[Лира]

Лирея, 5018 год

Лира, Йозеф

Эпизод является игрой в в  прошлом и закрыт для вступления любых других персонажей. Если в данном эпизоде будут боевые элементы, я предпочту без системы боя.

Хозяин отправил свою белоснежную рабыню помочь с делами Йозефу, тем самым отплатить старую услугу. Лира сегодня на весь день отдана другому мужчине, и она должна постараться, чтобы он был доволен...

[/i]

[Йозеф]

Империя Ян-Тао, город Тан, нижний квартал

Один день плавно перетекает в другой, образуя смазанный серый след в покрытой коростами истощенной душе, но упрямый рассудок в который раз вырывает её из небытия, заставляя открыть глаза. На часах 06:05, как и обычно Йозеф уснул прямо на рабочем месте в своей лаборатории, скрытой в нижнем квартале, где находились Танские трущобы кишащие нищими, беженцами, контрабандистами и теми, кто не любил отсвечивать, например такими как Фильдштайн.

Не спеша, мужчина встал со стула и подошел к окну, смотря на огромные, уродливые в своей безликости, массы,  бесцельно снующих под тенью таких же отвратительных и безвкусных домов. Нет, архитектура Ян-Тао достойна восхищения с её глубоким колоритом и экзотическими нотками, но тут, в сердце социального дна - не было и намека на это. Лишь давящая серость, разруха и хаос, что выжимает и душит даже самого стойкого. Тишину нарушает лишь звенящий звук  ложки, что скребет стекло размешивая сахар в чае, и именно этот звук заставил проснуться еще кое кого.

-Мфм! Ммм!

Закрыв глаза, Йозеф с нескрываемым наслаждением сделал глоток крепкого смородинового чая и не спеша отправился в дальний конец комнаты, на пути взяв цилиндрической формы скальпель, что лишь слегка напоминал железное перо для чернил. Отложив кружку, парень отодвинул шторы и посмотрел на связанного эона. Кожаные толстые ремни крепко фиксировали конечности подопытного, от чего кисти рук и ступни жертвы уже посинели. Лицо бедолаги накрывала кислородная маска, что время от времени подавала тому новую порцию  препарата, отравляющего эона и делая его еще слабее, а главное, не таким прочным.

- Доброе утро. - Голос Йозефа был сухим, скучающим и почти не примечательным. Холодное выражение лица парня сложно было прочесть. Надев перчатки, хуман, под наполненным ужасом взгляд и бессильное мычание испытуемого, вонзил лезвие в предплечье узника, вызывая новую порцию приглушенного крика. Вдруг, Фильдштайн замер, словно о чем то задумавшись, не вытаскивая лезвие из раны и виновато улыбнулся. Улыбка была блеклой и едва заметной. - Прошу простить, я забыл, что сегодня мне надо кое кого встретить. По этому, я вынужден быть менее деликатным...-

Словно играя смычкой на инструменте, в синергии агонии и отточенных движений рождалась симфония. Алые капли оросили стерильные стены, пол и даже лицо человека. Еще немного крови попало в кружку дымящегося напитка и клубясь во власти диффузии, растворились в нем. Серые холодные пустые глаза апатично смотрели, как тело перед ним преобразуется в нечто новое, более яркое, горячее и естественное для этого мира.

Часы показывали ровно 09:00, когда Йозеф уже снял перчатки, допил чай и закрывал за собой дверь, оставляя в темном помещении еще бьющееся в судорогах тело и пустую кружку вкусного напитка с легким металлическим послевкусием крови...

До полудня еще много времени, но Йозеф уже во всю был занят работой. Еще вчера он узнал, что на днях ему должны будут прислать помощника. Мужчина не помнил точно, кто был благодетелем, но возражать не стал. Лишние руки пригодились бы ему перебирать бумаги и подавать ингредиенты, выполняя рутинные обязанности. А на счёт толстосума, что это организовал, Фильдштайн даже не думал. Слишком многих он держал на острие, грозя в любой момент скинуть их с пирамиды власти, раскрыв миру их грязные секреты и истинное лицо. Бывали, конечно, и исключения, но те заканчивали свой путь как тот эон, сегодняшним утром. Кстати о нём...

Йозеф вынул из внутреннего кармана небольшую капсулу наполненную желтым раствором, где плавали тонкие нити сухожилий эона. Убрав её в морозильный ящик у кровати, мужчина взглянул на часы, накинул пальто и направился к входу, собираясь забрать еще несколько ингредиентов и заглянуть в темницу канцелярии, но в начале нужно было встреть своего временного подручного у северных ворот.

Встав у одного из фонарей, хуман закурил, осматривая дорогу. Это была его любимая точка, так как фонарь находился в слепой зоне как для въезжающих в столицу, так и выезжающих из нее, на периферии закоулка в трущобы и рыночной площади. Место жительство и адрес Фильдштайна были засекречены, по этому было заранее  установлено ориентир для встречи - фонтан у северных внешних ворот. Без особого интереса мужчина смотрел на прибывающих: дархат в традиционном танском кимоно со своими товарами, большая группа артистов из бродячего цирка, наемники из банд обживающих драконьи горы... Внимание серых глаз снова приковано к фонтану, а бровь слегка приподнялась, стоило увидеть там хрупкую девушку.

-«Хм, это она? Я её даже не заметил среди толпы. И когда она успела там оказаться? Случайно встала? Хотя зачем гадать. Проще подойти и уточнить.»- Подумал Йозеф и плавно обтекая волну из людей, вышел из толпы, едва коснувшись плеча девушки сзади своей прохладной рукой, оставляя там шлейф горького одеколона мужчины. Вместе с горячим дыханием на  её затылок, до нее долетел чуть ленивый равнодушный голос лишенный любого намека на выразительность и эмоциональность.- Вы кого-то тут ждёте?

[Лира]

Она привыкла. Правда привыкла. Ошейник почти не жмёт горло, не терзает нежную фарфоровую кожу, не оставляет болезненных синих следов, как то было раньше, когда её держали на цепи, когда приковывали ради её безопасности в одиночной комнате без мебели без всего, обо что можно убиться, ведь хозяин уже понял, что девушка из тех, кто легко сведёт счёты с жизнью о любую мебель. Но он не глуп, и её смерть ему вызовом, поэтому он поначалу каждую ночь крепил цепь к потолку, оставляя возможность только спать на полу в одном клочке места, где цепь не так сильно тянула рабский ошейник. Лира, право, пыталась стоя обмотать цепь вокруг шеи и повиснуть, но странный механизм всегда выпускал ещё несколько звеньев, словно кто-то постоянно наблюдал за беловолосой, не давая ей и шанса придушить себя. Так, падая на пол с перемотанной цепью шеей, девушка пыталась разбить себе голову о пол, но первую попытку пресекли нещадно, а вторая окончилась приобретением небольшой потрясающе мягкой обивки комнаты для девушки, которую, как ни старалась Лира, так и не смогла расковырять ни ногтями, ни зубами.

  Она знает, что хозяин её любил. Любил её аккуратное худое тело, любил говорить ей о том, как он заботится о ней, как много для неё делает и как она такая уродливая и глупая, живёт только потому, что он, дурак, её любит. Он говорил о том, что ему грустно, что она пытается умереть, ведь он столько для неё делает, он так отчаянно старается позаботиться о ней, а она, тупая, не ценит. Говорил, что выкупил её, потому что пожалел, что у других хуже и что на свободе её точно изнасилуют и убьют, что её будут преследовать, что он не даст ей жить там, в опасности, нарушить её светлость, хрупкость, чистоту.

  Поэтому, когда он приглашал к себе в постель, он говорил, что только он может нарушать её белый цвет. И нарушал, оставляя синяки, гематомы, слабые порезы и укусы, говоря, что она его вещь, о которой он заботится, и что это – не жестокость, а благодать. И Лира соглашалась, зная, что бывает хуже. Соглашалась и вечерами снова искала способ умереть, когда тело едва двигалось, и когда работник приносил её, едва дышащую, в мягкую комнату и даже не крепил к цепи, зная, что сегодня... и завтра она не сможет встать.

  Он любил её фотографировать. Любил рисовать на её теле, считать рёбра и ломать их. Любил раскладывать на её теле еду и приглашать друзей, чтобы они отведали с неё. Он никогда не давал её в обиду. Лира считала, никогда не обижал, потому что он так говорил. Всегда. Хозяин даже не давал её трогать другим слишком часто, а со временем даже перестал уделять ей внимание, всё реже звал к себе, отдавая предпочтение иным делам. Он говорил, она ему наскучила.

  Лира почему-то сильно грустила. Ей даже разрешили спать в другой комнате, уже не боясь, что она умрёт. Рабыня послушно не умирала, отплачивая за всю доброту уборкой и иными делами по хозяйству.

  Сегодня была редкая ночь в постели хозяина. Он позвал неожиданно, внезапно, и, когда она пришла такая, как ему было нужно, мужчина, закурив сигарету, одобрительно кивнул. Лира всё делала, как всегда, так, как ему нравилось – казалось, она выучила его настроение, его предпочтения, и потому даже научилась разделять их, чтобы не сгореть в агонии отвращения к себе. Хозяин оставляет на коже несколько синяков, гематомы, синий след под ошейником, сотни укусов – говорит, что он художник и раскрашивает её тело. Она соглашается и покорно хвалит. Он верит ей. Ломает ребро.

  Хозяин говорит, что ей нужно будет завтра помочь одному человеку, сделать всё хорошо и чисто, так, чтобы на неё не было жалоб. И если вдруг будут – он её уничтожит. Лира знает, как это. Поэтому она постарается. Поэтому, когда мужчина целует огромное чёрное море боли на теле там, где сломано ребро, она даже не плачет, пустым взглядом смотря на себя в зеркало, пока он подбирает наряд. Говорит, что ничего страшного, ничего не смещено, и что он будет за ней следить – поймает тут же, пусть будет благодарной, что не сломал ногу. И Лира благодарит.

  Она знает, что бывает хуже. Знает, что ей повезло. Знает, что он её любит.

  Поэтому, когда белое чистое платье опускается на её плечи, когда кожаный чёрный корсет туго стискивает рёбра, Лира лишь говорит, что она красивая. Хозяин соглашается, что это так. Он обматывает её руки тонкими чёрными лентами, опоясывает руки наручами, словно намекает, напоминает, какое у неё место. Даёт кожаные сапоги. Натягивает её на голову и плечи плащ, обещает, что снова выдерет ногти, если она сделает что-то не так. Ласково целует в лоб.

  Она выходит вовремя, но идёт медленно, осторожно, прислушивается к ощущениям, к боли в левом боку. Корсет помогает – так не слишком страшно. Беловолосая ускоряет ход, чтобы добраться вовремя, и когда она останавливается у намеченного места, то не видит никого, кто мог бы стать тем самым человеком, которому она должна помочь. Лира оглядывается – она стоит в капюшоне, в длинном плаще, в тёмных одеяниях, скрывающих белое платье чуть ниже колен. Её белые локоны водопадами сползают вниз, и девушка обнажает голову, тревожно осматриваясь. Она перепутала? Опоздала?

  И вдруг вздрагивает, ловит пронзительную боль в боку, оборачивается, когда плеча что-то касается. Пахнет...вкусно. Горько. И следом горячее жгучее дыхание обжигает затылок, заставляя кожу покрыться россыпью кожаных мурашек – думает, что за ней пришли люди хозяина, потому что она ошиблась. И следом ленивая вязкая интонация, вопрос облегчения, заставляющий с облегчением выдохнуть.

  — Д-да. Здравствуйте! — разворачивается на каблучках девушка, торопливо кланяясь. Больно. Лицо на мгновение кривится, но вскоре обретает бесцветную вежливую улыбку. Почти радостную. — Я жду Йозефа Фильд... Филь...Фильдштайна. Это Вы? Меня отдали в пользование на сутки, пока не перестану быть нужной, — мяучит Лира, осматривая холодное лицо незнакомца и заглядывая с интересом в его глаза. Пока хозяина рядом нет так можно. Девушка робко улыбается, что-то найдя в чужом взоре – что-то строгое, мрачное, и беловолосая знает, понимает, что, скорее всего, ей придётся сильно постараться, чтобы хотя бы быть неуместной. Пальцы начинают немного болеть – кажется, когда она вернётся, придётся снова бинтовать кончики...  Если Йозефу она не понравится.

[Йозеф]

Первая секунда

Природа проста во всём.  Особенно она проста в своей жестокости. Эволюция всегда отсеивала те творения, что  не успевали вовремя приспособиться, включая даже тех, кто  занимал вершину пищевой цепочки. Так, могучее тело льва изнутри заживо грызут черви, плоть покрывают мухи, а глаза выклевывают стервятники, замыкая круговорот жизни и смерти. Именно осознание своей собственной слабости стало для хумана неудержимым стимулом пройти через свои пределы, пробиваясь из мрака тесного кокона к чистому синему небу. Чтобы не сгинуть в этом мире или, как минимум, не стать легкой добычей, хуман выжимал пользу из всего, до чего только мог дотянуться, не заботясь о законе или морали. Правила придумали сильные, чтобы не сожрать друг друга. Йозеф в этот круг не входил...

