[Кайл Розенкранц]

Циркон / Отон / 5025 год, лето

Кайл Розенкранц/Вильям Блауз

Эпизод является игрой в настоящем времени и закрыт для вступления любых других персонажей. Если в данном эпизоде будут боевые элементы, я предпочту стандартную систему боя.

Пути человеческие неисповедимвы, даже если это говорится осуществах магически одаренных. Игрушки Судьбы, казусы, глупости, никак не сообразимые с занимаемым положением, ухмылки Провидения и даже, о ужас, проколы на любимом поприще - все это Игра Разума, Интеллекта и Удачи! Сможет ли некий господин закадрить другого господина в адепты некоего Демиурга? Или кое-кому удастся улизнуть от "веских доказательств необходимости причаститься"?

[Вильям Блауз]

[nick]Оливер Рид[/nick][status]поддельное лицо[/status]

 Магия может скрыть многое. Обратить всполохи красных перчаток в ладони рук, сменить провокацию кожаного плаща на обычную одежду человека: рубашку с жилетом, прямые брюки. Вильям смотрит в зеркало: он сам на себя не похож. Прыскает холодной водой из-под крана себе на лицо.

  Юнец, смотрящий на него из отражения, словно человек, который потерялся на вокзале. Зелёные глаза мутные, блёклые, похожи на тину солёного болота. Бледность почти мертвеца. Непослушная чёлка лезет в лицо, вместо привычно острых скул — мягкий овал, почти детские щёки. Тот, кто умеет читать характер по лицу, наверняка прочтёт аскетичного затворника и плохого собеседника. Искусство маскировки важно любому шпиону: Вильям знает, как важно уметь затеряться в толпе.

  Но сущность не скроешь.

  Не получается придать походке робость шестёрки и пешки. Соединить губы в статично-спокойный конгломерат, изображая безучастного работника. Вильям на любое место ступает, как богохульник, готовый спалить дотла храм. С улыбкой сбежавшего пациента из психбольницы. Его замечают, цепляют взглядом, даже если внешне он едва ли отличается от серой массы: тяжело удержать нрав в узде.

  Вильям знает: у него с маскировкой проблемы. Не получается отделить образ от собственного «я» — оно слишком яростно рвётся наружу. Когда-нибудь он на этом прогорит.

  Хочется верить, что не сегодня.

— Бледно выглядишь, — салютует Спайк, работник лаборатории, который входит в уборную.

  За месяц стажировки Спайк стал ближе остальных для того, кто зовёт себя Оливером Ридом. Вильям смотрит, скашивая глаза. На Спайке вечно смятый белый халат с перекошенным бейджиком. Круги под глазами выдают бессонные ночи, ошалелая причёска из взъерошенных волос говорит о том, что причины этому не дамы. Спайк талантливый учёный, равнодушный к людской плоти.

  Тот тип влюблённого художника, который не видит ничего, кроме холста.

— К нам сегодня лорд-советник приезжает. Знаешь?

— Да, — кивает Вильям. Спрашивает, будто имеет к происходящему хоть какое-то отношение. — Опять будете презентовать...эти ваши...

— «Эти наши», — усмехается Спайк, ставя точку.

  Вильям знает: пробить его на откровенность невозможно. Тайная биолаборатория хранит свои секреты. Вильям здесь почти месяц: под прикрытием стажируется на должности секретаря. И пока что каждая попытка выведать информацию оборачивается крупным фиаско. Архив, отданный под его начало, хранит в себя бесполезный хлам.

  Исследования, проводимые пятьдесят лет назад. Клинические испытания веществ под кодовыми именами или номерными знаками. Архив нужный спрятан за семью печатями: его охраняют люди, ловушки, артефакты.

  Даже приближаться к нему — навести на себя подозрение. Что говорить о том, чтобы его взломать?

  Спайк подходит к соседней раковине, умывает лицо под холодной водой. Он прекрасно разбирается в химии и биоинженерии, но совершенно не разбирается в людях. Ему нравится человек под именем Оливера Рида. Он не говорит больше положенного, но явно показывает шаги к зарождающейся дружбе.

  Вильям знает: он здесь в последний день. За месяц шпионажа внутри лаборатории он не нашёл ничего из того, что искал. Каждый коридор обвешан камерами. Головы случайных учёных для вскрытия ментальной магией девственно чисты: в них нет информации о том, что Вильяму нужно.

  И счастье — в лабораторию прибывает птица высокого полёта.

  Лорд-советник. Кайл Розенкранц. Имя жертвы горчит на языке преддверием яда. Человек у власти не может быть прост, если он не марионетка. Вильям знает: ему будет трудно.

  Танец врагов всегда начинается с вежливых улыбок и дежурных фраз. Всё заканчивается ожидаемо — бойней.

