[Леж Гоцц]

Циркон/ Небула/ весна

Леж Гоцц, Мишель Тревизо

Эпизод является игрой в настоящем времени и закрытдля вступления любых других персонажей. Если в данном эпизоде будут боевые элементы, я предпочту стандартную систему боя.

[Леж Гоцц]

Ничего такого не происходит. Все стандартно. Перекресток. Свист шин. Трах- бах и три машины всмятку. Вой полиции и скорой. Ясный солнечный день.

Дело было вечером, делать что было, но лень. Потому двое друзей решили прошвырнуться по городу в надежде найти вдохновение, а по пути выпить кофе или чаю, съесть пирожное, заполировать это дело чем-нибудь ещё и поехать домой.
План удался, но частично. Вдохновение пришло, но совсем не для завершения дня. Почти до рассвета парни жарили мясо, пили и смеялись...правда, это было похоже на клекот пьяных гусениц, которые подумали, что они синички.
Утром фармацевту, хорошо, что уже протрезвел и проветрился, понадобилось съездить в пром зону, на склад растительного сырья. В лаборатории не нашлось нескольких простых растений, хотя Леж лично делал заготовку, но не хватило.
Тяжело вздохнув, он объявил своему менеджеру о поездке.
- И что на этот раз?- поинтересовался эон, как только машина нырнула в общий поток машин.
- ничего сверхъестественного: наперстянка, рододендрон и собачья петрушка
- эээ- эон поморщился.- и для чего это?
- это ядовитые растения с летальным свойством. Если смешать их с ещё несколькими вещам, то получится Черный Прометей. Помнишь, препарат, который убивает максимум за 15-20 минут, а следов не находят.
- что? Ты шутишь. Как обычные сорняки могут давать такой эффект?
- Сам ты сорняк, Беверли. Рододендрон красиво цветет. У меня в саду несколько растений- ответил фармацевт, а менеджер на него покосился - это те красивые кусты возле беседки, что цветут розовым облачком весной.
- да ладно?
- да. Как ни удивительно, но многие растения, которые украшают сады ядовиты. А я о их свойствах знаю и могу использовать. Потому мои препараты легко принимаются телом и не вызывают аллергий. Потому что все натуральное и синтетику Я использую не так часто. И стоимость соответственная.
- мда. Кто бы мог подумать.
Мужчины выехали на дорогу, что вела прямиком к складам. Тут движение было гораздо спокойнее. В основном приезжали- уезжали грузовики разных размеров и назначения. Одни загружали склады, другие приезжали за товаром. Там была своя атмосфера и суматоха.
День обещал быть чудесным. Солнечно, тепло, сейчас купить расходники, заехать пообедать и поехать работать, а вечером можно и в клуб сходить выпит. Но не так сталось, как гадалось.
Перекресток. Беверли медленно направляет машину в левый поворот, едущая на встречу фура была достаточно далеко, чтобы успеть повернуть. Но слышится справа грохот, водитель лишь успевает увидеть в зеркало заднего вида, что несётся груженная машина и тут же грохот слева резко нарастает. Эон нажимает педаль газа, но разогнавшиеся грузовики врезаются в легковой автомобиль, где были Леж и Беверли. Свист, скрежет, сигналы клаксонов и искры. Резко все стихает.
Беверли с трудом отдирается от руля, где сработала подушка безопасности, но к сожалению подушки безопасности не спасли гомункула. Парень был весь в крови, на звук не реагирует.
- Леж,- пытался позвать эон. Он терял сознание. Каким бы крепким и тренированным не было тело, против двух пятидесятитонников на полной скорости даже такой не устоит, а утонченное и хрупкое тело искусственного существа и подавно.
Спасло парней то, что Беверли, он же Дарума, нажал педаль газа и удар пошел больше по касательной. От этого не легче, но хотя бы есть шанс на выживание.
Все тонуло в темноте.
Последнее, что услышал эон это были крики, стук в стекло двери его машины, а сам эон взял окровавленную руку друга в свою. Сознание покинуло бывшего сотрудника Коалиции рас.
Вой сирен. Скрежет разрезаемого металла. Команды спасателей и медиков. Гомункула погрузили в скорую первым. Его перчатки вместе с рубашкой и частично брюками были срезаны, чтобы осмотреть раны. Удивило медиков то, что руки у зеленоволосого пациента выглядят обугленными, узловатыми с деформированными ногтями в когти. У парня были многочисленные гематомы, переломы, травма головы и не весть что ещё, что будет видно при более пристальном обследовании.
Эон был не в лучшем состоянии, правда головой не так сильно ударился. И придет в себя раньше, чем гомункул, а его регенеративные способности помогут ему встать на ноги уже через пару суток покоя, обильного питания медикаментами и приятного общения с молодыми медиками.
Отправили пострадавших в ближайшую больницу, что была с нужными мощностями- частная клиника Мишеля Тревизо. Не сказать, что очень известная, чтобы имя было кричащим, зато авторитетная и дорогая. Второго секретаря Коалиции рас знали многие, вернее знали его фамилию, а в правах у эона написано "Беверли Хэллфигер", и уже по логике можно дойти чье он чадо. Гомункул, что был с ним в машине отправлен туда же, ведь такие богатеи и гомункула дома Толле могут себе позволить.

*Гомункулы дома Толле все без исключения имеют черный белок и золотую радужку с вертикальным зрачком

[Мишэль Тревизо]

— Что значит разворачиваться и ехать обратно?

  Вообще-то его ждали в другом месте. Вообще на Алькоре. Билеты куплены, столик в ресторане заказан, мечты провести вечер с умным человеком — с самим собой — набирали свой головокружительный оборот, укладывающийся в три главных слова «отпуск за свой счет». Всего на три дня, а после можно будет с новыми силами выходить на работу, решать вопросы с бумагами, разгребать жалобы (а жалобы, конечно, были всегда, даже если жаловаться было особо не на что; в прошлом месяце прилетело что-то про то, что у одного из специалистов какие-то слишком зеленые глаза, а пациент не доверяет врачам с зелеными глазами, какое возмутительное пренебрежение!). Полет фантазии на пол пути прервал телефонный звонок с требованием разворачиваться и мчать обратно, через не могу, не хочу или какие там у вас еще причины. Да, без вас никак, а вы что хотели? Только вам отдыхать? Сейчас вообще сезон. Да и лучшего специалиста не найти, а тут дело такое — не абы кто пострадал, нужен верный подход и совершенно не нужны ошибки — из-за них могут полететь чьи-нибудь головы даже не фигурально.

  Даже купленный капучино был каким-то особенно мерзким. Молоко Мишэль терпеть не мог, но может поэтому и купил, чтобы испортить себе ночь окончательно, наверняка и без возможности реабилитации.

  Работать, благо, начали уже и без него. В коридоре Тревизо встретило небритое заспанное лицо Ллойда, суетились сдернутые ординаторы, ругалась по чем свет стоит старшая сестра, которая на ногах была уже вторые сутки и похоронила свои шансы отправиться домой вместе с примчавшейся бригадой скорой.

  — И насколько все плохо?

  — Пиздец.

  Мишэль даже почти пожалел, что не выпил. Почти — потому что не трезвым работать было себе дороже, хватало того, что диазепама в крови было столько — «сколько надо, столько и есть» — достаточно, чтобы не отвлекаться, заставлять голову работать не в направлении направо и вниз.

  — Диагностику провели?

  Провели, разумеется, мы что тут — сборище шарлатанов? И без вас работаем прекрасно, сегодня, просто, никак не справиться. Нет, вы не думайте, конечно мы вас уважаем безмерно. Вы же нам платите, как тут не уважать. Эон выглядел на фоне своего спутника даже неплохо. Тревизо распорядился направить к нему орданиторов — справятся сами, работы не так много, да и мордочки симпатичные, если очухается, не словит поспешный сердечный приступ от хмурых врачебных рож, а там уж и сам Мишэль освободится и вышколенным воспитанием сведет на нет все претензии; хорошо быть врачом, когда ты лорд, навык отбрыкиваться от истерик осваивается где-то на генном уровне, потому что сам ты их закатываешь профессионально — сам же с Ллойдом, Мак'Кинзи и некоторыми другими специалистами занялся спутником Хэллфигера. Интересно, такой же «золотой» или как? Мишэль не мог утверждать наверняка, потому что сам путался непонятно с кем и непонятно где и находил в этом запутывании отдушину.