Почему же так вышло, что столь хрупкий на вид человек, прокладывал себе путь к вершине - телами тех, кого он сразил? Что делало его хищником? Нет, это далеко не оружие, которым тот почти не владел и не магия, что была ему не доступна. Его сила заключилась в умении находить детали, чтобы вынуть тот самый кирпич без которого рухнет стена. Чтение между строк, оценка местности, анализ поведения, умение видеть людей насквозь, а главное  - знания как связать колоссально тонкие нити полученной информации в   большую практичную  паутину. Это было именно то оружие, что неумолимо настигают жертву, ведь от того, что нельзя увидеть или почувствовать, нельзя защититься. Фильдштайн казалось не замечал новую помощницу, смотря куда-то сквозь неё, слегка отрешенно, словно уйдя в свои мысли, но это было обманчивое впечатление. На самом деле,  он подмечал каждую деталь в этой светловолосой незнакомке, пока она поворачивалась к нему: начиная с прихрамывающего  шажка и напряжения лицевых мышц  от болевого спазма, заканчивая повышенной, во временном интервале, частотой, но большой амплитудой, с которыми поднимается её грудь при вдохе и выдохе, выдавая наличие страха и, судя по наклону плеч с легкой паузой в ответной реакци на касание, далеко не простого испуга, но животного парализующего ужаса, что испытывает зверь, когда слышит над ухом щелчок кнута жестокого дрессировщика. Когда незнакомка наконец обернулась, для  Йозефа прошла целая вечность, но он привык к этому. Это мир в котором он жил: медленно текущий и кристально ясный словно подземный ключ, просачивающийся из скалы. Первое, что встретило девушку когда они соприкоснулись  взором своих светло-серебряных глаз - это его пронзительный холодный взгляд, который смотрел на эона сверху, словно ястреб, парящий  в небесах, подавляюще пронзительный и далёкий.

 — Д-да. Здравствуйте!

Вторая секунда

Аккуратные темные брови хмурятся, глядя на её болезненный поклон. На этот раз это видно отчетливо, лишь снова подтверждая догадки алхимика. Что-то в глубине души вскипает, вызывая безумный коктейль ярости и раздражения, но Йозеф не обращает на это внимание, сохраняя холодный рассудок и спокойное выражение. Он держит руки в карманах, глядя как та, начинает светиться улыбкой. Свет этот не яркий, чуть блеклый и нежный, словно мерцание луны в отражении грязной лужи.

 — Я жду Йозефа Фильд... Филь...Фильдштайна. Это Вы? Меня отдали в пользование на сутки, пока не перестану быть нужной.

Эта манера речи... Не было сомнений, что она невольница. При этом сломленная до основания. Йозеф слегка поморщился, словно увидел как в его суп залетела муха. Стоит ли упоминать, что пока девчушка пыталась выговорить его фамилию, парень уже успел закончить наблюдения и подвести итоги. На удивление, строгий мужчина никак не рассердился на эту невольную запинку девушки. Вместо этого он,  наоборот, немного оскалился: его аккуратные губы чуть растянулись в слабой иллюзии улыбки, слегка обнажая белые зубы. Усмешка на его скучающем лице была не однозначная. С одной стороны она была благородной и светлой, с другой загадочно глубокой и лукавой.  Именно с такой улыбкой главный герой спасает ребенка, вынося  его на руках из горящего дома, и точно с этой же ухмылкой беглый преступник лишает невинности, влюбленную в него по уши,  дочь судьи, что выносил приговор. Пока монета крутится в полёте, будущий результат меняется каждую секунду, завися от множества факторов и переменных.

-... Это я.- Подтвердив слова светловолосой, человек вдруг  вытянул, не спеша, руку и его ладонь оказалась перед её лицом, показывая три пальца. - Во-первых, давай обойдемся без формальностей и перейдем на ты. Во-вторых, никогда не улыбайся мне. Не люблю фальшивые улыбки. И в третьих, меня жутко раздражает твой плащ.-

Вдруг, Фильдштайн потянулся еще дальше, складывая ладонь в горизонтальное положение. Кончики его пальцев осторожно, едва касаясь и почти нежно, но с легким оттенком властности, приподнял подбородок девушки, вздернув её личико вверх и вглядываясь какое-то время, казалось, в самую суть её существа.

Будучи агентом тайной канцелярии, Йозеф и не упомнит, как многих он уже пытал на допросах. Нет, он не испытывал садистского удовольствия, делая это, как и не чувствовал сострадания. Это была просто частью его работы. Фильдштайну был знаком взгляд его ассистентки, та глубокая жажда смерти, что была размазана по ее сознанию. Это читалось по ее  красивым и обманчиво живым, но пустым глазам. Почти неуловимая печать нестерпимой душевной боли, глубокой на столько, что она не воспринимается разумом, обращаясь в пустоту и представляющая смерть эфемерной черной стеной, за которой находится долгожданный покой, ведь вместе с жизнью исчезает и боль, что она несёт.

- Хм.. -  Он отпустил ассистентку, нежно проведя кончиками пальцев снизу, вдоль подбородка, поворачиваясь спиной. Растерянность в серых глазах, которую алхимик также заметил у новоприбывшей, заставила его отвернутся. Тот же потерянный хаотичный взгляд, что когда-то был и у него. Подчиняясь законом природы, это была едва заметная искра первобытного пламени, словно тусклый огонь свечи на ветру, готовый вспыхнуть ужасным пожаром или погаснуть навсегда.  Он знает это, потому что сам был таким. Тщетно, но не сдаваясь, он искал причину пожить еще немного, цель - ради которой можно было бы задержаться, посветив этому всего себя. Маяк, на свет которого можно идти, спасаясь от шторма, летя в его сторону, словно мотылёк на огонь. Точно так же, как мозг, что прямо перед смертью тратит оставшиеся ресурсы организма и согревает неизбежно коченеющее тело, её разум цеплялся за любую возможность жить, хотя даже она сама этого не осознает. Желание жить  и жажда смерти бьются в какофонии в груди этой рабыни. Сейчас она податливый чистый лист, но тонкий на столько, что грубая кисть или дилетантская небрежность  порвет его, сделав более не пригодным, и Йозеф ощущал, что там, откуда её прислали, явно не видят дальше своего эго. Ломали грубо, безвкусно, словно животное слетевшее с катушек. А участь каждого зверя  - украшать своей головой стену охотника над потрескивающим дровами камином. Парень так и не спросил имя своей помощницы, лишь сухо проронив одно единственное слово. Странно, но голос Йозефа на миг охрип, словно внезапно сел. Так бывает, когда он сдерживает в себе новую порцию эмоций и чувств. - Идем.

Мужчина не оборачиваясь, пошел вперед, на ходу вынимая из внутреннего кармана пальто толстый блокнот с карандашом и стал что-то, с молниеносной скоростью, записывать, обходя людей в пешеходном потоке, даже не глядя на них. Лира могла видеть лишь лаконичную надпись сделанную очень красивым почерком на  синей обложке,  гласящую: «Заметки».

Он шагал достаточно медленно, чтобы эон могла не отставать от него, в своем состоянии. Движения Йозефа были плавными, легкими и беззвучными, местами, отдельные его действия казались неуклюжими, но вместе они превращались в одну завораживающую волну. Наверное, именно так идет сытый тигр, чуть вразвалку, но готовый в любой момент совершить смертоносный прыжок. Далеко идти Фильдштайн не собирался, остановившись у рядов магазинов одежды, ресторанов и, чуть помедлив,  хуман убрал письменные принадлежности обратно в карман, заканчивая, словно ревизор, обрабатывать эмоции и чувства, которые тот  хоть и  испытывал, но не знал, как на них реагировать, а потому вел заметки, чтобы после перечитать их и возможно лучше понять самого себя. Удивительно, как ленивый тусклый голос мог иметь такие яркие властные нотки, когда он не громко проговорил, закурив  сигарету и выпуская кольцо дыма прямо в лицо девушки. -Сними свой  плащ и дай его мне.-

"Заметки Йозефа"

02.06.5018г.

[/b]
Поймав меня на террасе у водопада, Бао попросил меня сделать для него еще одну порцию припарки для облегчение симптомов своей загадочной болезни. Мерзавец отлично знает, как трудно мне добывать ингредиенты, но все равно обращается с просьбами, словно то, что я его ученик что-то для меня значит. Если с слезной железой эльфийки-девственницы проблем нет, благо завезли новую партию рабов на черный рынок, то где, хтон бы его побрал, я найду время, чтобы добыть жилы эона для настойки?! Ублюдок еще улыбается. Как будто не догадывается, что у меня еще дел невпроворот. Ладно! Хорошо... Просто смотри на меня с высока и пей сделанный мною чай, Мастер. Надеюсь, тебе нравится его вкус. Вкус твоей смерти.[/color][/font]

04.06.5018г.

[/b]
Я облазил все теневые аукционы, но среди товаров не было ни одной эльфийки. Вернее были, но материал  не соответствовал стандартам качества. Единственная рабыня, что могла бы подойти, была отбита более высокой ставкой некого Цетриуса Лавиорэ, заезжий эон из какого-то богатого купеческого дома. Тратить свои кровные на это я, разумеется, не стал. Зол ли я? Немного. Но теперь я знаю, где взять эонские жилы. Решено, нужно подготовить почву, а пока загляну к Верховному канцлеру, что хотел встретиться. Интересно, какое у него задание для меня?[/color][/font]

12.06.5018г.

[/b] Нужно бы взять больничный до завтра. Охота за шпионом из империи Торис чуть не стоила мне головы. Впредь, нужно заказать и носить серебрянные ножи. Кто же знал, что я охочусь на оборотня. Хорошо, что они всё еще безмозглые узники инстинктов и  очень предсказуемы в своей агрессии, но с руководства стоит выбить приличную премию. Черт, как же ноет шея... Еще бы чуть-чуть на сантиметра два глубже... Но надеюсь ему понравилось, когда кислота выедала его мозг. Не забыть извлечь костный мозг вервольфа в лаборатории.

...

Вечером заходил Бо. Я вижу как ему плохо. Мой яд, что я добавляю ему в чай, уже глубоко проник в его организм, о чём свидетельствует тяжелая отдышка, синева на губах и небольшое трупное пятно за ухом, которое он, похоже, еще не обнаружил. Кстати, канцлер говорил, что доволен моей последней работой и упомянул о новом ассистенте, что должен приехать в город через неделю. Кажется, шея уже в порядке и почти не ноет. Можно выходить на работу уже завтра.[/color][/font]

13.06.5018г.

[/b]
Как и ожидалось, везде есть свои подводные камни. Я слишком затянул по времени, опасаясь лишних свидетелей и получил вполне ожидаемый итог: Цетриус успел изнасиловать рабыню, сделав её абсолютно бесполезной для моей работы. Хорошая новость в том, что эон теперь у меня в лаборатории. Я подключил его к аппарату и теперь жду, когда наркотик подействует и размягчит эонический «панцирь». Увы, эльфийка была с ним в спальне, когда я туда проник и мне пришлось прикончить её, хоть это и не входило в мои планы. Очень жаль. Мне не платят за подработку. [/color][/font]

14.06.5018г.

[/b]Рынки рабов пустуют. Не ожидал, что именно слезная железа окажется таким проблемным ингредиентом.  Зато нашел хороший смородиновый куст. Не забыть приготовит смородиновую чайную заварку.

...

В кабаке прошел слух о эльфийке аристократке, что приехала сыграть свадьбу с одним бароном из Лайнадара. Я отправляюсь в Грекдер, постараюсь успеть до её брачной ночи. Будь ты проклят, Янг, за то, что заставляешь меня заниматься такими бесполезными вещами! Жаль, что не успею попробовать свой чай.[/color][/font]

18.06.5018г.

[/b]
Как же хочется спать... Только вернулся с дороги, но дел накопилось уже по горло. Прокрасться в особняк было не сложно, больше всего я опасался, что цель может быть уже не пригодна, но мне повезло. Я отрезал ей голову алмазными нитями. Кто придумал это отвратительное оружие и зачем Бо Янг мне его посоветовал? В спешке я сам чуть не лишился пальцев. Слезная железа у меня, осталось взять жилы у эона, но я так устал. Ничего страшного, если я сделаю все утром. Точно, нужно не забыть встретить помощника... и попробовать чай...[/color][/font]

19.06.5018г.

[/b]
Очень жаль, что эон не пережил операции. Я бы хотел использовать его в качестве источника ингредиентов немного подольше. Ну, не велика потеря. Пора забежать домой и отправляться по делам.

...