  Широкая коварная ухмылка возникает на губах совсем непривычно. Вильям только испытывает «тело» своей новой оболочки. Кажется, даже такой простой жест даётся ему непривычно.

  После торжественной встречи и презентации исследований драгоценного гостя оставляют в апартаментах верхнего этажа. Вильям не присутствует ни на встрече, ни на собрании. Секретарям нечего делать среди высоких птиц. Их работа — следить за документами и приносить кофе.

  Вильям нажимает пальцами на кнопку кофемашины. Вспоминает с тёплой улыбкой: его подруга-вампир любит кофе и шоколад больше крови. Она всегда незримо рядом: в любой авантюре, на любом опасном задании. Атеран Роан.

  На подносе замирают две чёрные безликие чашки, конфетница с печеньем. Вильям знает: всё закончится в кабинете, если он выйдет оттуда живым.

  Если живым выйдет Кайл Розенкранц.

  Он коротко стучит в дверь трижды. Входит без привычного балагана. Кротко — после приглашения. Внушительная фигура лорда кажется пламенем костра среди больнично-белых стен. На красивых людей смотреть приятно: они что дорогие картины в музее. Неприкасаемые — ровно настолько же.

— Добро пожаловать, — улыбается Вильям, и поднос выскальзывает у него из рук.

  Неловкость ему, на самом деле, не характерна. В глазах вспыхивает тревога. Руки стремятся поймать ускользающую поверхность пластика, но ловят лишь воздух. Кофейник разбивается о пол вместе с пустующей чашкой. Ярко-коричневое пятно впитывается в ковёр. Чашка наполненная до краёв выливается аккурат на одежду лорда.

  Вильям пытается не поднимать глаза сразу: чувствует, что, должно быть, больно — кипятком на кожу.

— Прошу прощения! — тараторит Вильям. — Я всё поправлю.

  Он ставит поднятый испачканный поднос на кофейный столик, поднимает осколки разбитых кофейника и чашки. Дверь ловким движением руки закрывается.

  Щёлкает замок. Теперь никто из неё не выйдет.

  Игра начинается.

[Кайл Розенкранц]

Ощущение подставы преследовало с самого утра. Все шло как обычно, ничего не отвлекало от привычного распорядка, а на душе,  такое чувство, скрипели большие неприятные насекомые, которые, стоит включить свет, мгновенно разбегаются.
Совещание подходило к концу, когда на гаджет Кая пришло странное сообщение от безопасника, включающее в себя "Лирейский конь" и "взлом системы", потому советник делегировал свои полномочия заместителю, а сам занял свое место, внимательно слушая, и между делом соображая откуда ветер дует.

Его лаборатории не были среди перечня  широко освещаемых в прессе объектов, тем не менее, они пользовались вниманием разнообразных структур, как правило, конкурирующих, потому "Лирейские лошади" - засланцы заинтересованных господ, редкостью не были, их с определенной периодичностью вычисляла ответственная за контроль служба, а уж что с диверсантами делать потом - смотрели по обстоятельствам. К примеру, соглядатая Коалиции Рас пришлось отпустить с почтением, правда изрядно перепуганного, так как ловили его по всем правилам детективного искусства и охотничьим азартом по всему подводному комплексу,  с присвистом и матерными комментариями. Когда "нашли" и вытащили на свет, а потом "выяснилось" что это не злодеятель какой а целый представитель инспекторской группы под прикрытием, долго извинялись, отпаивали успокоительным и возвышенно рассказывали, что ему очень повезло, так как отловили его около любимой флоры Розенкранца, а она сплошь ядовитая, так что парень отделался легким испугом. И никто тактично не напомнил, что шпионить, в общем-то, не хорошо, и кое кому везло гораздо меньше. Плотоядных рыб вокруг комплекса достаточно, моллюски и ракообразные, также в свое время модифицированные, он них не отставали, так что шансы  улизнуть простейшим способом были в целом невелики.
Кай краем глянул на хроно. Времени оставалось не так много, потому он поднялся, извинился и спустился на этаж, где у него имелся кабинет. Расчеты по усилению качеств собственной флоры, выкладки новейших исследований, рапорты, утечки, открытия - все было тут, в подводном комплексе под семью замками, как говорится, надежный и проверенный офис, трижды проверенные сотрудники, отличные физические и психические данные вплоть до прекрасной физической формы.
И вдруг - неловкость секретаря, выплеснувшего на костюм горячий напиток (кофе это было сложно назвать). Случайность? Еще скажите "трепет подчиненного". Кай уловил намек на глумление и никакой почтительности, в противоположность умильному и восторженному выражению лица. Паранойя? Да пожалуйста, лучше живой трус, чем мертвый дурак!
Гигроскопичность ткани энтарх обнулил сразу, потому кофе не причинил вреда, даже пятна не остави. Тонкий слух уловил щелчок замка - и тут же "секретаря" обступила пространственная клетка, прутья которой тихо гудели от перепадов магической энергии.
Кай отошел на несколько шагов, разглядывая попавшуюся в клетку птичку.
- И чем я обязан приятностью встречи, господин Оливер Рид? - На бейдже была именно эта фамилия. - Но скорей всего и не Оливер, и совсем не Рид. - Розенкранц присел на край своего письменного стола и неспеша стянул с ладоней красные перчатки. Красный плащ он так же неторопливо снял и отложил, и теперь перчатки на плаще напоминали чьи-то отрубленные кисти в луже крови. Пройдя пятерней по распущенным волосам, Лорд-советник огляделся, отыскивая маленькую фигурку осьминога - артефакт, защищающий от ментальных атак, но почему-то на глаза маленькая нэцкэ не попалась. Кай снова посмотрел на человека в клетке.
- Я Вас слушаю, любезный. Чем обязан?


