[Шибито Хирокити]

Лирея, Лес синих деревьев / 5025

Крах и Шибито Хирокити

Легенды про лес, где в качестве причудливых украшений по ветвям развешаны отнюдь не гирлянды или ленты, быть может, есть в любом из миров. Один такой притаился и на Лирее. Поговаривают, туда частенько заглядывают тайком любопытные или те, кто уже всё для себя решил. Возвращаются гораздо реже. В последнем прибежище путника на опушке пожилая пара стращает случайно или намеренно забредших к ним искателей приключений, а с недавних пор рассказывает новую легенду – о девушке, которая не единожды выбиралась из леса и выводила за собой других. Тех, кому среди живых давно уже нет места.

«Добро пожаловать в мои охотничьи угодья.

Станцуем?»

Эпизод является игрой в настоящем времени и закрыт для вступления любых других персонажей. Если в данном эпизоде будут боевые элементы, я предпочту стандартную систему боя.

[Крах]

Волк объявился на Лирее без лишних спецэффектов - лишь затхлый, застоявшийся воздух резво бросился в стороны подобно перепуганному призраку, когда обитателя Харотских лесов выкинуло с порцией свежести из портала. Тишина. Нет привычных потрескиваний исполинских деревьев, нет переругивания пернатых на высоких ветках, нет шёпота ветра в обвисшем гнилыми кусками покрове древних громадин. Ничего. Только звон от роя назойливых мыслей, что противными несуществующими инсектоидами пробирались под кожу и возились в отвратительном ощущении искусственности.
Стой... Оцепенение заполняло каждую клеточку звериного тела, заставляло напрячь каждую мышцу словно в попытках принять невидимый удар камнем плоти, но вместо этого лишь вводило охотника в паралич в бесконечном ожидании. Казалось всего миг - и он так и останется здесь подобен колоссу - статуе во славу дикой природы посреди этой безжизненной пустоши. Мило. Пусть он ещё и не знал этого выражения и не мог достойно иронизировать над ситуациями в которые попадал, но хищный оскал и внезапная бодрость его крови были ответом на так и не сказанную насмешку. Что ж, если этот лес такой "пустой", значит, он своими силами вдохнёт в него жизнь.
Всего один небольшой шаг, тихое шипение от захватываемого носом запаха, размеренный стук сердца в мощной грудной клетке - этого достаточно, чтобы пробудить проклятый лес. Этого достаточно, чтобы началась охота. Шшшшшх... Словно сама земля под лапой попыталась ухватить его, задержать, воспротивиться. Она затягивала каждый дюйм ещё живого существа в холодную трясину, словно пальцы мертвеца ожившего под некромантским заклятием. Тяжелый воздух забивал лёгкие. Духота заставляла липкую испарину возникать под толстым слоем шерсти.
Ещё шаг. Крах небрежно отмахивался от липкого слоя жижи. Там, где ранее ступали его лапы земля обнажала свою тёмно-бурую суть, а вместе с ней обнажались и ароматы пожухлой листвы, застоявшейся влаги, гнилых плодов и... мяса? Пока ещё несколько неуловимый, этот запах витал безмолвным духом среди покорёженных стволов и заставлял Покровителя охоты то и дело бросать взгляд на уходящий далеко вверх купол голых ветвей. Среди их сплетения он видел удивительный "сад". Некую форму искусства. Если бы только он мог проникнуться этим мгновением, возможно, в нём проявилось бы больше человечности, но пока это были лишь зёрна. А потому Волк продолжал неспешно брести по чавкающей чаще, воскрешая собой некогда мёртвый лес: в шуме приглушённых шагов, в непокорности учащённого дыхания, в стойкости запаха его тела.

[Шибито Хирокити]

Шаг. Вдох.

На выдохе затаиться. Прижать уши к голове, прикрыть глаза, уловить малейшие колебания в звучании запахов. Гости? Гости здесь всегда незваные. И всегда – желанные. Лес гостеприимен. Лес великодушен.

Лес не отпустит без своих даров.

Лес синих деревьев. Так он назывался на картах, которых уже не найти в сети – там это просто «лес». Невыразительное зелёное пятно среди многих подобных. Чтобы отыскать его, пришлось вдосталь наездиться по местным туристическим магазинчикам в поисках карт бумажных, на которых ещё сохранилась ничем непримечательная надпись.