Ума не приложу как я не заметил её прибытие. Я хочу посмотреть в глаза того, кто отправил мне её в качестве работницы, желательно раздавив их после этого. Жаль, пока нет времени на такую ерунду. Ассистентка выглядит не надежной, характерные признаки ПТСР, а так же более глубокие ментальные травмы. Имеется ряд грубых защитных механизмов, что едва справляются, но опасности, при должном контроле, объект не представляет. Её судьбу определю немного позже. Стоит её приодеть, этот плащ не только безвкусен, но и привлекает ненужные взгляды стражников.[/color][/font]

[Лира]

Его взгляд кажется донельзя холодным. Пронзительным. Пронзающим. Казалось, мужчина хочет пробраться сквозь неё, добраться до чертогов разума, понять, кто она, что с ней происходит, имеет ли она какую-то ценность и может быть полезна. Лира знает, что в ней ничего нет. Поэтому тут же пугливо опускает глаза, отводит взгляд, боясь, что, если будет смотреть слишком долго, что если будет вести себя слишком как-то не так, то получит. Сжимает кулачки – она помнит, как больно бывает без ногтей. Лира обещает себе постараться, но уже сейчас готовится к тому, что не станет одного... или двух... трёх.

  «Не страшно! Отрастут. Всегда отрастали...»

  Она поднимает робкий пугливый взгляд, чтобы увидеть, как он слегка, едва заметно морщится, словно ему не нравится то, как она говорит. То, о чём говорит. Лира понимает. Понимает, что может казаться мерзкой, грязной, отвратительной, попользованной. Любой. Знает это слишком хорошо, ведь Хозяин много раз объяснял ей простые истины – никто не захочет с ней общаться и дружить вне его дома.

  Мужчина скалится едва-едва, когда она запинается, не может выговорить его фамилию. Лира не может понять его эмоцию – это усмешка из-за того, что она так криво произнесла фамилию или сердится в некой благородной улыбке? На лице девушки глубокая задумчивость, смущённое непонимание, стыд, что она не смогла сказать всё сразу, выговорить, показать, что способная. Сердце торопливое бухает в больные рёбра.

  Йозеф подтверждает, что это он, и Лира с облегчением выдыхает, чуть кривясь от боли в ребре – оно всё отзывается пульсацией, мучительной резью. Но девушка терпит, покорно терпит, зная, что так у неё больше шансов понравиться мужчине и быть полезной ему.

  Перед ней появляется ладонь с тремя пальцами – Лира вздрагивает и чуть отшатывается, поднимая серый удивлённый, подёрнутый тревогой взгляд на собеседника.  Она выслушивает его внимательно, кивает каждый раз, но с губ почти срывается каждый раз вопрос, а глаза наполняются тоскливой грустью – придётся постараться не улыбаться. Придётся что-то сделать с плащом, чтобы не злить светловолосого. Лира покорно кивает.

  — Я поняла, спасибо, — мяучит грустно, с глубоким почтением, вежливостью. Она почти принимает решение снять плащ, нести его в руках, надеясь, что платье с чёрным корсетом не будет так сильно раздражать Йозефа и не станет поводом искать, во что переодеться. Лира предполагает, что он может заставить идти её в одном нижнем белье, поэтому суетливо сжимает ручками тёмную ткань, что не понравилась мужчине.

  Он тянет руку ближе и невесомо приподнимает тонкий подбородок. Едва ощутимо. Серые глаза девушка стекленеют – она послушной куклой приподнимает голову, позволяя Йозефу всё, что он захочет. Она не смотрит на него, смотрит в пустоту, блокирует чувства, нежелания прикосновений таких ярких интимных, блокирует всё, что может расстроить и разозлить мужчину. Только лишь считает глупые мучительные удары сердца до того момента, пока её не отпустят.

  Пальцы нежно очерчивают мягкую кожу и отпускают. Йозеф разворачивается. И это становится началом движения Лиры – она шагает следом, готовая поспевать. Тихонько сопит от боли, но не обращает на ту внимания, только смотрит растерянно, пугливо, готовая сделать почти всё, что нужно.

  — А если улыбаться не фальшиво? Можно? — уточняет робко, неуверенно, суетливой торопливой птицей, пока дыхание шумит тяжестью и болью. Заглядывает с беспокойством в ледяное лицо Йозефа – он позволит? Или нужно будет контролировать уголки губ? Лира на пробу касается щёк, пытаясь понять, сможет ли справиться с миссией не показывать улыбку. Она привыкла испытывать гамму эмоций, пусть последние были всё страданием или деланным равнодушием, чтобы не привлекать внимания. И всё же беловолосой важно иметь возможность улыбнуться, важно хоть где-то попробовать сыграть роль живой, не жаждущей смерти.

  Кивает, крепко сжимает губы, чтобы не улыбнуться. Шагает рядом с Йозефом, посматривая на то, как он что-то записывает в блокноте. Лира чуть клонит голову вбок, пытаясь понять, важное это что-то или нет, словно с расстояния любопытной белой вороной сможет найти правильный ответ.

  — Что Вы... Ой! — вспыхивает, зажимая себе пальцами рот. И тут же чуть сжимается, кряхтя от боли в ребре. Выпрямляется с дрожью в теле. Всё в порядке. Лира убеждает себя, что всё в порядке. Смотрит на Йозефа серьёзно – всё хорошо. — Простите. Что ты пишешь? — робко уточняет, чуть клоня голову вбок. Она старается. Это видно по её напряжение в чертах лица, но ровной выверенной осанке, но тяжёлому нервному дыханию.

  Йозеф идёт медленно, вальяжно, но красиво, грациозно, и Лира смотрит на его ноги, послушной осторожно шагая рядом. Они останавливаются у магазинов, и девушка поднимает голову, осматриваясь. Так красиво... Беловолосая обожает платья, одежду, моду. Любит бывать в кафе – раньше можно было вкусно поесть, можно было посидеть у окна и насладиться видом. Сейчас же Хозяин вряд ли разрешил бы ей одной сходить куда-то, а вместе с ним оно всё равно было неволей, чем-то тусклым, нежеланным, словно самое любимое мороженное, что растаяло и давно испортилось в красивом блюде. Лира с любопытством смотрит, как Йозеф убирает свои заметки – украдкой она разглядела красивое название. Девушка обводит жадным робким взглядом всю красоту и красочность магазинов и останавливается на лице мужчины. Порывается неловко нервно улыбнуться, но тут же ловит пальчиками уголки губ и хмурится. Сдержалась. Получилось!

  Мужчина достаёт сигарету, зажигает, закуривает, выдыхает ей дым в лицо, заставляя болезненно закашляться – так горько, невыносимо горько! Рёбра болят агонией, но девушка кривовато улыбается. Кивает тревожно, развязывая завязки на плаще, снимает его с себя и сворачивает, обнажая пышное лёгкое летнее платье белого цвета с пышными полупрозрачными рукавами. Тугой чёрный корсет украшает грудь, стягивает и без того тонкую талию девушки. Цвет платья почти сливается со цветом волос девушки, и непонятно, что светлее. Дрожащими руками девушка протягивает мужчине плащ.

  — Из-вини... Извини, — вздыхает, опечаленная тем, что ему что-то не нравится. — Я запомню, что тебе не нравится плащи, — бесцветно произносит тонким голоском, заглядывая в ледяные глаза. — Что мне нужно будет делать? — уточняет тут же, надеясь морально подготовиться к любой работе.

[Йозеф]

Северные ворота, внутренняя часть Тан.

[/font]
Голубое небо столицы, не смотря на отсутствие технологического цунами с соседних планет, не могло похвастаться девственной экологией. Дым угольных печей, запах опиума, зловоние сточных канав и выгребных ям омрачало сказочную, на первый взгляд, атмосферу города.
-Хрр—тьфу!- Сплюнул лысый смуглый мужчина, корчась, глядя на желтую мокроту под ногами и грязно выругался, заливаясь в приступе чудовищного кашля. -Кха-гррркха... Магнус тебя разорви, Винсент, что за дрянь ты мне подсунул? Кхахрр тьфу! В жизни ничего хуже не курил. А горло дерет... Кхэээ! -
Стоящий рядом с ним, тощий долговязый хуман лишь засмеялся, вытирая проступающую слезу, что появилась то ли от смеха, то ли от едкого дыма. -Фортуна милостивая, Патрик, ты просто ещё совсем зелёный! Опиум на Лирее гораздо качественнее и пробирает намного лучше. Тебе с непривычки не заходит. Привык к говну разбодяженному! Ха-ха-ха! На, подержи-ка... У нас, наконец, происходит что-то интересное. Это тот тип? И что Хозяин в нем нашел? Обычный доходяга. Планктон офисный.  -Отдав свою трубку, мужчина махнул напарнику рукой, чтобы тот следовал за ним, и пошел, скрываясь за городскими жителями, в сторону фонтана, чтобы услышать о чем говорила с этим невзрачным бюрократом игрушка босса. Такова была их миссия: проследить, чтобы Лира не смогла сбежать, убедиться, что заказчик не станет перегибать и, конечно же, узнать что-то полезное.

 — Простите. Что ты пишешь? - спросила девушка, заставив Фильдштайна косо на неё обернуться. Винсент смотрел за ними на расстоянии, будучи скрытым за повозкой, которая медленно двигалась вперёд могучим и упорным осликом, что явно старался не отставать от танских жеребцов гарцующих рядом. Как опытный наемник, человек Хозяина ощутил напряжение. На миг ему показалось, что серые глаза хумана посмотрели прямо на него, словно выцепив из всех многочисленных лиц, что сновали вокруг. Но через секунду тот снова смотрел в дневник.
-«Показалось?»—Винсент не верил, что какой-то бюрократ смог бы так легко обнаружить слежку. Так, поправив рубашку, что прилипла к вспотевшей спине, снова добавил про себя, словно успокаивая. -Точно показалось...-

Йозеф убрал дневник, чуть выдохнув, слегка устало, отстраненно, словно думая о своем, но ответил девушке. Он сам не знал почему, но решил немного открыться этой глубоко запуганной малышке. Возможно, его просто раздражало то волнение и тот стресс, что она испытывала, решив, что если он будет немного более открытым, то и она перестанет быть такой отвратительно волнующейся.- Это мои заметки. Я веду их сколько себя помню, чтобы не запутаться в лабиринте своего сознания. И да, можешь улыбаться, если хочешь. Когда ты сдерживаешься - это выглядит ещё хуже.-
Они снова идут вперед. Осторожничая, наемник посылает вперед Патрика. Хоть шансы на то, что какой то хуман, смог бы их обнаружить равны нулю, но лучше всегда подстраховаться.

-Дело не в том, нравится мне плащ или нет. Он привлекает внимание. Ненужное внимание.-Говорит мужчина, забирая грубым движением одежду Лиры. Недавно он заметил за собой слежку. Удивительно... Он не знал этих людей, да и подставиться нигде не мог. Все, кто могли бы так агрессивно идти по его следам, сейчас, находятся под его ногами, утопая костями в вонючих болотах Танской канализации. Значит следят не за ним, а за тем, кто от него не отходит и на шаг, не смотря на физическое плачевное состояние. Вернее, за ней. Удивительно, как эон может быть таким хрупким... Йозеф взял ассистентку под руку, словно хорошую подругу, быстро, не обращая внимания на её боль, завел в лавку. Судя по сглотнувшему и вытирающему со лба пот, продавцу, Фильдштайна он знал и явно побаивался. - Подбери ей наряд. Любой, что она захочет. Но только Ян-тайского стиля. Чтобы не выделялась среди местных. Траты запиши на меня. -

- Сейчас тебе покажут одежду. Выбирай на свой вкус, всё что хочешь, а я скоро подойду. Жди тут. О твоей работе поговорим когда я вернусь. - Сказал хуман, положив руку  беловолосой на плечо. Его серые глаза иногда поглядывали на дверь. Вот он вышел из магазина, оставив работницу с растерянным торгашом, что уже вынимал коллекции Танских платьев, кимоно, юкат и прочую национальную одежду.
Шаг в сторону, чуть скрывшись за проезжающей каретой и прыжок на пожарную лестницу, забираясь на крышу. Обходит квартал по дуге и смотрит с высоты на магазинчик в котором сейчас девушке показывают дорогие одежды. Дорогие... Фильдштайн почувствовал злость, что вынужден тратить свои кровные. А вот нет! Кто её прислал, тот и оплатит потом. Йозеф выбьет всё. До последней копейки.  Но сначала..
Как и предполагал хуман, преследователи следили не за ним. Двое неизвестных стояли по другую сторону улицы и поглядывали на ателье. Больше, чем тратить деньги на ерунду, Йозеф ненавидел когда за ним следят. В руке блеснуло острое лезвие ножа.

Он вышел из ниоткуда. Словно часть безликой толпы, не примечательный, не запоминающийся, бесцветный и пустой. От него ничего не ожидаешь, не опасаешься. Он, словно мусор, ненужный и раздражающий для восприятия объект, сразу выдавливается из памяти. В руках этого худого хумана что-то сверкнуло. Когда он просто прошел мимо, Винсент уже падал схватившись за шею, на которой запоздало появлялась алая полоска, раскрываясь тем шире и заливая кровью всё больше, как всё дальше от  наёмника удалялся мужчина в коричневом пальто. Стоило бы предупредить напарника, но вместо крика из уст вылетают лишь булькание и кровавые брызги.
Верзила почувствовал острое жжение в спине, а парализующая боль волнами прокатилась от позвоночника по всему телу. Винсент оседал на землю, умирая и беспомощно глядя, сквозь призму кровавого гало, как  хлипкий парень вновь и вновь, молниеносно всаживает лезвие по рукоять, в одну и ту же точку, в спину его товарища, заставляя тело здоровяка подкоситься и упасть под ноги хумана, что просто перешагнул  его.

