[Фрида фон дер штайгер]

Харот / Ульфендорм (авторский) / 5014

Рейшан и Фрида

Эпизод является игрой в прошлом и закрыт для вступления других персонажей. Если в данном эпизоде будут боевые элементы, я предпочту без системы боя.

[без имени]

   Небо над горами оставалось таким же темным, как и в ту ночь, когда он впервые оказался здесь — брошенный, никому не нужный. Пронизывающий до костей ветер завывал среди скал, поднимал снег с утесов и рассыпал его в воздухе плотной ледяной пылью. Буря не утихала, окутывая все вокруг белесой пеленой, в которой даже далекие огни города внизу казались чужими и отстраненным.
   Малыш дрожал, забившись под корни старого дерева, что, казалось, из последних сил вцепилось в промерзшую землю, удерживаясь на краю обрыва. Красный мех не спасал от холода — он был слишком легким, слишком мягким, неспособным защитить от мороза, что проникал под кожу, впивался в каждую клеточку, заставляя его сжиматься, прижимать хвост к телу, зарываться носом в собственные лапы, словно это могло хоть немного согреть.
   Прошло уже несколько дней с тех пор, как он оказался здесь, но страх не ослабевал — напротив, он становился только глубже. Осознание собственной беспомощности давило с пугающей ясностью. Раньше, на корабле, он хотя бы мог прятаться, затаиваться в уголках, избегая внимания, но здесь... Здесь не было ничего похожего на безопасность, даже эти корни дерева не спасали его от пронизывающего ветра.
   Он пытался сохранить тепло, заворачиваясь в плотный узел собственного длинного тела, стараясь вжаться глубже в укрытие среди корней. Ветер не унимался всю ночь, его завывания напоминали жуткий звук пробоины в корпусе корабля, когда воздух с угрожающим свистом вырывается наружу, оставляя после себя лишь пустоту. Эта мысль прочно засела в его разуме, придавая ночным кошмарам пугающую реальность. А потом наступило утро, и пришло оно не резким переходом, не вспышкой света, а почти незаметно. Ветер стих, а вместе с ним исчезли и привычные ночные звуки, оставляя за собой странную, почти мертвую тишину. Измученный ребенок наконец начал проваливаться в более спокойный, тяжелый сон. Однако его разбудил новый, непривычный шум где-то снаружи.
   Он осторожно высунул нос из-под корней, и перед ним открылась новая картина. Вчерашняя буря ушла, оставив за собой белое безмолвие, будто сама природа затаила дыхание перед очередным испытанием. Долгожданное солнце пробивалось сквозь рваные клочья облаков, бросая холодный свет на застывшие сугробы. Пушистый снег медленно падал с неба, укутывая землю мягкой дымкой, а воздух был наполнен спокойствием — той особенной, живой, в которой каждый звук, даже самый слабый шорох снежинок, касающихся земли, казался особенным.
   Но там вдали город не замирал. Дракончик уже несколько дней наблюдал за ним, затаившись на окраине, спрятавшись среди деревьев. Он не решался подойти ближе днем, слишком хорошо зная, что яркий свет выдаст его. Спокойными ночами же он пробирался в город, осторожно, бесшумно, лавируя между строений, прислушиваясь к каждому звуку. Он знал: здесь нужно быть быстрым. Нельзя попадаться. Лишь благодаря объедкам в мусоре по ночам он мог хоть как-то держаться. Этой ночью из-за бури он так и не смог хотя бы перебиться какой-нибудь едой.
   И сегодня город жил громче, чем обычно. Там, где раньше улицы были пустынны и лишь единичные фигуры мелькали в переулках, теперь шумело сразу несколько голосов. Там, где раньше двери домов оставались закрытыми, теперь хлопали створки, люди выходили наружу, проверяли крыши, укрепляли стены, стучали молотками, чистили снег. Даже на окраинах шум усилился: кто-то что-то таскал, кто-то переговаривался, кто-то натягивал веревки, закрепляя крыши, пока ветер не вернулся вновь.
   Малыш сжался, опустив голову ниже. Слишком шумно. Слишком много людей. Слишком много звуков, которые он не знал. Они резали слух, они пугали. Он не понимал, чем это опасно, не знал, почему люди так спешат, но одно было очевидно: если он останется здесь, его заметят. Он не мог позволить этого.
   Но перед тем, как уйти, он снова посмотрел на город, в его взгляде слегка мелькнула тень зависти. В одном из окон было что-то теплое, что-то живое. Женщина, закутанная в плотную одежду, подняла на руки ребенка, прижала к себе, укрывая от сквозняков. Тот обвил свои руки вокруг ее шеи, спрятал лицо в ее теплом плече, а она склонилась к нему и что-то сказала, что-то, чего наш герой не слышал, но знал — это были слова, полные заботы. Он не помнил, чтобы его когда-то так держали. Не помнил, чтобы к нему так прикасались. Когда-то давно, в совсем другом мире, он тоже был ребенком, который жаждал этого тепла. Ему хотелось верить, что хоть раз в его жизни кто-то касался его так же, но в памяти не было ничего, кроме холодных взглядов и холодных слов.
   Семья была связана для него с отталкивающими руками, а не обнимающими, как у того ребенка в окне.
   Снег падал медленно, ложился на его пушистую шерсть, но он не шевелился, не стряхивал его. Он просто смотрел.
   Но это длилось недолго. Он вздрогнул, когда услышал приближающиеся шаги. Кто-то шел со стороны города. Он не стал дожидаться, не стал смотреть, кто это был. Тихо, стараясь не оставлять следов, он развернулся и юркнул обратно в лес. Его маленькое тело проворно проскользнуло под низко нависшей веткой, лапы мягко ступали по снегу, не издавая ни звука. Он уходил дальше, подальше от шума, подальше от города, от света, от людей.
   Там, в глубине леса, он мог снова стать невидимым, возможно, навсегда. Он не был уверен в будущем, он искал пристанище, но догадывался, что здесь его ждет лишь вечное небытие.
   И, помня взгляды родителей, он наверняка это заслужил. Заслужил своим рождением.

