[Симбер Ресинджер]

Выход на звезды. Чистое небо
Пока не поздно, примем плацебо
Птенчики, гнезда. Що тобi треба?
Но адиозно все просят хлеба (-- с --)

[Айне]

Hold on, take a look at the sky

How long ago did you do that last time?

You don't know, it's no wonder at all

You think that sun will make you blind (с)

Свет электрических ламп холоден, но во взгляде Айне еще пляшут искры далекого костра.

Она замерла неподвижно, точно эскпонат коллекции, завезенный за Циркон из иных земель и эпох. Только безымянный палец на правой руке подрагивает — оттого, что запястье выше перечеркнуто выжженной раной. Грубый, но эффективный метод добраться до увитой рунами кости. Он родом из того же раскаленного мира, из которого явилась нежданная гостья, и Симбер тоже ощущает боль, хотя мышцы его целы.

В зале их двое, но Айне понимает, что все идет неправильно еще до того, как заклинание-маяк вырвало ее из оплавленных радиацией руин. Узы, что лгут реже глаз и магического чутья, твердят ей: Инфирмукс здесь, вот же он, стоит напротив. Только вот каждый упущенный миг, который Айне всматриваются в облик молодого мужчины, служил свидетельством несостоятельности ее поисков.

Тщетно бывшая владычица пытается отыскать в чертах лица знакомую форму скул, а в энергетической паутине — родственный, но более темный алый. Перед ней незнакомец, который должен, обязан быть Инфирмуксом, но не является им в том же смысле, в каком Айне больше не Тиран Шатрукс и не Дева Клинка.

— Инфирмукс, — медленно и четко произносит она заклинание, надеясь оживить почти священное имя. Собственный голос слышится Айне свидетельством поражения.

Она была готова ко всему. Прорваться вихрем лезвий и атакующей магии сквозь крепость очередного экспериментатора — из тех, кого не остановят законотворческие миражи Коалиции Рас — закрывая собой ослабевшего узника. Столкнуться с гневом хозяина источника Некроделлы, с могуществом которого она не могла сравниться даже в лучшие столетия, пролить кровь, выслушать и принять обвинительный приговор. Наконец, коснуться руками ледяных надгробных плит, под которыми уже не бьется сердце, с которым ее собственное когда-то билось в унисон.

Но только не к тому, что увидела. Не к обману, не к ошибке. Не к двойнику.

Тогда Айне ринулась вперед. Ее кинжалы, Помилование и Казнь, чьи имена уже едва ли что-то значат, остались в ножнах, но измененное слиянием с хтоном тело было способно убивать и без них. Всего на долю секунды, Айне встретилась с этнархом взглядом прежде, чем вцепилась в его руку с силой, недоступной хрупкому молодому эону.

Он мог ударить ее, мог обжечь колдовством или отбросить силой технологического устройства. Но до тех пор, пока пальцы Айне, крепкие и негнущиеся, были способны оставаться на месте, она продолжала цепляться за запястье, скрывавшее рунную вязь и отдающуюся болью незримую рану.

Облик обманщика виделся ей оболочкой, тюрьмой, сковывающей Инфирмукса, ненавидящего и дорожащего. Айне хотелось разрезать его, как время разрезало нити магической аномалии, пленившей ее саму... Или разрезать не плоть, а сущность... Но что, если в нутре этнарха находится не пылающий сердечник хтоника, а пустота, такая же как та, в которой тонут небесные светила?

— Где ты, Инфирмукс? — спрашивала Айне твердо, сдавливая кожу с упорством, которое более слабому созданию обеспечила перелом. — Ты все еще здесь? Ты все еще ты?

Дыхание ее участилось. Глаза, неотрывно смотревшие на кисть руки этнарха, застыли, но тело сводило ритмичная дрожь, такт которой отбивал об пол кончик заостренного хвоста. Град мыслей – о гибели, вероломстве, спасении – не стихал, и тогда слово взяло создание, делившее тело с Айне:

— Я чую Эреба, — прохрипела ее гортанью хтон, давно не являвшаяся себя иначе как потоком образов, похожих на спешный рисунок масляными красками.