-Ну, как? Выбрали что нибудь?-Лениво спросил Фильдштайн, заходя через порог магазина. Как обычно спокойный, равнодушный, слегка раздраженный. В нем ничего не поменялось, кроме крошечной капли крови на крае рукава легкого пальто.

[Лира]

Йозеф косится на беловолосую робкую девушку, смотрит пронзительно, и Лира торопливо совершает мелкий шажок назад. Он убирает заметки, вздыхает, словно вопрос его тяжелит неимоверно. Сероглазая гадает, опуская взгляд, что, наверное, он уже много раз слышал его, а потому не хочет снова и снова повторяться, ублажая чужой интерес.

  — О, спасибо, — мяучит девушка, когда Йозеф отвечает, кратко объясняет смысл этих заметок. Она хотела спросить что-то ещё, например, о том, что стало причиной, истоком ведения заметок, что вынудило выплёскивать мысли или замечания в текстовую форму, ведь, должно быть, это по-своему сложно. Но замечание, что не улыбаться получается у неё хуже, Лира поникает, замолкает, понимая, что, возможно, ей и не придётся улыбаться, ведь настроение резко ухнуло вниз. Грустно, что у неё не получается так, как нужно мужчине. — Хорошо... — выдыхает тихо, печально, понурившись мрачной тучкой.

  — Поняла, хорошо, — кратко произносит девушка бодрым голоском, чувствуя облегчение, что Йозеф объяснил, что дело не в том, что плащ какой-то не такой, а в том, что она просто привлекает внимание. И Лире бы извиниться за это, сказать, что она будет более дальновидной, но от чувств беловолосая лишь кивает и почти не задевается, когда с рук грубо, быстро хватают ткань, словно та была очень грязной и неприятной. Йозеф берёт помощницу под руку, и та, едва успевая подавить скуление, торопливо шагает следом в магазин одежды, стараясь не дышать от ножа в рёбрах, который, казалось, медленно прокручивается прямо в хрупкой кости вопреки твёрдому корсету.

  — Зачем мы здесь?.. — уточняет, хлопая длинными белыми ресницами. Оглядывается.

  В магазине одежды так потрясающе красиво, что девушка приоткрывает рот. Она осматривается бегло, словно за взгляд могут наказать. Смотрит жадно, с тихой робостью, осторожностью, но подмечает каждое платье, каждое украшение. И люди... такие красивые пугающие люди покупают одежду. Так странно. Так потрясающе. Лира сглатывает. Ведёт серый взгляд на продавца, от которого буквально несёт аурой страха. Девушка тут же смотрит на объект опасности, находя глазами Йозефа. Беловолосая выдыхает, ощущая в груди ещё большее напряжение, словно невольно нужно защитить человека от мужчины, попробовать что-то сделать, чтобы работник перестал бояться. Душно. Больно. Лира поднимает взгляд, пытаясь понять, можно ли принимать от Йозефа такой подарок, такое внимание и не сделает ли беловолосая вдруг что-то не так, что заставит продавца бояться ещё больше?

    — Спасибо большое, но... — неуверенно подаёт голосок, но мужчина кладёт руку ей на плечо, объясняет, и девушка, чтобы не задерживать собою и своими страхами, кивает. Она с тоской и ужасом смотрит, как мужчина уходит, но следом поворачивается к продавцу, который уже подходит к ней. Он осматривает покупательницу с головы до ног, кивает, хмыкает, немногим расслабляется, но суетливо несётся перебирать платья, которые лягут на телосложение худой девушки.

    — Какой цвет Вы хотите? — бурчит мужчина, не вылезая из кладовой, где перебирает маленькие платья. — Вы хотите какое-то конкретное? Кимоно? — требовательно уточняет, видя, что посетительница абсолютна нерешительна и безвольна, стоит и смотрит испуганным кроликом, словно и слова молвить боится. Лира уверена – всё это странная хитрая проверка, которая обязательно лишит её нескольких ноготков. Сжимает ручки в кулачки и подходит ближе. Стискивает зубы.

    — Если можно, я бы хотела что-то посвободнее, — выдыхает обречённо, обнимая себя за плечи и незримо приглаживая сломанное ребро. — Белого цвета. Или чёрного. Неважно.

    — Какая Вы маленькая, аж в детские наряды залез посмотреть, хотя Вы выше детей... Недоедаете что ли? — бормочет, но вопрос остаётся без ответа, потому что Лира знает, что еду нужно заслужить. И заслуживает она не всегда достаточно. Пусть и в последнее время ей дают кушать просто так, не проверяя, всё ли она выполнила. Стало легче. Но оттого более тревожно – когда случится взрыв?

    Продавец вынимает из закром белое, расшитое серебряными камнями в форме дракона и цветов Тайское платье, вытягивает руку, хмурится, примеряя с расстояния на болезненную девушку.

    — Примерьте это, — предлагает, и Лира покорно кивает. Она не успевает взять одежду, как возвращается Йозеф, и, потягивая с ленцой слова, уточняет, выбрали ли что-нибудь. Беловолосая, не имея большого выбора, тут же кивает согласием.

    — Да. Вы хотите, чтобы я переоделась тут или в другом месте? — со смущением на лице уточняет, наконец принимая от продавца красивое платье, пахнувшее свежестью и чем-то таким, отчего Лире казалось, что она трогает его непозволительно грязными руками и оденет на ужасно грязное тело, испортит его. Девушка отводит взгляд, зная, что мужчины разные и каждый хочет по-своему. Кто-то предложил бы переодеться в кабинке, и беловолосая гадает, сможет ли она со своим сломанным ребром снять с себя корсет и не умереть от боли. Гадает, сможет ли хотя бы носить, если ей помогут, платье без корсета, ибо ребро не будет сковано, а значит, возможно станет ещё больнее. Девушка бледнеет. Лира также знает, что Йозеф мог бы предложить ей переодеться прямо здесь, при сотруднике, поэтому её взгляд снова стекленеет, пока не будет того самого указания, которое и разрешит всё.

    Остаётся только надеяться, что платье будет как раз, и что не придётся задерживать Йозефа и нарываться на его неблагоприятный отзыв.

    Пальчики жалко.

[Йозеф]

Пальцы слегка дрожат, но это не видно за кожаными перчатками. Обычная реакция Фильдштайна после совершенного им убийства. Так трясутся руки хирурга, который пьет чай из граненного стакана между бесконечными сменами, но стоит взять скальпель и всё замирает, обволакивая тело и душу в штиль. Сколько бы крови не было на его руках, как много взглядов не остеклевали  бы перед ним, но каждый раз его сердце бьется набатом в груди, голова слегка кружится, а к горлу подступает тошнота. Тошнота к самому себе, к тому миру, что заживо разлагается вокруг, к тем методам, что он использует. Врёт тот, кто обладая эмпатией, говорит, что к смерти можно привыкнуть. К этому нельзя привыкнуть. На это можно стараться не обращать внимание, можно попытаться  сбежать и забыться, даже научиться получать удовольствие... Но не привыкнуть. Никогда. Плюйте смело в рожу каждому, кто скажет «Я привык терять людей» или «Я привык к смерти». Он врёт. Врёт вам, врёт себе, врёт, чтобы мир поверил в это, а следом поверить самому.

 - Дай посмотреть, что ты выбрала.

Он смотрит на ткань, абстрактные узоры и формы просторного платья, покосившись на Лиру. Выдохнул. Что ж, даже жизнь в неволе не убило чувство прекрасного в девушке. Ей оно вполне подойдет. Йозеф отдельно отметил фасон, что не сковывал бы тело. С её состоянием - это был мудрый выбор. А вот белый цвет... Конечно он подходил её волосам, но знает ли она, что в Ян-Тао белый - цвет траура. Конечно, время идет вперед, мало кто обращает мелочи на старые традиции. Сегодня, в белой одежде можно увидеть даже именинника, но все же... Хуман кивнул торговцу. -Оставь нас и позови женщину, чтобы помочь переодеться .-

-А? Д.. да. Я позову Лану и буду ждать у входа. Хе-х.. кхм, я побежал. - С легким торможением, но быстро вскоре закивал продавец, стремительно покинув свою лавку и оставляя за закрытой дверью. Фильдштайн обошел девчонку, внимательно изучая взглядом, буквально прожигая сверху вниз. Вот щелкнули каблуки его туфель и он устало вздохнул. Его кисть легла на талию белого платья, который обтягивал на торсе черный корсет, и медленно поднялась вверх. Эти нежные касания вызывали боль в поломанных ребрах эона, реакцию которого Йозеф приметил сразу, закрепляя свои предположения уже фактами.

 -У тебя сломано ребро. - Он не спрашивал. Он утверждал. В его голосе не было жалости, злости или других эмоций, как и во взгляде. Он убрал руки, закуривая сигарету и выдыхая кольцо дыма. -Я подлатаю тебя, после работы. Насчёт платья, не плохо. Мне нравится твой выбор. Практично. Со вкусом. Разве, что слишком маркое. Ты умеешь читать и считать? -

Вдруг его отвлек шум,  когда входная дверь отворилась и в помещение зашла пожилая женщина, впрочем, весьма активная и энергичная на вид, со строгим взглядом светской львицы и легким флёром, свойственной интеллигенции. Одета она была строго в черное платье с белыми кружевами, закрывающим худое тело. Мужчина делает шаг, забирает платье из рук эона и отдает работнице. Та, словно старая наседка, начинает причитать и отчитывать Йозефа, даже не представляя с кем именно говорит. - Святая Альвария! Молодой человек, у вас совесть-то есть? Вы до чего девушку довели?! Милочка, он вас вообще не кормит совсем? Бьет небось? По роже его маргинальной видно, алкаш! Ох, как напишу жалобу князю! Ууу, ирод, уйди юродивый! Кыш! Кыш!-

Лицо парня нельзя было описать словами, когда женщина стала выпихивать его к выходу, толкая в спину. Какое-то время он задумчиво посмотрел на Лиру и все же поддался слабым, но настойчиво выпроваживающим рукам прислуги, идя в сторону двери, бросив по пути.-Переодевайся, я подожду снаружи.-

"#001"

][/url]

[Лира]

Лира чувствует – что-то меняется в атмосфере Йозефа, что-то странное происходит. Не понимает, не замечает чего-то ещё, не вдумывается, не всматривается глубоко, только смотрит в лицо мужчины, что-то ища, не понимая, отчего эти ощущения. Из-за того, что долго была в неволе? Из-за того, что с улицы пахнет свежестью, которую принёс мужчина?

  Он внимательно осматривает платье. Девушке кажется, что вот забракует, скажет, что не то, что нельзя в нём идти, заставит выбрать что-то цветастое. Его цепкий взгляд изучает каждую делать, каждый клочок платья, и девушка с удивлением подмечает, что в её жизни, пусть и было мало людей, но никто так зорко не смотрел на вещи. Кроме её Хозяина на неё. Лира видит размышления на лице Йозефа – или то ей мерещится в тревоге, что заставит выбрать нечто иное? Но в итоге мужчина просит позвать женщину, чтобы она помогла девушке переодеться. Беловолосая с глубокой благодарностью кивает – невероятно, что мужчина слишком быстро понял, что временная помощница не самая самостоятельная и здоровая.

  Продавец покидает лавку, и Лира с ожиданием смотрит сначала на дверь, потом на Йозефа. Тот её обходит, вздыхает устало, касается талии вдруг – дыхание задерживается, девушка морщится от жгучей боли – всего касание, невесомое почти, но оно дарит пронизывающий ребро ток. Больно. Лира прячет глаза. Мужчина приговором жестоким констатирует факт. Снова закуривает. Она старается не дышать – от дыма вечно кашляет, давится. Будет больно кашлять со сломанным ребром. Знает. Слишком хорошо помнит эту боль.

  — Извини, — сопит, ведь это её вина, что сделала что-то не так, из-за чего ребро и оказалось таким. — Спасибо, — кивает тут же, когда мужчина обещает её подлатать. Он хвалит её выбор платья, и девушка лучезарно тут же улыбается – так приятно, что почему-то хочется плакать от счастья, что её выбор удачный, что она на что-то годна. — Спасибо большое. В иных цветах я смотрюсь странно, — поясняет свой выбор, затем мерно неуверенно кивает. — Да, умею. Я обучалась в школе. Но я не уверена, что делаю это достаточно хорошо, но я буду стараться, — приподнимает кулачки, чтобы показать, что правда-правда будет стараться, но тут же морщится от боли опускает их. Прижимает ладонь к боку, пряча сломанное ребро. Виновато улыбается. Грустно.