  — Это сейчас что, так модно? — Ллойд глядел на зеленые волосы и недоуменно хлопал глазами. Мишэль снисходительно отмахивался и советовал чаще выходить на улицу. Зеленый был еще не самым экстравагантным цветом. У молодежи вообще странный вкус, на то она и молодежь — дурновкусие, хардкор и тусовки, чтобы сойти за нормального. Были, конечно, и иные комбинации, но что-то одно всегда нет да нет пролезало. В любом случае, у них тут не модный приговор, хоть малиновые в крапинку — чужое чувство стиля не должно было вставать на пути исцеления. Для начала пациента надо было стабилизировать, все остальные проблемы решались по ходу пьесы рядом подписанных бумаг. Теомагия выдает странное, прогнозы даются с трудом и прикидкой на большой туманный авось.

  — Видел такое? — Мак'Кинзи проверяет реакцию зрачков, сужаются медленно до кошачьей остроты, и Тревизо сдержано кивает. Это не их дело. Он в своей жизни вообще видел много чего, а эту отличительную карточку не узнать было бы совсем не уважительно к самому себе. К сожалению — ничего про регенеративные свойства тел не помнил, не сталкивался в практике. Но все бывает впервые. Даже гомункулы на операционном столе.

  Собирают они его долго — как мозаику или витраж — в какой-то момент подключаются ординаторы. Хэллфигер стабилен и дальше его тело справится гарантированно самостоятельно, чего не скажешь про этого господина. Уже ближе к обеду Мишэль наконец роняет себя на кухне, лениво возит ложкой по овсяной каше и выбирается покурить. Ллойд заваливается спать тут же на диване, высушен почти досуха, но они сделали что смогли. Парень стабилен, остается только ждать, наблюдать терпеливо и восстанавливать силы перед следующим прыжком. Беверли, кажется так его звали, Тревизо не сильно запоминал, ему хотелось на Алькор, к острому супу и чтобы ласковый соленый язык Бааста облизывал ступни, очнулся первым — его успокоили, подсунули бумажки и попросили к приятелю не соваться, настоятельно и конкретно. Вы ему ничем не поможете, если будете дергать, если будете дергать врача — особенно. Да, разумеется, за над ним взял шефство самый лучший. Видите имя над входом, старомодное такое, как будто бы женское? Вот это наш золотик, да. Где? Курит на балконе видели? Наглый поклеп, ингаляции это. Разумеется, не отходит от вашего друга. А как его, кстати зовут? «Леж Гоцц»? А можно по буквам, чтобы не вышло неразберихи.

  Сутки на третьи Мишэль, наконец съездивший на квартиру, помывшись и отоспавшись, закрылся с названным Гоццем в палате, чтобы уж точно успокоить неуемного. Да, больше сел почитать в кресле у окна, но кого это, в сущности, беспокоит? Серьезная литература, вон даже супер-обложка чистенькая, что-то про хирургию. На чем он там, кстати, остановился? Ах да.

— Уверены ли вы, что будете вместе, чтобы не случилось — болезнь, скорбь, старость? Что вы достойно пройдете испытания, уготованные вам судьбой — счастье, радость, деньги?

— Давай покороче, — Йозеф тяжело вздохнул.

— Ладно, — не стала спорить его подруга. — Ты согласен?

— Вполне, — кивнул Йозеф.

— Анжела? — испытующе уставилась на меня Моргана, насквозь продырявливая взглядом. Тревис за её спиной трепетно всхлипнул и утер скупую мужскую слезу.

— Э-э-э-э, — я нерешительно оглянулась на любимого. — Ну, да.

— Точно? — прищурившись, уточнила королева.

— Скорее всего, — не стала отрицать я.

— Она согласна, — не требующим споров голосом констатировал Йозеф.

— Сойдет. Кольца есть? — кивнула помазанница, удовлетворившись ответом. Йозеф достал из кармана маленький золотой обруч, нежно положил его себе на ладонь, приподнимая к моему лицу, и продемонстрировав окружающим, сообщил:

— Пока только одно, — быстро выхватив его другой рукой, он деловито приподнял мою праву руку, и без лишних слов натянул мне кольцо на безымянный палец. Обалдев от резкости, я хотела дернуться и спрятать ладонь в карман, заодно не давая любимому шанса отобрать символ нашего брака сразу после росписи. Йозеф, ухмыльнувшись, наклонился и почти в самое ухо прошептал: — Потеряешь — голову оторву.

[Леж Гоцц]

Через сутки молодой эон открыл глаза. Ничего не пикало, в комнате полутень и пахнет медикаментами. Беверли не любил больницы посещать, разве что только в качестве гостя, когда кого- нибудь проведать надо, а в остальных случаях отмахивался, как мог. Только вот таким способом, как ДТП, можно его уложить в постель. Тогда он не брыкается, не орет и ведет себя хорошо.
Очень удачно подгадал время зайти проверить пациента один из врачей. Парень среднего роста, темные волосы и с низким голосом.
- Что это за больница? Где Леж?- врач отодвинул шторы. В глаза ударил дневной свет и эон поморщился.
- Все хорошо. Вы после ДТП легко отделались. Можно сказать, что парой царапин и испугом до обморока.- ответил мужчина.- С вашей собственностью тоже все хорошо. Он сейчас на операции, наш главный самолично оперирует. А вы отдыхайте. Я зайду днем.
Беверли наблюдал за доктором прожигающим взглядом. Интересно, много дырок получилось? Чувствуя, что руки и ноги в плачевном состоянии, а тело вообще то ли в пюре, то ли в пирожок с потрашками превратилось, мужчина принял решение не дергаться. Позже все выяснит. Под действием препаратов, что послушно поступали в организм через вену Беверли заснул.
Проснулся он днем с гораздо лучшим самочувствием. Смог сам встать и по палате пройтись. Получилось, как у кривенького гусенка, но шел сам, держась за предметы мебели.
Естественно эон пошел искать своего Фея. Мало ли, а вдруг не спасли. Гомункулы хрупки и с регенерацией все весьма плохо, вдруг Лежа уже на котлетки пустили или в анатомический театр сдали и повесили табличку "гомункул обыкновенный". Дойдя до сестринского пункта
- Добрый день, красавицы- поздоровался перебинтованный Хэлл. Беседующие молоденькие медсестры отвлеклись на него и смутились, когда Беверли улыбнулся им.- Подскажите, где я могу найти Лежа Гоцца? Гомункул с зелеными волосами.
Одна из девочек задумалась, а вторая от испуга, потому что сразу было понятно, что за птица приползла на пост, начала возмущенно загонять парня в палату.
- Почему вы встали? Вам еще рано вставать. Доктор не давал разрешения. Давайте- ка я вас провожу- и подхватив эона под руку поволокла, самым натуральным образом, того в палату. Девица оказалась весьма сильной. Видимо, сказывался опыт.
- Но мне нужно узнать о...- девушка перебила.
- С вашим парнем все хорошо. Он жив. Операция прошла успешно. Не беспокойте его.- дверь захлопнулась.
Спустя трое суток Беверли Хэлл прекрасно ходил сам. Остались внутренние ушибы, которые никак не хотели заживать, кровоподтеки и переломы костей, а в общем парень был в норме. По крайней мере начал активно доставать персонал попытками пробраться в реанимацию.
Последний раз пришлось его вырубить самым натуральным образом. Хэлл околачивался возле реанимационного отдела, который, наверно как раз для таких случаев был оборудован электронным замком, а ключи только у персонала.
- Что вы тут делаете, Хэллфигер?- спросил низкий мужской голос
- Мне нужно попасть в реанимационное.- ответил
- Я же вам говорил, что гомункул в порядке и нервировать персонал не обязательно.- у врача сдавали нервы. Один из проблемных пациентов, хоть в кому вводи.
- Я должен сам убедиться, что Леж в порядке.- вот открывается дверь отделения, эон бросается к ней и получает точный удар по загривку. Он спотыкается и плашмя падает на пол. Слышится хруст, а врач вздыхает.
- Ну, пара переломанных ребер еще никого не убивала, кроме тех, кто уже помер.- снова вздохнул медик.
Непослушного пациента отвезли в палату на каталке с плотно перемотанными ребрами. Ребер сломалось четыре сразу. На снимке, который был сделан по приезду скорой после ДТП было видно, что на ребрах парня были трещины, но они могли спокойно зажить, но не зажили и сейчас облегчили жизнь сотрудникам больницы.
Ближе к вечеру четвертого дня гомункул глубоко вздохнул, открыл глаза. Вокруг него пищит аппаратура, шнурочки- проводочки и трубочки тянутся к нему, на лице маска. Голова чугунная, хочется есть, пить и взбить подушку.
Обнаружив одну руку свободной, Леж попытался сесть, но тело было непослушным, зверски болело, а ноги были в гипсе.
- Да ладно- протянул гомункул, после возвращения в горизонтальное положение.- Почему? Я же за сырьем ехал- похныкал он и осмотрелся вокруг. Палата. Обычная комната с кучей аппаратуры, кровать, шкаф, дверь выхода и еще дверь, видимо ванная комната.
Перевернулась страница. Это оказался врач. Против света было сложно разглядеть его. Высокий и худой, похоже, и волосы длинные. Ничего не видно. Солнце слепит зверски.
Травма головы отметилась гиперчувствительностью к свету.
- Эээттто. Доброе утро. - поздоровался Леж.- Вы врач? Почему я тут? И где Беверли? Со мной был эон, ээээ....высокий с темными волосами....Беверли Хэллфигер, сын второго помощника главы Коалиции рас...где он?- в чем был смысл говорить о родословной спутника не понятно, но почему- то гомункулу надо было. Наверно, он чувствовал себя в безопасности, озвучивая имя покровителя.
В помещение зашла медсестра. Она кивнула доктору и показала на тележке капельницы для новой порции вливания в гомункула.
А парень даже забыл, что без перчаток и руки были сложены на одеяле. Какое- то время он рассматривал медиков, а потом перевел взгляд на руки и поспешно их спрятал. Лежу нравится история получения такого увечья, но не нравится реакция людей. Слишком многие жалеть начинали, а это раздражает.
Медсестра проявила полное спокойствие и какую- то отстраненность при виде рук мужчины. Она мастерски провела манипуляции, что требовал протокол и ушла ни слова не сказав пациенту.

