[Айне]

[Айне]

«Бездействие ломает рассудок», — проскрипел хитином голос хтона в голове Айне, на что та ответила коротким кивком. Теперь, когда горный перевал был преодолен, а свинцовая усталость отступила, передышка оказалась для нее хуже плена.

Всматриваясь в горизонт, рассекаемый обветренными скалами, хтэния брела к скромному лагерю, разбитому неподалеку от речного разлива. Ее походная одежда, легкая броня, похожая на ту, что носят эоны, запылилась, из пучка на затылке выпали черные пряди. На одном плече Айне тащила тушу бронированной дикой свиньи, кажется, вовсе не чувствуя тяжести. Губы ее были синевато-красными от ягодного сока.

Малая радость после череды тягот, которую она, не раздумывая, разделила с Эленмари, подойдя к ней достаточно близко.

— День благословлен доброй охотой! Смотри же, Притея, что учуяла для нас моя Сатуайхе, — назвав имя своего хтона, Айне протянула спутнице тканевый мешочек, внутри которого уместилась горсть крохотных ягод.

Пищей нельзя пренебрегать, потому что неизвестно, сколько еще предстоит петлять, уходя от погони, у подножья северных гор. Энергию источника нельзя расходовать понапрасну, потому что отряд архонта Уробороса может настигнуть в любой момент. Наконец, связываться с Инфирмуксом нельзя, потому что магический отпечаток легко обнаружить.

Поэтому каждое пробуждение Айне начиналось одинаково: перебросившись с Эленмари парой фраз, она уходила охотиться, оставляя на нее заботы о лагере. Затем они обедали тем, что удавалось добыть и обсуждали дальнейший маршрут.

Прошло много дней с тех пор, когда Два Клинка говорила с кем-то, кроме эльфийки и своего хтона. Еще больше — с тех пор, как она видела чудовищные фигуры солдат Ксенос-армады. Казалось, мир позабыл о них, похоронив среди камней и выгоревшей на солнце травы.

Сбросив свою ношу, Айне села у костра и деловито извлекла из котомки наточенный нож. Расположив добычу лапами к верху, она начала подрезать жилы, привычно и быстро. Бронированные пластины, поросшие рыжей шерстью, сходили, обнажая розовое мясо.

— Какие вести принесли твои безмолвные слуги? Не давали о себе знать соратники наши в то время, что отсутствовала я? — хтэния обернулась к Эленмари, пока ее руки свежевали зверя будто бы сами по себе. — Держать нам путь следует в Шатрукс, к лесам близ Люциф реки. Затишье... Не видишь в нем угрозы? Козни врага нашего раскинулись широко. Не ими ли скованы мы, как веревками — цирковые куклы?

О Эленмари Айне узнала раньше, чем нога той впервые ступила на радиоактивную землю Климбаха и до сих пор с трудом могла подобрать слово для описания своего отношения к ней.

Встречая Инфирмукса после очередного визита на Лирею, Дева Клинка насмешливо осведомлялась, согласился ли король Эниолиса взять его в законные супруги. Пережившая аннигиляцию в достаточно юном возрасте, она не оставила в мире за пределами Климбаха ничего значимого и, вдобавок, считала его однозначно враждебным. «Не вознестись тебе чужим штыками», — твердила Айне давнему побратиму, демонстративно отвергая помощь, которую предоставлял эльфийский монарх.

Когда его дочь, талантливая колдунья, которую Инфирмукс наставлял в искусстве некромантии, слилась с хтоническим чудовищем, Дева Клинка ощутила нечто схожее с триумфом. Позволив новоприбывшей оправиться несколько первых дней, она навестила Эленмари, ожидая увидеть привычную смесь страха, гнева и кровавой жажды. Но в бесцветных глазах нашлось место только такому же бесцветному горю. Айне, не сумев разглядеть в них ничего иного, удалилась в недоумении, предоставив эльфийку неизбежной гибели, которая, как ей казалось, настигнет ту совсем скоро.