  В лавку заходит красивая старая женщина, одетая в красное изысканное платье. От неё веет аристократией, чем-то важным, изысканным. Лира с почтением кивает.

    — Здравствуйте, — тихо мяучит она, но незнакомка тут же получив белое платье, начинает причитать. Она даже выпихивает Йозефа на улицу и тот, задумчиво посмотрев в серые глаза невольной помощницы, взглянув в её умоляющий взгляд, покидает магазин. Лира остаётся наедине с женщиной и неловко улыбается ей, пока та ведёт её за занавеску, чтобы помочь развязать корсет.

    Умелые пальцы быстро расправляются с завязками на спине, освобождают рёбра девушки от тугого корсета, и Лира тихо скулит.

    — Всё в порядке, милая? — спрашивает женщина, помогая поднять полы платья.

   Беловолосая опускает взгляд, как только видит в своём отражении худое аккуратное тело с чёрными, синими, фиолетовыми синяками, что походили на кусочек космоса, заглотивший тело. У ребра синяк особенно большой, почти на весь бок, горит чёрным огнём, но Лира лишь улыбается виновато, тянет пальчик к зеркалу, заворожённая зрелищем. — Словно галактика... — шепчет.

    — Какой ужас...! — сокрушается женщина, смотря на избитое тело клиентки. Рёбра просвечиваются сквозь кожу, но девушка пока ещё не слишком катастрофически худа. Беловолосая не слушает причитания работницы, даже не смотрит ей в глаза, только на тьму на своём теле, когда та встаёт перед ней. Трясёт за плечи.

    Больно...

    — Пожалуйста, помогите одеться, — тихо просит Лира, игнорируя все слова и вопросы от громкой женщины. Нельзя, нельзя отвечать. Это проверка. Всё проверка. Лира знает. — Йозеф меня не обижал, не ругайте его, пожалуйста, — добавляет тише, на всякий случай,  понимая, как всё выглядит странно и печально. Женщина наконец помогает надеть белое вышитое платье, разбирается с застёжками. Завязывает прядь волос сбоку на голове в робкую косичку.

    — Спасибо, — мяучит, выбираясь из-за ширмы. Шагает, обнимая себя за бока, к двери, чтобы добраться скорее до Йозефа.

  Открывает дверь и выходит, представая перед мужчиной в новом одеянии. Краснеет. Опускает взгляд.

  — Спасибо большое, я очень благодарна тебе за платье. Я могу забрать свою старую одежду? Она не моя... — уточняет, поднимая голову. Смотрит в чужие яркие холодные глаза. — Я готова приступить к работе, — кивает, чуть кланяясь осторожно, так, чтобы не повредить ребро. — Надеюсь, со мной не очень много проблем...

[Йозеф]

Кажется, что любые слова девушки полностью игнорируются им, не способные преодолеть непроницаемое и пустое выражение бледного лица. В действительности же, благодарность рабыни ничего не стоит в этом мире. К тому же, покупку её платья он спишет с счета её владельца. Йозеф, как человек логоса, в первую очередь, отметает всё, что хоть как то не относится к делу, мешает цели или цепляет за чувства. Если разум и тело, хоть раз, почувствуют слабость, возможность не двигаться вперед - обратного пути уже не будет, запустив команду на саморазрушение. Он это отлично знает, прекрасно понимая, как многое зависит от мелочей. Но девушка не удовлетворена одним вопросом, что остался без ответа, она задает новый, словно не замечая напряжения, что витает в воздухе. Приходится отвечать. Язык, неохотно двигается во рту, выплевывая слова наружу.-Твои вещи останутся в том магазине. Заберешь их по пути назад, когда мы закончим. -

На последний вопрос, много ли от неё проблем, Фильдштайн не ответил. Либо не захотел, либо не успел и забыл, но слишком уж совпало время, когда из-за поворота выскочили два дрейка. Ездовые рептилии были заряжены в скоростную карету, двигаясь так шустро, что чуть было не сбили проходивших у угла горожан, включая и хумана с эоном. Чуть грубо потянув ассистентку на себя, Йозеф одной рукой отбросил её с дороги, но цепкая хватка в хрупкое плечо девушки не позволила той упасть, что ни капли не смягчило боль в  её боку. Убедившись, что та стоит на ногах и не падает, мужчина спускается по заросшей лестнице, вниз, уходя в темный переулок и отбивая железной вкладкой каблуков по серым гранитным камням. Он не говорил Лире следовать за ним или стоять на месте. Он просто шел, пробираясь по узкой улочке вниз, между узкими стенами, под пышной галереей лозы винограда и роз, под створками окон. Вот, он остановился у одной из потертых дверей и постучал, используя массивную железную ручку в форме тигра. Стоило той отвориться, как по ту сторону показалось некогда красивое мужественное лицо. Почему «некогда»? Пол лица незнакомца было скрыто за ужасными ожогами. Мужчина, одетый в черное кимоно, смерил Йозефа высокомерным взглядом, будучи выше того на две головы. -А это ты, клерк? Я получил лишь половину от суммы. Ты принес остальное или решил меня кинуть?  -

Фильдштайн смотрит вверх, глядя в лицо хозяина дома.-Твои растворители были просрочены. Я пришел, чтобы забрать..-

Предсказуемо. Всё так очевидно и банально. Вот его ладонь сжимается в кулак, двигается наотмашь, когда мужчина бьет по лицу. Пфф... Он смотрит туда, куда наносит удар. Читается даже легче, чем его новая работница. И секунды не прошло, как Йозеф уже всё продумал. Носочки его туфель слегка поворачиваются, сгибая колени, делая тело более инертным и податливым. Когда кожа на лице чувствует холодок порыва приближающегося удара, хуман поворачивает лицо идя по траектории кулака. Следом идет поворот расслабленных плеч, корпуса, бедер, идя вплотную с кулаком на щеке, скользя в едином потоке удара, слегка соприкасаясь с жгучей болью, оставляя маркую ссадину на щеке. Затем рискуя рухнуть на землю, хуман расслабляет тело, словно  его почти вырубили. Ожидаемо, ему не дают упасть и схватив за воротник, заталкивают в дом. Рука Йозефа машинально тянется к пальто, краем глаз видя, как в стороне за ним ковыляет беловолосая девчушка. Надо будет спросить её имя....

Со стороны,  это выглядело занимательно, но вполне рутинно для данного района. Фильдштайн постучал в дверь, ему открыл огромный бугай и постучал уже по Йозефу, вырубив хумана  и затащив в дом. Ровно также, удивление местных не могло бы вызвать и тот момент, когда дверь дома снова открылась, а на пороге показался худой паренек, поправляющий свое пальто и закрывающий дверь, где зоркий взгляд, мог бы увидеть в полумраке крупный неподвижный силуэт на полу. Мужчина подошел к девушке. Та, может видеть легкую ссадину на его правой щеке, что осталась после удара. Он вынимает из кармана блокнот, и  тянет его Мирлесс вместе с карандашом. -Будешь помогать мне вести заметки. Начиная от последней даты, записывай то, что я скажу. И так, кхм, пиши:-

"Заметка Йозефа"

...немного позже. Стоит её приодеть, этот плащ не только безвкусен, но и привлекает ненужные взгляды стражников.
Выполнив пункт, я привлек ассистентку к ведению моих заметок. Поставщик, что передал мне просроченные растворители, напал на меня, стоило мне завести разговор об этом. Придется найти самому нового человека, имеющего выход на Лирейский подпольный рынок.Хтон бы вас побрал, осталось только два ингредиента взять и заскочить... Эй, не записывай это...

[Лира]

Не сразу, но Лира ощущает некие всполохи странного напряжения в воздухе. Или это просто боль измучила настолько, что, чтобы держаться, нужно постоянно напрягаться? Каждый вдох отзывается тихой резью в боку, и девушка гадает, почему сломанное ребро отдаётся чуть ниже. Может, там что-то повреждено тоже? Беловолосая не знает. Старается не обращать внимание на шум улицы, на прохожих, в которых почему-то мерещатся преследователи. Лира хорошо понимает, что Хозяин вряд ли бы её отпустил просто так, что кто-то точно за ней, за ними следит. Рука тянется к раненому ребру, придерживает. Без корсета и правда тяжело. Болит сильнее. Но не страшно. Она вытерпит. Ради ноготков.

  Приходится кивнуть на слова Йозефа. Невольно перебирает подушечкой большого пальца ноготки - страшно лишиться, если забудет забрать из магазина свою одежда. А Хозяин может решить, что этого проступка более чем достаточно, чтобы оторвать пять ноготков. Беловолосая сжимает зубы.

  — Как скажете, — озвучивает согласие, гадая, не решит ли Хозяин вдруг, что она проявляет неуважение согласием переодеться? Ведь именно Хозяин выбрал ей платье и корсет. Холодный пот пробивает тело, когда девушка осознает: у неё был выбор, был момент, когда она могла отказаться, но теперь его нет. И неясно, как отреагирует Хозяин на то, что Лира по настоянию Йозефу сменила наряд.

  Вдруг гудение толпы, шум нарастают, мужчина резко тянет за руку девушку на себя, она кричит от боли в теле, он удерживает за плечи, не позволяя упасть. Лира рвано дышит, пережидая дробящую острую боль и дикую пульсацию в теле. Проносятся мимо большие ездовые твари, обдувая всполохами воздуха и запахом. Йозеф отпускает ее.

   — Спасибо, — через боль вымученно улыбается девушка и чуть кивает.

  Мужчина шагает вниз по лестнице в тёмный переулок, и девушка удивлённо клонит голову набок, гадая, сколько ступенек она пройдёт, прежде чем свалится вниз из-за сломанного рёбра. Торопливо шагает следом, ладонью придерживая место, словно это могло уберечь от большей боли. Ей приходится сильно постараться, чтобы не заблудиться в узких серых уличках, не запутаться в поворотах, ведь Йозеф, казалось, решил поиграть с ней в догонялки, шагая уже в своём темпе среди незнакомых троп беловолосой. Лира то и дело ускоряется, почти задыхаясь от усилий – боль сковывает, не позволяет глубоко вдыхать воздух, торопиться. Вот наконец мужчина останавливается, стучит запросто в чью-то дверь, и девушка удивлённо останавливается чуть на расстоянии, не зная, можно ли подойти. Дверь отворяется, появляется высокий мужчина, несколько фраз, переговоров, и, к ужасу Лиры Йозефа, бьют в лицо. Помощница вскрикивает, кидаясь на помощь, но её скорость ничтожно мала, чтобы хоть как-то оказать помощь. Дверь несокрушимо захлопывается, и девушка оседает в ужасе у стены, не зная, что и делать. Она слышит звуки боя, сжимает своё измученное нутро, с усилием поднимается, ощущая, как с лица стекает пот. Больно. Очень больно. Казалось, ребро сходит, ломается сильнее от всех неосторожных движений. Лира тянется открыть дверь, но сил никаких нет, и она порывается позвать на помощь, даже торопится к свету, но... Тишина, звук открывшейся двери. Оборачивается, боясь увидеть самое худшее.

  Но вместо ужаса на пороге появляется Йозеф. Поправляет пальто. Шагает к испуганной бледной девушке, что, казалось, из-за страха стала похожа на белоснежное полотно ещё сильнее.

    — Вы в порядке?  Мне Вас залечить? Я немного владею целительской магией, — растерянно мяучит Лира, тяжело выдыхая от волнения тревожный воздух. — Было больно?... — с глубоким сокровенным сочувствием мяучит, протягивая дрожащие тонкие пальчики к ссадине на щеке.

    Йозеф вынимает блокнот и карандаш, быстро объясняет Лире правила. Девушка тут же кивает. Открывает на первом пустом месте и торопливо аккуратно пишет, иногда дрожа нажимом – от переживаний рука трясётся, и некоторые буквы то видны едва, то буквально выцарапаны слабыми пальцами.

    — Извини за плащ... Я не думала, что он безвкусен, — перечитывая заметки, расстроенно произносит девушка, опуская голову. Поправляет волосы назад и игриво хмурится, вставляя карандаш под нос и надувая губки. Косит взгляд на карандаш. — Прости, — убирает.

    — Так получается, — личико озаряется светом, — нам нужны какие-то ингредиенты? — бодрость наказуема, и Лира вынужденно кривится, прикрывая ладонью больной бок. — Всё хорошо, — врёт резью, улыбаясь, ожидая момента, когда боль перестанет терзать ребро слишком сильно.

[Йозеф]

-Я сказал записывать мои слова, а не читать заметки.
Голос звенит сталью, а взгляд благородного серебра пробирает холодом, когда мужчина вырывает канцелярские принадлежности из рук девушки и убирает в карман пальто. Нужны ли ингредиенты или нет - отвечать ей не было желания.

"Бесит"

В руках накапливается щекочущая слабость, слегка покалывая кончики пальцев парализующей негой. Верный признак того, что Фильдштайн злится. Скрежет зубов и тяжелый выдох, когда пальцы потирают звенящие виски. Как его бесят - эти белые волосы, суженные от боли зрачки светлых глаз, эта фальшивая улыбка. Как же хочется вырезать скальп, осыпав открытую рану солью, перерезать щиколотки, обмотав их конским волосом и гнать в шахты, до заполярных рудников Лиреи - того, кто делает столь раздражающих сломанных кукол.


