музей...- и так несколько дней Венитас предлагал отцу прогуляться. Тот отправлял сынишку к маме, старшим братьям и сестрам и в конце-концов нервы не выдержали у всех. И дабы сохранить в целости поместье и творение рук своих, Тобиас решил, что надо любопытное создание выслать и желательно подальше от цивилизации, авось занят делом будет и прекратит всех доставать. На том и решили.
Через несколько дней в небо поднялся частный самолёт по направлению к заповедникам дархатских доминионов. Договориться о экспедиции было просто. Исследования, развитие науки и все такое.
Гомункулу было очень любопытно куда его везут, а оказалось все просто. Это был архипелаг из множества мелких островков. Соединялись эти острова морскими путями, между ними курсировали лодки, а основной промысел- рыба, морепродукты, водоросли и жемчуг с перламутром.
Так как эти места заповедные, то и флора с фауной моря сохранилась максимально чистой, не тронутой всеми желающими  поживиться богатствами моря.
Так получилось, что наставник слишком долго утрясал формальности и упустил из виду непоседливого подопечного, который уже во всю ходил по поселению и совал нос везде, куда мог дотянуться.
22-х летний парень выглядел не старше 15-16 лет. Бледный, худой, а на фоне местных загорелых парней и девушек выглядел пришельцем. Пока что Венитас только нос совал, руками никуда не лез, пока не увидел, что внизу под холмом вода. Много воды. Она искрилась, переливалась, сияла и по ней бежали волны с барашками. Парень остановился, как вкопанный, и застыл с открытым ртом. Зрелище было непередаваемое.
Венитас с семьёй путешествовал, был на курортах и разных водоемах много раз, но никогда не видел подобного. Дело в том, что обеспеченная семья Толле останавливалась в фешенебельных гостиницах с оборудованными пляжами, просеянным песком, очищенным от лишнего, в том числе от рифов и водорослей, живности, что живёт в песке, дном минимум на километр. И все там было таким же рафинированным, правильным и до тошноты скучным, но в этом месте... Для молодого пытливого ума, который пресытился всем идеальным, вид живого дикого пляжа стал глотком свежего воздуха. Синее небо такое синее, хоть ныряй в эту глубину цвета, оно такое высокое и живое, настоящее, словно дышало. Маленькие пушистые облачка медленно, словно сонно, проплывали по непередаваемой голубизне. Жёлтый, почти белый солнечный диск был высоко, он нещадно нагревал окружающее пространство, но дикость окружения, влажность, которой нет на курортах гасила агрессивность светила.
Вода, словно наполнена жизнью. Она не идеально прозрачная, в ней виднелись темные пятна, предположительно рифы или водоросли. В удалении от пляжа были видны стайки дельфинов, что резвились, по пляжу ползла огромная черепаха. Что она забыла на пляже в солнцепек не известно. Песок совсем не белый. В нем виднелись ветки, водоросли, какие-то ракушки и наверняка там были животные. Возле пляжа росли деревья и кустарники свободно, сохраняя свою настоящую внешность и отбрасывая тень. Никто не пытался загнать растения в архитектурные стандарты.
У парня потекли слезы по щекам. Его переполняли чувства восторга, благодарности, восхищения и ещё необъяснимые словами ощущения.
Он двинулся вниз по склону. Сначала шел спокойно, вдыхая ароматы растений, что были вокруг, но удержаться было так сложно, что ноги понесли сами. Венитас побежал.
Бежать пришлось долго, гомункул задыхался, но бежал. Бежал и бежал и бежал и тут под ноги ему попадает обломок какой-то ветки, он спотыкается и плашмя падает на песок.
- Ай- сказал Венитас отплевываясь от песка. Встал на четвереньки. Весь в песке, в волосах ещё и какие-то огрызки то ли листочков, то ли палочек. Очистив рукой лицо на сколько это возможно, гомункул пошел к воде.
Волны весело набегали на берег и с шумом возвращались назад. Было видно, что в воде кипит жизнь и по берегу бегают забавные крабы. Вот он наблюдает, как большая неповоротливая черепаха погружается в воду и машет плавниками уходя в глубину.
Венитас снова замер. Он не мог проверить, что он это видит наяву. Найдя осколок раковины, порезал себе ладонь, чтобы убедиться, что это не сон после очередного просмотра National Geographic. Острая боль и струйка крови.
- Я не сплю...- прошептал Венитас- не сплю!- крикнул- как же тут прекрасно. Ууу!!!! Еее!!!- о начал носиться по пляжу с воплями восторга, по которым и нашли потерявшегося парня. Наставник нашел рядом со своим чемоданом и рюкзаком вещи подопечного, а подопечного не нашел и только покачал головой. Попросил помощи в поисках, а искать долго не пришлось.

[Лани Кохола]

Во всех племенах, соседствующих с кланом Кохола, действовало негласное, передающееся из поколения в поколение правило: кита о двух ногах ни в коем случае не должны увидеть люди с большой земли.

Левиафанов в племенах почитали, им поклонялись и приносили жертвы до перевоплощения, а после – считалось величайшей удачей, если обретший разум китёнок избирал своим домом их остров. Его делали живым тотемом племени, берегли как зеницу ока, а взамен дархат оберегал их. Тотемы ввиду долгожительства избранной расы менялись раз в несколько сотен лет. Большинство перевоплощённых покидали родные моря навсегда, переходя под крыло ближайшего домена, и только редкие «везунчики» оставались. Домены закрывали на них глаза: существование племён было лишь на пользу эволюции левиафанов, но правило невидимости требовалось соблюдать незыблемо.

Аборигены и сами замечали: только на их песок заступит нога человека, пришедшего из-за моря, только взор его падёт на удивительное создание, в коем плещется сам океан, как не сменится и двух лун, не пройдёт и пятидесяти закатов солнца, кит исчезнет без следа.

Разумеется, любому суеверию можно подобрать логичные доводы. Многих племенных дархатов после знакомства с цивилизованными людьми прельщала перспектива уйти с ними, повидать мир за пределами островов. Но была и та малая часть, которую забирали из племени силой, крали браконьеры и охотники. И пусть архипелаг посещала уважаемая светская чета или даже сам Верховный, левиафанам положено было скрываться. За хорошими людьми всегда могли прийти плохие.

О гостях его уведомили заранее. В любом поселении, находящемся под юрисдикцией доменов, был «свой» человек с большой земли – тот, кто поддерживал связь племени с остальным миром, узнавал обо всех важных для них новостях и возможных посетителях, встречал приезжих и был им переводчиком, но в остальном служил на благо островитян и большую часть жизни проводил среди них.

В племени Меле Кохола (или просто Меле) таким человеком был Каикуа'Ана. Это имя ему дали туземцы после принятия в свои ряды, и теперь он носил его с гордостью. Каикуа выполнял свою работу с той же щепетильной тщательностью, которая была присуща всему племени Меле. Лани не сомневался, что прямо в этот момент он показывает посетителям аккуратные ухоженные гостевые домики на восточной половине острова Хертц – там, где люди навсегда влюблялись в рассветы и увозили их как редчайший сувенир в своём сердце, – объясняет особенности поведения местных, что здесь можно делать и говорить и чего категорически не стоит.

В числе последних вещей первым пунктом всегда шёл запрет на посещение западной стороны. Краем заходящего солнца, отделённым от своей половины высокими остроконечными скалами, остров Хертц прилегал к маршрутам миграции диких аргатоэров, эспирий и, конечно же, левиафанов. Туда страшились захаживать даже сами аборигены, что уж говорить о гостях. А на границе этих областей – тонкой полоске ослепительно белого песка у самого подножия скал и соприкасающегося с ней дикого густого леса – и надлежало прятаться Лани, дабы не попасться случайно на глаза людям с большой земли.

Его предупредили, что срок пребывания их может быть немалым, в пределах четырёх лун. Кита это не волновало. Здесь у него было всё: пища, кров и море – прямо под бесконечным клубящемся густыми облаками небом. Люди племени будут навещать его. Гости не узнают о его существовании. Всё как обычно в таких случаях. Каикуа ещё ни разу не подводил его.

Ни разу до сих пор.

Сперва Лани услышал отдалённый возглас. Привыкший доверять слуху больше, чем всем остальным органам чувств, дархат замедлил шаг, остановился рядом со скалой и отступил обратно в её спасительную тень. В руках его был широкий пальмовый лист с аккуратно уложенными на нём жемчужинами – их Лани добывал для местных как товар для заезжих торговцев. Это было одним из его любимейших занятий – бесконечно плавать под водой, чувствуя её успокаивающие потоки всем телом, прислушиваясь к ощутимым только в её толще вибрациям звука и света, наслаждаясь своим родством с самим океаном.

Голос был не местный.

Некогда гигантских размеров кит теперь был лишь мальчишкой и не мог отказать себе в скромном желании узнать, кто это осмелился забрести так далеко в его владения. Всего одним глазком. От этого ведь ничего страшного не случится? Даром, что зрение у китов слабое – из-за скалы видно было лишь, как чья-то фигура возится в песке. Сколько Лани ни щурился, а приходилось признать, что этим он своё любопытство не удовлетворит. Немного подумав и без сожаления оставив завёрнутые в лист жемчужины в нише между камней, мальчик развернулся и побежал в противоположную сторону, прыгнул, едва достиг линии прилива, вытянувшись изящной струной, и с тихим всплеском скрылся в воде.

Плыть пришлось далеко. Нужно было незаметно обогнуть мыс и вынырнуть с противоположной стороны, где бурные заросли мангровых деревьев надёжно скрыли бы его от пытливого взора чужака. Однако тем, кто семьдесят лет провёл в воде, такие расстояния преодолевались с поразительной быстротой, и в считанные минуты Лани уже очутился на месте.

Затаив дыхание, он глядел издалека на застывшего юношу и отчаянно прислушивался, но тот молчал. Мальчик не без удивления пытался разглядеть изумрудную зелень волос, в конце концов не выдержал и потихоньку перебрался поближе, на опасно открытую местность, укрытый лишь большим камнем на мелководье, что омывался волнами со всех сторон.

И в этот момент незнакомый человек будто ожил, вновь пришёл в движение, схватил раковину и зачем-то порезался ей. Лани вздрогнул всем телом, глядя на ярко-красные капли, что одна за другой сочились на белоснежный песок. В тот день, когда он сделал свой первый шаг, выйдя из моря, его передали в ведомство пожилой шаманки, которая хорошо объяснила ему суть многих вещей. В числе прочего он помнил её слова: «Жидкости священны, Лани, ты и сам знаешь это как кит. А кровь – самая священная жидкость нашего тела, которая никогда и ни за что не должна покидать его границ».

Он не должен был высовываться. Должен скрывать себя, таиться от людей большой земли всеми возможными способами. Но он не мог просто развернуться и уплыть. Человек был ранен, неважно, как и почему, и всё нутро Лани, воспитанное добрыми простодушными островитянами, требовало оказать посильную помощь.

Внутренняя борьба длилась недолго. Кит набрал в лёгкие побольше воздуха, но вовсе не за тем, чтобы нырнуть на глубину, окунулся в воду, чуть не запутавшись в прибрежных водорослях, и бесшумно поплыл к берегу.

Странный юноша уже вовсю носился из стороны в сторону, взметая за собой брызги песка и восторженного крика. Лани замер в нерешительности, выглядывая из пенных барханов волн и сверкая обеспокоенными синими глазами. Может, ему уже и не нужно помогать? Но нет, кровь ещё струилась тонким ручейком по запястью, опоясывая его пугающим браслетом. Набравшись решимости, дархат упёрся ногами в дно и поднялся из моря.

Он был мальчишкой лет двенадцати на вид, довольно тщедушным и в одних плавках – подарке Каикуа. Мокрые тёмные локоны распрямились от тяжести воды и свисали почти до самого носа, сочась капельками влаги. Уши от этого торчали ещё сильнее, а к плечу прилипла длинная ламинария, делая его вид почти комичным.

Впрочем, незнакомец на берегу выглядел немногим лучше: в искрящихся на солнце зелёных прядях мерцал песок и застряли какие-то веточки и листочки. Красивая одежда уже порядком потрепалась и измаралась, как и он сам. Но его одухотворённое лицо, его счастливый вид совершенно покорили Лани.

– Ю'и... – пробормотал он и тут же стушевался.*

Дархат дождался, пока чужеземец обратит на него внимание и остановит свой радостный бег, а затем нерешительно приблизился к нему и жестом указал на пораненную ладонь.

– Хе коко... То есть, у тебя кровь. Можно... можно я помогу тебе?

Лани знал архейский. Этот язык был заложен в нём ещё при перерождении, как и другие базовые знания. Однако общаясь только с местными и только на их диалекте, дархат начинал забывать язык большой земли и всё чаще путал слова.

– Поно ке коко а пау ма ке кино.

Мальчик с необычайной осторожностью потянулся к чужой руке и взял её в свои с великой бережностью, будто держал самое хрупкое в мире создание. Он наморщил нос, глядя на порез, сосредоточенно закусил нижнюю губу и провёл над раной своей ладонью, излучая слабые тепло и свет. Магия, которой обучила его шаманка, работала, и рана затягивалась прямо на глазах.

– Это означает «вся кровь должна оставаться в теле».

С тихим выдохом Лани отпустил руку незнакомца и поднял на него робкий взгляд. Узнать его имя он так и не успел, поскольку из рощицы, что соприкасалась с восточной частью острова, раздались другие голоса – его соплеменников и чей-то незнакомый. Глаза дархата, и без того большие, со страхом округлись. Он отступил назад на несколько испуганных шагов, а затем с необычайной прытью и скоростью, свойственным его расе, рванул к спасительному морю.

– Хамау... Не говори никому, что видел кита! – прокричал он напоследок. Миг. И Лани исчез в волнах, будто его и не было.

________________________
* Ю'и (местн.) – «красивый».

[Венитас Толле]

И очередной бух. Венитас снова свалился, только теперь в воду, отплевываясь выбрался на песок. Думаете, он успокоился? Нет. Ни сколько. Он бегал по пляжу, восторженно вопил, как щенок гиены, что требует внимания и смеялся, как сумасшедший. До чего же прекрасна дикая природа.
Про порезанную ладонь парень уже и позабыл. Он, когда совершал частичные обороты, чтобы скрыть увечья рук и особенности глаз, забывал о том, что раны на его теле заживают долго и проблемно, что кровь сворачивается медленно и неохотно. Струйка текла по пальцам, потом по локтю, когда гомункул поднимал руки к небу. К боли молодой человек был привычен, ведь процесс его взросления был полон боли из- за его непоседливости и излишней строгости наставника.
Океан был бесподобен. И Вес считал, что он тут совершенно один. О том, что это собственность дархатов он знал, а о том, что это может быть место обитания их детей даже не задумывался.
И вот, вставая после очередного падения, а встать не удалось, похоже гомункул умудрился вывихнуть лодыжку, от того пришлось сесть, но перед ним появился ребенок. Ну прям не совсем ребенок, подросток. Мокрый, с темными волосами и большущими синими глазами. Гость острова зацепился за эту синеву и утонул. Он даже дыхание задержал. Когда мальчик обратился к нему, голос звучал словно переливы воды. Такой журчащий и шелковистый голос. Вес обалдел и открыл рот, закрыл рот, как рыба, и только потом пришел в себя.
- У тебя глаза, словно океан- выдал гомункул и по привычке, потому что он посчитал, что этот парнишка видение, потянулся к незнакомцу, чтобы коснуться его. Как раз той рукой, что была с порезом.
Оказалось, что это видение вовсе не видение, а самый настоящий человек.
– Хе коко... То есть, у тебя кровь. Можно... можно я помогу тебе?
- Помогу?- Венитас склонил голову на бок- Чавой?- мальчик поймал руку и исцелил ее. У гомункула было такое удивление, словно ему открыли новый вид растений или свойство вещества.- Спасибо большое. Я как- то и забыл, что проверял реальность на прочность- улыбнулся он очень обрадованно. Первый контакт с местными жителями и от него не шарахаются и пальцем не показывают.
– Поно ке коко а пау ма ке кино.
– Это означает «вся кровь должна оставаться в теле».
- то- есть "кино"- это тело, так? А "ке"- обозначает "в, как внутри"?- начал было спрашивать гость, но их прервали. По той дорожке, по которой пришел и сам Венитас, точнее прибежал, спускалась целая делегация вместе с наставником.
Парень обернулся в сторону голосов и тут же услышал
– Хамау... Не говори никому, что видел кита!  
- Кита? Какого кита? Тут есть киты?- А мальчика уже не было. Венитас все так же сидел на песке и крутил головой в сторону моря, в сторону идущих.- А? Чего? Какой кит?- взгляд застыл на воде.- Кит...странный он.

- Мне очень жаль. Прошу нас простить. Мальчишка неугомонный. Я проведу с ним воспитательную беседу- с трудом сдерживая себя от гнева отвечал на претензии наставник. Спутники, видимо потому, что это была первая провинность, не очень ругали гостей, однако настоятельно рекомендовали соблюдать правила и оставаться в отведенном месте.
Когда группа высыпала на песок, Венитас помахал рукой
- Дядя, это чудесное место. Оно не такое....- фразу гомункул не закончил, потому что получил рукоятью трости по лицу, а потом несколько ударов по корпусу. Никто не успел заметить, как пожилой мужчина метнулся к юноше. Этнарх был в бешенстве. Он схватил парня за волосы и приподнял, губа и бровь были рассечены и лицо заливала кровь. На теле появится пара черных синяков и какое- то время Вес не сможет нормально двигаться из-за боли на ребрах и спине, а поврежденная лодыжка не позволит парню ходить по пересеченной местности. Таким образом три недели покоя обеспечено всем...ну, на сколько это возможно.
- Не смей нарушать мои указания- зашипел наставник, хватая парня за волосы и присаживаясь рядом. Он замахнулся, чтобы еще раз ударить гомункула, тот попытался прикрыться руками, но удара не последовало.
- Господин, не нужно его избивать. Думаю, этого более чем достаточно в качестве наказания- остановил этнарха молодой сильный мужчина. Наверно, помощник главы деревни или кто- то из местных силовиков.
- Прошу меня простить. Этот мальчишка слишком любопытен.- ответил наставник и рывком поставил гомункула на ноги.- Никаких прогулок по острову следующие две недели. Будешь сидеть в местной библиотеке изучать обычаи, флору и фауну.
- Д- да, наставник- еле смог сказать Венитас. Разбитые губы не позволяли активно разговаривать. От удара звенело в голове, начало тошнить и гомункул покачивался, пока шел вместе с сопровождением к гостевой части острова. Помочь своему подопечному этнарх не разрешил, мол, пускай ощущает всю прелесть своей провинности.
Гомункул, единственное, что смог сделать, так это лечь на кровать. Ему было очень плохо. Тело искусственных существ весьма хрупко, особенно таких как Венитас, что созданы для "любви и заботы".
Ночь прошла тяжело. Зеленоволосый гость бился в лихорадке. К утру состояние стабилизировалось. Он проснулся от звука открывающейся двери. В помещение заходила молодая особа с темными длинными волосами, что были собраны в косу и украшены местными цветами и бусинами. Красивая девушка, высокая, подтянутая, с ясным взглядом. Она принесла с собой поднос с едой, а за ней принес большой таз воды молодой человек.
Венитас чувствовал себя паршиво и потому только вопросительно посмотрел на вошедших.
- Доброе утро, господин. Я рада, что вы проснулись. Вам ночью было плохо и ваш наставник позвал на помощь меня. Меня зовут Лайма.- девушка указала спутнику поставить таз на табурет и попросила помочь поднять парня, чтобы тот сел..
Гомункул не мог двигаться сам, потому что все болело адски.
Девушка принялась протирать кожу мягкой тканью. Венитас стискивал зубы, чтобы не стонать, но получалось плохо. Когда его уложили на подушки, парень смог с облегчение выдохнуть. Лайма обработала раны на лице, которые никак заживать не хотели и начали гноиться.
Следующим этапом был завтрак. Хорошо, что руки не пострадали и Венитас сам мог есть. Девушка так же сидела рядом.
- Господин, у вас жестокий наставник.- сказала она, опуская глаза.- Я еще никогда не видела, чтобы за провинность по незнанию так наказывали.
- Эээ...нууу- промычал гомункул- это в стиле дяди. Он когда- то занимался работорговлей, а до того работал в на рудниках, а до того где- то в какой- то армии был. Так что характер у него не сахар- попытался улыбнулся он, заживающая губа разошлась и снова хлынула кровь. У девушки округлились глаза от ужаса. Она поспешно начала останавливать кровь.- В моем чемодане аптечка. Там есть все необходимое для таких случаев.
Лайма оказалась весьма сообразительной. Открыв чемодан островитянка схватила аптечку и раскрыла, сумочка- аптечка лежала сверху, потому в одежде копаться не пришлось. Прижигающий раствор, пластырь и лицо подлатано. Заживание синяков придется ждать.
- Спасибо за помощь, мисс Лайма- улыбнулся Венитас. Полноценная улыбка давалась болезненно.
Во второй половине дня парень с трудом выбрался из постели, с таким же трудом оделся и пополз смотреть окрестности. Белая рубашка, брюки и вьетнамки. Другую обувь было больно одевать.
Ухоженные места навевали скуку, возвращая гостя в рафинированные условия, которые везде были одинаковые. Очень хотелось пойти на тот пляж, где был вчера. Там так красиво, там столько жизни. Вот только еще одну порцию ударов получить не хотелось.
Венитас вышел на утес, который был и не утесом, а так, маленьким возвышением над водой. Вид был волшебный, если не смотреть вниз, на идеально белый песок, идеально прозрачную воду и идеально оборудованный пляж.
Гомункул в отвращении высунул язык
- Фу, какая гадость- проговорил он и попытался сесть на землю, но синяки так заболели, что в итоге произошло падение и гость какое- то время просто лежал на земле в позе звездочки и смотрел в синее небо, пытаясь отдышаться от приступа боли. Сегодня оно было чистым, ни единого облачка. Только синева и солнце.
Оставаясь в том же положении Вес прикрыл глаза рукой.
- Интересно, кто тот мальчик- тихонько спросил он в пространство, а из воспоминаний вынырнул образ худенькой фигурки с мокрыми волосами и водорослью на плече- Прямо царь морей- улыбнулся своим воспоминаниям и из них вынырнул взгляд. Так выглядит океан. Искрится, переливается, завораживает и манит. Голубые глаза.- Кто же ты такой?- снова в пространство спросил юноша, а сердце неверно пропустило удар.
"Запретный плод сладок" очень сладок, а еще если нужно пройти квест, чтобы его получить, то плод становится еще ценнее.
А неуемное любопытство только разжигает азарт.
Прошло еще несколько дней мучений с болью в теле. В библиотеке, которая оказалась весьма скромной, хотя, возможно гостей в другие секции не пускают, Венитас проводил довольно много времени отбывая наказание, но проводил с пользой. Из поездки парень привезет не одну исписанную тетрадь и множество образцов. Даже семена найдет и наглым образом вывезет для личного пользования.
Наступил вечер. Гость острова уже отлично себя чувствовал, только редкие судороги и оставшиеся кровоподтеки напоминали о произошедшем. Небо озарилось звездами. Такой россыпи гомункул не видел еще. Это вам не безобразие в частных владениях- десяток звезд и тусклый серп луны. Он вышел на утес, где открывался вид на воду. Небо бархатистой фиолетовой тьмой было усыпано жемчугом звезд, было видно рукав галактики. Парень стоял заворожённый.
- как же тут красиво.- выдохнул он.
Венитаса никто не контролировал. Наставник устроил себе отдых, пригрозив расправой, если снова подопечный нарушит правила и заключением дома без возможности отдыха. Этнарха не было. Он занимался рыбалкой, флиртом с женщинами, изучением местных обычаев и забыл, что Венитасу нужен постоянный присмотр, потому что предоставленный сам себе он может начать сам себя веселить.
Вот Венитас и начал.
Судя по звукам, да и по часам, все вокруг заснули. И активность поселения упала до минимума. Гомункул, взяв полотенце и надувной круг тихонько выбрался из домика через свое окно. Так же тихонько, а для этого он решил идти босиком, прокрался на пляж, где был в первый день. Полотенце осталось на песке, круг был в руках, а сам парень прогуливался по кромке воды. Светящиеся водоросли и планктон подсвечивали воду на разном расстоянии от берега. Что под водой находится было видно очень плохо, потому парень зайдя по колена в воду оттолкнулся и плюхнулся на свой надувной круг. Ему не хотелось нарушать мистический покой вод. Волны качали его, а взгляд был направлен в небо.
- Наверно, это идеально. Идеально, потому что живое и настоящее- проговорил Венитас мечтательно. Пальцы касались воды, а гомункул словно растворялся в пространстве.

[Лани Кохола]

В тот день его ещё долго трясло и пошатывало на неверных ногах. Лани бродил по берегу, спотыкаясь о каждый камушек, падая и разбивая колени, которые тут же затягивались, осыпаясь налипшим песком, пока, наконец, не забился в каменную нишу – чуть больше, чем та, куда он спрятал жемчужины. Каикуа'Ана пришёл за ними на закате.

– Ты всё видел, – не спросил, а утвердительно кивнул он, глядя на белое как барханы волн лицо дархата.

Вместо ответа Лани всхлипнул и уткнулся лбом в сложенные на коленях руки, превратившись в один непроницаемый вздрагивающий комок боли и отчаяния. Конечно, он видел не так много, как если бы был там, а не в сотне метров от берега, в безопасном укрытии мангровых зарослей, но распускающиеся алыми орхидеями пятна на милом лице того юноши он бы ни с чем не спутал. А ещё отчётливо слышал звуки ударов и сдержанные вскрики. Ему в тот момент казалось, что эта пытка никогда не закончится.

Мужчина покачал головой и осторожно уселся на камни, чуть в стороне, подобрав под себя длинный цветастый халат. Какое-то время они провели в уместном молчании. Лани – крепко зажмурившись, пытаясь пережить открывшуюся ему с новой стороны реальность и принять её. Каикуа – глядя на последние лучи догорающего солнца на волнах и о чём-то размышляя.

Племя Меле постаралось на славу, вырастив из кровожадного чудовища поистине добросердечного ребёнка с необычайно высокой для дархатов эмпатией, но сможет ли такое создание выжить во внешнем, безжалостном и глухом к чужим страданиям мире, если ему всё же придётся покинуть родные воды?

– А он тебя? – наконец, поинтересовался человек с большой земли, заметив краем глаза, что мальчика стало потряхивать чуть меньше.

Лани застыл, а затем ещё глубже спрятался в свой кокон, оставив торчать снаружи лишь непослушные, почти высохшие вихры и острые плечи.

«И врать-то он не умеет», – с усталой улыбкой, расцветающей сетью морщинок вокруг глаз, отметил мужчина. Разумеется, поведение обоих нарушителей заведённого на острове порядка было недопустимо, но... «Они всего лишь мальчишки».

Даром, что один – девяностолетний левиафан, а второй – совершенно противоестественное существо двадцати двух лет отроду. Каикуа'Ана всегда внимательно изучал бумаги, прежде чем принимать на острове гостей. Далеко не все представители некоторых рас, а порой и целые расы допускались в эту обитель гармонии и изобилия, священную колыбель диких дархатов. Досье Венитаса Толле его немало удивило, но после переговоров с доменом и местными было принято решение позволить молодому человеку посетить Хертц при условии бдительного неусыпного контроля.

Возможно, наставник Толле принял это условие слишком близко к сердцу, а может, сам по себе был очень жестоким человеком. Все люди разные. Каикуа как никто иной знал и принимал эту истину. Он доверял в первую очередь себе самому и видел, что Венитас не может быть угрозой величайшей ценности племени. Ну а что до самой ценности, рано или поздно Лани пришлось бы столкнуться с жестокостью, этого не избежать. Однако существовала ещё одна вещь, намного болезненнее того, что мальчик ощущал сейчас, и которой Каикуа пожелал бы ему от всего сердца никогда не испытывать.

– Постарайся не привязываться, – пробормотал он, поднялся с камней, переложил добытый дархатом жемчуг к себе в сумку и медленно побрёл обратно в сторону селения.

Лани встрепенулся, поднял голову и до крайности изумлённым взглядом уставился в удаляющуюся спину. И всё? Никаких наставлений и поучений? Повторения высеченных в памяти строк островного закона? Строжайшего «больше никогда»? И даже наказания не последует? Пусть Лани ни разу не наказывали физически, у островитян были свои методы учить детей уму-разуму, и некоторые из них отчасти походили на то, что Лани довелось увидеть: когда за твою провинность страдаешь не ты, а кто-то другой. Быть может, Каикуа счёл, что своё на сегодня кит уже получил.

Но что в таком случае значили его последние слова?