[Мишэль Тревизо]

Как раз где-то в этот момент лучший друг Анжелы, который, разумеется, был в неё со страшной силы влюблен чуть ли не с прошлой жизни, должен был канонично утереть скупую слезу, поздравить её, но не от всего сердца, и, жуя траурный, ах, извините, описочка вышла, праздничный венок уползти топиться в соседний пруд, обязательно очень шумно и с длинной прощальной речью о любви, смелости, о том, что из сумрака Севера вновь в колдовские леса вернулась его звезда, пламя свечей, что бьется как сердце, и рефреновым «прощай, любовь моя, прощай» — без песни не найдут и того и гляди действительно захлебнется, а этого несчастья никому не надо. Красиво топиться в пруду всегда ходят исключительно для того, чтобы быть спасенным, получить профилактических лещей и выйти на заезженный диалог: «Да она не может любить меня». Читательский опыт подсказывал, что где-то страниц через двадцать этот штамп должен и проиграться.

  Мишэль моргнул, отвлекаясь, скосил глаза в сторону больничной койки и задавил в себе разочарованный вздох. Ну или через двадцать страниц и ещё неопределенное количество времени, когда изображать страшную занятость уже или не получится совсем, или будет до тошноты неприлично. Он заложил нужную страницу видавшей виды открыткой — только такое море, разлитое по картонке акварельной лазурью, он себе сейчас позволить и мог — бегло бросил взгляд на часы и, мысленно обратившись к старшей сестре на смене с напоминанием о медикаментах для Гоцца, тяжело поднялся, опираясь всем весом на трость.

  Очень, конечно, тянуло на какую-нибудь ядовитую шутку. «Нет, дорогуша, я отец Майк, дела совсем плохи, и все, что ещё можно спасти — вашу может быть чистую, хотя вряд ли безгрешную душу. Помолимся же на священном писании, на чем я там остановился? Глава тридцатая, стих одиннадцатый. Анжела замерла и затрепетала, Йозеф подхватил её на руки, и вместе они рухнули на софу. Достаточно пошло, чтобы сойти за религиозный текст, вам тоже так кажется?». Но у с возрастом у Тревизо хватало ума держать своё чувство юмора при себе и прежде чем огрызаться, пытаться понять, почему очевидные вопросы все же оказываются заданными.

  С тихим жужжанием автоматического механизма жалюзи палату обнял гораздо более ласковый к Лежу полумрак. Скрипнула дверь, звякнули колбы, Мэдди почти закатила глаза на мысленный вопрос про «многоуважаемого господина Хэллфигера» и раздраженно дернула плечом. Бровь Мишэля невольно поползла вверх. Вот же неуемная душа. Хотя упрямство и беспокойство о жизни ближнего своего были достойны если не восхищения, то хотя бы уважительного принятия. В жизни Мика тоже были люди, к которым он готов был даже ползти, если будет такая блажь. Благо, почти все они ехидно ухмылялись с того света и журили, что ползти нужно было активнее.

  — Господин Хэллфигер, полагаю, в своей палате, — начал он, когда дверь за Мэдди захлопнулась, ногой придвинул к койке Гоцца стул на колесиках и проведя пальцами по экрану фиксации биометрии принялся сверять показания со вчерашними, перенесенными на планшет. Динамика была даже и ничего. Немного помощи, и неделю через другую будет бегать как новенький, до следующей аварии. Всегда были какие-то следующие. — Если бы не его самоубийственный порыв пробиться к вам несмотря на прямой запрет, мог бы уже поехать домой. Но что-то мне подсказывает, что в таком случае он влез бы к вам через окно, и даже третий этаж его бы не смутил. Надеюсь, вы не планируете устремиться ему навстречу? Эонам и сыновьям вторых помощников главы Коалиции безрассудство простительно. Чего не сказал бы по поводу... более хрупких проектов.

  Мишэль вновь сел, пытаясь устроить правую ногу поудобнее, прислонил трость к койке Лежа и подкатился ближе, почти стукнувшись коленом о её хромированный борт. Что он знал и слышал по поводу проектов Толле — искусство искусственной физики для платежеспособных нуждающихся. Про «Лежа Гоцца» он не слышал ничего, и это тревожно звенело каким-то невысказанным вопросом по поводу настоящей личности гомункула. Впрочем, это было не его дело. Если бы Тревизо копал досье на каждого подозрительного пациента, ему впору было бы идти работать ищейкой. Хорошего врача отличало, в первую очередь, здоровое равнодушие ко всей наносной биографической ерунде. Хоть бы и какой-нибудь внучатый племянник падишаха-императора самопровозглашенной маленькой империи — ноги у Гоцца быстрее от этой информации не срастутся.

  — Доброго и вам, — он заглянул в планшет и бросил на Лежа спокойный, немного вопросительный взгляд,— Леж Гоцц, я прав? Господин Хэллфигер сказал записать именно так, но если у вас есть альтернативное мнение на этот счет, внесем коррективы, бывает всякое. Меня зовут Тревизо, Мишэль, я ваш лечащий врач. Один из, но ваш друг обещал нам скандал, поэтому пришлось заняться вами практически единолично. Здорово вас потрепало, Леж, больше так не делайте, в следующий раз могут и не собрать как было. Пальцев сколько?

  Он на мгновение отвлекся от разговора, выразительно подняв узкую ладонь перед собой и, удовлетворительно кивнув, вновь принялся набирать текст на экране.

  — Руки можете не прятать, за четыре дня я рассмотрел достаточно, а персонал таким не удивишь. У вас сейчас может болеть голова, это нормально. Признаюсь, с такими как вы дел раньше я не имел, ваше тело восстанавливается медленнее, чем хотелось бы. Постепенно мы будем снижать дозу препаратов, пока так, может тошнить, наблюдаться сонливость и легкая дезориентация. Что-то нужно — кнопка вызова персонала слева от вас. Хотите чего-нибудь прямо сейчас?