1  2  3

[Вильям Блауз]

 Внутри лаборатории в самой толще воды чувствуешь себя как в ловушке. Опасность скользит на кончиках пальцев: проникнуть сюда сложно, но выбраться будет ещё труднее. Вильям не обманывает себя: он рискует жизнью.

  И не фальшивит в том, что потерять голову — на самом деле, страшно.

  Лорд Розенкранц выглядит как опасный контур пламени в камине. Стирающий грани теней и согревающий лишь тех, кто не подходит достаточно близко: ибо близость к огню подобна боли и мукам. Взгляд цепляется за обилие красного: Кайл создан художником, влюблённого в алый цвет. В голову приходит сравнение с предупреждающей мимикрией животных, которая кричит: «прикасаться опасно». Доброжелательное приятное лицо, тень лёгкой улыбки, беспечность несколько мороженной жестикуляции — всё вместе представляет собой дружелюбную картину приятного человека.

  И всё же что-то не так.

  Неуловимое подсказывает, что за гранью улыбки может скрываться сущность монстра. Их двое в одной комнате — слишком много для безопасности хотя бы одного из них.

— Мне кажется, у вас паранойя, — тот, кто по бэйджику называет себя Оливером Ридом, кивает несколько нелепо и потерянно.

  Раскрытое лицо — слишком сильный козырь против себя и Коалиции. Вильям играет роль до последнего. Он прячет уверенную осанку за напускной сутулостью, кидается выводить застывшие пятна на ковре с усердием служанки. Пятна исчезают действием бытовой магии, ковер возвращает приятный светлый оттенок. А кофе...за кофе опять к аппарату, который на вид стоит как крыло самолёта и выглядит умнее, чем некоторые разумные особи из обслуживающего его персонала.

  Вильям скользит взглядом за тенью красных перчаток и улыбается про себя: у них с лордом Розенкранцем общая страсть. Но совершенно разные стороны противостояния.

— Наверное, тяжело, да? — спрашивает Вильям голосом наивного мальчишки. — Быть птицей...настолько высокого полёта. Наверняка Вас не раз пытались убить, предать, вставить нож в спину. Хватит ли пальцев рук, чтобы пересчитать попытки? И всё же вы видите врага в каждом. В каждом, кто просто пришёл принести кофе?

  Вильям улыбается чужим лицом, манерно касается взглядом на рябь созданной пространственной клетки. Теперь он тут пленник: и принимает эту мысль с нехарактерной ему покорностью. Садится напротив лорда в уют мягкого кресла.

  И смотрит.

  Смотрит долго, и кажется, будто препарирует взглядом. Ведёт диалог с самим собой, пока в конечном счёте не приходит к чему-то совершенно безумному. Левая рука приподнимает с локтем вверх, загораясь вихрем бесцветной магии.

— Но раз вы так уверены в том, что перед вами враг, — приторно шепчет изменившийся голос, — то сыграем в игру? Правила очень просты.

  Вильям смотрит снизу вверх, показывая, что часть догадки верна: Кайл ему нужен. И всё же он оставляет за собой куда больше вопросительных знаков, чем точек. И надеется на то, что банальное любопытство не чуждо тому, кто находится перед ним.

  Даже если оно может привести к грустному финалу.

— «Правда или желание». Вы ведь знаете эту забавную детскую игру? Только мы уберём все ограничители и рамки за исключением суицида. Оставим жизнь в любых её проявлениях и слова — без толики утайки, чего бы мы не спросили. Рискнёте? — улыбается Вильям и стряхивает намагиченной рукой, которая с каждой минутой становится тяжелее. — А «это» — своего рода печать против жульничества и обмана. Принимаю её и я, и вы. Как гарантию, подписанную своей жизнью. Обманете — смерть. Соврёте — смерть. Так же со мной. Соглашайтесь.