[Фрида фон дер штайгер]

Она привыкла встречать рассвет у окна. Теплые оттенки появляются над темным морем расползаясь по линии горизонта мягкой волной, а первый луч зари разрывает пелену мрачного небосвода и неумолимо вырывается на свободу, окрашивая всё под собой в краски грядущего ясного дня. Фрида опускает взгляд на снежные крыши домов, которые еще минуту назад, казались холодными и одинокими в схематичной цепи улиц, но ночь уходит прочь с языками пламени от свечей и лампад, что отражаются в оконных стеклах.
Скрипнула лестничная половица и женщина отвлеклась от пейзажа за окном. Слуги их дома тоже уже проснулись. Сегодня мало кто будет тратить время на сон в столь прекрасную погоду.
- Госпожа, - в зрелом женском голосе слышалось нота удивления, которая быстро скрасилась улыбкой, - с каждым днем Вы всё больше походите на лорда. Только рассвело, а Вы уже на ногах. Новые слуги будут напуганы вашими пробуждениями и разбегутся по другим знатным дворам, - и послышались вздохи ворчания, которые вампирам стали уже родными, - где это видано, чтобы хозяева открывали глаза раньше слуг.
Вампир посмотрела на Хильдру мягким взглядом и ощутила грусть, когда женщина покинула глубину темной комнаты и вышла на свет. Некогда сильная женщина с прямой осанкой и острым взглядом, способным поставить на колени любого без единого слова, медленно ковыляла к своей госпоже хромая на одну ногу, не заметно для других, но не для тех кто знал её годами, плечи опустились и спина прогнулась под тяжестью стареющего тела. Седые волосы завязаны в пучок и перетянуты лентой, а когда-то блестели чернотой в густой косе. Лицо потеряло острый контур и покрылось морщинами, а кожа, утратив свой здоровый цвет, покрылась россыпью возрастных пятен. Хильдра протянула письмо, и вампир приняла его, немного задержав свои пальцы на чужих сухих руках.
- Наверное для нашего вида сон не является ценным, миссис Хильдра, - спокойная улыбка не обнажала клыки в силу своей мягкости, - отец сегодня возвращается, - после вскрытия печати и прочтения двух строк оповестила она владычицу над слугами, - как Вы знаете, первым делом отец направится в кабинет, пусть там наведут порядок, - сложив письмо, Фрида вновь посмотрел в окно за которым небо заливалось розовым золотом.
- Хорошо, что погода прояснилась, - пожилая женщина смотрела в след за госпожой с улыбкой, - я уже начинала волноваться, что господину приходится задерживаться в районах шахт. Сначала работа, потом непрекращающиеся бури. Господину нужно быть чаще дома и уделять время своим детям, - её голова с укором покачалась, что не могло не заставить улыбнуться одну из Штайгеров.
- Непременно отчитайте моего отца, миссис Хильдра, из всех людей поместья он слушается только Вас, - вампир тепло обняла женщину с ребячливой улыбкой и получила мягкое поглаживание по спине в ответ.
- Какая Вы проказница, временами, госпожа, - скрипуче посмеивалась она над предложением, которое могла исполнить.
- Но ведь только с Вами я могу быть такой, - Фрида отпрянула и их объятия закончились улыбкой, - нужно разбудить Йохана и отправить его на тренировочную площадку до прибытия отца, иначе снова обед будет наполнен молчанием. 
- Тогда я пойду вниз, а вы ступайте к брату.
Вампир легко кивнула головой и неотрывно смотрела в след Хильдре. Она чувствовала, что скоро ей придется вновь почувствовать вкус утраты и ясный день стан немного мрачнее.

