Аркхейм

Стартовая локация Климбах, Пандемониум

Участники эпизода Инфирмукс § Шанайра Энэд

Так пускай наступает холодным рассветом на нас новый день Всё останется в этой вселенной Всё вращается в этой вселенной... (- с -)

Эпизод является игрой в прошлом времени и закрыт для вступления. Если в данном эпизоде будут боевые элементы, будет актуальна стандартная система боя.

«Маленькая девочка, на вид лет шести, сидела возле маленького пруда, который располагался прямо посреди импровизированной площади поселения элементалей. Крошечные ладошки касались прозрачной глади воды и утопали в ней. Пальчиками она слегка задевала проплывающих мимо разноцветных рыбок, разбивая их небольшую стайку.
 
 Искусственно воссозданный пруд был сконструирован задолго до того, как родилась малютка и являлся некой достопримечательностью. Располагаясь точно в центре поселения, он собирал возле себя местную ребятню, становясь своего рода местом, где можно было «порыбачить».  Конечно, рыбок тут же выпускали обратно, но сам факт того, что дети увлечённо проводили здесь часы напролёт, для взрослых был идеальной возможностью провести какое-то время в тишине.

Аккуратно выложенные камни окружали пруд, создавая вокруг него своеобразный круг. При этом они слегка возвышались над водой, создавая контур пруда. Гладкие камушки казались такими красивыми, что некоторые дети с удовольствием носили их домой, чтобы похвастаться родителям.

Вот ручка девочки взмывает вверх и движется чуть вправо, цепляя скользкий плавник. Рыбка замирает и выпячивает свои круглые глаза, глядя прямо на ребёнка. Малышке начинает казаться, что это создание что-то, да понимает, но рыбка, игнорируя улыбку пепельноволосой, виляет хвостом, скрываясь за ближайшими водорослями.

Малютка встаёт с колен, после отряхивая подол платья. Взгляд ярко-оранжевых глаз проскальзывает по снующим туда-сюда взрослым. Она улыбается своей детской и беззаботной улыбкой.

Задрав голову девочка принимается разглядывать небо – белые облака проплывали над ней, и своими неспешными движениями наводили на крошку спокойствие. Пепельноволосая поднимает руки и продолжая улыбаться произносит про себя слова благодарности всему живому вокруг – она благодарит природу за возможность любоваться той красотой, которая её окружает. С её маленьких пальчиков будто бы срываются незримые искорки, как знак её благодарности.

И за это счастливое мгновение природа была благодарная ей в ответ ещё много столетий.

Но всему приходит конец, даже счастливым мгновениям.»



Я просыпаюсь от громких криков со стороны улицы. Сердце бешено колотится в груди, готовое вот-вот вырваться наружу. Замираю. Прислушиваюсь к тому, что происходит снаружи. Топот ног по земле отдаётся неприятным ощущением на моём предчувствии, и я внезапно морщусь, словно в этот момент холодок, пробегает по моей коже.

Тонкие пальцы сжимают подушку. Едва заметное сиреневое свечение растекается по моему запястью, плавно поднимаясь выше. Скинутое одеяло на пол становится серьёзной помехой, и я чуть не спотыкаюсь об него, пытаясь подойти к окну.

К возгласам с улицы присоединяются удары на лестнице, которая ведёт на второй этаж, и я начинаю лихорадочно перебирать в памяти местонахождение каждого, кто был в доме. Звон разбитого стекла, и глухое падение тела приводят меня в чувство.

Нет времени на поиски одежды. Нет времени на жалкие попытки собраться с мыслями. Нет времени абсолютно ни на что.

Паника душит и накатывает с каждой секундой всё больше, и пока в голове лихорадочно мечутся страшные картины происходящего в стенах моего родного дома, руки сами выхватывают меч из ножен.

Я прижимаюсь к стене, скрываясь в пространстве между шкафом и дверью ровно в тот момент, когда ту вышибают – помедли я ещё немного – меня наверняка смогли бы застигнуть врасплох.