  Вильям протягивает руку, и языки магического пламени пытаются лизнуть чужую, не скреплённую обязательством клятвы ладонь.

— Скрасим совместный досуг.

[nick]Оливер Рид[/nick][status]фальшивое лицо[/status][icon]https://i.imgur.com/J0DIHUY.jpg[/icon][lzbb]пролитое кофе[/lzbb]

[Кайл Розенкранц]

Кайл остановился около стола, опираясь на него бедром,  и внимательно слушал. Человек, называющий себя Оливером , пытался выглядеть жалко , лебезил, сутулился , суетился и все у него получалось вроде убедительно но как-то некстати. Персонал  лабораторий советника никогда не страдал излишним чинопочитанием, так что поведение этого сотрудника сразу обращало на себя внимание. К тому же   за напускной неумелостью маячило нечто, сильно смахивающее на  отточенность профессионала, прячущегося за показной нервозностью. Очень странный человек,  подозрительный, лишний , опасный. Склонив голову к плечу в неуловимо птичьем движении Розенкранц  рассматривал свою добычу, отвечая на прямой вызывающий взгляд таким же прямы и спокойно-уверенным взглядом.

Пространственная клетка тихонько гудела и вибрировала, сам же Кай обошел стол, сел в свое кресло, неторопливым жестом стянул с рук перчатки , бросив их на стол , оставив их валяться с краю кровавой лужей,. Положил ногу на ногу,  достал достал сигареты. Закурил.
Некоторое время он слушал своего пленника (по крайней сейчас обстоятельства сложились именно так) курил и молчал, обдумывая услышанное. С ним отчетливо играли, ни к месту и не вовремя, словно стараясь отвлечь от чего-то другого. "Или" - с неудовольствием подумал Кай, напрягаясь от перечисления покушений на себя и отмечая отличное знание предмета у говорившего - "подталкивая к определенной линии мышления в сложившейся ситуации".
На Кая действительно было совершено несколько нападений, и одно почти удачное покушение, оставившее шрам на его лице, еле заметный, но все-таки.
Докурив, он небрежно уничтожил окурок, уперев локти в стол, положил подбородок на сплетенные пальцы, чуть прикрыл веками глаза, продолжая наблюдать за существом в клетке.
- Любопытно, что натолкнуло Вас на мысль, будто я  намерен играть в какие-либо игры? В данный момент я не вижу в них  необходимости и был бы счастлив - голос окрасился в легкие тона иронии - узнать Ваше  настоящее имя, и, что гораздо важнее, я бы хотел бы понять каким образом вы проникли в мои лаборатории, учитывая все факторы на входе. Также вызывает интерес и Ваша настоящая личность, согласитесь, игрушки прекрасны, но деловые люди разговаривают с глазу на глаз без ужимок. Хм.. - Он помолчал, размышляя о своих собственных рефлексиях, вполне возможных и имеющихся. -  Пока вижу только один вариант - ментальное воздействие на "нужные структуры", что в свою очередь рождает только один вопрос : для чего это все? Такие сложности и все-таки какой-никакой риск. - Алые глаза сощурились, взгляд стал неприятно сканирующим, хоть голос остался мягким и чуть ироничным. - Что жа Вас так привлекло, ради чего столько хлопот?
Подумалось, что необходимо как можно быстрее  проверить всех сотрудников, имевших связи с новеньким. Как он появился, кто дал рекомендации - и все такое. Особенно напрягали слова так называемого Рида,  в них чувствовалась уверенность сильного.  
 Красноволосый дотронулся до кристалла связи, также алого.
- Принесите мне дело Оливера - помолчал немного пытаясь вспомнить фамилию. впрочем этого не понадобилось Оливер у них был один и ему принесли информационную пластину личного дела. Просматривая содержимое  Кай краем глаза следил за Оливером , отмечая как тот меняется, в нем  появилась уверенность, лоск,  выровнялась осанка , глаза перестали бегать, в них блеснул недюжинный ум и упорство . Ещё от незнакомца исходила какая-то энергия , что-то характерное, с чем какой уже встречался.  Больше всего это было похоже на принадлежность чему-то , правда принадлежность была тщательно замаскирована, добавьте сюда овечий взгляд Оливера - картинка  почти идеальная если бы не одно но. В существе,  сидящим в клетке  не было ни грамма раболепия, в отличие от существа,  носившиегося с кофе.

Кайл хмыкнул.
- Наверное тяжело играть чужие роли вам не кажется Оливер? для человека загнанного в угол Вы ведете себя слишком свободно. Меня преследует впечатление, будто вы в любой момент можете избавиться от неудобства в виде пространственной клетки , Вы не делаете Это , Вам нравится со мной играть . По этому я задам свой вопрос еще раз: что Вам угодно?

