[Иезекииль]

Циркон / Дикие земли / 5027

Каэра, Иезекииль (Савиафель)

Эпизод является игрой в в  прошлом и закрыт для вступления любых других персонажей. Если в данном эпизоде будут боевые элементы, я предпочту стандартную систему боя

[Каэра]

А ведь прошло уже столько лет...
Нет, действительно. Каэра временами приходила в замешательство от того факта, что... что, собственно, до сих пор существует. И дело вовсе не в ужасных условиях бытия, когда ты не знаешь, встретишь ли новый рассвет, ведь мир так жесток, о... нет-нет-нет, ничего подобного. Она ещё не тронулась умом или по крайней мере не рехнулась настолько, чтобы навек опечалиться, извозить панцирь в чёрном и в терминальной стадии завести себе эквивалент ворона. Хотя... наверное, она интересно выглядела бы с вороном, только ворон для полноты образа должен быть механическим. Она задумывалась несколько раз, а не нужна ли ей пара-тройка автономных дронов, чтобы, вот как сейчас, например, не красться через лес, на пределе напряжения чувств озирая округу, а выпустить вперёд машинки и забыть про них, при этом самой...

О.  
О з е р о . . .  Между деревьев повеяло влажным воздухом, но не затхло-мокрым, как от болотища, а чистым, прохладным. Во всяком случае достаточно чистым для неё. Химера на радостях щёлкнула хвостом с ветки какого-то грызуна, замешкавшегося с орешком или что он там вертел в лапках: щупальце-хлыст пропороло воздух с явственным хлопком, а в следующий миг химера уже отправляла в треугольную пасть визжащее мелкое создание. Нет, оно не даст никакого заметного прироста сил. Организм даже не заметит, что в нём добавилось топлива: чтобы действительно подкрепиться, Каэра должна слопать много, очень много, изначально её тело вместо пищи вообще было рассчитано под химический состав, который хуману отведать - что отбить разом печень с почками и заодно, пожалуй, сердце.
Грызун вкусный. Просто вкусный и всё. Нежная, горячая, чуть ли не сладкая плоть живого ещё зверька, которой тонкие кости только придают упругости, и - прокалывать зубами медленно, не размозжать сразу... - немного солоноватой крови. Зверёк на языке не таял, но почти трогательно пытался истаять с языка, до того самого момента, пока из него не выбили душу пикообразные зубы химеры. Достойная жизнеспособность, между прочим. А шкурка, коготки... Какое там. Их и не замечаешь.

Но это мелкие радости жизни. Каэра проскользнула меж деревьев, изящно увернувшись щупальцами от частых веточек, поднырнула под ветку толщиной в пол своей головы, чиркнула когтями по другой, отведя в сторону, и... Чутьё её не обмануло, только вместо озера оказалась юркая речка. Она сразу не обратила внимания, а ведь и в самом деле: шелест воды вплетался в складную гармонию лесного шума, однако всё-таки можно было уловить, как вода стремится меж нависающих кореньев и упавших поперёк коряг. А это значит... Химера предвкушающе защёлкала, облизывая слегка окровавленные после лакомства зубья...
Если бы не посреди леса, она бы счастливой осьминожной ящерицей рухнула в воду. О, это ощущение. В её распоряжении остался теперь маленький домик у реки... скорее под её охраной... ещё скорее просто как база, где не найдут... но тонкости формальщины не волнуют бионическое создание - давайте, объясняйте, ещё бумагу подписать подайте; она завсегда считала своей территорию отсюда и до горизонта... событий. Собственно: и вот обитая в окрестностях этого людского жилища, она более всего из них обожала воду. Ведь даже на суше в химере можно было отыскать что-то присущее водным тварям. Гибкое тело, гладкий панцирь, очень плавные движения. И - совершенно верно, неспроста. Множество тварей на земле обладают тяжёлым костяком и едва поворачиваются, но редкие подобные встречаются в глубине вод. А кто всё же встречается, для них всегда есть своя причина. Но если ты хищник... Это всё равно что летать. Только вид внизу интереснее. Мало кто видит через толщу мутной воды до самого дна, но, опять же, бионика... Кто-нибудь, благослови бионику.
Каэра плавно вошла в реку и расправила длинные плети по сторонам от себя. Никаких лишних движений, внимание к себе привлекать не стоит, и даже ей, хотя... она осторожно огляделась в последний раз перед тем как опуститься под воду. Там тепловой спектр с поверхности будет искажён, поэтому нужно сейчас, тщательно... Ни-ко-го. Совсем. Только привычные звуки пташек и, кажется, кто-то ломится через чащу, но слишком громко и далеко, никакой угрозы. Она просто успеет скрыться и притвориться частью... ландшафта, если даже вдруг.

