Реакция на слова дракона у слушающих была тихой, но если присмотреться, то у каждого из присутствующих проступил в молчании свой оттенок тишины. Сестра с заплетенными в копну жестких волос мелкими косточками медленно выдохнула, словно старалась скрыть неудовольствие за усталостью. Сестра, в чьих чуть более редких волосах были заплетены сухие цветы — едва заметно покачала головой, отводя взгляд. Шаман же даже не шелохнулся, спокойно выслушивая речь дракона вплоть, пока тот не закончил, после чего коротко кивнул и отозвался:
— У тебя много вопросов, юный зверь, — в его голосе звучала привычная шероховатость старого песка, — Пока что я не уверен, эмоции это или ты действительно хочешь получить на них ответы, но я готов ответить, нхэ. Ты и другие эккеве-чон ничего не знают о нашей культуре. Что-то ты оцениваешь со стороны собственной веры, а что-то, возможно, додумываешь о нас совсем с нуля? Но я готов поговорить с тобой. Этот разговор может оказаться долгим, потому, если ты не возражаешь, я хочу сперва заняться бумагами. Если мы сможем отыскать цель Вормкота, у нас будет много времени на разговоры, пока мы будем в пути.
Пока шаман прибирал бумаги к рукам, цветочная сестра всё же немного не сдерживается и добавляет:
— Эккеве-чон забыли старую историю, — её тон звучит ровно, немного рассеянно, — Но ты... Ты чужой даже для нового мира, дракон. Ты ничего не знаешь о дарах, благословениях и смерти так, как их видим мы и Фонуфан. Ведь она для тебя не мать, а лишь тюрьма.
Когда шаман наконец заполучил долгожданную кипу, он аккуратно разложил её перед собой на приглаженном песке и, в воцарившейся тишине, стал читать. Немного склонив рогатую голову, он плавно водил сухими пальцами над строками, не касаясь их, и старательно впитывал всю доступную информацию. Казалось даже, будто это происходило на каком-то более сложном уровне, чем обычное разглядывание чернил глазами. Когда закончились тексты на привычном Цанбаю наречии, шаман также изучил и те тексты, что были описаны на устаревших языках. Последнее заняло у него чуть больше времени, но в конце концов старик оказался доволен. Так можно было решить, по крайней мере, по глубокомысленным кивкам.
Не торопясь заговорить вновь, шаман вдруг медленно оборачивается к небольшой поклаже и выставляет на маленький костер нечто, похожее на разукрашенный чайничек.
— История новой земли запутанна и сложна, — говорит он тоном, впервые заимевшим в себе несколько мечтательные ноты. Неторопливость позволяет ему говорить вдумчивее и с меньшим акцентом, — Эккеве-чон не помнят истоков своих предков. Некоторые и вовсе пришли на эту землю уже после того, как Фонуфан уснула. Как дракон и чонтаке передо мной. — он медленно кивает, как маятник, — Но если поискать, то тут и там до сих пор можно отыскать остовы старого мира. Они послужат нам... путеводной звездой.
Сухой палец указывает на одну из строк.
— Видите, как много названий здесь связаны с частями тела? Глазница, Зубы, Нутро, Сердце... Эти названия сохранились ещё со времен, когда первые люди почитали Фонуфан вместе с нами, нуунва. Не как единую мать, но как множество отцов.
Вакула, всё это время сидевший совершенно тихий, с усилием моргнул, пропуская на лице едва заметное выражение в духе: «Опять начинается, одна история охуительнее другой».
— Это старое верование, — беззлобно поясняет шаман, — Принято было считать, что сама почва, даже поверхность — всё это было живым. И почва делилась на регионы, каждый из которых олицетворял своего «праотца». В каждом регионе был свой череп, своё нутро, свое сердце, — приподняв ладонь, шаман качает головой, — Я вижу, что вам это кажется странным. Эккеве-чон не нравится эта концепция. Но нутро земли отличается от нутра человека или зверя. В новую эру никто даже не заметит сходства, если будет рыть, не зная заранее.
— Ближе к делу. Сам говорил, что мы торопимся, — Вакула улыбнулся, но вышло немного прохладно. Странно, но в компании этих степных существ ему казалось, словно само время начинало идти иначе и что, возможно, они и правда начинают терять драгоценные часы.
— Чонтаке приезжий. Но дракон жил здесь какое-то время. Скажи, помнишь ли ты, почему наступила новая эра? — обращается шаман к Цанбаю, — Помнишь ли ты, как высокие люди выкачали из недр земли то, что даровало им богатство, но отняло у Фонуфан жизнь? Или ты был слишком молод, чтобы это застать?
Покачав головой, он прижимает лист бумаги темным ногтем.