Но десятки лет спустя Эленмари по-прежнему сопровождала свиту, а Айне по-прежнему не знала, как следует к ней относиться. Дар некромантии, которым обладал Инфирмукс и его ученица, но, увы, не обладала Айне, только сильнее оградил ее от попыток сближения. Знание о том, что у побратима есть нечто, что она разделить не способна, зато способна — странная пришелица из порочного внешнего мира, наполняло Айне непривычной холодной яростью.

Теперь, когда все сущее для Девы Клинка сузилось до каменистой пустоши, образ Эленмари, белое пятнышко на фоне багровых гор, уже не вызывал у нее ни злобы, ни непонимания. Он сделался чем-то правильным и постоянным, как выматывающее ожидание.

«Если до сих пор не бросилась с обрыва — или в палачей Лжебога объятия, она должна быть несломленной», — решила хтэния, рывком сдирая кожу со звериной туши.

[Эленмари]

Ни шороха, ни птичьего крика — только гул земли и горячий ветер, гладящий лицо. Ветер Климбаха для неё что нежеланный поклонник. Горяч, но неприятен. В этой тишине прошлое поднималось из глубин памяти так же естественно, как марево над песком.
На эфесе клинка покоилась бледная кисть. Плечи расслаблены, а голова горделиво приподнята. Глаза, затянутые магической пеленой, съевшей все краски её тела, устремились далеко вперёд — на линию горизонта. Туда, где в пыльной дымке изламывался от жары воздух, размывая всякие очертания. Сухость неприятно осела во рту заставляя язык липнуть к нёбу, но мысли, что обычно гудели в сознании Притеи, избавляли её от физических ощущений, сводя их к ничтожному, не стоящему внимания фону.

Минуло ровно пятьдесят лет. Тот самый миг, когда её стопа впервые коснулась земель Климбаха, растаял в сознании. Растаял и день собственной погибели, последующего заточения хтона, что порывался погубить её страну, народ и династию. Просчитался. В этих землях она была главной угрозой всегда — и, не будь цепей моральных, что сковывали её силу, погибло бы народу гораздо меньше. Кое в чем Инфирмукс и Эреб были как всегда правы. В попытке сохранить лицо рода, легко потерять все для чего оно хранится.

Сожаление и горечь утраты не отпускали её, как и лица тех, кого она мёртвым легионом вела на дворец своего отца в самый тёмный для страны час. Сколько бы лет ни прошло, память об этом часе не желала тускнеть. Каждый раз, когда мысли возвращались туда, разум будто вновь проваливался в вязкую тьму, где не различить границ между её волей и волей того кто без всякой цели пришел стереть их с земель Лиреи. Дальше всё было как в тумане... Фигурой речи это не было. Подавление хтона заняло не мало времени и сил у некроманта, так же как и слияние их магических резервов. Обретенная сила все же не стала ей ни наградой, ни утешением в сравнении с утраченным будущим.

Небо к этому часу налилось тусклым золотом, багряным румянцем розовел горизонт. Ветер гнал редкие струйки песка, шелестевшие по клинку и сапогам. В воздухе стоял сухой запах металла и выжженных колючек.
— Ягоды? — раздался тихий голос, когда Эленмари опустила взгляд на изящные руки, протягивающие мешочек в её сторону. — Ты сама ела? Обо мне не беспокойся, мне надо меньше, чем другим. Дух убитого тобой зверя насытил меня не хуже приёма пищи, потому восполни свои силы как следует. Я возьму немного. Только чтобы вспомнить вкус, — переведя взор на костёр, она на миг задержала зрачки на Айне. Духов нет — однако именно так княжна именовала энергию, что питала жизнь в теле зверя и которую может поглотить некромант. Такого мало, чтобы продлить себе жизнь, но достаточно, чтобы заменить приём пищи.
— Сейчас не время слать послание. Доберёмся до окраины лесов и отправим птицу. Костей с собой у меня достаточно для этого. А пока соблюдём тишину и не будем рисковать их местоположением, — рука легла на мешочек, расшитый серебряной нитью и прикреплённый к тиснёному поясу. Голос её был тих, спокоен, бесцветен, как и сама Притея.