Химера, наконец, юркнула в воду. Она сделала это быстро и настолько единым, слитным движением, что вода затрепетала лишь от прохождения твёрдого тела через её гладь, только потому, что покровы тела состояли из разнонаправленных ребрышек и лезвий, но так и не поднялось ни одной настоящей волны. Только рябь. Мягкая гармоничная рябь. Можно принять за... порыв ветра, например, если не знать, в чём дело.
Вот сейчас у Каэры полный контроль. Если на поверхности ещё есть вещи, которые она могла упустить из виду, то под водой... Она совершенно чётко различала каждую тростинку, упавшую на поверхность, каждую ветку, мимо которой проплывала. И совершенно не важно, что в мутной воде мало что видно. Красота в глазах смотрящего, но счастье иногда не в них.

Однако... Мысли. Возбуждение ушло, его сменило меланхолическое спокойствие, а со спокойствием вернулась прежняя нить мысленной беседы. Каэра не вела с собой полноценных бесед. Её мышление простое, хотя его не назвать примитивным, оно логично, последовательно, способно к сложным построениям, это хитрое стратегическое мышление охотницы, но оно не обладаето той многослойностью, что свойственна хуманам. А обладало бы - что тогда? Химера бы задумалась о... о политике? Если бы она хоть примерно могла осознать, от чего её спасли люди, не дав мыслить настолько сложно и абстрактно, - о, тогда была бы им благодарна по гроб жизни.
Вот гроба жизни и коснулась она мысленно. Каэра просто жила, и ей, правду сказать, было не до того, чтобы задумываться о будущем. Но прошли уже десятилетия с момента, как она вышла на волю, прошли относительно приемлемо. И вот ей... ей... сто семнадцать лет? Так точно. Вместо абстрактных биологических часов у неё совершенно конкретный хроносчётчик, и он, заменявший ей чувство времени, подсказывал: Каэра прожила срок, за который естественно рождённые хуманы успевают родиться и умереть, а если не повезло, то два хумана подряд. Это в рамках её программы? Это предусмотрено? Ни один цикл самодиагностики не возвращал предупреждений, что тело естественным образом деградирует. Та... Женщина... Маленький хуман. Маленький хуман, кто так любит зверей и которую когда-нибудь съедят... Её имя ещё невозможно запомнить, и, между прочим, главный вопрос бытия относительно неё: куснуть или не куснуть? Куснуть или не куснуть? Кусь... Так вот, и она ведь не объявила: чудо, да ты разваливаешься!.. Значит ли это... Люди сделали её долгоживущей? Для чего? Большая часть боевых организмов не смогут дожить до старости по очевидным причинам. Каэра с гордостью припомнила, что из тех, кого сталкивали с ней, не дожил ни один... но если условия сменятся? Что тогда? Кем останется боевая тварь за пределами того предназначения, ради которого собрана?

Чёткое ощущение угрозы ударило по нервам Каэры так, что сработали предохранители. Она резко прижалась к берегу, убрав от глади воды всё, включая острия плетей. Это что-то... большое. Недалеко, в стороне.
Потом чувство пропало.
Появилось вновь.
И опять.
Что происходит.

Химера повернула голову, не поднимая её из воды, и ей пришлось несколько раз сменить фокус, потому что... слишком ярко. Это не был след от энергий, это была собственно энергия, прямо здесь и сейчас, и уровень ещё щекотал нервы не потому что его воспринимали проводящие стебельки вдоль хребта, а чисто физически. Стебельки уже отключились, чтобы не выжечь химере нервную систему. Следом за ними отработали визуальные сенсоры, и химера смогла различить, на что смотрит. Похоже было, что на кого, но она не смогла бы ответить, как живое существо может выносить столько силы внутри себя. Решила, что видит фантом или нечто вроде.
Человек. Просто... просто человек. Но он менялся. Пытаться запомнить форму смысла не было, как не было и одной формы. Каэра - хищница, она в момент угрозы стремилась понять, кто перед ней, это её суть, но сейчас... Сейчас она замерла, а потом медленно-медленно принялась утекать дальше по течению. Человек, если это хоть в каком-то смысле был он, выглядел... подавленным, насколько могла судить Каэра. Может, не обратит внимания. В противном же случае... То он коготки себе выпустит, то шипы, то ещё что-то... Не было у химеры желания осведомиться, что ж занесло-то создание в такие дебри. Совсем не было.
Совершенно не было.