Но Айне не слышала Сатуайхе.

— Ты все еще здесь? — повторила она с нажимом, с надеждой, с обреченностью умирающего. — Ты все еще ты?!

Шестьсот семьдесят два года были для Айне незримым мигом, за который стирались имена, а их цитадели возводились и сносились до основания. Зато воспоминания о предшествующих им веках — пыткой. Даже любезно изрезанные магической аномалией, они не оставляли сомнений: Айне нуждалась в Инфирмуксе. Теперь же, когда идеалы объявленной миру священной войны были растоптаны, а ее город — обращен в руины, он стал последним тлеющим угольком в костре ее жизни.

Тем хуже, ведь холодный свет цирконских ламп беспощаден к огням Климбаха.

[Симбер Ресинджер]

Просторный зал его небульского особняка редко удостаивался личного визита, но сегодня настал тот самый день, когда Симбер решил снять стандартное заклинание стазиса и наедине с собой отдохнуть в родных стенах. В этом месте никогда не обитало слуг, поэтому не нашлось свидетелей сей гротескной картины, как пространство раскололось на оплавленные всполохи. Руку Симбера пронзила столь острая боль, что почти принял её за атаку разрушающим кости сигилом. Жизнь научила его быть готовым ко всему, даже к хтоническому прорыву, разверзшемуся прямо возле его мягких диванов.

Вместо стаи хтонов из разлома к нему метнулась девочка-подросток, в которой опытный легионер сразу узнал опаснейшее создание Климбаха — древнего хтоника. Хтоники нередко обладали детскими обличьями, и у него, кажется, тоже имелось только такое когда-то давно. Смертоносные движения не могли принадлежать обычному «гражданскому лицу». Симбер очень хорошо это различал, — существам её уровня и не нужно оружие, — само их тело воплощало непревзойдённый инструмент умерщвления всего живого.

Но её облик... всё её существо произвело на Симбера столь ошеломляющий эффект, что он словно парализованный остался стоять посреди зала, широко раскрытыми глазами глядя на девочку. Его сердце билось быстро-быстро, словно по сосудам пустили чистый адреналин вместо крови. А внутри разгорались щемящая боль, неверие и... счастье? Он не понимал своих чувств, а в шоковом состоянии никак не мог до конца понять (или поверить), кто перед ним.

Здесь стоит сделать небольшое отступление. Спасая разум Инфирмукса, богиня знаний Энигма провела действительно невероятный эксперимент: Симбер довольно смутно помнил жизнь в ипостаси хтоника, да и некоторые его убеждения насчёт Инфирмукса являлись ошибочными. Разум Симбера специально «заземлён», и сейчас он не понимал, как Инфирмукс мог испытывать столь сильные эмоции к другому существу. Это давало трещину в образе полного отморозка, как воспринимал его легат.

Девочка вцепилась в него и звала Инфирмукса столь отчаянно, что Симбер на мгновение сам пожелал оказаться разрезанным её мечами, дабы эти двое древних, наконец, воссоединились. В груди разлилась сладкая боль и странное ощущение опустошённости. Он знал её имя, даже в этом своём обличии полного забытия — он знал её имя. Словно его выжгли на поверхности собственной роговицы, а затем высекли на костях и заставили на протяжении тысячелетий писать его кровью мертвецов.

— Айне... — прошептали его губы. — Айне...

Это имя так приятно ложилось на язык, словно он произносил его бесчисленное количество раз, причём с разной интонацией: радостью, иронией, дружеским подначиванием, зовом о помощи... яростью.

Свет мигнул. На улице уже смеркалось, поэтому в главном зале горел мягкий белый свет, подчёркивая весь калейдоскоп эмоций, что простреливал её облик, когда тонкие пальцы цеплялись за его руку.