-Тц. Ингредиенты подождут. - Проговорил Йозеф, цыкнув. Дурная привычка, которую пытались отбить  у него, еще в юности, его  прошлые наставники. Времена идут, почти все те, кто  пытался его  отучить  - мертвы, а вот привычка осталась...

"С чего я вообще ей что-то объясняю"

Разум говорил одно. Он твердил истину. Взывал к холодной глади души, но трещина в ней давала о себе знать, порционно впуская теплые вязкие чувства, что грозили развести в стерильной пустоте плесень сострадания. Так, он с отвращением к себе осознает, что его рука тянется вперед, убирая тонкую белую прядь девушке за ухо. Какого чёрта, его рот открывается выплёвывая эти успокаивающие фразы? Для кого эти кривляния? Что за цирк. -Для начала займёмся тобой. -

На этот раз он идет не спеша, медленно, помогая Мирлесс на особо крутых спусках. Переодически, там, где склон был слишком сложен и для здорового человека, руки хумана брали эона и на удивление легко и безболезненно переправляли на ту сторону. Вот они подошли к заброшенной на вид высотке. Окна разбиты, стены изрисованы, на земле накренённый переполненный мусорный бак привлекает внимание бродячих собак. Фильдштайн подошел к двери, всунув ключ и провернув его, вошел во внутрь.  Внутри, как ни странно, был консьерж. Там, за письменным столиком сбоку от двери, сидел лысеющий старик, курящий из трубку и читающий «Танские вести» - местную газету.

-Мистер Фильдштайн, я думал вы уже не зайдёте сегод... Ой, а кто это с вами?
- Временный ассистент. Не важно. Я в лабораторию, меня не отвлекать.
- А? Даже если мистер Бао...
- Даже если небо рухнет. Не. Отвлекать.
-Понял, мистер Йозеф! М? Что-то ещё?
-Газету читаешь правильную, а вот табак чую из Торис. Врагов обогащаешь?
-Ха! Так то яд, сэр! Лучше погибнуть от рук врага, чем от наших собственных... Ну вы поняли.
-...

Йозеф прошел по коридору, ведя подручную по белой полосе, что тянулась на многие метры. Поворот и узкая лестница, что тянется переплетами вверх на много этажей.  «Подъем, будь он не ладен!» Встав спиной перед помощницей, мужчина присел на корточки.

-Тут нет лифта. Забирайся мне на спину, иначе ты не выдержишь подъема.- Чуть подумав, сухо добавил. - Это приказ.-

[Лира]

Голос. Жёсткий. Жестокий. Она что-то сделала не так. Снова. Страшно.

  Лира торопливо кивает, в ужасе смотря на заметки, которые не только записала, но и услышала! Она ожидает удара. Больно. Будет очень больно. Девушка готова к полновесному удару по лицу, но Йозеф лишь вырывает из рук заметки и карандаш, пряча в карман. На серых глазах девушки слёзы – она уверена, что мужчина тут же пожалуется Хозяину, что прогонит её, скажет, что она ни на что не годна. Лицо беловолосой краснеет – как же она хотела сделать всё правильно! Но то невозможно, то неправильно, то не в силах её хрупкое сознание. Лира стискивает губы, стараясь не плакать. В голове сотни мыслей – как, как она могла не прочитать, как не спросить, если всё слышит? Неужели Йозеф решил поиздеваться и дать намеренно сложное задание?

  Он трёт виски. Злится. Лира опускает голову, покорно ожидая своей участи. Сжимает ручки в кулачки, оставляя ногтями след-полумесяцы от давления. Она не сразу замечает, как по щеке стекает сначала одна слеза, за ней вторая. Девушка тут же торопливо утирает, морщась от приглушённой боли в ребре. Не страшно. Главное, не плакать. Не показывать, что что-то не так. Йозеф прав – ей не стоило ничего делать. Не стоило спрашивать. Это не её дело. Нужно молчать. Нужно улыбаться.
Трясёт.

  Он тянется к ней. Серые глаза быстро поднимают взгляд, затем прячутся, но рука не делает больно, не цепляется за горло, за щёки, только поправляет белую длинную прядь за ухо. Лира вздрагивает. Всё... В порядке? Заглядывает в глаза.
  — Простите, — жалобно выдавливает, не зная, что ждёт её за этой фразой. Боль? Или спасение?

  Они идут неспешно. Лира больше ничего не произносит, в тихой благодарности шагает следом, почти не ощущая больше резкой боли в боку. На крутых поворотах, ступенях Йозеф помогает, подхватывает осторожно, заботясь о ребре. Даже когда становится очень больно или тяжело, Лира старается не пищать, не скулить, чтобы не злить, и чтобы они смогли добраться до нужного места без нового замечания ей. Изредка серые глаза поглядывают на мужчину, смотрят внимательно, изучают силуэт, скупую эмоцию.

    Вот они подходят к заброшенному зданию, Йозеф легко отворяет дверь. Они заходят внутрь. Лира с удивлением замечает человека. Его лысина блестит, а взгляд устремлён поначалу в газету, а следом – на них. Девушка невольно делает шаг назад. Вслушивается молча в диалог. Затем, когда нужно пройти мимо старика, кивает ему тихое робкое:

    — Здравствуйте.

    Они идут по коридору. Длинный, он казался бесконечным, Лире кажется, что он не кончится, и что они просто никогда не дойдут до нужной цели. С сомнением смотрит на мужчину, но он уверенно ведёт её вперёд. Они поворачивают, встречаются с лестницей. Непроизвольно девушка ахает. Внезапно Йозеф садится на корточки и просит, чтобы она села ему на спину. Беловолосая с ужасом отходит назад. Но как только слышит пояснение, что это приказ, её взгляд стекленеет, и девушка покорно опускается, скуля от боли, на спину мужчине, чтобы обхватить руками его шею и сделать так, чтобы он смог взять её тонкие ноги. Ребро наливается болью от прикосновений, и беловолосая утыкается лицом в шею Йозефу, скуля жарким болезненным стоном, дыханием.

    — Прости, пожалуйста, — шепчет тихо на ухо. — Надеюсь, я не тяжёлая... Куда мы?

[Йозеф]

В бесформенной лепке ваяя обитель
Использую чувства,  где гнев - уравнитель
Пока за спиной мой небесный хранитель
С улыбкой к стволу прикрепляет глушитель.

-Узнаешь.-Сухо бросает Йозеф, не желая ничего объяснять. Его ладони фиксируются на бедрах девушки, почти у коленей, а сам он выпрямляется и начинает подъем наверх. Переходя пролеты, мужчина погружен в свои мысли, стараясь не спешить, чтобы не задевать сломанное ребро ассистентки своей спиной. Сам не зная, что именно руководит им, Фильдштайн чувствовал, что поступал правильно. Нет мудрости в разрушении и равнодушии. Это крайняя мера. Из всего нужно выносить пользу. Нельзя терять голову, идти на поводу чувств и эмоций, но это не значит оставаться непричастным.

- Какое у тебя имя?- Впервые, за всё время, спросил её хуман, может из интереса, а может, чтобы отвлечь девушку от боли. При этом он непривычно часто заговорил. Всё с такой же скучной интонацией и вязкой жующей манерой, но уже не так лаконично, как ранее. - Для эона ты слишком хрупкая. Это интересная аномалия. Весьма любопытно... Возможно, тебя долгое время травят малыми не смертельными дозами яда, чтобы... Пытать? Хм... Ты не думала сбежать? Хм. -

Чем больше он говорил, тем быстрее садился его голос, переходя в хрип. Сказывалось и поднятие по этажам. На последний свой вопрос Йозеф продолжительно знал ответ беловолосой. Пока они шли, хуман скрывал свою нарастающую усталость и старался дышать ровно. Но когда  они оказались на нужном этаже, парень, на секунды показал слабость,  чуть шатаясь, завалился рукой о перилла, оседая на пол, тяжело дыша от усталости и отпуская девушку, позволяя Лире слезть.

«Тц, я не должен показывать, что устал. Судя по моим наблюдениям, она легко возьмет вину на себя, что вызовет нестабильность её мышления. Не сейчас, Йозеф, не сейчас...»

По этому, как только девушка встала на ноги, Фильдштайн тут же выпрямился, вновь спокойно и равнодушно посмотрел на неё, вернув дыхание, затем открывая дверь ключом. Свет. Стерильно белый свет помещения, что сверкало чистотой и аромат смородинового чая с примесью медицинских препаратов.  Только сейчас Йозеф вспомнил, что не убрал тело Эона. Он не хотел, чтобы девчонка испугалась. Её шок мог бы плохо сказаться на состоянии тела, чем усложнила бы его работу. Предательски скользнула мысль, что как донор органов, она бы принесла некую прибыль. Конечно, это бы не понравилось  её хозяину, но Фильдштайна волновало другое. Будущее. Фильдштайн видел её пустой потерянный взгляд и собирался вложить в её наивную черепушку нужные для себя ориентиры. Внедрить в подкорку самого её существа то, что было бы ему полезно. Однажды. Не сейчас.

-Мне нужно подготовить место. Не заходи за ту ширму. Выпей чай, перекуси печеньем в вазе у окна, займи себя чем нибудь. Главное, не мешай и не заглядывай за штору. Ясно? А пока... Подумай и сформулируй ответ  на три вопроса. Кто ты? Зачем ты существуешь? Чего ты хочешь?-

Он задавал вопросы почти вежливо, поставив перед ней кружку горячего чая, и не дожидаясь ответа,  скрылся за непрозрачным занавесом мини операционной, что больше использовалась как разделочная.

[Лира]

Он не даёт чёткого ответа, только ворчит, удерживает поплотнее тонкие ноги девушки на себе и приподнимается. Ребро тут же отзывается ноющей болью, зубы сжимаются, чтобы не зашипеть от боли. Лира смотрит вниз, дышит слабо в шею Йозефу, фырчит бессознательно, кладёт аккуратный подбородок ему на плечо, роняет длинные волосы вниз, ему на живот, обнимает за шею теснее, старается усесться удобнее, но и не мешать суетой. Кость пульсирует так, словно в тело входит тяжёлый ржавый гвоздь, рвёт плоть, сосуды, спивается в кость и прокручивается. Лира кратко скулит, чтобы затем затихнуть, перестать двигаться и отдаться мыслям, что ей до ужаса странно, что Йозеф о ней заботится, что несёт её на себе, а не тащит за собою, что даже, кажется, поможет с ребром.

    — Спасибо тебе, — шелестит она в волосы мужчины, вдыхая его запах. Так странно. Она помнит его пронзительные холодные глаза, помнит этот недовольный взгляд, который едва бы мог сочетаться с тихой добротой. Лира улыбается – вопреки боли, вопреки усталости ей кажется, что мир действительно прекрасен, раз наполнен такими потрясающими людьми.

    — Я... Меня зовут Лира, — мяучит робко девушка, вспоминая, что забыла представиться. Сглатывает нервно, пальцы дрожат страхом. Вдруг Хозяин накажет? Если узнает. Дальнейшие слова Йозефа пугают ещё больно. Тело нервно подрагивает, а руки в дикой трясучке обнимают парня плотнее, потому что страшно тут же упасть. Ребро режет. — Хозяин хороший. Я с рождения такая. Много ссадин. Царапин. Я хрупкая, поэтому случайно так получается, — защищает она мучителя, округлившимися глазами. Страшно, что он её может слышать. — Хозяин много делает для меня. Я не могу его оставить, — объясняет монотонно, выучено, вышколено.

    Когда они добираются до нужного места, Йозеф облокачивается на перила, опускается, и девушка встаёт, делая шажочек назад, чтобы дать пространство мужчине. Она тут же, не думая, тянет ему руку помочь встать. Его дыхание кажется тяжёлым, измученным, и серые глаза наполняются глубоким сочувствием.

    — Прости, я тяжёлая, — вздыхает, следя за тем, как мужчина моментально поднимается, словно и не устал вовсе. Его равнодушный взгляд пугает, и серые глаза тут же опускаются на ноги. Страшно.

    Ключ поворачивается в двери, открывает её, и Йозеф проходит в светлое стерильное помещение. Лира шагает следом. Пахнет медицинскими препаратами, чаем, мрачная ширма что-то отгораживает, и девушка неловко проходит к окну под указания мужчины. Медленно, но она чувствует, как страх наливается в тело, наполняет его, захлёстывает сознание. Глаза стекленеют. Она послушно кивает, проходит к окну и всматривается в него задумчиво, печально. Вслушивается в движения Йозефа, пытается угадать, что он будет делать. Дрожит мелко. Бледнеет так сильно, что сливается с комнатой и волосами. Он ставит пред ней чай – девушка привычно вздрагивает. Садится на стульчик и кивает, бездумно глядя на клубы пара от напитка. Пахнет вкусно. Но от страха её скорее стошнит, чем она сможет выпить чай. Не сейчас.