Я прикрываю глаза, пытаясь выровнять дыхание. Вжимаюсь в угол, сцепляя пальцы на оружии, пока отлетающая от удара дверь скрывает меня от того, кто входит в комнату.

Секунда. Две.


Неизвестный озирается по сторонам, осторожно делая шаг вперёд. Под тяжестью его веса скрипит дощатый пол и мужская фигура оказывается полностью в поле моего зрения, мелькая перед внимательным взглядом прищуренных глаз.

Теперь я могу его рассмотреть и убедиться наверняка, что это  мужчина.

Резкий толчок ногой от себя и дверь ударяет противника по плечу, пока я выскакиваю из своего укрытия, со всей силой опуская рукоять меча ему на затылок. От неожиданности незнакомец охает и заваливается на бок. А я, воспользовавшись этим,  выбегаю в коридор, забывая про осторожность.

В доме были чужаки. Их присутствие вызывало зуд под кожей, который расходился по телу всё сильнее и сильнее. Природа желала вырваться наружу, но я сдерживала её – ещё рано.

В коридоре  нарываюсь ещё на троих мужчин, успешно отбиваясь от них. Одному приходится разбить нос и теперь на моём плече красуется порез, как следствие столкновения. Он заживёт спустя пару недель, и от него не останется и следа. Но сейчас сочащиеся капли крови отвлекают, и я зло шиплю, проскакивая в дверную арку.

Некогда просторная комната, украшенная по маминому вкусу, ныне мало напоминает привычную моему взгляду прихожую. Разбросанная повсюду мебель и кровавые пятна на стенах мешают сконцентрироваться. Я срываюсь по лестнице вверх, пытаясь не замечать, что часть перил отсутствует.

На втором этаже я вновь сталкиваюсь с чужаком,  при одном взгляде на которого по затылку пробегает дрожь. Он скалит зубы, окидывая меня противным и весьма липким взглядом, от чего становится не по себе, словно бы я смогла прочитать всего его мысли. Запоздало приходит понимание – я в ночной сорочке, лямки которой сползают с плеч – отвратительно.

Эта схватка даётся тяжелее. Мужчина явно превосходит по силе и ловкости остальных, а я так сильно концентрируюсь на собственных эмоциях, что в один прекрасных момент моё внимание просто рассеивается.

Мы кружим добрых пять минут в центре коридора, периодически совершая выпады друг на друга. Обходим по кругу и внимательно изучаем реакцию каждого из нас. Я отступаю назад, выжидая атаки. Прощупываю и выискиваю слабые места нападающего, когда он пытается вывести меня из позиции защиты.


Заминка с моей стороны, и мужская рука моментально дёргается вперёд. Он намеревается достать меня. Косой удар меча полосует ткань сорочки, окрашивая ту в ярко-красный цвет. Я вскрикиваю, отступая к стене, и когда мужская тень надвигается на меня, разворачиваюсь, проскальзываю под его рукой и бегу в сторону спальни родителей, слыша, как за спиной раздаётся мужской смех.

Дверь в комнату распахнута настежь. Я врываюсь во внутрь. Из последних сил толкаю комод к двери, пытаясь создать мнимую баррикаду.

Лишь сейчас я понимаю, что устала и выдохлась. Мои руки дрожат, и я всхлипываю от ужаса. Мне никогда прежде не доводилось драться всерьёз и наносить кому-то увечья. За всю мою жизнь я не причинила никому столько боли, сколько причинила за последние полчаса. Когда я наконец поворачиваюсь, то в горле застревает ком и будто бы сердце пропускает удар... А за ним ещё один.

Я слышу, как из моих рук выскальзывает меч. Чувствую горячие слёзы, стекающие по щекам. Колени подгибаются, и я медленно оседаю на пол, зажимая ладонью рану на боку.

