[Линн]

На границе сотканной тьмы, где миры забывают свои имена, не было ни горизонта, ни неба. Лишь хрустальный пол, прозрачный, будто застывшее дыхание. Под ним — бездна, над ним — звёзды. В этом мёртвом безвременье стоял он, одинокий бог, выглядящий скорее как мальчишка. Его золотые глаза отражали остатки исчезающего мира, будто он сам был последней искрой творения. Волосы напоминали расплавленное солнце, а вокруг медленно кружились искры. Они не обжигали, лишь напоминали о силе, что ещё оставалась в нём. Над его головой парил нимб — не знак святости, а скорее клеймо. В иных мирах его могли бы принять за ангела, но он не был ни ангелом, ни спасителем. Он был тем, кто помнит. Тем, кто смотрит.

Где-то далеко, на самом краю его взгляда, пробуждалось утро. Не светлое, а алое, раскалённое, как клинок в кузне. Мир, который он когда-то знал, снова поднимался, чтобы в очередной раз пасть. И он смотрел. Не с отчаянием, а с той тихой тоской, которую может испытывать лишь тот, кто видел начало и уже знает конец. Мир на горизонте снова встретил рассвет, сгорел и был возрождён, как феникс. Он не помнил, сколько раз это уже случалось, да это и не имело значения. Всё это время он оставался в добровольной тюрьме, построенной из того, что осталось от его силы. Пустота стала домом, а прозрачный пол — его троном.

Внезапно тишина, которая казалась вечной, дала трещину. Где-то рядом послышался шелест. Тихий, но чуждый, будто он не должен был существовать в этом пространстве. Бог чуть повернул голову. Лёгкая, почти насмешливая улыбка тронула уголки его губ.
— Опять ты... Всё ещё живёшь в трещинах моей памяти?
Он замолчал, прислушиваясь. Или делал вид, что слушает. Искры вокруг стали двигаться быстрее. Этот невидимый собеседник был ему знаком. Раньше они могли говорить днями, ссориться, мириться, даже влюбляться, а потом пытаться уничтожить друг друга.
— Не думаю, что это хорошая идея. Но ты ведь никогда не умел оставаться в стороне, верно?
Он шагнул вперёд, и пол под его ногами чуть дрогнул. Глаза на миг прищурились.
— От моих сил осталась одна только тень... Но ты прав. Это может быть нашим последним путешествием.
Пламя коротко вспыхнуло в глубине его взгляда. Он посмотрел туда, где мир снова жил, чтобы умереть.
— Пригласить, говоришь? Ладно. Если так хочешь — я не против твоего выбора. Пусть это будет нашим последним путешествием, друг мой.

И в этот момент пространство, казалось, вдохнуло. Из темноты появились тонкие линии, будто чернила и свет смешались. Они прорезали пустоту, принимая форму простых человеческих писем. Приглашения. Никто больше не мог бы сказать, кому они предназначены. Только он и его невидимый собеседник знали — кого они зовут.

[Линн]

Вы получаете письмо. Оно не подписано. Печать распалась при вскрытии, как будто исчезла сама по себе. Почерк — аккуратный, уверенный, но угасающий: