[Мастер игры]

Место и время:		Грешники:
Неизвестно		Вильям & Роан & Хель

Стоит только ступить на эти земли, так ноги начинают застревать в паутине. Мелкая паутинка покрывает всё вокруг, отчего складывается ощущение, что здание давно заброшено. Но оно не заброшено, ведь его населяют пауки крупные и мелкие. Они мелкими глазками смотрят на своих гостей и следят за их движениями.
Ведь всё под контролем, и ничто не останется незамеченным.
Но мысли улетучиваются, стоит только увидеть своих одногруппников и мигающую метку, которая говорит: «Ты чувствуешь, а значит существуешь». Так поднимайся, путник, и верши свой путь. Преодолей препятствия и найди ключ из этого места. Но что тебя ждёт дальше? Только одному лишь Творцу известно.
Впереди ты видишь закрытую дверь и чёрный портал. Портал манит и притягивает к себе, зазывая тебя взглянуть на него, внутрь него. Не сопротивляйся.

"[align=center

Дополнительно[/align]"]1. На Ваших руках (предплечье со внутренней стороны) появляются метки, плавно мигающие зелёным цветом. Болезненно они появились или нет - Ваш выбор.
2. Персонаж может появиться из любого временного промежутка и места по Вашему желанию.
3. Знакомы ли персонажи между собой на тот момент, решать Вам.

[Вильям Блауз]

Иных людей хочется касаться.

  Обнимать их так крепко, чтобы они чувствовали: они дома. Здесь их накормят, согреют, посадят с уютным пледом перед телевизором и нальют крепкий чай. Прочитают сказку на ночь и погасят ночник. Им дадут самую лучшую комнату, самое тёплое одеяло, распакуют подарочную бутылку красного вина в шкафчике «на особый случай» — лишь бы они подольше оставались в гостях. Потому что здесь их любят. Потому здесь их ждут.

  Если бы у Вильяма спросили, смог ли бы он отдать жизнь за Роан Атеран, он бы без сомнений ответил: мог. Один её образ, увиденный издалека, заставлял его сердце трепетать. Руки холодели, спирало дыхание, на губах сама собой расцветала улыбка. Он любил в ней всё: как незатейливым жестом она поправляла перчатки до локтей, как убирала длинные волосы назад, обнажая острые клыки в ответной улыбке, когда видела его лицо. И в этот момент в груди Вильяма рождалось нечто, что он мог бы назвать «цветы». Распустившиеся розы или белые лилии, что доставляли свои лепестки палящему летнему солнцу, и оно их грело. Само воспоминание о Роан не дарило Вильяму ни боли душевных мук, ни череду болезненных воспоминаний. Он знал: Роан его тоже любила. Не было ничего лучше совершенно зеркальной взаимности. Самой тёплой, истинно сердечной дружбы на свете.

  Роан всегда точно знала, куда заносил его ветер перемен. На Циркон, Лирею, на Алькор — где находилась его жаждущая перемен душа, которая постоянно требовала новых лиц и новых обиталищ. Ей всегда незатейливым текстом приходили координаты. Без приписок и приглашений. Она знала: Вильям ждал её всегда. Всегда: со шкурой поверженной мантикоры, в боевых ранах после столкновения со зверем. С сомнительным кавалером, который преследовал её две планеты кряду, с бутылкой горячительного и камерой, припасённой «непонятно зачем». Ночью, утром, днём  —  в любое время суток. Роан знала, почему Вильям так боялся посетить Харот, подойти к лавке редкостей ближе, чем на километр. Как почти незримо его чуть ли не выгибало дугой, как испуганную кошку при лицезрении собаки.

  Вильям боялся. Роан знала, чего именно.

  Жизнь раскидывала их по разным углам, а потом сводила снова: как две молекулы, что половину времени отталкиваются друг от друга, чтобы позже столкнуться от взаимного притяжения. Один из них слишком любил свою подругу, чтобы быть равнодушным к драме её семьи. Он не мог найти убийц, но искал хотя бы информаторов. И нашёл. На отдалённых уголках Проциона, в среде сомнительных личностей, держащихся вдалеке от разбирательств крупных банд.

 — Зачем вам лезть в разборки с семьёй Атеран? Дело давнее и гиблое, —  цедил прокуренного вида дархат размером выше платяного шкафа. — Соваться туда всё равно что добровольно выстрелить в висок. Себе. Там многие завязаны.

  Вильям чувствует, что внушительная преграда не воспринимается им как нечто опасное. И не прельщает алкоголь, янтарной жидкостью разлитый по стакану. В этой встрече что-то не так: интуиция отчётливо вопит о том, что нужно быть на стороже. Но глаза видят: ничего особенного не произошло. И не происходит.