[Савиафель]

Скука, беспросветная скука сгущала безцветицу, даже дивная дикая природа Циркона с её шевелящимися растениями и эфемерными слизняками казалась абстракцией, набором многоугольников на картине художника без воображения. И сколько не вглядывайся в глубины клеточного мира, там всё одно и то же. Он всё видит, и видел всё. Остальное – не более чем меняющиеся конфигурации того, что отпечаталось в его памяти, будто пережёванная в липкую слизь жвачка, которую ты покупал каждый день в течение последних семи лет.
Савиафель просочился сквозь мощные, раскидистые корни старого дерева и, надорвав красивый кусочек с несколькими крошечными грибами и синим мхом, отправил обломок коры в рот. Красный вкус, семиугольной консистенции, с лёгкой кислинкой. Ну и какой в этом смысл, если он может придать своей еде те свойства, которые пожелает, просто изменив свои вкусовые рецепторы и работу коренного кода? Ему доступно всё, он может всё.
В такие моменты неволей колются мысли о том, для чего он создан. Удачно попавшийся под ногу камень был отправлен в кроны деревьев, откуда вылетели райские птицы с перьями в виде азуритовых серпов. А его щиколотку уже пытался отгрызть какой-то хищный червь, размером с хорошее такое мясное морщинистое полено. Глубокий вздох разнёс по эфемерному телу магическую энергию, разогнал её вдоль абстрактных барьеров магического источника и выпустил наружу мощным потоком естественный фон, окружающий всякого могущественного мага. Червь взвизгнул и уполз восвояси на параподиях, истерично прогрызая себе дорогу сквозь землю, корни и скалы. Воздух наполнился тишиной, все звери затаились, только ветер беззаботно резвился в кронах деревьев, разнося по округе странные ароматы.
Вот бы быть, как ветер. Наслаждаться простым, не иметь ничего, и в то же время всё.
Легендарный артефакт разбежался, а щиколотки блеснули прозрачным халцедоном, отращивая длинные лезвия, а на пальцах рук – когти. Цепляясь за ветви деревьев, отталкиваясь лезвиями от стволов и перелетая редкие равнины, он вспоминал об отце. Иезекиилю в последнее время крайне редко угрожает опасность, он просто мило общается с клиентами, ходит в гости, приглашает в гости, практически везде ему рады и улыбаются. Савиафель почувствовал, как его лицо треснуло улыбкой – ему нравится знать, что с отцом всё хорошо и что он счастлив своей жизни, но от этого тяжело уже самому Саве. Он не находит себе места в этом счастье, даже объятия и поцелуи стали обыденными, а стычки на аренах больше не приносят удовольствия. Не потому что редко встречаются достойные оппоненты, а потому что это уже словно заезженная мысль, сама собой разумеющаяся ситуация, что утратила свои прежние краски. Он словно блуждает в мире плоскостей, наполненном цветами, и всякая яркая краска признак существования, и когда оные начинают блекнуть, Сава оказывается посреди беспросветной пропасти, стоя в серой пустоте.
Его рука хлестнула об ветку и, словно латексная, повязалась вокруг, гася энерцию от прыжка. Так он и повис на этой одинокой ветке в тридцати метрах над землёй, и ради забавы переместил плечо на шею. Теперь он похож на висельника, а ради полноты образа сделаем гнилые зубы и протухшие, вытекшие глаза.
Он – артефакт, его задача защищать своего создателя, так прописано в его корневом коде. Но Иезекииль просит вести себя естественно, словно тот был рождён естественным путём. Савиафель так и делает, уходит из дома, занимается своими делами, ходит по заброшкам, заглядывает под другими личинами на подпольные арены, ошивается в неблагополучных районах, по желанию помогает отцу с артефактами, но всё это не приносит удовольствия. Единственное, что его заботит – желание защитить Зеля.
Латексная петля всё больше натягивалась, как будто прошло столько времени, что верёвка уже не может держать абстрактного самоубийцу и, став практически прозрачной, всё таки отцепилась от ветки. Добрые три секунды полёта, чтобы с глухим ударом приземлиться на твёрдую землю и вскрыть себе череп об камни, дабы вытек жирный гнилостный суп из мозговой жидкости. Вся эта масса затем засветилась голубым и собралась обратно в молодого человека, что спокойно продолжил свой путь по лесу.
Рядом жидким стеклом журчал широкий ручей, в котором плавали вилочки – двуглавые мальки местных саламандр, что скоро должны были отрастить себе три хвостика и стать полноценными земноводными. Лёгкая прохлада окутывала берега прозрачной ленточки, струившейся меж камней над кварцевым гравием. Комары, лягушки, и огромная многотонная тварь, притихшая в воде. Наверное, испугалась его. Савиафель глубоко вздохнул, уселся на берегу, свесив ноги в воду и открыл всевидящие глаза, усеявшие одежду, руки, бёдра и икры, вплоть до пальцев рук светящимися голубым жемчужинами. Не ожидая увидеть ничего интересного, артефакт всё таки призадумался, и решил проникнуть глубже в структуру этого зверя. По его лицу расплылась довольная ухмылка.
— Искусственная, значит? Совсем как я. Никак тоже скучаешь одна во всём мире? — Он поставил руку на колено и опёр об неё голову, разговаривая с собственным отражением, за которым безшумно сидело опасное бионическое оружие.