Сменилось несколько непохожих один на другой бесконечно прекрасных восходов и закатов. Лани не вёл счёт дням, это была прерогатива двуногих. Сам он себя пока ещё причислял к ним постольку-поскольку, довольствуясь исконно морским ощущением времени, когда грядущую смену сезонов осознаёшь шестым чувством, улавливаешь в мельчайших колебаниях тепла воды, которым она готова с тобой поделиться, замечаешь в закономерностях движений дельфиньих стай и в переменах среди других подводных обитателей. Мальки подрастают, коралловые рифы распускаются всеми цветами вечернего неба, водоросли дотягиваются в своём вечном танце почти до самой поверхности воды. Одни существа мигрируют, отправляясь на поиски более подходящего корма, других наоборот прибивает к сытному мелководью.

Каувела – так называют это время года аборигены. Когда невыносимое тепло снаружи и приятная прохлада внутри океана. Когда распускаются самые восхитительные цветы, ждущие своего звёздного часа дольше прочих. Когда жизнь пронизывает даже самые дальние уголки островов и ласкающего их моря.

К ночи жара всегда спадала, и Лани мог позволить себе приблизиться к берегу без страха высохнуть и обгореть с его чересчур светлой для этих мест кожей. Небо украшалось мириадами сияющих огоньков и пеленой межзвёздных облаков. Подводный мир, будто стремясь перещеголять космические богатства, в свою очередь расцветал тысячами подвижных светлячков, пугливых и весёлых, всех цветов и оттенков, самых причудливых форм. Даже бурное днём море затихало, становясь зеркально гладким и прозрачным, чтобы его единственный зритель оценил все эти чудеса и неповторимую красоту. И небо ценило, отражаясь в нём.

Забавляясь у раскидистых корней мангра со стайкой мелких фосфоресцирующих рыбок, Лани не сразу заметил, что его умиротворяющее одиночество вновь было нарушено. Океан донёс до него отдалённые всплески потревоженной глади воды, и юноша, испуганно вынырнув ровно настолько, чтобы показались только глаза и нос, поспешно огляделся. В море входила чья-то фигура, но кто...

Далеко. Невидно. Дархат нырнул и стремительно поплыл в нужную сторону. Человек не из местных – те всегда давали о себе знать специальным сигналом, мелодичным посвистом, чтобы оповестить слабовидящего левиафана о своём приближении. Снова кто-то из гостей?

Сердце забилось взволнованной салакой в рыбацких сетях. Один из них однажды приходил сюда. Что, если это снова он? Как он? Всё ли хорошо? Не обижали ли его больше? Быть может, Лани сможет ему хоть чем-нибудь помочь?

Стараясь не обнаружить себя, мальчик поднимался к поверхности воды, чтобы глотнуть воздуха, лишь дважды, бесшумно и на таком удалении, чтобы его не признали. К человеку он подплывал уже с глубины, разглядев сперва худые, покрытые кровоподтёками ноги, торчащие из надувного круга, а после – высветившуюся в звёздном мерцании знакомую зелень волос над водой. Лани казалось, что во всём мире существует только один человек с такими волосами. Он еле удержался от того, чтобы взмыть в воздух, оглашая округу радостным китовьим пением, только пустил цепочку наполненных его счастьем пузырьков и следом показался сам.

– Алоха ое... Мир тебе! – поздоровался Лани так, как было принято у туземцев. Лицо осветилось робкой улыбкой, но почти сразу стало донельзя огорчённым и расстроенным. На теле юноши оказалось ещё больше синяков и застарелых ссадин.

Не медля ни секунды, дархат вновь ушёл под воду, обогнул надувной круг, сделал несколько быстрых отработанных движений руками и поднёс их к избитым коленям и лодыжкам незнакомца, не касаясь их. Как и в прошлый раз, от ладоней волнами исходили свет и тепло, заживляя раны. Левиафан черпал силу из самого океана, как учила шаманка, и магия давалась ему необычайно легко.

Неуловимо скользя вокруг, Лани то всплывал, чтобы исцелить грудь и плечи, то снова погружался, чтобы добраться до покалеченной поясницы. Мальчик чувствовал себя свободнее, чем рыба в воде. Когда проводишь в океане большую часть суток, гоняешься за мелкой дичью или удираешь от хищников, совсем несложно освоиться с человеческим телом почти на том же уровне, что был до перерождения. Правда движения его не походили ни на один известный стиль плавания. В них отчётливо прослеживалось изначальное – китовье. Спина изгибалась колесом, показываясь над зеркальной гладью и являя выпирающий позвоночник и чётко очерченные мышцы. Стопы изредка взмывали в воздух радужными брызгами. Руки то разрезали потоки подобно широким плавникам, то плотно прилегали к телу.

Закончив лечение, дархат остановился рядом с головой юноши, пристально вглядываясь в его лицо. Очевидно, он хотел что-то произнести, губы приоткрылись, но тут же, дрожа, сжались в тонкую линию. Лани наморщил нос, о чём-то сосредоточенно задумавшись, а затем, так ничего и не сказав, снова исчез в морских глубинах, скрывшись из виду на несколько минут.

Он хотел сделать этому человеку что-нибудь приятное, как-то умерить не только физическую боль, но и душевную, ведь невозможно чувствовать себя хорошо после такого обращения, даже когда тело не повреждено. Быть может, подарить ему цветов, как делали люди племени, когда выражали кому-то свою радость, признательность или почтение? Но до берега было далеко. Конечно, подводный мир тоже полнился цветами, зачастую ещё более прекрасными и удивительными, чем те, что распускаются на поверхности, однако срывать их было жаль, да и сами они неспособны жить без воды. Тогда ему в голову пришла идея получше.

Вынырнул Лани уже почти довольным. На невинном детском лице все эмоции можно было читать как по книге. Мальчик протянул незнакомцу сложенные вместе руки и, пряча смущённую улыбку и робкий взгляд, осторожно раскрыл ладони, на которых покоилась целая россыпь диковинных изящных ракушек с самого дна.

– Я собрал их для тебя... – произнёс дархат так тихо, будто само море могло их подслушать и уличить в неподобающем поведении. – Хики иа 'ое ке хана и леи нани маи иа мау меа, – поспешно добавил он, от волнения вновь сбившись на привычный язык. – Из них можно сделать красивое... красивое...

Нужное слово никак не хотело отыскиваться в пучинах памяти, и Лани, беспомощно хлопая глазами и краснея, ссыпал все ракушки в руки, которые прежде исцелил, а сам провёл пальцем по своим торчащим ключицам, пытаясь изобразить жестом слово «ожерелье».

[Венитас Толле]

"Я балдю и балдя моя страшна"- примерно так можно описать состояние Венитаса, который так расслабился, что и не заметил как далеко его унесло волнами от берега.
Двигаться было все ещё больно, потому он не предпринимал никаких резких движений, лениво двигая ногами. Мысли уплыли куда-то далеко и возвращаться не планировали.
- Почему нельзя приходить на этот берег?- спросил гомункул в пространство - тут же ничего такого нет. Никто не кусается и .... Хм... Может, сюда нельзя потому что в пору это место от посетителей беречь?- озадачился парень. Ему было невдомёк, что другие туристы приходят на эти острова не для отдыха или изучения, а для охоты.
Вода была спокойной. Было впечатление, что Вес парит в воде или плавает в небе. Неожиданно покой нарушился и кожа почувствовала несвойственное тепло.
– Алоха ое... Мир тебе!
Парень дернулся и нырнул, потеряв равновесие. Вообще-то, все должны спать, а тут окликнули. Круг упал сверху. В состоянии ужаса молодой человек пытался поворачиваться вслед за непонятными движениями воды, но это ничего не дало. Обзор закрывали стенки круга. Сердце билось испуганной лошадью, пытаясь вырваться из грудной клетки, дыхание сбилось. Гость острова был уверен, что разбудил наставника, а если разбудил, то к утру на теле живого места не останется.
В это время мимо летела случайная мысль и врезалась в голову, видимо, она подумала, что раз места много, то можно селиться. Мысль была о том, что нужно покинуть пространство круга и открыть обзор. Вот Венитас и открыл, сталкиваясь нос к носу с тем парнишкой. Тем самым... Те же глаза... Венитас от неожиданности и сам замер. Он не нашелся, что сказать. А мальчик уже исчез в глубине.
- эй, ты куда?- это Вес крикнул последним каплям, что упали в воду после того, как незнакомец ушел на дно.
Гомункул начал озираться в поисках незнакомца, но его не было.
Так и удерживаясь на воде за круг, Венитас какое-то время ждал. Чем дольше ждал, тем тревожное становилось. Сердце снова начинало набирать ход.
- эй, парень!- снова крикнул он. Ответа не последовало.- черт. Если я использую магию, разрушу оборот, а тут нет лаборатории. Черт.- подумав ещё и прикинув, что оборот не такая и страшная потеря, гомункул только собрался собрать вязью воздушный пузырь,чтобы нырнуть, как вдруг появился мальчик. Он выплыл свободно, словно вовсе не человек, а рыба или русалка. Он протягивал руки, сложенные листиком. Незаметно для себя отпустив круг, молодой человек принял ракушки. Правда, прежде чем принять их он неожиданно погрузился под воду. Все же иметь поплавок удобнее, чем держать себя на воде с помощью ног.
У Венитаса руки крупнее, пальцы длинные, он чувствовал как по коже скользят ракушки. Это было интересное ощущение, ведь его собственные руки не чувствовали таких тонких движений. Вес улыбнулся и раскрыл ладони. Это было богатство моря. Пару из принесенных ракушек гомункул видел только в музее естествознания. Он задохнулся восторгом. И не смог ничего сказать. Эмоции отразились на лице.
– Я собрал их для тебя... – произнёс дархат так тихо, будто само море могло их подслушать и уличить в неподобающем поведении. – Хики иа 'ое ке хана и леи нани маи иа мау меа, – поспешно добавил он, от волнения вновь сбившись на привычный язык. – Из них можно сделать красивое... красивое...
Венитас кивал на каждое слово
- Я не знаю, чем заслужил, однако спасибо огромное.- смущенно выдал парень, а мальчик уже показывал нитку ожерелья... Гомункул ссыпал ракушки в одну ладонь и прижал к груди, чтобы не потерять. Он повторил за мальчиком жест, как заворожённый и его рука потянулась к ключицам неземного создания. Взгляд Венитаса был восторженным, но затуманенным, он словно куда-то провалился.
В какой-то момент к зеленоволосому пришло понимание неправильности ситуации, он тряхнул головой, постигал и посмотрел в живые глаза океана.
- это называется ожерельем, если я правильно понял тебя- улыбнулся Вес. Теперь он был расстоянии вытянутой руки и не пытался приблизиться.- Спасибо за подарок, Океан. Меня зовут Венитас Толле. Я приехал сюда отдохнуть и познакомиться с местной природой.- молодой человек улыбался.- и я признателен за помощь с последствиями воспитательных приемов наставника. Они все никак не заживали.
Луна поднялась высоко над горизонтом и осветила все так, словно и не луна вовсе, а холодное солнце.
Венитас огляделся и увидел, что берег далеко.
- Прости, Океан, но мне нужно на берег. Удерживать себя на воде тяжело, а тут несколько глубже.- виноватая улыбка- Я благодарен.
Его тело неопределенным образом двинулось, но парень опустил голову и сделал движение, которое было жалкой пародией на движение морского конька, когда тот плывет спиной вперёд, а взгляд отвести не мог.
- Океан, ты прекрасен... У меня не хватит слов, чтобы объяснить свои ощущения.- дрожащим голосом, словно боится спугнуть видение, проговорил гомункул. Он перевел взгляд на небо.
- Кажется, скоро будет рассвет.- а сам и с места не двигается. Двигаются только ноги под водой и одна рука, чтобы не утонуть, вторая рука удерживает ракушки.
Так прошел ещё час. Просто молча, глядя друг на друга, слушая воду и все вокруг. Сердце гомункула то успокаивалось, то пускалось в галоп, глаза блестели восторгом и восхищением. Он никогда не видел юных дархатов и обращённых ещё не видел. И, что перед ним дархат Венитас не догадывался. Да и не до того было. Мальчик с искрящимися голубыми глазами, белой кожей и черными волосами в свете луны сиял драгоценным ограниченным бриллиантом. Его кожа была влажной, губы имели детскую мягкость. Вот сердце пропускает удар. И ещё один пропускает. Дыхание перехватывает, а по телу разливает тепло, в животе начали ворочаться в коконах и вылупляться бабочки. А вот и первая полетела.
Как Венитас добрался в свой гостевой домик он не помнил. Когда парень проснулся, было далеко за полдень. В комнате царил бардак, на полу был песок, в постели песок, в волосах песок. Владелец комнаты в позе зю проснулся запутанным в покрывале. На стеклянном столике, что стоял по середине комнаты лежала рубашка измятая, а на ней горка ракушек и тоже в песке. Гомункул, когда глаза навели резкость и пришло пониманием что ракушки не ёкай принес, а подарил тот мальчик и, что ночь ему не приснилась, с грохотом свалился на пол
- Вес, что ты творишь?- послышался голос наставника.
- это я встаю. Доброе утро, Грегор- откликнулся парень. Дверь открылась и в проёме появился уже загоревший крепкий с тренированным телом и обнаженный до пояса пожилой мужчина. Корпус был в шрамах и татуировках.
- доброе утро, ребенок. Вставай, пора на тренировку.- бросил он шест парню
- тренировку?- мученически протянул юноша- в может, не надо? Я только встал.
- твои проблемы. Через пол часа на пляже.- приказал мужчина и вышел- наведи порядок в комнате.
- как скажешь, наставник- поник Венитас.
Выбор был невелик. Переодевшись в джинсы поплотнее, майку и пыльник, умывшись, подхватил шест и пошел на пляж. В десяти минутах ходьбы от гостиничного пляжа, где все ещё была рафинированная атмосфера, но было мало людей- все гнездились ближе к бару- наставник и ученик начали тренировочный бой.
Грегор учил своего непоседливого подопечного самозащите. В ход шло все: руки, ноги, шесты, песок, уловки и жульничество. По силе гомункул при всем желании не победил бы учителя, но успехи у него имелись. Несколько раз достал учителя и оставил тому пару глубоких ссадин. А последний раз, когда вот-вот должно было прилететь по шее и лишить сознания, Венитас извернулся, опасно открылся и со всей силы ударил шестом учителю в солнечное сплетение, следом в подбородок, удары по рукам и подсечка. Вот наставник на песке.
Венитас, весь в песке, скорее всего синяках, но с довольной ухмылкой склонился над этнархом, уперев шест ему в грудь.
- Грегор, Я ценю вашу заботу, но у меня каникулы и я буду заниматься исследованиями местных растений. Потому организуйте мне кислородные баллоны, катамаран и камеру с большой флешкой, а ещё мне нужны моторы для дайвинга.
- ты же не ходил на курсы дайвинга.- ответил мастер, усаживаясь на песок в месте падения- отличный бой. Как для ученого ты молодец.
- спасибо.- гомункул отряхивается от песка- а мне не надо уметь. Мне нужно просто уметь дышать под водой. Помнишь, если я воспользуюсь своей магией, то оборот весь развалится. Я перепугаю половину островитян своим внешним видом, особенно руками. Так что хочу, баллоны.
Спустя пару часов Венитас шел по пристани с катамаранами и искал нужный номер. Открыв замок и положив на соседнее кресло рюкзак, парень медленно вырулил в океан. Он поплыл по большой дуге к выходящему на поверхность каменистому мысу. Каменистое образование назвали мысом, а по факту это был кусок скальной породы, который узкой полоской поднимается над водой и используется, как дальняя точка для дайверов.
Сегодня Венитас был одним из многих, кто плавал среди рифов вдали от полосы пляжа.
"Хочешь спрятать дерево- спрячь его в лесу"- подумал парень и сделал вид, что погружается в общем месте, но, наверняка он не первый, но никто не заметил. Парень, нацепив баллоны на спину, моторы на ноги, как браслеты, и бедра, как портупею, плюхнуться в воду, прихватив камеру.
Медленно отдаляясь от дайверов и их проводников, молодой и любопытный гомункул поплыл в сторону западного берега. Поплыл в обход, правда, этот обход был отделен от гостевой части острова каменным уступом, что выступает на пару километров в океан отвесной скалой.
День солнечный, освещение под водой подходящее и Венитас с удовольствием плыл в желаемую сторону, попутно собирая фотографии.
За интересным занятием и путь короткий. Вот окружение изменилось. Оно стало более диким, живым. Парень взвизгнул, в маску попала вода и он стремительно всплыл. Пытаясь откашляться.
В горле саднило, наглотался солёной воды. Гость огляделся. Вокруг ни души. Восстановив дыхание и снова надев маску гомункул нырнул в ослепительный мир живых рифов, где-то на периферии сознания билась мысль о встрече с Ним, тем, кто воплотил в себе океан.

[Лани Кохола]

После их минувшей встречи Лани чувствовал себя заметно лучше. Словно исцелил от душевной боли не только того юношу, но и самого себя. Вдобавок у дархата прибавилось хлопот: к дикому пляжу прибило стайку охочих до сытного планктона креатурисов  – необычайно милых и настолько же опасных своим смертельным ядом созданий. От святыни племени требовалось не подпускать их в общие воды, где отдыхали, работали и занимались исследованиями люди. Одного прикосновения к этим забавным кошкорыбкам было достаточно, чтобы убить взрослого человека, и даже если двуногие их не тронут, всплывающая тут и там погибшая рыба мало кому оставит приятных впечатлений.
 
Но, что занятно, сами по себе существа являлись совершенно безобидными и незлобными. Их можно было легко приманить и увлечь блестящими-звенящими штуковинами, к примеру, шариком, сплетённым из гибких ветвей, внутри которого был заключён позаимствованный в племени колокольчик. Издавая весёлое попискивание, то ли рыбки, то ли зверушки радостно гонялись за мячиком, который Лани подталкивал к ним длинной палкой, а порой и за самим Лани – и тогда он резво удирал и ловко огибал их в воде, не давая к себе притронуться. Креатурисам нравилась эта игра, левиафану тоже. Округу близ одиноких скал то и дело оглашали всплески выпрыгивающего из воды мальчика-кита и его заливистый детский смех.
 
К вечеру у малышей совсем не осталось сил: все как один повсплывали наеденными мохнатыми брюшками кверху, греясь в уходящих солнечных лучах и лениво перебирая пушистыми хвостами. Уж точно не таким малюткам соперничать с китом и его нечеловеческой выносливостью. Аккуратно подталкивая кошкорыбок палочкой, мальчик согнал всех зверьков в тихую заводь, где они спокойно смогут отдохнуть до завтра, а сам отправился к живописным рифам за сувенирами для приезжих. Высохшие ветви кораллов, невыразимо изящные и настолько же уникальные, в любые времена пользовались повышенным интересом и спросом как у гостей, так и у торговцев. Добывать их в недружелюбных водах тоже было работой Лани.
 
Проплывая по пути пышные заросли водорослей, тут и там подсвеченных мелким зелёным крилем как крохотными искорками, мерно покачивающиеся в такт движениям воды, мальчик невольно притормозил и рассеянно замер, пуская вверх тонкую струйку пузырьков. Зелень отчётливо напоминала встреченного юношу и Лани безотчётно протянул руку к тонким упругим листочкам, желая коснуться совсем не их. Длинные тонкие пальцы вздрогнули и согнулись, а сам мальчик винтом поднялся к поверхности, огляделся на всякий случай и тихо прошептал себе под нос, пробуя на языке:
 
– Венитас Толле.
 
И ещё раз.
 
И снова, уже громче. И громче.
 
Имя было красивым, приятным и немного терпким на вкус. Его хотелось повторять снова и снова, однако вместо этого мальчик замолчал, лицо его заметно погрустнело. Лани не нравилось звучание собственного голоса, пока ещё по-детски высокого и дребезжащего, тем неприятнее резонирующего в ушах, чем выше он пытался взять ноту. Раньше он не обращал на это внимание.
 
Голос Венитаса был совсем другим. Текучим, мягким, как будто бархатным. Однажды дархату довелось потрогать бархат, который привезли с большой земли для украшения девичьих одежд будущих невест Меле, и это было незабываемое ощущение. Всё равно что гладить кусочек мха на морском дне. Или даже лучше.
 
Лани вздохнул и погрузился в воду по самые ноздри, расстроенно выдувая ртом большие пузыри. Собственный крик перебил оставшиеся воспоминания, и теперь ему не описать как нужно было вновь услышать ту мягкую бархатистость, но когда это ещё случится? В прошлый раз он уже и не надеялся вновь встретить зеленовласого юношу, а теперь...
 

А теперь этот человек внезапно появился прямо перед забывшим про осторожность Лани, шумно плескаясь и кашляя. С испугу маленьких дархат тут же ушёл с головой вниз без малейшего звука, прежде чем его заметили, оставив после себя лишь расходящиеся круги, а затем, зависнув под водой, расцвёл широкой улыбкой.
 
Венитас. Это был Венитас. Он снова пришёл навестить кита!
 
Издав звук – громкий и длительный – подобный тому, с каким дикие левиафаны приветствовали друг друга, дархат подплыл ближе к притихшему юноше снизу и кончиком прихваченной водоросли пощекотал его ногу, с удовольствием отмечая, что в этот раз синяков было совсем не так много, да и те можно было списать на неудачное падение. Лани вот тоже по земле ходил так, что безопаснее было ползать: в противном случае все камни, неровности и коряги были его верными спутниками и коварными недругами. Привычно проведя вдоль кровоподтёков ладонью, дабы заживить их, мальчик показался из воды, светясь искренней радостью.
 
Хотелось петь и кричать, даром, что собственный голос теперь совсем не радовал. Хотелось хохотать и играть ещё пуще, чем с креатурисами – настолько сильно счастье переполняло его. Но вместо этого Лани нашёл глаза Венитаса своими и произнёс как мог отчётливо то, что хотел сказать ещё минувшей ночью под луной, но опять к своему стыду позабыл все слова:
 
– Не океан, – дархат указал на себя, подразумевая слово, которым накануне называл его юноша. – Меня зовут Лани.

Прозвучало так, словно он долго репетировал. Голос подрагивал смущённым полузвуком. Теперь мальчик жутко стеснялся своего ребячливого повизгивания, но на последней фразе выдохнул и поднял глаза к синеющим приближающимися сумерками небесам, перейдя на почти неслышимый шёпот. На лице неуловимой рыбкой промелькнула далёкая недостижимая мечта.

– А «лани» значит «небо».
 
С мгновение задержав взгляд на сползающихся с горизонта облаках, Лани повёл плечами и опустил взгляд на Венитаса, застенчиво улыбнувшись ему.
 
– Лани Кохола, – уточнил левиафан, упомянув общее название всех островных племён родного архипелага и своего клана. – «Кохола» – это «кит».
 
Указательный палец обвёл широкую дугу, роняя капли моря, и коснулся тощей мальчишеской груди. Он вновь показывал на себя. Звучало почти абсурдно: как маленький ребёнок может быть китом и причём тут небо, ведь ни мальчики, ни тем более гигантские киты не летают. Но большие глаза стали необыкновенно серьёзными. Это была его суть. Его имя. В здешних землях и водах ни одно слово не произносилось просто так. Всё имело своё значение.
 
Лани замолчал, плавно покачиваясь на почти нежно накатывающих волнах и размышляя, что он мог бы ещё сказать Венитасу. В ночи его новый знакомый рассказал по меркам необщительного мальчика невероятно много всего. Дархат хотел бы тоже так: свободно говорить обо всём, что взбредёт в голову, так честно и пугающе открыто выражать свои чувства и мысли... Но не мог.
 
На сей раз грусть не успела целиком захватить его, Лани услышал знакомое попискивание и разглядел стремительно приближающуюся к ним под водой знакомую предупредительную расцветку: бежевую шёрстку с бирюзовыми оконечностями и кругами. Очевидно, один из креатурисов – совсем малёк, но дюже любопытный и неуёмный – преследовал кита до самого рифа. До смерти перепугавшись и совсем не за себя, мальчик, не раздумывая, обхватил своими пальцами чужое запястье – почти такое же тонкое, как у него самого («И как на такого хрупкого человека у кого-то могла подняться рука?» – мелькнула запоздалая мысль), – и резко потянул к себе, чтобы убрать Венитаса с прямой траектории опасного создания.

Креатурис, промазав, со всего маху влетел в комок водорослей, запутавшись в нём и давая ребятам минутную передышку, а Лани, отчаянно краснея до самых ушей от своих необдуманных действий и слегка заикаясь от того, что очутился так близко к человеку, пробормотал:

– 'Ава 'ава поно.

Взгляд, испуганно ускользая от оказавшихся совсем рядом глаз Венитаса, как кефаль от барракуды, указал на кошкорыбку.

– Осторожно. Они... ядовитые.

[Венитас Толле]