  Этот людный кабак на окраине выглядит как таверна из сказок о путешественниках. Здесь слишком много людей, чтобы чувствовать, что прямо здесь и сейчас тебе будут целиться в голову. Дети бегают между столов, играя в догонялки, помпезного вида женщины разносят кружки с пенными напитками. Забулдыги спят в углу, свернувшись болезным эмбрионом, а отдельные компании играют в карты и шумят. Ничего...особенного.

  Всё настолько обычно, что выглядит безопасно. И Вильям расслабляется. Позволяет себе удовольствие покурить без разрешения сторонних лиц.

 — Она моя подруга, — говорит его голос, в котором дархат чувствует любовь.

  Таким тоном не говорят о лицах чужих и посторонних. Руки информатора незримо сжимаются под столом. На поверхности кулаков выступают обильные вздутые вены.

 — Ах, подруга! — восклицает в ответ его прокуренный нервный голос. — Тогда это меняет дело. Конечно. Я дам тебе наводку.

  И замолкает.

  Вильям чувствует: это оно. Витающая в воздухе опасность: она отражается в светло-карих глазах напротив и в губах, кривящих рот в зрелище противное и неприятное. Кажется, всю фигуру информатора отводит назад: он упирается телом в спинку деревянного стула, будто отстраняется от собеседника. Сигарета напряжённо зажимается в ладонях, и Вильям ожидает полминуты, чтобы обернуться.

  Но оказывается: уже поздно.

  Мешок накидывают на его голову раньше, чем он успевает увидеть чужое лицо.

  Пространство таверны смешивается: наступает кромешная тьма. И Вильям тянется руками к схватившим его ладоням в попытке ослабить хватку, что его удушает. Ментальная магия не работает в условиях недоступности партнёра, в условиях совершенной слепоты. Остаётся лишь тело, но и оно ослабевает: нос ощущает резкий запах хлороформа, прижатый влажной тряпкой к мешку, и тело совершается последние потуги...


  Открывает глаза Вильям уже в другом месте: и тело пробирает дрожь. Его руки связаны в запястьях, он лежит на сырой земле, сплошь покрытой паутиной. Вильям не знает, что это за место, не знает где он. Чувствует лишь тонкие хелицеры паучихи, которая пытается зажевать его ухо: и почти возбуждается от этого приятного прикосновения. Но ещё немного, и сомнительное удовольствие может обернуться в боль. Необходимо двигаться. Первый рывок  — вперёд. И Вильям, связанный, спадает с небольшого холма, подминая под себя...тело другого бедолаги.

[Роан Атеран]

Роан кажется: она знала Блауза всю свою жизнь. Всего лишь кажется, но это чувство дорогого стоит. Это приятное осознание, что во всей бескрайней вселенной у тебя есть душа, жаждущая твоего присутствия — это успокаивает.

В сообщении только координаты и короткая приписка «срочно». По количеству восклицательных знаков вампирша уже давно научилась определять, когда ее ждут с аптечкой для свежих воспалившихся ран, а когда нужно не забыть прихватить ящик розового вина. «Его пьют только девчонки», - усмехнется Атеран, и в знакомых темных глазах вспыхнет азарт нового спора.

Сейчас восклицательных знаков много, и Роан прикидывает, хватит ли вина. Может, стоит захватить и пару ящиков виски. Ей и самой не помешает выпить — последние дни выдались тяжелые, она не помнит, когда в последний раз пила кровь, а еще не уверена, не преследуют ли ее. Вроде бы, она избавилась от хвоста на Климбахе, но у нее нет уверенности. Старая паранойя дает о себе знать.

Она решает, что обойдется двумя ящиками — по одному на каждого. Это кажется справедливым, особенно, если забыть, что Вильяму много не надо, и она сама с радостью приговорит оставшееся розе. Роан сама не замечает, как начинает улыбаться, занятая этими нехитрыми приготовлениями. Приятно знать, что кому-то не все равно, что ты еще живешь в этом мире.

Скоротать дорогу до Проциона помогает початая бутылка виски и паршивый любовный роман. Знай глотай алкоголь и перелистывай страницы, только успевая смеяться, хотя к приземлению смех из веселого превращается в болезненно-горький. Роан чувствует, что устала. Той смертельной усталостью, какую покажешь только близкому другу. Кому-то, кто всегда рад обнаружить тебя на пороге. Даже если ты пришла лишь для того, чтобы закапать кровью чужой диван. Роан расплывается в улыбке, думая о ждущих ее объятиях: она знает каждый жест Вильяма как свой собственный. Знает, как он, запрокинув голову, может смеяться — громогласно, без тени изящества. Или как в его глазах загорается искра узнавания при виде лица подруги. Как он приветствует ее смазанным поцелуем.

И она чувствует себя абсолютно спокойно, когда, перехватив сразу оба ящика, тащится по присланному адресу. Квартирка на окраинах одного из шумных городков — маленького, вонючего, приветливо блестящего влагой мусорных пакетов в ближайшем переулке. Роан ничего не кажется подозрительным, и она спокойно приоткрывает незапертую дверь, щурясь от неприятного холодного света подвешенной под потолком лампочки.

- Эй, готовь карты и закуску, - кричит она и спустя мгновение понимает: что-то не так. Звенят закованные в дерево ящиков бутылки. Мир вокруг пахнет плесенью из старого холодильника и лапшой быстрого приготовления, забытой на низком столике, который видно от двери. Маленькая квартирка, в которой ничто не показалось бы странным, если бы только... в ней не пахло Вильямом. Совсем. Ничто в потоках воздуха не выдавало присутствия друга — зато пахло спиртом, потом и гадким предвкушением охотников.

Атеран не успела совсем чуть-чуть. Чуть повернулась — и первая пуля попала в ящик. Со звоном бьющегося стекла вампиршу накрыло привычным азартом боя, но второй выстрел вышел точнее, и Роан почувствовала боль под ребром. Где, черт побери, Вильям? Что с ним случилось? Мысль о возможном предательстве ни на миг не проскальзывает в сознании — Блаузу вампирша доверяет больше, чем себе. А потому не трудно догадаться: парень и сам в беде.

Роан готовится к бою. После она вытащит пули и отыщет аптечку — даже в самой паршивой ванной всегда находится хотя бы бинт. А уж промыть раны есть чем, аж два ящика с собой... Ну, теперь, правда, меньше.

Но боя не следует: того, кто подошел сзади, Атеран не почуяла. Не услышала. Интуиция подсказывает ей обернуться слишком поздно: чужая грубая ладонь сгребает за волосы, другая подсовывает под нос вонючую тряпку. Не хлороформ — понимает вампирша, что-то другое. Она бы не удивилась, узнав, что кто-то разрабатывал смесь специально для вампира. Смазанные движения рук не причиняют нападающему вреда, и сознание предательски уплывает...

Во рту разливается горечь, горло сжимается спазмами. Роан моргает, жмурится от света - неяркого, но противного. Мир вокруг расцветает серостью паутины, стелящейся по земле. Откуда-то издали доносятся противные щелкающие звуки, навевающие воспоминания о фильмах ужасов и...

- Твою мать, - протягивает Атеран, приподнявшись. Раны, уже успевшие схватиться коркой, протестующе отзываются на ее движение. Связанные в запястьях руки болезненно ноют. Лишь бы не вывернуло, думает вампирша, оглядываясь. Казалось бы, самое время паниковать, но тут вдруг девушка замечает то, что наполняет душу ликованием: знакомый запах. Его доносит порывом прохладного ветерка откуда-то сбоку, но обернуться не получается - ноги связаны тоже.

Ничего, это ненадолго, - думает девушка. Тот, кто ее связывал, не потрудился обыскать - кинжалы все еще прикреплены к сапогам. Высвободить один, чтобы перерезать веревки оказывается не так уж трудно. Гораздо труднее не шипеть сквозь зубы, когда застрявшие в теле пули напоминают о себе.

А спустя мгновение напоминает о себе и кое-кто другой: так, как хорошо умеет. Блауз всегда врывается в чужую жизнь внезапно, с шумом распахнутой двери с хлопком ладони по плечу... или как сейчас - грузно свалившись откуда-то с возвышения. Знакомое тело наваливается всей тяжестью, кряхтя и задыхаясь. Роан и сама задыхается, свежие раны кровят, но на лице расцветает совершенно глупая и неуместная улыбка.

- И во что ты меня на этот раз втянул? - беззлобно спрашивает вампирша, переворачивая тушку друга на спину и подбираясь кинжалом к путам, сковывающим чужие конечности.

[Хель]

Isn't it lovely? All alone
Heart made of glass, my mind of stone

[/font][/b]

Хель вырывается из небытия как из кошмара: горло саднит, жилет неприятно липнет к вспотевшей коже. В воздухе пахнет сыростью и чем-то еще, неуловимым — смертью. Ростовщик помнит тяжесть удара, расколовшую висок, и прижимает пальцы к поврежденному месту, тут же морщась от боли. Пальцы нащупывают рваную нить ссадины, сочащейся влагой.

- Корвус? - тихо зовет ростовщик. Земля неприятно льнет к коже, удавка амулета сдавливает шею, издали доносятся странные, ни на что не похожие звуки. Птица не отзывается, и все внутри Хеля охолодеет. Он приподнимается в упоре на руки, снова безуспешно пытается вспомнить: теплый свет лавки, голос друга, зачитывающего навязчивый стишок. Звон колокольчика над дверью... взгляд незнакомца? Нет, незнакомца Хель не помнит. Только смутное чувство чужой хватки на коже, шорох собственных шагов. Свой голос, призывающий Корвуса не беспокоиться и приглядеть за лавкой.

А потом — боль удара и темнота. Его даже не потрудились связать. Хель поднимается — сперва на колени, затем во весь рост. И оглядывается в поиске трости.