Айне уже видела серебряных птиц княжны — как они прилетали к Инфирмуксу с тем или иным посланием. Косточки покрытые серебром и черепа, сшитые перьями магии, имитировали жизнь, но таковой не являлись. Эти послания связывали её с чуждым ей миром, к которому она так и не смогла принадлежать. Она стала неким залогом — князя Эниолиса, своего отца, и одновременно залогом Инфирмукса, учителя и мятежника. Своим присутствием здесь она подтверждала прочность их союза и обязательств. Для некоторых союзов брака недостаточно — да и послужил бы он скорее обузой, нежели пользой делу. Нужно быть союзнику сыном и дочерью, братом и сестрой, чтобы он к обоим относился как к равным своим детям. Помогая всем как родитель и союзник не политических соображений, а скорее духовных.

— Отдыхай, ешь. По нашему следу уже идут, но ещё не настигают. У нас есть время на небольшую передышку. Возможно, последнюю на ближайшие два дня, — резюмировала некромант, не отводя глаз от огня и лужи крови вокруг оставленной после свежевания тушки дичи.
Пламя отражалось в её глазах холодным блеском. Воздух чуть дрожал от тепла, вечер начинал темнеть, и на песке проступали длинные тени скал.

Среди всех представленных ей братьев и сестёр она не видела ни одного, кто относился бы к своему пребыванию в Климбахе так же скептически, как она сама. Казалось, единственное, что держит здесь названную Притеей, — клятва быть сестрой Инфирмуксу. Иных опор видно не было. Не было их и слышно.
Так же, как не было слышно её саму до этой вылазки. Никто и никогда не видел её хтоника. Эльфийская княжна не упоминала ни его имени, ни сущности. На теле не было видно следов аннигиляции — по крайней мере, на открытых участках, которых было не так уж и много, чтобы можно было уверенно судить.

Наконец, она закончила смотреть глазами оставленных позади умертвий — птиц и грызунов. Смогла убедиться, что времени достаточно, чтобы присесть, отдохнуть и попытаться вспомнить, почему жизнь сложилась так, что ей приходится идти этим путём. Чтобы не забыть, ради чего нужна такая жизнь.

Её раны были слишком свежи, а пустота в душе — подобна этой алой пустыне. В ней нет места надежде. Только расчёт, знание и желание пересечь её, чтобы вновь увидеть жизнь — такой, какой она её помнила и желала. Если этой пустыне под ногами скоро придет конец, то сколько еще пустыни останется в ее душе? Она подняла печальный взор — небо уже опускалось на землю, теряя свой жар и силу.
— Солнце кренится к закату. Ночью можем отправиться по прохладе дальше. Имеет смысл запастись силами сейчас. Это даст нам фору на следующий день. Если повезёт — потеряемся вовсе...

[Айне]

Придерживая добычу второй рукой, Айне вспорола плоть точным разрезом. Охота была только половиной удачного обеда, и, хотя хтэния была способна оценить вкус сырого мяса, сегодня ее тело требовало чего-то более питательного и изощренного в приготовлении.

Бережно освободив кабана от внутренностей, она пересыпала ягоды в металлический котелок свободной от ножа рукой. Затем, подвесив оный над костром, принялась с видом увлеченного кулинара извлекать из кучи припасов мешочки с пряностями.

Заверения Эленмари, прозвучавшие в этот момент, показались Деве Клинка почти кощунственными.

— Дух бросишь в источник, а что же желудок? Путь долгий предстоит нам одолеть, — удивилась она, рассматривая нехитрые ингредиенты. — Сегодня с нами перец жгучий с юга Мараны. Черненого имбиря корень, что я в Рутении за полцены смогла добыть. Сушеных трав букет: чабрец, касмора, розмарин — помнишь, Инфирмукс их заготовке обучал? Но вырезка всего важней! Ее поджарим на огне и в соусе из ягод потопим. Поверь мне, слаще только вид Уробороса воеводы с отделенной головой.