— Во времена процветания Фонуфан Вормкот купался в богатствах матери и приумножал его. Только он знал, как. Он использовал её кровь, пропуская через себя и возвращая кратно усиленную назад в почву. Так почва обогащалась, так росла трава и множилась жизнь. Древняя, сильная магия. Если в недрах Фонуфан ещё осталось немного крови, Поднятый учует её и, ведомым древним инстинктом, отыщет её.
Помолчав немного, Шаман тихо вздохнул.
— Однако не похоже, чтобы в этих текстах упоминались действующие источники. Нхэ... Никаких странностей или аномалий. Есть только очертания остова одного из праотцов. Возможно... Возможно этот маленький текст указывает на нужное место. — прижимает пальцем в четвертую вырезку, — Вормкот будет искать сердце, потому что там с самого начала было больше всего крови. Если оно где-то и осталось, то наверняка там, — палец скользит ниже, к вырезке номер пять, — Бэй Ксинзан. Белый храм. Белое сердце. Сердце находится между зубами и нутром. Если бы мы нашли что-нибудь поближе, что сузило бы круг поиска, было бы легче... Но пока что это всё.
Сложив листки бумаг, шаман укладывает их перед собой и опускает ладони на четки.
— Грудная клетка праотца, вероятно — это пустыня Джёси. Огромная, коварная пустыня, полная опасностей: противоестественных существ, перепадов температур и миражей. Это бы объяснило, почему Белый Храм столь неуловим. Эю сай ми ттам ме ламот..., — выпрямив спину, шаман вновь кивнул, — Я считаю, что нам нужно отправиться именно туда. Белый храм где-то в пустыне.
Шаман говорил об этом очень спокойно и его сестры, кажется, излучали лишь тихое воодушевление. Но услышав про мертвую пустыню, Вакула округлил пустые глаза.
— Что? "Где-то в пустыне"? — он невольно скрипнул зубами, — Я ничего не знаю о ваших обычаях и легендах, но вот о зонах отчуждения прекрасно наслышан. Отправится в одну из пустынь - значит отправится в красную зону опасности. Это ужасно рискованно само по себе, но вы предлагаете отправиться туда наобум?
— Наобум... Эссе вор ею коккот... Нет, — спокойно отзывается шаман, — Не наобум. Мы теперь знаем, что мы ищем. Пустыня большая, но как и Вормкот, мой народ умеет чувствовать землю. Когда мы окажемся там, мы сможем говорить с пустыней и она подскажет нам путь. Если не к Храму, то хотя бы к новым подсказкам.
Вакула переводит взгляд на дракона. Уставший взгляд, выжидающий.
— Если у нас действительно нет других вариантов... Я по крайней мере разыграю для нас одну идею, — едва заметно улыбнулся.
— У тебя много вопросов, юный зверь, — в его голосе звучала привычная шероховатость старого песка, — Пока что я не уверен, эмоции это или ты действительно хочешь получить на них ответы, но я готов ответить, нхэ. Ты и другие эккеве-чон ничего не знают о нашей культуре. Что-то ты оцениваешь со стороны собственной веры, а что-то, возможно, додумываешь о нас совсем с нуля? Но я готов поговорить с тобой. Этот разговор может оказаться долгим, потому, если ты не возражаешь, я хочу сперва заняться бумагами. Если мы сможем отыскать цель Вормкота, у нас будет много времени на разговоры, пока мы будем в пути.
Пока шаман прибирал бумаги к рукам, цветочная сестра всё же немного не сдерживается и добавляет:
— Эккеве-чон забыли старую историю, — её тон звучит ровно, немного рассеянно, — Но ты... Ты чужой даже для нового мира, дракон. Ты ничего не знаешь о дарах, благословениях и смерти так, как их видим мы и Фонуфан. Ведь она для тебя не мать, а лишь тюрьма.
Когда шаман наконец заполучил долгожданную кипу, он аккуратно разложил её перед собой на приглаженном песке и, в воцарившейся тишине, стал читать. Немного склонив рогатую голову, он плавно водил сухими пальцами над строками, не касаясь их, и старательно впитывал всю доступную информацию. Казалось даже, будто это происходило на каком-то более сложном уровне, чем обычное разглядывание чернил глазами. Когда закончились тексты на привычном Цанбаю наречии, шаман также изучил и те тексты, что были описаны на устаревших языках. Последнее заняло у него чуть больше времени, но в конце концов старик оказался доволен. Так можно было решить, по крайней мере, по глубокомысленным кивкам.
Не торопясь заговорить вновь, шаман вдруг медленно оборачивается к небольшой поклаже и выставляет на маленький костер нечто, похожее на разукрашенный чайничек.