- Корвус? - снова зовет он, но еще тише. Слух улавливает приближающееся движение... и Хель, обернувшись, встречает изумленный взгляд нескольких пар паучьих глаз.

Не Корвус, - думает он, и губы сами растягиваются в улыбку, лишенную радости. Паук смотрит с интересом, будто пытаясь понять, добыча ли перед ним. Хель смотрит в ответ — с интересом зеркальным, зная, что самая его суть обычно отвращает животных. Рука, лишенная привычной опоры, тянется к замершему поблизости существу. Земля под ногами стелется заботливо вытканной паутиной.

- Красавец, - ласково шепчет ростовщик, и мягкое касание ложится куда-то в район челюстей. Паук смотрит и едва заметно подается вперед. Не охотник, - думает Хель, разглядывая узор хитиновых наростов, - творец. Прядильщик. Хтонику редко выпадает возможность так близко рассмотреть паука, и он тратит несколько драгоценных секунд, изучая строение хелицер, осматривая педипальпы и ловя собственное отражение в черных линзах чужих глаз.

- Я тебя не обижу, - шепчет Хель напоследок и улыбается уже искренне. Где-то под ребрами довольно засыпает проснувшееся было чудовище, интуитивно ростовщик чувствует: его птица тоже в порядке. Приглядывает за лавкой, как и должно самому разумному из них двоих.

Трость все-таки находится — когда паук неспешно удаляется. Любимое оружие и порой необходимый аксессуар приходится очистить от налипших нитей паутины. Когда пальцы привычно ложатся на рукоять трости, Хель успокаивается окончательно. Ему незнакомо это место, но оно не похоже на мучающие его кошмары, и уже этого ростовщику достаточно. Он чувствует себя всего лишь туристом, забредшим куда-то не в тот район — и неспешно идет вперед. Куда подсказывает интуиция.

Весьма иронично оказывается обнаружить шальную мысль: Хель почти рад этой странной прогулке. Ему редко удается отыскать место, кишащее такими удивительными созданиями, как пауки, а здешние не торопятся на него нападать. Смотрят — будто на своего. В каком-то роде Хель тоже готов признать в местных обитателях себе подобных: их движения столь же размеренны и осторожны, взгляд внимателен, а сеть липкого серебра чем-то похожа на магию, порой срывающуюся с пальцев ростовщика.

Да и местный пейзаж, пусть и весьма мрачный, оказывается хтонику по вкусу: ведь это не шумный город, полный людских голосов и прикосновений. Здесь пахнет сыростью влажной земли, забальзамированной смертью. И чуть позже — беспокойством пауков, почуявших чужака. Хель понимает: не его. И ускоряет шаг.

Чтобы найти тех, кого он вовсе не ожидал увидеть: двое корчатся на земле в небольшом овраге, возясь с толстыми нитями веревок. Хель отводит от них взгляд, чтобы отыскать безопасный путь по склону. Паучиха тревожно перебирает лапками чуть в стороне, будто решая, напасть или нет.

Хтоник спускается, и равновесие подводит его уже в самом низу — нога предательски скользит, и мужчина едва не валится третьим в кучу и без того измученных тел. Он замирает, поймав хрупкое равновесие и встречает знакомые взгляды: Роан и Вильяма.

Он их помнит. И тело отзывается совершенно естественно — болью под ребрами, липкой тревогой и... не бабочками в животе — а натуральными крысами, размером с кулак каждая. Хтоник почти чувствует, как они копошатся внутри, глодая клеть уязвимых ребер.

Роан - красивая и холодная, как ледник. Он помнит жесткость ее рук и затаившийся в глазах смех. обманчивая недоступность, обманчивая жестокость... ростовщик помнит, как она кривила губы, наблюдая за его падением. А потом, повинуясь инстинкту, закрыла его от возможной опасности. А после - ее визит в лавку, смех, звучащий уже звонко и открыто, пальцы, скачущие по поверхностям артефактов. И эта нелепая история, рассказанная Корвусу. "Свалился прямо под ноги князю, а князь так на него смотрел! Такими глазами! А потом кровь ему вытирал! Так что приглядывай за своим другом, крылатый. Так зазеваешься - его уже и сосватают."

И Вильям. Желудок сжимает спазмом, сердце с готовностью оплетает терновник. Хель чувствует: трещины готовятся разрезать кожу, как режут каждую мышцу незримо глазу. И ростовщик отводит взгляд скорее, боясь угодить в капкан чужих темных, похожих на паучьи, глаз.

- Добрый вечер, - неуместно выдыхает Хель.

[Мастер игры]

Иногда не нужно задумываться о последствиях своих поступков, чтобы понять, к чему это может привести: к хорошему или плохому. Любой поступок будет плохим и хорошим для разных людей. Если кто-то упадёт, то это плохо для самого падающего, так как он почувствует боль, а также хорошо тем, что это бесценный опыт. К чему может привести приключение трёх человек?