[Вильям Блауз]

[nick]Оливер Рид[/nick][status]фальшивое лицо[/status][icon]https://i.imgur.com/J0DIHUY.jpg[/icon][lzbb]пролитое кофе[/lzbb]

  Сущность хищников одинакова: видишь слабину — душишь жертву за шею. Набрасываешься с остервенением голодного зверя, оставляешь на чужой коже след острых зубов поверх густой ядовитой слюны. Отрываешь плоть, зажёвываешь мясо вместе с кровью. Наслаждаешься тем, как некто другой корчится от боли.

  Все люди делятся на хищников и жертв. И первые всегда побеждают — такова сущность жизни: естественный отбор благоволит сильнейшим. Отбор искусственный — гасит извечно выученные механизмы, но не позволяет уничтожить их в ноль. Сильный всегда поражает слабого. А хищники конкурируют между собой за территорию, когда ресурсов становится меньше. Среди хищников тоже: всегда выживают наиболее приспособленные особи.

  Вильям любил наблюдать. Чем дольше смотрел за человеком, тем больше находил в нём потаённого — того, что сам человек порой не ожидал в себе увидеть. И наблюдать было приятно — как рассматривать картину в музее, оставшись одному: в окружении музыки и пустых залов. Под мерный звон заспанного гида из опущенных на плечи наушников. Задержаться у стены с картиной наедине: увидеть каждую деталь, застывшую в углах глаз и изгибах бровей. Насладится художественным несовершенством: неаккуратным мазком краски на внешне безупречном облике, тонким шрамом, оставленным на лице в напоминание. Складкой чуть помятого костюма, запутанной прядью алых волос. Сигаретой, застывшей между пальцев. Пахнущей не так, как ты привык, когда пахнет твоими сигаретами.

  Каждый человек — произведение искусства.

  Свой объект Вильяму бессознательно хочется сравнить с инквизиторским пепелищем. Костром, уходящим горящей верхушкой в запылённое небо. С главной загадкой: кто из окружающих будет сожжён на столбе следующим? Его «инквизитор» держится показательно равнодушным и холодным. Но едва ли он останется таким, когда придёт время кипятить масло.

— Пространственная клетка. Сломать её можно, но что дальше? Сомневаюсь, что если я решусь сбежать из лаборатории, я смогу телепортироваться из коридора. Иначе меня постигло бы большое-большое разочарование. Стоит ли тратить время попусту?

  Лицо Оливера Рида улыбается широко, обнажает притупленные клыки, делая облик более детским, чем обычно. Выглядит почти обезоруживающе — и на щеках того, кому внешне едва ли больше двадцати лет, натянутая улыбка мнится театральной маской из высохшей глины и грима. Сквозит неуловимая разница — между тем, кому принадлежало тело, и тем, кто в нём сидит, — но предчувствие остаётся сидеть на подкорках интуиции и физиогномики.

— Хотите меня спровоцировать, лорд? Заметьте, я зашёл в кабинет с добрыми намерениями. Это вы начали демонстрировать силу. Так кто из нас агрессор? — почти ласковый оскал. — Удерживаете в своём кабинете насильно, что-то подозреваете, выстраиваете теории вселенского заговора, запираете меня внутри магической клетки в стенах кабинета. Напомните, что я сделал? Зашёл? Разлил кофе по ковру? Право, виноват. Но не во всём зле этого мира.

  Ответ понятен без слов и скользит по поверхности воды длинноногой водомеркой. Кайл не желает играть — другой же, напротив, — только в этом и видит суть. Слишком разные. И откровенного разговора не получится: первая попытка рушится как карточный домик.

  Время тянется подобно тягучей патоке за движением столовой ложки. Можно ощущать, как разряжается напряжением воздух, как натягивается нить тяжёлого разговора. Оба слишком разные — едва ли характеры даже в другой момент времени и в других обстоятельствах могли бы ужиться друг с другом. Вильям вновь оглядывает границы пространственной клетки через плечо, будто надеется, что «тюремщик» потеряет бдительность.

  Но вполне ожидаемо: лорд Розенкранц не способен на такую беспечность.

  Остаётся выпрямиться, на секунду прикрыв глаза. Вильям заперт в ловушке, её границы намного шире, чем пространственная клетка кабинета. И глупо обманывать себя: страшно. Страшно не выйти из лаборатории живым. Страшно выйти — не выполнив задание.

  Отступать тоже — страшно.

  И любой загнанный зверь в тесноте тисков реагирует по-разному. Вильям всегда — нападает в ответ.

— Что ж, — грузно выдыхает он и подталкивает табурет к стоящему письменному столу, — раз я тут желанный и долгожданный гость, то я не буду стоять. Присяду. Вы ведь, лорд, не против?

