[Симбер Ресинджер]

Выход на звезды. Чистое небо
Пока не поздно, примем плацебо
Птенчики, гнезда. Що тобi треба?
Но адиозно все просят хлеба (-- с --)

[Айне]

Hold on, take a look at the sky

How long ago did you do that last time?

You don't know, it's no wonder at all

You think that sun will make you blind (с)

Свет электрических ламп холоден, но во взгляде Айне еще пляшут искры далекого костра.

Она замерла неподвижно, точно эскпонат коллекции, завезенный за Циркон из иных земель и эпох. Только безымянный палец на правой руке подрагивает – оттого, что запястье выше перечеркнуто выжженной раной. Грубый, но эффективный метод добраться до увитой рунами кости. Он родом из того же раскаленного мира, из которого явилась нежданная гостья, и Симбер тоже ощущает боль, хотя мышцы его целы.

В зале их двое, но Айне понимает, что все идет неправильно еще до того, как заклинание-маяк вырвало ее из оплавленных радиацией руин. Узы, что лгут реже глаз и магического чутья, твердят ей: Инфирмукс здесь, вот же он, стоит напротив. Только вот каждый упущенный миг, который Айне всматриваются в облик молодого мужчины, служил свидетельством несостоятельности ее поисков.

Тщетно бывшая владычица пытается отыскать в чертах лица знакомую форму скул, а в энергетической паутине – родственный, но более темный алый. Перед ней незнакомец, который должен, обязан быть Инфирмуксом, но не является им в том же смысле, в каком Айне больше не Тиран Шатрукс и не Дева Клинка.

– Инфирмукс, – медленно и четко, будто заклинание, произносит она, надеясь оживить почти священное имя. Собственный голос слышится Айне свидетельством поражения.

Она была готова ко всему. Прорваться вихрем лезвий и атакующей магии сквозь крепость очередного экспериментатора – из тех, кого не остановят законотворческие миражи Коалиции Рас – закрывая собой ослабевшего узника. Столкнуться с гневом хозяина источника Некроделлы, с могуществом которого она не могла сравниться даже в лучшие столетия, пролить кровь, выслушать и принять обвинительный приговор. Наконец, коснуться руками ледяных надгробных плит, под которыми уже не бьется сердце, с которым ее собственное когда-то билось в унисон.

Но только не к тому, что увидела. Не к обману, не к ошибке. Не к двойнику.

Тогда Айне ринулась вперед. Ее кинжалы, Помилование и Казнь, чьи имена уже едва ли что-то значат, остались в ножнах, но измененное слиянием с хтоном тело было способно убивать и без них. Всего на долю секунды, Айне встретилась с этнархом взглядом прежде, чем вцепилась в его руку с силой, недоступной хрупкому молодому эону.

Он мог ударить ее, мог обжечь колдовством или отбросить силой технологического устройства. Но до тех пор, пока пальцы Айне, крепкие и негнущиеся, были способны оставаться на месте, она продолжала цепляться за запястье, скрывавшее рунную вязь и отдающуюся болью незримую рану.

Облик обманщика виделся ей оболочкой, тюрьмой, сковывающей Инфирмукса, ненавидящего и дорожащего. Айне хотелось разрезать его, как время разрезало нити магической аномалии, пленившей ее саму... Или разрезать не плоть, а сущность... Но что, если в нутре этнарха находится не пылающий сердечник хтоника, а пустота, такая же как та, в которой тонут небесные светила?

– Где ты, Инфирмукс? – спрашивала Айне твердо, сдавливая кожу с упорством, которое более слабому созданию обеспечила перелом. – Ты все еще здесь? Ты все еще ты?

Дыхание ее участилось. Глаза, неотрывно смотревшие на кисть руки этнарха, застыли, но тело сводило ритмичная дрожь, такт которой отбивал об пол кончик заостренного хвоста. Град мыслей – о гибели, вероломстве, спасении – не стихал, и тогда слово взяло создание, делившее тело с Айне:

– Я чую Эреба, – прохрипела ее гортанью хтон, давно не являвшаяся себя иначе как потоком образов, похожих на спешный рисунок масляными красками.

Но Айне не слышала Сатуайхе.

– Ты все еще здесь? – повторила она с нажимом, с надеждой, с обреченностью умирающего. – Ты все еще ты?!

Шестьсот семьдесят два года были для Айне незримым мигом, за который стирались имена, а их цитадели возводились и сносились до основания. Зато воспоминания о предшествующих им веках – пыткой. Даже любезно изрезанные магической аномалией, они не оставляли сомнений: Айне нуждалась в Инфирмуксе. Теперь же, когда идеалы объявленной миру священной войны были растоптаны, а ее город – обращен в руины, он стал последним тлеющим угольком в костре ее жизни.

Тем хуже, ведь холодный свет цирконских ламп беспощаден к огням Климбаха.