— Боже мой... — смутные образы болью разлились в его голове, порождая вспышки сверхновых под веками.

Соратница. Побратим. Дева Клинка.

Тиран Шатрукс.

Во рту появился привкус солёного металла. Вдохнуть не получалось, а желание сменить ипостась было сравнимо с жаждой умирающего в пустыне, который, наконец-то, увидел источник.

Но Симбер не умел так быстро и безболезненно менять форму. Каждая смена его личины ощущалась смертью предыдущей: чтобы появился Инфирмукс, Симбер должен умереть. Пока что он не находил в себе моральных сил умереть в её руках, будто бы после этой смерти Инфирмукс не позволит ему воскреснуть.

— ...Это я, — наконец произнёс он хриплым голосом, чувствуя, как соль на губах стала практически невыносимой.

И тут он понял, что это слёзы. Свободной рукой он коснулся щеки, пальцы мазнули мокрый след. Он облизнул губы. Солёная вода. Симбер помнил смутно детали их общей судьбы — образы и картины, где сцены кровопролитных битв преобладали над мирной жизнью.

— Это... моя человеческая форма... истинная... так бы я выглядел, если бы никогда не стал хтоником. Энигма... сделала то, что не смогли племена элементалей, и... мы... она всё исправила.

Он чуть повернулся, обнимая девочку руками и прижимая к себе.

— ...Прости, Айне, прости... я знаю, что он... я... искал тебя... но у него не получалось... я пытался... я пытался до тех пор, пока не поверил, что ты мертва... прости, я плохо помню в этой форме всё, что было с нами. Чтобы обратиться в него, мне нужно немного времени...

[Айне]

Тогда Айне подняла взгляд. Гул тысячи мыслей, раздиравших ее разум на кусочки, стих. Осознание, что мужчина перед ней не Инфирмукс и вместе с тем сохранил в себе нечто их объединявшее, опустошало и успокаивало одновременно. Сделавшись из звереныша неподвижной куклой, хтоник слышала, как смутно знакомый голос произносит ее имя. Только миниатюрные пальцы продолжали машинально сжимать запястье этнарха.

Не двойник, притворившийся названным братом, не чудовище, носящее его сущность поверх собственной. Руки, обнимавшие Айне, принадлежали подобию хтона-аннигилятора, неразрывно спаянному со своим носителем.

— Это ты, — подтвердила Айне с растерянной полуулыбкой и ощущением абсолютного счастья, немыслимого мгновение назад.

Затем она положила руку на щеку этнарха, которой только что касалась его собственная. Слезы – разве Айне не видела прежде его слез, как и он ее? – были теплыми, и хтоник протянула вторую руку. Так она слушала мужчину, которым Инфирмукс по странной прихоти судьбы стал позже должного, придерживая его лицо ладонями.

Едва заметным кивком Айне встретила новость том, что Инфирмукс искал ее: иначе и быть не могло. Недоверчивым прищуром — когда было упомянуто имя божества познания.

Не только из вспышки гнева на то, что ему удалось достичь недостижимого для всех друзей и подданных Владыки Некроделлы. На Климбахе было достаточно тех, кто возносил молитвы первым детям Аркхейма. Вот только Айне всегда считала их дары отравленными, как и все прочее, что приносил внешний мир на опаленную радиацией планету за исключением хтоников.

Несомненно, она переступила бы через предубеждение чтобы избавить Инфирмукса от чар предыдущего правителя Пандемониума. Но сейчас, видя цену, которую ее соратнику пришлось заплатить за исцеление, бывшая владычица не могла не ненавидеть Энигму.

За то, что создала этнарха, которому не следовало существовать. За то, что заставила его страдать.

— Я подожду, — сказала Айне, прижимая подушечки пальцев к скулам собеседника. — Я ждала семь сотен лет в ловушке между реальным и мнимым, и подожду еще столько же вне ее, если в том есть нужда. Ты помнишь, Инфирмукс?

Теперь и ее захлестнули воспоминания, калейдоскоп цветных вспышек, ярких, будто каждой из них можно коснуться рукой. Рев титанического зверя, вырвавшегося из-за полога зеленого тропического леса. Пахнущий морской солью, пряностями и медом ветер, колышущий алые знамена. Жар кристаллов радиалиса, от прикосновения к которым под пальцами пробегает дрожь. И раж бесчисленных битв, звон клинков, запекшаяся кровь, искры боевых заклятий...

– Мы найдем способ вызволить тебя из этого сосуда, — обещает Айне из далеких времен, ведь перед глазами у нее не темноволосый этнарх в жилище из стекла и стали, а древний хтоник на окропленной кровью земле. — Цепи старого врага сорваны, проклятье пало, и ничто больше не встанет на нашем пути!... Знай, Инфирмукс, заключение мое было долгим, но клинки по-прежнему остры! Вернемся же на Климбах, чтобы, как в прошлом, прославившем наши имена, кровопролитием достигнуть...

— ... пустоты, — окончила за нее фразу Сатуайхе, разрывая грезы точно мегаструм — двуногую добычу.

Айне запнулась, ловя ртом воздух. Среди нитей, связавших их с Инфирмуксом судьбы, было достаточно отдававших горем. Вновь глядя в глаза молодому мужчине, щек которого она касалась внутренней стороной ладоней, хтоник поняла, что отчаянно завидует его состоянию. Как бы ей хотелось пережить встречу с Инфирмуксом вновь без тяжкого груза, отравлявшего их последние столетия.

Этим грузом было ее владычество над источником Шатрукс.

Баллада о Деве Клинка завершалась ее смертью от рук Тирана, которого вскоре постигла заслуженная кара, но немногим было известно, что стояло за легендой на самом деле. Не пытаясь оправдать жесткие решения, Айне приняла новое звание как должное. Инфирмукс был единственным, чье мнение имело значение, и даже она отвергла ради будущего Шатрукс.

«Ради пустоты», — произнесла про себя Айне, чувствуя, как опускаются слабеющие ладони, а голова заваливается на плечо этнарха. В глазах непривычно защипало, и она, собиравшаяся было закрыть их, увидела море огоньков за окном.

Пурпурные, алые, белые, синие и желтые они затмевали звезды на небе, подпираемом причудливыми стеклянными башнями. Дороги — реки света — сплетались, точно пучки энергетической паутины. Над ними искрами проносились стайки воздушных кораблей, похожие на те, что иногда посещали Климбах.

Айне, впервые побывавшая на Цирконе, некоторое время не могла отвести взгляд. Рапсодия гнева, радости, сожаления и утраты, сменилась усталостью. Она разбита, чуть меньше, чем тот, кто однажды подчинил своей воле источник Некроделла.

— Это все фонари? — предположила она, оборачивая к владельцу жилища. — Как на наших празднованиях?

[Симбер Ресинджер]

Руки Айне, больше похожие на смертоносные орудия, крепко обнимали его собственные — сейчас одеревеневшие, с едва заметно дрожащими пальцами. Мелкая холодная дрожь пробирала всё тело, словно его расстреливали атомными пулями.

Симбер не мог понять своих чувств. Он вслушивался в звук её уверенного голоса, и впервые за века легионер ощутил страх — яркий и болезненный, словно он остался тем семнадцатилетним мальчишкой, который внутри себя кричит от ужаса происходящего.