  Вильяму приглашение не нужно. Он через поверхность разделяющего стола садится настолько близко, насколько возможно. Адреналин, выброшенный в кровь, заставляет сердце заходиться тревожным барабаном, кровь — пульсировать в висках. И внезапно становится весело — будто ты уже умер.

  И всё происходящее — лишь игра умирающего сознания.

— Не хмурьтесь, — панибратское движение рукой тянется к чужому лбу.

  Вильям касается лица Кайла, жестом разглаживая едва видимую складку между бровями. Знает, что невежливо — но удержаться не может. Такова сущность кинестетиков: любую игрушку хочется взять в свои руки.

— Так отчаянно желаете правды. Это похвально. Но ведь и я — по вашим предположениям — желаю того же. Только вот незадача: мне мало вашего слова. Мне, на самом деле, любого слова мало. Так с чего бы мне проявлять откровенность сверх меры? Убьёте меня? Но ведь сами не знаете, чем моя смерть может обернуться. Для вас. Для вашей лаборатории. Для вашей жизни.

  Вильям цепляет пальцами яблоко, лежащее во фруктовнице на столе. Показательно и с медлительным наслаждением подносит к глазам: плод большой. Ярко-красный, сочный, как с картинки художников. Вильям подносит его к лицу:

— Красивое яблоко. На вас похоже.

 И хрустит оно тоже безупречно. Только вкус — раздирает рот яркими нотами кислого.

— Как обманчива бывает внешность. Моё лицо вам тоже — ничего не даст.

[Кайл Розенкранц]

- То есть,  нарочно разлитый  кофе  и запертая  на ключ дверь по-вашему являются декларацией мирных намерений? Очень интересно.  
Кай не отводил цепкого холодного взгляда от своего гостя, ведущего себя более чем свободно. Его лицо говорило одно, а язык тела – совершенно другое, наметанный глаз быстро улавливал небольшое расхождение между масками, а после того как начинаешь видеть – перестаешь верить. Розенкранц в принципе никому не доверял, так что тут паранойя не просто жила, она свила себе гнездо и у нее успели вылупиться птенцы, а если принять во внимание несколько покушений – она еще была агрессивна сверх меры. Тем не менее советник держал себя под контролем, как бы не относился к гостю.

Гость же этикет имел ввиду, и не оценил вежливости хозяина. Наоборот. Усевшись напротив, потянулся через красивый стол розового дерева и прикоснулся подушечкой пальца к точке между бровями энтарха.  Советник не пошевелился, только зрачки вытянулись, словно у кошки на свету. Он терпеть не мог чужие прикосновения.

Спокойно закурив, он некоторое время сидел молча. Наблюдал за Оливером,  размышлял.  Дело становилось всё любопытнее.  Его лаборатории совсем  не то место куда можно просто взять и прийти, особенно в закрытый сектор, а Оливер был уже здесь, более того, он работал тут некоторое время, и советник не стал бы ставить на грядущее благополучие с позиции возможных утечек информации. Впрочем, на горизонте маячил и вовсе неприятный вариант: Оливер мог быть псиоником или менталистом, эта публика умела маскироваться как никто, кому-кому, а Каю рассказывать очевидно было без надобности.
Как показывает практика, ничего не происходит просто так, намеренно закрытые глаза обычно заканчиваются некоей ёмкостью, в которую можно поместиться только, убрав крылья. Резервуар (назовем это так) неудобен и тесен, потому  окружающие обычно стремятся избавиться от него и его содержимого  как можно скорее, после чего в доме  резервуарного господина  некоторое время происходит не слишком весёлая вечеринка, родственники едят пьют, а после окончания  расходятся кто куда, кто домой,  а кто в кабак дальше праздновать.

Оливер тем временем высказывал своё мнение на тему текущей обстановки, а  Кай курил и сквозь дым  улыбался. Чем больше говорил Оливер тем шире улыбался Кай.
- Ваша наглость и беспардонность восхищает, знаете? – Голос краснокрылого опустился до вкрадчиво-мягких ноток, обрел бархатистость  и глубину. Энтарх не пытался очаровать свою добычу, он наоборот удерживал свою бурную натуру в узде, от чего собеседнику могло показаться, будто краснокрылый ласкает его щеку тыльной стороной руки. - Есть в них некое безумное благородное зерно. – Вновь затянувшись,  выпустив одно за одним пару дымных колец, он продолжал изучающе смотреть. - Возвращаясь к вашим претензиям могу сказать, что не разделяю их,   они мне кажутся,  как бы это помягче сказать,  надуманными, и,  с моей точки зрения,  это выглядит так,  как будто вы решили поиграть со мной в слова.