    Три вопроса заставляют мучительно думать, искать ответы, пока Йозеф скрывается за ширмой. Лира кладёт ручки на подоконник и облокачивается на него, изучая взглядом клочок неба.

    Она не знает, нужно ли говорить ответы на вопросы сейчас, имеет ли она право думать, может ли говорить глубоко и прямо или стоит дать краткие безопасные ответы, которые бы не привели к негативным последствиям. Взгляд обводит верхушки домов, и девушка вздыхает, прислушиваясь к больному ребру.

    — Я Лира. Я существую для Хозяина. Я хочу ему быть полезной и радовать его.

    Три выученных столпа, краткие безопасные ответы пустой куклы и с пустыми глазами, когда девушка с трудом разворачивается, чтобы найти взглядом Йозефа.

[Йозеф]

Непроницаемые шторы скрывают от Мирлесс нелицеприятную картину, где на небольшой больничной кушетке лежит уже чуть посиневшее от трупных пятен тело эона. Сладкого тошнотворного запаха разложения нет, благодаря формалиновому раствору, которым Фильдштайн обрабатывал жертву заблаговременно. Тело большое, просто так его не спрятать... Время ещё есть.

— Я Лира. Я существую для Хозяина. Я хочу ему быть полезной и радовать его

А нет, времени в обрез. Йозеф готов лично удавить того умника, что придумал эти постулаты для своего раба. Какое удовольствие в бездушной кукле, что ошивается рядом? В прочем не ему с этим разбираться, нужно просто закончить работу. И ещё... Нужно придумать чем её занять и  спрятать тело.

Тут бесцветные глаза мужчины снова упали на морозильные камеры, быстро рассчитав вместимость контейнеров. Руки машинально подтянули зубило, пилку, молоток и клещи, по пути врубая песню на приемнике. Пока радио шипит и не может настроиться на волну, Йозеф снова задает вопросы.

-Твои дальнейшие  действия, если... Если хозяин даст тебе новое имя? Если хозяин умрет? Если он прикажет убить себя? Если он прикажет то, что ему навредит и растроит? Если...- Он задает вопросы один за другим, пока наконец не заиграл приемник, позволяя под музыку начинать разделку. Лезвие вклинивается между суставами, молотком впиваясь в хрящи. Части тела кладутся в коробки со льдом. Голова, предплечье, кисть, ступня... Хуман не сильно сортирует, так как это просто мусор, который стоит спрятать.

♫♪♫
« I forget how fake the world is around me.
I drink whiskey and wait for her to bring tea
Will you forgive me if I die on the third date, miss?
I don't regret anything, because I'll die knowing the taste of your kiss"
♫♪♫

Музыка заглушает звук пилы по плоти, но не треск костей под её зубилами. Благо, что объект не кричит и даже не дышит. Осталось дело за малым и последний кусок отправляется в ящик. На деле, прошло не слишком много времени, прежде чем холодильные камеры были забиты. Йозеф педантично протирает спиртовыми салфетками уже освободившееся место от капель крови, заливает лимонным спреем для приглушения посторонних запахов и оборачивается, готовясь выйти к ассистентке, не замечая, как из одного ящичка стекает темная кровь, а индикатор горит, что у холодильника села батарея.

Хоть вопросы и несли в себе основную функцию отвлечь и потянуть время, но они также имели более фундаментальный смысл, а именно бросить вызов чужой структуре, испытав веру девушки, выбивая из привычного кукольного мирка.

[Лира]

Стерильная комната гнетёт, ослепляет, наполняет холодом и страхом. Лира слишком хорошо помнит, как часто она раньше посещала больницы, как находилась в похожих комнатах под наблюдением, лишь бы смочь дать Хозяину то, что ему нужно. Беловолосая с трудом сдерживает свой страх, но его расслабляет лишь то, что всё же эта комната не часть больницы, а Йозеф не врач, иначе всё было бы гораздо чище и стерильнее. И не сидела бы она тут, на стуле, а была бы заперта в комнате и привязана к постели или к столу.

  Радио вдруг шипит, шваркает звуками, пыхтит, и Лира, вздрогнув, прижимает руку к несчастному ребру, оборачивается на занавеску. Из-за неё силуэт Йозефа что-то делает, а девушка лишь изучает взглядом непроницаемый материал, слушая новые вопросы.

    Они, безусловно, сложны, лишают опоры, заставляют мозг судорожно думать, но тревожная часть суетливо напоминает: это всё может быть жестокой игрой, проверкой, и хозяин точно не обрадуется «неправильным» ответам девушки, не решит вдруг, что ей не нужно несколько ноготков на пальчиках. Лира осматривается, гадая, где находится камера или прослушивающее устройство – должно быть, что-то есть, что её слушает. Или это сам Йозеф? Девушка старается не погружаться глубоко в ответы, отвечать ровно, так, как ответила бы выученная кукла, а не сохранившаяся разбитая личность.

    — Если новое имя, то у меня будет новое имя, — послушно звучит ответом.

    «Я Лира! И всегда буду Лирой! Лира Мирлесс!», — бьётся дикое сердце, жаждущее свободы.

   Резко заиграла музыка под вздрагивание извечно напряжённой девушки. Ребро тут же отдаётся резью, и тихий сип рвётся из рта, пока ладонь мягко ласкает бок. Сквозь красивую мерную музыку пробиваются странные звуки, и девушка растерянно поднимается, не понимая, может ли она продолжать отвечать, перекрикивая музыку и другой шум или лучше дождаться окончания странного скрытого процесса. Любопытство опутывает шею, губы поджимаются, робкий шажок вперёд.

  — Йозеф? Мне... нужно ответить дальше, да? — спрашивает чуть громче, растерявшись, усомнившись в том, что Йозефу вообще нужны её ответы. Конечно, она знает, что неинтересна. — Если Хозяин умрёт, то я буду и дальше покорно служить его семье, его жене и детям, как и положено, — опустив голову, монотонно бормочет, едва повышая голос, чтобы переговорить радио. — Его приказы абсолютны, даже если я не знаю своего места и хочу, чтобы мне сломали кости, когда я не слушаюсь, — торопливо выпаливает Лира, краснея, поднимая взгляд на силуэт мужчины, словно сказала что-то не то, личное. А может, может её никто не слушает чужой, и она говорит только для Йозефа? В таком случае Лира понимает прекрасно, что она выглядит выученной затравленной девушкой, чей мозг давно съедет Хозяином, а душа лишь готова служить ему.

  Беловолосая не знает, как не бояться говорить правду, истину, как не бояться быть честной собой и с другими, если вся ещё жизнь отныне состояла из прислуживанию человеку, который внушал ей то, что его правила важны, абсолютны и защищают её, ведь он любит Лиру?

  Тогда девушка решает, что будет и впредь верна Хозяину и не посмеет порочить его честь и любовь тем, что будет отрицать его власть.

  В конце концов, говоря то, что он хочет слышать и без него, Лира будет в безопасности, ведь... она никогда не узнает, может ли он её прослушивать здесь и сейчас.

  — Всё в порядке? — робко мяучит, не зная, что ей можно сделать. Она так и не отпила чай.

[Йозеф]

- Если новое имя, то у меня будет новое имя.- Уголки губ хумана чуть приподнялись в непроизвольном спазме.

«Ну, конечно...»

Йозеф не верил девушке ни на йоту. Отказаться от себя - это та грань, что убивает личность. Фильдштайн видел мертвые души. Нет, Лира была хоть и сломлена, но ещё жива. Именно осознание себя толкает её в бездну. Именно оно доводит до сломанных ребер. Именно оно вызывает желание умереть...

Когда девушка отвечает на последующие вопросы, алхимик подмечает, что голос тал немного громче. Девушка пыталась перекричать радио. Именно так решил хуман, не подозревая, что любопытная кошечка чуть приблизилась к плотному занавесу.

Лишь выйдя, Йозеф заметил как изменилось местоположение Мирлесс. Эон оказался немного ближе, чем был до этого. Цепкий взгляд и чудовищная память мужчины позволяли сохранить в голове даже узор на шторах и то, как играли солнечные лучи играли на них «до» и «сейчас.»
Беглый взгляд на нетронутую чашку и следом на девушку, прежде, чем тонкие сжатые губы неохотно разомкнулись. -Говоришь заученными штампами. Неужели ты действительно такая пустышка? -

Йозеф подходит к раковине и выкручивает рычаг, выпуская холодную воду. Моет педантично руки несколько раз с мылом, ополаскивает лицо и поднимает голову к зеркалу, глядя на апатичный бездушный взгляд  бесцветных глаз.  На остром аккуратном подбородке уже проявлялась темна щетина, словно намекая, как давно Фильдштайн не ночевал дома. - Дам тебе урок. Однажды увидев шанс, его нужно брать. Не бояться , что будет потом. Не ждать, когда разрешат это сделать. Просто шагнуть в неизвестность. Это и называется свобода. Рабом человека делает страх. Страх перед выбором и страх перед неизвестностью.-


Фильдштайн вытирает руки, оборачиваясь, по пути сдвигая плотные занавески, от чего свет в комнате приглашается. Подошел к девушке, глядя на ту неоднозначно и беря чашку в руки. Чаинки покорно осели на дне, а сама жидкость слегка переваливала за бортик посуды, под легкой дрожью жилистых рук.

Он не спеша пьет из кружки, не позволяя пропасть напитку и лишь когда та опустела, поставил посуду на стол, кивнув в сторону штор. - Идем посмотрим, что можно будет сделать с твоим ребром.

Когда Йозеф отодвигает штору, он замирает, так как и он, и Лира видят на полу густую лужу крови, что просочилась из сломанного морозильного ящика. Мужчина мысленно выругался, надеясь, что девчушка не слишком впечатлительная.

[Лира]

Когда Йозеф выходит из-за ширмы, его взгляд падает на нетронутый чай и на девушку.

  — Извините, — тут же выучено мяукает Лира, понимая, что стоило, несмотря на свой страх, выпить предложенное угощение. Вдруг мужчина расскажет Хозяину обо всём? Ноготки с силой вцепляются в мягкость ладони, оставляя следы-полумесяцы. Нет, девушка меньше всего на свете хочет лишаться ногтей. Снова. — Простите, — вторит, слыша, что она пустышка. Опускает голову, изучает ноги. Его слова подобны пощёчине звонкой, резкой, но Лира принимает. Она понимает, что пришлось отказаться от многого в своём собственном «я», чтобы стало хоть немногим легче жить с Хозяином.

  Лира следит, как Йозеф подходит к раковине, включает воду. Шум наполняет комнату, давит на уши, девушка отшатывается, покорно ожидая своей участи. Она не приходит сразу. Мужчина долго, тщательно моет руки, беловолосая ждёт. Покорно ждёт. В зеркале отражается холодное мрачное равнодушное лицо, взгляд пронзительный пугающий. Лира вздрагивает и опускает голову, надеясь, что за этим не последует никакого наказания или ещё большего разочарования в ней.

  Беловолосая покорно выслушивает мужчину, кивает суетливо, подрагивает нервно. Ладонь ложится на бок, прикрывая ребро.

  — Хорошо, спасибо, — отзывается, понимая, что не сможет воспринять эти слова, эти мысли, что они... выбиты Хозяином. Лира знает прекрасно, что боится, что выдрессирована, что ей придётся сделать очень многое, прежде чем она посмеет снова шагнуть куда-то, попытаться что-то исправить, предпринять. Сколько раз она пыталась? Йозеф не знает. Но девушка помнит, очень хорошо помнит, сколько пришлось вынести боли, прежде чем открытая дверь перестала так явственно манить собою. Сколько ногтей, сломанных костей, содранной кожи она вынесла? Регенерация не сдавалась никогда. Хотя Лира умоляла её позволить умереть.

  Йозеф задвигает плотные занавески. Он смотрит на девушку внимательно, странным непонятным взглядом, и Лира слабо скулит, испуганная. Мужчина очерчивает взором чашку, подходит ближе к ней, выпивает медленно остывший напиток, словно показывает, что в нём не было ничего опасного. Беловолосая стыдливо рассматривает ботинки собеседника, выдыхает рвано, придерживая бок.

  Посуда с громким звуком ставится на стол, Йозеф кивает на шторы, предлагая пройти. Лира послушно шагает. Замирает, затем, когда светловолосый отодвигает шторы, она с ужасом видит тёмную мрачную лужу крови, в нос ударяет неприятный запах, всё нутро сжимается, ребро сверлит болью, девушка отшатывается назад, понимая, что кровь стекла из ящика. Дыхание перекрывает, бьёт туго в грудь, лёгкие, казалось, сжимаются, деревенеют, отказываются работать, и Лира ощущает дикое странное удушье, непрекращающуюся панику. В глазах дикий ужас, страх, отчаяние. Ресницы дрожат. Она смотрит потерянно на Йозефа, едва соображая, едва понимая, что происходит, почему там кровь. Осознаёт запоздало, что мужчина  может быть далеко не самым хорошим человеком, но это не утешает совершенно. Лире кажется, она падает, теряется в пространстве, оседает на пол, если её не удержат. Страшно. Очень страшно. Словно хищный зверь пробирается в комнату, душит когтями, изничтожает ядом лёгкие. Сводит с ума.