— История новой земли запутанна и сложна, — говорит он тоном, впервые заимевшим в себе несколько мечтательные ноты. Неторопливость позволяет ему говорить вдумчивее и с меньшим акцентом, — Эккеве-чон не помнят истоков своих предков. Некоторые и вовсе пришли на эту землю уже после того, как Фонуфан уснула. Как дракон и чонтаке передо мной. — он медленно кивает, как маятник, — Но если поискать, то тут и там до сих пор можно отыскать остовы старого мира. Они послужат нам... путеводной звездой.
Сухой палец указывает на одну из строк.
— Видите, как много названий здесь связаны с частями тела? Глазница, Зубы, Нутро, Сердце... Эти названия сохранились ещё со времен, когда первые люди почитали Фонуфан вместе с нами, нуунва. Не как единую мать, но как множество отцов.
Вакула, всё это время сидевший совершенно тихий, с усилием моргнул, пропуская на лице едва заметное выражение в духе: «Опять начинается, одна история охуительнее другой».
— Это старое верование, — беззлобно поясняет шаман, — Принято было считать, что сама почва, даже поверхность — всё это было живым. И почва делилась на регионы, каждый из которых олицетворял своего «праотца». В каждом регионе был свой череп, своё нутро, свое сердце, — приподняв ладонь, шаман качает головой, — Я вижу, что вам это кажется странным. Эккеве-чон не нравится эта концепция. Но нутро земли отличается от нутра человека или зверя. В новую эру никто даже не заметит сходства, если будет рыть, не зная заранее.
— Ближе к делу. Сам говорил, что мы торопимся, — Вакула улыбнулся, но вышло немного прохладно. Странно, но в компании этих степных существ ему казалось, словно само время начинало идти иначе и что, возможно, они и правда начинают терять драгоценные часы.
— Чонтаке приезжий. Но дракон жил здесь какое-то время. Скажи, помнишь ли ты, почему наступила новая эра? — обращается шаман к Цанбаю, — Помнишь ли ты, как высокие люди выкачали из недр земли то, что даровало им богатство, но отняло у Фонуфан жизнь? Или ты был слишком молод, чтобы это застать?
Покачав головой, он прижимает лист бумаги темным ногтем.
— Во времена процветания Фонуфан Вормкот купался в богатствах матери и приумножал его. Только он знал, как. Он использовал её кровь, пропуская через себя и возвращая кратно усиленную назад в почву. Так почва обогащалась, так росла трава и множилась жизнь. Древняя, сильная магия. Если в недрах Фонуфан ещё осталось немного крови, Поднятый учует её и, ведомым древним инстинктом, отыщет её.
Помолчав немного, Шаман тихо вздохнул.
— Однако не похоже, чтобы в этих текстах упоминались действующие источники. Нхэ... Никаких странностей или аномалий. Есть только очертания остова одного из праотцов. Возможно... Возможно этот маленький текст указывает на нужное место. — прижимает пальцем в четвертую вырезку, — Вормкот будет искать сердце, потому что там с самого начала было больше всего крови. Если оно где-то и осталось, то наверняка там, — палец скользит ниже, к вырезке номер пять, — Бэй Ксинзан. Белый храм. Белое сердце. Сердце находится между зубами и нутром. Если бы мы нашли что-нибудь поближе, что сузило бы круг поиска, было бы легче... Но пока что это всё.
Сложив листки бумаг, шаман укладывает их перед собой и опускает ладони на четки.
— Грудная клетка праотца, вероятно — это пустыня Джёси. Огромная, коварная пустыня, полная опасностей: противоестественных существ, перепадов температур и миражей. Это бы объяснило, почему Белый Храм столь неуловим. Эю сай ми ттам ме ламот..., — выпрямив спину, шаман вновь кивнул, — Я считаю, что нам нужно отправиться именно туда. Белый храм где-то в пустыне.
Шаман говорил об этом очень спокойно и его сестры, кажется, излучали лишь тихое воодушевление. Но услышав про мертвую пустыню, Вакула округлил пустые глаза.
— Что? "Где-то в пустыне"? — он невольно скрипнул зубами, — Я ничего не знаю о ваших обычаях и легендах, но вот о зонах отчуждения прекрасно наслышан. Отправится в одну из пустынь - значит отправится в красную зону опасности. Это ужасно рискованно само по себе, но вы предлагаете отправиться туда наобум?
— Наобум... Эссе вор ею коккот... Нет, — спокойно отзывается шаман, — Не наобум. Мы теперь знаем, что мы ищем. Пустыня большая, но как и Вормкот, мой народ умеет чувствовать землю. Когда мы окажемся там, мы сможем говорить с пустыней и она подскажет нам путь. Если не к Храму, то хотя бы к новым подсказкам.
Вакула переводит взгляд на дракона. Уставший взгляд, выжидающий.
— Если у нас действительно нет других вариантов... Я по крайней мере разыграю для нас одну идею, — едва заметно улыбнулся.