Айне говорила опасные вещи, которых он не мог вспомнить, но они так хорошо вписывались в его представление об Инфирмуксе, что страх сжимал горло, а мысли метались в голове: «Он просто уничтожит меня», «Зачем ему жизнь в плену цивилизации и эта личность, если единственная страсть любого хтоника — странствовать по Климбаху, резать неугодных, штурмовать замки и устраивать катастрофы». Раньше Симбер не задумывался об этом так остро, но маленькая и смертоносная, будто легион элитников, девочка всколыхнула в нём первобытный ужас перед древним Владыкой. Он сам ведь даже не человек — жалкое подобие того, чем Инфирмукс мог бы стать, но не стал. Проекция прошлого на перекроенное будущее. Он не представляет никакой ценности, ведь Айне права: прославить имена, обнажить клинки, свободный Инфирмукс в кругу верных и таких же древних соратников... среди которых теперь это Существо, пробудившее в душе столь сильные чувства, не оставляющие сомнений. Она важна. Важнее, чем Симбер мог вынести. Важнее, чем он когда-либо воображал, представляя Инфирмукса безумцем, который легко перережет глотку любому преданному побратиму. Просто потому, что Инфирмукс уже давно не человек.

Симбер чувствует обжигающую злость за эти её слова. Она хочет его уничтожить. Его — Симбера. От этого нестерпимо больно. И... способен ли он сам убить Айне, защищаясь?

— Я не сосуд... — губы произносят слова быстрее, чем Симбер успевает сообразить, что и кому говорит. — Может быть, вы с ним когда-то и прославились на Климбахе, но всё это в прошлом. — Бушующая внутри злость на то, что его хотят просто списать в утиль, клокочет и горит под рёбрами пожаром.

— Прошло уже почти семьсот лет, Айне. Климбах изменился, многие из тех, кто был в его свите, погибли... Теперь мы ведём хтоников к величию другим путём. Инфирмукс прочно занял свою позицию в Азраиле. Он больше не тот безумец. Кровопролитием, и правда, можно достичь только пустоты... — Симбер говорит медленно и тихо, стараясь, чтобы его голос не дрожал.

Легат отчётливо понимает, что не хочет принимать свою хтоническую форму, потому что боится... боится решения Инфирмукса.

— «Ты его совсем запугала», — вдруг слышит Айне насмешливый голос Эреба у себя в голове. — «А когда он начинает ощущать опасность для жизни, включается режим берсерка: действуй или умри. Сату-Сату, ты всё так же ужасна в человеческой психологии, как и ты, Айне. Радостно видеть, что в этом мире всё ещё есть незыблемые законы.

Симбер, возьми себя в руки. Вот почему Инфирмукс и не хотел, чтобы ваши жизни пересекались. Ты ещё не готов к такой эмоциональной перегрузке, если не знаешь своего истинного отношения к себе самому.

Этот сосуд, Айне, погибнет только в том случае, если исчезнет сам Инфирмукс. Такова цена за стабилизацию...» — Эреб по-братски посылает волны участия и приветствия в сторону Сату и Айне.

Симберу хочется поверить в его слова, но на самом деле он чувствует себя сейчас пятым лишним. Есть Айне, Сату, Эреб и Инфирмукс.

А Симберу здесь не рады.

— Да, энергетическое освещение. На Климбахе мы чаще использовали энергетические кристаллы, а тут весь город ночью горит неоновыми огнями.

Легат наконец отпускает её и делает шаг назад. Всё ещё пристально смотрит, обдумывает её ответы, но со своими не спешит, говоря что-то отвлечённое:

— Ты сразу после распечатывания кинулась искать Инфирмукса? Это кажется странным. Голодна? У меня совсем нечего поесть, предлагаю куда-нибудь сходить. Мой флайт в гараже, я собирался на миссию, но придётся отменить. Ты правда можешь немного подождать? Я пока не готов умирать... в смысле, не готов менять личину. Давай хорошенько поужинаем, и я сам настроюсь на... кхм... финал этого дня.

Он хотел попросить её убрать рога, но в горле будто застрял ком. В итоге Симбер решил, что это не имеет значения — в Небуле и не таких увидишь.

— Ты сможешь себя контролировать? Не начнёшь жрать народ напропалую? — он хотел бы усмехнуться, но вопрос звучит предельно серьёзно, почти гротескно.