***

Когда на небе светит солнце, а с моря не завывает ветер, люди снега уделяют время ремонтным работам. Однако сейчас стоит присмотреться к бегущей троице за огромной мохнатой собакой. Мальчишки второпях летели по улице уворачиваясь от внезапных прохожих благодаря своей ловкости, но временами влетали в чужой бок и сбивали с ног. Получая крик в свои спины их скорость только росла, а смех становился громче.
Раскрасневшись и задыхаясь, они остановились у окраины.
- Я больше не могу, - упал на коленки Рони (который из всех троих был младше) и упираясь ладонями в снег, был готов упасть замертво, но Эль ему этого не позволил, пусть и сам задыхался, стоя на полусогнутых коленях, ухватил за воротник мальчишку и лишь протяжно выдохнул после глубокого вдоха.
- Вот и сидел бы дома, чего за нами увязался, - рыкнул Канут, поправляя меховую шапку из шкуры красной лисицы, - мешать будешь только своим нытьём.
- Ну хватит тебе, - подал голос Эль, - не задирай своего брата, - заметив надутые щеки младшего, улыбнулся уголком губ и крепче схватил чужой воротник.
- Чего ты за эту плаксу заступаешься? Из-за него не сможем дальше пойти.. Эй! Ты чего пинаешься!
- Я! Бесишь! Дурак! Дурак!
А Эль застрял меж двумя драчливыми братьями, удерживая Рони за воротник, который пинался своими короткими ногами (и больше попадало именно Элю, а не Кануту) и упирался в грудь ладонью другого, который и ногами махал и руками за шапку брата схватился. Радостно гавкала только чёрная мохнатая собака, бегая кругами, но вскоре и она остановилась, приподняв висячие уши и устремив свой взор в сторону леса. Драка остановилась с протяжным воем пса и их пятки засверкали следом за помчавшейся чёрной тенью.
- Буль, вперёд! Ищи! – отдавал команды Канут, не уступая в скорости собаке и оставив двоих своих собратьев по охоте позади.
Застопорилась команда на короткий миг, когда пёс обнюхивал корни дерева торопливо и с азартом, хвост ходил ходуном и когда след был взят, он вновь полетел стрелой по утрамбованному снегу ветрами и морозом. Буль метался из стороны в сторону, потом громко гавкал у корней другого дерева и принялся рыть, срывая кару мощными когтями. Что-то промелькнула и мальчишки не успели понять, что это было, но точно красное.
- Ты клетку взял? – торопливо поинтересовался Эль наблюдая как пёс продолжал прыгать и скакать по снегу, то падая на передние лапы и тыкаясь мордой в снег.
- А то, у бати самую крепкую взял, - горделиво нос задрал Канут.
- Это я тебе сказал где папа её спрятал, - срезал острый нос ему младший брат.
В какой-то момент Буль перестал прыгать и носится, а просто лёг, вытянув лапы перед собой, словно сложив на чем-то, и радостно виляя хвостом переводил дух.
Мальчишки переглянулись и с молчаливым согласием двинулись к собаке заходя с трёх сторон. Под черными лапами виднелся кончик тонкого красного хвоста.
- Это не белка, - вскарабкался Рони на спину Буля.
- Слишком длинный для белки, - зажав ладонью хвост, чуть приподнял лапу пса, чужое движение ощутил даже через перчатку, - живое! Живое! Доставай клетку!
Такой громкий крик заставил маленькие сердечки вздрогнуть, а также привлечь чужое внимание. Пусть они и находились в лесу, но извилистая дорога вела своих путников домой. Лошади тянули тяжёлые повозки в сторону города в сопровождении охраны. Все повернули голову в сторону пролеска, извозчики устало качнули головой, охрана положила руку на оружие, и лорд смерил местность взглядом. Вновь послышались детские вопли и лай, но лорд Штайгер лишь махнул рукой, приказывая повозкам и охране двигаться дальше. Телеги скрипели от тяжести кристаллов и другого сырья. По некоторым причинам эта поездка выдалась тяжелее чем другие, поэтому все были рады возвращению, однако был тот, кто светился солнцем в любое время суток и в любом настроении, чем вызывал в людских сердцах опасения, но даже такой странный парень нашёл своё место. Гнедая лошадь была под стать своему хозяину, словно молодой необузданный и не способный стоять на месте. Слишком сильный контраст между лордом и его помощником.
- Мой лорд, мне пойти и проверить? – молодец был готов спрыгнуть и пуститься в путь, но прохладный голос его остановил.
- Нет. Подождём немного.

