[Айне]

[Айне]

«Бездействие ломает рассудок», — проскрипел хитином голос хтона в голове Айне, на что та ответила коротким кивком. Теперь, когда горный перевал был преодолен, а свинцовая усталость отступила, передышка оказалась для нее хуже плена.

Всматриваясь в горизонт, рассекаемый обветренными скалами, хтэния брела к скромному лагерю, разбитому неподалеку от речного разлива. Ее походная одежда, легкая броня, похожая на ту, что носят эоны, запылилась, из пучка на затылке выпали черные пряди. На одном плече Айне тащила тушу бронированной дикой свиньи, кажется, вовсе не чувствуя тяжести. Губы ее были синевато-красными от ягодного сока.

Малая радость после череды тягот, которую она, не раздумывая, разделила с Эленмари, подойдя к ней достаточно близко.

— День благословлен доброй охотой! Смотри же, Притея, что учуяла для нас моя Сатуайхе, — назвав имя своего хтона, Айне протянула спутнице тканевый мешочек, внутри которого уместилась горсть крохотных ягод.

Пищей нельзя пренебрегать, потому что неизвестно, сколько еще предстоит петлять, уходя от погони, у подножья северных гор. Энергию источника нельзя расходовать понапрасну, потому что отряд архонта Уробороса может настигнуть в любой момент. Наконец, связываться с Инфирмуксом нельзя, потому что магический отпечаток легко обнаружить.

Поэтому каждое пробуждение Айне начиналось одинаково: перебросившись с Эленмари парой фраз, она уходила охотиться, оставляя на нее заботы о лагере. Затем они обедали тем, что удавалось добыть и обсуждали дальнейший маршрут.

Прошло много дней с тех пор, когда Два Клинка говорила с кем-то, кроме эльфийки и своего хтона. Еще больше — с тех пор, как она видела чудовищные фигуры солдат Ксенос-армады. Казалось, мир позабыл о них, похоронив среди камней и выгоревшей на солнце травы.

Сбросив свою ношу, Айне села у костра и деловито извлекла из котомки наточенный нож. Расположив добычу лапами к верху, она начала подрезать жилы, привычно и быстро. Бронированные пластины, поросшие рыжей шерстью, сходили, обнажая розовое мясо.

— Какие вести принесли твои безмолвные слуги? Не давали о себе знать соратники наши в то время, что отсутствовала я? — хтэния обернулась к Эленмари, пока ее руки свежевали зверя будто бы сами по себе. — Держать нам путь следует в Шатрукс, к лесам близ Люциф реки. Затишье... Не видишь в нем угрозы? Козни врага нашего раскинулись широко. Не ими ли скованы мы, как веревками — цирковые куклы?

О Эленмари Айне узнала раньше, чем нога той впервые ступила на радиоактивную землю Климбаха и до сих пор с трудом могла подобрать слово для описания своего отношения к ней.

Встречая Инфирмукса после очередного визита на Лирею, Дева Клинка насмешливо осведомлялась, согласился ли король Эниолиса взять его в законные супруги. Пережившая аннигиляцию в достаточно юном возрасте, она не оставила в мире за пределами Климбаха ничего значимого и, вдобавок, считала его однозначно враждебным. «Не вознестись тебе чужим штыками», — твердила Айне давнему побратиму, демонстративно отвергая помощь, которую предоставлял эльфийский монарх.

Когда его дочь, талантливая колдунья, которую Инфирмукс наставлял в искусстве некромантии, слилась с хтоническим чудовищем, Дева Клинка ощутила нечто схожее с триумфом. Позволив новоприбывшей оправиться несколько первых дней, она навестила Эленмари, ожидая увидеть привычную смесь страха, гнева и кровавой жажды. Но в бесцветных глазах нашлось место только такому же бесцветному горю. Айне, не сумев разглядеть в них ничего иного, удалилась в недоумении, предоставив эльфийку неизбежной гибели, которая, как ей казалось, настигнет ту совсем скоро.

Но десятки лет спустя Эленмари по-прежнему сопровождала свиту, а Айне по-прежнему не знала, как следует к ней относиться. Дар некромантии, которым обладал Инфирмукс и его ученица, но, увы, не обладала Айне, только сильнее оградил ее от попыток сближения. Знание о том, что у побратима есть нечто, что она разделить не способна, зато способна — странная пришелица из порочного внешнего мира, наполняло Айне непривычной холодной яростью.

Теперь, когда все сущее для Девы Клинка сузилось до каменистой пустоши, образ Эленмари, белое пятнышко на фоне багровых гор, уже не вызывал у нее ни злобы, ни непонимания. Он сделался чем-то правильным и постоянным, как выматывающее ожидание.

«Если до сих пор не бросилась с обрыва — или в палачей Лжебога объятия, она должна быть несломленной», — решила хтэния, рывком сдирая кожу со звериной туши.

[Эленмари]

Ни шороха, ни птичьего крика — только гул земли и горячий ветер, гладящий лицо. Ветер Климбаха для неё что нежеланный поклонник. Горяч, но неприятен. В этой тишине прошлое поднималось из глубин памяти так же естественно, как марево над песком.
На эфесе клинка покоилась бледная кисть. Плечи расслаблены, а голова горделиво приподнята. Глаза, затянутые магической пеленой, съевшей все краски её тела, устремились далеко вперёд — на линию горизонта. Туда, где в пыльной дымке изламывался от жары воздух, размывая всякие очертания. Сухость неприятно осела во рту заставляя язык липнуть к нёбу, но мысли, что обычно гудели в сознании Притеи, избавляли её от физических ощущений, сводя их к ничтожному, не стоящему внимания фону.