Он  демонстративно глянул на хроно, времени оставалось не очень много, после чего количество сегодняшних встреч заметно уплотнялось.   Еще примерно один спокойный  час был в запасе, потом его ждали дипломатическая встреча и визит на Абберрат, а он здесь разговоры разговаривает и этикетом меряется. Погасив окурок в пепельнице, Кай налил себе стакан воды, взял бокал в руку, поиграл с ним, отпил, продолжая наблюдать  из-под тяжелых век за Оливером, точнее тем , на него выдавал.
- Спекуляции – беспроигрышный ход.  Умно, особенно если учесть, что у меня не было мыслей каким-либо образом причинять вам вред, господин Рид. По крайней мере пока. Но вы меня утомляете хождением вокруг да около, я вам уже сказал у нас с вами разговор с глазу на глаз, а вы ведёте себе как жеманная дама, запутывая всё ещё больше. Кстати запугивать меня не нужно, я бы даже сказал – вредно, я трепетно отношусь как к своему имуществу, так и к репутации, и намерен также поступать впредь.

Разговор напоминал отношения слепого и глухого, стоило запастись терпением и посмотреть на развязку событий.
Глядя как гость откусывает яблоко, Кай снова отпил воды, а потом сказал, удерживая бокал на весу:
- Мне льстят Ваши слова, только в отличие от фрукта я умею быть ядовитым, так что не играйте со мной. Я Вам задал вопрос, оставшийся без ответа. В эту игру можно играть вдвоем, но я не имею достаточно времени на игры. Впрочем, - тут он наклонился вперед, отставив воду на край стола, - могу организовать Вам уютную камеру, хотите? Тепло, пусто, светло, а самая большая ценность камеры – я точно знаю, где Вас искать. Вместе с лицом, которое «мне ничего не скажет».
Можно было бы пойти другим путем, если бы не позавчерашнее покушение. Наверное можно было бы. Только сложилось иначе.

[Вильям Блауз]

Говорят, что главное в искусстве провокации — знать, где нужно остановиться. Не поддаться мимолётному чувству азарта, которое рискует захватить разум, не позволить лишним словам и обещаниям сорваться в губ. Нельзя произнести то, что так манко рвётся наружу вопреки здравому смыслу и логике. Нельзя дать другому одержать над тобой вверх – даже мимолётно. Игра затягивает в свою бездну, ведёт по сердцу скользкими лапами. Она стирает лишнее: жажду безопасности, страх перед неизведанным. Не остаётся ничего: только ты и твой соперник напротив.
 
 Вильям может себе признаться: он восхищён им. Бесстрастно, непошло, так, как можно быть восхищённым содержанием захватывающей книги или рассматривать сложные витиеватые узоры картины в музее, которая открывается перед тобой тем больше, чем внимательнее ты в неё всматриваешься. Игра слов напоминает ему художественное фехтование.
 
 Красиво. Твой противник не может тебя задеть. Но с элегантной ловкостью парирует каждый твой выпад, оставаясь при этом без ран и в идеальном костюме. Шальная мысль приходит в голову сама собой: им друг с другом интересно. Они похожи больше, чем кажется на первый взгляд. Вильям усмехается про себя: встреться они раньше, в других условиях, могли бы стать хорошими друзьями. Колкость в ответ на колкость, летящая в чужую голову подушка, громкий смех и след пролитого чая на штанинах.
 
 Судьба жестока. Но нужно брать от неё всё, что она предлагает в данный час и в данной ситуации.
 
— Хорошо, — спокойно произносит Вильям.
 
 Следом тянется длинная пауза, которая могла бы заполниться словом. Но вместо этого — лишь глухой шум работающего процессора и тишина, давящая на виски. Вильям выпрямляется и кладёт надкусанное яблоко на край стола. Забытое, красное, со следом чужого прикуса, оно быстро теряет и красоту, и внимание, и символизм. В голосе нежелательного визитёра не остаётся ни насмешки, ни горделивости: покорное принятие судьбы, чрезмерно спокойное для щекотливой ситуации. Так говорят те, которые подобный исход «сражения» надеются обернуть в свою пользу.
 
 «Хорошо» звучит как конечная точка. Как финал пререканий, игры слов и натянутых нитей нервов. Возможно, на пару секунд. Возможно, на сегодня. Вильям закрывает глаза и кладёт руки ладонями вверх, протягивая их через стол к фигуре Кайла. Словно он действительно признаёт его право на подобное обращение.
 
— Когда муравейник остаётся без королевы, он очень скоро разрушается, — улыбается Вильям одними уголками губ. — Я уважаю и понимаю: нехватка времени, лорд. Шестерёнки, механизмы... За всем надо успеть. Я же, обычный служащий, никуда не тороплюсь. Поэтому да, хорошо. Я согласен. На вашу «уютную камеру, где вы будете точно знать, где меня искать». Ах, да!