[без имени]

    Маленький пушистый дракончик осторожно пробирался сквозь заснеженный лес, его легкие лапки утопали в рыхлом снегу, а густая красная шерсть путалась в сухих, торчащих из земли корягах. Каждый шаг давался с трудом: то лапа проваливалась в сугроб, то обледеневший корень мешал двигаться вперёд. Морозный воздух щипал нос, оседал инеем на длинных усах, заставляя их дрожать при каждом вдохе. Позади остался город — гул голосов, скрип повозок, звонкий смех, стук молотков. Всё это теперь казалось далёким, словно из другого мира. Дракончик уходил всё дальше, не зная, куда ведет его путь, и не думая о возвращении. Он просто хотел бежать, спрятаться в укромном месте, подальше от суеты, от ярких огней, от чужих глаз, которые всегда смотрели на него с ненавистью. Кроха считал, что весь мир желал, чтобы он сгинул.
  Он вздрогнул, когда ветер вдруг подул сильнее, принеся с собой запах сырой древесины и лёгкую горечь хвои. Ему нравился этот запах — чистый, свободный, совсем не похожий на пресный запах корабля, где он прожил свою жизнь. Конечно, это место было страшнее, он не знал и не видел никогда деревьев, снега. Не знал до того как попал сюда, что полотно над головой, которое люди называли небом, меняло свои картины в зависимости от времени суток. Не знал, что ветер может принести так много запахов и впервые столкнулся с тем, что он мог идти куда-то без остановки так долго, что лапы начинали болеть от долгого пути. Это было страшно — огромный мир без границ где ты не знаешь чего ждать. Ему было неведомо — как здесь жить. Единственное что он понимал, так это то, что лес был безопаснее, чем город. Люди наверняка убьют его, а лес казался более тихим и спокойным, местом где он мог исчезнуть.
  Однако тишина, которая сначала казалась успокаивающей, внезапно стала слишком плотной, слишком давящей. Он замер, прислушиваясь. Лес не был пуст. Резкий, пронзительный вой разорвал холодную тишину.
  Вдалеке раздался лай — резкий, громкий, разрывающий морозную тишину. Малыш замер, его красные глаза расширились, узкие зрачки метнулись в поисках источника звука. Собака. Он не видел её, но слышал, как трещат ветки под её лапами, как приближается с топотом лап грузное тело. Паника сжала его грудь, и он рванул вперед, не разбирая дороги. Его легкие лапы мелькали над снегом, оставляя за собой тонкий след. Однако кроха знал, что он не был быстрым — не таким, как настоящие драконы, которых он видел в своей семье. Слабый. Медленный. Жалкий. Эти слова эхом звучали в его голове, пока он бежал. Лай становился все громче, прорезая морозный воздух резкими, оглушающими ударами лап, что били о землю в активной погоне. Дракончик нырнул под корни старого дерева, судорожно цепляясь когтями за мерзлую землю. Но укрытие было слишком открытым. Он слышал, как собака приближается – тяжелые лапы ломали тонкие ветви, дыхание вырывалось клубами пара, а злобный лай заставлял мурашки бегать по его спине. И вот она – огромная, черная, с лохматой шерстью псина, сверкающая от инея. Глаза горели диким огнем, в них отражался ночной лес. Дракончик метнулся в сторону, зарываясь в сугроб, холодный снег резанул кожу, обжог, но он копал глубже, надеясь спрятаться в ледяной тишине. Бесполезно.