[Леж Гоцц]

А мужчина и правда оказался худым и высоким. В его несовершенстве внешности было что- то неуловимо гармонично и правильно. Эдакая правильность в неправильном окружении. Вспомнился Оллз. Странный эльф, который искал смертельное удовольствие. Гомункул тряхнул головой, отгоняя воспоминания о эльфе. И зря тряхнул. В голове начал бить набат, с каждым ударом вонзая в висок иголку. Шипение сожаления.
- Больненько- хныкнул Леж.- Почему самоубийственное рвение? Беверли всегда присматривает за мной. И да, вы правы, третий этаж для него не преграда.- Улыбнулся парень, хотелось издать смешок, но это грозило еще серией ударов в голове набата. Из глаз и так звездочки сыпались, а то вообще фейерверк получится.
- Хрупких проектов...- повторил Гоцц- Ну да. Меня создавали не для боев- покраснел он. Все таки некоторые вещи в собственной биографии несколько смущали, хоть и были нормой. А история конкретно этого гомункула такой винегрет приправленный йогуртом, что еще попробуй разобраться что к чему.
— Леж Гоцц, я прав? Господин Хэллфигер сказал записать именно так, но если у вас есть альтернативное мнение на этот счет, внесем коррективы, бывает всякое.
- Да, доктор, все верно. Меня зовут Леж Гоцц. Беверли сказал все правильно- улыбнулся мужчина. Набата не последовало. Ура!
Тяжелый вздох.
- Мда. Почему- то спокойно Хэлл реагировать не может на некоторые вопросы и почему- то я не удивлен, что он пригрозил скандалом.- Жест рука- лицо.- Прошу простить его, господин Тревизо- Леж сложил руки в просящем жесте- неуемный темперамент моего друга.
Что еще можно сказать, пациент не знал. Когда же ему заявили, что руки уже рассмотрели, залился краской. Даже уши покраснели. Посмотрел украдкой на доктора, чье лицо, казалось, не выражало ничего, вообще ничего. Оставалось только внимательно наблюдать за движениями и лицом, авось, когда Гоцц привыкнет, сможет ловить эмоции. искусственному существу сложно понять живых и эмоции одно из самых интересных явлений.
Про "заняться единолично" было слышать приятно и мужчина расплылся в улыбке. Он любил быть особенным.
Здорово вас потрепало, Леж, больше так не делайте, в следующий раз могут и не собрать как было. Пальцев сколько?
- Все на столько плохо?
Хотите чего-нибудь прямо сейчас?
- Хочу- выдал пациент- хочу есть и пить, а еще хорошо бы взбить подушку. А у кровати есть пульт управления? Вот так лежать тяжело.- Доктор, какую вы академию заканчивали? А какой предмет был любимым? Почему вы выбрали профессию врача? Какие книги любите? Какую книгу читали сейчас?- и еще десяток вопросов задал Леж врачу. Никто не говорил, что этот пациент окажется более спокойным, чем приехавший с ним эон. Как бы не получилось, что именно Гоцц станет проклятьем на следующие пару недель для всей клиники.
- Доктор, что думаете о лечении тела гомункула? Вы читали о гомункулах? Исследования или отчеты после выращивания?
Пациент оживился и был словоохотлив. Не каждый день встречается врач так близко да еще и такой, который никуда не денется, потому что сам ты являешься его работой. Словом, пострадавший после четырех дней послушности и неподвижности разошелся на всю катушку. Рот не закрывался и на Мишеля Тревизо вопросы сыпались, как горох. Можно только представить как будет медсестрам, в чьи обязанности входит забота о пациенте.
В палату на полной скорости влетел широкоплечий, тренированный молодой мужчина. Наверно, только что получивший статус врача после ординатуры. В руках он нес согнутые дугой пленки МРТ. Врач- реабилитолог, так же работает массажистом.
- Сэр, - ни здрасте вам, не постучал, не закрыл за собой дверь, благо двери имеют обратный механизм.- Я принес результаты. МРТ-шники говорят, что там не только ноги, а и тазовые кости повреждены.- Леж даже шею вытянул. Для молодого врача не имело значения есть пациент в палате, спит или в сознании. Этот малец мог спокойно говорить о присутствующих в третьем лице и не заморачиваться. Тревизо вручили пленки и оттащили к экрану.- Вот смотрите- парень провел пальцем по темной трещине, которая проходила по тазовой кости так ровно, что если кость по этой линии разрезать, то отделится ушко с ногой целиком. Красивенько так выглядело, хоть в рамочку ставь.
Из-за яркого света Леж рассмотреть ничего не мог и старательно слушал о чем же там говорят врачи. Понять о ком речь было сложно. Ведь пациент в этой палате уже 4 дня в больнице, ну не могли же врачи пропустить такую значительную деталь. Стало до смерти интересно.
- Что там? Что там? И мне скажите- попросил гомункул.

[Мишэль Тревизо]

Складывалось устойчивое впечатление, что за четыре дня без сознания Гоцц методично складывал слова в какой-то воображаемый внутренний ящичек, и теперь, никак дорвавшись, перевернул его перед Мишэлем одним махом. Он помнил, что дети — и не только дети, на самом деле — собирали такие шкатулочки со всякой всячиной сомнительной ценности: пуговицы, камушки, перья и стекляшки, фантики от ярких конфет, катушки ниток и ракушки, маленькие игрушки из шоколадных яиц и старые заколки с облупленной эмалью. Леж рассыпал вопросы по мнению Тревизо точно так же — кажется, без особой системы, но от чего-то помеченные «важными» и «интересными». И будь доктор менее устойчив — моментально заболела бы голова, но за столько лет у него выработался стойкий иммунитет к такой пулеметной очереди. Другой вопрос, что дипломатично кивать болванчиком и рикошетить ответным «да-да-да» в этом конкретном случае не получилось бы.

  Капризы были понятны и простительны — все пациенты капризничали, по опыту ещё ни одно существо, которому было плохо, не держало себя в рамках приличий, все как один хныкали и жаловались по мелочам, желая ухватить ещё немного комфорта — но, благо, это не было его заботой. Он глубокомысленно кивал на каждую просьбу, коротко записывая за Гоццем на планшете. «Подушку взобьют, еду принесут, пульт выдадут — сами понимаете, пациентам без сознания пульты ни к чему», — передаст младшему персоналу в ближайшее время, хоть каждый час будут подушки взбивать, если будет такая блажь. Оторвался от записей и бросил на гомункула уже какой-то вопросительно-недоуменный взгляд. Этот залп был личным, даже слишком.

  — Вы сомневаетесь в моей квалификации, мистер Гоцц? — осторожно и вежливо уточнил он, чуть-заметно склоняя голову набок, сухо поджал губы, прикидывая, каким емким минимумом можно парировать большую часть из спрашиваемого. — Не стоит, это моя больница. Но если вас это утешит, я учился в частной медицинской академии на Алькоре и получил обширную практику на военной службе. Последствия аварий — не самое страшное, с чем мне приходилось работать.

  Вопросы про «любимый предмет» и прочие «почему» и «что» были стоически пропущены мимо ушей. Леж был дружелюбен и в целом очень... живым. Это было хорошо как для оценки общего состояния. Имело ли для успеха лечения значение личная информация о Тревизо — разумеется нет. У Мишэля уже были такие пациенты, правда большая часть из них все больше любила рассказывать о себе: регулярно приносили вместе с диагнозами целую котомку личных историй про соседей, котов, жен, детей и мужей, козлов с работы и побасенки из интернета, вроде «целебной струи от всех болезней». Для собственного ментального здоровья было полезно отключаться где-то после второй минуты и переходить в энергосберегающий режим «ага-угу», главное было улавливать окончания фраз и время от времени переспрашивать. Да что вы говорите? Разумеется, скоты отборные, понимаю вас как никто другой.

  Главным вопросом к самому себе оставалось: «Какую конкретно из медсестер на него натравить? Из тех, кто любит почесать языком или напротив — какой-нибудь бастион категоричного ледяного отрезвляющего молчания?»

  — Как я уже сказал, ваши тела хрупки. Пожалуй, Толле стоило бы пересмотреть сборку, — без тени улыбки пошутил Мишэль и тряхнул головой, словно отбросил лишние мысли. Тихо звякнули многочисленные серьги, только подмигнул искрой в косом луче пробивающегося через жалюзи слабого света лазурный камушек-капля в левом ухе и закачался на тонкой серебристой цепочке, как маятник. — Исследования читал, но это было давно. Разумеется, почти сразу я послал запрос на Порцион, хотелось бы знать нюансы, это бы существенно облегчило работу.