С юных лет на первой строчке ужасов Венитаса были водоросли, которые росли под водой, потом темнота и высота. Возможно, это связано с невидимостью растений под водой, а значит и намерения не понятны. Хотя, если подумать, водорослям все равно кто тут плавает. Они просто себе растут, греются в солнечных лучах и создают дом для множества обитателей моря. Однако, не смотря на понимание абсолютной нелогичности своего дикого страха подводных растений, Венитас пугается до крика. Потому он крайне редко плавает в естественных водоемах и предпочитает бассейны, где гарантированно нет водорослей.
Вот так произошло и сейчас. Вода попала в дыхательное горло и гомункул все никак не мог избавиться от капель. Внезапно он почувствовал, что по ноге что-то щекочет. Оно скользкое и длинное. Над водой раздался крик и ноги были резко поджаты в коленях. Пошел ко дну и снова вынырнул,перспектива захлебнуться пугала ещё больше. Гость озираться по сторонам и почувствовал странное- по коже прошлось тепло, но от куда в большой воде тепло? Это же не теплое течение из крана. Ощущения были очень знакомы, вот же где-то тут в памяти спрятано воспоминание, совсем свежее и... Воспоминание всплыло из воды ровно напротив.
- Океан!- радостно воскликнул гомункул, с трудом удерживаясь на воде из-за веса баллонов, в руке над водой он держал маску.- Здравствуй!- широкая радостная улыбка. Мысль, что бродила где-то там на периферии взорвалась в сознании и должна была там и остаться, но язык решил, иначе- Я искал тебя. Я хотел тебя увидеть.- услышав свой голос Венитас округлил глаза и свободной рукой закрыл рот.
Теперь заговорил мальчик.
– Не океан, – дархат указал на себя, подразумевая слово, которым накануне называл его юноша. – Меня зовут Лани.
– А «лани» значит «небо».
– Лани Кохола, – уточнил левиафан, упомянув общее название всех островных племён родного архипелага и своего клана. – «Кохола» – это «кит».
- Значит, Небесный Кит? Как интересно. Можно я буду звать тебя Лани, а ты меня Вес или Венитас.- интересно, первооткрыватели все такие восторженные идиоты? Стоило бы поинтересоваться у молодого человека, который был безмерно счастлив возможности взглянуть в эти удивительные глаза и увидеть милое личико. А в животе уже носился целый рой бабочек. Молодой человек ещё не понимал, что это за чувство такое.
Дома он уже начал читать книги о особенностях человеческой психике, чувствах, эмоциях, обо всем том, что присуще "живым". Венитас рос, как проект, а не человек, потому многие вещи, которые мы считаем элементарным, для него нечто непонятное и требует идентификации. Парень читал о гормонах и другой химии в организме, но это с позиции науки. А с позиции обычной обывательской жизни совсем ничего не было.
Зеленоволосый гость точно знал, что ему приятен мальчик напротив, это сильная симпатия, вот только она какая-то слишком глубокая. Одно дело "давай поженимся, когда вырастем" сказанное в пятилетнем возрасте понравившейся девочке и совсем другое чувство, когда тебе 22. Сказать, что Венитас испытывал именно такое чувство нельзя, парни только познакомились, но его влекло к этому мальчику, как голодног кота манит миска сметаны. Хотелось видеть его, смотреть на него, прикоснуться к нему, взять за руку и подарить все сокровища, которые можно достать. Венитас влюбился до самой макушки, и да, любовь с первого взгляда. В будущем гомункул не сможет испытывать ничего подобного. Будет любовь, привязанность, обязательства и благодарность, но не будет именно вот такого трепетного чувства. Оно останется в этом времени и с этим мальчиком. Только это в будущем, а сейчас чувство, испытываемое искусственным существом не идентифицировано, но такое приятное.
Сердце забилось чаще, дыхание снова перехватило.
- Я рад знакомству с тобой, Лани- протянул руку киту.- спасибо за помощь. Ты же снова меня вылечил да? Я чувствовал тепло, как вчера ночью. Спасибо.- снова улыбается- а что ты тут делаешь? Ничего, что ты так далеко от берега и без акваланга? Твои родители разрешают тебе плавать так?- конечно это были очень глупые вопросы, тем более для великовозрастноо ребенка, но парень был так рад, что снова встретил воплощение океана, что аналитическая чвъасть мозга заблокировалась файерволом и процессы затормозились.
Это лицо. Венитас таял, как масло на сковородке. Плавные движения Лани словно гипнотизировали его. Все вокруг становилось тише, цвета меркли. Оставался только Лани, его шея, руки, плечи, что оказывались из воды при перекате волн. Исчезло все для гомункула, был лишь Лани и океан.
Гость не обратил внимание, что где-то что-то пищит, да и слух у парня похуже будет, он же не кит. А вот Лани услышал что-то и внезапно подтянул в себе Венитаса. Было так стремительно и неожиданно, что и отреагировать некогда было. Мальчик оказался невообразимо сильным. Такой изящный и в нем столько силы.
Оказавшись ещё ближе Венитас покраснел, но взгляд не отвёл. Зато взгляд отвёл покрасневший Лани. Это было так мило, что от улыбки было не удержаться?
– Осторожно. Они... ядовитые.
- ядовитые? Кто ядовитый? Где?- заозирался парень, но ничего не увидел, зато был ещё один рывок в сторону. Все так же удерживаемый за запястье. Маска уже плавала за баллонами, ее никто не держал.
На поверхности показался комок, на вид пушистый и мягкий, на спинке яркие синк- зелёные пятнышки. То ли рыбка, то ли кошка, то ли, а руки любопытного гомункула уже тянулись к зверюшке.
- Ой, так это оно ядовитое?- переспросил парень- какое-то оно слишком милое для ядовитого, не находишь?- в голове из каши информации, что была после посещения библиотеки всплывали какие-то обрывки о этих милых животных. Они опасны, плохо размножаются и... Атурис- сильный яд, скорость действия зависит от сопротивляемости иммунитета. Чем крепче иммунитет, тем дольше детка будет мучаться. - вспомнил. Это очень интересные рыбо- котики. Я бы с удовольствием изучил их.
В баллоны что-то ударилось. Венитас оглянулся, но ничего не увидел. С одной стороны, с другой стороны. Никого. Он подтянул к себе маску.
- поплаваем, Лани?- предложил он и погружаясь под воду, потянул за собой мальчика. Уже в воде жестом Вес спросил нужен ли сейчас воздух. И наконец увидел маленький шарик, который крутился на поверхности в поисках.
Маленькие винты на ладыжках и средние на бедрах запустились и парни поплыли. Когда гомункул погружался в воду, он успел перехватить Лани за руку и сейчас, подтянув парня ближе, они плыли с использование винтов до момента, пока причина восторга Венитаса не извернулась и не освободилась из рук.
Гомункул был очень удивлен и остановился в воде, ведь он видел Лани только над водой и догадаться о том, что мальчик свободен в воде, не мог. Лани плыл, как рыба, вернее, как кит. Характерные движения, пластика и самое главное- скорость. Он так быстро поплыл, а за ним погнался молек кото- рыбки почти пулей. Вес только успел сделать пару гребков, чтобы мелочь ядовитая не проделала в нем дыру.
Когда удивление схлынули, пришло понимание, что Лани уплыл и виден где-то там. Гость тоже припустил за ним. Конечно, догнать просто так не представлялось возможным, потому винты на максимум и парень, чьи волосы похожи на водоросли летит в воде следом за рыбкой. Теперь вопрос: кто за кем гонится?
Камера болталась где-то на поясе. Сейчас было немного не до слепки, но надежда по фотографировать не только рифы, а и самого Лани крепла.
Солнце катилось к горизонту. Освещение под водой становилось хуже и Венитас был вынужден всплыть. Он потерял в темной воде из виду свое воплощение океана. Он пытался отдышаться, воздуха оставалось совсем немного. С такой-то гонкой.
Осмотревшись, парень понял, что находится в каком-то незнакомом месте и берег, который не так и далеко, другой.
- Лани!- позвал Вес- Лани, где ты?- ему было тревожно. С одной стороны, уже вечерело и ему влетит, если не успеет вернуться к ужину, с другой - ему хотелось видеть парня, который назвал сегодня свое имя. Не смотря на всю веселость игры, а они все же поиграли с кото- рыбкой, время пришло менять занятие. А уходить не хотелось, ох как не хотелось.- Лани!- снова позвал Венитас.- Я хочу видеть тебя, мой Океан- добавил тише и судорога скрутила ноги. Тело изнеженного цивилизацией гомункула, не смотря на его любовь к бассейнам и плаванью выносливости ему не достаёт. Искусственное тело, которое ему дали не предназначалось для спорта. Венитаса выращивали сначала как новое тело, а потом, как игрушку для спальни, а ни то, ни другое не предусматривает дополнительных настроек в виде выносливости.
Парень лег на воду, нужно было немного отдохнуть перед возвращением и подождать Лани.
- Может, он уже уплыл домой? Все таки уже поздно. Солнце вот-вот сядет, а его наверняка ждут.- стало так горько, что вкус проявился на языке. "и почему я так реагирую?"- задался вопросом молодой мужчина - " мы только познакомились. Он совсем меня не знает, да и я его не знаю....Но он милый. Красивый. И у меня от него бабочки в животе. Хочу видеть его и держать за руку. Интересно, завтра, если я приду, он будет тут, или на том диком пляже?"- он задумался- "а что, если я завтра выйду на лодке...но... Точно, Я же давно хотел... Точно"- Венитас хлопнул в ладоши и брызги разлетелись в разные стороны.- "на днях должен быть фестиваль воздушных змеев. Интересно, тут такое проводят? Надо у наставника спросить или местных"
Зеленоволосый гость опустил ноги под воду и осмотрелся. Нового знакомого ещё не было.
- Ну где же ты, Лани? Я снова хочу увидеть тебя- как-то очень грустно, даже неожиданно для самого себя, сказал Толле.

[Лани Кохола]

Увлекаемый за руку чужим нетерпением, Лани ощущал себя так, будто попал в самый настоящий шторм – вихрь из эмоций. Он смущался – такой близости к человеку, ведь люди острова всегда общались с ним на почтительном расстоянии. Он растерялся – будучи совершенно не готовым к тому, что такой же робкий на вид юноша, с которым можно было легко молчать всю ночь, окажется столь резвым и непредсказуемым в своих действиях. Он радовался – ведь они плыли вместе, какая замечательная игра!
 
И он испугался. Креатурис вновь наметил себе цель.
 
Изогнувшись, мальчик с сожалением высвободил свои пальцы из чужих, ощущая кожей, как изменилась траектория существа, как нарастает приближающийся писк. Под водой Лани не слышал звуки, он их чувствовал. Одно только это обстоятельство позволяло ему избегать множества опасных ситуаций. У людей такого чувства не было, он уже давно заметил, ещё когда в минувшем сезоне к восточному берегу подошла стая оголодавших акул –  ему тогда пришлось изрядно повозиться, чтобы отвести их от людей и при этом самому не попасться на глаза. И сейчас точно также вся надежда была на него.
 
Лани легко пропустил кошкорыбку под собой, оттолкнув Венитаса, а затем издал несколько высоких трелей, подобных перезвону колокольчика, привлекая малька. Пожалуй, будь его голос пониже, как у нового знакомого, приманки бы из него не вышло, а теперь внимание креатуриса было всецело приковано к левиафану.
 
Он рванул вперёд с невиданной ранее скоростью, до гула в ушах страшась того, что с Весом может что-то случиться. Бедный юноша и так натерпелся и может не пережить отравление атурисом, а Лани в целительстве таких вещей был совершенно не силён. Котёнок, в котором разом обострились все охотничьи инстинкты, почти не отставал. У этих пузатых шариков было плохо с манёвренностью, и мальчик специально плыл по прямой, на которой креатурис летел стремительнее пули, чтобы увести его как можно быстрее и дальше от Венитаса.
 
Гонка порядком затянулась. Малыш начал отставать, когда солнечный диск уже примкнул к горизонту, плавясь на поверхности воды и растекаясь по ней жидким пламенем. Пользуясь долгожданной передышкой, Лани вынырнул из моря и всей грудью вдохнул в себя пропитанный пряными растительными ароматами воздух, нагретый дневным теплом. Поднятые им брызги искрились в свете закатных лучей сотнями огоньков-бриллиантов.

Мальчик недоумённо огляделся, пытаясь определить источник запаха. Он собирался заплыть дальше в океан, а затем по большой дуге вернуться с детёнышем креатуриса в заводь, где отдыхали остальные его сородичи, но, по всей видимости, не рассчитав с испугу верное направление, сильно забрал на запад, где берег вдавался гораздо дальше в океан, и привёл зверушку прямиком к нему. А заодно и...

– Лани!

Вздрогнув всем телом от звука своего имени, дархат целиком ушёл под воду и изумлённо заморгал. Венитас почти догнал их! Но что теперь делать с ним и с этим мальком? Западное побережье было необычайно опасно для обоих существ, за которых мальчик испытывал сильную ответственность, заведя их сюда, и которые никак не должны были друг с другом соприкасаться.

Словно почувствовав отзвук расходящегося волнами сомнения, к нему подплыл креатурис и почти миролюбиво пискнул, не пытаясь протаранить Лани ушастой головой. Малыш устал и совсем как человеческий ребёнок просил уложить его. Ненадолго задумавшись, дархат уверенно кивнул и изящной стрелой скользнул ко дну, чтобы нарвать водорослей, из которых тут же свил что-то наподобие простенького гамака и, поймав туда котёнка, повлёк за собой на песчаный берег.

В воде им никак нельзя было оставаться. Совсем скоро стемнеет, и начнётся Хахаи Холохона, или Охота, – время, когда к поверхности поднимаются дикие левиафаны.

За Венитасом он примчался позднее. Кажется, юноша был совсем истощён долгим заплывом. Лани ужасно торопился и переживал за нового знакомого, даже не избавившись в спешке от налипшей на него морской травы, а потому смущение на какое-то время ушло на второй план, когда, поднырнув снизу, мальчик закинул его руку себе на плечо и уверено потянул к земле, быстро перебирая ногами. Последние лучи тонули и захлёбывались в непроницаемой мгле океана, напоследок моргнув зелёным отблеском. Дархат уже чувствовал, как в воде проскользнуло что-то большее. Что-то ужасное. Пока только прислушиваясь и принюхиваясь, но медлить было нельзя.

Они успели.

Лани старался создавать как можно меньше шума и всплесков. И, как только они свалились на песок, тут же привстал на коленях и прижал указательный палец к губам Венитаса. Взгляд мальчика переметнулся к колеблющейся поверхности океана. Буквально на мгновение, но оттуда показалась широкая чёрная спина и высокий плавник – в несколько раз больше, чем полагалось этому животному на любой другой планете. Косатка. Дикий дархат.

Мальчик не шевелился, отчаянно прислушиваясь к воде. Было бы проще, находись он сейчас внутри неё, но это и опасно: у хищников прекрасно развито обоняние. Однако сейчас зверь, упустив добычу из виду, мог ориентироваться лишь на звук. Лани чувствовал, как громадина движется вдоль берега – здесь почти не было мелководья. Как ищет и выжидает. Как готовится и...

Внезапно давящее ночным кошмаром ощущение исчезло, растворившись канувшим в глубину камушком без следа. Монстр уплыл. Возможно, что-то заинтересовало его больше двух тощих мальчишек, даром, что один из них почти сородич: киты и косатки были извечными врагами, а прочих китов в этой акватории не водилось. До перерождения Лани был единственным.

Выдохнув, левиафан осел на песок, пропуская его сквозь пальцы, посмотрел на мирно сопящего в небольшой лужице под панданом креатуриса – тот был заботливо прикрыт своим гамачком и смешно шевелил во сне двумя коротенькими лапками – обернулся к Венитасу и, серьёзно глядя на него, отчётливо произнёс:

– Никуда не ходить. Опасно.

До утра они очутились в ловушке. Вглубь острова с этой стороны заходить нельзя: там полно эспирий. Попытку сунуться сейчас в воду можно было смело приравнять к самоубийству. Лани слыхал, что на других островах, менее радушных и миролюбивых, неугодных людей кидают со скал прямо в кровавые объятия и разверзнутые зубастые пасти Хахаи Холохона. Мальчика заметно передёрнуло от одной только мысли об этом. Как же жестоко...

Сжавшись в расстроенный комок, Лани не сразу обратил внимание на то, чем западная часть острова разительно отличалась от восточной: непроницаемые глубины тёмных вод оставались глухими к искоркам света, которыми так полнилось мелководье нейтральной зоны. Будто стремясь компенсировать недостаток освещения, огоньками загорались берега ближайших крохотных островков; рядом с ребятами расцветали тысячей фосфоресцирующих глаз диковинные раскидистые растения, а в воздух поднимались тучи ярко-алых светлячков. Зрелище было настолько же прекрасным, насколько и пугало. Почти всё здесь – хищное или ядовитое, смертельно опасное.

– Ничего не трогать, – строго наказал Лани, а затем вздохнул и чуть слышно добавил: – Ма муа о ка вана'ао. Мы здесь до рассвета.

Взгляд поднялся к небу. Западной части Хертца открывался необычайно красивый вид на Схалас – большой спутник Проциона. Его густое сияние почти перекрывало свет звёзд, и, чтобы их вернуть, чтобы как-то развлечь Венитаса, мальчик вдруг лукаво улыбнулся и откинулся назад, зарываясь мокрыми волосами в песок.

Он поднял опутанные водорослями руки высоко над головой, сделал ими несколько плавных жестов, больше всего напоминающих потоки воды и движение в них крохотных рыбок. С каждым мельчайшим взмахом на кончиках пальцев зажигалось всё больше огоньков, которые Лани играючи подбрасывал в воздух, совмещал их между собой, объединяя в простые узоры, а затем слегка развёл ладони, показывая получившийся «букет».

Над ним сверкали самые настоящие миниатюрные фейерверки. Дархату не раз доводилось видеть, как их, привезённые с большой земли, запускают на всевозможных празднествах. Слышать расходящийся в толпе рокот восхищения. Ощущать выдуманный запах. Ведь даже шаманка называла их...

– Пуа лани. Небесные цветы.

Лани робко улыбнулся, а затем чуть повернул голову в сторону юноши, и улыбка стала искренней и счастливой. В глазах отражались искусственные звёзды.

– Это для тебя, Венитас.

[Венитас Толле]

И вот тот самый берег, который был незнакомый. В свете звёзд и медленно поднимающегося спутника, ещё тускло освещающего все вокруг, пространство казалось таинственным и страшным. Вот вам и второй ужас Венитаса во всей красе. Парень оцепенел и послушно замер. Отмер, когда прохладный тонкий пальчик Лани прикоснулся к приоткрытым губам. Он оставил соленый след. Вес кивнул, соглашаясь вести себя послушно и быть на месте. Возникло ощущение, что проплыв такое большое расстояние эти двое попали в некое пограничье миров- о таком пишут авторы фэнтэзи или духовные учителя- правда, обычно речь идёт о прохождении таких пространств, или, если говорить о духовном, эти пространства являются нирваной. Но никто ни разу не говорил, что таком пространстве можно застрять.
Какое-то время было тихо. При чем, так показалось Весу, тихо так, что это походило на вакуум или большую глубину, когда из-за давления звук не достигает барабанных перепонок. Открыл рот. Вдохнул и поморщился. На язык осел соленый воздух.
Лани как-то неопределенно, однако весьма напряжённо повел плечами. Гомункул склонил голову на плечо с вопросом в глазах "ты в порядке? Что-то случилось?". Рука потянулась к худенькому плечу, которое выглядело алебастрово- белым в тусклом свете спутника, который удивительно быстро взбирался по небесному куполу и своим светом перебивал свет звёзд, впрочем их закрывали и кучевые облака. Черными боками обращённые к острову и подсвеченные со спины голубым светом неба.
Огромные облака сбивались вместе, перемешивались, меняли форму, но так или иначе оставляли значительный просвет, чтобы два непослушных мальчика не растворились в ночной тьме.
И внезапно тишина исчезла. Звуков становилось все больше. Сначала, словно заяц трусливый пробежал, ветер побеспокоил листву среднего этажа зарослей. Следом какая-то ночная птица издала звук, потом кто-то засмеялся, похоже, очередная птица. Послышался стрекот и пространство ожило. Словно утром большое селение.
Хлопающие крылья, перекрикивания, перестукивания, шорох. Венитас при этих звуках медленно начал озираться. Он сообразил, что палец у его губ значил "веди себя тихо".
За спиной мальчишек была роща или лес, видно не было, поначалу. Когда же тишина отступала, то и растения начали подсвечиваться. Таинственное красно- зелёное свечение. Ядовитое. Так что объяснения Лани только обозначили очевидное. Свечение походило и явственно напомнило гомункулу о его экспериментах в лаборатории, когда он насмотрелся мультиков и пошел воспроизвести зелья. Намешав кучу всего, что было предложено и добавив отсебятины получалось приблизительно тоже самое, только зелье не светилось, а было зеленовато- красным, а потом стало бурым и с большим количеством дурно пахнущего пара, что полз и впитывался во все, к чему достанет. Славно тогда повеселился парень и так же славно отхватил от учителя химии. Хорошо, что ничего не взорвалось.
Свечение зашевелилось и в воздух взмыло облако светляков. Они оказались довольно большими для привычных. Зрелище было потрясающим.  Молодой человек даже успел сделать несколько кадров, камера- то оставалась с ним. Фотографировал без вспышки, она и не особенно нужна была. Таинственного света вполне хватало, чтобы отснять материал для изучения, а изучать было что.
Светляки двигались в точной последовательности, казалось, что в их движениях есть рисунок или схема. Длинная выдержка и да, получилось нечто похожее на вязь, только не такую упорядоченную, как обычно.
Любопытство вертелось нетерпеливым лисом в животе. Хотелось срочно переловить насекомых, если это насекомые и изучить их. Окажутся полезными- наловить для разведения. Изучить их место обитания и питание. Посмотреть растения, какие тут есть, если что- натырить семян. Одно его не пускало- строгое "Ничего не трогать" сказанное Лани. И Вес это выполнил. Ему хотелось послушать этого мальчика, ему хотелось порадовать его, ему хотелось...
"Да что со мной происходит?"- задался вопросом будущий фармацевт, замерев с камерой в руках в пол оборота к новому другу, который сидел на вытянутую руку от него.
Взгляд скользил по коже Лани.
Вот темные волосы, которые начали высыхать и немного топорщиться. У Венитаса было тоже самое, только это походило на преображение водорослей в волосы- зелёные же. Вот белая кожа лица, маленький аккуратный носик, тонкие скулы, ещё по- детски мягкие и пухлые губы, длинные ресницы и сияющие синевой океана глаза, которые чуть светились в темноте. Приблизив видоискатель, Вес навел резкость и сделал несколько фотографий. Тихо щёлкнул затвор.
Худенькие плечи, тонкие руки, узкие ладони и длинные пальцы, аккуратные ногти, словно после посещения мастера маникюра. Стройные длинные ноги, стопы... Ну все. Приплыли.
Эту ночь гомункул Толле опишет в своем дневнике так:
"Эта ночь останется в моей памяти навечно. Так близко я был рядом с Лани. Я не знал, что люди могут быть так красивы и гармоничны. Обычно, Я вижу неправильность в облике людей, возможно, придираюсь, но этот мальчик, Лани, на столько правильно вписывается в пространство, что само пространство для него кажется неправильным.
Я благодарен за эту ночь . Я нашел того, кого хочу радовать. Это такое странное и приятное чувство. Я хочу сделать подарок Лани, но какой не знаю. Наверно, мне не хватает информации... "
Новость о рассвете почему-то нисколько не расстроила, хоть и была перспектива быть наказанным. Венитас тогда ещё не знал, что наставник принял решение не вмешиваться.
В один из дней, когда зеленоволосый непоседа пошел доставать местных расспросами, Грегор решил проверить конспекты парня, потому что подопечный имел привычку говорить, что сделал, на самом деле оставив тетради пустыми. Среди бумажек он нашел блокнот с записями и фотографиями. Это оказался дневник, который Вес начал вести по прибытии на остров. Материалов оказалось много. Личные переживания, наблюдения за окружением, флора, фауна, отсылки на конспекты (они, кстати, оказались удивительно подробными с зарисовками и схемами) и конечно же Лани Кохола.
Сначала были упоминания про Океан, потом нашлась фраза "Никому не говори, что видел кита" и размышления на этот счёт. Было понятно, что Вес ничего не понял, зато понял наставник и улыбнулся.
- Так вот почему ты так увлекся легендами. Повезло тебе, Венитас. - улыбнулся наставник и с этих пор было невысказанное условие (этнарх никогда не признается, что читал чужой дневник) не попадаться на глаза местным там, где нельзя быть. Следовательно и за отсутствие ночью гомункулу ничего не скажут, даже подстрахуют, мол, мальчишка нагулялся и уже спит, а ужин останется на его журнальном столике.
Пусть летние ночи и короткие, но это несколько часов вместе, рядом. Радость от понимания факта захватило зеленоволосого парня, чьи волосы тоже высыхали и начали походить на гнездо из ламинарии или морской травы, чьи листья подсыхают и топорщатся.
Облака и взобравшееся на небосвод светило совсем затмили звёзды. Впрочем, не велика потеря. Вокруг мальчиков кружили светлячки размером со спичечную коробку и сам Лани в глазах Венитаса светился, как небожитель из новелл, которые он читал в моменты закипания мозгов от науки. На лице появилась мягкая улыбка. Мальчик очень нравился гомункулу, а объяснить это чувство сам гомункул не мог. Вот тянет к парню и все, хочется видеть его и хоть ты тресни, слышать голос, прикоснуться. Вес тряхнул головой, возвращая себя в реальность.
Снова видоискатель у лица. Лани неожиданно улыбается, снова несколько щелчков затвора. Теперь на фотографии лицо Океана в три четверти оборота. Упал на песок.
Баллоны и винты были давно сняты и лежали на песке. Гость острова в футболке уселся удобнее рядом с Лани. Еле мерцающий песок, голубое свечение спутника придавали пейзажу и обстоятельствам мистическую окраску. Сердце билось как сумасшедшее. Ещё пара снимков.
Действия Лани озадачили гомункула и тот с любопытством наблюдал за изящными плавными движениями.
Вот ладошки открылись и Вес ахнул. Настоящие, самые настоящие фейерверки, даже звук похож, только не такой громкий. Больше к стрекотанию жуков ближе, но от того не хуже. Жёлтые, красные, двух и трёхцветные, россыпи.
- Какая красота- выдохнул Венитас- это твоя магия?- пальцы скользнули к ладоням мальчика, но не коснулись, застыли с нескольких сантиметрах, а лицо выражало восхищение.
– Пуа лани. Небесные цветы.
- Значит "пуа"- это цветок?- спросил парень.- Думаю, что с такими темпами я и твой язык выучу, Лани- улыбнулся Вес.
Наверно, слишком много чувств высшего порядка испытывал молодой гомункул в присутствии жителя острова.
- это потрясающе- снова выдохнул он, когда же Лани произнёс
– Это для тебя, Венитас.
Глаза гостя расширились- переваривает информацию- меняется выражение глаз и лица на восторженно- смущенно- благодарное выражение и лёгкая улыбка поселяется на губах.
- спасибо тебе, Лани.
Какое-то время прошло в молчании.
"Как хорошо."- вздохнул Венитас. Его тело расслабилось, он все так же смотрел на Лани. Знает или нет гомункул, но его состояние икающего счастья (икающее, потому что его тело впервые испытывало такую бурю эмоций) заставляло воздух вокруг него вибрировать, а так как он тоже имеет в своем теле магию, она начала растекаться самовольно вокруг парней.
Тонкая, мерцающая пленка тепла и неги, которую переживал зеленоволосый гость, расползалась волнами, как в море. В такт воде, что набегала на берег. Она прикоснулась к воде, она прикоснулась к Лани, обтекая его и согревая, показывая чувства соседа по пляжу. Тонкая пленка останавливалась у самой кромки воды и у леса, у дальних камней. Мерцание и переливы в свете синего спутника. К самовольно выплеснувшейся магии потянулись живые существа из леса. Их было не слишком много, они были красивы, если не сказать, что прекрасны, однако были.
Венитас не замечал, что магия сама утекает. Он просто таял в собственных ощущениях. И вдруг, заполнив пространство, пленка вспыхнула, появилось равномерное пёстрое свечение и вся поверхность покрылась цветами. Настоящими, которые растут на лугу. Низкая травка, ромашки, васильки, маки, какие-то колоски, метёлки, клевер. Эта растительность не характерна для прибрежных зон, но была настоящей и останется до момента естественного прекращения жизни луга.
Магия реализовала мимолётное залетное желание, которое было несколько дней назад у Венитаса. Он просматривал книгу с легендами сидя на холме с такими же цветами, а сейчас магия продублировала место, которое было в том желании. Триггер был вот он, рядом, колдует небесные цветы.
Получившееся подсвечивалось еле заметно. Тени практически сохранили свою плотность.
Венитас смотрел на руки Лани и как-то не заметил выплеска магии. Колдовать он сам сейчас не мог, потому что оборот развалится, а пугать местных не хотелось, особенно Лани. Только магия решила не спрашивать мнения владельца, она просто пролилась и отразила его чувства.

[Лани Кохола]

Сперва Лани почувствовал аромат. Закрыв глаза, он дышал всей грудью и поражался: неужели его фантазия настолько сильна? И настолько нереальна, что он не мог распознать ни один из запахов – все они были незнакомыми. В этих местах никогда не росло таких цветов.

Встрепенувшись, мальчик медленно сел и огляделся. Невозможно. Под руками словно колокольчики – совершенно неслышно и столь же отчётливо – позванивали крохотные бутоны и соцветия. Тысячи тысяч цветов покачивались в такт дыханию моря, свежему океанскому бризу, заигрывающему с ними. Всюду, насколько хватало зрения, простирался невыразимо, до слёз прекрасный живой ковёр. Лани зарылся пальцами в мягкую растительность и посмотрел на Венитаса огромными от восхищения глазами, которые светились сейчас ярче любого спутника.

– Купаианаха... Это настоящее волшебство, Вес! Как ты это сделал?

Дархат вскочил на ноги и, забыв об осторожности, звонко рассмеялся, вертясь на месте с широко расставленными руками, глубоко дыша носом и ртом, впитывая красоту всем своим телом. Подсохшие водоросли на запястьях и предплечьях изящными лентами развевались в такт его движениям. Голова закружилась, непривыкшие к наземному миру ноги перепутались, и Лани с самым восторженным выражением лица рухнул прямо в цветочное буйство, вздымая высоко в воздух облако пыльцы и светляков.

Высокий заливистый смех прервался лишь на секунду с тем, чтобы в следующий миг зазвучать ещё счастливее. Лани приподнялся на локтях. Из зеленеющего ковра показалась его растрёпанная макушка, в которой теперь помимо морской травы и песка запутались маленькие вьюнки и тихонько негодовали на устроенный произвол, но мальчик их не слышал. Ему было хорошо.

Не медля ни мгновения, он вновь поднялся и побежал по полю, высоко взмахивая ладонями: по-китовьи нелепо, но он чувствовал себя самой настоящей птицей, и никакая божественная сила сейчас не смогла бы его переубедить. Всё также спотыкаясь, падая и тут же подскакивая обратно, он пробороздил волшебный ковёр вдоль и поперёк, навернув вокруг юноши по меньшей мере кругов двадцать.

Остановился только когда дышать стало совсем тяжело, дыхание с непривычки сбилось, а воздух пробивался в горло с хрипом и свистом. Не устрой он сегодня заплыв на выносливость с креатурисом и будь его лёгкие более привычны к избытку кислорода, может, так и носился бы до самого утра. Лани повалился на траву рядом с Венитасом на спину и расцвёл донельзя радостной улыбкой, глядя на своего нового знакомого снизу вверх. Грудь высоко вздымалась и опадала. Столько всего хотелось прокричать, рассказать и сделать. Но самое главное – хотелось отплатить юноше за это чудо, хотелось порадовать его не меньше.

Мальчик уселся на колени, посмотрел по сторонам. Нужная мысль никак не желала ловиться за хвост и постоянно ускользала, будто юркая тропическая рыбка. Взгляд поочерёдно выхватывал нежно-окрашенные головки цветов, совершенно беззащитных и потому несвойственных здешним островам; причудливых животных и птиц, стягивающихся на незнакомый запах из леса; вереницу ярко-алых светляков, уносящихся вслед за катящимся по небу Схаласом.

Мелькнувшая на периферии зрения тень так бы и осталась незамеченной, если бы не развитое чувство опасности и сердце, пропустившее удар. Тело разом подобралось, мышцы застыли.

Не стоило так шуметь.

Медленно, очень медленно Лани поднял голову и посмотрел в сторону деревьев. Из кромешной мглы выступила необычайно высокая и до ужаса тощая тварь. Огромные тяжёлые крылья волочились по земле и топорщились остроконечными перьями. Такими можно запросто убить – она и убивала, выпуская их как дикобраз. Рёбра и кости на ногах торчали так, будто между ними и кожей не было вообще ничего. Спутанные чёрные то ли перья, то ли волосы заслоняли лицо. Из-под них было видно разве что кривой клюв да сверкающие неестественным светом глаза.

– Эспирия, – прошептал Лани, отчётливо ощущая её присутствие, бросил на Венитаса предостерегающий взгляд и встал перед ним во весь рост, лицом к угрозе, широко расставив стопы. Сжатые в кулаки руки отчётливо подрагивали, однако прямая спина передавала всё его намерение стоять до последнего вздоха. Подбородок был высоко вздёрнут.