«Почему синих?»

Девушка развернула большой испещрённый складками лист, опёршись на руль велосипеда, поправила сползающие очки и вгляделась в нарисованную паутину дорог. Кажется, здесь. Сравнить бы с картой в телефоне, отметить координаты, но связь тут почему-то упорно отказывалась существовать. Даже смешно: в их век высоких технологий где-то ещё на обжитых планетах оставались такие «невидимые» спутникам и вышкам места.

Впереди высилась непроглядная стена старых и молодых деревьев, сражающихся за место под солнцем. Почти целиком голые стволы держались сурово, но как-то одиноко, несмотря на бесчисленность. В зелёном куполе на верхушке путался ветерок, создавая естественный аккомпанемент. Единственный на весь лес. «Что ж, приступим».

Она сложила карту и запихнула её в боковой карман рюкзака, заправила выбившиеся пряди за ухо и осторожно надавила на педаль. Тут нечего бояться. Не мёртвых же, в самом деле, ей избегать. Да и заблудиться совсем нестрашно: с ней такое уже случалось неоднократно, и всякий раз она находила дорогу домой. Выберется и теперь. Не впервые.

«Мне просто посмотреть».

Шаг. Вдох. Выдох.

Чувствовать, как подушечки сминают глину, как нежно её мягкость касается выступающих когтей. Слышать, как случайный порыв ветра струится по загривку и вдоль спины, как хвост рассекает воздух, как шуршит шерсть.

«Добыча», – пульсирует в крови.

«Моё», – откликаются лапы.

Из глотки вырывается раздражённый рык. Здесь кто-то ещё. Кто-то забрёл на её территорию без спросу. Чужак?

«Чужак. Чужак. Чужак», – стучит в каждом шаге. Холка дыбится негодованием.

«Моё».

«Не трожь».

«Тебе здесь не рады».

Девушка остановила велосипед посреди тропы, выставив правую ногу. Ей показалось, или среди стволов мелькнула чья-то тень? На самом деле она бы даже обрадовалась, встреться ей здесь хоть кто-нибудь живой. Уж очень гнетущее впечатление создавалось под непроницаемым лиственным покровом.

Где-то высоко в ветвях кричали птицы, но ни одну из них путница так и не встретила. Кроссовка коснулась ярко-изумрудной травы, пробивающейся в клочках света. Травинки послушно согнулись и тут же распрямились, стоило убрать ногу. Ещё раз. И ещё. На четвёртый подошва безжалостно втоптала их в почву. Травинки распрямились. Опять. Стали полностью такими же, как были.

«Иллюзия? Что тогда ещё...»

Взгляд пытливо скользнул по деревьям. Ничего. Совершенно обычный лес на вид. Мурашки по коже, насколько обычный. И холодок внутри. Девушка оттолкнулась от земли и поехала дальше. Прямиком в самую чащу. Туда вела извилистая тропа перед ней.

Шаг. Шаг. Вдох.

«Я тебя слышу».

Даже загнанный вепрь шумит меньше. «Никогда не ступал по такой земле?» Смеётся заливисто койотом. Стелется призрачной тенью вдоль каменистой гряды, нависшей над ним. Принюхивается. Присматривается. Зверь не из здешних мест. То ли человек. То ли монстр. Точно одно – не противник. Собаке волка в схватке тет-а-тет не победить.

Отводит ухо в сторону. Ловит шорох шин, поскрипывание ржавых спиц. Скрывается обратно средь деревьев, махнув на прощание чёрной шкуре белым хвостом. Растворяется невидимкой в подступающем со всех сторон молочном тумане.

Лес её любит. Лес ей подыгрывает.

«Это моя территория».

– Убегай.

Когда огромный кабан – размером с матёрого медведя – тяжёлой поступью проходит прямо перед ней, пересекая тропу, она застывает. Не в силах пошевелиться, не в страхе закричать. Немеет настороженным сурком и напряжённо смотрит в маленький белёсый глаз. «Слепой что ли?» И не чует её совсем. Запах стоит такой, будто он гниёт заживо.