Срезав узкую полоску нежнейшего мяса с туловища зверя, Айне сняла с огня начавшие закипать ягоды. С быстротой, с которой она орудовала своими парными кинжалами, хтэния порубила вырезку крупные куски, после чего, разделавшись с завязками тканевых мешочков, щедро осыпала будущее блюдо приправами. Наколов мясо на шампур, она, наконец, возложила мясо на огонь.

— Не время, — взгляд Девы Клинка сам собой упал на другие мешочки, косвенно упомянутые в разговоре. В отличии от тех, что она поспешила спрятать обратно в сумку после завершения готовки, в них хранились не специи и травы, а материалы для ремесла, овеянного дурной славой. — В бегах они, подобно нам, но хитростью сумеют плена избежать. Сильна наша стая, в том нет сомнения.

Но Айне занимали не пошитые серебром птичьи скелеты. Переводя взгляд с ноши Эленмари на нее саму, хтэния пыталась вспомнить, когда та ела в последний раз. До того отсутствующий аппетит без труда можно было списать на изнеможение после марша. Случалось, когда и у нее самой едва хватало сил на то, что переживать галеты и сухой хлеб.

Вот только обращаясь к прошлому, Дева Клинка никак не могла вспомнить, когда Эленмари пировала много и жадно, как это принято на Климбахе. И впервые за столетия знакомства решила задуматься о причинах.

Айне с Эленмари, насколько могут быть похожи мешочки с пряностями и посеребренными костями. Обе невысокие, тонкие, светлокожие, с большими глазами, словом, не плечистые валькирии, каких ожидаешь встретить в свите мятежника. Но если одна сочетает худобу с округлыми линиями тела, юного, но безусловно зрелого, то острая нескладность черт второй оттеняет плотно собранную жилистую мускулатуру. Светлые волосы эльфийки завивались, точно перистые облака и щеки ее, бывает, окроплял розовый румянец, тогда как локоны эона лежали прямо, а бледная кожа если и вспыхивала, то насыщенно-алым.

В конечном счете, на голове Айне гордо возвышались рога, а из прорези в одежде торчал костяной хвост, легко покачивающийся в такт ветру, но на Эленмари аннигиляция не оставила ни следа. Задумавшись о том, как могла выглядеть ее спутница без своих светлых одеяний, Айне поняла, что в этом вопросе и заключается разгадка.

— Вернемся к истощению. Ответь, Притея, чем провинилось это тело? Рефлексы твои быстры, а зубы и когти способны убивать без капли волшебы. Что за дар! Четыре дня и пять ночей мы без сна взбирались по склонам крутым. А после дали бой, врага назад отбросив. Смогли бы достигнуть триумфа, природы нашей хтонической лишенные? — спросила Айне, стирая кровь с рук обрывком льняного полотна. — Так вознесем же ей хвалу трапезой, как подобает!

Ладони хтэнии были повернуты к пламени костра: хотя ветер был удушающим, ей нравилось ощущение жара на кончиках пальцев. В ярко-алых глазах плясали веселые искры, сказывалась близость обеда и найденная загадка, обещавшая облегчить тяготы скитаний.

[Эленмари]

— Я и есть дух, — глядя на горизонт, она отозвалась тихо и спокойно. Лишь через долгую минуту взгляд устремился на Айне. — Дух к духу, прах к праху. Будучи некромантом, рано или поздно я перестану нуждаться даже в воспоминаниях о вкусе пищи, — она говорила очень спокойно, кажется, уже почти прожив своё безутешное горе, отплакав траур о той жизни, что потеряна.

Тяжело уловить направление её взгляда. Зрачки трудно различимы в белом перламутре глаз, изменённых магией смерти ещё с детства. Но неизбежно можно почувствовать, когда кто-то сталкивается глазами. Притея взгляд не отводила никогда — до самой своей смерти. Либо в упор смотрела на собеседника, соперника, врага, друга, либо не смотрела вовсе, обычно молча.