Объединив усилия и прислушиваться к каждому шороху и чужому слову может им помочь со всем, но не всегда это становится возможно.

Липкая паутина, рвущаяся от их движений, начинала распугивать мелких паучков, разбегающихся в разные стороны вверх к потолку по стене и уцелевшей паутине. Стоило путникам тревожить детёнышей и тех, кто крупнее, так начали слышаться странные звуки, сопровождающиеся причудливым шипением и цоканьем. Туча мелких паучков начали сбегаться вокруг парней и девушки, замыкая круг и глядя на гостей своими глазками. Приглядевшись, можно было бы заметить, как они стоят и синхронно покачиваются на своих лапках.

Внезапно стало темнее, и огромная тень нависла над небольшой группой путешественников. Больше двадцати пауков покрупнее, что размером с кошку, встали по краям потолка и разные стороны стен, окружая и приподнимая пару передних лап, вставая в угрожающую позу. С каждой минутой они начинали приближаться, и в какой-то момент на путников упала огромная паучья сеть, окутывая и сковывая их движения.

Мелкие паучки схватили за свободные нити сетки и начали плести из них узлы, чтобы не развязывались. Половина крупных пауков встала сзади так называемого мешка, а вторая половина взяла за узлы и потащила в сторону портала, который начинал расширяться с каждым приближающимся метром, поглощая мелких пауков воронкой и мощным потоком ветра. На расстоянии пары метров пауки остановились и кинули сеть с путниками в портал, словно от греха подальше.

Как мешок перекатился и сам по себе раскрыл ворот, пропуская «поглощённых», а после распадаясь на мелкие ниточки, из ниточек – в труху. Приключенцы оказались в небольшой комнатушке без окон и дверей. По углам с потолка свисает привычная паутина, справа посреди стены один-единственный факел, который освещает помещение. А слева можно увидеть старый пыльный сундук.

итоги

Здоровье: 100%  ❚ ❚ ❚ ❚ ❚ ❚ ❚ ❚ ❚ ❚
Проклятья | Улучшения: отсутствуют.

[Вильям Блауз]

 Невозможно реагировать иначе. Улыбка сама жаждет подступить к лицу, обнажить острые линии передних зубов: не такие острые, как у вампиров, но всё же — по меркам человеческих.

  Вильям не сопротивляется. Его руки оказываются освобождены от путов верёвки, сам он резко вскидывается вверх и заключает Роан в объятия. От её волос пахнет всё так же: память узнаёт знакомый запах чужой кожи, перемешанный с порохом и едва уловимо — алкоголем. Розе на основе мерло, его любимое — Роан знает вкус друга даже в мельчайших деталях.

  Сердце греет приятное ощущение родного тепла: Вильям знает, что она шла к нему. Что она, возможно, торопилась и пересекала пространство планет за считанные часы. Разум упорно не может представить Роан медлительной: она всегда где-то в непередаваемой взгляду спешке. Охотится, крадёт, суетится вокруг событий жизни. Они в этом похожи: оба полны энергии.

— Родная, — пальцы гладят длинные тёмные волосы с нежностью, с какой люди глядят любимую кошку.

  Сердце заходится в груди: Вильям счастлив каждый раз, когда Роан просто рядом. На секунду для него перестаёт существовать реальность: мрачные пейзажи с тонкой паутиной под ногами, силуэт третьего человека рядом, огромная возвышающаяся башня под склоном. Взгляд не замечает расплывающегося красного пятна от чужой раны на рубашке. Губы впечатываются в лицо человека напротив — в самый уголок рта — своеобразная дань приветствия.

— Я —втянул? Роан, я уже неделю нахожусь в путешествиях и переездах. На Проционе я встречался...да неважно, с кем. Если кто-то связывался с тобой от моего имени — я не знаю этих людей. Я хотел приехать к тебе сам. Немногим позже.

  Взгляд касается мрачного силуэта ростовщика рядом, по привычке застывшего каменным изваянием. Глаза Вильяма жадно впиваются в него с вопросом — Хель быстро отводит глаза, даже не встретившись с ним взглядом в ответ. Но действует это всё равно подобно разряду тока под кожей. Раздражает. Вильям едва заметно шарахается от Хеля в сторону. Заключает на груди замок из рук.

  «Привет, плохо выглядишь».

  «Что с носом? Всё-таки кто-то разбил? Или нет, он и был таким?»

  «На Хароте всё плохо со спортзалами. Нет, я не спрашиваю. Вижу. Констатирую».

  В голове рождается столько уместных шуток, но губы рождают лишь скудное:

— Здрасьте.

  Вильям не знает, как спокойно на Хеля реагировать. Как реагировать адекватно — в самом прямом смысле этого слова. Повисшее молчание кажется неловким. Но и оно ломается, стоит природе вокруг манипулировать собравшейся троицей.