Я больше ничего не слышу, лишь гул в собственных ушах. И если бы я могла не видеть... То предпочла ослепнуть прямо здесь и сейчас.

Её тело, пронзённое кем-то насквозь, лежало прямо на постели. Любимое ею бельё залито брызгами крови. Я стискиваю зубы, сдерживая рвущийся вой наружу. Голова матери повёрнута слегка на бок и я вижу её лицо. Застывшая на нём маска безмятежности навевает ужас – смерть пришла к ней слишком быстро и она не успела ничего понять. Лишь сейчас я осознаю, что могла оказаться на её месте, но выбранная мною спальня была на первом этаже и располагалась за лестницей.

Всё, что меня спасло, выбранная комната! Какая глупость и несправедливость.

Мои рыдание прерывают удары в дверь. Слышится ругань, и удары становятся чаще. Я понимаю, что за дверью уже не один человек, а как минимум несколько.

В осколках стекла из разбитого окна я словно вижу своё отражение. Я напугана. В моих глазах застыли слёзы и непонимание. Я не знаю, что делать и куда бежать.

С улицы вновь доносятся крики. Страх от осознания того, что там может происходить накатывает на меня новой волной дрожи. По рукам пробегает неприятное покалывание, сиреневым свечение вырываясь наружу – я перестаю что-либо слышать.

Мои голые ступни отрываются от пола, и воспарив к потолку я вскидываю голову вверх закричав, что есть мочи. Мой голос звонок. Он похож на звон разбитого стекла – дребезжит от боли и паники. Тонкие руки теряют прежние очертания, вытягиваясь размытыми линиями. Облик человека сброшен, и природная стихия окутывает мою фигуру всполохами молний.

Когда очередной удар переворачивает приставленную к двери мебель на пол и первая фигура мелькает в образовавшемся проёме, я открываю глаза. Их яркий блеск угасает, уступая месте серой пустоте. Во взгляде моём царит холод непогоды – я прольюсь на них дождём с раскатом грома, и каждый удар молнии будет для них настолько болезненным, что они пожалеют о своём желании ворваться в мой дом.

Мир, в котором всё решает сила, априори не способен быть справедливым. Слепому благородству не место среди военных баталий. И сколь бы ни пытались сильнейшие Климбаха огнём и кровью прививать озлобленному сброду уважение к балансу и здравому смыслу, суть вещей не менялась. Хтоники, особенно сильные, в ком играют инстинкты Чудовищ, не любят подчиняться, не желают довольствоваться малым, а потому... раз за разом пытаются прорубить себе дорогу к абсолютному, на их взгляд, могуществу. Сброд умеет быть сильным, умеет быть яростным, умеет просто быть... несмотря ни на что.

— В моём регионе неспокойно, Инфирмукс, — сегодня в голосе Фтэльмены не чувствовалось той приторной сладкоголосой нотки, что так привычна её очаровательному образу, — одно из крупнейших племён погодных элементалей подверглось нападению подгорных, их поддержал кто-то сильный. Мои разведчики донесли о группе мятежных хтоников, что решили, в обход наших законов, захватить власть и ресурсы тех земель. Стоит ли мне этим заняться? Или, быть может, Владыка сам пожелает убить наглецов?

Инфирмукс крайне редко появлялся в своей цитадели, но сегодня как раз был тот день. Находиться в этих стенах — его прямая обязанность, если уж он выкорчевал предыдущего Владыку с корнем. Даже пожелай он уйти, это с высокой долей вероятности вызвало бы массовую бойню. Когда-то давно Инфирмукс ещё задавался вопросом, почему хтоники делают то, что делают, почему даже ему столь сложно контролировать свои импульсы, особенно первые лет десять. Ответ на самом деле лежал на поверхности. Когда в твои клетки проникает Высший хищник, что прошёл главный рубеж мира и полностью растерял собственную человечность... когда в твои клетки ЭТО попадает... словно вирус... ты перестаёшь быть тем, кем был раньше.