Минуло ровно пятьдесят лет. Тот самый миг, когда её стопа впервые коснулась земель Климбаха, растаял в сознании. Растаял и день собственной погибели, последующего заточения хтона, что порывался погубить её страну, народ и династию. Просчитался. В этих землях она была главной угрозой всегда — и, не будь цепей моральных, что сковывали её силу, погибло бы народу гораздо меньше. Кое в чем Инфирмукс и Эреб были как всегда правы. В попытке сохранить лицо рода, легко потерять все для чего оно хранится.

Сожаление и горечь утраты не отпускали её, как и лица тех, кого она мёртвым легионом вела на дворец своего отца в самый тёмный для страны час. Сколько бы лет ни прошло, память об этом часе не желала тускнеть. Каждый раз, когда мысли возвращались туда, разум будто вновь проваливался в вязкую тьму, где не различить границ между её волей и волей того кто без всякой цели пришел стереть их с земель Лиреи. Дальше всё было как в тумане... Фигурой речи это не было. Подавление хтона заняло не мало времени и сил у некроманта, так же как и слияние их магических резервов. Обретенная сила все же не стала ей ни наградой, ни утешением в сравнении с утраченным будущим.

Небо к этому часу налилось тусклым золотом, багряным румянцем розовел горизонт. Ветер гнал редкие струйки песка, шелестевшие по клинку и сапогам. В воздухе стоял сухой запах металла и выжженных колючек.
— Ягоды? — раздался тихий голос, когда Эленмари опустила взгляд на изящные руки, протягивающие мешочек в её сторону. — Ты сама ела? Обо мне не беспокойся, мне надо меньше, чем другим. Дух убитого тобой зверя насытил меня не хуже приёма пищи, потому восполни свои силы как следует. Я возьму немного. Только чтобы вспомнить вкус, — переведя взор на костёр, она на миг задержала зрачки на Айне. Духов нет — однако именно так княжна именовала энергию, что питала жизнь в теле зверя и которую может поглотить некромант. Такого мало, чтобы продлить себе жизнь, но достаточно, чтобы заменить приём пищи.
— Сейчас не время слать послание. Доберёмся до окраины лесов и отправим птицу. Костей с собой у меня достаточно для этого. А пока соблюдём тишину и не будем рисковать их местоположением, — рука легла на мешочек, расшитый серебряной нитью и прикреплённый к тиснёному поясу. Голос её был тих, спокоен, бесцветен, как и сама Притея.

Айне уже видела серебряных птиц княжны — как они прилетали к Инфирмуксу с тем или иным посланием. Косточки покрытые серебром и черепа, сшитые перьями магии, имитировали жизнь, но таковой не являлись. Эти послания связывали её с чуждым ей миром, к которому она так и не смогла принадлежать. Она стала неким залогом — князя Эниолиса, своего отца, и одновременно залогом Инфирмукса, учителя и мятежника. Своим присутствием здесь она подтверждала прочность их союза и обязательств. Для некоторых союзов брака недостаточно — да и послужил бы он скорее обузой, нежели пользой делу. Нужно быть союзнику сыном и дочерью, братом и сестрой, чтобы он к обоим относился как к равным своим детям. Помогая всем как родитель и союзник не политических соображений, а скорее духовных.

— Отдыхай, ешь. По нашему следу уже идут, но ещё не настигают. У нас есть время на небольшую передышку. Возможно, последнюю на ближайшие два дня, — резюмировала некромант, не отводя глаз от огня и лужи крови вокруг оставленной после свежевания тушки дичи.
Пламя отражалось в её глазах холодным блеском. Воздух чуть дрожал от тепла, вечер начинал темнеть, и на песке проступали длинные тени скал.

Среди всех представленных ей братьев и сестёр она не видела ни одного, кто относился бы к своему пребыванию в Климбахе так же скептически, как она сама. Казалось, единственное, что держит здесь названную Притеей, — клятва быть сестрой Инфирмуксу. Иных опор видно не было. Не было их и слышно.
Так же, как не было слышно её саму до этой вылазки. Никто и никогда не видел её хтоника. Эльфийская княжна не упоминала ни его имени, ни сущности. На теле не было видно следов аннигиляции — по крайней мере, на открытых участках, которых было не так уж и много, чтобы можно было уверенно судить.

Наконец, она закончила смотреть глазами оставленных позади умертвий — птиц и грызунов. Смогла убедиться, что времени достаточно, чтобы присесть, отдохнуть и попытаться вспомнить, почему жизнь сложилась так, что ей приходится идти этим путём. Чтобы не забыть, ради чего нужна такая жизнь.

Её раны были слишком свежи, а пустота в душе — подобна этой алой пустыне. В ней нет места надежде. Только расчёт, знание и желание пересечь её, чтобы вновь увидеть жизнь — такой, какой она её помнила и желала. Если этой пустыне под ногами скоро придет конец, то сколько еще пустыни останется в ее душе? Она подняла печальный взор — небо уже опускалось на землю, теряя свой жар и силу.
— Солнце кренится к закату. Ночью можем отправиться по прохладе дальше. Имеет смысл запастись силами сейчас. Это даст нам фору на следующий день. Если повезёт — потеряемся вовсе...