  Шипение, цоканье, хищный стук смыкающихся жвал заставляет отвлечься от праздного обмена любезностями. С этим местом что-то не так. Мелкое покачивание восьмиглазых голов действует подобно усыпляющему танцу, гипнотическому, колдовскому. Этот танец завораживает, он даёт возможность на минуты потерять бдительность. Вильям вскидывается лишь после того, как на всех троих накинута паутина. И вместо мелких паучков их окружают монстры с внушительными педипальпами, способные перемолоть им шеи.

  Они тянут прочь, запутывают, уносят. И реальность смыкается перед глазами мрачным тёмным порталом. Закрывается завеса.

  Рассыпается паутина, освобождаются тиски кокона — в новом месте, не похожем на прежнее. Вильям встаёт в кромешной тьме и протягивает руку Роан, чтобы она опёрлась на него и встала. В маленькой комнате нет окон и дверей. Темнота, освещаемая лишь тусклым светом факела, запах подгнивающей древесины. Четыре стены и сундук. Вильям подтягивает к себе Роан, стремясь защитить и прижать ближе к себе. Пальцы случайно касаются её живота и вздрагивают:

— Роан, ты ранена?

  Вильям опускается перед ней на колени, ноги через ткань брюк чувствуют зябкость холодного пола. Перчатки убираются в карманы. Руки находят почти вслепую след от пулевого ранения по разорванным тканям одежды. Вильям касается пальцами чужой тёплой кожи на рёбрах. Он знает, что будет больно, но другого выхода осмотреть рану нет.

— Всё плохо, — шепчет Вильям, пальпируя ранение. — Пуля глубоко ушла, без пинцета её не вытащить. Хель, нам нужна твоя помощь. Ты же целитель.

  Он смотрит на хтоника с мольбой, с просьбой. Грани враждебного лица стираются, когда Вильяму от кого-то что-то нужно.

— Поговорим позже, когда всё закончится. Помоги Роан. Я осмотрю это место.

  Вильям снимает со стены факел и передаёт в руки вампирши: визуализировать место ранения сейчас намного важнее, чем помощь в исследовании места. Помощь и почти не требуется: Вильям простукивает каменную кладку, ищет хоть какую-то подсказку — но нет. Голые стены. Один сундук.

— Хель, ты тут вновь нужен. Исследуй теомагией стены, посмотри на замок.

  Левая рука Вильяма покрывается панцирем усиливающей магии: её хватит, чтобы пробить найденную брешь в стене. Если брешь тут вообще есть.

— Найди слабое место — я по нему ударю.

"Усиливающая магия, кубы"

Хорошо

[Хель]

Здрасьте.

Хель чувствует, как предательски подворачивается лодыжка. Как зубы скрипят во рту. Как пальцы с остервенением цепляются за трость. Человек, за которого умрешь и ради которого убьешь, отводит глаза и говорит... «Здрасьте».

Забор покрасьте.

Хель зло отворачивается и так неуклюже нелепо заваливается набок на подвернутой ноге, что вскидывается: ждет, когда засмеются. Молчат. Он не знает, что вообще можно сказать. Обида подступает к горлу, жар несвершившегося прикосновения обжигает по всей поверхности кожи. Повисшее молчание — неловкое и мучительное. Когда его прерывает щелканье многочисленных лап, хтоник почти счастлив.

Угрюмый взгляд мечется от одной пары блестящих окуляров до другой: нападут? Законсервируют на зиму? Измученный разум прошибает несвоевременной мыслью: на этой планете бывает зима? Какое здесь время года? Осень? Взгляд скользит по земле меж быстро приближающихся лап, ищет обледенение подступающих холодов.

Хель почти уверен: ему ничего не угрожает. Хищники легко угадывают в его хрупком нескладном теле угрозу, даже когда тварь в подреберье мирно спит. Он почти уверен, что может обернуться и успокоить своих спутников... не успевает. Наброшенные сети паутины — неприятно липкие.

Природа — самый справедливый из недругов. Пауки не делают меж своими жертвами различий, никому не отдают предпочтения. Сеть паутины связывает всех троих вместе, тесно прижимает друг к другу — как провинившихся детишек в мешке Крампуса, которых ждет свидание с дубинкой. Хель скрипит зубами, чувствует боль в подвернутой лодыжке, чьим-то локтем ему прилетает в лоб, сам он огревает кого-то тростью. В мешанине тел нет виноватых и обиженных.

Сожрут, - ворчит тварь в подреберье. Мстительно. Довольно.

Подавятся, одни кожа да кости, - отзывается подсознание голосом Корвуса. Над бровью наливается багрянцем свежий синяк.

А еще природа разумнее человека. Человек смотрит на Роан — и видит изящную даму, которая не обидит. На Вильяма — и встречает добродушную улыбку. Смотрит на Хеля — и это всего лишь слабый ростовщик. Природа торопится избавиться от возникшей проблемы, безошибочно чувствуя: там, где появляются все трое, скоро случится неладное.