  О том, что его попросили уточнить, о каком конкретно проекте идет речь, он умолчал — это письмо так и осталось без ответа. И что разумелось само собой тоже, ни про какого «Лежа Гоцца» там и не слышали. Все имели право на секреты, даже болтливые мальчишки. Что было странно: этот совсем не стремился своими делиться, а только сам залезал в душу. Словно выбивал дверь с ноги и принимался внаглую копаться в личной картотеке. Может поэтому так увлеченно сыпал вопросами — что о себе говорить совсем не хотел и пытался сместить фокус внимания. Зря. Мишэль и не собирался лезть дальше необходимого минимума. Но объяснять это он, конечно, тоже не стал.

  Дверь милосердно хлопнула, ставя если не точку, то хотя бы запятую в диалоге с Лежем. Тревизо крутанулся на стуле, вздохнул тяжело — снова вставать, побойтесь Архея, если меня не боитесь, он наверняка записывает в небесный черный список всех наглецов, что издеваются над хромоногими этнархами — позволил утащить себя к снимкам. Каделл был громким и не самым тактичным, зато хорошим специалистом. Выговор ему он сделает позже. Скосил глаза обратно на Лежа и вяло кивнул, демонстрируя что-то между утешением и извинением за спектакль.

  — Неделя ДТП. Ни дня без перелома.

  Винить Лежа в том, что за последние несколько дней львиная доля усилий была брошена на него и Хэллфигера, а потому многие другие пациенты получали свои снимки и анализы с задержкой, было бы как минимум не профессионально. Хотя бы потому, что его вины в этом не было. На кого не хватило специалистов теомагии — обходились аппаратурой. Мишэля же просто ни на кого уже не хватало.

  — Его ведет Мак'Кинзи. Почему пришли ко мне?

  — Он уже смотрел, сказал ещё вам показать. И что вы тут прячетесь и не выходите с самого утра, так что проще прийти самому.

  — Предатель, — упрек прозвучал даже дружелюбно, — скажи, буду через десять минут. И позови Вальдер. Пациент требует заботы, покоя и супа из столовой.

  Каделл кивнул и вылетел за дверь, на Лежа так и не взглянув. Мишэль вновь вздохнул, устало потер переносицу и полуобернулся к Гоццу, выставляя трость перед собой, как защиту неосознанным, почти автоматическим жестом.

  — Я пришлю к вам сестру, она о вас позаботится. Постарайтесь поспать. Лучшее, что вы можете для себя сделать — отдыхать. Хорошего дня, мистер Гоцц.

  Книга с затертой открыткой внутри так и осталась забытой на тумбе у кушетки Лежа, на расстоянии вытянутой руки.

[Леж Гоцц]

- Доктор Тревизо, а вы...- хлопнула дверь- ещё придёте?- вслед ушедшему врачу спросил Гоцц.
Вот так впервые в жизни гомункул оказался в общественной больнице с целью долгосрочного пребывания. Все остальные разы контакта с медиками сводились к мелочам типа сыпи, аллергий, глубоких порезов, рваных ран, ожогов и другой ерунды, которую лечат парой посещений в начале получения травмы и в конце, когда дают справку о выздоровлении.
- ну и ладно- надул губы парень и показал язык закрытой двери.
В комнату спустя время зашли две женщины в белых халатах. Одна с косой до пояса, вторая с узлом. Барышня с косой оказалась старше. В ее движениях и поведении ощущался опыт. Вторая барышня, видимо, только закончила учебу или имеет совсем незначительный опыт.
- Лала, поставь поднос на стол и подвижное пациенту- сразу дала указание старшая. Девушка засуетилась.- Добрый день, мистер Гоцц. Я медсестра реанимационного отделения. Называйте меня Вета, а эта девушка Лала. Она будет присматривать за вами. По всем вопросам обращаться к ней.
Леж наблюдал за дамами, как немой.
- ваш пульт для кровати.- тут же помогли сесть и взбили подушку. Почувствовав удобство и мягкость под спиной мужчина спросил.
- А доктор Тревизо ещё придет?
- не знаю, сэр. Вас ведёт двое врачей. Возможно, придет его напарник в следующий раз. Вы ведь не одни у доктора. Он у нас редкой квалификации специалист и главврач. А у главврачей очень много работы. Ему и так предстоит очень много заполнить документов. Он 4 дня был с вами. Никуда не отлучался. Наверняка работы накопилось немеряно.
- думаете, так много?
- уверена.- По тону старшей было ощутимо, что она не рада этому пациенту. Если бы отношение можно выразить температурой, то в палате было бы жарко, противно, как при гниении органики, такое отвращение транслировала дама.- как видишь, Лала, ухаживать за пациентами легко, потому оставляю мистера Гоцца на тебя.
Девушка угукнула и старшая вышла. Теперь Лала подошла ближе.
- здравствуйте, мистер Гоцц. Я Лала. С сегодняшнего дня я буду заботиться о вас.
- вы недавно поступили на работу?
- да, сэр- смутившись ответила девушка.
- почему вы выбрали такую профессию?- неожиданный вопрос застал девушку врасплох
- не знаю. Это, мне кажется, благородно- помогать и поддерживать людей.
- но выбрали именно более терапевтическое направление. Хирургия тоже нуждается в медсестрах, дома для пожилых, лаборатории и другие заведения.
- Я крови боюсь, потому в хирургию не пойду- ответила девушка.
Так у двоих завязался разговор. Леж спрашивал, медсестра отвечала. Мужчина закончил есть и Лала принесла ему напитки и лекарства. Проговорили они до позднего вечера. Когда же девушка спохватилась, было уже далеко за 22.00. она спешно попрощалась и ушла до следующего утра.
Выспавшийся гомункул не знал, чем себя занять. Капельницы на ночь сняли, ноги неподвижные, то-есть пройтись не выйдет, а сна ни в одном глазу. И вот неожиданность, на глаза фармацевту попалась книга. Он не сразу понял от куда. Память услужливо подсунула воспоминание, что Тревизо читал эту книгу и забыл ее после прихода шумного доктора.
Когтистая рука взяла продукт полиграфии в раскрыла.
Болтливый пациент ожидал увидеть мудреный текст напичканный страшными терминами, который придется читать по словам, расшифровывая каждое в медицинском словаре, и про себя, чтобы в момент прочтения язык не сломать, а тут такое открытие. Тревизо читал роман. При чем не классической литературы, а скорее подростковый или из раздела "на один раз проветрить мозги". Гоцц подвис, но на предмет изучения стоит смотреть со всех сторон, потому мужчина открыл на первой странице и начал читать. Сон подобрался к нему примерно на сороковой или пятидесятой странице, в то время, как врач практически завершил чтение.
Утром фармацевта нашли с книгой, которую нежно прижимала к груди обезображенная ожогами и деформациями рука. Лала, а это была именно она, медленно вытащила продукт бульварного книгоиздательства и положила на тумбочку. Конечно же девушка заглянула под обложку и подумала, что книга принадлежит пациенту. Подумала, что он неисправимый романтик и очень одинокий, додумала ещё горку всяких небылиц и принялась будить болтуна.
День начался по отработанной схеме: гигиенические процедуры, завтрак, лечебные процедуры, обход ближе к полудню, прогулка (в случае Лежа- открытие окна), обед, тихий час, время посещений (к гомункулу ещё никто не приходил, но это пока), ужин, вечерние лечебные процедуры, ещё немного свободного времени, вечерние гигиенические процедуры и спать.
Практически все время Лала проводила с порученным ей пациентом. То подушку взобьет, то водички подаст, то поговорит с парнем час- другой- третий. Перескажет новости и сплетни больницы, принесет еду и позовет медсестер для лечебных процедур, то по пути с чем-нибудь зайдет к Тревизо или выловит его в коридоре и передаст привет от Лежа с вопросом, когда же доктор снова посетит его?, а вместо главврача приходил другой, не такой интересный доктор. Он, словно и неживой вовсе, позадает вопросы, осмотрит, отправит на промежуточное обследование, похвалит сухо и шаблонно за послушание и уйдет.
Так прошло не так много времени, но неделя подходила к концу, на носу выходные.
Беверли Хэллфигер уже пришел в себя и выздоровел. Сейчас он ждал документы по выписке и очень тепло прощался с одним из врачей, а конкретно с тем, который вырубил его возле реанимационного отделения.
- слышь ты, малолетка, сиди тут молча и жди документы. Нечего сестер дергать.- говорил врач
- кого ты малолеткой назад, недоросль, кого хочу того и трогаю- отвечал пациент
- чё сказал, опоссум? Катись из моей больницы, чтобы я твою тушку поганую тут не видел.
- чё вякнул, голодранец?
И так двое взрослых мужчин препирались, как пара молодых то ли котов, то ли петухов, что делят территорию, самочек и имеющиеся ресурсы. За этой сценой наблюдал весь этаж. Уж больно громко возле сестринского поста мужчины выражали друг другу свое отношение. Эту же картину наблюдала и девушка с двумя милыми хвостиками. На вид девушка. На самом деле это была довольно пожилая мадам, которая активно пользовалась достижениями косметологии научной и магической, потому на вид ей было около 23 самое большое, на самом же деле она была ровесницей, возможно чуть- чуть младше Тревизо, но никак не юной девочкой.
Она терпеливо ждала, когда же эти два великовозрастных оболтуса угомонятся, однако они не спешили успокаиваться, а наоборот, распалялись ещё больше.
Мадам не выдержала. Мадам дархат из семейства сколопендр. И мадам, понимая, что этот балаган сейчас испортит ей день зашипела
- А ну прекратили вы, два бездельника.
Синхронно повернули мужчины головы и их лица вытянулись. Сколопендра насекомое на любителя, а когда она около двух метров в длину, умеет стоять на хвосте, как змея, ещё и защищена хитиновым панцирем, то ее авторитет как-то сразу подавляет.
Мужчины тут же отпрыгнул друг от друга, пожали руки и как ни в чем не бывало прекратили ор. Мадам, которая снова стала собой со всей имеющейся любовью вручила доктору папку с историями болезни так, что у того из груди вышибло весь воздух и тот закряхтел. Хэллу повезло больше, ему отдали документы и молча указали на дверь. Считая, что скорость сегодня станет лучшим другом, Дарума покинул больницу. Леж же, оставаясь наедине, читал книгу, забытую доктором Тревизо.