Возможно, будь они обычными людьми, то поступили бы иначе и не стали бы вырезать племя элементалей, преданных нынешней власти, под чистую. Но хищники желали показать свою силу, запечатлеть превосходство, окрасить багровым каждую частичку не подчинившейся им реальности.

— Разве тебе нужно моё разрешение? — Инфирмукс повернулся к Фтэльмене, что сейчас представляла собой наполовину прекрасную деву, а наполовину скелет, — возьми с собой любого воду с сильным отрядом и убей всех. Хотя, стой... если горячка боя оставит вам возможность к манёвру, приведи мне этого хтоника живым.

— Инфирмукс, я должна кое в чём сознаться... — взгляд её славно воплощал грозовые облака, столь сильно контрастируя с привычным беззаботным образом, что в дворцовом зале становилось холоднее.

— Хочешь сказать, это ты их подослала? — он усмехнулся, обнажая острые клыки, хвост хищно дёрнулся в сторону, нацеливаясь острым кончиком в ее единственный целый глаз. Конечно же, Инфирмукс играл с ней.

— Я могла бы спасти это племя... ведь гораздо раньше узнала о мятеже, — спокойно ответила она, смотря прямым открытым взглядом, — и о хтонике, что называет себя Рафаил. Но... к сожалению, Владыка, моя сучья натура не позволила этого сделать. Если вы действительно хотите, чтобы от племени остался хоть кто-нибудь, откройте мне портал прямо здесь... ибо сейчас там настоящее побоище... не уверена... что выживет хоть кто-то...

Инфирмукс замер, смотря на её стремительно меняющееся лицо и тело со смесью понимания и жалости, он знал, что по законам Климбаха должен её, как минимум, ударить.

— Это то племя, что тогда... много лет назад напало на ваше? — она должна была... обязана была в силу своего положения сообщить воеводам сразу же, как только узнала, скорее всего, эта весть пришла именно к ней, как к правой руке Владыки, но вместо того, чтобы принять благородное и справедливое решение... Фтэльмена сделала то, что диктовали ей жестокие реалии Климбаха.

— ...я не удивлён, ты всегда была очень злопамятной. Почему по грехам отцов должны платить их дети? Нападение на твоё племя организовали старейшины. Все они давно мертвы.

В центре зала формировался портал, и вскоре трёхметровая, пульсирующая энергией арка была готова принять в себя Фтэльмену вместе с воеводой и отрядом.

— Разве это не право сильного? Никто не позаботился о наших детях, они убили почти всех, тогда почему же я должна проявлять снисхождение? Пусть дохнут. Таков закон Климбаха, Владыка... кому как не вам об этом знать?

Инфирмукс медленно подошёл к ней, его хвост снова качнулся в сторону и резко ударил, рассекая уже полностью сформированную плоть от правой ключицы по груди и к бедру. На лице хтоника всё так же читались понимание и жалость. Фтэльмена не покачнулась, лишь стёрла обильно текущую кровь в ложбинку груди.

— Я сам выберу для тебя воеводу. Отправишься с отрядом Норкуса. Он проследит за тобой, наказание я придумаю позже. Спаси всех, кто остался жив. Приведи мне их. Если не выполнишь этот приказ... как сама думаешь, смогу ли я тебе доверять?

— Я спасу всех, кто остался в живых, я буду благороднее, чем они когда-либо были достойны... ради Владыки... — она склонила голову, чуть скосив взгляд на входящего в зал хтоника: высокого крепкого мужчину, за спиной которого вышагивало пять десятков солдат.


— Что вы застыли, дебилы!? Это просто слабая сучка! Взять живой! Парням будет с кем развлечься!

В комнату, где Шанайра пряталась, вломились четверо захватчиков. Двоих, явно ещё «зелёных» хтоников, облик истинной формы высшего элементаля, если не шокировал, то остудил пыл. Глаза широко раскрыты, вены на шее пульсируют. Посмотреть было на что: красивая женская фигура воплотилась в опасную стихию, что метала фиолетовые молнии и олицетворяла собой концентрацию грозы. Далеко не все умели сражаться с элементалями, для этого нужна определённая сноровка.