Хтоник удивляется тому, как философски текут мысли: он уже давно ничему не удивляется, когда судьба сводит с Блаузом.

Портал выбрасывает всех троих, опутанных липкими нитями паутины, в небольшую комнату. Ни окон, ни дверей, только гнилые полы и запах сырости. Темно и холодно. Тревожно. Рассыпается плотно обвивающая сеть, и Хель валится на четвереньки, потирая лоб. Видит, как поспешно подрывается Вильям, и уже тянет к старому знакомому руку... Блауз поднимает вампиршу, ощупывает ее, словно товар в магазине, осматривает со всех сторон. Хель вздыхает и обнимает трость.

- Роан, ты ранена?

Хель против воли приглядывается и подходит прежде, чем его позовут. Взгляд скользит по женскому телу, находят влажное пятно крови. Вильям уже ощупывает поврежденный бок девушки, пока та тихо шипит сквозь зубы. Даже зная: эти двое — друзья, хтоник чувствует болезненный укол ревности. Зависти почти. Вильям смотрит на ростовщика с мольбой: помоги. Ничего общего с тем, как он смотрит обычно.

Разум подводит — ничего необычного. Хтоник утопает в омутах темных глаз, невольно улыбается. И подходит еще ближе, тянет ладонь к ране, и магия покорно вспыхивает под кожей. Весьма простые исцеляющие чары — организм вампира сам по себе довольно хорошо регенерирует. Но теперь ткани срастаются быстрее, выталкивая застрявшую пулю через дыру в коже. Вампирша шипит, но терпит. Последними смыкаются края раны, оставляя тонкий быстро бледнеющий след. Хель отступает, отворачивается.

- Эй, спасибо, - окликает его девушка.

- Я же целитель, - отзывается ростовщик. В голосе все же звучит капля обиды: он не получил ни пожатия руки, ни даже улыбки. Только паршивое, как оплеуха, «здрасьте». Подвернутая лодыжка все еще болит и заставляет прихрамывать, опираясь на трость.

— Хель, ты тут вновь нужен. Исследуй теомагией стены, посмотри на замок. Найди слабое место — я по нему ударю.

Хтоник подходит ближе, скользит взглядом по фигуре бывшего напарника: Вильям не теряет расположения духа. Не смотрит на того, к кому обращается. Левая рука его покрывается слоем магии. Нет никакого резону дотрагиваться до чужого плеча, подходя ближе. Нет особого смысла в том, чтобы опереться на выставленный случайно локоть — но Хель все равно опирается. Чужое тепло обжигает, пьянит, словно неосторожно выпитая бутылка джина.

- Мне не нравится этот сундук, - замечает хтоник, оглянувшись в угол комнаты, - навевает мысли о мимиках.

- Мимиках? Это что за звери? - смеется вампирша, замирая перед остовом сундука.

- Это... огромные сундуки, которые съедают все, что в них заглядывает. У них отрастают лапы, высовывается из... изнутри язык, - голос сбивается, выдавая ростовщика с головой. Он думает совсем не о том языке, что может отрастить себе сундук.

Он поспешно отворачивается, впивается взглядом в стену, в мелкие щербинки на ее поверхности... и магия отзывается на волю хтоника послушно и легко.
Целительная магия на Роан - средне
Теомагия: найти слабое место в стенах - хорошо
Умений использовано: 2/12

[Роан Атеран]

- Родная.

Роан улыбается: ну и что, что болит бок. И что их опять забросило непонятно куда. Если Вильям рядом — значит их даже смерть не возьмет. Так, максимум, пожует — и выплюнет. В ответ на поцелуй вырывается смешок: Атеран уже давно привыкла к этой манере приветствия. Пальцы тянутся погладить друга по волосам, чуть взъерошить.

- Ну вот я к тебе приехала, представляешь? Захожу в квартиру — а там засада. Самое обидное, знаешь, что? Два ящика вина пропали. Я как представляю, что эти гады меня спеленали и еще остатки розе потом выхлебали... аж плакать хочется.

Роан слышит шаги, но не оборачивается. Не шаги даже — поступь раненого бегемота и та элегантнее. По походке она узнает старого знакомого даже скорее, чем по запаху, хотя пахнет от Хеля старой антикварной лавкой. Вампирша прищуривается, смотрит на друга с хитрецой. Тот все еще в ее объятиях — теплый, живой, вообще замечательный. Ни капли не жаль пропавшего вина.

- Добрый вечер.

- Здрасьте.

Роан знает то, чего не понимает Хель: Вильям только на ростовщика так реагирует. Привычная ненависть к хтоникам отступает, оставив... что? Почти беззащитного перед собственными чувствами человека. Просто человека. Вампирша знает и еще одно, что сводит Блауза с ума. Хотя вопрос чужого бессмертия, думается Роан, решить достаточно просто: проживи с человеком век, а кто первый окажется на смертном одре, пусть другому выстрелит в голову.