Как бы ни был он силён по человеческим меркам, а для дикого дархата мальчишка ровно на один укус. И всё равно он не сойдёт с места, ни на шаг не отступит. Может, даже получится ослабить тварь, пока она до них доберётся: их разделяло метров триста, не меньше, а на стороне Лани был весь океан.

Птица остановилась. Недовольно щёлкнул облупленный тяжёлый клюв. Кажущаяся бесконечно длинной лапа приподнялась и размашисто опустилась в цветочный ковёр, распугивая высыпавших оттуда мелких зверьков и насекомых. Всё её тело накренилось вбок и застыло. Она смотрела прямо на мальчишек немигающим взглядом.

Ну конечно, самая лакомая цель для диких – разумные существа.

Лани чувствовал, как по коже стекает холодный пот. Он с небывалым сосредоточением вслушивался в каждое движение хищника, чтобы успеть поймать момент, когда тот кинется в атаку, и стягивал к себе весь магический резерв, испрашивая помощи у вод, что его породили.

А затем синие глаза широко раскрылись.

Эспирия так и стояла, не шелохнувшись, но кит словно отмер, повёл пальцами, разжимая кулаки, и сделал шаг ей навстречу. Теомагическая пульсация, отдающаяся эхом в груди, натыкалась в теле птицы на кромешную, абсолютную темноту. В ней не было энергетических зёрен.

Это оказалась очень старая особь. Лани не удивился бы, если её срок жизни уже перевалил за сотню лет. Она отдала все зёрна, но так и не смогла эволюционировать. Забытая всеми, никому ненужная, непонятно, для чего вообще существующая. Возможно, птица и сама это прекрасно осознавала, как и то, что ей уже недолго осталось.

– Она... она умирать сюда пришла.

Шёпот повис в воздухе, а Лани, сделав ещё несколько неуверенных шагов, внезапно сорвался на бег. В этот момент одна из длинных стройных лап подкосилась, и эспирия, словно попав во временную аномалию, очень неспешно и плавно начала заваливаться набок. Бесконечно долго, до ужаса выразительно.

Мальчик всё бежал, спотыкаясь, когда покрытое перьями тело уже скрылось в высокой траве, захлестнувшей его, будто волны океана. Он едва успел. Уставшие веки с длинными редкими ресницами уже мягко смыкались. Свечение исчезло, и Лани содрогнулся всем своим существом. Глаза у птицы были совершенно точно человеческими. Возможно, хоть на чуть-чуть, но она всё же смогла приблизиться к разумным.

Ещё несколько минут он просидел перед застывшим телом павшего сородича как оглушённый, а затем принялся яростно растирать по щекам хлынувшие водопадом слёзы. Ему было неважно, что это существо являлось для них естественным врагом и перед своей кончиной могло запросто их убить, если бы пожелало. Ему было всё равно, что погибшую эспирию он видел впервые в жизни и ничего к ней не чувствовал. Его никак не успокаивала мысль, что ушла она своей смертью и без мучений.

Ему просто было очень-очень грустно.

Сконцентрированный в теле магический резерв лопнул упавшим на землю водяным шариком, выпуская тысячи искр, которые разлетелись от мальчика во все стороны, освещая пространство на многие метры вокруг.

– Мое и ка малухиа. Е хеле пу на пуа и ка маке. *

________________________
* (местн.) «Покойся с миром. Пусть и в смерти тебя сопровождают цветы».

[Венитас Толле]

Венитасу было все равно что и где происходит, перед ним был Лани, в руках была камера.
Мальчик, который только что лежал спокойно, позволяя собой любоваться, а Венитас это делал беззастенчиво, разрушил глухую негу, в которой тот находился.
Гомункул заморгал и тоже огляделся. Ой, как-то это неожиданно получилось.
Купаианаха... Это настоящее волшебство, Вес! Как ты это сделал?
- эээ...я....это не Я оно само- по птичьи наклонил голову на плечо. Парень и сам не понимал, как это произошло. Магия в гомункулов подсаживается искусственно, а потом доводится до совершенства мутагенными препаратами. Потому магия имеет свое собственное мнение о том, когда проявляться и почему.
Похоже, юному другу очень понравилось то, что получилось. Смотреть за его восторженной беготней было приятно. Его неуклюжие движения, свидетельствующие о плохой координации на суше, его странные взмахи руками, падения в траву и разлет насекомых, лепестков и пыльцы облачками. Когда Лани вставал, на его теле была видна налипшая пятнами пыльца, что и к волосам прилипала.
Вспомнив о фотоаппарате и настроив ночной режим, Вес начал фотографировать парня. Получались и смазанные картинки и вполне четкие, художественные и не очень. Потом, когда вернётся молодой фармацевт в гостевой домик, эти фотографии будут отправлены в дневник с подробным описанием событий и очередной пометкой "Прекрасный Лани. Как же хочется оставаться с ним рядом дольше".
Вот этот мальчик сел не так далеко и фотоаппарат зафиксировал несколько портретов.
Вот Лани поворачивает голову. Ещё кадр. Вот он стал сосредоточенным и напряжённым и все так же смотрел в сторону деревьев. Венитасу стало интересно. Опустив камеру он тоже повернул голову к лесу.
Большой сгусток ночных теней двигался в сторону случайно раскинувшегося на берегу луга. Это было что-то. Оно было какое-то. В полумраке звёзд не разглядеть, но клюв был виден отчётливо. Неровности силуэта.
- эспирия
Слышится голос Лани и он встаёт перед гостем острова. Вес тоже встал с камерой в руках, и сделать шага вперёд. Лани он не заслонял, потому что мог неудоржаться и взять парня за руку.
Животное оказалось странным. От него не было опасности. Гомункул ее не ощущал. Вид птицы , а птицы ли, рождал вопросыю на один из которых ответил Лани и сорвался на бег.
Почему-то у зеленоволосого возникло стойкое ощущение, что птица безопасна и совсем не будет против заснуть вечным сном в компании.
Лани бежит со всех ног, Лани опускается рядом с птицей на колени, Венитас подходит спустя пару минут. По бледному в свете ночи лицу мальчика градом катятся слезы.
Венитас повесил камеру на плечо, как сумку, присел рядом и поймал тонкие запястья Лани, мягко убирая их от лица.
- Лани, не надо. Просто плачь, если хочешь. Тебе же грустно из-за смерти этого существа, верно?- на самом деле гомункул понятия не имел, что надо делать в этой ситуации и что вообще можно делать.
- Я думаю, что если в тебе бушует чувство, его нужно отпустить. Поплачь. Плакать о смерти других это нормально- парень старался говорить мягко и мало. Слова ничего не решают, а вот поддержать очень хотелось. Гоцц знал что такое смерть, он сам мог причинять смерть (понимание силы фармакологии тоже сила), а потому он мог, пусть и в теории, представить чувства, обуревающие Лани.
Весу стало бесконечно больно от понимания своего бессилия перед смертью и обидно за эту смерть. Слезы мальчика были горячими и кристально чистыми.
Казалось, что Лани не реагирует совсем. Гомункул перевел за спину мальчика и обнял за плечи со спины.
- Я рядом, Лани. - только и сказал он. В это мгновение магия рассыпалась искрами, освещая луг и двух парней. Тот, что в футболке поднял голову и восхищённо выдохнул. Он не стал далеко отстраняться, но объятия расжал. Он так же сидел за спиной Лани, не зная как ещё поддержать, просто сидел, просто ждал.
Рисунок звёзд медленно смешался по небосклону и те, что были у горизонта, сейчас поднялись на вершину купола небес. Лёгкий бриз настраивал волосы и беспокоил травы. Насекомые и животные копошились где-то поблизости, лес жил своей ночной жизнью.
Вот на волосы Лани собрался усесться большой жук, ему дорогу пригрозила рука Венитаса. Жук был около 10 см в длину и почти столько же в ширину. У него было что-то похожее на клешни и рог, а брюшко по форме напоминало осиное, только с роговыми надкрылками. Насекомое ухнулось на ладонь и завозилось. Надкрылки подсвечивалось слабо. Рука медленно опустила жука на траву рядом с одуванчиком.
Где-то далеко в воде кто-то запел и плюхнуться вводу, разошлись круги. Это было частью жизни ночного берега.

[Лани Кохола]

Все прочие чувства будто отключились, рассыпавшись теми самыми светляками. Лани ничего не видел, не слышал.  Не осязал. Даже не почувствовал, как Венитас  взял его руки, как обнял, а потом отпустил. Не ощутил ползущего по себе жука.

Сейчас всё существо Лани будто схлопнулось до размеров крохотной звездочки внутри – самого настоящего концентрата боли и горечи. Старая шаманка учила, что когда такое происходит, ни в коем случае нельзя от себя закрываться, бежать, пытаться избегать и делать вид, что ничего не случилось. Нужно встретиться со своим горем лицом к лицу, как бы ни было страшно и мучительно. «Е ола». Проживи это. Такими были её слова.

Как тогда на камнях, после увиденных издевательств над Венитасом, он сидел, погрузившись с головой в свой внутренний океан страданий и почти не подавал признаков жизни. Взгляд будто остекленел, тело не двигалось. Только размеренное – очень замедленное, как перед впадением в спячку – дыхание отражалось едва вздымающейся грудной клеткой, да высохшие волосы перекладывал прядь за прядью лёгкий юго-восточный ветер.

Лани пришёл в себя ближе к рассвету. Осторожно повёл плечами. Пошевелил затёкшими коленками. Скосил глаза на сидящего рядом Венитаса, с грустью улыбнулся ему, а затем, словно повторяя падение птицы, медленно наклонился всем телом, чтобы уткнуться в плечо друга лбом.

– Махало. Махало но ка хо'омаопопо 'ана. *

Поднявшись на дрогнувших ногах, мальчик собрал немного прекрасных цветов, созданных волшебством Венитаса, вложил в тощую птичью лапку, и, пошатываясь, побрёл обратно к берегу. Хоронить у Кохола было не принято. «Е маке ана ке ано». Природа заберёт своё.

В первых ещё пока совсем робких и стеснительных проблесках зари Лани объяснял юноше значения различных фраз и слов на родном языке, чертя палкой на песке их написание. Ему и самому это нужно было, чтобы отвлечься. «'A'оле мау ка 'еха». Боль не будет длиться вечно. Боль – это не навсегда.

Взгляд всё ещё был немного рассеян и затуманен, но рассказывал дархат так, что разобраться было совсем не сложно. Лани любил обучать малышей, которые в отличие от взрослых всегда слушали его, затаив дыхание, а Венитас по своим знаниям местного колорита был всё равно что ребёнок.

Волны подбирались к их ногам всё ближе и ближе, вскоре начисто стерев все следы «урока». Начинался прилив. С первыми лучами солнца, окрасившими облака насыщенным багряным цветом пролитой крови, прихватив с собой малютку-креатуриса в надёжно сплетённых сетях, они отправились к восточной оконечности острова.

Обратный путь дался гораздо тяжелее. Пусть их не потревожил никто из смертоносных обитателей подводного мира, само море будто сопротивлялось тому, чтобы мальчишки вернулись домой. Волны захлёстывали с головой, сбивая темп и дыхание, выдавливая из лёгких весь воздух. Лани с удовольствием бы поплыл на спокойной глубине, магия океана позволяла ему дышать и всплывать крайне редко, но у Венитаса такой способности не было, и дархат не знал, насколько хватит его баллонов: вряд ли они были рассчитаны на столь долгий заплыв туда и обратно. Так что мальчик как мог поддерживал друга у поверхности и помогал ему плыть, при этом не выпуская из виду ядовитого котёнка.

На нейтральной полосе между западом и востоком Хертца их уже ждал Каикуа'Ана. Он стоял недвижимой фигурой, приложив широкую ладонь ко лбу и пристально вглядываясь в океан. Зная его, Лани не удивился бы, простой мужчина так всю ночь. Ему стало очень совестно. Но сперва требовалось вернуть Венитаса на землю. Скорее всего из-за него в селении большой переполох.

Дархат помог юноше выбраться на берег, оперев его руку на свои плечи, а затем подтянул на сплетённых ламинариях просторный шарик из водорослей, в котором бултыхался зверёк, и привязал свободный конец к камням.

Мужчина не проронил ни слова, так и продолжая стоять. Лани возблагодарил местных богов, что с ним не было наставника Венитаса. Очень хотелось верить, что юноше достанется не так сильно, как когда он приходил весь побитый. Но скорее всего, теперь надзор за ним усилится в разы. Если местные узнают, что Вес дошёл хотя бы до нейтральной зоны, они сами отныне не спустят с него глаз. Лани бросил умоляющий взгляд на Каикуа, но тот молчал, как океан.

Тогда мальчик вздохнул, повернулся к зеленоволосому другу и, краснея, извинился за все доставленные неприятности, поблагодарил за проведённое вместе время и надолго замолчал, уткнувшись взглядом в песок и пытаясь подобрать верные слова.

Наконец он вскинул голову – даже чересчур резко для своей обычной плавности движений – сверкнул синевой радужки и отчаянно прошептал:

– Не говори никому, что видел кита!

Этой фразой, словно предназначавшейся для их немого зрителя: «Видишь, я предостерёг его. О нас никто не узнает», Лани попытался сказать совсем иное.

«Ты видел меня. Пожалуйста, не забывай».

Как только на глазах выступили первые слёзы, Лани отвернулся и, спотыкаясь сильнее обычного, побежал уводить креатуриса к его сородичам. К Венитасу приблизился наблюдавший за ними мужчина, мягко положил большую загорелую ладонь на плечо юноши и кивнул в сторону деревни.

– Пойдём. Тебя ждут.
________________________
* (местн.) «Спасибо. Спасибо за понимание».

[Венитас Толле]

Ну вот и закончилось ночное приключение двух очень непослушных парней из разных миров обитания- рафинированного и живого.
Вымотанный до дрожи в коленках Венитас вышел на берег, опираясь на удивительно сильные плечи изящного подростка. На берегу был посторонний. Гомункул напрягся, но переживать было нечего. Мужчина просто стоял и молча смотрел на них.
Вот Лани извиняется за происшествие ночью. Вес смотрит на него с нежностью и каким-то трепетом, поправляет налипшие на лицо пряди за ухо, пальцами гладит по волосам, касаясь шеи и целует в лоб.
- Лани, спасибо за доверие- парень был тронут искренностью чувств Лани. Он был тронут чистотой чувств и живым откликом на происходящее ночью. Снова слова о ките
- хорошо. Я никому не скажу- улыбнулся, а воплощение океана уже спешило к воде. Венитас сделал пару шагов к Лани, но тяжёлая рука остановила.
– Пойдём. Тебя ждут.
Парень посмотрел на мужчину и кивнул.
Солнце очень медленно, наверно так происходит каждый рассвет, поднималось из-за водной толщи. Небо было неописуемо красивым. Остров так же спокойно, но настойчиво, как и на берегу ночью, наполнялся звуками, шелестом, стрекотанием и возней, на воде уже качались лодки и пристань была оживленной. Рыбаки собирались в море.
Путь загорелого мужчины и смертельно уставшего юноши был довольно долог. Так показалось Венитасу. Бессонная ночь, длительный заплыв, переживания о Лани. Тени усталости легли на белое лицо, которое с момента приезда стало более золотистым. Тяжёлое снаряжение. Баллоны около тридцати килограмм, винты на ногах и бедрах тоже составляли около пятнадцати, управляемый винт весил примерно столько же и камера. Вводе все ощущается легче, а на суше, словно груду камней тащишь.
Гомункул шел пошатываясь. Он думал о Лани и прошедшей ночи. Вспоминал ощущения на пальцах, когда обнимал мальчика. У него гладкая, приятная кожа. Вспоминал запах волос мальчика. Они пахли морем, рыбой, водорослями и чем-то неуловимо свежим, это можно назвать бризом, наверно. Губ коснулась лёгкая улыбка, которой сам парень не заметил, так погрузился в мысли.
Лани очень интересно рассказывал о местном языке, а волны безобразничать и стирали то, что написал молодой учитель. Только спустя время воспоминаний зеленоволосый парень вспомнил фразу, сказанную Лани и попробовал ее произнести.
– Махало. Махало но ка хо'омаопопо 'ана. *
Воспроизведение получилось кривое, с потерей нескольких слогов.
- Сэр, как это перевести?- задал единственный вопрос за все время пути будущий фармацевт.
- полагаю, что тебя благодарили за понимание. Ты сделал что-то ценное.
- ясно- устало выдохнул Вес. В голове вяло переворачивались мысли, словно прилипшие оладушки на сковородке.
Их ждала целая делегация в составе главы деревни, наставника, группы "силовиков" и ещё парочка непонятных людей. Парень с трудом поднял голову. Все вокруг плыло и кружилось, тошнило и как-то слишком сильно качало.
Первым, на кого посмотрел гомункул был наставник. Мужчина имел очень недовольное лицо, что сулило неприятности. Другой, более молодой мужчина спортивного вида, явно тренирующийся, сопел, как разозленный бык то сжимал, то разжимал кулаки. Наверно, дай кто-то отмашку, разорвал бы творение дома Толле голыми руками. Пожилой мужчина в богато расшитых одеждах и с головным убором на голове- староста, подумал нарушитель спокойствия. На остальных отвлекаться сил не было, вернее, они просто таяли.
Венитас сделал несколько шагов в сторону наставника.
- Дядя, они постоянно говорят о каких-то китах, но я не видел ни одного- начал парень, собравшись с последними силами, он хотел объяснить свое отсутствие ночью. Усталость заплетала язык, правдивость слов парня отражалась в его ауре. Он и правда не понимал о каких китах речь. Он читал легенды о прекрасных левиафанах, что жили в этих местах, но и помыслить не мог, что его милый друг Лани и есть один из этих гигантов.
Ещё несколько шагов к наставнику. Картинка смещалась и наступила тьма. Бесчувственное тело Венитаса завалилось на бок на каменистую дорожку, увлекаемое тяжёлым снаряжением. Объектив камеры, ударившись о камни, разбился. Управляемый винт упал рядом, а баллоны с глухим скрежетом врезались в камни. От падения на правой стороне лица, руке от локтя к кисти и правой ноге появились глубокие ссадины, оставленные мелкими камнями.
- когда мальчишка придет в себя, Я хочу поговорить с ним.- сказал староста и направился к своему дому. Мужчина, который был разъярен еле сдержался, чтобы не пнуть бессознательное тело. А наставник тяжело вздохнул, освободил тщедушное тельце подопечного от оборудования и понес в дом. Перья этнарха послушно волокли на магической привязи баллоны, камеру и винты.
Сгрузив зеленоволосую проблему на кровать мужчина вздохнул и погладил почти такого же зелёного, как и волосы, парня по голове.
- Вес, ты потерял бдительность и попался. Приедем домой, займусь твоими навыками маскировки.- вышел из комнаты.
И снова Венитас проснулся далеко за полдень. Сползая с постели он заметил, что вся правая сторона саднит. Зеркало продемонстрировало, какой он красивый. Весь в ссадинах.
Кое-как приняв душ, переодевшись и напившись воды, гомункул вышел в общую комнату. Там сидел Грегор с книгой. Этнарх- поднял глаза.
- проснулся? Где тебя носило всю ночь?
- меня снесло течением,- выдал он заготовленное объяснение,- а потом меня спас непонятный мальчишка. Я думал, что меня унесет в море.
- ты меня за дурака- то не держи, зарычал наставник. - Венитас отступил к двери- из-за тебя деревня ночь не спала, тебя искали по округе и в море. Нашли твой катамаран. И в конце тебя нашел Каикуа' Ана...Я так подозреваю в нейтральной зоне?
- Я не знаю. Меня туда мальчик привел.- этнарх кипятился
- и как, по-твоему, Я должен все это оправдать перед старейшиной?
- не надо оправдывать, просто объясню, что меня снесло течением, а незнакомец меня спас.- Венитас искренне был уверен, что все обойдется, но не обошлось.
За наставником и гомункулом пришли всё те же ребята, которые были при встрече нарушителя, но запомнить толком Вес их не смог. Под конвоем проводили к старейшине.
Дом был чуть больше остальных жилых построек, внутреннее убранство скромное. Циновки, подушки, чтобы сидеть и в центре продолговатая полоса с темными, остывшим углями.
На этот раз чай никому не наливали.
Напротив входа сидел старейшина, его сыновья, представители службы безопасности острова. Среди них был парень, которому Венитас не нравился с момента прочтения документов, а когда тот попался на нарушении, то хотелось просто голову открутить, как откручивают крышку на бутылке.
Терпением молодой сотрудник службы безопасности не отличался и после формальных приветствий перешёл в нападение.
- старейшина, Я требую наказать нарушителя по всем законам. Он переступил черту дозволенного.- от гнева парень нормально не мог говорить, а потому шипел.
- Пале, успокойся. Сначала нужно выяснить все обстоятельства.
Венитас сидел рядом с наставником. В помещении закурили какие-то травы, от которых парню стало нехорошо. Начала адски болеть голова и из носа потекла кровь. В кармане были салфетки и гомункул приложил их к носу, чтобы не запачкать свою одежду и пол принимающей стороны.
Беседу начала местная ведунья. Ее несколько скрежещущий голос напоминал звук волн, что бьются о деревянный борт лодок.
- Мальчик, что ты делал в нейтральных землях острова?
- ничего. Меня туда привел Океан.- ответил Вес. Для него Лани был воплощением океана и на этот момент ничего не изменилось.
Наставник сидел со скрещенными ногами и сложенными на груди руками. Венитас ноги подобрал под себя.
- Он сам туда пошел. Ты нарушил правила. Твой катамаран нашли у скал для дайвинга, тебя там не было. В той части нет внешне направленных течений. От туда при всем желании течением не унесет, от туда только самостоятельно выплыть можно. И ты выплыл!- последнее Пале выкрикнул со злостью.- парень перевел взгляд на старейшину.- Я требую наказать его.- сжав кулаки до белых костяшек сказал Пале.

[Лани Кохола]

Закончив переводить последнюю фразу Пале на понятный гостям архейский, Каикуа устало потёр брови и покосился на старейшину. В любом стаде есть паршивая овца, и пацифичное племя Меле Кохола, к сожалению, не было исключением из данного правила. Не могли быть все рождённые в нём люди как один миролюбивыми невинными цветочками, далеко не всё в человеке предопределяется генетикой и воспитанием. Пале – молодой человек с весьма агрессивными замашками и вздорным нравом – был как раз тем, кто категорично не вписывался в спокойный созерцательный уклад жителей острова Хертц, но он также был сыном старейшины, что создавало в племени очень неоднозначную и напряжённую ситуацию. Казалось, Пале только ждал повода, чтобы взорваться, и, наконец, нашёл его. Горячий, вожделенный, долгожданный. Маленького нарушителя с зелёными волосами.

Для того, кто всю жизнь вынужден был подавлять свой крутой норов, мирясь с заведёнными нерушимыми порядками, в такой момент все правила и законы племени оборачивались лишь навязчивым насекомым, от которого можно легко отмахнуться. Даром, что за малейшее применение силы в отношении другого живого и разумного существа Пале мог вылететь с острова ещё быстрее, чем их гость за свой проступок, сейчас это волновало парня, очевидно, меньше всего.

Однако старейшина только хмурился и молчал. Каиукуа очень уважал этого умудрённого годами и опытом человека за способность принимать в любой ситуации самые взвешенные и компромиссные решения, но проблема была в том, что Макаукане принимал их до опасного долго, тщательно обдумывая все за и против. А в случае с Пале такого количества драгоценного времени у него не было. Непоправимое могло случиться в любой момент, и тогда уже не только гость, но и всё племя не отмоется от крови на руках.

Нет.

«Вся кровь должна оставаться в теле», – напомнил он себе передающийся из поколения в поколение завет островитян и разжал на секунду сомкнувшийся кулак.

– Е хоололу, * – коротко бросил мужчина в цветастом халате разгорячённому юноше, напоминая, на ком на самом деле лежит ответственность за принятие решения и приведение его в исполнение.

На старейшине Макаукане в первую очередь, разумеется, но и Каикуа'Ана был для Меле не последним человеком. Если под очевидной угрозой оказывался любой член племени, включая оберегаемого ими дархата, то в полномочиях мужчины было без согласования с остальными вызвать подмогу с материка и вернуть на остров надлежащие покой и порядок. Конечно, Меле, как и всякое племя, трепетно блюло свой суверенитет, и вмешательство со стороны для них воспринималось необычайно болезненно, а потому пользоваться этой возможностью полагалось лишь в исключительных ситуациях. По этой причине на должность «связующего» с большой землёй назначались лишь самые уравновешенные и умные люди, которые не только не станут махать кулаками почём зря, но и смогут тщательно просчитать все риски и последствия в случае принятия подобного решения.

Каикуа ценил оказанное ему расположение с обеих сторон: домена и островитян, а потому пока не торопился рубить с плеча. Он видел, какие отношения установились между мальчиками – возможно, даже лучше, чем они сами, и не считал нужным применять к Венитасу крайнюю меру наказания – изгнание, однако и оставлять так просто это было нельзя. Племя не простит, кроме того в случае с обнаруженным дархатом был задействован не один человек. Мужчина изучил внимательным взглядом Грегора Роуэна, который беспокоил его куда как сильнее наивного мальчишки с влюблёнными глазами, и повернулся к шаманке.

– Хики иа 'ое ке холои и ка лакоу мау хо'омана'о, ** – тихо проговорил он ей на местном языке, особенно выделив слово «лакоу» – «им», подразумевая отнюдь не левиафана.

– Хо'омана'о иа макоу. ***

Пожилая женщина была как всегда мудра и непоколебима. Она методично прибирала все травы, вызвавшие у Венитаса носовое кровотечение, и расставляла взамен те, что заживляют и способствуют скорейшему выздоровлению, а юноше протянула вытащенную из складок халата склянку отвара белой омелы и пастушьей сумки.

Пале продолжал кипятиться: теперь он шипел и плевался, что нарушителю не положена такая забота, но гулкий голос старейшины упавшим в воду камнем остановил поток невнятной брани.

– Довольно. У нас нет явных доказательств преднамеренного нарушения правил, как и... факта обнаружения их возможных последствий. А посему предлагаю вот что, – старик тяжело вздохнул, поудобнее устраиваясь на подушке, пока Каиука переводил его слова. Крохотные подслеповатые глазки совсем утонули за густыми белыми бровями, а морщинистые руки – в цветастых одеждах. Вся его фигура источала одновременно невидимую силу и какую-то совсем уж детскую беспомощность. – Сейчас мы не будем наказывать гостя со всей положенной строгостью, однако до окончания его срока пребывания здесь вынуждены приставить к нему собственных людей. Для присмотра и всеобщего спокойствия, разумеется. Пале и Каху – мои сыновья – займутся этим.

Каикуа незаметно выдохнул. Кажется, на сей раз беды и впрямь удалось избежать. Приставив первенца к потенциальному нарушителю, Макаукане перенаправил его гнев в более созидательное и полезное русло. Вот только как долго Пале сможет сдерживаться, когда ярость вновь переполнит его, и не поспособствует ли этому Венитас, если вновь полезет на рожон? На данный момент эти вопросы оставались без ответов. Единственное, что мог сделать мужчина, это держать руку на тревожной кнопке.

Но было ещё кое-что.

– Каху.

Пока все расходились, Каикуа остановил младшего сына старейшины – стройного молчаливого юношу с длинными волосами, забранными в высокий хвост, и непроницаемым взглядом, по которому даже Каикуа затруднялся сказать, о чём тот думает, и осторожно коснулся пальцами его предплечья, указывая взглядом на спину удаляющегося Роуэна.

– Е малама пу иа иа. ****
________________________
* (местн.) «Остынь».
** (местн. ) «Вы могли бы стереть им воспоминания».
*** (местн.) «Воспоминания делают нас нами».
**** (местн.)  «Присмотри за ним тоже».