[Симбер Ресинджер]

Просторный зал его небульского особняка редко удостаивался личного визита, но сегодня настал тот самый день, когда Симбер решил снять стандартное заклинание стазиса и наедине с собой отдохнуть в родных стенах. В этом месте никогда не обитало слуг, поэтому не нашлось свидетелей сей гротескной картины, как пространство раскололось на оплавленные всполохи. Руку Симбера пронзила столь острая боль, что почти принял её за атаку разрушающим кости сигилом. Жизнь научила его быть готовым ко всему, даже к хтоническому прорыву, разверзшемуся прямо возле его мягких диванов.

Вместо стаи хтонов из разлома к нему метнулась девочка-подросток, в которой опытный легионер сразу узнал опаснейшее создание Климбаха — древнего хтоника. Хтоники нередко обладали детскими обличьями, и у него, кажется, тоже имелось только такое когда-то давно. Смертоносные движения не могли принадлежать обычному «гражданскому лицу». Симбер очень хорошо это различал, — существам её уровня и не нужно оружие, — само их тело воплощало непревзойдённый инструмент умерщвления всего живого.

Но её облик... всё её существо произвело на Симбера столь ошеломляющий эффект, что он словно парализованный остался стоять посреди зала, широко раскрытыми глазами глядя на девочку. Его сердце билось быстро-быстро, словно по сосудам пустили чистый адреналин вместо крови. А внутри разгорались щемящая боль, неверие и... счастье? Он не понимал своих чувств, а в шоковом состоянии никак не мог до конца понять (или поверить), кто перед ним.

Здесь стоит сделать небольшое отступление. Спасая разум Инфирмукса, богиня знаний Энигма провела действительно невероятный эксперимент: Симбер довольно смутно помнил жизнь в ипостаси хтоника, да и некоторые его убеждения насчёт Инфирмукса являлись ошибочными. Разум Симбера специально «заземлён», и сейчас он не понимал, как Инфирмукс мог испытывать столь сильные эмоции к другому существу. Это давало трещину в образе полного отморозка, как воспринимал его легат.

Девочка вцепилась в него и звала Инфирмукса столь отчаянно, что Симбер на мгновение сам пожелал оказаться разрезанным её мечами, дабы эти двое древних, наконец, воссоединились. В груди разлилась сладкая боль и странное ощущение опустошённости. Он знал её имя, даже в этом своём обличии полного забытия — он знал её имя. Словно его выжгли на поверхности собственной роговицы, а затем высекли на костях и заставили на протяжении тысячелетий писать его кровью мертвецов.

— Айне... — прошептали его губы. — Айне...

Это имя так приятно ложилось на язык, словно он произносил его бесчисленное количество раз, причём с разной интонацией: радостью, иронией, дружеским подначиванием, зовом о помощи... яростью.

Свет мигнул. На улице уже смеркалось, поэтому в главном зале горел мягкий белый свет, подчёркивая весь калейдоскоп эмоций, что простреливал её облик, когда тонкие пальцы цеплялись за его руку.

— Боже мой... — смутные образы болью разлились в его голове, порождая вспышки сверхновых под веками.

Соратница. Побратим. Дева Клинка.

Тиран Шатрукс.

Во рту появился привкус солёного металла. Вдохнуть не получалось, а желание сменить ипостась было сравнимо с жаждой умирающего в пустыне, который, наконец-то, увидел источник.

Но Симбер не умел так быстро и безболезненно менять форму. Каждая смена его личины ощущалась смертью предыдущей: чтобы появился Инфирмукс, Симбер должен умереть. Пока что он не находил в себе моральных сил умереть в её руках, будто бы после этой смерти Инфирмукс не позволит ему воскреснуть.

— ...Это я, — наконец произнёс он хриплым голосом, чувствуя, как соль на губах стала практически невыносимой.

И тут он понял, что это слёзы. Свободной рукой он коснулся щеки, пальцы мазнули мокрый след. Он облизнул губы. Солёная вода. Симбер помнил смутно детали их общей судьбы — образы и картины, где сцены кровопролитных битв преобладали над мирной жизнью.

— Это... моя человеческая форма... истинная... так бы я выглядел, если бы никогда не стал хтоником. Энигма... сделала то, что не смогли племена элементалей, и... мы... она всё исправила.

Он чуть повернулся, обнимая девочку руками и прижимая к себе.

— ...Прости, Айне, прости... я знаю, что он... я... искал тебя... но у него не получалось... я пытался... я пытался до тех пор, пока не поверил, что ты мертва... прости, я плохо помню в этой форме всё, что было с нами. Чтобы обратиться в него, мне нужно немного времени...

[Айне]

Тогда Айне подняла взгляд. Гул тысячи мыслей, раздиравших ее разум на кусочки, стих. Осознание, что мужчина перед ней не Инфирмукс и вместе с тем сохранил в себе нечто их объединявшее, опустошало и успокаивало одновременно. Сделавшись из звереныша неподвижной куклой, хтоник слушала, как смутно знакомый голос произносит ее имя. Только миниатюрные пальцы продолжали машинально сжимать запястье этнарха.