- Здравствуй, здравствуй, - отзывается Роан, оборачивается, успевая заметить, как заваливается нескладная фигура. - Не поломай себе ничего только. Как твоя птичка поживает?

- Корвус — не моя птичка.

- Помню-помню. У вас одни мозги на двоих — и те в той голове, что с клювом.

Роан смеется беззлобно. Ей хочется не обидеть: поддеть. Хтоник перестал раздражать ее довольно давно, когда она увидела, как слепо тот чуть что кидается защищать Блауза. Хотя смотришь на них двоих и кажется: это еще кому кого защищать? Смешные. Атеран снова гладит друга по голове, тепло улыбается. Она знает: ей Вильям простит даже прямую насмешку. Потому что знает, она не со зла. Вампирша клонится вперед и ласково кусает друга за кончик носа.

Их прерывает стрекот приближающихся пауков. Роан поднимается на ноги, игнорируя боль в боку: готовится к возможной битве. Оглядывается и видит, как членистоногие приближаются плотным щелкающим строем. Как что-то неумолимое. Почти жуткое. Взгляд цепляется за одну особенно угрожающую фигуру. Роан щурится, тянется вытащить кинжал...

Паутина не дает. Их не пытаются спеленать, как кукол. Никоим образом не причиняют вред — не считая того, что в принципе не очень комфортно быть плотно притиснутой к чужой заднице в объятиях липких серебряных нитей. Почему всегда пауки? - остается размышлять. Почему хотя бы не бабочки?

Пункт назначения — маленькая комнатка, лишенная индивидуальности. Серые стены, дощатый пол, вероятно прогнивший. Ошметки паутины по углам — похожие на те, в которые рассыпается удерживающая троих невезунчиков сеть. Вильям смягчает падение, тянется придержать подругу, потом помогает ей подняться. Пальцы мажут вдоль бока... и вампирша не сдерживает болезненного шипения.

- Да зацепило... ничего страшного. Вино пострадало сильнее. Тссс, не трогай.

— Всё плохо. Пуля глубоко ушла, без пинцета её не вытащить. Хель, нам нужна твоя помощь. Ты же целитель.

- Вообще, у меня с собой пинцет и... - договорить не успевает. Бледные, тронутые узором чернил пальцы ложатся поверх раны. Прикосновение почти не причиняет боли, но ощущение, как под кожей что-то движется, чешется... неприятное. Атеран стискивает зубы и старается не выказывать дискомфорта. Не кажется разумным тратить магию на такую пустяковую рану. Но когда лечение заканчивается, все же благодарит. И видит, как грустно ростовщик отворачивается.

Ну что вы, идиоты, делаете опять друг с другом?

Прищелкнув языком, Атеран отворачивается. В комнатке ничего особенного, ничего, притягивающего взор... Сундук! Сердце замирает, дыхание сбивается, вампирша приближается к добыче. Есть вещи, перед которыми не может устоять Роан — это красивые безделушки, плохо прикрученные к месту своей дислокации, хороший алкоголь... и сундуки. Закрытые. Манящие! Соблазнительные.

Руки сами тянутся провести по крепко сколоченному остову — ласкают так, как гладили бы тело любовника. Мой хороший, - смотрит с нежностью девушка. Руки выуживают набор отмычек. К каждому замку — свой ключик, знает Роан, каждый новый взлом — словно впервые. Да, сейфы, панели безопасности — это неплохо, но старый добрый сундук... что сравнится с трепетом проскальзывающей в замочную скважину отмычки? Щелчок — словно стон удовольствия. Роан невольно улыбается, прислушивается...

И вздрагивает, когда ее окликают. Дурацкий хтоник, рушит все очарование момента. Мимики у него какие-то...

— Это... огромные сундуки, которые съедают все, что в них заглядывает. У них отрастают лапы, высовывается из... изнутри язык.

- Изнутри лап? Действительно, жуткое зрелище. Тебе бы, дорогуша, к психологу с такими фантазиями.

Почти обидно: теперь все не так. Атеран поворачивается к своему ненаглядному сундуку, гладит плотное дерево... На чем мы остановились, мой сладкий? Еще одним стоном отзывается замок. Такой податливый, думает девушка и улыбается, такой покорный. Руки знают свое дело: чуть повернуть, надавить, прислушаться, как отзовется капризный механизм на эту ласку...

Кульминацией замок поддается. Роан и сама блаженно выдыхает, и отмычки отправляются обратно в карман. Вампирша клонится над сундуком, по-хозяйски обнимает тяжелую крышку... она тянет, знает: наслаждение положено смаковать. Некуда торопиться. Но вот наступает момент, когда можно откинуть крышку и заглянуть внутрь...