  Собака ринулась следом, ее морда прорвала снег, зубы клацнули в опасной близости. Он выскользнул, извиваясь, но она не отставала. Раз за разом она ныряла за ним, разбрасывая сугробы, превращая чистый белый покров в хаотичный вихрь. Его дыхание сбивалось, лапы путались в снегу. Паника сжала его сердце стальным обручем.
  Внезапно – удар. Массивные лапы собаки настигли его, вжав в белый снег. Воздух вырвался из лёгких с болезненным хрипом, мир закружился перед глазами. Острая боль пронзила грудь, а следом пришла темнота. Всё исчезло, и он остался лишь крошечным комком алой шерсти в холодном, равнодушном мире. Беспомощным. Забытым.
***
  Когда он очнулся, холод всё ещё кусал его, но теперь были и другие ощущения — теплые, липкие руки, детские голоса, громкие и возбуждённые. Его схватили. Пальцы, что вцепились в его шерсть, сжимали его маленькое тельце. Он дернулся, красные глаза распахнулись в ужасе, и инстинкт взял верх. Его крохотные, острые клыки впились в чужую руку, прокусив кожу. Крик боли оглушил его, хватка ослабла, и он выпал, шлёпнувшись в снег. Свобода длилась мгновение. Он оглянулся, дрожащий, растерянный. С одной стороны — дети, их визгливые голоса, лай собаки, которая снова рванула к нему. С другой — что-то огромное, тёмное, неподвижное. Он не знал, что это — какая-то махина, громоздкая и странная, с колёсами и деревянным брюхом. Повозка, хоть он и не знал ее названия была сейчас единственным укрытием.
  Он рванул к ней, лапы скользили по снегу, сердце билось в горле. Собака была близко, ее дыхание обжигало ему спину, но он успел. Нырнув под повозку, он забился между половицами на дне, прямо у колеса, прижавшись к холодному дереву. Щель была тесной, опасной — если махина тронется, его раздавит, — но это было лучше, чем остаться снаружи. Дети кричали, собака сновала рядом, тыкаясь мордой под повозку, но не могла достать. Он свернулся в комок, длинный хвост обвил лапы, уши прижались к голове. Он зажмурился в надежде, что это прекратится.
  Малыш не знал, чего хотят эти дети, но слышал возгласы, и в его голове вспыхнула мысль: они хотят скормить его собаке. Так было бы с ним всегда — слабый, маленький, никому не нужный. Его семья бросила его за это, и теперь мир продолжал доказывать, что он не достоин жить. Он дрожал, когти впились в дерево, но он не двигался. Здесь было опасно, но там, снаружи, ещё хуже. Он ждал, затаив дыхание, надеясь, что его не найдут.