Не двойник, притворившийся названным братом, не чудовище, носящее его сущность поверх собственной. Руки, обнимавшие Айне, принадлежали подобию хтона-аннигилятора, неразрывно спаянному со своим носителем.

– Это ты, – подтвердила Айне с растерянной полуулыбкой и ощущением абсолютного счастья, немыслимого мгновение назад.

Затем она положила руку на щеку этнарха, которой только что касалась его собственная. Слезы – разве Айне не видела прежде его слез, как и он ее? – были теплыми, и хтоник протянула вторую руку. Так она слушала мужчину, которым Инфирмукс по странной прихоти судьбы стал позже должного, придерживая его лицо ладонями.

Едва заметным кивком Айне встретила новость том, что Инфирмукс искал ее: иначе и быть не могло. Недоверчивым прищуром – когда было упомянуто имя божества познания.

Не только из вспышки гнева на то, что ему удалось достичь недостижимого для всех друзей и подданных Владыки Некроделлы. На Климбахе было достаточно тех, кто возносил молитвы первым детям Аркхейма. Вот только Айне всегда считала их дары отравленными, как и все прочее, что приносил внешний мир на опаленную радиацией планету за исключением хтоников.

Несомненно, она переступила бы через предубеждение чтобы избавить Инфирмукса от чар предыдущего правителя Пандемониума. Но теперь, видя цену, которую ее соратнику пришлось заплатить за исцеление, бывшая владычица не могла не ненавидеть Энигму.

За то, что создала этнарха, которому не следовало существовать. За то, что заставила его страдать.

– Я подожду, – произнесла Айне, прижимая подушечки пальцев к скулам собеседника. – Я ждала семь сотен лет в ловушке между реальным и мнимым, и подожду еще столько же вне ее, если в том есть нужда. Ты помнишь, Инфирмукс?

Теперь и ее захлестнули воспоминания, калейдоскоп цветных вспышек, ярких, будто каждой из них можно коснуться рукой. Рев титанического зверя, вырвавшегося из-за полога зеленого тропического леса. Пахнущий морской солью, пряностями и медом ветер, колышущий алые знамена. Жар кристаллов радиалиса, от прикосновения к которым под пальцами пробегает дрожь. И раж бесчисленных битв, звон клинков, запекшаяся кровь, искры боевых заклятий...

– Мы найдем способ вызволить тебя из этого сосуда, – обещает Айне из далеких времен, ведь перед глазами у нее не темноволосый этнарх в жилище из стекла и стали, а древний хтоник на окропленной кровью земле. – Цепи старого врага сорваны, проклятье пало, и ничто больше не встанет на нашем пути!... Знай, Инфирмукс, заключение мое было долгим, но клинки по-прежнему остры! Вернемся же на Климбах, чтобы, как в прошлом, прославившем наши имена, кровопролитием достигнуть...

– ... пустоты, – окончила за нее фразу Сатуайхе, разрывая грезы точно мегаструм – двуногую добычу.

Айне запнулась, ловя ртом воздух. Среди нитей, связавших их с Инфирмуксом судьбы, было достаточно отдававших горем. Вновь глядя в глаза молодому мужчине, щек которого она касалась внутренней стороной ладоней, хтоник поняла, что отчаянно завидует его состоянию. Как бы ей хотелось пережить встречу с Инфирмуксом вновь без тяжкого груза, отравлявшего их последние столетия.

Этим грузом было ее владычество над источником Шатрукс.

Баллада о Деве Клинка завершалась ее смертью от рук Тирана, которого вскоре постигла заслуженная кара, но немногим было известно, что стояло за легендой на самом деле. Не пытаясь оправдать жесткие решения, Айне приняла новое звание как должное. Инфирмукс был единственным, чье мнение имело значение, и даже она отвергла ради будущего Шатрукс.

«Ради пустоты», – произнесла про себя Айне, чувствуя, как опускаются слабеющие ладони, а голова заваливается на плечо этнарха. В глазах непривычно защипало, и она, собиравшаяся было закрыть их, увидела море огоньков за окном.

Пурпурные, алые, белые, синие и желтые они затмевали звезды на небе, подпираемом причудливыми стеклянными башнями. Дороги – реки света – сплетались, точно пучки энергетической паутины. Над ними искрами проносились стайки воздушных кораблей, похожие на те, что иногда посещали Климбах.

Айне, впервые побывавшая на Цирконе, некоторое время не могла отвести взгляд. Рапсодия гнева, радости, сожаления и утраты, сменилась усталостью. Она разбита, чуть меньше, чем тот, кто однажды подчинил своей воле источник Некроделла.

– Это все фонари? – предположила она, оборачивая к владельцу жилища. – Как на наших празднованиях?