Симбер прекрасно знал, что Инфирмукс никогда не видел ничего зазорного как в каннибализме, как и в употреблении наркотиков. От этого становилось мерзко и хотелось помыться, но он провёл титаническую работу по принятию своей базовой личности. Мы — результат не только наших решений, но и обстоятельств. Если он смог в какой-то мере примириться с Инфирмуксом, то сможет и с Айне.

— Я очень плохо помню, что происходило между вами в последние лет десять... Кажется, вы повздорили? Инфирмукс совсем умом тронулся? — Симбер ожидал услышать историю, в которой благородная Айне сдерживала «великое зло», ведь в его представлении Инфирмукс был ничем не лучше Уробороса.

[Айне]

Ночные огни Небулы отражаются в глазах Айне.

С начала разговора она испытала желание посмотреть на этнарха лишь единожды. К ее досаде, первая фраза — отважный порыв отстоять свою ценность — моментально затерялась в последовавшей за ним заученной серости. Вслушиваясь в лозунги, которые, как один, повторяли служаки Коалиции Рас, Айне упрекала себя в секундной слабости.

Ведь ей хотелось вгрызться в незнакомца зубами, клинками и боевыми чарами. Чтобы задавать прежние вопросы, теперь уже не Инфирмуксу, а тому, кем ему было не суждено стать.

Ты все еще здесь? Ты все еще ты?

Упоминание Азраила стало пощечиной для самолюбия Айне не только из-за того, что организация, презрение к которой она пронесла через века, укрепилась на Климбахе, но и потому что Инфирмукс присоединился к ней, а этнарх, с которым он делил тело, кажется, искренне верил в постулаты Коалиции Рас.

Постулаты, которые следовало бы оспорить, если бы в душе Айне на время не воцарилась пустота, заполненная одним только электрическим светом.

Поэтому, когда Эреб ответил на невысказанный вопрос, слово поспешила взять ее хтон. Подобно многим своим собратьям, Сатуайхе или Сату, как звала ее Айне, не ведала сожалений. Свое существование она заключала в неопределенное «сейчас», отрезая все предшествующее время вселенной.

«Безобразный-коварный Эреб явил себя, — голос Сату отпечатывается в хтонической ментальной сети треском хитина и глухим рыком. — Не придется потрошить рассудок неокрепшей личинки.

Отвечай, увечный-желанный сородич. Зачем Инфирмуксу служить добыче? Слишком силен, чтобы накинуть цепи, о повадках их знает. Почему логово его, Некроделла, не взято штурмом? Ведь пребывает он в серой клетке из железа и стекла. От чего позволено тебе жить? Чую, ядом Уробороса пропитан не меньше, чем Климбаха прахом».

«И я рада тебе, Эреб», — произнесла про себя Айне мгновением после последнего вопроса.

Она была честна с хтоном. Искореженное экспериментами предыдущего владыки Некроделлы чудовище за пределами известных Коалиции рангов было ей роднее и понятнее, чем молодой мужчина, способный отрицать свою вторичность со знакомой Деве Клинка яростью.

Эреб прав: хорошо, когда в мире остается нечто постоянное.

И вот они с этнархом снова смотрят друг на друга, не касаясь. Айне кивает на слова о магических кристаллах и пытается восстановить в памяти смазанные картины своих недавних странствий пока на нее сыпятся новые вопросы.

— Да, — Айне проводит указательным пальцем по успевшей затянуться ране на бледном запястье. — Фтэльмена сказала мне, что он не на Климбахе

Очерченные горными вершинами пыльные степи, разделяющие Шатрукс и Некроделлу. Неизменные шпили Пандемониума тянутся над едва узнаваемым городом. Жесткость в маджентовых глазах, смотревших когда-то с материнской нежностью.

Айне не винит никого, кроме Энигмы.

Из воспоминаний ее вырвало предложение, показавшееся бы абсурдным, если бы не абсурд всего этого дня. Два древних хтоника — владыка действующий и владыка бывший — отправляются в сверкающий город хуманов поужинать. И даже не чьими-нибудь свежими внутренностями.