[Венитас Толле]

Дрожащими руками Венитас принял стакан с напитком из рук пожилой дамы. Струйка крови все же потекла по губам и  упала на грудь. Парень осушил стакан и поморщился
- Горько. Что это, тетушка?- произносить некоторые имена было выше сил гомункула.
- He aha? No ke aha wau e makaʻala ai i kēia mea komo? Ke koi aku nei au i ke pio, e ka makua! Ua uhai oia i ko kakou kanawai. (Что? Почему я должен присматривать за этим нарушителем? Я требую изгнания, отец! Он нарушил наш закон.)- требовал Пале. В нем было столько гнева, что тело не выдерживало и сейчас чувствовалась усталость. Отец посмотрел на своего потомка и тот гневно поджал губы.
- E kaikunane. Ua hele.(Прекрати, брат. Пошли)- положил руку на плече младший, когда гости покидали жилище старейшины.
- Венитас, ты понимаешь, что сделал?- спросил наставник
- Да- расстроенно выдохнул парень и посмотрел в сторону большой воды. "Лани, прости меня. Я не смог быстро найти способ прийти к тебе"- на лице отразились сожаление и вселенская грусть.
Молодые наследники были старше Венитаса. Пале, старшему брату было 30, а Каху- 24 и выглядел он менее спортивным.
- Вес, у тебя час времени. Жду тебя на пляже- гомункул посмотрел такими несчастными глазами, словно сейчас расплачется во весь голос.- Иди убери в своей комнате. У тебя там срач хуже, чем в казарме. Марш- скомандовал наставник и парень пошел в сторону гостевого домика. Братья- надсмотрщики пошли следом.
Пока гомункул делал уборку, братья обошли территорию и нашли места от куда они смогут хорошо обозревать выход из дома и близлежащие тропинки, чтобы нарушитель не улизнул.
Спустя час немного ободрившийся Вес с красными и опухшими веками пришел с тренировочным шестом на пляж. Плотные джинсы, рубашка. Тренировка была более жесткой. Ученик ушел в глухую оборону.
- И как это понимать, Вес?- спрашивал Грегор- ты хочешь сказать, что вот так собираешься отражать атаки нападающих? А что будешь делать, если придется защищать кого- то? Будешь обороняться пока не сдуешься?- парень отвел глаза.- О, даже так? Так, может, просто сдашься?
- Нет- вяло ответил молодой человек.
- Правда? Да такой слабак не достоин глубин.- Железобетонный намек, на который ученик не обратил внимание, и напор начал нарастать.
Венитас был очень расстроен, слезы струились по щекам. Наставник сделал выпад, захват, бросок, еще удар, удар, ученик с трудом встал, еле успел прежде, чем шест опустится ему на грудь и проломит кости. Удар, блок, удар, блок, ложный пас и снова Венитас на песке.
- Ты недоразумение. Как ты собираешься добиться возлюбленного если элементарных вещей не можешь сделать?- строго спросил Грегор.
Гомункул лежал на песке с раскинувшимися руками и ногами, ученический шест лежал тут же. Он тяжело дышал. Тело болело. Какого любимого, если у него даже друга нет...Почему нет? Есть- Лани. Судорожный вздох и закрыл глаза в попытке сдержать очередной приступ слез.
- Как- то быстро ты раскис. У людей только два глаза. Их два.- Сказал наставник, присев на корточки.- Вставай. Продолжим.
На дрожащих от боли и усталости ногах парень поднялся. Тренировка снова началась. На этот раз бой был гораздо лучше, потому что только что плачущий парнишка почувствовал, как внутри всколыхнулось что- то горячее- гнев. Он злился на свою слабость и глупость.
Наставник прав, ведь как бы хороши не были охранники, все равно можно улизнуть. Осталось найти способ как.
Все это время браться Кохола наблюдали за боем. На лице Пале играла легкая улыбка. Он изучал движения гомункула и его наставника. Руки сложены на груди, а взгляд жесткий, можно подумать, что мужчина решил убить гостя острова.
Тренировка продлилась еще около двух часов. Грегор гонял свою зеленоволосую проблему до тех пор, пока парень потерял возможность поднять на нужную высоту шест.
- Все. Закончили. Иди. Сегодня ты можешь погулять по ремесленным мастерским.
Упав на четвереньки, а потом плашмя на песок, через некоторое время, когда дыхание восстановилось, он перевернулся на спину.
Синее небо, такое высокое, словно и долететь до него нельзя. Пушистые облачка, похожие на китов, дельфинов, рыбок резвились на небосклоне. Так казалось Венитасу. В голове он прокручивал заплыв с Лани, потом ночной берег и снова подступил ком к горлу. Рывком сел и склонил голову.
- Лани...Прости-сказал он тихо. С трудом, опираясь на шест, гомункул поднялся и покачиваясь побрел к домику.
Уборка сделал комнату пригодной для жизни, хотя Весу и так нормально было. А вот для наставника бардак в комнате стал непроходной чащей. Все было разбросано по полу, только навыки левитации могли помочь войти без травм в помещение или без тех же травм мог войти тот, кто этот бардак и устроил.
Вес нашел свой стеклянный аквариум, размером с большое яблоко, куда ссыпал ракушки, подаренные Лани.
- Лани- нежная улыбка коснулась губ. Снова в своем воображении гомункул видел этого парнишку. Голубые глаза, в которых не жалко и утонуть, худенький с белой кожей и черными волосами, невероятно сильный и тут же чувствительный. Он вспомнил слезы мальчика.- Я не смог утешить тебя, мой Океан.- тяжелый вздох и вышел из комнаты.
- Дядя, я к ремесленникам.
- Хорошо- отозвался этнарх из гостинной. Мужчина читал книгу, которую порекомендовала ему женщина племени. Книга была о символике рисунков на ткани и теле местных. На самом деле Грегор так был увлечен, что не слышал куда пошел его подопечный. Скажи Вес, что идет на запретный берег, ответ был бы таким же.
- Эй, ты куда?- тут же  раздался голос Пале. Парню на столько не нравился Венитас, что он все время искал к чему бы придраться.
- Отведи меня к ремесленникам, которые делают браслеты.
- Тебе зачем?
- Не твое дело. Просто отведи. Если нет, то отвали. Я сам поищу.
- Что ты сейчас сказал?- навис над зеленоволосым рослый Пале. Венитас поднял голову и с вызовом посмотрел в глаза.
- Я сказал, что или ты меня отводишь, или катись от сюда- ответил парень, а конец додумал "селедка протухшая"
Конечно же задиристому старшему брату совсем не понравилось, что гость не склонил голову в трепетном страхе, как это обычно происходило. Каху стоял неподалеку. На него возложили бОльшую нагрузку- присмотреть за тремя: юным нарушителем, его наставником и еще за собственным братом, чтобы тот ненароком не убил гостя. Каху только вздохнул и потянул Венитаса за рукав рубашки.
Гость был одет в шелковые брюки и шелковую рубашку, чтобы последствия тренировки никого не смущали. Его ребра, руки, ноги были в синяках и кровоподтеках. Тренировки жестокие, зато эффективные, кое- чему парень все же научился и эти навыки у него останутся очень на долго, неоднократно спасая его от неприятностей.
Ремесленники находились недалеко от гостевых домиков. У каждой мастерской были прилавки с головой продукцией. Венитас с интересом рассматривал каждый прилавок, в руках он крепко держал стеклянную сферу с ракушками.
Часа через полтора парни все таки дошли до нужной мастерской. В ней сейчас работали три женщины. Видимо мать и две дочери. Они плели украшения из ракушек.
- Ваа, красота какая- восхищался гость.
- Добрый день. Что вас заинтересовало?- улыбнулась милая девушка. Она загорешвая, ее волосы убраны в косу и украшены ракушками. Вес поднял глаза- Вааа, как красиво- восхитился он украшением. Девушка улыбнулась снисходительно.
И тут же парень показал ей сферу.
- Я хочу из этого сделать браслет в две нити, желательно восьмеркой. Вы можете научить меня?- сразу же перешел к делу гомункул.
Девушка приняла сферу
- Подождите минутку.- она подошла к своим родственницам, высыпала на стол ракушки, мастерицы начали рассматривать ракушки, переговариваться, переглядываться и постоянно поглядывали на Веса. Девушка вернулась- Господин...
- Венитас. Можно просто Венитас
- Венитас, скажите от куда у вас эти ракушки?
- А? Ээээ, ну... Они просто есть.
- Я понимаю, но от куда они у вас?
- А не все ли равно? Я никого не убивал ради них.- он все еще чувствовал, что его безосновательно обвиняют в преступлении. Хотя парень решительно не понимал в чем же его преступление и почему действие именно так квалифицируется- Мне просто крупно повезло и все.- отвечал гомункул. Не рассказывать же, что это подарок.
- Да? Ну хорошо- было видно, что девушка не поверила.
- Так что, научите меня?- спросил Вес улыбаясь.
- да. Проходите.
Так ракушки, которые подарил Лани превратились в красивый свободный браслет, который теперь парень снимает только на ночь.
Вечер наступил как- то незаметно и гостю захотелось пойти к воде. Пляж опустел. Оставив одежду на берегу, гомункул полез в воду и поплыл. Ему хотелось встретиться с Лани, чего бы это не стоило. В какой- то момент он нырнул и пропал из поля зрения братьев. Надеясь, что удалось сбежать, парень поплыл под водой, но не тут- то было. Словно из темноты на дне появилось два пловца. Испугавшись от неожиданности, Венитас наглотался воды и резко всплыл на поверхность отплевываясь и откашливаясь.
- Ты думал, что сможешь сбежать?- с насмешкой спросил Пале.
- Я не собирался сбежать. Я хочу побыть один.
- Так будь на берегу, а не в воде. С тебя и мелководья хватит.
- Не тебе решать, чего мне хватит, а чего нет. Отвали.
Каху только вздохнул. Он видел, что Пале подначивает гостя к конфликту, а гость сдерживается с трудом.
Развернувшись к берегу, Венитас медленно поплыл.
- Лани- сказал он над волнами, словно они могли передать мальчику чувства искусственного существа, которое начинало сходить с ума от понимания, что пока он не придумает, как улизнуть от этих двоих, Лани он не увидит.

[Лани Кохола]

К вечеру разбушевавшееся с утра море почти улеглось, но как-то тревожно. Низко стелющиеся волны шептали о скрытой в их глубине погибели и лёгкими касаниями погружающихся в них ног пытались отговорить. Барханы вздрагивали подобно ресницам, предчувствуя нечто смутно недоброе, однако не смели произнести вслух. Густой туман стлался у самой поверхности, скрывая их стыд. «Малие мамуа о ка ино». Затишье перед бурей, как говорили туземцы.

Океан вздыхал. Он был всё также молчалив.

– Макаала!!!

Истошный девичий крик с берега прорезал установившуюся вибрирующую напряжением тишину. «Берегитесь», – пыталась донести она, отвлекая на себя внимание разом обоих братьев, а когда Каху обернулся, чтобы узреть то, на что с таким животным испугом смотрела Палима, то охнул и чуть не ушёл с головой под воду, хотя держался в ней ничем не хуже разумного левиафана.

Огромный двукрылый хвост, в своём великанском размахе достигающий свыше десятка метров, до смертельного очарования торжественно и неспешно взмахнул над волнами позади зеленоволосого юноши, ловя в блестящем отражении последние брызги уходящего дня и разбрасывая их обманчиво искрящейся радугой, давая невольным зрителям вдоволь насладиться представшей их глазам картиной, как будто в последний миг.

– Меа 'аихуе, – выдохнул Пале со смесью благоговения и безумного восхищения в глазах, а Каху поднёс к губам привязанный к бедру рог и огласил округу протяжным трубным стоном, означающим тревогу, требующим ото всех как можно скорее спасаться, прятаться в укрытия и до рассвета их не покидать.

Словно вторя ему, морскую глубину насквозь прорезал жуткий вой, заставляя холодеть конечности и трепетать поджилки, гоня громовую волну до самого берега и захватывая всех существ на её пути в свой мелодично-прекрасный плен. Только киты клана Кохола умели так петь, на высоте намного выше, чем любой другой кит, на ощущениях намного более многогранных и сложных, чем был способен испытать человек.

«Меа 'аихуе». Хищник. Так в племени называли диких дархатов. На островах лишь они считались настоящей угрозой, ибо от них было только одно спасение – смерть.

И теперь эта погибель разверзла перед Венитасом свою гигантскую пасть с темнеющей во чреве бездной и в один миг поглотила юношу, скрываясь вместе с ним в глубине. Волны с глухим всхлипом схлопнулись над ними и замолчали, разглаживаясь в колеблющуюся ровным дыханием поверхность, будто ни мальчика с зелёными волосами, ни левиафана здесь никогда и не существовало.

Море вновь затихло, лишь подрагивая эхом китовьего раската.

«'О вау коу моана».

В то утро Лани решил, что он уже достаточно прожил своё горе, как учила шаманка. Не всегда умение пропустить всю боль через себя и дать ей уйти в землю – это единственный выход. Не всегда созерцательное наблюдение за течением реки приносит желаемое. Иногда просто нужно взять и сделать что-то самому. Направить чувства не вовнутрь, позволяя им опуститься на дно ещё одним обтёсанным гладким камешком, а вовне – использовав их как силу.

Сколько раз ради встречи с ним Венитас нарушал незыблемые правила и расплачивался за это? Осмелился ли хоть раз на подобное сам Лани?

Теперь – да.

Три луны тому назад мудрая пожилая женщина сказала, что кит уже достаточно окреп и совладал со своим новым телом, чтобы обучить его одному заклинанию, которое больше никому на острове не было подвластно. Она говорила: «В этом – твоя суть. Что бы ни случилось, ты не должен забывать, кто ты и откуда ты родом. И если ты почувствуешь особенно сильное горе, одиночество или страх, помни, что с тобой – океан».

Это был необычайно сложный обряд. Лани знал практически все традиции Меле Кохола, но даже подготовка к священному исходу избранника племени в пасть Хахаи Холохона для эволюции следующего тотема не занимала столько сил и времени. Множество ингредиентов: от редчайших раковин лунного наутилуса и керостер с запретного западного берега до капельки яда атуриса его пушистых подопечных, несколько часов тщательной медитации и – самое непростое – рисунок, который надо было сложить в идеальной точности и гармонии со своим дыханием.

Аккуратно выводя витые символы и знаки длинной палкой на белом песке, мальчик исчертил практически весь пустынный пляж нейтральной зоны и не останавливался. Всё новые и новые точки и завитки появлялись то тут, то там в молчаливом упоении. Шаманка объяснила ему принципы построения сигила: те же постулаты использовались и в нательных узорах их соплеменников, но в остальном – он должен был рисовать сердцем. Он должен был услышать одному ему доступную мелодию и творить под неё.

И он слышал.

Глаза светились ровным огнём. Ноги не шли – они почти порхали по берегу, ни разу не споткнувшись. Сознание пребывало где-то далеко в глубинах собственного океана, там, куда не проникает даже свет, там, где никакого сознания когда-то и в помине было. Но уже тогда он жил, чувствовал, воспринимал мир всем своим существом. Сейчас эти ощущения изливались из него ровным потоком, мерным прибоем, подвластным лишь движению лун, складывались по песчинкам и придавали узорам идеальную форму, как умеют только волны.

Лани не видел и не смог бы увидеть, но с высоты птичьего полёта он изображал отнюдь не простой пентальф. То был рисунок гигантского зверя – кита, заключённого в нём самом и не имеющего никаких иных признаков дархата, кроме лазурной синевы нечеловеческих глаз. То была его истинная форма до того, как он стал человеком и захотел научиться летать.

«Не забывай, откуда ты родом».

У дархатов не существует родителей в общечеловеческом и животном понимании. Его отец, его мир, его жизнь – это бескрайний океан.

Закончив рисунок, Лани, не оглядываясь, вступил в воду и позволил морю по-отечески обнять себя. Сигил за спиной линия за линией зажигался насыщенным голубым цветом – цветом так манящего его неба. «Я – лишь твоё отражение». Когда небо хмурится и когда плачет, когда чернеет в час рассвета и когда чертит путеводную дорожку из звёзд, когда зажигается всеми цветами на закате, океан, бесцветный по своей природе, всегда будет отражать его.

В этом его суть.

Волны накрыли мальчика с головой. Подчиняясь древней протомагической силе, передающейся в племени Меле из поколения в поколение, из уст в уста только лишь с тем, чтобы предвосхитить один миг в жизни маленького дархата, они формировали вокруг него новое – или просто давно оставленное позади – тело. Тело того самого кита.

Тело настоящего дикого левиафана.

«'О вау коу моана».

Фраза прозвучала в голове зеленовласого юноши тихим ментальным шёпотом, прикоснувшимся к его сознанию лёгкостью морской пены. Венитас должен был знать эти слова. Лани сам объяснял ему их знаками на песке и пальцами на губах, чтобы упрочить произношение. Пусть и по-отдельности, но сложить из них предложение было совсем нетрудно: «Я твой океан».

«Маи макау ое».

«Ничего не бойся». В пасти было просторно и можно было даже спокойно дышать – вся вода ушла в бездонные недра китовьего чрева. Язык был жёстким, мозолистым, но всё ещё достаточно мягким, чтобы на нём можно было расположиться со всем удобством. А зубы – эти пластины китового уса – ничуть не опасными для того, кто внутри.

Стройное тело – очень длинное и вытянутое, совсем не такое круглое и несуразное, как рисуют на детских картинках – невероятно быстро и упруго разрезало водную гладь, унося своего пассажира как можно дальше от восточного берега. Гладкая спина периодически показывалась над волнами, выпуская высокие фонтаны в воздух, как только они отплыли достаточно далеко от поселения. Теперь их окружали лишь волны, да пышные тропические деревья сплошной чередой неслись по правую сторону где-то на горизонте. А по левую – прямо из воды поднимались звёзды.

Позже – он вернёт Венитаса домой. Позже – волшебство развеется, и ещё не скоро Лани сможет почувствовать себя по-настоящему собой. Позже – ему предстоит объясняться перед всем племенем, ведь он не сумеет соврать или умолчать, зато Венитаса никто ни в чём обвинить не сможет. Но всё это будет – после.

Сейчас же они были только втроём: два мальчика и тепло обнимающий их океан.

Кит высадил пассажира на длинной песчаной косе, убегающей среди волн витой тропкой к самому горизонту. Они вновь находились между западной и восточной половиной острова, но уже с другой его стороны. Здесь не было пляжа, даже какого-то внятного спуска к воде – сплошь острые торчащие зубами камни и отвесные скалы. Но имелась эта полоска земли, к которой можно было подойти лишь по морю, а значит, найдут их не скоро. Может быть, даже до рассвета.

И до самого рассвета он будет только китом.

«Но мы по-прежнему можем общаться, – обратился Лани к Венитасу уже на понятном им обоим языке. Даже мысленно его голос звучал всё также робко и тихо, но мелодично. – Ты говори, а я услышу. У китов очень хороший слух. А ещё я могу пропеть тебе так, как пел когда-то. А ещё...»

Левиафан вновь взмахнул хвостом и, гибко развернувшись, скользнул на глубину. На несколько минут он пропал из видимости, набирая нужную скорость, а затем с оглушительным всплеском выскочил целиком из воды и – взлетел. Взлетел прямо к низком кучевому облаку. Взлетел над той самой песчаной косой перед изумлённым взором Венитаса. Взлетел к небесам, которые всегда были для него недостижимы и всегда – так близко, стоило только посмотреть вверх. Взлетел, повторяя в тысяче взметнувшихся капель крохотные звёзды. Отражая эти звёзды в своих глазах.

Взлетел и упал, выдыхая нежную грустную мелодию, слишком высокую даже для клана Кохола.

Лани любил петь. И впервые – он пел для кого-то.

[Венитас Толле]

"Гребанные правила... чёртовы законы...***придурковатые охранники...да чтоб вам всем...черт"- ругался про себя гомункул, когда его развернули на большой глубине два брата, приставленные к нему для присмотра.
Венитас, чем ближе вечер, тем в большем раздрае был. И если утром и днём он ещё держал себя в руках, общался с местными, улыбался, послушно тренировался и был паинькой, чем раздражал Пале, то ближе к вечеру, который теперь ассоциировался с милым Лани, с Океаном, с глазами, за взгляд в которые можно продать что угодно и кого угодно, не жалко умереть, раздражение, обида, досада и боль, почти горе потери, овладевали до самой макушки и разливались, наполняя до краев каждую клеточку тела. Искусственное существо, которое могло и не должно было чувствовать. Но секрет успеха дома Толле именно в чувственности искусственных существ.
И сейчас, когда Вес был в воде, воде солёной, более густой и тяжёлой, чем привычно в бассейне, в воде, которая умела петь и говорить, в воде, которая подарила сердцу гомункула трепетное, теплое чувство, пробудила нежность и желание творить, дарить, заботиться, желание подарить ему, возлюбленному, все, что имеет сам и все, что имеет мир, вселенная и за ее пределами. Это необъяснимое, большое чувство и ещё эти бабочки, которые не просто ворочались, а носились теперь не только в животе, а и в груди, зажигая горячее пламя и распуская в душе пышные цветущие сады.
Парень остановился, в горле снова был ком, по щекам снова потекли слезы бессилия. Чтобы хоть на мгновение остаться в одиночестве и спрятать чувства, он погрузился под воду. Пале и Каху нырнули с ним, готовые остановить попытку побега, но "преступник" оставался на месте. Он нырнул так глубоко, как мог, чтобы выдержать давление. Из-под плотно сомкнутых ресниц в солёной воде растворялись соленые слезы, а на песок опускалась магия, что снова нашла выход через эмоции, прозрачными каплями и терялась в сумраке дна. Эта магия будет видна днём, когда солнце проникнет на эту глубину и будет скользить по песку, лаская песчинки, кораллы. Тогда, свободно выплеснувшаяся магия будет переливаться и светиться всеми цветами радуги, отражать подводный мир и напоминать о боли и горе утраты возлюбленного, а если этот возлюбленный найдет капли и возьмёт в руки или просто коснется, то магия расскажет ему о желании встретиться, сбросить опеку и встретиться, как это желание бурлило и кипело, как сложно было держаться, чтобы не устроить скандал, драку, просто убежать, ведь Венитас понимал, что его ошибка может стоить им двоим очень дорого. Он знал, что у наставника может лопнуть терпение и в этот раз получит и сам Вес и Лани, а делить такой милый сердцу Океан жадный гомункул не будет. Это его сокровище, его секрет и беречь его он будет чего бы это не стоило. Он сможет, найдет силы сберечь и найдет способ встретиться.
Объема лёгких не хватало. Зеленоволосый преступник чувствовал, что нужно всплывать, но не хотелось. Он чувствовал, а может это была иллюзия, его желание, эффект плацебо, что где-то рядом кто-то живой. Гостю острова казалось, что он слышит что-то, но так далеко и неуловимо.
- Лани- произнес под водой Толле и наглотался ее же. Поспешно всплыв, он начал откашливаться. Горло саднило.
- Что, учился дышать под водой?- зло хохотнул Пале- ты не кит, и не дельфин. Твой удел суша, чужак- последнее предложение словно вдавливались в мозг охраняемому. В голосе старшего наследника было столько желчи и яда, насмешки и какого-то ликования совсем не доброго, что младший брат даже поморщился.
- заткнись, моллюск протухший. Это тебя не касается - не выдержал Венитас.
- что ты сказал?- рассвирепел Пале и уже был готов утопить подопечного, но его удержал Каху
- haalele iaia ke kaikunane.- перехватил руку Каху- ʻAʻole anei ʻoe i ʻike i ka hewa o ke kāne me ka ʻole o kou ʻakaʻaka?
- He aha? ʻino paha ʻo ia? ʻAe, hele mai kēia malihini e lawe i kā mākou waiwai - Lani. ʻAʻole wau makemake a ʻaʻole maopopo iaʻu i kēia- Пале скривился, словно влез в гнилой труп- mea hana ʻino ʻino. He aha ka mea hiki ke manaʻo?
- Pale, ua nānā ʻoe i kona mau maka?- голос младшего звучал мягко. Он сочувствовал гостю острова. Возможно, даже мог его в чем-то понять- Ua piha kona mau maka i ka ʻeha o ka nalo a me ka mihi. ʻAʻole mākou ʻike i ka mea i hana ʻia a ʻaʻole hiki iā mākou ke hōʻoiaʻiʻo e ʻimi nei ʻo ia iā Lani. Manaʻo wau ʻaʻole ʻo ia e like me kā mākou e manaʻo nei. Makemake au e noʻonoʻo, akā naʻe, nāwaliwali loa ʻo ia a mālama ʻole i ka hiki ke hoʻopōʻino i kā mākou kohola. e akahele, e Pale, a e ike oe i kona eha.
(- оставь его, брат.- перехватил руку Каху- ты разве не видишь, что парню и без твоих насмешек плохо?
- что? ему плохо? да этот чужак пришел отобрать наше сокровище- Лани. я не хочу и не буду понимать это- Пале скривился, словно влез в гнилой труп- уродливое искусственное существо. что оно вообще способно чувствовать?
- Пале, ты смотрел в его глаза?- голос младшего звучал мягко. Он сочувствовал гостю острова. Возможно, даже мог его в чем-то понять- Его глаза наполнены болью утраты и сожалением. мы не знаем, что произошло и доказать, что он охотится на Лани тоже не можем. я чувствую, что он не так опасен, как нам кажется. я склоняюсь к мысли, что он слишком слаб и беспечен, чтобы мочь причинить вред нашему киту. Будь внимательнее, Пале, и ты почувствуешь его боль.)
Пале лишь фыркнул.
Венитас все так же удерживался на воде. Он оставался недвижим, только поддерживал себя на плаву редкими движениями. Голова опущена. Он продолжал шептать слова извинения, он словно молил воду донести до Лани чувства, что испытывал сейчас.
Из этой убийственной медитации гомункула вырвал истошный девичий крик. В нем было так много ужаса, что могло показаться, что цунами идёт, но вода была спокойной.
Боль, которая переполняла по самую макушку влюбленного гомункула практически задушила его. Он практически умер, можно считать, что был эмоциональным трупом. Все следующее было словно в тумане, где-то далеко.
Вот Пале и Каху разворачиваются с немым ужасом. Вот Каху уходит под воду и снова появляется над ней. Вот странный звук из рога. Вот Пале отшатнулся, а Каху пытается потащить Венитаса из воды, тот сопротивляется и мокрое запястье выскальзывает из пальцев аборигена.
Теперь Венитас чувствует, как в шею ударила волна большая, чем должна быть при штиле. Он поворачивается медленно. Внутри пусто. Навалилось равнодушие.
Каху и Пале застыли совсем рядом, но, похоже, в такой близости от огромного черного существа, идей спасения гостя не было.
Гость повернулся к источнику ужаса на лицах сопровождения лицом и сам увидел что же такое страшное.
Дикий Левиафан. Огромный, сила чувствовалась кожей и это создание раскрыло свою огромную пасть.
- Прости меня, милый Лани. Я предал тебя. Я даже не простился с тобой и просто пропал. Я все ещё не придумал, как связаться с тобой. Милый Лани. За предательство я стану частью рациона этого кита. Теперь я криль. Ха-ха - нервный смешок- ну, быть съеденным этим гигантом не так и страшно. Он живёт рядом с тобой, возле острова или приплывает сюда во время миграции, а значит, хотя бы так, расстроившись в нем, Я смогу навещать тебя, мой любимый Лани- последние слова Венитас произносил как-то неосознанно. Он не слышал себя, потому что шум сливающейся в пасть кита воды заглушал голос, закладывал уши. Гомункулу показалось, что это конец.
Его протащило по чему-то мягкому и одновременно жёсткому. Темно, пахнет странно и чувствуется закрытое пространство.
Вес лежал почти на боку, грудь касалась языка, как выяснится позже.
Открыл глаза. Темно.
"Хм...странно... В желудке, при попадании пиши сразу начинается выделение кислоты. Почему ее тут нет?"- подумал "съеденный" и сознания коснулось что-то. Мягко, словно барашек на берегу океана. Нежно, словно старались сберечь и где-то, словно рядом и тут же далеко послышалась фраза
«'О вау коу моана».
Ступор.
До боли знакомые слова, манера произношения.
"Я твой океан"
Жираф большой и он глухой, а этот гомункул, ещё и эмоциональный. Словом, не сразу Вес понял, что имеется ввиду.
Какое-то время в ментальном эфире было пусто, тихо и вот
- Лани!- ментал прорезал не только наполненный облегчением, а болезненной радостью возглас. Так как ментальное пространство более насыщенное, чем внешний мир, в нем и слова слышны и чувства открываются в их истинном облике. Практически чёрное, ментальное пространство вокруг гомункула было каким-то грязным, как груда гниющих водорослей. Жаль, что не пахло. Для полноты картины сложилось бы. В этом грязном мраке от произнесенной фразы зажглись маленькие точки чувств и эмоций. Они росли, множились и взорвались лучами ярких и теплых красок. Даже самого зеленоволосого парня обдало жаром. Это было счастье. Искрящееся солнечными лучами на воде, развивающееся бурным потоком цунами, что поглощает города островов и глубокое, как расщелины на дне морском.
Дыхание перехватило и только слышалось "Лани".
Сколько раз произнёс гость острова имя кита не известно, но с каждым разом ментальное пространство наполнялось радостью, счастьем, свободой. Словно задыхающийся человек снова может дышать полной грудью, словно жаждущему дали вдоволь напиться воды.
Высадил кит гомункула на тонкой песчаной косе.
Это был настоящий, огромный кит. Венитас открыл рот. Это зрелище было неописуемое. В темноте надвигающейся ночи, когда небо и вода становятся целым, кит и гомункул были одни во всей вселенной.
- Лани, ты прекрасен- Вес задохнулся и от радости и от восхищения.
«Но мы по-прежнему можем общаться, – обратился Лани к Венитасу уже на понятном им обоим языке. Даже мысленно его голос звучал всё также робко и тихо, но мелодично. – Ты говори, а я услышу. У китов очень хороший слух. А ещё я могу пропеть тебе так, как пел когда-то. А ещё...»

