Аркхейм

Он довольно быстро растерял свою и без того куцую улыбку, вернув лицу выражение постной сосредоточенности. Живым в этом лице осталось только одно — взгляд, пока что ещё остро елозящий по шляпнику. По мельтешащей рюмке, продолжающей наполняться и опустошаться, по улыбке и вертлявым кистям рук. Называл ли этот тип уже свое имя в один из прошлых визитов? Вряд ли. Сейчас он представляется впервые. Словно бы выдуманными титулами, но снова не именем. Имя, имя, имя. В нем могла таиться какая-нибудь разгадка. Повар бы спросил сам, напрямую. Если бы... Если бы это действительно казалось важным.
— Позвольте рассказать Вам одну занятную притчу. Где-то на стыке 47-го столетия...
  «Ну, началось»
  Слегка приподняв брови, повар, в странной и едва прикрытой кротостью надменности, опускает взгляд обратно к столешнице. В конце концов, гость может говорить о чем пожелает. Его же — повара — работа остается неизменной. Нарезать, соскребать, варить, обжаривать... Люди любят поговорить. Особенно когда выпьют в конце рабочего дня. Притчи над этим столом тоже звучат не впервые. Их особенно любят рассказывать старики. Чем старше посетитель, тем длиннее и подробнее их притча. Вакула практически не слушает, пропуская мимо ушей детали политической истории родной планеты. Его внимание по большей части приковано к собственным рукам и посуде, необходимой для верного замера специй. Рассказ теперь пахнет сырой рыбой, вымазанной в сложной смеси оранжевых и бурых порошков.
—  Кто знает, правда это или вымысел. Но, знаете, если история не выдумана, то наш сосед — крайне любопытный экземпляр. Штучный товар, я бы сказал.
  У штучного товара забинтованы глаза. Он подрагивает и с трудом владеет своей челюстью. Ходит без рубашки, часто бегает в туалет и платит мелкой наличкой. Стоит признать, на этом моменте внимание повара всё же слегка обостряется. В стрельнувшем в сторону упоминаемого гостя взгляде, однако, читается не интерес, а лишь легкое презрение. Предыстория этой личности Вакулу не интересовала. Единственная мысль, которая при виде этого доходяги возникала в голове, это нежелание видеть его так близко к своей посуде. Бинты кажутся заразными и пыльными. Пыль нарушит пропорции замешивания.
— Вот и вы мне представляетесь штучным товаром, господин Вакула.
  Штучный. То есть единичный и особенный. Он же искусственный. Чего же такого особенного увидел бродячий биограф в таком невзрачном на вид поваре? А имя? Услышал где-то? Должно быть, повар делал что-то не так. Тонкий нож на секунду тормозится, когда эта мысль ударяется о легкую внутреннюю инстинктивную волну. Едва заметная перемена, мелкой искрой блеснувшая в воздухе, имела очень мало общего с теми искрами, что предвещают удовольствие между двумя людьми. Шляпник, опасно близко склонившийся к столу, кажется, самим своим бледным лицом прожал невидимую, запретную грань.
  Вакула окончательно замирает, глядя в наглые глаза демиурга, когда по затылку пробегает новая волна. На этот раз острая, не надуманная. Четкая, как прикосновение кусочка льда к голому нерву. Импульс. Должно быть, это именно он и был. Знакомый до желчного привкуса на дёснах. Один его отголосок заставляет челюсти сжаться, а зрачки сузиться.
«Ты...» — шевелятся губы, но звук тонет на прижатом к нёбу языке. Прямо так? Прямо на людях, во время работы? Это была сильная атака. Внедренная в череп пилюля, специально встроенная туда для таких случаев в качестве защитной затычки, сейчас беспомощно сходила с ума. Стараясь выполнить свою задачу и защитить носителя, она трепыхалась, подобно пробке, бьющейся в сточных трубах, что была не в силах заткнуть собой весь хлынувший поток. Беря небольшую долю подлой магии на себя, остальное она упускала. «Вот он! Это делает он! Ёбаная мразь прямо перед тобой!» — вопит артефакт на уровне подкожных чувств, без слов, но сейчас это работает лишь как издевка. У демиурга есть возможность прочесть последние мысли своей жертвы, к которым притекла холодная ярость и безмолвный вой вмиг раскалившихся нервов. Какая же это получается забавная смесь, когда к родным эмоциям примешивается навязанная симпатия. «Какой славный этот шляпник. Наверное, мне это даже льстит. Но почему я? Чем же я - старый добрый Я - смог заинтересовать столь могущественное существо, что стоило так, сука, беспардонно лезть мне в череп?» Следом на миг в голове почему-то всплывают воспоминания о юности. Школа, уроки биатлона, тренер... Что-то хрустнуло. Кажется, где-то в районе слишком пережатых челюстей или где-то внизу. Вакула сам не заметил, как побелели костяшки сжимающей нож ладони. Секунду назад лезвие этого ножа с силой воткнулось в грязную деревянную доску, почти проткнув лежавшую здесь же свободную левую ладонь.
— Я терпеть этого не могу, — сипит Вакула сквозь болезненно любезную улыбку, наплывшую на лицо под действием чужой ментальной магии. Архонт может прочесть по его мыслям, что это правда. Чем глубже в голову ты лезешь, тем заведённее становится этот человек. А всплывшие тени давних воспоминаний могли оставить впечатление, что никакая форма человеческой симпатии, даже вводи ты её хоть внутривенно, не перекроет кровавую обиду. Рытье в голове уже само по себе предательство, достойное ножа между глаз. Но Вакула не успевает последовать этому своему новому любовно-кровавому «импульсу».
— Ьтанз ьшежом ыт отч ад! — вдруг заорал ранее обсуждаемый слепыш, разбив текучую монотонность звуков ресторана сперва криком, потом звоном сброшенной на пол посуды. Публика мигом притихла, направив взгляды к пошатнувшемуся от столешницы юноше. Покачиваясь и не замечая на своих голых руках следов жирной еды, он вдруг вскинул костлявые ладони.
— Йухан есв ыв илшоп. — просипел он неожиданно устало, испуская из себя мощную ударную волну, сбившую с ног ближайших посетителей.