[Мишэль Тревизо]

Стоило бы, пожалуй, привыкнуть к тому, что он не может дрессировать каждого сотрудника в принадлежащих ему клиниках. Учитывая то, что принимал он, в лучам случае, в половине на приходяще-уходящей основе и будучи больше инвестором, имел к происходящему на местах отношение косвенное и далеко не всегда решающее. Лала, конечно, не стала грузить всем этим пациента и объяснила все максимально доступно и на пальцах — на деле никаким главврачом конкретно этого филиала Мишэль не являлся (вообще никакого не являлся, что уж там, даже самой первой открытой больнице на Алькоре давно уже управлял другой человек). Тем не менее, от неопытности ли своей или услужливости, или ещё не подкравшегося из-за угла коварно профессионального выгорания, регулярно Тревизо по поводу вверенного пациента отчитывалась, хотя он просил держать себя в курсе письменно и не дергать по пустякам. Динамика была отличная, Леж разве что не цветочками шел, если бы на людях могли расти цветы, и все ещё оставался до страшного разговорчивым. Лала с таким справлялась на ура, даром что и сама она была легкой на подъем болтушкой, тут он сделал верную ставку, а сам Мишэль предпочитал заглядывать к Гоццу исключительно подгадывая моменты, когда тот спал, мельком, на пару минут, чтобы снять показания с приборов или выдать указания старшей сестре Вальдер. Справедливо решили, что основную нагрузку по Лежу возьмет на себя другой специалист, у Мишэля профиль был более узкий. Если продолжит восстанавливаться так же быстро, подключат заодно реабилитолога. Того и гляди, время пролетит быстро, и «заскачет зайчик вновь по дорожке», лишь бы только не под колеса ещё какого-нибудь легкового транспорта. Физические показатели у гомункула были ещё хуже, чем у рядовых хуманов, по крайней мере, что касалось «общей хрупкости сборки», с таким телом стоило бы быть гораздо бережнее к себе. Второму — Беверли — тоже стоило бы об этом помнить, Тревизо удалось переброситься с ним парой слов, на удивление, даже вполне спокойных. Лежа ему показали, попросили не будить и пообещали держать в курсе всех изменений в состоянии. Если все пойдёт хорошо, уже к концу месяца приятеля можно будет забрать, а так — посещения по будням с двух до пяти вечера, со своей едой можно, главное — не создавайте суету вокруг баяна, если хотите получить Гоцца побыстрее, румяным, здоровым и полным сил.

  Словно издеваясь, Лука присылала фотографии с пляжа и селфи, все как одно — с траурным выражением лица. «Вот так мне не нравится горячий шоколадный фондан», «вот тут я безумно не радуюсь, что выловила ракушку», «вот тут — совсем не счастлива, что удалось подговорить друзей пойти на лодках вдоль дикой береговой линии и, конечно, бесконечно несчастна прогулке на катере». Мишэль был ей даже почти признателен, этой чуткой и иронично-юморной эмоциональной поддержке. Пусть развлекается, но приятно, что она хотя бы делает вид, что без «дяди-друга» ей и в половину не так весело, как могло бы быть. Даже выходные — и те запоролись, у дежурного врача заболел ребенок и он попросил Мишэля остаться вместо него. Очень хотелось отказать, но он не стал. Мог понять, когда кто-то ставил детей по приоритетам выше работы.

  У двери Меро он затормозил, скользнул взглядом по всплывшему оповещению на часах и достал телефон. Улыбнулся одними уголками губ. Вот как, интересный ход. Эта маленькая многолетняя традиция — играть в виртуальную партию в шахматы, растянутую во времени — ему нравилась. Сложность заключалась в том, что никаких приложений они для этого не использовали, просто обменивались ходами через анонимный мэссенджер. Чат удалял сообщения каждый месяц, партию приходилось держать в голове и играть уже не только в шахматы, но и в доверие. Было даже почти интересно, кто это — его загадочный соперник с той стороны. Он был неплох. Не так хорош, как сам Мишэль, но неплох. Продолжит учиться — может быть когда-нибудь его и обставит, по крайней мере, было видно, что с другой стороны кто-то имел мозги и умел ими пользоваться, а это уже было достойно одобрения и симпатии. Он прикрыл глаза, вспоминая, на чем они там остановились, хмыкнул и быстро набрал комбинацию из букв и цифр. Посмотрим, что ты ответишь на это, и не упустишь ли, что я медленно, но верно загоняю твоего короля в угол.

  — Хотел посоветоваться, — вместо приветствия сказал Меро, когда Тревизо закрыл за собой дверь, снял очки и устало поскреб щетину. Он вежливо кивнул, опускаясь в предложенное кресло, задумчиво прокрутил на пальце одно из колец. Местный главврач, обычно, прекрасно справлялся сам, может быть, какой-нибудь тяжелый клинический случай? — У нас тут потенциальная жалоба и суд. На камеры попало, вот, полюбуйся.

  Мишэль нахмурился, задумчиво пожевал щеку, когда Меро нажал на паузу и скорбно откинулся на спинку кресла, неловко повел плечами и принялся перебирать пальцами по столу.

  — Моё мнение по этому поводу ты знаешь и без меня.

  — Знаю, — согласился Меро, но более воодушевленным от этого не стал, — но сейчас совсем не согласен. Парень устал, все мы имеем право на слабости.

  — Слабости и непрофессионализм — разные вещи. Хочет хамить, пусть устраивается в муниципалку, их репутация не так сильно заботит, все равно будут приходить.

  — Думаешь уволить?

  — Могут в суд подать, — Тревизо устало потер переносицу и потряс головой. Слишком длинная пятница, — но пока не подали, можно ограничиться штрафом или чем-то таким. Это твоя больница, делай, что считаешь нужным.

  — Ну имя-то над входом не моё.

  — Нет, — согласился Мишэль, поднимаясь, — но я и не называю пациентов «опоссумами».