- Милый Лани, Я столько хочу сказать тебе...- ответил Венитас, а кит исчез и... Вода словно сопротивлялась, чтобы выпустить того, кто был внизу. С шумом она раскрылась. Это было похоже на раскрытие цветка. Пена, брызги и огромный кит, словно взлетая в россыпи капель проносится над головой обалдевшего парня. Огромный. Кит был гигантский. Мощь во плоти. И казалось бы, как гигант может быть изящным и грациозным, а вот может и сейчас гость острова наблюдал этот баланс красоты и силы.
Конечно же Венитас знал о китах, не так много, как знает прилежный ученик, но знал. Являясь продуктом богатого дома, сыном этого дома, получил возможность учиться не просто у преподавателей, а у профессоров вузов. В голову молодого гомункула вкладывали основательные знания. Но одно дело читать книги, смотреть видео, фотографии о китах, их прыжках и слышать записи песен, и совсем другое созерцать это воочию. Сердце бухнуло в пятки, руки сами собой поднялись к небесам, словно в приветствии неземного, высшего, первородного существа.
Протяжная песня, нежная, гнусная, от нее защемило сердце.
С каких это пор Венитас Толле стал таким чувствительным? Наверно с тех самых пор, как посмотрел в глаза Океану и пропал там, растворив душу.
- Лани, ты грустишь?- спросил гомункул, усаживаясь на песок. Сейчас парень был в леггинсах для плавания, которые плотно сидели на теле, без футболки или рубашки. Его тело худое, но тренированное. На руках и ребрах, плечах черные пятна синяков и свежих кровоподтеков от тренировки, даже на скуле серебрится серый синяк. Но это ничуть не смущало. Толле был так рад снова увидеться с ним, с Лани. Голова кружилась и все естество пело, тянулось и сосредоточилось на ките, на огромном грациозном создании, которое говорило голосом Лани. И от каждого произнесенной слова по телу слушателя на суше пробегал табун радостных мурашек.
Хотелось прикоснуться, обнять, однако при всей радости, происходящее выглядело фантастическим сном и любое неверное движение могло рассеять его. Потому Вес держал себе в руках, наклонив голову к плечу. На лице играла счастливая улыбка, парень светился счастьем.

Примечание:
***- этот трек помог мне отразить свое состояние во время написания поста

[Лани Кохола]

«Лани, ты грустишь?»
 
Голос юноши, отдававшийся внутренним эхом среди высящихся в его голове скал неприступных племенных устоев, накатывающий безучастными волнами на символы, выведенные на диком пляже, вторящий далёкими отзвуками иных существ, населяющих океан, взывал к сознанию левиафана, с трудом удерживающемуся в столь громоздком теле. Лани слишком сильно посвятил себя ощущениям и вибрациям, восприятию и музыке – тому, чем жил когда-то, не задумываясь ни о чём. Животные, даже такие совершенные, как дархаты, существуют лишь в рамках своей природы, по большей части инстинктивной. И теперь эти инстинкты захватывали его с головой, почти не оставляя места иному.
 
«Грущу?»
 
«А что такое грусть?»
 
Собственный высокий голос в голове звонким колокольчиком прозвучал... одиноко? Но что есть одиночество? Почти всю свою жизнь киты проводят в созерцательном уединении, мерном дрейфе по просторам океана и утолении своих нужд и лишь дважды год сбиваются в небольшие стаи, чтобы отправиться в дальние края. Но и там Лани всегда был один, всегда – сам по себе, ибо не было никакого иного левиафана, кто бы смог распознать его «речь». Собратья знали его голос, легко узнавали среди тысячи тысяч звуков, коими полнились их воды, различали простейшие сигналы, делились с ним своими собственными ощущениями, найденными в разных уголках родных морей, но то, чем пытался поделиться с ними Лани – не понимали. Не слышали его.
 
Ведомо ли изначально одинокому существу каково это – быть одному? Наблюдая за очередной мигрирующей с ним стаей, слыша на расстоянии даже сотен метров, как легко они обмениваются информацией на своих уровнях вибрации, Лани не знал, но уже чувствовал. И... грустил.
 
Он слишком «не такой». Слишком «выше». Может быть, выше даже уровня моря – настолько высоко, что услышать его могли одни лишь звёзды да облака. И иногда киту казалось, что они откликались. Он не умел тогда думать как люди. Чувства облеклись в слова много позже, когда он, променяв китовий хвост на ноги, впервые осмелился ступить на белый песок. Но ощущение, что где-то там, лишь стоит взмыть в небеса, кто-то сможет его понять, всегда жило глубоко в нём. Всегда струилось нежным горным ручейком, переливами красивой мелкой пташки на ветвях, звоном радужной капели в лесу после дождя – воспоминаниями, что они никак не мог услышать в своём прежнем облике сам или от своих собратьев, но совершенно точно знал – в его собственных песнях и «словах». Вот отчего никто не мог его понять.
 
Но теперь его слышали... Понимали.
 
«Откуда ты знаешь?»
 
Удивлённый детский голосок робким дельфиньим носом, легонько подталкивающим в спину, снова вторгся в чужие мысли, пока кит, глубоко опустившись под воду под тяжестью своего веса и силы могучего толчка, медленно поднимался к поверхности. Слова вытягивали его сознание из непроницаемых для света глубин, как он сам – тянул своё тело из-под неподъёмных тонн воды к звёздному небу.
 
«Когда-то, – тихо заговорил Лани, пока не смея показываться на глаза, огибая песчаную косу едва видимой чернеющей в воде гигантской тенью, – этой песней я грустил. Мне было одиноко. Пускай в то время я ещё не ведал, что это такое. Но чувствовал и мог пропеть. Я взывал к морю, однако оно было не в силах мне ответить. Я взывал к небесам, но и они оставались молчаливы. Тогда я тоже... начал замолкать. Зачем мне петь, если никто не слышит? Не отвечает мне?

А потом... – мальчик внезапно всхлипнул, разрывая гармонию необыкновенно легко струящихся слов на непривычном ему языке, подобно обрушившемуся в воду куску изъеденной стихиями скалы, – я услышал песню, родственную тем, что я пел сам. Я плыл туда сквозь день и ночь, сквозь сотни расстояний. То пели люди и пели – для меня. Они взывали, и я не мог к ним не прийти. Но самый нежный голос, самый светлый, прекрасный, как цветок, что распускается последним и только под луной, они... отдали мне. Та девушка...

Я должен был её убить».

Кит надолго замолчал, совсем скрывшись из виду. Он никогда не задумывался об этом. А может быть, старался не думать. Сложно переосмысливать разумом всё то, что ты проживал животными инстинктами и недоступными для людей эмоциями, и невыносимо больно – через призму нынешнего мировоззрения, в котором он не мог обидеть даже комара и лишь аккуратно сгонял его с руки.

Люди племени тоже не разговаривали с ним об этом. Что значила для них эта жертва? Почему именно та девушка? Что всё это значило для неё самой? Порой даже у таких дружелюбных и простодушных на вид существ тайн оказывалось много больше, чем Лани мог вообразить себе.

Если бы киты умели плакать...

Толщу океана прорезал ещё более высокий, щемящий голос, мелодичнее и прекраснее прежнего – Лани изо всех сил старался повторить то, как пела та девушка, донести эту песню до Венитаса и отдать незнакомке последнюю дань памяти. Она не умерла, нет. Она навсегда растворилась в глупом наивном китёнке, по доброй воле пожертвовав своей человечностью, подарив ему то, о чём он всегда мечтал, ещё даже неумеючи толком мечтать. Она... была совершенной.

Но как же Лани был слеп, как же несчастен, что в тот момент этого не осознавал.

«Я меа 'аихуе».

Голос надрывно дрожал, врываясь в мысли Венитаса одновременно с разливающейся над океаном песней.

«Хищник. Монстр. Чудовище!»

«Теперь ты должен понять, даже если не замечал ранее», – не произнёс Лани «вслух», давясь невидимыми слезами и с растекающейся магмой по жилам ненавистью выплёвывая то слово, которое никогда не употребляли на островах.

«Я – дархат».

Неожиданно показавшись из воды прямо перед юношей, кит разверз свою громадную пасть, теперь демонстрируя себя Венитасу во всей красе и убийственной мощи – сверкающие в свете звёзд высоченные пластины зубов, бездонный зев, в котором некогда целиком скрывались лодки и небольшие корабли, стекающие с оглушительным шумом с морды водопады. Но затем пасть медленно и чрезвычайно аккуратно закрылась, оставшись перед человеком на расстоянии вытянутой руки, и тихо, очень тихо, но отчётливо Лани прошептал:

«Чтобы стать таким, как ты, я... я должен был убивать».

[Венитас Толле]

«Откуда ты знаешь?»
- Я знаю. Я чувствую. Лани, твоя песня наполнена грустью. Это...это...как бы...- в попытках найти объяснение словами в ментальное пространство изливались чувства самого гомункула. Сейчас это был дождь. Редкие капли, падающие в воду и на листву. Существо Венитаса дрожало от боли, грусти. Ему было физически больно, но это не его боль. Возможно, парень слишком остро все воспринимает, особенно то, что касается Лани. Он был открыт и сейчас, если юный дархат захочет, он увидит все тайны, все чувства, все воспоминания и эмоции искусственного существа, что было на берегу. Густое, горячее чувство свободно изливалось в ментальное пространство и пространство материальное. Утром на песке останутся капли горячей, алой магии. Они со временем остынут, но лишь тогда, когда Венитас закроет свое сердце и сохранит эти чувства в секрете даже от самого себя.

Вес смотрел на движения воды, которые проявлялись лишь бликами. Он чувствовал Лани рядом, он чувствовал, что его вселенная  рядом. Гомункул, вопреки своей природе искусственного существа, сейчас был живее всех живых. Он чувствовал объединение с океаном, с небом, с собой и с ним, с Лани. Казалось, что можно и не говорить. Сидящему на берегу молодому мужчине хотелось обнять плавающего в воде гиганта. Согреть и подарить все свое тепло, даже если это сожжет.
Толле был так счастлив, что защипало глаза.

Милый Лани, я так счастлив, что сейчас с тобой. Я хотел увидеть тебя. И сейчас мы вместе.- это подумал юноша совсем позабыв, что Лани не просто слышит его, а еще и может чувствовать эмоции.

Легкий ветер трепал подсушенные и взъерошенные пряди волос. Было прохладно, а в душе влюбленного по самую макушку, но не осознающего это, расцветали огненные сады, пышущие жаром. Глядишь, так и сгореть не долго.

Голос Лани звучал потоком воды. Прозрачный, чистый. В голове всплыли воспоминания о поездке в горы, как раз тот случай, когда очередной приступ исследовательского вдохновения не стоил гомункулу жизни. Он тогда сорвался с небольшого выступа надо горной рекой, которую в тех местах считали рекой смерти, потому что никто ни на каком берегу не мог перейти в брод реку, все, кто оказывался в ее водах неизменно гибли.
Та река была полна множества камней, осколков породы. Ее мощь была так велика, что грузовики с грузами сносило. Но она была прозрачной, казалось, что воды в реке и вовсе нет. Оставался только шелест.
Вот и голос кита в голове Венитаса был та столько прозрачным. В ментальном поле все было ровно, гладко, как сейчас в штиль, но стоило моргнуть и пространство рассыпалось множеством цветов.
Венитас увидел воспоминания милого Лани.

Берег. Скалы. Это был закрытый пляж. Тот, где Венитас открылся в чувствах мальчику. Тот темный пляж с погибшей птицей, первыми слезами кита. Парень судорожно вздохнул. Он словно наблюдал со стороны, присутствуя там. Глаза от удивления расширились. Он услышал песню.
- Вот как значит.- на губах появился легкая улыбка. В ней сочетались грусть и радость. Венитас же теперь знает к чему привело увиденное мероприятие. Его охватило чувство благодарности к той девушке. Это была вспышка бело-сиреневых пятен, которые на мгновение в ментальном пространстве составили дерево с сиреневыми цветами, украшенное белыми лентами. Глубокий вздох.

Толщу океана прорезал ещё более высокий, щемящий голос, мелодичнее и прекраснее прежнего – Лани изо всех сил старался повторить то, как пела та девушка, донести эту песню до Венитаса и отдать незнакомке последнюю дань памяти.
Из глаз брызнули слезы. Боль, печаль, сожаление. И снова гомункул чувственно соединялся с Лани.

Эта ночь изменит отношение Венитаса к ментальным беседам навсегда. Он больше никого не пустит к своим чувствам через ментальное пространство. Теперь это пространство будет принадлежать Лани и только ему. Венитас закроется ото всех, а пока...

- Она была совершенством, да?- горько улыбнулся парень. Его сердце кольнуло очередное двойственное чувство- благодарность и сожаление. Венитас был бесконечно благодарен девушке, но в то же время сожалел о боли, которую испытывает его Океан. И самое гадкое, что ничего с этим нельзя поделать.
- Спасибо, Лани.- гомункул поднял глаза к предполагаемому месту нахождения кита- Спасибо, что поделился со мной. Я рад разделить твою грусть и боль.

Как же тяжело приходится Лани. Первый порыв был обнять, защитить, но... а вдруг это видение и на самом деле сейчас или в горячке мечется Вес на постели в своей комнате, или еще интереснее- он умер и сейчас находится в загробном мире, где его мечты о Океане могут сбыться. По телу пробежало стадо мурашек.

Слезы, что были слышны в голосе, побуждали гомункула тянуться к дархату. Хотелось обнять, защитить, приголубить и ... Венитас не планировал говорить это. Он даже сам не сообразил сразу, что сказал.
- Лани, будь ты хоть хтоном. Это не имеет значения для меня. Ты сокровище, которое мне подарил этот остров. Ты мир, который ослепляет добротой и светом. Ты... ты... -снова горько улыбнулся и замолчал.
Какое- то время прошло в молчании, а в ментальном поле Венитас все продолжал тянуться к Лани с огромным желанием согреть. И если бы мальчик был сейчас в человеческом теле (простите, гомункулы не способны обнять 30 метров счастья, ростом не вышли), то не смотря на все опасения и риски Вес бы обнял его. Обнял крепко и жарко, он бы защитил, или хотя бы попытался защитить, от боли, грусти. Он бы отдал все ради успокоения души Лани.
По щекам потекли слезы.
Как- то Венитас уж очень плаксивым стал. Не уже ли это так влияет чувство, которое родилось так внезапно и стремительно? Или гомункул что- то упустил?
Все гораздо проще. Влюбившись, Венитас научился сопереживать на уровне чувств. Эта его черта проявилась в полную силу. Он чувствует не только головой и телом, он чувствует все на уровне дыхания.
В лаборатории и так говорили о сильных способностях менталиста, но этой ночью способности раскрылись и обрели форму.

«Теперь ты должен понять, даже если не замечал ранее», – не произнёс Лани «вслух», давясь невидимыми слезами и с растекающейся магмой по жилам ненавистью выплёвывая то слово, которое никогда не употребляли на островах.
«Я – дархат».
Сформировав то, что так хотел, гомункул наконец- то смог в ментальном пространстве обнять кита.
- Я понимаю. Ты дархат. Прекрасный и сильный дархат. - в глазах Венитаса Лани был безупречен. Даже демиурги меркли рядом с Лани. Боготворил ли парень мальчика? Да, боготворил. Восхищался ли им? Безусловно. Лани воплотил Океан в человеческой форме и это оставило отпечаток в душе.
Слезы, наполнявшие пространство, больно обжигали. Гомункул не знал как быть, он мог лишь обнимать, любить и согревать. Он надеялся, что юный собеседник почувствует движение души...Души гомункула? А у гомункулов есть души?- будущий фармацевт очень удивился такой формулировке.- душа искусственного существа. Да и плевать.- Он хочет дарить тепло и радость, делить горе и боль, быть рядом. Парень встал.

«Чтобы стать таким, как ты, я... я должен был убивать».
Огромная пасть. Теперь понятно, как гомункул поместился там. Это вам не крокодильчик из аквариума. Пасть закрылась
- Я знаю. Я видел.- Вес вздохнул.- Лани, полагаю, что та девушка была рада отдать свой голос тебе.
Знаешь, у людей есть интересная черта. Люди, жертвуют, когда любят. И для них это вовсе не жертва, а дар. Они дарят себя, свое время, свои тела и жизни любимым.- он подошел ближе, чтобы прикоснуться к киту. Горячая рука погладила губы левиафана, а потом... потом Венитас поцеловал большое существо. Взгляд скрылся за ресницами, а губы касались гладкой кожи. Она была прохладная и соленая. После тренировки на губе была трещина и пятнышко крови сталось на коже. Гомункул отстранился- За нарушение правил меня отправили в вашу библиотеку и я немного почитал о ваших обычаях и легендах. Для жителей острова честь подарить дархату свой голос. Ты удивительное создание и тебя очень любят. Любят на столько, что согласны дарить голоса и тела, время, жизни. Для них это нормально и правильно. И я разделяю их чувства.- Вес смотрел на кита- Я благодарен им за эту любовь к тебе. Ведь только благодаря этому чувству я сейчас здесь и я могу говорить с тобой. Я могу...- голос дрогнул. Какое- то понимание начало приходить к юноше. Легкая улыбка- я могу разделять с тобой боль.

Венитас снова сел на песок. Волны тихонько шелестели у ног.
- Послушай, Лани,- начал парень- за пределами этого острова есть огромный мир. В нем живет множество людей, в нем живу я. Тот мир наполнен болью и смертью.- глаза снова устремлены на кита. В ментальном пространстве Венитас так и не смог разжать объятия. Он все так же обнимал мальчика. Нежно, тепло, а пространство наполнялось разными цветами, воплощающими чувства.- Можно было бы сказать, что мир ужасен, только... в нем протекают процессы, которые делают мир ценностью, даже с его болью и смертью.
И я понимаю людей, которые отдают свои жизни ради дархатов. Я благодарен им, что они подарили свои жизни тебе. Они, их решение, изменило мою жизнь. Они подарили мне счастье. Они подарили тебе жизнь. Они научили тебя говорить, петь. Петь так, как никто никогда не пел. Я никогда не слышал таких песен, Лани.
Я знаю, что чувствовала та девушка, когда подарила тебе себя с радостью.- в речи Венитаса было много горечи, он очень волновался за Лани. Он хотел, чтобы Лани увидел себя его глазами, глазами тех, кто так любит мальчика.- Милый Лани, ты хищник, да. Только весь мир наполнен хищниками. Они сильные, прекрасные. Они способны защищать и дарить чувство защищенности.
Милый Лани, ты не монстр. Возможно, когда- то в далеком прошлом тебя и можно было так назвать, но сейчас ты воплощение силы, красоты, грациозности и музыки.
Милый Лани, слово "Чудовище" можно разложить на составляющие, как "чудо вышедшее из моря". Ты чудо, Лани.

Наверно, Лани не осознавая того, создал безопасное пространство, где при всем желании скрыть, обман раскроется. Находясь в ментальном пространстве вместе с Океаном, Венитас был честен и искреннен, как никогда. Утром гомункул будет удивляться усталости, которая навалится на него, опустошенности и чувству чистоты и правильности.
Мир для Венитаса Толле изменился.

- Лани, когда люди дарят другим самое ценное- жизнь- они дарят пару крыльев. Милый Лани, пробовал ли ты летать на подаренных крыльях?- метафора в голове прозвучала странно. При чем тут крылья? Какие, к черту, крылья? Как вообще вяжется образ кита и крыльев?

И не смотря на тяжелую беседу, Венитас Толле был счастлив, что эта бессонная ночь все еще продолжается.

[Лани Кохола]

«Я... не помню, какой она была».
 
Песня затихла на тихой протяжной ноте. Прозрачной, как сама вода, и такой же бескрайней, сливающейся на самом горизонте с небом, незаметно перетекая в него. Если бы киты умели рассказывать сказки, они бы поведали о том, что там, на самой границе миров, уносимые беззвучным течением времени и океана левиафаны, которые так и не смогли обрести человечность, уплывают вверх. Уплывают, минуя луны Схалас и Леду: великого господина небес и маленькую приливную госпожу, что в последний путь провожают своих подопечных, уплывают, разглядывая издалека Алькор и Циркон, которых им не суждено коснуться, всё дальше уходят от всевидящего Архея, пересекают орбиту Климбаха и навсегда растворяются в вечности, становясь одной из миллиона миллионов звёзд.
 
Если бы люди точно также умели становиться звёздами, то внутри каждого можно было бы обнаружить целый космос: воспоминания о всех тех, кто вдохнул в изначально безжизненное, погружённое в вечный сумрак пространство капельку тепла и света. Лани не помнил, как выглядела та девушка. Не ведал её имени – а равно её сути. Но в нём сохранился голос, чистый звонкий голос весеннего ручейка и встрепенувшейся после длительной зимы мелкой птахи, разбрасывающей с перьев радужные капельки предутренней росы, и сейчас он согревал своими лучами сильнее любого солнца: это была одна из ярчайших звёзд его внутреннего небосклона. Маленькая, но очень-очень тёплая.
 
Должен ли он грустить, что её больше нет? Разумеется. Скольких бы ещё она смогла обогреть своим голосом, теплом крошечного, но очень сильного светила? Однако дархат бессердечно лишил мир сего. Он бы мог ненавидеть себя за это. Но в словах Венитаса была своя правда. Девушка «подарила» себя киту, и как со всяким даром он должен обращаться с ним очень трепетно и бережно. Он должен как зеницу ока хранить его. Беречь его. Лелеять и растить, как цветы.
 
И когда-нибудь, став громче, сильнее, как рупор для тихого голоса, он сможет донести всему миру её тепло.
 
«Спасибо тебе».
 
Поведя в воде могучими, но совершенно невесомыми плавниками, зверь подался к юноше – всего лишь на толщину опавшего листа, чтобы прижаться к нему чуть ближе в ответ на поцелуй, а после отстранился, грациозно вильнул хвостом и неспешно, почти не поколебав грань воды, ушёл обратно в море, из которого явился на свет.
 
Мальчик отступал и в своей голове, благодарно, но слегка смущённо улыбаясь, не понимая, чем заслужил все эти прекрасные слова, чувства как всего племени, так и этого конкретного человека. Однако он был им бесконечно признателен и готов отдавать всего себя, лишь бы они были счастливы. Всегда.
 
«Спасибо за всё, Венитас. Я никогда не забуду того, что ты мне сейчас сказал. Ты станешь путеводной звездой на моём небосводе. А теперь – отдохни, пожалуйста. Ты устал и вымотался. Тебе нужно поспать. Я буду рядом. Я буду защищать тебя, как могучий и сильный дархат.
 
И когда-нибудь, когда мы станем взрослее, я верю, что мы оба взлетим на подаренных нам крыльях».
 

Стайка громогласных ману-меле пронеслась над их головами. Накатила пёстрой разноголосой волной и схлынула в мерный рокот побережья. В племени почитали и уважали этих шумных певчих птичек, веруя, что своим звонкими трелями они призывают удачу для моряков. Ману-меле пользовались любовью и почётом островитян, а также приготовленной совсем не для них едой, чем нередко заслуживали вящее неодобрение гостей.
 
Лани ману-меле напротив очень нравились. Они оживляли медитативный шёпот моря, привносили внезапные краски в спокойную тихую жизнь маленького трудяги и были его связующей ниточкой с поселением, когда на Хертц прибывали люди с большой земли. Мальчик с большим восторгом вслушивался в их голоса, воображал, будто на своих раскрывшихся белым веером хвостах они приносят ему последние новости и взамен рассказывают жителям и гостям о том, как у Лани идут дела. Жаль только, что люди не понимают их.
 
Хотя... возможно, был один человек, который говорил на языке ману-меле. Кит никогда не встречал его, ведь ему было велено не показываться чужакам на глаза. Просто однажды на лапке одной из птиц, что держалась от остальной стаи немного особняком и пела капельку иначе, Лани обнаружил маленькое колечко с выведенным на нём архейским словом: «Джонатан». Быть может, эта особь тоже была из далёких-далёких краёв, как и тот, кто окольцевал её, но остановиться она решила именно на Хертце, согревая душу маленького дархата тем, что кто-то ещё здесь помимо него совсем чуть-чуть и незаметно – но отличается от остальных.
 
Это была его маленькая личная примета: проснуться под песню Джонатана – к добру. И этим утром на лапке последней птицы в стае, немного отставшей от прочих, он успел поймать яркий отблеск кольца, смог ухватить за оставленное ему перо с хвоста ускользающие высокие ноты.
 
Мальчик лежал на боку, погрузившись щекой в песок. Солнце, поднимаясь из-за горизонта, разливалось плавленым золотом в волнах. Смотреть на океан сейчас – ослепительно больно, но Лани и не смотрел. Всё его внимание было поглощено лежащим напротив – на расстоянии одного-единственного дыхания – юношей, его таким светлым и безмятежным, ничем не омраченным лицом. Зелёные пряди мягкой весенней листвой ласково касались бледной кожи, вздрагивая под лёгким ветерком. Ресницы трепетали от видимых одному ему сновидений.

«Такой... хрупкий».

Тело Венитаса он исцелил от последних вызывающих грусть и непрошенные слёзы следов, как только утратил свою китовью форму. Но мальчику было всё ещё невыразимо жаль отпускать друга в тот жестокий мир, где все так запросто причиняют друг другу боль. Кажется, Вес этому миру совсем не подходил. Нежный ранимый цветок. Лани смог бы взрастить его так, как заботился обо всех привезённых с большой земли растениях – совершенно непривычных к местному климату, но в бережных чутких руках дающих свои первые робкие соцветия там, где никто от них этого не ждал.

Мог ли Лани просить его остаться? Нет. Шаманка говорила об этом, правда кит никак не мог вспомнить в точности её слова. Но так нельзя, неправильно. Живые мыслящие существа не могут принадлежать кому-то, они принадлежат лишь самим себе. И хуже всего, когда они сами отрекаются от себя и стремятся всецело принадлежать другим.

Но как же хотелось... Как же Лани понимал их теперь.

С тихим едва слышимым всхлипом мальчик отвернулся, зарывшись носом в сгиб локтя, и крепко зажмурился. Он не хотел, чтобы Венитас остался на острове для его же спокойствия и блага – тем более не Лани это решать, он совсем не знал жизнь этого человека, чтобы ведать хоть немного о чужом благе – он хотел, чтобы Венитас остался с ним, с Лани.

Неправильно.

«Маи хоао е малама». Не пытайся удержать.

Тощее тело приподнялось над песчаной косой. Лицо уткнулось в торчащие колени, привычно обхватив их руками. Лани не плакал. Он сосредоточенно размышлял. Любое существо прекрасно лишь в своей собственной свободе. И счастливо тоже. Как бы ни полюбился ему Джонатан или тот крошечный креатурис, кит не имел никакого права удерживать их рядом с собой. Даже природа, несмотря на всё её бессердечие и жестокость, это понимала. Не понимали одни только люди. Дархату не раз доводилось видеть существ, спасённых из лап браконьеров, привезённых на остров, как ему объяснял Каикуа, «для реабилитации». Ужасное зрелище, даже когда несчастные создания физически полностью приходили в себя. Трепетная забота маленького левиафана возвращала жизнь почти увядшим растениям, но вдохнуть искру в потухшие навеки глаза даже вся мощь океана, сосредоточенная в его ладонях, была не в силах.

Страшнее всего было бы увидеть такие глаза на лицах тех, кто ему бесконечно дорог. Нет, он не будет просить Венитаса остаться. Только если тот сам пожелает. Только если поймёт, как важно быть собой, даже если ты – с кем-то. Только тогда...

Но пока юноша спал, согревая своим невидимым дыханием что-то глубоко внутри изначально дикого и бессердечного существа, Лани мог без страха и сожаления им любоваться. Хотелось сохранить это лицо в памяти навсегда. Хотелось... Если бы только он умел рисовать. Вздох – светлый и почти решительный. Когда-нибудь – научится обязательно. А пока...

– Венитас, – губы сомкнулись почти у самого уха юноши, смешно щекоча кожу. Лани навис над ним, едва задевая свешивающимися с лица мокрыми тёмными прядями чужие скулы, и снова прошептал с неощутимым удовольствием, выговаривая ставшее дорогим имя. – Венитас, вставай.

И тут же отстранился, стесняясь своей безрассудной смелости. Им нужно торопиться. Нужно прощаться. Но Лани не хотел, чтобы этот миг был грустным. Наоборот: он запомнится надолго, а значит он должен быть бесконечно светлым и радостным, очень-очень ярким, как волосы Веса, как все мгновения, что они провели вместе, как шум и песня, что ману-меле всегда приносили на хвосте.

Скатившись по песчаной косе к накатывающим на неё волнам, мальчик зачерпнул полную горсть солёной воды и плеснул её сладко спящему другу в лицо. А затем со смехом укатился в воду по грудь – коса острозубой насыпью обрывалась бездонной глубиной – и принялся плескаться как малое дитя, попутно не забывая обрызгивать Венитаса с ног до головы, будто и впрямь был китом и умел пускать в воздух мощные фонтаны.