Девушка пятится назад, ведя за собой велосипед, когда кабан скрывается в чаще. Оглядывается. Моргает. Ещё раз. Показалось ли, что там, на деревьях...

Как давно перестали петь птицы?

И слышит грозный рёв. Видимо, чудище нашло то, что искало. Или «кого».  

Поспешно запрыгивает на велосипед и крутит педали так, будто это за ней гонятся. Выбившиеся из пучка волосы струятся позади слипшимися от пота прядями. Рюкзак больно стучит по спине на каждой кочке. Колесо вязнет то ли в грязи, то ли в иле. Пульс отдаётся в ушах и сбивает дыхание.

Она должна была повернуть назад. Почему она едет дальше?

«Добро пожаловать в Лес синих деревьев, милая, – безмолвно хохочет «призрак», прокрадываясь не в мысли, прокрадываясь в ощущения и сам страх. – Сегодня у нас аншлаг! Две дамы, два кавалера. Вот только я пока не в настроении танцевать. Пусть мальчики сами займут друг друга. Мой верный Пумба готов буквально умереть за меня».

[Крах]

Он не чувствовал запаха посетившей его жительницы леса. Не слышал её приглушённых шагов. Не видел её белоснежный мех в комках подступающего тумана. Но Зверь знал о ней: поглощал её взгляд чернильностью густой шерсти, помечал тонкими нотками вдыхаемого ей запаха, отслеживал стелящуюся тень на грани бокового зрения - когда широко смотришь на окружающий мир, то, что пытаются от тебя скрыть становится настоящим пятном оставленным на всех органах чувств. Назойливая паутина, которую не видишь, но так жаждешь содрать с морды как можно скорее. А охотник привык доверять своим инстинктам...
Крах - не четвероногое животное. Больше нет. Ему доступно то, что простые представители рода собачьих не в силах провернуть: обхват ствола дерева крепкой "рукой", упор на задние лапы, которые стали нижними, высота прыжка, более не ограниченного животной натурой - хищнику понадобилось всего пара мгновений, чтобы непривычное для этой местности создание взобралось на каменную гряду, оставляя за собой лишь треск возмутившихся бесцеремонностью Волка деревьев.
Туман бросился в стороны, разгоняемый увесистым приземлением полузверя, мигом окрасив бывший схорон наблюдающей всей палитрой скрываемых ранее запахов. Чёрный нос шумно втянул обнажившийся след хозяйки леса и хищный оскал проявился на массивной морде. Не охотница, но и не жертва. Но может стать одной из них...
"Куда же ты, ягнёночек..? Разве не знаешь, что от волков нельзя убежать..?" - Ранее неведомые сарказм и ирония, после встречи с Познающей, то и дело пробивались в сознании хищного животного. Они словно подогревали его охоту, будоражили аппетит.
Покровитель Охоты сорвался с места взяв низкий старт. Пусть лес, как и раньше, был к нему немилосерден: цеплялся шипами острого кустарника за густую шерсть, норовил ужалить закалённые к снегам лапы россыпью осколков костей и сухих веток, порождал из тумана сеть корней, что больше были похожи на разбухшие вены мертвеца - теперь, когда его целью было не обозначить свои "владения", а настигнуть беглянку подобные преграды становились незначительными. Пружинистый шаг нёс гигантское тело вперёд с такой ловкостью, словно каждое препятствие было лишь очередной ступенью к завершению погони.
Казалось, что отделял их друг от друга всего один куст, когда нарастающий топот по правую сторону от Волка заставил того моментально перейти на более звериную поступь и сменить направление - мимо пронеслась зловонная туша и с диким визгом врезалась в дерево.
Треск. Ствол ещё некогда молодого побега, но теперь уже достаточно крепкого представителя загадочного леса, опасливо покосился в сторону. Хруст. Для множества хуманов противный, пробирающий звук, Волку же представал завораживающим аккордом в мелодии боя. Нотки ломающихся костей - предвестники финала не начавшейся битвы. Финала, который так и не наступил...
Охотнику, по началу, сложно было понять что именно выделялось больше всего в неожиданно объявившемся противнике: то ли загадочная хрупкость того, кто в расцвете сил способен был лишь отскочить от столкновения, то ли удивительная живучесть при вытекающем сером веществе из проломанной черепушки, то ли неестественно повисшая голова, что продолжала смотреть пустыми глазами словно бы сквозь отпрыгнувшего - неожиданная встреча с восставшим из мёртвых несколько обескураживала хищника.
Выйдя из оцепенения, кабан ринулся, было, в очередную безрассудную атаку, вот только Крах был чуточку быстрее: принимая на  плечо прогнивший труп, он с человеческой сноровкой обхватил порождение некроманта и ещё раз припечатал хряка в пострадавшее древо. Под прессом из титанического тела и неподатливой древесины пленник в яростной агонии издал пронзительный визг, вмиг захлебнувшийся в коктейле из гниловатой слизи и остатков крови, что принялись струиться из всех доступных отверстий. Волк не знал о методах борьбы с нежитью, но сама природа подсказывала ему, что отпускать аберрацию не стоило.
Так что ответом на неизвестность оказался первобытный гнев: охотник не выходил из хватки инстинктов пока кости хряка под чередой ударов не обратились в жалкое месиво, а острый скол сломанного от подобного усердия древа не послужил замысловатой печатью для конвульсирующей плоти. Смахнув с клыков ошмётки полугнившего мяса и крови тыльной стороной крупной лапы, Крах огляделся - след его спутницы бесследно канул в чаще.