Эффект "Ловушка на крота": Защитная магия - Средне (8)
Атака слепыша: Атакующая магия - Средне (7)

Порой крайне забавно наблюдать, сколь непреодолимой силой обладает простая жажда наживы. Вот, предположим, стоит на горизонте забрезжить фигуре, несколько выбивающейся из стройных рядов главенствующего в этом районе рабочего класса, и с тончайшим флером необъяснимой для них сакральной важности, как сердитый хозяин «Сытого Дракона» в миг преображается. Вся его уверенность, свойственная человеку при, пусть и малой, власти, испаряется в душных ароматах специй и лежалых кальмаров, а на её место заступает мелкое, назойливое подобострастие. Готовность угождать Архонту в любом его капризе, потаённое желание по первому зову подскакивать, лебезя наспех сочинёнными комплиментами. Странно лишь, что стараниям пожилого повара не следует его подчинённый, наблюдавший за нелепыми потугами своего мастера с привычным ему безучастным выражением лица.

Небрежно отмахнувшись от приторной вежливости хозяина, словно от мухи, своим надоедливым жужжанием сбивавшей с мысли, демиург деловито заглядывался на процесс приготовления, старательно перебирая в голове уничижительные прозвища, которыми он хотел бы наградить старика с искусственной челюстью, если бы имел совесть высказывать вслух всё, что думает про себя. Однако в действительности Арх вторил ему рисованной ухмылкой, не задерживая своё внимание на ворчливом пенсионере надолго и возвращаясь к повару, услужливо поставившему перед ним тарелку с "фирменным" блюдом. Хотя, пожалуй, фирменным в ансамбле утонувшего в тарелке переваренного кальмара и стопки сомнительной клубневой водки всё же была рюмка с пойлом. Воистину, рецепт успеха.

Вот с водки Архонт и начал: опрокинув стопку залпом и, ловко перекрутив палочки в пальцах, с шумным чавканием, определённо контрастировавшим с образом таинственного интеллигента, закусил кальмаром.