— Но... но... я точно туда руку не суну! — крикнул молодой парень, у которого рог после мутации в хтоника пророс как-то не так и теперь уродливым колом торчал посреди лба. Судя по всему, тот его отрезали уже не раз, но чёртов рог снова отрастал.

— Ты, ты и ты, сжимайте вокруг неё кольцо энергий, остальное предоставьте мне! — отдал приказ последний вошедший, вскидывая руку, на которой засветился красным огнём браслет — не понять, что эта безделушка являлась мощнейшим артефактом, было довольно сложно.

— ...подарим эту красавицу Рафаилу, он любит таких! — после этих слов маг начал создавать вокруг Ша хитрые энергетические цепи, он определённо проделывал это не первый раз, следовательно, являл собой образчик опытного боевика. Способна ли одна маленькая и хрупкая девочка, пусть даже ей уже далеко не шесть лет, противостоять четверым подготовленным магам? Она ведь даже не сражалась никогда всерьёз, и сегодня причинила вреда людям больше, чем за всю свою жизнь... может ли она убить четверых... находясь у трупа собственной матери?

Неизвестно, сколько продолжалось это противостояние, может быть, секунду, растянувшуюся на вечность, может быть, вечность, сжатую в секунду... просто в какой-то момент всё закончилось... знакомая по своей природе энергия окутала Шанайру защитным коконом, а вражеских магов разметало по комнате. Один превратился в переломанный труп, в котором уже не угадывались человеческие черты, второй, разрезанный косой надвое, упал прямо на кровать... третий сгорел заживо, а у четвёртого из лба торчали тонкие длинные когти. Незнакомка (если судить по фигуре позади мужчины, это была именно незнакомка) проткнула его голову безжалостно и быстро. Брезгливо двинула рукой, позволяя телу упасть у ног Шанайры.

— Моё имя Фтэльмена. Ты в безопасности. Войска Владыки уже здесь... — она смотрела на неё прямым спокойным взглядом, в котором, впрочем, не читалось никаких эмоций, — Инфирмукс приказал мне привести к нему всех, кто выжил в твоём племени. — «А также хтоника, организовавшего наступление... но пока тебе не стоит этого знать...» — Мы сумели спасти десятерых, практически все — дети. Мне жаль твою мать, но у меня приказ. Хочешь с ней проститься? Даю тебе десять минут, а после вместе со всеми ты отправляешься в Пандемониум...

Фтэльмена покинула дом, когда-то бывший очень уютным и любимым местом множества очаровательных детишек, и увидела на главной площади у пруда избитого, коленопреклонённого хтоника. Он был красив, но на вкус Фтэльмены слишком худощав.

— Норкус, Владыка приказал взять мятежника живым. Что тебе непонятно в слове «живой»?

— Разве этот утырок похож на мертвеца? — с широкой улыбкой гаркнул хтоник, опуская секиру, — хтоники его уровня не дохнут от того, что я переломаю им каждую кость в теле. Ты всех собрала? Можем отправляться?

— Да, активируй портал.

Фтэльмена думала о том, что будут чувствовать все эти люди, когда увидят и поймут... кого именно вместе с ними ведут на заклание к Владыке.

Пандемониум распахнул свои залы для гостей, встречая тёплым эхом и одиозной пустотой. В огромном сумрачном зале не было никого, кроме Инфирмукса. Собственно, единственная причина, по которой он здесь находился, вышла из портала первой и кивнула. Фтэльмена.

— Я привела всех, кого ты просил. Шанайра... — а дальше она начала озвучивать имена каждого, кто выходил из портала, наконец, вошёл последний, кого вёл сам воевода, — Рафаил, — расплылась в улыбке Фтэльмена.