– Подъём! Так всю молодость проспишь, – сквозь смех веселился Лани, вспоминая ворчание Каикуа, когда тот заставал в полуденный зной дархата сладко нежащимся на солнышке. – Поплыли, не стоит заставлять всех волноваться ещё сильней, а тебя – оставлять без завтрака. Поплыли. И опирайся на меня, путь предстоит долгий. Но красивый. Взгляни на небо. Ты когда-нибудь видел... такое?

[Венитас Толле]

Голос в голове гомункула затих. Кит скрылся под водой. Юноша посмотрел на звёзды, что живописным ковром раскинулись в небесах. Они такие далёкие, но их можно коснуться рукой, а если не рукой, то желанием, если не желанием, то сердцем.
С каждой минутой, проводимой тут, в дали от суеты острова, молодой мужчина чувствовал себя ближе к непостижимой, бескрайней, теплой бездне, имя которой Лани.
Сейчас он четко осознал, что в этом огромном создании, сильном и опасном заключена вся суть мироздания, вселенной, вечности...его вечности...его вселенной... Вселенной с именем Лани. Похоже, Венитас помешался. По крайней мере так показалось.
Слова о сне звучали мягко и тело соглашалось с необходимостью отдыха. Все таки напряжение дня, чувство отчаяния, которое захватывало гомункула и чуть было не поглотило без остатка, выжали парня.
Венитас послушно лег на песок поближе к воде, чтобы сохранить близость к дархату. Осознание усталости сделало веки тяжёлыми и вскоре ресницы плотно сомкнулись. Гомункул спал.

Венитасу снилось, что он спит в своей комнате и ему снится сон о том, что его украл милый Лани, что они разговаривают, что он наконец-то осмелев поцеловал мальчика, как Лани поет гнусную до слез песню, как они говорят о дарах людей и вере, чувствах, благодарности и обещании. Для наивного и глупого мечтателя, которым был сын Толле слова о том, что он стал путеводной звездой для такого милого сердцу человека значило обещание помнить и быть вместе всегда. Парень спал и улыбался. К сожалению, он не знал, что будет дальше и чем обернется в последствии.
- Лани, Я так счастлив быть с тобой- сказал гомункул во сне. Мягкий песок и теплое утреннее солнце не пробуждали. Казалось, что мягкое одеяло шелковым остывшим уголком ласкает кожу, когда на самом деле это был ветер.
Вставай
Единственное слово, которое распознало сознание. Просыпаться не хотелось, потому что если проснуться, то исчезнет Лани, а гомункулу ну никак не хотелось.
- Ещё пять минут- пробовал Вес потираясь лицом о песок. Тут же он начал ловить какой-то шорох, движения, какое-то щебетание и в лицо плеснули водой. Парень приоткрыл губы, чтобы слизнуть воду и она оказалась солёной. Солёной. Почему солёной?
Венитас нехотя выныривал из сна. Какой-то странно яркий полумрак, который с каждым шагом в реальность становился светлее, какое-то пространство слишком синее и силуэт плещущийся в воде. Открыв глаза, сел на песок. Сонно огляделся по сторонам.
- О, песок- он пропустил горсть через пальцы и тут до парня дошло, что не дождь с небес летит, а его обрызгивают владелец звонкого смеха. Резкий поворот и глаза нашли мальчика, которому, похоже, было весело. На губах заиграла улыбка.
- Доброе утро, Лани
Подъём! Так всю молодость проспишь,
- если просили рядом с тобой, Я это переживу
Поплыли, не стоит заставлять всех волноваться ещё сильней, а тебя – оставлять без завтрака. Поплыли. И опирайся на меня, путь предстоит долгий. Но красивый. Взгляни на небо. Ты когда-нибудь видел... такое?
- Остальные переживут, особенно Пале- усмехнулся Вес и повернулся к горизонту.
Этот рассвет был особенный. Этот рассвет он встречает с Лани. Этот рассвет был не спонтанный, как в прошлый раз, это было решение, принятое Лани. В сердце весна вспыхнула новыми красками и окончательно утопила Венитаса в этом чувстве.
Парень прыгнул в воду и вынырнул возле Лани. Он медленно подплыл улыбаясь мальчику, протянул руки, приблизился ещё и медленно, бережно, словно кого-то хрупкого или призрачно- прозрачного обнял.
Сердце бешено колотилось, наверно если бы не ребра, оно бы выпрыгнули из груди.
- Лани, спасибо. - не удержался и поцеловал в щеку- Я бесконечно благодарен. Я....Я...- эмоции выплачивались бесконтрольно. Венитас отпустил кита из объятий, но ещё несколько секунд целовал его лицо, руки, а у самого текли слезы счастья горячие- горячие, глаза светились радостью, восторгом, а на лице была широкая улыбка.
- Лани, позволь мне быть с тобой. Позволь остаться с тобой и возвращаться к тебе.- Венитас заглянул мальчику в глаза. Синие, бездонные, искрящиеся глаза. Этот мальчишка и правда воплощение океана. Раз увидел и развидеть уже нельзя.
Кит и гомункул, живое чудовище и искусственно сотворенный, те, кого принимают потому что что-то , и те, кто приняли друг друга потому что увидели друг в друге сокровище. Странная парочка, которая теперь направлялась к острову, где скорее всего обоих ждут неприятности в виде воспитательных бесед и не только.

[Лани Кохола]

– Ты... понимаешь, что ты сделал?
 
Лицо мужчины сильно осунулось. Под глазами – тёмные глубины ночных треволнений. Во взгляде, обычно уверенном и ровно горящем, как жизнетворящий печной огонь, еле теплится последняя успокаивающая искра. Голос не тихий – он свистит прохудившимися парусами на ветру.
 
Лани никогда не видел его таким.
 
Мальчик молчал, сосредоточенно разглядывая бледные пальцы ног, зарывшиеся в прибрежный песок. Он уже поведал Каикуа'Ана всё, что должен был произнести вслух: все события минувших вечера, ночи и утра. Но что от него ждали ещё? Раскаяния? Дархат очень сильно сожалел, что доставил родному племени своей выходкой столько проблем. Однако спроси его, поступил бы он иначе, Лани без сомнения ответил бы: «Нет». И это столь дорогое и безбрежно тёплое сердцу «нет» невероятно утешало его под обычно согревающим, но теперь ранящим прозрачными льдинками взглядом тёмно-карих глаз.
 
Венитаса рядом не было – его сразу же отправили к себе. Мальчик тяжело вздохнул и склонил голову ещё ниже. Хотелось обернуться вокруг недавних воспоминаний отчаянно защищающей своё сокровище муреной. Захлопнуть их в себе могучей силой вековой устрицы. Уйти во внутренние непостижимые глубины от остального мира, скрыться так глубоко, что их никто не достанет, и пусть ругают, пусть наказывают, пусть даже изгонят – ему не всё равно, но дархат очень вынослив, он сможет это пережить. Он полностью осознавал, на что шёл, несмотря на свой младой возраст.
 
Конечно же, Лани знал, что он сделал.
 
Но «нет» горело в нём сильнее.
 
Горело?
 
Кит прислушался к себе. Это не было похоже на огонь. Скорее сотни и тысячи зажигающихся чередой светляков в прибрежной воде. Его собственный подводный мир расцветал огоньками, пугливыми и весёлыми, всех цветов и оттенков, самых причудливых форм и размеров. Лани в своём воображении провёл меж них рукой, представляя, как они испуганно расплываются в разные стороны, подсвечивая маленькую ладошку, составляя бесконечное множество прекрасных узоров, перекликаясь световыми бликами на волнах – их собственной беззвучной песней. Настолько же прекрасной, как и всё то, что он испытал после встречи с Венитасом.
 
Каикуа молчал. Он ждал ответа.
 
– Если меня лишат племени, – тихо заговорил мальчик текучим голосом-ручейком, подрагивающим на случайных камнях, – то солнце над моим океаном зайдёт, и большая его часть навсегда погрузится во мрак. Но эта тьма не абсолютна. Над морем есть звёзды – все те дорогие мне воспоминания о людях здесь, о тебе, Каикуа, об этих местах, ваших словах и поступках, о моём прошлом в обеих ипостасях. А в самом океане – светляки, мои чувства, что родились благодаря Венитасу. Волшебные, чудесные огоньки. При свете дня они... их будет невидно. А я хочу их сохранить. Такими, какие они есть сейчас.
 
Мужчина помедлил, внимательно разглядывая уже не мальчика, но подростка. Лицо опущено, укрыто за низко свесившимися влажными прядями, однако даже отсюда было видно, насколько сильно сияют дархатские глаза, бросая отблески на песчинки и подбирающуюся к самым его ногам морскую воду.
 
Когда-нибудь это древнее и вместе с тем бесконечно юное создание поймёт, что настоящие искренние чувства неспособно затмить никакое светило, как сейчас – его яркий взгляд. Ещё прежде он вспомнит и осознает слова шаманки о том, что день и ночь неизбежно должны сменять друг друга, и этот круг никогда не должен быть прерван лишь по чьему-то хотению. Но раньше всего сам Каикуа начнёт винить себя за то, что собирался сделать.
 
Сердце чужеземца вмещало капельку больше, чем было положено на острове, и бесконечно преданный племенным устоям, он в то же время сохранил в себе любовь ко всем тем людям, что остались на большой земле, душам буйным, неустойчивым и мятежным – совсем не таким, как Кохола – но прекрасных по-своему. Даром, что Лани был именно Кохола, только он один из всего племени мог понять всех тех, кто живёт за океанами воды и звёзд. И только Каикуа мог понять его.
 
Пусть мальчик навлечёт на себя затмение, как сам того пожелал. Мужчина, находя в отражении его глаз собственный давно позабытый дух мятежности, испытал ответное желание: увидеть, как упомянутый китом небосвод расцветает ещё большим количеством звёзд. А в свете нескончаемого дня их и впрямь не рассмотреть.
 
Однако первый шаг как раз-таки должен был подтолкнуть его обратно к солнцу.
 
– Ты не будешь присутствовать на совете.
 
Пронзительные синие глаза пытливо уставились в смуглое лицо, обрамлённое витыми косами. Взгляд мужчины оставался нечитаемым, но, кажется, льдинок в нём стало чуточку меньше. Лани молчал, совсем как Каикуа недавно. Их разговоры всегда были такими – без лишних слов. Тишины в них было примерно столько же, сколько и воды на планете. Но чтобы расцветала жизнь, распускаясь прекрасными цветами, тянущимися к самому небу, земля необходима.
 
– Я солгу. Скажу всем, что тем дархатом был не ты. Скажу, что ты спас Венитаса, и вы вдвоём переждали ночь, укрывшись на берегу восточнее нейтральной зоны.
 
И это был второй шаг. Мальчик не умеет врать. Но умел – Каикуа'Ана. Племя доверяло ему безоговорочно, иначе бы не избрало своим связующим. Такая ложь была самой страшной из всех, но она – необходима. Когда-нибудь Лани поймёт это, и сие предопределит его путь, а пока... Мужчина поднялся с камней, запахнул потуже цветастый халат и уверенно развернулся к океану спиной, намереваясь вернуться в поселение.
 
Беззвучное «почему» прошелестело ему вслед, окатывая спину кристально-чистым взглядом. Высокая фигура остановилась лишь на миг.
 
– Потому что я ка'ману ка'упу хало 'ало о ка моана. Потому что я доношу племени не слова. Я доношу людям его волю.
________________________
* (местн.) «Альбатрос, наблюдающий за океаном».
 

Лани было велено не показываться на глаза местным и неместным до окончания срока пребывания на острове гостей с большой земли. Каикуа'Ана оставался связующей нитью между дархатом и племенем, однако теперь тщательно отслеживал, чтобы данное указание строжайше выполнялось: это было в интересах и самого нарушителя. Обоих нарушителей.
 
Мальчик не знал, что сказали Венитасу, но всё равно волновался за него, пусть даже в обеих вариантах истории – правдивой и ложной – юноша с зелёными волосами был невиновен. Но как же неспокойно было человеческому, отчаянно бьющемуся пойманной птахой сердечку, которое, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди от любой мысли о бледно-нежном лице, словно лепестки прячущихся в тени цветов, и тонких мягких рук, столь бережно касавшихся его, пока они плыли обратно. Совсем не чета немного грубым и развязным островитянам.
 
Отныне кит не проводил почти всё дневное и ночное время в воде. Он сидел на камнях, рассеянно глядя на тонкую перемычку меж небом и морем, зачастую становящуюся почти невидимой, наблюдал, как алое зарево сменяется очаровывающими своей красотой кучевыми облаками, а за ними проступает безмятежная лазурь, слегка подёрнутая белой пеленой. В бесконечно синих глазах отражались солнце и луны, звёзды и светляки. А порой его взор заволакивали такие же тёмные тучи, что проходили мимо, едва ли не сдувая хрупкое тело со скал, лицо обуревали хмурые чувства, которые кит всеми имеющими у него силами старался пережить, а из глаз внезапным ливнем катились слёзы.
 
Сам Лани почти не шевелился. Каикуа, находя его раз за разом на одном и том же месте, сравнивал про себя левиафана с иссыхающей на песке медузой или с некогда прекрасной актинией, с выбросившимся на берег морским животным, а его молчание – с заупокойной мессой по мечте. Прекрасная песня, которую никому не суждено услышать.
 
– Мы сделаем вот что, – сказал он однажды, понимая, что больше не в силах на это смотреть. – Через пол-луны в поселении, как ты должен помнить, состоится 'аха 'аина пуа.
 
Лани, отвлёкшись на мгновение от своей грустной беззвучной мелодии, недоумённо вскинул голову. Празднество поздно распускающихся летних цветов. Все улочки и дома будут пестреть вернонией и рудбекией, вероникаструмом и посконником. Быть может, он бы смог даже забраться в горы за нежно-голубым дельфиниумом, так точно передающим оттенки неба и океана, но... ему ведь нельзя там присутствовать?
 
– «Небесный Кит» туда не попадёт, – вторил его мыслям Каикуа, а затем склонил голову чуть на бок. Уголок его губ почти незаметно приподнялся. – Но придёт безымянный ребёнок в красивой маске из перьев и цветов. Справишься?
 
Брови Лани в один миг взлетели выше ниспадающей чёлки. Он не мог поверить своим ушам. Сам «смотритель» дозволил ему явиться туда и, возможно («Только возможно!» – убеждал он себя) увидеться с Венитасом ещё раз?
 
– А как же... – столько всего хотелось спросить и узнать, столько раз уточнить, «почему», и всё равно не поверить своему счастью, но вряд ли это те слова, которые имеют в данном случае хоть какой-то вес, а значит – нет смысла их произносить. Дархат нахмурился, замолчав, и опустил взгляд на свои скрещенные на коленях руки. Вот что имеет значение. – Моя кожа. И глаза.
 
Совсем несвойственная островитянам бледность всегда выделяла его среди соплеменников. Из тех, кто пребывал сейчас на острове, только Лани и Вес могли «похвастаться» столь жемчужным оттенком кожи. Даже если удастся прибегнуть к плану Каикуа, даже если облачиться в непроницаемые одежды и надеть маску, его в любом случае выдадут руки и нечеловеческие глаза.
 
– Цвет кожи способна изменить моя магия иллюзии, – задумчиво произнёс мужчина. – А вот со свечением она вряд ли справится, у тебя это... природное. Но ты должен уметь сам, Небесный Кит. Попробуй воспользоваться своей мимикрией.
 
Лани задумчиво заглянул в лицо собеседнику, уложив щеку на локоть опершейся на колено руки. Каикуа проявил уважение, не став называть мальчика дархатом, памятуя, как тот дёрнулся от этого слова впервые и попросил больше никогда не говорить так при нём, но минувшая вдали от поселения ночь изменила многое. Разговор с Венитасом помог киту понять, что чудовище внутри – лишь часть его самого, та часть, которой он может управлять. А значит, сможет и свечением. Главное, держать свои чувства под контролем.
 

Помпоны агератума – цветка, чье название переводится как «нестареющий» с чужеземного языка и чей цвет сочетал в себе одновременно оттенки рассветного неба и полуденного океана, – вместе с перьями белой ману меле по краям украшали лицо Лани, скрыв его почти целиком. Несколько соцветий вербены вплетены во вьющиеся от сухости отросшие волосы, делая его вкупе с высоким голосом куда больше похожим на девочку – почти идеальная маскировка. Кожа непривычно смуглая – была таковой для всех кроме Лани и Венитаса. «Только до момента, когда Схалас будет в зените», – так напутствовал его Каикуа. Большой спутник Проциона достигнет наивысшей точки где-то к середине ночи, и для дархата очень важно было не упустить этот момент. Тогда – иллюзия развеется, и если это произойдёт на глазах соплеменников, то беды не миновать.
 
Но до тех пор Лани был предоставлен самому себе, празднику и... «Где же Венитас?»Пальцы и взгляд рассеянно скользили по крупным шелковистым листьям канны, цеплялись – за мелкие цветки селовианны и настурции, утопали в пушистом золотарнике. Букеты любых оттенков, ощущений и размеров множились и заполняли всё обозримое пространство. Люди в пёстрых масках и одеяниях. Счастливый смех, переливающийся тысячей радостных нот и отзывающийся на сердце лёгким беспокойством. Среди них не было той музыки, которую он бы узнал издалека. Мелодии его голоса. «Венитас».
 
Платье путалось в ногах и хваталось коварными водорослями за тощие колени. Каикуа и впрямь нарядил его как девчонку, но Лани это ничуть не смущало. Он лишь подбирал повыше ярко-бирюзовые юбки, привставал на цыпочки и старательно выглядывал в толпе зелень полюбившихся волос. «Венитас».
 
– Привет. **
 
Лани озадаченно огляделся по сторонам в поисках источника голоса и только тогда догадался опустить взгляд. Перед ним стояла совсем ещё малышка, на вид лет пяти, протягивая в пухлой ручке очаровательную белую хризантему.
 
– Ты знаешь, что означает этот цветок?
 
Мальчик присел перед крохой на корточки и с улыбкой кивнул.
 
– Да. Это символ самой близкой звезды, делящейся с нами своим теплом и светом. Символ Архея.
 
Девочка захлопала в ладоши: звонкий смех переливался капельками-колокольчиками, подвешенными над дверью шаманки, играющими свою собственную мелодию на ветру, и внезапно вручила хризантему дархату.
 
– Тогда я хочу, чтобы ты подарила этот цветок тому, кто тебе нравится!
 
Лани недоумённо коснулся пальцами тонкого стебля и только сейчас заметил под нежно-белыми лепестками – ярко-алые, в самом низу и совсем невидимые сверху. Гибрид двух сортов? Но мысль малышки была такой же кристально-чистой, как и мелодия её голоса: подари сию хризантему тому, кто для тебя – твоё солнце. Чтобы скрыть смущение, кит уткнулся носом в пока ещё нераскрывшуюся сердцевину, изо всех сил наслаждаясь сладковатым, медовым, столь притягательным запахом, а затем поднял глаза. Девочки уже и след простыл. Что за чудной ребёнок?
 
По бокам улочки проплывали лавки со всевозможными сувенирами и яствами. Запахи вкусностей местных и заморских – по выуженным у чужеземцев рецептам в обмен на сокровища морских глубин – пробуждали в дархате аппетит, но: «Утри слюну, Лани», сейчас он был всецело поглощён поисками. «Венитас».
 
В маленьком самодельном прудике в центре небольшой импровизированной площади плавали разноцветные рыбки, которых всем желающим предлагалось выловить на удачу сачком и выпустить обратно. Мальчик невольно засмотрелся на отражение в мерцающей воде подвешенных меж крышами гирлянд, таких пёстрых, очаровывающих своим свечением. От них было сложно отвести взгляд. Но: «Венитас».
 
И всё же в конце улицы он не смог не остановиться, сражённый красотой, яркостью и цветом, облачёнными в хрупкую, почти прозрачную бумажную оболочку, что так напоминали мальчику его собственные чувства к зеленовласому юноше.
 
«Воздушные змеи. Какие... прекрасные. Ю'и».
________________________
** Здесь и далее прямая речь на родном языке Кохола, но для облегчения восприятия пишу на «архейском».

[Венитас Толле]

Сообщение о пропаже Венитаса пришло к Грегору, когда тот сидел в баре и о чем- то активно спорил с таким же туристом, как и он сам.
Сначала мужчину это обеспокоило и он поспешил к месту происшествия. Запыхавшиеся "надзиратели", выбившись из сил выползали на берег, тут же обнаружился и обеспокоенный Каикуа. Смуглый мужчина посмотрел на этнарха и опустил глаза.
- Мне очень жаль- произнес он.- Мы не успели отреагировать.- Это были слова искренней горечи о смерти, как тогда могли подумать, Венитаса, но...
- Я не думаю, что что- то случилось сверхъестественное.- как- то слишком равнодушно произнес Грегор и перевел взгляд с моря на связующего острова- Тебе не кажется странным, что утащили только Веса? Его одного, а остальных не тронули.- усмехнулся наставник- На сколько я помню, дархаты в период роста не смотрят кого пожирать, они пожирают все, что живо и разумно. Разве нет?- Каикуа, проанализировав сказанное тоже обратил внимание на эту странность.- Так что, Каи, не стоит переживать. Просто подождем.
Не смотря на слова гостя острова Каикоа чувствовал свою ответственность за произошедшее. Напуганные мальчишки, отдышавшись, понеслись со всех ног осматривать берега острова в надежде, что или Венитаса можно еще спасти, или хотя бы найти останки.
Ближе к утру, выбившихся из сил поисками, Каикуа отправил спать, а сам встречал мелких нарушителей на берегу. С ним был наставник гостя. Грегор искоса посматривал на Каикуа, который был хмурый, как туча.
- Да не кипятись ты так, Каи. Не съест Вес твоего кита. Он любит вашего кита больше, чем вы всем племенем вместе взятые. На- он протянул добротный блокнот, который плотно уже не закрывался, открытый на одном из разворотов- почитай и убедись сам.
Связующему острова теперь представилась возможность самостоятельно прочитать кусочек из дневника странного молодого гостя, где в красках были описаны чувства парня.
Мальчишки веселились пока плыли назад.Венитас светился от счастья, ведь он мог касаться Лани. Его милого Лани. Сердце трепетало и колотилось в груди, мурашки по коже носились восторженными табунами от его взглядов, движений, прикосновений. С веселым смехом эта парочка, словно дельфины в дельфинарии, выпрыгнули на берег. Немного покружившись, держась за руки они остановились, как вкопанные, увидев две рослые фигуры, что направлялись к ним. Вес рефлектор обнял Лани, словно защищая и выступил чуть вперед, на случай, чтобы его спутник мог быстро укрыться в воде.
Стоя спиной к солнцу, наконец- то можно было различить кто же идет на встречу. Цветные одежды и темная кожа- Каикуа, белая рубашка с широкими рукавами, песочные брюки и седые волосы- Грегор. Гомункул с облегчением выдохнул и оставил на виске Лани краткий поцелуй. Это было какое- то неосознанное движением.
- Доброе утро!- первым поздоровался, рассыпая счастливые лучики гомункул. Ему ответом был хмурый взгляд Каикуа и насмешливая ухмылка наставника.
Грегор подошел к парням, обнял Венитаса, который был чуть выше за шею, вынуждая отпустить Лани и поволок к выходу с пляжа.
- Эй! Стой! Грегор!- запротестовал парень
- Идем- идем- прорычал этнарх- надо поговорить.
Поспешно выворачиваясь Вес только и успел сказать
- Увидимся, Лани. Спасибо большое...ахрр- сдавленно закряхтел Вес, когда наставник снова схватил его за шею.
Скрывшись из виду, Грегор отпустил Венитаса и они пошли в свой домик. Парень светился счастьем. По ровному цвету кожи и отсутствию всех синяков и царапин легко было понять, где провел ночь потерявшийся гость. Наставник хмыкнул.
Они молча дошли до домика. Грегор закрыл дверь и заварил кофе. Аромат горького напитка наполнил комнату. Венитас, не переодеваясь, уселся на плетеный диван с яркими вышитыми подушками. В помещении было прохладно, стеклянная дверь на террасу была открыта, в легких шторах путался игривый утренний ветер, что приносил в комнату соленый свежий воздух с моря.
- Вот. Держи- протянул наставник чашку своему непоседливому подопечному.- А теперь поведай мне историю, которая переполошила весь остров.- Мужчина сел напротив в кресло.
Теплый фарфор согрел немного остывшие пальцы. Глубоко и с наслаждением вдохнув горький аромат, Вес отпил глоток и довольно зажмурился.
- Дядя, это была незабываемая ночь.- с горящими глазами произнес гомункул и рассказал все, что произошло, кроме содержания разговоров. Он изливал свою душу потоком на этнарха, который только усмехался, кивал и иногда задавал короткие вопросы.
Под конец рассказа Грегор спросил
- Венитас, как называется чувство, которое ты питаешь к этому Лани?
Рассказчик задумался на мгновение и ответил
- Я люблю его. Я люблю Лани- и тут же покраснел. Похоже, что сказал он раньше, чем осознал.
- Я так и думал- улыбнулся наставник.- Послушай, Вес. Я рад, что ты так круто провел эту ночь, но ты нарушил множество правил и скорее всего ты станешь на этом острове персоной нон- грата. Понимаешь о чем я?- гомункул кивнул, прекрасно понимая, что будет дальше и какие риски нависли над ним и Лани. Лицо стало мрачным- Самое главное, что мы скоро уедем, потому по идее ограничатся максимум изоляцией одного из вас...- Грегор хотел сказать что- то еще, но замолчал, посмотрев на своего подопечного.
На лице молодого мужчины была гамма эмоций. Ужас, горе, сожаление, вина, злость на себя и окружающих, боль. Все это смешалось и в то же время четко читалось на лице. Мальчишка поставил чашку на стол и стремительно вылетел из домика. Сидевший в кресле наставник только тяжело вздохнул. Похоже, что мужчина прекрасно знал, что же будет делать дальше его непоседливая проблема с зелеными волосами.
Венитас вихрем метнулся к дому старейшины.
Ни тебе "здрасте", ни "разрешите обратиться к старейшине", ни единой формальности. Старейшина, шаманка и двое наследников сидели в главной комнате и пили чай о чем- то своем переговариваясь. В помещение ворвался гомункул.
- Господин старейшина- он тут же плюхнулся на колени с глубоким поклоном, поднялся и затараторил- господин, прошу, не наказывайте Лани! Это я все виноват! Я! Хотите наказать, то наказывайте меня, не трогайте Лани! Он тут не при чем! Это все моя идея! Это я...- Венитас выкрикивал фразы и активно жестикулировал, указывая на себя.
Удивило ли такое поведение присутствующих? Удивило, еще и как. Не каждый день вот так без разрешения врываются и что- то требуют. Вес говорил на архейском, а местные его не знали.
Сначала было замешательство, потому что вспышка света, что произошла при отбрасывании занавески, не на долго ослепила всех сидящих в помещении и не сразу понятно стало кто это пришел. Потом, когда пришло понимание что же такое случилось, все очень удивились, потому что думали, что парень погиб в пасти левиафана. Однако последовали и следующие реакции. Шаманка и старейшина вздохнули с каким- то облегчением, все таки их самый страшные опасения были ложными, Каху стало интересно, этот зеленоволосый гость оказался любопытным персонажем и довольно смелым, а вот Пале воспылал яростью. Пале радовался, что чужака слопал древний кит, теперь Лани будет его. Только Пале будет рядом с Лани. По крайней мере он так хотел, а тут неприятность- ненавистный чужак выжил.
Старший наследник вскочил на ноги, но младший брат его остановил, хватая за пояс одежды
- E kali, Pale, e noho i lalo. E hoʻolohe kākou iā ia. (Постой, Пале, сядь. Давай выслушаем его.)- сказал Каху. Пале сбросил руку брата и собрался сделать шаг навстречу чужаку, но старейшина сделал жест, которому пришлось повиноваться и сесть, но слова выплеснулись гневно, яростно, как лава из жерла вулкана.
- Hoʻolohe? ʻO kēia? ʻAe, pupule ʻoe, kaikunāne. Manaʻo ʻo ia e ʻaihue i kā mākou waiwai. Makemake ʻo ia e ʻaihue iā Lani a hoʻopololei i ko mākou mau maka i manaʻoʻiʻo mākou he hala ʻole ʻo ia, a he hoihoi wale kāna mau hana. He kanaka ʻē ʻo ia e uhaʻi mau i ko mākou mau kānāwai. Pehea ʻoe e hilinaʻi ai i ke kanaka nāna e kuha i ko kākou mau kānāwai a me nā moʻomeheu, ʻeā? Pono lākou e hoʻopau ʻia e like me nā parasites! (Слушать? Это? Да ты спятил, брат. Он намерен украсть наше сокровище. Он хочет украсть Лани и замыливает нам глаза, чтобы мы поверили, словно он такой весь невинный, а его выходки простой интерес. Он чужак, который постоянно нарушает наши законы. Как можно доверять тому, кто плюет на наши законы и традиции, а? Таких следует истреблять, как паразитов!)- шаманка неодобрительно покачала головой на такую тираду Пале.
Через короткое время, которое было проведено в молчании, в помещении появился Каикуа. Он удивился, увидев Венитаса, который сидел на коленях, застыв в полупоклоне.
- He aha ka hana ma ʻaneʻi?(Что тут происходит?)- спросил он на местном языке.
- ʻaʻole maopopo iaʻu. Pono mākou i kāu kōkua ma ke ʻano he unuhi ʻōlelo (Я не знаю. Нам нужна твоя помощь переводчика)- тут же откликнулся Каху. Он с интересом наблюдал за происходящим. И пускай со своим старшим братом он был согласен, что этот чужак нарушает правила, а вот необходимость уничтожать все чужое вызывала сомнения.
- Венитас, что привело тебя сюда?- спросил гостеприимным тоном Каикуа, пусть и сочилось недовольство сквозь слова.
Венитас поднялся и повторил все тоже самое, что сказал, только уже спокойнее и голос был ровнее и увереннее.
- Прошу, не наказывайте Лани. Это я все виноват. Я. Хотите наказать, то наказывайте меня, не трогайте Лани. Он тут не при чем. Это все моя идея.- взгляд был прямым, парень не прятался.
- Вот оно что- голос Каикуа смягчился. Доказательство написанных строк, что показал ему Грегор, появились раньше, чем ожидалось.
Но не смотря на все усилия и просьбы Венитаса изолировали от Лани, как и сказал Грегор.