[/sub]

  Пропажа книги обнаружилась уже после закрытия, на неделе у Тревизо совсем не было времени на праздное чтение. Он закончил работу с последней стопкой документов, блаженно сербнул кофе из кружки и рассеянно осмотрел сначала все ящики стола, затем — немногочисленные полки. Потом спустился в регистратуру, поинтересоваться, не приносил ли кто из младшего персонала пропажу, с него бы сталось — забыть на курилке или в ординаторской. Место оставалось одно, в которое идти не хотелось, но пришлось бы в любом случае. Мысленно Мишэль одернул себя, чего ломаешься, как зайчик-трусишка, лицо камнем, зашел и вышел, похромал в сторону палаты Гоцца. Надежда, что пациент уже сладко спал, умирала последней.

  Умирала со скрипом двери и жизнерадостным приветствием. Тревизо вежливо кивнул, застывая на входе, отхлебнул ещё кофе, которое зачем-то потащил за собой, и зябко повел плечами, словно почувствовал несуществующий в палате сквозняк.

  — Доброго вечера, мистер Гоцц. Как ваши ноги, мне передавали, кости срастаются весьма быстро, ваше тело хорошо реагирует на исцеляющее плетение.

  На первый взгляд книги видно не было. Гадство.

[Леж Гоцц]

Беверли забрал свою папку с документами и поймал такси практически у входа в больницу. Вопреки ожиданиям ни жалоб, ни судебных исков, ни сообщений в соцсетях не последует. Парень усмехнулся, пока смотрел на пробегающий за окном городской пейзаж. Перепалка была забавной и энергичной. Ему понравился врач и он понимал, что такого клиента ещё попробуй выдержать.
Забежав в кафе и прихватив еду на вынос, эон вернулся домой. За эти несколько дней, пока он выздоравливал о телефоне позабыл напрочь, тот обиделся и разрядился.
Телефон на зарядку, кофеварку заправляем кофе и водой, достаем из пакетов и коробок еду, потом идём в душ, кормим голодных животных. Хорошо, что дверь в лаборатории Леж оставляет приоткрытой и кошки могут сами выйти. Они находили себе еду, но это никак не заменит нормальную рыбу и мясо с молоком.
Чистый и переодетый эон налил себе кофе и уселся за стойку, принялся за еду и включил телефон. Молчало средство связи минут пятнадцать, а потом...потом...вибрация не прекращалась ещё минут десять, а то и дольше. Сообщения, пропущенные звонки. Телефон раскалился до красна.
Клиенты, друзья, знакомые, поставщики, разработчики и прочие люди, кому нужен Дарума или Леж. Чаще Леж.
Стоило включиться телефону и следом за уведомлениями начались звонки. Эон даже не успел понаписывать ответы. Остаток дня Хэлл провел с телефоном возле уха, в процессе утрясания неустоек, претензий и сообщении всем желающим, где же их Фей.
На следующий день в клинике господина Тревизо начали появляться разные, странные и не очень люди. Первыми пришли откровенные гопники. Бритоголовые парни с битами в рюкзаках, в цветных спортивных костюмах. В руках букеты цветов. Их речь была жалким исправлением жаргона подворотни. Самый, на вид, вменяемый, в розовом костюме с белыми лампасами и букетом лилий спросил, очень стесняясь, даже покраснел
- Простите, мы пришли проведать Фею... в смысле, Лежа Гоцца... В смысле, босс послал...ээээ- парень подвис. Обычно, эта пестрая компашка залетала в помещение, все громила, а потом наезжал на всех подряд, а тут их босс строго на строго приказал быть вежливыми, тихими, культурно разговаривать- без мата- никого не бить, особенно медперсонал не трогать и к этому же персоналу не подкатывать, даже если захочется. Узнает, они лишатся существенной детали пониже резинки их спортивок.
На парней удивлённо смотрела медсестра за стойкой регистрации. Потом вызвала старшую и группу из пяти человек проводили к Фее.
В это время Гоцц читал книгу.
- мистер Гоцц,- обратилась старшая медсестра, входя в палату- к вам посетители.- она пропустила парней, которые шли по коридору в так называемой коробочке- за главным шли две пары парней: за розовым костюмом красный- жёлтый, оранжевый- зелёный.
- спасибо- почти поклонился в розовом костюме. Медсестра ушла.- Сэр, добрый день. Сэр, мистер Шайн передал....- парень остановился, когда перепуганная Лала, что сидела у окна уронила стул. Гопник недоуменно посмотрел на девушку.- простите, мэм.
- ага- ответила девушка.
- Лала, все хорошо. Это наш конфетный взвод. Они хорошие парни- улыбнулся гомункул. Медсестра в таком же шоке села на свой стул, который один из конфетных мальчиков поднял и с глупой улыбкой сделал приглашающий жест и предложил леденец в яркой обёртке.
Конфетный, потому что их одежда яркая, как фантики леденцов.
- сэр, босс передал вам букет и пожелания скорейшего выздоровления - протянул букет гомункулу парень в розовом.- мы тоже надеемся, что вы скоро поправитесь.
Голос у гопника был гнусавый, он и картавил противно. Без передних зубов речь несколько затруднена.
- Благодарю, Жар. Мне приятно, что господин Шайн проявил свою заботу- солнечно улыбнулся больной. - передай, Шайну, что о его просьбе я помню. И посодействую, как только выздоровею.
- мистер Фея,- вдруг обратился к Лежу парень в желтом и поклонился....
- Лала, будь добра, поставь цветы в воду- девушка молча встала и выскользнула с букетом. В ее движениях чувствовалось облегчение. Она не привыкла к такому контингенту.
Пациент перевел взгляд на говорившего
- слушаю.
- мистер Фея, выздоравливайте скорее и примите, пожалуйста, подарок- гомункул был тронут. Он улыбнулся и кивнул
- конечно. Благодарю - в пакете с бантом были конфеты и плюшевый кролик.
После ухода гопников в больницу явилась целая делегация во главе с одним из совета директоров компании- производителя мелких расходников для медицины. Мужчина средних лет, в дорогой одежде с шестеркой охраны, которые несли по букету цветов.
- к Лежу Гоццу, Джун Аябуса.
Реакция Лалы была такая же, как и с первыми посетителями- шок.

Под конец дня гомункул, который устал от первых посетителей, выслушивания пожеланий выздоровления, как им жаль, что трагедия произошла, откинулся на подушки и прикрыл глаза. Внимательная медсестра оставила парня одного. Конец посещениям, да и рабочий день к концу подходит.
Книга была почти прочитана. Как раз раскрыл на развороте, где была открытка с морем. Дверь скрипнула и в палату вошёл доктор Тревизо.
- доктор, добрый вечер.- радостно воскликнул пациент, у которого сна ни в одном глазу- Я рад вас видеть. Вы давно не заходили. Много работы, да? А у вас новые клиенты появились, или я один?- парень очень хотел быть единственным у врача, но надежда умерла при виде грозящего пальчика здравого смысла. Конечно у Тревизо он не один, а то и не один десяток клиентов. Не зря же он профессионал.
В комнате стояли букеты, наполняя ароматом пространство, на прикроватной тумбочке были конфеты, а на столе- корзинка фруктов.- доктор, найдете для меня несколько минут. Пожалуйста. Я бы хотел с вами обсудить это- из-под рук гомункул извлёк книжку в белой обложке. Закладка не удержалась в развороте с слетела на пол.- книга оказалась занимательной. Весьма забавный психотип главных героев.- лицо Гоцца светилось улыбкой. Доктор был харизматичный и очень интересный. Особенно его манера держаться и подавать себя. А раз Мишель Тревизо пришел сам, значит нужно уговорить его остаться хотя бы на пару лишних минут, чтобы узнать поближе.

[Мишэль Тревизо]

Палата Гоцца утопала в цветах.