[Шибито Хирокити]

«Неправильно ты, дядя Волк, бутерброд ешь!»

Вторгается в мысли. Хохочет по-шакальи. Как там звали ту мелкую серую бестолочь, что вечно носилась за своим полосатым «другом»? Таким большим и грозным...

«Могучий дикий зверь, хранитель лесов, – ласково лижет сознание теомагией, – так ли ты силён, так ли велик и неустрашим, как мнишь себе?»

Они сыграют.

Взмах хвостом. Она далеко – в самом сердце леса, где на плоском куске огромного камня зиждется древняя пентаграмма, будто пульт управления, будто ветхий танцевальный автомат. Шаг. Ещё шаг. Верно расставить лапы. Краткий всполох тусклого света вынуждает свежевыкорчеванные кости собраться обратно. Не вепрем, нет. Плоха шутка, повторённая дважды. Сгнившая плоть на костях загорается и трепещет бледным огнём, сизым дымом и смрадом, а кости повисают в воздухе, словно свечи, удерживаемые лишь магией да туманом.

Вот так – хорошо. Красиво. Ужасно.

Девушка резко тормозит посреди леса. Спрыгивает на тропу, вертит головой, всматриваясь в сплетённые паутиной силуэты ветвей, принюхивается рывками, вздрагивает непроизвольно, по-звериному, словно мелкий хищник, почуявший угрозу много больше себя самого.

Карта в руках расплывается и идёт рябью, пикселит сбоями. Толку от неё... Велосипедистка складывает и прибирает бумагу обратно в рюкзак и достаёт мобильный, запуская по памяти диктофон.

– Код двенадцатый. Аномалия галлюцинаций и наведённых эмоций. Результат: положительный. Страх: несвойственно, обнаружено. Любопытно.

Последнее слово она произносит вполголоса. Вслушивается в шум собственного сердцебиения, гул крови в ушах. Медленно переводит дыхание.

Дальше идёт пешком.

Ни звука. Ни души. Ни одной приглядной картинки. Стволы-стволы-стволы. Воздух тяжёлый, тягучий. Весь свет съеден плотным пологом, густым туманом. Даже тени скорее мерещатся, нежели есть на самом деле. Когда уже лес перестанет стесняться перед ней и откроется во всей своей красе? Может, ждёт, когда раскроется она?..

«Ступай аккуратно, моя девочка. Я уже разметила для вас сцену».

Раз. Два...

На счёт «три» вскидывает морду, и вслед за её движением трупы на деревьях, ближайшие к полузверю, поднимают руки, сгнившие обрубки, лохмотья и покачиваются в такт её шагам. Тени и блики от свечей скользят по выеденным опарышами лицам, полуразложившимся тканям и распадающихся прямо на глазах ошмётках плоти. Раз-два-три. Раз-два-три. Машет хвостом, будто импровизированной дирижёрской палочкой. Движется под одну ей слышимую мелодию. Лапы едва успевают касаться камня, на поворотах поскрипывают когтями.