Ядовитая улыбка рассекает губы, а глаза впиваются в лицо лорда с остервенением голодного коршуна.
 
— Было бы очень неплохо по дороге сообщить мне: за что я угодил в тюрьму? Так, мимоходом. Лицо, там, не понравилось. Или эта...неклиентоориентированность.
 
 Голова театрально оборачивается на расплывшееся по ковру пятно пролитого кофе. Словно невидимый щелчок по носу оппонента: того, кто назвался Оливером Ридом, не за что прятать под замок. Он не сделал ничего плохого: действия были чистой случайностью, а в недвусмысленных словах едва ли можно бы найти за что зацепиться, кроме тумана.
 
— Пойдёмте, лорд. В том отсеке я ещё не был. Право, не знал, что тут есть темницы. А над причиной я бы на вашем месте подумал. А то мало ли, люди будут шептаться. Что вы самодур-параноик. Нам ведь обоим бы этого не хотелось?

[Кайл Розенкранц]

Слшком много эпатажа. Вот как мог бы Кай охарактеризовать происходящее. Игра. Сцена. Выход на бис.
Энтарх любил театральные постановки, правда, в силу собственной занятости бывал там слишком редко и – ирония какая – в основном по делу, но в целом да, искусство и артистизм, спланированный посетителем оценил. Правда, на дом он ничего не заказывал, но почему бы и нет? Главное чтобы высокое искусство не превратилось в балаган.
Проследив за символической игрой с яблоком, он откинулся на спинку своего офисного стула, положил ногу на ногу, не отрывая глаз от посетителя нащупал сигарку и снова закурил.
Молчание висело между двумя мужчинами грозовым облаком длинную долгую минуту.

- О какой тюрьме идет речь? – Самым светским тоном осведомился красноглазый, словно не он тут только что высказался на тему «не утомляй меня болтовней ни о чем, а то попозже мы поговорим более предметно», - Вы же находитесь у меня в кабинете, в который, на минуточку, пришли без приглашения. – Вломился, если называть вещи своими именами. И дверь за собой закрыл. На ключ. И что прикажете думать хозяину кабинета? Господин ошибся дверью? Допустим. А все остальное? Нахальное поведение посетителя Кай склонен был расценивать как предложение – чего?
- На вопросы отвечать не желаете, заговариваете мне зубы, блещете афоризмами, сверкаете остротами и сравнениями. Может стоит перейти к самой проблеме?  – Энтарх приветливо улыбнулся. Улыбка согрела его холодное лицо и даже глаза приобрели оранжевый оттенок – прямо лучился хозяин биолаборатории радушием, рад был дорогому гостю, ждал, так сказать, ночей не спал. И что гость? Водит кота за салом. Как тут не огорчиться? – Кстати, про мнение моих сотрудников – мимо, господин, пусть будет Рид. Для них ключевую роль играет мое собственное мнение. Как не сложно понять – мы все тут маленькая семья воодушевленных единомышленников, с энтузиазмом ищущих – как и вся наука – рецепт счастья для всех существующих рас. Правда, по моим наблюдениям, для каждой расы он свой собственный, но тем не менее. Простите – чуть саркастично добавил мужчина, - отвлекся. Так вот, в моих предприятиях я могу делать все, что посчитаю нужным без оглядки на общественное мнение, и Вы, некоторое время вращаясь среди моей элиты – кстати, каким образом Вам удалось сюда проникнуть? – могли бы это уразуметь. - Он мило улыбнулся. Впрочем улыбка казалась сейчас на его лице какой-то приклеенной, многообещающей. - Как видите, вопросов становится все больше.

Нельзя было оставлять проходимца и связанное с ним дело на самотек. Кай вздохнул, потянулся, открыл один их ящиков, запечатанный личным его кодом, вытащил пластину связи отменил все сегодняшние мероприятия. На удивленные вопросы секретаря бросил «потом» и отключился. Теперь, когда торопиться больше смысла не было, он намерен был рассмотреть свою добычу поближе.

Встав с кресла, краснокрылый обошел вокруг стола, присел на столешницу рядом с сидящим в кресле Ридом, разглядывая того с беспардонностью покупателя, которому на базаре желают втюхать редкую вещицу.

- Давайте начнем сначала. Кто Вы и зачем Вы пришли ко мне? Только опустим театральные эффекты и виляния, буду весьма признателен, если говорить Вы будете четко и по делу. Видите ли, - голос приобрел вкрадчивую обманчивую мягкость, - я противник насилия, я бы даже назвал себя гуманистом, но у меня, чем дальше мы с Вами общаемся, складывается впечатление, что Вам доставляет удовольствие дразнить меня. Это глупо, не рационально и под таким поведением должен скрываться некий смысл. Вот мне и интересно – какой? Сделайте нам обоим одолжение, утолите мое любопытство, м?