Неделя прошла, как в тумане. не хотелось ничего. Расстроенный парень просто лежал на постели. Первый день он просто психовал и всех доставал, стараясь разрулить сложившуюся ситуацию, но нет, не вышло. Оставшиеся дни гомункул пытался добраться до воды, но его личная охрана из дома главы поселения на этот раз была очень бдительной и к воде парня не подпускали.
Оставались только тренировки, в качестве метода сохранить чахнущего парня в мире живых. На третий день второй недели взгляд гостя, казалось, начал проясняться, Начало приходить понимание, что слезами делу не поможешь и парень начал думать, как можно исправить безвыходную ситуацию.
На следующий же день тренировка показала, что Венитас приходит в себя. Он сам предложил сделать её дольше. Чем вызвал новый приступ ярости Пале, которого все это время сдерживал брат, но Каху не может постоянно присматривать за своим старшим братом. Вот этим и воспользовался гневливый островитянин.
Теперь драки между Венитасом и Пале стали постоянными, а гость, похоже, и не сопротивлялся, а только поддерживал идею. Почему- то в какой- то момент гомункулу начало казаться, что ему мешает именно Пале и, чтобы стало проще, нужно парня победить. Даром, что он старше и сильнее. Зато у Венитаса гибкость и знания есть. И парни дрались. Много и часто.
Вес возвращался в синяках, ссадина и порезах. В таком же виде возвращался и Пале. Островитянин был очень собой доволен, что побеждает он, однако не долго ему радоваться было. Разобравшись в технике Пале, гомункул быстро нашел слабые места и часто ими пользовался, что имело последствие в виде значительных порезов и ран на теле уже Пале, который считал себя непобедимым воином. Под конец недели и Пале изолировали. Потому что ему и раны залечить нужно, и поведение его было мягко говоря не достойным. Нужно было принять решение что делать со старшим наследником.
С Каху у Венитаса отношения сложились более спокойные. Они не конфликтовали. Каху вел себя, как тень и откликался, когда Вес просил о помощи. Друзьями парни не стали, но и врагами тоже.
Изменения, которые происходили с подопечным очень не нравились Грегору. Парень становился раздражительным и агрессивным, что говорило о накопленных злости и обиде. Нужно было что- то с этим делать, потому что собирать потом остров по кусочкам вместе с жителями не хотелось. Эпизод, конечно, слишком гиперболизирован, но всякое может быть.
С этим вопросом Грегор обратился к Каикуа, в надежде, что есть что- то масштабное, куда можно приложить накопившуюся энергию.
Как ни странно, но способ был. Близился местный фестиваль 'аха 'аина пуа. Там должны быть и фонарики, и змеи, и множество всяких событий, которые отвлекут и займут непоседливого молодого человека.
Об этом фестивале и сообщил Грегор Венитасу.
В тот же вечер.
Громко хлопнула дверь комнаты парня и в гостинную, где сидел Грегор за вечерней книгой быстрым шагом вошел Вес.
- Дядя, мне нужно это- на листке аккуратным почерком был выведен список. Этнарх взял лист, пробежал глазами и присвистнул.
- Вес, что ты будешь делать с пятью тысячами залпов?
- Я хочу устроить для Лани фейерверк.
- Но пять тысяч...
- Они нас изолировали. Может, хотя бы от куда- то он сможет увидеть хотя бы парочку залпов. Ему нравятся фейерверки, на сколько я знаю- парень собирался было расстроиться, но что- то внутри запротестовало это делать. Нельзя унывать и сдаваться, пока ты не все способы попробовал.
- Как ты их запустить собираешься? Остров же в дыму утонит.
- С яхты. А ты мне поможешь- Грегор скривился.
- Я вообще- то на свидание собирался.
- Тогда пришли мне кого- то из своих людей- наставник тяжело вздохнул, понимая, что придется помогать. С другой стороны, можно и барышню впечатлить, почему нет.
- Хорошо- хорошо. Я понял. А зачем тебе столько гирлянд и фонариков? Дроны? А они зачем?
- Я хочу сделать кое- что для Лани, для этого мне нужно что- то, что имеет значительную грузоподъемность.
- А магия не подойдет?
- Подойдет, но разве что твоя.- этнарх снова скривился
- Ладно. А зачем тебе китовий переводчик?
- Мне нужно перевести пару фраз на 52 герца и отправить этот звук, как послание.- наставник совсем скривился.
- Вес, что ты задумал? Ты хоть понимаешь сколько это стоит?
- Оплатит отец.
Грегор откинулся на спинку кресла и снова пробежался по красивым строчкам.
- Я понял.- он достал телефон и набрал номер.
На следующее утро гомункул не давал покоя столярам. Он расспрашивал о бамбуке в больших количествах. Пока дядя занимался его списком, Венитас развернул громадную деятельность. К вечеру все поселение было на ушах и шарахалось от ярких пятен одежды. Когда появлялись вдалеке яркие бермуды с пальмами и дурацкая гавайка с цветными ананасами, все дружно ожидали ураган с зелеными волосами.
Пару дней гость острова тихонько мастерил какую- то странную конструкцию из бамбука и стяжек, давая передохнуть жителям. Потом он попросил местных мастериц сшить принесенные полотна. Пока заказ выполнялся, Вес успел договориться с торговцами и организаторами фестиваля украсить все гирляндами. Так же он заказал множество бумажных фонариков с кисточками, чтобы украсить лавки.
Если коротко, то Венитас был занят подготовкой фестиваля для Лани. Не ожидавшие такого напора организаторы, с молчаливого согласия властей деревни, помогали парню. Хотя, это больше было сделано ради безопасности Лани, как считали островитяне. Самого проблемного гостя следовало чем- то занять. Вот и разрешили заняться фестивалем, лишь бы к киту не лез.
И вот наступил день фестиваля.
Все вокруг в цветах, поселение просто утонуло в них. С наступлением сумерек все, что можно было подстветить маленькими лампочками было подсвечено. Оставались последние штрихи.
- Так, гений,- сказал Грегор- хватит дурью маяться. Переодевайся и марш на фестиваль.
- Мне надо в море. Там Лани...
- Угомонись. Иди на фестиваль. Остальное оставь мне, хорошо?
- Какой- то ты подозрительно добрый, Грег- прищурился гомункул, натягивая коричневые джинсы
- С чего вдруг? Я всегда такой.- отмахнулся этнарх.
- Да что ты говоришь? Добрый он...- усмехнулся Вес. На самом деле он не верил такому альтруистическому порыву наставника. Что- то тут было не так.- Послушай, Грегор. Мне очень нужно, чтобы были фейерверки. И мне очень нужно, чтобы послание было доставлено. Мне очень нужно, чтобы то, что я создал ожило.- парень был серьёзен. Все, что он озвучивал было правдой и он нуждался в помощи.
Грегор, понимая, что сейчас стоит проявить уважение к чувствам и стремлениям ученика ответил.
- Венитас, я знаю, что все это для тебя важно. Доверься мне и иди на фестиваль. Остальное я сделаю сам.
Молодому человеку ничего не оставалось, как пойти на праздник.
К брюкам добавилась очередная рубашка на черную безрукавку, только там были морские мотивы. На спине была волна, что разбрасывает брызги. На ногах шлепки, на запястье браслет из ракушек, подаренный Лани. Вес вышел из гостевого домика и пошел по аллее.
Фестиваль удался на славу. Цветы, фонарики, веселящиеся люди, лавки с вкусностями и сувенирами. Праздничная атмосфера.
Молодой мужчина шел и осматривался. Радовался, что все получилось, а у самого сердце было не на месте. Оно тянулось туда, к большой воде, и даже не к воде, а к очень конкретному обитателю глубин, к Киту с именем Лани.
Незаметно лицо стало мрачным. Уже так не радовали огоньки, которые сам же и вешал с мыслями о дорогом человеке. Уже так не радовали цветы, которые помогал крепить или подавал, помогая. Ничто не радовало. В голове было лишь одно имя, один образ- Лани.
Незаметно для себя гомункул погрузился в ментальное пространство. Вот улыбающееся лицо с сияющими глазами и мокрые пряди, вот его руки, вот его губы, когда Лани был китом, вот его лицо в утренних лучах. Разве может быть что- то прекраснее.
Вес поднял глаза на толпу и остановился.
Пестрая толпа обтекала парня потоком. Дети носились, смех перекатывался волнами, словно вода, а радость покинула гомункула. Казалось бы, живи и радуйся, но причина радости была далеко, как он считал. Рывком повернулся в сторону океана.
Океан был прекрасен в высоком закатном солнце. Вода еще золотилась, но в зарослях лесов уже были вечерние тени. Сердце защемило.
- Лани- произнес Венитас, а в ментальном пространстве это был не шепот, а полноценный зов. И вдруг, где- то неподалеку он услышал свое имя.
«Венитас»
Гомункула передернуло. Он подумал, что сходит с ума. Он знал, что помешался на Лани, но не знал, что так быстро сойдет с ума. Юноша заозирался, но не смог найти знакомую фигуру.
Он горько усмехнулся: "Венитас, ты сходишь с ума. Ты так хочешь его увидеть, что тебе уже мерещится, что Лани где- то рядом... Лани"- Тяжелый вздох- "Я согласен отдать все, что имею ради встречи с тобой"- снова тяжелый вздох. Чтобы окончательно не раскиснуть, подошел к ближайшей лавке и купил себе фруктовый чайный напиток с кубиками льда.

[Лани Кохола]

– Не самый удачный выбор для данного времени суток, вахине 'опио.

Лани поднял изумлённый взгляд на торговца, который обратился к нему на странной смеси языков – родного и заморского, но тот уже протягивал «девушке» нечто не менее прекрасное, нежели воздушные змеи. Нечто такое же хрупкое и совершенно воздушное. А ещё... в нём горел крохотный огонёк. Прямо как в сердце кита. Рука сама собой поднялась и сжалась у груди в кулак, стремясь замедлить зачастившее сердцебиение. Все восхитительные моменты, все капли света: огоньки в разлитом зеркалом океане, познакомившем двух мальчишек, невыразимо прекрасные картины закатов и рассветов, сотни и тысячи звёзд, восходящий Схалас и алые светляки западного Хертца, крошечные фейерверки в ладонях и зацветший берег, – сейчас они будто бы воплотились в этой трепещущей на ветру свечи.

– Воздушный фонарик, – добродушно улыбаясь в пышную бороду, пояснил старик. – Ты ведь ищешь кого-то. Можешь написать на фонарике его имя и запустить в воздух. И клянусь своими седыми усами, твой алоха отыщется!

– Дайте... дайте мне все, – прошептал одними губами Лани, высыпая на стол в качестве оплаты самые редкие ракушки глубоководья.  

Теперь настала пора удивления для торговца. Он ничего не сказал, лишь быстро сгрёб все представленные сокровища океана себе в прилавок и молчаливо кивнул необычной «покупательнице», смотря на неё теперь куда более пристальным взглядом.

Лани не обратил на него ровным счётом никакого внимания. Аккуратно собрав все фонарики в указанные стариком рыбацкие сети – подобно тому, как отлавливал и переводил по океану креатурисов – дархат благодарно улыбнулся напоследок и заспешил босыми ногами по улицам, размышляя, откуда запустить фонарики было бы лучше всего и что ему следует на них написать. Мальчик боялся, что «Венитас» будет слишком очевидно.

– Тогда... я нарисую тебе цветок, – прошептал Лани, трепетно прижимая к себе самый первый фонарик. – Цветок – символ твоего имени.

Сердце трепетало пойманной в ладонях бабочкой в предчувствии столь долгожданного единения. Фонарики с изображёнными на них цветами один за другим поднимались в воздух далеко за границами поселения, где никто бы не смог ему помешать, но откуда бы их было прекрасно видно из любой точки восточной части острова.

Ждать пришлось совсем недолго.

– Венитас! Ты здесь.

Мальчик выдохнул с почти ощутимым облегчением, пронёсшимся лёгким ветерком над высокой травой, заставляя её вздрагивать волной подобно мурашкам по коже. Лани приподнял в руке последний оставшийся у него фонарик, окружённый слетевшимися на свет светляками. Схалас давно уже был в зените, сбросив с дархата наложенную Каикуа иллюзию. Прекрасную маску из цветов и перьев левиафан потерял где-то по дороге, но это ничего.

Сейчас они только друг для друга. Такие, какие они есть.

– Пойдём за мной.

Как хорошо, что Вес сумел улизнуть с праздника! Как замечательно, что план с фонариками сработал. Сейчас Лани покажет ему короткую дорогу к белопесчаному берегу, и они вновь всю ночь смогут провести в компании друг друга, пока остальные заняты 'аха 'аина пуа. Никто и не заметит!

– Венитас?

– Девчонка в районе На луо. С целой охапкой воздушных фонариков.

– Дед, а ты уверен?

– Какая к Калегену девчонка, у нас прямая наводка на мальца.

Голоса в наушнике орали и переругивались, из-за чего на морщинистом лбу выступили капельки пота.

– Д-да, даже если не она, то выведет на дархата. А ещё...

– Ну что там?!

– Мне п-показалось, что на миг её кожа стала белой.

– Ему показалось, Дар!

– В жопу, других зацепок всё равно не поступало. Выдвигаемся.

Связь резко прервалась.

Стройное тело в классической одежде Толле, светлый тон кожи и... зелёные волосы. Задействовать на своём теле протомагию Даребак умел и любил – по-другому никак, когда ты космический охотник за диковинками. Так он сотоварищи называл себя.

– Какие, к ктулху, товарищи, – сплюнул лже-Венитас в сторону, но тут же поспешил вернуться в образ. Хорошо, что девчонка слежки пока не заметила.

О том, что одинокий маленький дархат как-то нездорово привязался к недавнему гостю острова, в племени не знал только глухой и слепой. Даребаку только и оставалось, что прикидываться то соблазнительной полногрудой островитянкой, то мелким пацаном, чтобы подслушать все слухи, а после вычислить цель: совсем ещё юный левиафан. Да он, скорее всего, даже толковый отпор дать не сможет! Добыча для младенца.

В их прощальном спектакле немало помог и сам Толле, постоянно вертясь на виду и устраивая какое-то светопреставление к празднику. Наверняка, всё ради своего маленького миленького китёнка. Вот только... с чего бы ему так привязываться к мальцу?

Взошедший над ними большой спутник Проциона внезапно осветил обронившую свою цветочную маску особу, серебрясь на в самом деле белоснежной коже, а Дар едва не утонул в огромных синих глазах, мельком скользнувших по тени, в которой он укрылся.

– Стеньгу мне в рот, дархат – реально девчонка! – прошептал в гарнитуру мужчина, всё ещё приходя в себя от завораживающего взгляда и теперь чуть лучше понимая этого «Венитаса», которым решил прикинуться.

– А может лефы гермафродиты? – противно заржал в ухо Окламат и тут же, судя по звукам, удостоился прицельного броска ножом под колено от Наствани.

– Какая нахер разница, тащи девчонку! Так даже лучше – больше деньжат выручим.

– Праса, ставка была 3к, а я вижу на карте в половину меньше, –  где-то на заднем фоне заворчал один из братьев-упырей.

–  Да потому что с тебя уже списали на твои ебучие подписки porno.girl.alcor!

– Нихера не списали, я ещё в том месяце от них отписался, где мои 1,5к археев?! Куда, блять, пошёл? Нет, свинья он и есть свинья...

Не став дослушивать, Даребак вырубил на время связь и сделал пару осторожных шагов навстречу дархату из своего укрытия. Как Венитас обычно обращался к девчонке? Не имеет особого значения. Все жертвы одинаковы: в молчании додумывают за тебя фразы и причины оного молчания. За всё время охоты ни одна его добыча не удосужилась прочухать, что последнее лицо, которое они видят перед поимкой, совсем не их знакомое лицо. А ещё заливают про какое-то там великое дархатское чутьё, ха.

Ему оставалось лишь молча идти за девочкой, радуясь, что она сама вывела их подальше от людей, и следить за тем, как в небе мерцают контуры невидимого корабля, подходящего к ним всё ближе.

– Венитас?

Чертыхнувшись про себя, Дар выдавил из себя подобие растерянной улыбки и попытался вспомнить, не задавала ли она каких-либо вопросов, отсутствие ответа на которые могло привлечь к нему ненужное внимание.

– Мне просто хотелось сказать, что ты – замечательный человек. Каикуа говорил, что я совсем тебя не знаю, но даже если так, я думаю, что все люди в душе – замечательные. В каждом можно найти капельку света, как в этих воздушных фонариках. И каждый из них станет звездой на моём собственном небосводе. Разве же это не прекрасно? Я думаю, это самое удивительное, что может произойти, когда два человека встречаются, – светлое детское лицо поднялось к небу, совсем не замечая опасного мерцания, но глядя словно куда-то много дальше и глубже, чем способен разглядеть человеческий взгляд. – Спасибо, что был рядом. Тепло каждого встреченного человека, его свет – они навсегда со мной. И моя обязанность – их сберечь и пронести несмотря ни на что. Только так я действительно буду чего-то стоить в этой жизни. Спасибо, что дал мне возможность это понять. Спасибо...

– ДАРЕБАК, МАТЬ ТВОЮ, ДЕЙСТВУЙ!!!

Сети были сброшены с Плачетника одновременно с прорезающим воздух яростным криком Наствани. Зазевавшийся пират едва не проклял себя за то, что позволил дархату так легко запудрить ему мозги и чуть не провалил всю миссию, но когда он грубо надевал на хрупкие запястья блокираторы магии, левиафан... это существо даже не сопротивлялось. Лишь улыбка чуть дрогнула вопросительно, но затем расцвела на юном лице ещё шире, а лишённые неестественного блеска глаза почему-то заблестели ярче.

– Мат, поднимай! Двигаем отсюда, живей.

Вцепившись в сети по бокам от пойманного китёнка, мужчина и женщина поднимались на летающий корабль, на миг ставший видимым, в ворохе воздушных фонарей, и Даребак наблюдал по довольному лицу Наствани, как она уже вовсю подсчитывает прибыль от улова, а затем перевёл недоумённый взгляд на небо.

Что же это неземное во всех смыслах создание сумело там углядеть?

[Венитас Толле]

Грегор Роуэн никогда не делает все просто так, всегда любое действие приносит ему выгоды. Вот так и сейчас Грегор, который успел перезнакомиться с такими же богатыми отдыхающими, организовал отдых и праздник подальше от назойливого контроля- на большой грузовой яхте. Вернее это был старый китобойный трак, переделанный под нужды экскурсионной рыбалки. Тут были и лебедки и подъемники и просторная площадка, каюты, а главное- рабочий двигатель. Плавсредство было в отличном состоянии и просторное, как раз для потребностей этнарха и задумки гомункула.
На кануне возле берега было разлито очень много подкормки для криля. В веществе было много элементов, которые на выходе дали яркое зеленоватое свечение более интенсивное. В ночь фестиваля волны искрились зеленым.
5000 залпов были погружены на трак еще утром, как и все необходимое. К лебедкам был прикреплен груз, что поднимется.
Утопающийв своей грусти, гомункул шел в сторону скалы, что разделяла берега и которую он обогнул нарушая второй раз запрет.  Тут было очень темно и открывался потрясающий вид на воду, вид на небо, что усеяно звездами. Эти звезды предательски мерцали и освещали путь кому угодно, не не чувствам Венитаса, которые должны достичь Лани. Парень старался не раскисать, но боль расставания находила выход в горячих слезах, что катились по щекам.
- Я стал совсем тряпкой- сказал тихонько гомункул себе.- Но я так...- набрав в грудь побольше воздуха, Вес закричал- Лани, ты мне нужен!- Судорожно вздохнул, и всхлипнув крик повторился- Лани, я люблю тебя!- казалось, что в пустоте пространства голос разнесется далеко над водой и волны расскажут юному киту о чувствах, что наполняют искусственное существо.
Свист.  И в небе расцвел первый огненный цветок.
- А вот и клумба- слабая и кислая улыбка- Лани не было рядом и все перестало радовать. Венитасу достанется по приезду домой, потому что он потратил очень много на свой каприз, но это пустяки. Было бы хорошо, чтобы Лани увидел фейерверк.
Черное небо озарилось очередным цветком, а со стороны запретного берега полетели фонарики. Гомункул сначала не понял в чем дело, а разглядев только горько вздохнул.
- Лани, как же я хочу увидеть тебя. Завтра утром я уеду и не факт, что после этих двух месяцев меня пустят на Хертц снова. Я доставил столько хлопот- усмехнулся...- Вязь, зона низкого давления, туман над водой- проговорил гомункул и сделал жест, словно бросает что- то веером. Заискрился воздух, а оборот, что был на парне растаял. Теперь на скале стоял высокий и худой парень с изумрудными волосами, черными белками глаз и золотыми радужками, а руки его были обезображены ожогами, пальцы покручены и деформированы, ногти больше походят на когти, а слабое свечение глаз создает в темноте жуткий образ.
По воде удивительным образом из-за горизонта пополз довольно густой туман, но прозрачный, чтобы видно было свечение планктона и всех желающих перекусить ночью. Венитас не умеет еще масштабировать свою магию, потому получается время от времени слишком широко. Так и сейчас. Туман был розовато- лиловым в голубом свете спутника. Надвигался быстро, словно табун лошадей мчали галопом по воде.
Увидев быстро наползающий туман, Грегор кликнул своих товарищей по отдыху, которые уже успели поднабраться и были на веселе и готовы к приключениям. Первым делом запустили лебедки и из- под воды вынырнул кит. Огромный. Темный. Как левиафан. Размер был колоссальный, около 30 метров в длину. Венитас делал своего змея в натуральную величину. Поднимаясь из бурлящей над ним воды, гигант потревожил слой тумана и с брызгами взмыл в небо. Большая часть его движений была сделана магией, но в свете звезд не было видно ни тросов, ни вспомогательных механизмов. Кит парил над поверхностью океана, то ныряя, то снова прыгая, рассыпая всплески тумана. И вот кит запел. 52 герца, в которых отчетливо слышится манера речи гомункула и тон его голоса. Эта песня была радостной, словно исполнитель счастлив и спешит поделиться этим счастьем с миром.
"Лани. Мой милый Лани. Посмотри же, киты умеют летать. Они летают на крыльях, которые дарят им островитяне. Прошу, позволь мне подарить тебе крылья. Позволь показать небо и летать вместе с тобой.
Дорогой мой Лани, я счастлив, что встретил тебя. Я счастлив, что живу в мире, где живешь ты.
Я благодарю тебя за твою дружбу и заботу.
Милый Лани. Я дорожу тобой. И хочу сохранить нашу встречу в сердце. Позволь быть твоим другом. Позволь заботиться о тебе. Позволь остаться рядом с тобой навсегда.
Я счастлив сегодня. Ведь я знаю, что мы вместе"
Такое послание было записано и транслировалось. Оно направлялось и в воздух и под воду, потому что молодой человек не знал, где сейчас его Океан.
Огромный кит, что плавал в тумане, как и фейерверк с фонариками, привлекли посетителей фестиваля, который закончится с первым намеком на рассвет. Толпа вздыхала и громко восхищалась происходящим. На судне компания веселилась, а на скале стоял одинокий и печальный парень, который мечтал о встрече с любимым китом.
Вот что- то вспыхнуло и погасло. Разобраться что это такое не представилось возможным, ведь маскировочные и прыжковые вспышки очень коротки. К сожалению, Венитас не увидел мерцающий корабль и темный силуэт сети. которая увозила его сокровище и потому не смог помочь.
Грегор вернулся в комнату утром, а проплакавший в своей комнате до самого утра Венитас встал с жуткой головной болью. Так что двое гостей мучались неприятными последствиями фестиваля, только каждый по своей причине.
После обеда все гости острова должны были покинуть Хертц. Сезон закончился.
Венитас был угрюмее тучи и не особо был рад видеть кого бы то ни было. Он написал Лани письмо и очень просил Каикуа передать его адресату. О том, что его чудо пропало. конечно никто сообщать не стал. Это чужаков не касается.
Стационарный портал. Несколько шагов и вот гомункул и наставник в такой родном, но дико непривычном месте- мегаполисе. За эти пару месяцев балованный богатенький гомункул отвык от загазованности, шума и бетонных зданий. Было непривычно и интересно.
- Грегор, я хочу снова приехать на остров. Может, через год...- начал Вес
- Нет. Мы больше туда не поедем. После твоих выходок местные просили больше не приезжать.- ответил наставник, оглядываясь в поисках такси.
- Но...- парень поник еще сильнее
- Давай вернемся к этому вопросу через год, Венитас. Нет ничего более постоянного, чем изменчивое. Не отчаивайся. Все будет хорошо и ты снова увидишь Лани.- необычайно теплая поддержка. Наследник даже удивился.
- Хорошо.
Остаток дороги туристы проделали в молчании. А следующие семь лет превратились в ад не только для самого Венитаса, но и для его семьи настали очень тяжелые времена именно из- за того, что душевное равновесие искусственного существа пошатнулось.
Последняя запись в дневнике Венитаса Толле в тот счастливый и одновременно печальный год.
"Дорогой дневник. У меня чувство, что я чего- то не знаю, что- то упустил и очень значительное. Мне кажется, что я что- то не сделал. У меня чувство, что я не смог защитить Лани. Моего Лани. Мою драгоценность. Это так ужасно.
Мое сокровище остался там, где- то. И я его не вижу и не смог попрощаться. Я так старался сделать фестиваль красивым. а показать ничего не смог ему. Моему Лани.
Еще и Грегор сказал, что поговорим через год. И я знаю, что никто ни о чем говорить не будет. И их связной тоже... даже письма передать отказался. Вернее согласился, но писать Лани запретил.
Ну почему все так? В чем я не прав? В том, что я люблю Лани? В том, что он нужен мне? Любимый Лани... Я так хочу подарить тебе весь мир. Я так хочу подарить тебе крылья..."4995. ноябрь PS: я буду любить тебя вечно, мой милый Лани. Однажды, я встречусь с тобой, даже, если это будет невозможно. Я достигну уровня бога и сделаю невозможное реальностью и тогда снова увижу твою улыбку и искрящиеся глаза.
В блокноте еще оставалось много листов, но он закрылся на долгие годы и лег в ящик стола. Потом переехал на полку, и в конце- концов оказался в ящике, куда сложил Венитас Толле все сокровища, подаренные Лани, воспоминания, фотографии, записи, чертежи и рисунки, флешки с фотографиями и видео, браслет из ракушек, что подарил Лани. Коробка была покрашена в цвет морской волны и перевязана золотой лентой, а надпись была "Мое сокровище 4995". Она переехала вместе с фармацевтом в новую жизнь и теперь стоит на самой высокой полке в кладовке на первом этаже дома, где сейчас живет Леж Гоцц, когда- то носивший имя Венитаса Толле.
Через много лет боль притупилась, со временем затерлась и пропала из виду. Подросший парень начал жить обычной жизнью. Были взлеты и падения, горести и радости, встречи и расставания, была любовь и разочарование, но никогда больше искусственное существо не испытывало таких чувств. Таких ярких, сильных, пестрых, таких, которые рассыпают его магию бесконтрольно и кристаллизируют в разного типа объекты. Чувства были запечатаны, спрятаны где- то далеко и забыты. Казалось, что все закончилось, жизнь наладилась, живем дальше.
Но любой сундук, как бы далеко его не прятали, рано или поздно вымоет вода, особенно морская. Под натиском стихии из уплотнившейся породы памяти может быть вымыто сокровище, которое спрятали в надежде обезопасить его от посягательств, а себя от боли, сожаления, слез и даже радости. Однажды все может измениться.