— Мне будет приятно разделить трапезу с тобой, Айне. Просто не обманывайся на мой счёт. Хтон мой заперт крепко и надёжно, мы делим это умершее тело, и попал он в смерти когти, коей я ему и являюсь. Вечность — наш общий нежеланный удел. Его сила — моя по праву сильного, а не союза. Да и не дар она вовсе, а выплата. Моя жизнь отдана за династию, семью и корону, за жажду не уступить ни капли крови моего народа, не отдать и пяди земли его губительному шагу. Его жизнь взята за мою и послужит еще Инфирмуксу. Потому что он обучил меня всему, что позволило спасти всё и всех, кого я люблю.

На миг повисла тишина, будто небу Климбаха требовался миг впитать слова чужеземки. Лишь тихий шелест песка напоминал, что время всё ещё движется, не оборвалось и не замерло. Как всегда, конечно, и отдых их тоже. Поправив серебряные браслеты на тонком запястье, Эленмари подошла к костру. Склонилась к пару, поднимающемуся от мяса, и вдохнула полной грудью аромат.

— Приятный запах. Незнакомые специи, у тебя тонкое чувство вкуса, — тень улыбки появилась на лице. На мгновение она позволила себе забыться — всего лишь вдох, всего лишь ощущение тепла от костра на коже. Но расслабление, чувство безопасности было зыбко, обманчиво. Засада могла настичь в любой миг — и это княжна хорошо понимала, не позволяя себе ослабить бдительность до опрометчивости.

— Так вот. Приговорённый пировать может только перед смертью, перед казнью. Однажды мы попируем, но до тех пор — нет. До тех пор обойдёмся скромной трапезой, ведь мне ещё хочется вкушать эту жизнь, — слова стихли. Конечно под "Мы" Притея подразумевала себя и хтона. Мягкий и мелодичный голос, свойственный многим народностям эльфов, растаял в сухом царапучем воздухе, пронизанном алыми песчинками и пылью, который незримо для глаза начал своё преображение.

Пустыня ещё заигрывала порывами ветра, но вечер уже начал ласкать прохладой. Лёгкая истома блаженства после пекла невольно отразилась на бледном лице Притеи. Под солнцем она становилась белым пятном, но сейчас, в сумраке, её образ наполнялся оттенками — под розовеющим, ещё закатным небом и уже пробивающимся холодным светом луны в окружении кротких звёзд. Цвета возвращались к ней так же неуверенно, как и жизнь перед трапезой. В волосах запутался блеск переливов голубого и лазурного, в зрачках стали уловимы оттенки розовых капилляров, утонувших в бесцветных хрусталиках. Кожа, бледная и отражающая свет, тоже стала выглядеть иначе. В тусклом и робком свете виднелись розовые костяшки и кончики тонких пальцев, обвитых серебряными кольцами.

На щеках княжны играл девичий румянец — всегда, но едва заметный под ярким светом солнца. Пустыня преображалась ночами и меняла вокруг всё, даже собственный ритм. В воздух наполнился живительной влагой. Редкие растения раскрыли свои устьица, распустили скромные цветы и суккуленты, приманивая мелких рептилий и мотыльков отведать капель росы и нектара.

Здесь царят иные законы; здесь под солнцем погибают, ночью — живут скромно, радуясь дарам лунного серпа. Танцуют во тьме, как язычники, чтобы не мерзнуть, пока не придётся искать щель, в которую можно забиться от испепеляющего солнца дарующего жизнь прочим. Не здесь, не в пустыне. Здесь звёзды ярче, серебром окрашен алый песок и мерцает, будто пыль притаила в себе осколки алмазов. Здесь видно богатство жизни, только когда мало света.

— Меч мой служит для защиты. Магия моя — дар по праву рождения. Это всё оружие, что я признаю; чужих когтей и зубов мне не надо. Убийце своему доверять я не стану, как и твоему. Всё равно что дикий зверь: будет ласков из страха, но однажды укусит из того же страха, — подведя черту, Эленмари внимательно взглянула на хтона Айне. Она уже привыкла к тому, что все жители Климбаха предпочитают узы со своими аннигиляторами. Учить жизни Притея своих названных братьев и сестёр не собиралась, однако попыток подружить её со своими убийцами не принимала тоже. Лишь Эреб, которого она знала с юности миновал этой участи, однако и он доверием не пользовался.