«Нравится мой антур-р-раж?»

Она застывает, внезапно заметив краем глаза тусклый отблеск рядом с тропой. Поправляет очки, поднимает с земли сухую ветвь, осторожно разгребает ею опавшие листья. Капкан. Медвежий. Неужели здесь отыщется для него дичь? Осматривается внимательнее. Взгляд выхватывает невидимую ранее верёвку, скользит по ней, натыкается на плотное сплетение узлов. Там силки. Тут сети. Рыщет веткой дальше. Ловко прикрытая яма.

Тропа неприкосновенна, но сходить с неё – себе дороже.

– Чего ты хочешь?

Шепчет, оглядывая деревья. Те лишь тихонько поскрипывают в ответ.

Когда скрип усиливается, перерастая в далёкий скрежет, почти что жужжание, шорох тысяч голосов, она запрыгивает на велосипед, крепко зажмуривается на пару секунд, вслушиваясь в сердечный ритм, и опять срывается в густой туман, тщательно держась тропы.

Раз. Два. Три.

«И нас осталось трое».

Три – это три тысячи издохших членистоногих. Их хитиновый покров хорош тем, что в надлежащих условиях сохраняется долгие годы. Плоть она собрала из перегноя. Сколопендры и мокрицы, двухвостки и пауки, муравьи и мухоловки и многие-многие ещё. И, как положено классическим зомби, они чуяли запах живого – они жаждали сожрать его плоть.

«Впер-рёд».

У каждой ловушки – лёгкий магический привкус на языке, горечь в лёгких. Девушка ускоряется, активнее крутя педали, и жужжание остаётся где-то далеко позади. Если верить ныне недоступной ей карте, тропа простирается через весь лес, делая петлю в самом его центре. Туда она и держит путь, отгоняя от себя навязчивые голоса.

Должна была повернуть назад, но не повернула. Любопытство оказалось сильнее. Любопытство сгубило кошку, а она не.

«Спорим на твою печёнку, ты не умеешь танцевать, – голос перестаёт забавляться, режет холодным металлом, препарирует скальпелем в мозгах. То ли приторно девичий, то ли по-собачьи визгливый. – Такой гру-у-убый. Так бестактно обошёлся с моим помощником. А он всего лишь хотел приветить гостя сообразно приличиям! Но ничего, я научу тебя. Знаешь вальс? О, это очень легко. Два такта, три шага, полный оборот. Запомнил? Сможешь повторить, и я щедро вознагражу тебя».

Один из подвешенных трупов, сгнивший почти до костей, послушно изобразил означенные движения, держась за невидимого кавалера, изящно провернулся в воздухе и присел в реверансе, приподняв края истлевшей юбки, в которой дыр было больше, чем ткани. Клочья тумана сбились подобно молочной пенке, повторяя на черепе форму собачьих ушей, а за спиной – белый хвост.

Членистоногие наползали со всех сторон, струились по стволам, вываливались из трупов и сыпались с непроглядного полога, издавая множество щелчков и шлепков, тянулись к тёплому меху, огрубелым подушечкам лап, скрежетали голодно.

«Но если оступишься – пеняй на себя».

Шаг, шаг, поворот.

Бросай кубик на шесть граней:

- выпадет кратное трём – у тебя получилось;
- 2 и 4 – угодил в магический капкан, грубой физической силой не сломать;
- 1 и 5 – волчье шибари подвешен на дереве в заколдованных сетях.

[Крах]