  Мишэль несколько осоловело моргнул. Не удивленно, в подарках для пациентов не было ничего неожиданного; люди же всегда так делают — дарят вещи, пытаясь упаковать чувства и эмоции в осязаемые объекты. Настоящий интерес лежал в том, чтобы украдкой такие подарки интерпретировать, подмечать, как через те же цветы незаметно для самих себя люди вписывали в пространство слова непроизнесенные и настоящие. Искренняя забота всегда просачивалась в мелочах, вот и сейчас, не уверенный, что букеты для Лежа собирал профессионал в области «цветочной лингвистики», более того, не имея понятия совершенно, умел ли Гоцц расшифровывать такие послания, Тревизо с удовольствием потратил несколько долгих секунд на развлечение самого себя. Определить оригинальный состав букетов уже было нельзя — чьи-то заботливые руки, Лалы быть может, избавили цветы от плена крафтовой бумаги и смертельной хватки шуршащего прозрачного целлофана, но и не стояло задачи быть полиграфом для дарителей. Хризантемы, от кипенно-белых, похожих то ли на пушистые кроличьи хвосты, то ли на помпоны, что так любили пришивать к детским шапкам, до ярких желто-оранжевых, как яичные желтки, как Архей поздним августовским вечером в те несколько секунд, когда горизонт ещё не проглотил его диск окончательно, и сочно-зеленых словно приветствовали Майка вежливым едва-заметным полупоклоном. Много роз, отдельная высокая ваза с лилиями (так вот куда её умыкнули из его кабинета и попросили не задавать лишних вопросов), у изножья кровати будто игрушечные притаились несколько пузатых коробочек с миниатюрными радужными гипсофилами, похожими в щадящем свете в палате Лежа на акварельные пушистые облака.

  — Всегда кто-нибудь есть, — дружелюбно-нейтрально ответил он, клацнул тростью по плитке, подходя ближе к койке своего пациента, и, прежде чем рывком придвинуть к ней стул за спинку, на долю секунды задержался самыми кончиками пальцев над цветочным великолепием, подвешивая кружку с остатками кофе в воздухе. Там и забыл. — Но с таким садом только вы. Может, стоило и раньше зайти. В больницах не так много красивых вещей, чтобы позволять себе их упускать.

  Шутка вышла не очень удачной и не самой очевидной, но Тревизо все равно позволил уголку рта дрогнуть — вверх и в сторону — жесткие правильные черты лица трескаются и изламываются, когда за официальным спокойствием и отчуждением на мгновение появляется что-то личное. Дальнейший юмор так же вряд ли можно было назвать удачным или хоть сколько-нибудь добрым, но Мик никогда не претендовал на звание великого комика.

  — Правда, если бы мне так отчаянно желали здоровья, я бы точно насторожился, — замялся на несколько долгих секунд, вздохнул, и словно сам перед собой оправдываясь добавил. — Хризантемы. Дома, когда хотят пожелать здоровья, принято дарить хризантемы, не знаю, распространяются ли эти правила на Циркон. Вот эти, — он слабо повел подбородком в сторону округлых, почти лаймовых соцветий, — кажется вообще адресные. Очень мило со стороны ваших друзей.

  Если быть уж совсем честным, Мишэль не был уверен, что про хризантемы — это действительно чистая правда, про «принято» и «на всем Алькоре». Но, по крайней мере, так трактовали в его собственной семье (можно ли тогда голословно утверждать за целый доминион?). С самого детства Майка и вплоть до своей смерти бабка Фанни носилась с хризантемами: выращивала их с саду, требовала, чтобы их непременно расставляли в комнатах в широких прозрачных вазах, если дома кто-то болел, и сама же, когда совсем уже дряхлой стала, практически перевезла свой сад во внутренние комнаты. Лука, кажется, с тех пор хризантемы ненавидела, хотя прошло уже сколько, лет двадцать?

  — Но если уж совсем честно, я искал... О, — Тревизо наконец обратил внимание на знакомый переплет в руке Лежа и как-то даже нервно перебрал пальцами по коленке. — Боялся, что она совсем потерялась, хорошо, что ошибся.

  Краем глаза он заметил лазурно-голубое пятно карточки на полу, вздохнул — и как теперь понять, где остановился? — не сильно горестно — с литературой, которую сам Мишэль котировал как мусорную, но которую проглатывал практически не жуя в каких-то страшных количествах, радуясь возможности «не думать», можно было даже закладок не оставлять. Сюжеты были достаточно однообразными, чтобы открыть любую из них в любом месте и достаточно быстро разобраться, что к чему. Тревизо наклонился, подбирая открытку, покрутил её в пальцах и спрятал в карман, к пачке сигарет. Рассеянно оглянулся и, наконец вспомнив, что все это время кружка продолжала балансировать там, где он её оставил, пальцами притянул её к себе. Ещё теплый. Хватит часа на пол.

  — До вечернего обхода время есть, почему бы и нет, — повел он плечом, бросая на Лежа взгляд наискось и устраиваясь на стуле поудобнее, отставляя трость в сторону и закидывая ногу на ногу. — Обсуждать прочитанное всегда интересно, даже если это...

  Мишэль чуть склонил голову, пытаясь выхватить точное название книги на обложке и продолжил, выразительно покрутив запястьем в воздухе, как будто называл не конкретный экземпляр, а описывал литературный феномен в целом.

  — «Судьба на выбор». Но только дурак судит о смысле вещей по простоте их формы, так говорит моя племянница, и я склонен ей верить. Но тут, кажется, достаточно типовая история. Могу ошибаться, вы прочли целиком, в отличие от меня.

[Леж Гоцц]

Палец гомункула лежал в развороте от куда вылетела закладка.
Тонкая фигура доктора, казалось прозрачная, или может мужчина просто унесся в какие- то свои фантазии, скользила между ваз с цветами. За это время палата и правда превратилась в клумбу, если не в сад.
Лежу Тревизо напоминал что- то среднее между змеей, брошенным котенком и умудренным жизнью то ли филин, то ли ворон, однако одно было точно- казалось, что доктору холодно.
- Скажите, доктор Тревизо, как вы считаете, почему книга наполнена такими глупыми поступками. В некоторых сюжетных арках персонажи ведут себя весьма разумно и тут же, за поворотом совершают несусветные глупости?- вопрос не про начало и не для начала разговора, а словно вырванный из общего контекста, прямо из середины. Леж откинулся на подушки, похоже, не только ноги были повреждены, а  и спина, но каких- то конкретных признаков или явных симптомов еще не было. Гомункул тяжело выдохнул, удобнее устроившись на мягком.
За окном солнце клонилось к горизонту, словно мяч катится с холма. За окном появились первые длинные тени и небо приобретало более холодные оттенки вечера.
- Мне кажется, что подобные книги слишком многое в отношениях двоих выдергивают из контекста ситуации, рождая какие- то искаженные и совсем не подходящие действия и образы. Я думаю, что эта сцена, где любящий отдает возлюбленную под венец, а потом устаивает пафосную сцену глупая. Если есть кого любить и защищать, то стоит это делать не пафосным жестом обвинения, мол, не поняли, не приняли и отвергли, а очень конкретными действиями. Например...- Леж задумался- можно просто похитить любимого человека или жениться на нем раньше.- озорная улыбка появилась на губах. Могло создаться впечатление, что сейчас последует фраза из раздела "Доктор Тревизо, разделите со мной жизнь. Давайте поженимся", но она не последовала.
- Доктор, чем вас привлекла эта книга?- фармацевт не знал, что его лечащий врач увлекается подобной литературой и читает на постоянной основе.
Вечер пролетел незаметно и приятно. Правда, Тревизо, как уже подметил клиент, поспешил удалиться, как только на горизонте показались вопросы о его личных предпочтениях.
Расспросы о враче, на следующий день, не принесли никаких результатов. Лалу приставили к гомункулу на постоянной основе и остальные сотрудники выполняли лишь порученную работу и поговорить не удавалось.
Беверли присылал подарки, цветы, сладости и переписывался с Лежем, интересуясь его делами и рассказывая, как идут дела у него.
В очередном диалоге гомункул попросил привести ему книги конкретного содержания, а именно точно такого же направления, как читал и доктор Тревизо. Мужчине стало любопытно что это за литература такая. К вечеру этого же дня около десятка маленьких книжечек в мягкой обложке курьер доставил на имя Гоцца в больницу и получатель занялся изучением литературы. Она была откровенно странная.
Обсудить с Лалой не получалось. Девушка предпочитала литературу о уходе за больными художественной. Беверли интересовался литературой о бизнесе, экономике, продажах и психологии, а других людей, кто бы мог увлекаться подобным просто не было, кроме Тревизо, но врач, как на зло, не появлялся.