  Девушка торопливо, мелко, потерянно дышит. Вдох хрипит, теряется, с губ рвутся потерянные слова:

    — Прошу, не надо, пожалуйста, я обещаю, я никому не скажу, — бормочет, давится звуками, не видит пред собою ничего, руки тянутся к горлу, словно что-то застряло, ребро трещит, рвётся агонией, Лира сипит, скулит жалобно, хнычет, не видит ничего пред собою, не понимает, только просит, умоляет, а сама не понимает, не видит кого.
  — Прошу, хватит, хватит боли, я не смогу... Я не выдержу...

[Йозеф]

Девушка оказалась не то, чтобы впечатлительной... Это даже нельзя было назвать шоком. Скорее сломанная психика с множеством деталей. Так, купленная на аукционе древняя ваза разбивается на миллион осколков, стоит неосторожной руке взять хрупкий, тысячу раз отреставрированный сосуд. Плечи мужчины, окутанные коричневым пальто, слегка дрожат от сдерживаемых эмоций. Нельзя сказать какие они: ярость, сочувствие, раздражение? Можно утверждать лишь то, что эти эмоции выходили за периметр зоны его контроля и подобно кофейной пене, что вытекает из турки, били за край. Тем не менее, Йозеф обернулся, сохраняя беспристрастное выражение лица, подошел к девушке и удержав её, посадил на кушетку ещё блестящую от недавней полировки.  Мужчина вынул из кармана белый платок и пузырек с светло-голубой жидкостью. Капнув на чистую ткань раствор, он протянул его девушке и мягко проговорил, когда аромат шалфея, чего-то морского и полыни тянулись легким шлейфом до носика ассистентки. -Успокойся. Если бы я хотел убить тебя, ты бы уже была мертва. Лира? Так ведь? Это лишь...-

Хуман снимает перчатку и в его руке оказывается острое лезвие танского ножа, которое он подносит к своему белому пальцу и делает легкий надрез, пуская алую теплую струю, не мигая и не отводя от эона пустой взгляд серебристых глаз....-кровь. Просто один из элементов этого мира. Ресурс. Если ты передумала, чтобы я осмотрел тебя, то так тому и быть. День быстро проходит, а дел у нас ещё много. А на счет того, что ты кому то расскажешь... Я верю, что ты смышленая девушка.-

Его кисть все ещё держит белый лоскут на котором растекается лазурное пятно. Аромат притупляет, успокаивает и словно делает  дыхание более свободным и глубже. Голос мужчины нейтрально холоден и равнодушен, тем не менее медитативен и тверд.

-Успокойся. Возьми себя в руки. Запомни, если тебе страшно - значит жизнь бьет ключом. Если тебе больно - значит есть чему болеть. Улыбайся смерти в лицо и возможно она уйдет, чтобы снова прийти за твоей улыбкой.

Радио зашипев, снова продолжило свое вещание на неизвестной волне.

«...За океаном чуждых мнений,
Где скоротечен смертный век,
Без лишних умозаключений,
Скажи, какой я человек?»

[Лира]

Она не понимает, что происходит. Слабость в ногах заставляет медленно оседать на пол, но крепкие руки удерживают лёгкое тело, направляют в сторону кушетки, усаживая на неё. Лира не сразу чувствует холод, но когда осознаёт его, то заторможенно дёргается. Взгляд пуст, дик, безутешен. Серые глаза смотрят в бездну прошлого, страха, ужаса. Руки трясутся. Сознание едва фокусируется на реальности – она вся бухает, пестрит красками, тьмой жестокой, мушками мрака. Перед лицом тряпочка с приятным запахом. Лира смаргивает, пытается сконцентрироваться на настоящем, пытается не потеряться, не затеряться дикостью и страхом, ужасом.

  Руки слишком слабы, чтобы взять протянутую ткань, но потерянным котёнком девушка смотрит в холодные глаза Йозефа, пытаясь понять то, что он говорит. Тяжёлое сердце громко и тяжело стучит в лёгком теле. Спутанные волосы вуалью ложатся на спину, пушистые белые ресницы подрагивают мелко.

  Она кивает потерянно, едва понимая то, что говорит мужчина. Он бы убил её, если бы хотел. Но это не значит, что он не хочет причинить боли. А боль... Лира не любит, когда больно. Когда плохо. Хозяин, девушка слишком хорошо помнит, всегда говорил, что больно не будет. Что она не умрёт. Что б ни переживала. Но всё равно снова и снова будет больно. С обречённым недоверием девушка вглядывается в беспристрастные глаза Йозефа. Она понимает, что он может врать. Что ложь она ест на завтрак. Но... Его слова всё равно ложатся тихим утешением на хрупкие плечи.

  Серые глаза видят, как Йозеф снимает перчатку. Лезвие проводит по пальцу, рождая алую розу крови. Она стекает вниз мрачным ручьём. Лира медленно закрывает глаза, ощущая, что утопает во мраке, что падает в тихую пропасть. Но с усилием, совершенно бледная, серая, безликая, открывает глаза и смотрит на мужчину, пытаясь собраться с силами.

  — Я никому ничего не скажу, — шепчет потерянно, понимая, что сможет рассказать об этом всём только под пытками Хозяина. Но она постарается сделать вид, что действительно ничего не знает, обхитрить, солгать. Вдруг тогда ничего не будет? И больно тоже не будет? Лира не отвечает ничего насчёт осмотра. Рука почти рефлекторно ложится на бок, приглаживая сломанное ребро. Оно горит огнём. Оно всё ещё не залечилось, не срослось. Девушка прикрывает глаза, боясь, что, вернувшись к Хозяину, она получит новую порцию боли. А если он будет недоволен, что ребро уже восстановилось? А если он уедет и... окажется, что всё срослось неправильно, не верно? Тихое скорбное скуление рвётся с горла.

  Лира кивает. Она пытается быть сильной. Держаться. Тело всё ещё дрожит. Но девушка хочет, надеется, что будет сильна, мудра, умела.

    — Что я могу ещё сделать для тебя? — спрашивает потерянно. Вздрагивает, когда радио грустно напевает мелодию. Движение отзывается яркой, сокрушительной болью в ребре. Беловолосая сглатывает, утирает слёзы. — У тебя есть... обезболивающее? Мне слишком больно, — признаётся потерянно, ощущая нотки паники и страха, но где-то уже на периферии сознания, там, где уже оно не так терзает. Только стискивает пальцами горло, душит, но то неважно – Лира привычна.

    Не желая смотреть больше на порез мужчины, девушка поднимает руку и, создавая белоснежную магию, залечивает. Отводит голову в сторону. Отворачивается стыдливо. Это порыв. Это опасно.

    — Не говори ему только... мне нельзя... — тихо бормочет, понимая, что снова ошиблась. Но наказание возможное она примет без сожаления. Никто не должен страдать рядом с ней.

[Йозеф]

Белый свет окутывает порез и не оставляя от него и следа, пропадает также внезапно, как и появился. Ни боли, ни шрама, только развод алых капель, да и отвратительный ком в горле, словно вершина айсберга гнетущего темного чувства. Магия! Да, будь она у него, как же проще ему было бы осуществить свою месть! Как же он ненавидел эту несносную девчонку, что, обладая такой силой, влекла столь жалкое существование, покоряясь чужой воле. Вдох...

-Я не скажу ничего твоему... – Слово «хозяин» словно не желанная грязь, отторгалось самим нутром алхимика, что подобрал иное слово, почти машинально. - ... начальнику. -
 
Облегчение появилось на осунувшемся лице и легкий благодарный кивок, стоит перчатке снова спрятать белые ладони. Серые глаза смотрят на Лиру не мигающим и равнодушным взглядом.

-Обезболивающего нет. Есть аналог... - С этими словами Йозеф подходит к удаленным полкам и тянется к серебристому гладкому ящику, что скреплен рядами замков и цепями. Сверху, на крышке, удлиненное и очень узкое отверстие, из которого доносится легкий свист. Стоит контейнеру оказаться в руках, как тот задрожал и задергался, словно внутри него было что-то живое. В стороне от девушки он стал открывать один замок за другим. Сила, с которой нечто старалось выбить крышку своей темницы, пугала и настораживала. Вот хуман вынул из-под стола небольшой баллон с длиной прозрачной трубкой и вставил ту в узкую горловину ящика. Шипение впрыскиваемого газа и контейнер перестал дергаться. Открыв последний замок, Фильдштайн раскрыл крышку и вынул оттуда, слабо подергивающуюся тварь, похожую на сиреневую сколопендру. -...У нас не так много времени.  Минут через пять оно проснется.  -

Шагнув к Мирлесс, мужчина аккуратно убирает волосы с шеи девушки, медленно поднося жвала твари к белоснежной коже. В таком состоянии, диковинное создание в руках Йозефа выглядело больше искусственной, чем живой, местами походя на жутковатый  с виду артефакт. Один укус и яд усыпит эона на час-полтора. Этого должно было быть достаточно.

- Не дергайся. Будет не больно. Наверное...-

[Лира]

Лира потерянно заглядывает в холодные глаза. Они наполнены равнодушием, железной уверенностью. На дне, как кажется девчонке, плещется усталость, раздражение, что-то, что точно не желает добра. Заслуживает ли она этого отношения к себе? Правильно ли сейчас помогать или лучше же стоит просто добить себя, забиться в угол, поискать что-то острое, попробовать выбить из рук скальпель, воткнуть себе в шею, пробить кожу. И пусть, пусть алая кровь течёт потоком диким, пусть испачкает пол, пусть заставит ноги подогнуться, предать тело. Пусть коленки стукнутся больно, а взгляд испуганный найдёт лицо Йозефа, всмотрятся серые глаза в чужие, попытаются найти ответ. И следом, следом Лира затихнет, упадёт набок, а, быть может, в руки мужчины. Умрёт. Замрёт сердце, остановится. И тогда наступит свобода дикая, радостная, светлая, протянет руки, погладит лицо, прикроет очи, обнимет крепко и скажет, что все мучения кончились.

    Но Лира не крадёт острие, не решается отступиться – тело слабо: ребро сломанное болит, трещит, трётся обломками друг о друга. Хочется бежать. Но нельзя. Пульсация отсекает каждую секунду, мгновение жизни. Время течёт непозволительно медленно. В нём страх разрастается столь быстро и остервенело, что каждая клеточка организма едва функционирует.

    Йозеф разрывает тишину. Серые глаза испуганно всматриваются в образ нанимателя. Сердце рвётся из глотки. Слова не сразу ложатся осознанием на плечи девушки, словно механизм внутри завис, задеревенел, застряли шестерёнки в груди. Мужчина роняет кивок, прячет кисть в перчатку. Лира исправила свою ошибку. В горле застывает вопрос участливый. Лишний и ненужный сейчас. «Больше не болит?», — спросила бы, если бы только не пронизывал страх всё сознание.

    Её просьба об обезболивающем находит лишь глухой факт: его нет, но есть аналог. Лира слишком хорошо помнит подобные диалоги со своим хозяином, где он... скрывал правду, говорил, что чего-то нет, но впоследствии беловолосая раскрывала нечестность. На губах появляется понимающая улыбка. Хорошо. Неважно, действительно ли нет препарата или это обман, жалко тратить на беловолосую девчонку, Лира всё примет. Стерпит. Она сумеет, поймёт.

    — Хорошо, спасибо, — опускает взгляд на пол, готовая на очень многое, чтобы эта тяжёлая, мучительная боль закончилась. Йозеф отступает к полкам, тянет на себя чемоданчик с несколькими замками. В руках коробка трясётся, тарахтит, заставляя девушку отступить. Шаг назад. Другой. Она потерянно смотрит на коробку, пока перед глазами рождаются дикие образы того, что это нечто убьёт её, ранит, заставит мучиться и страдать сильнее. И только потом, когда Лира потеряет сознание, всё станет хорошо. Йозеф вдруг ищет какой-то предмет, вставляет трубочку в мелкую дырочку для воздуха. И только тогда ящик затихает. Мужчина открывает его и достаёт то чудовище, что пряталось внутри. Он пытается сделать шаг к Лире, приблизить существо к шее девушки, но та лишь скулит жалобно и, отступая назад, спотыкается и падает на пол. Скулит, сходит на плач от дикой, изнуряющей боли в ребре, рука тут же тянется прикрыть его. Девушка поднимается на четвереньки и отползает в угол, чтобы спрятаться от мужчины и его существа.

    — Прошу, не надо, — сипит едва слышно, вытягивает ладони, чтобы не подпустить к себе. — Умоляю, мне не больно, правда, перестало болеть, ничего страшного, всё в порядке, — бормочет сквозь плачь, пока всё тело бьёт судорогой и перемалывается страхом. — Йозеф... умоляю... Я... Можно, пожалуйста, не надо? — заглядывает беззащитным котёнком в глаза.