Один. Второй. За ними ещё двое. Сколько их там?

В моей голове рой мыслей, а в следующую секунду уже ни одной. Я словно перестаю находиться в этой комнате, ощущая лишь собственное сознание, что воспаряет над полом.

Передо мной четыре пар глаз. Я вижу, как двое боятся. Вижу, как они безобразны. Мне хочется плюнуть на их лица. Я хочу, чтобы они знали, насколько каждый из них противен мне и моей сущности.

На секунду мне кажется, что из-за моего настоящего облика они отступят, но вот один из незнакомцев вскидывает руку и красный огонёк мелькает передо мной.

Мне не хватает опыта, чтобы понять, что это, но даже при одном взгляде на украшение становится ясно  – я в самой проигрышной позиции.

Его рука двигается и стены словно оживают, стремясь заковать меня незримыми цепями.

Я слышу их грязные слова и буду сопротивляться до последнего. Живой им меня не заполучить.

С рук моих срываются удары хлыста – стихия бушует и рвётся наружу. Раскат за раскатом резкий и быстрый звук сотрясает всё вокруг – гром оповещает о моём местонахождении. И пока незнакомец плёл свою магию, я закрываю глаза, и запускаю в ход свою. Ударная волна распространяется по комнате невидимым дребезжанием.

Но мне не хватает сил и прежде чем моя энергия достигает их тел, купол смыкается надо мной. Всплески сиреневых вспышек разбиваются о преграду, оседая передо мной подобно пеплу.

Постой...

Что-то странное происходит вокруг. Не цепи лишают меня возможности сопротивляться, а нечто иное. Мне страшно открыть глаза и я медленно опускаюсь на пол, ладонями касаясь барьера. Тепло растекается по телу – оно такое родное и далёкое одновременно – словно я знаю это тепло и часть его принадлежит мне.

Мои веки подрагивают, и я неспешно открываю глаза. Природная стихия угасает, сползая с меня. Очертания тела постепенно принимают человеческий вид и тяжесть в животе скручивает меня новой порцией страха – мне становится плохо от того, что я вижу.

Это ли спасение? Я в безопасности?

Они убивали их с такой жестокостью, что становилось не по себе. Запах горящей плоти бьёт в нос и я морщусь. Мне становится не по себе, а для стоящих передо мной всё это словно было обыденностью.

Стоило рассмотреть их как следует, но слабость не позволяет быть более собранной.

От холодного голоса девушки я вздрагиваю. Немного сострадания не помешало бы, но вместо этого я получаю жалких десять минут и вижу удаляющуюся фигуру незнакомки, а за ней и всех остальных.

Я смотрю им вслед и не могу вспомнить ничего из того, что она только что произнесла. Память жадно стирает всё, что в данный момент мне не нужно.

Я остаюсь одна в комнате, подрагивая в нарастающей истерике.

Негнущимися ногами переступаю через убитых, испытывая приступы головокружения. Из последних сил сталкиваю на пол останки одного из нападавших, задерживая при этом дыхание. Пальцы утопают в вязкой крови, когда я касаюсь его одежды, и мне приходится гнать тошноту прочь.

Я должна попрощаться с матерью. Всё остальное – после.
Вытирая ладони простынёй, я не смею поднять взгляд в сторону лежащего рядом тела. Мне кажется, что ей вряд ли понравилось, что я так отношусь к её любимому постельному белью – но разве  ей не всё равно? Ведь она мертва.

Мертва.

Лишь сейчас осознание полностью накрывает меня с головой. Мои глаза постепенно наполняются влагой, и когда она достигает ресниц, я моргаю. Слёзы, горячими ручьями, стекают из уголков глаз, проливаясь прозрачностью своей по щекам. Я падаю на колени перед матерью, обхватывая руками её ладонь. Я прошу прощение за всё, что когда-либо сделала не так. Тонкими пальцами сжимаю женское запястье и ищу под кожей сплетение вен – они не дают мне отклика в ответ, а та теплота, с которой мне отвечали эти руки – она угасла насовсем. Я плачу. Плачу навзрыд. Губами шепчу имя матери и вбиваю его в её ледяные руки.