— Харчевня? Полагаешь, нарушать уединение разумно? — услышав о миссии Айне приободрилась и взглянула на этнарха с видом младшей сестры, выпрашивающей очередную игрушку. — Нет нужды отменять дело. Если есть потребность в колдовстве и кинжалах, я помогу тебе... Инфирмукс.

Единственное имя, которое было ей знакомо. Услышав второе, Айне попыталась вспомнить, произносил ли его когда-то ее побратим. Если и да, Дева Клинка могла оставить его в дальних закоулках сознания точно так же, как сделал владелец.

У нее не было хтонического имени, а метаморфоза только растворяла рога, костяной хвост и едва заметные трещинки на коже. Иногда Айне казалось, что сущность хтоника это все чем она когда-либо была. Недолгое прошлое до слияния с Сатуайхе виделся полузабытым сном.

— Я подожду, Симбер, — попробовала слово на вкус Айне. Следующее замечание Симбера вызвало у нее злую усмешку. — Только половину. Оставшихся свяжу и преподнесу Инфирмуксу, когда он вернется... Говоришь, Климбах изменился? А мир за его небесами не изменился совсем. Раз видит хтоников зверьем, ведомым только кровавой яростью.

В прошлом она была непримиримым противником вступления Климбаха в Коалицию Рас. «Они изничтожали нас, считали неразумными чудовищами, и вдруг на тридцать второе столетие у нас появились права? Если решение так непостоянно, что помешает изменить его?», — вопрошала она на собраниях владык, сборищах столь же редких, сколько и бесполезных. Новость о том, что Инфирмукс в конце концов присоединился к Азраилу могла бы стать причиной дуэли, не произойди с ним иное, более значительное изменение.

Следуя за Симбером через коридоры его жилища, Айне цеплялась взглядом то к одной, то к другой вещи, будто бы пытаясь найти среди них что-то принадлежащее Инфирмуксу. Но большие лампы, наполненные теплым желтым светом, растения с длинными, будто бы натертыми воском листьями и металлические коробочки неизвестного назначения никак не вязались с образом давнего побратима и правителя Некроделлы. Все эти вещи принадлежали Симберу.

Он же первым нарушил молчание. Айне быстро нашлась с ответом, секундой позже, чем перед ними открылись автоматические двери, за которыми притаился флайт.

— Два владыки — что два мегаструма, делящих одну землю, — ответила Дева Клинка, рассматривая транспортное средство с большим интересом. — Они могут дремать рядом веками, но, если пробудятся одновременно, сражения не избежать. Мы же с Инфирмуксом были слишком близки, чтобы игнорировать различия друг друга.

Она провела рукой по металлическому корпусу флайта, гладкому и холодному, как всадник, гладящий чешую лишенного разума дракона. Айне плохо владела техникой, даже магические механизмы эонов порой вызывали у соратницы владыки фрустрацию. Но в очертаниях транспортника, ей видилось что-то, что может понравится Инфирмуксу больше прочих безделушек из дома Симбера.

— Когда мы были странствующими хтониками, властвующими лишь над своими жизнями, сам Климбах наказывал нас за ошибки. Когда Инфирмукс стал владыкой источника, я не всегда была согласна с его приговором, но клинок мой у подножья его трона свидетельствовал о признании правления и воли. Когда владыками сделались мы оба, некому стало нас судить.

Отрицание очевидного, невыносимый гнев, обреченные попытки свыкнуться, черная тоска и наконец, осознание, ставшее не исцелением, но гниющей раной. Иллюзорный мир, предшествовавший заключению клятвы, милосердно солгал Инфирмуксу и Айне.

— Или нас рассудило время? Ведь стены Пандемониума крепки, тогда как Ласа-Тарер тонет в океане. Но исчезновение мое проистекает из верности, чтимой Инфирмуксом добродетели. Выходит, сомневайся он во мне, проиграл бы сам, — Айне грустно улыбнулась Симберу. — Что насчет вас? Помня, как долго Инфирмукс с Эребом свыкался.