Слышал ли он её затейливую игру с разумом? Конечно, вот только вид его был абсолютно безучастен, словно её слова, смех и язвительность даже не достигали его разума. В голове вторил лишь один вопрос: "Где она?". Чёрный нос неспешно водил по воздуху, принюхиваясь, остроконечные уши то и дело старались выловить что-то кроме неестественной тишины леса, но всё было тщетно: не взывали инстинкты, не дразнило на задворках сознания предчувствие - хозяйка леса была далеко. Весь лес был её игрушкой, её глазами и ушами. Так что оставался лишь один путь, что вел его к ней и для этого нужно было отказаться от всех привычных органов чувств и немного забыть о своей гордости Зверя. Всё ради Охоты.
Рядом завоняло палёной плотью и Волк обратил внимание на повисшую в воздухе композицию из костей и тумана. Действительно ужасающее зрелище. Но дело было не в плоти, не в запахе и не в форме призрачного антуража - всему виной был огонь. Огонь дарил животному даже не страх, но неудобство, опасение. Как если хуман меняя лампочку боялся, что та в любой момент может лопнуть, осыпав осколками уязвимые органы. Боялся - но делал, перебарывая себя, не смотря на потухшее стекло. Пусть Крах и проходил уже через ад сжигания живьем, либо же пытался "излечиться" курением, но чем больше было чертово пламя, тем сильнее сковывал его инстинкт.
Где-то вдалеке закружились скелеты под ритм неслышимой музыки. Как там называли это? Танец? Бал? Зверю, который в короткий срок познал слишком много аспектов человеческой жизни трудно было удержать в голове все проявления искусства хуманов. Но признаться честно: ему всегда хотелось попробовать закружиться в танце. Тем более, с тех пор как он обзавёлся для этого соответствующей формой. Вот только чего вертеться без должного партнёра?
И хищник отринул всё - каждый скрип веток, что провисали под очередным па от повешенных, разлившийся по лесу запах гниющей плоти, видение роящегося живого ковра - это сцена, где в свете видимых лишь ему софитов сверкающей чёрной нитью вилась вокруг него любопытствующая лиса... или собака?
"Такой гру-у-убый. Так бестактно обошёлся с моим помощником."
- "Грррубый..? Разве не грррубо оставлять гостя у двери и общаться с ним лишь через невоспитанных помощников?" - Немного насмешливый ответ на проницательную остроту её слов - Крах уже начал свою игру, пропуская незримую магию сквозь пальцы, оборачивая её вокруг своего тела, пробуя её на вкус не клыками, но серебряной порчей. Касания неспешны, но и не приносят должного результата. Вроде как хуманы подобное называли не охотой, но рыбалкой - нужно было выждать момент прежде, чем подсечь неосторожную жертву.
"Но если оступишься – пеняй на себя"
И словно по этому сигналу он начинал движение. Неспешное, несмелое. Шаг. Ещё один. Вот только вместо поворота - стремительный рывок в сторону, откуда он ощущал её присутствие - в сердце леса. Где-то под ногами противно хрустели хитином множество восставших из мёртвых, а их цепкая хватка то и дело ощущалась назойливой вознёй в густой шерсти. Напрасно пелена тумана стеной стояла перед глазами, давно забыты были и любые опасности подстерегающие охотника в паранормальном лесу - ведь когтистые лапы удерживали тонкую нить, не рвали, не пытались выдрать, но уже поглощали её целиком - по черноте то и дело ползла гниль померкшего серебра, заставляя пряди ржаветь, иссыхать, сгорать подобно зажжённому фитилю. Азарт охоты захватил с новой силой, потянул бросится вперёд. Что там она говорила про шаги? Неважно, он уже учуял её. Он уже "увидел" её. Да только его клыкам не суждено было коснуться играющей с ним чертовки - хищный оскал сменился на скрипучий на клыках протест, когда магическая сеть ловко спеленала огромного зверя и подвесила того спиной вниз.
Что ж, один-ноль в пользу неведомой самки, но он ещё не сделал свой ход, ведь сознание Зверя уже плыло, меркло, сбегало по звёздной черноте её создания, оставляя своё физическое тело где-то там у веток иссушенного дерева. Три. Два. Один. И... тьма.
В этой тьме лишь белоснежный контур человеческой самки. Такая самоуверенная, наглая охотница, игриво вырисовывающая на неведомом артефакте замысловатые па в мохнатой форме. Забавный, изломанный танец. Что ж... Она пригласила кавалера и тот пришёл: сталь когтистых иллюзорных лап, возникших из-за её спины уже покрывают её лицо для того, чтобы ухватить, сдавить, придушить. Они затягивают её сознание в омут его фантазии, пораждённой для неё, заставляют сбить шаг, осечься, разрушить творимую магию, развеяв весь контроль и все миражи. Больше нет леса, нет тревог или забот - лишь поглощаемая холодом серебра тьма и тихий, рычащий голос, что рокочет над ушком:
- "Давай потанцуем... Только я больше сторрронник танго..."