На прощание я коснусь её лба, прикрывая родные глаза. Накрою тело и молча выйду из комнаты, боясь бросить взгляд через плечо.

Я боюсь, что посмотрев на тело матери – я не найду в себе силы уйти.

Порог дома за спиной.

Я больше не узнаю улицу передо мной. Местами на крышах здания пляшут языки пламени. Они сбегают по дереву, как по своей собственности, разнося себя всё дальше и дальше. В воздухе пахнет гарью, потом и смертью.

Поправляю спадающие лямки сорочки и стараюсь не думать о своём внешнем виде. Мне не хочется говорить и даже вслушиваться в то, о чём рассуждают собравшиеся вокруг.

Мой взгляд скользит по пруду, возле которого я так часто пропадала в детстве. Прошло много времени, а он остался прежним. Раз в несколько лет его зачищали и выпускали туда новых рыб. Меня всегда поражало, насколько чистой в нём была вода – чистой и прохладной одновременно. Пруд стал неким символом нашего поселения. Местной достопримечательностью и центром нашего Дома.

Теперь и от него практически ничего не осталось. Былая красота наводных растений и плеск разноцветных рыбьих плавников – всё погибло.

Я прикусываю губу – не смей больше плакать.
Когда же скользящий по округе взгляд мой натыкается на мужчину, сидящего чуть поодаль, – боль накатывает с новой силой.

В неестественной позе отец «сидит» привалившись к дереву. Грудная клетка его тяжело вздымается, и даже на таком расстоянии я словно слышу его рваное дыхание.

Я мало видела смерть... Я была рождена для поддержания жизни и баланса. До сегодняшнего дня всё было именно так.

Пальцы отца дрожат, и он пытается поднять руку, чтобы протянуть её ко мне. Я делаю шаг вперёд, но осекаюсь. С тонких губ стекает струйка алой крови, теряясь за воротником рубашки.

Как же тяжело он дышит...

Хрипло, прерывисто, пытаясь вобрать в себя как можно больше воздуха. Его рот раскрывается, и он жадно глотает воздух им. Но тот не желает задерживаться в его лёгких, с новым порывом свиста вырываясь наружу.

Я прищуриваюсь. Мелкие пузырьки вырываются изо рта наружу, и мой взгляд падает ниже, прямо на пробитую грудь отца.

Секунда. Две.

Он улыбается и застывает.

Портал схлопывается, унося меня и всех остальных, кто выжил.

На самом деле это самообман.

Я навсегда осталась там. Рядом с отцом и матерью. И сколько бы ещё не отмерено мне жизни – я буду возвращаться в этот день вновь и вновь.

Огромный по своим масштабам зал встретил их звенящей тишиной. Шайра зябко повела плечами. Обняв себя, она так сильно впивалась пальцами в кожу, что на руках оставались красноватые следы.

Ей хотелось стать меньше. Хотелось сжать себя и быть менее заметной.

Взгляд метался по окружающим. Спасённых было не так много, что означало полное истребление поселения, в котором она выросла и прожила большую часть своей жизни.

Вялое подобие улыбки касается губ девушки, и она пытается прошептать стоящему рядом мальчонке слова поддержки. В глазах испуганного ребёнка блестели непролитые слёзы и Ша захотелось его обнять.

Не одна она потеряла сегодня дом и родителей. Не одна она видела смерть и прошла через боль. Она не вправе замыкаться только на своих чувствах. Есть и другие.

— Шанайра... — девушка вскидывает голову, пытаясь рассмотреть того, кому их представляют.

— Что здесь происходит? — вопрос, обращённый к каждому, кто здесь присутствовал.
Вопрос на который она может так и не получить ответа.