— Уж поверьте мне... — сохраняя всё то же слащавое выражение лица, Архонт, придвинувшись поближе к трудившемуся напротив повару, полушёпотом продолжил, — Дело и вправду не всегда в еде, а я бы сказал, в прозорливом бизнес-плане!

Потрясывая пустой стопкой перед лицом Джуры в качестве пояснения, демиург со звоном поставил её на столешницу, кивая в сторону от себя в тот самый миг, когда его диковатый перебинтованный сосед осушил аналогичную рюмку.

— Почему прихожу? — скалится Арх ему в ответ. — Конечно, из-за шарма "Дракона"!


Смеётся наигранно, безуспешно пытаясь разрядить обстановку. Озирается вокруг, когда сидевший подле парень встаёт из-за стойки и удаляется в туалет.

— С Вашего позволения, я своего рода писатель-натуралист. Путешествую по миру, веду заметки. А ещё я биограф по совместительству... — делает паузу, втягивая ноздрями аромат, доносившийся из кипящей на огне кастрюли. — И коллекционер.

— Позвольте рассказать Вам одну занятную притчу, — громко прокашлявшись в кулачок, демиург, не сводя взгляда со своего собеседника, продолжил всё тем же таинственным полушёпотом.

— Где-то на стыке 47-го столетия на планете Элерим вновь разгорелась война между хуманами и дархатами за право владения островами в бассейне моря Мервэй. И, в общем-то, абсолютно наплевать, что они там не поделили, но на этих малонаселённых территориях проживало племя аборигенов — «Нихо Мано», что в переводе с их диалекта означает «Акульи клыки». Процион приносил этих туземцев в жертву ради пополнения популяции, в то время как они чтили дархатов аки богов. В этом племени был особый обычай — жертвовать свои глаза после достижения совершеннолетия дархатам-акулам.

Архонт прервался на мгновение, чтобы выпить новую порцию водки, а затем продолжил.

— А когда хуманы очистили эти земли от своих врагов и попытались ассимилировать дикарей, те воспротивились. В ответ на это, Цирконские власти разогнали их по резервациям. И тогда показалось, что кто-то очень умно поступил, что их разогнал, и что это всё ушло в песок. Нет, оно не ушло в песок. Оно ушло в бак со слезами, и эти слёзы копились. А потом они высохли не солью, а порохом. И казалось бы, за всё в этой жизни надо платить, и за это платили. Однако после череды чудовищных терактов хуманы в назидание истребили под корень всё местное население. Такая вот смешная история.

Опустив взгляд на тарелку с недоеденным кальмаром, «Власть» кивнул в сторону пустого места.

— Кто знает, правда это или вымысел. Но, знаете, если история не выдумана, то наш сосед — крайне любопытный экземпляр. Штучный товар, я бы сказал. Чуть ли не последний представитель своего народа. Интересно, что он здесь забыл? — ухмыльнувшись, демиург вновь наклонился к стоявшему напротив Вакуле, когда парень с забинтованными глазами, покачиваясь, вернулся на своё место.

— Вот и вы мне представляетесь штучным товаром, господин Вакула. Словно редкая монета, извалявшаяся в грязи и копоти. Казалось бы, внешне невзрачная, а очисти её — так засияет ярче прочих. И что-то мне думается, Вам не хватает импульса, — хитро улыбаясь, он оценивающе смерил хумана взглядом, поджав губы и сосредоточившись, — И я его обеспечу.

Потомок туземцев Нихо Мано

Глаза демиурга на миг вспыхнули огнём, будто прожигая замершего напротив повара насквозь. Но Архонт в своих попытках просочиться в разум Джуры, прочесть его мысли и повлиять на настроение, натолкнулся на сопротивление, быстро осознав, что его ухищрения точно не останутся незамеченными. С явным недовольством прикусив губу, Арх совершенно случайно метнул взгляд на распалившегося от выпитого алкоголя соседа и, не удержав разочарования в узде, воздействовал на, и без того расшатанную, психику забинтованного мужчины. Его зубы застучали пуще прежнего, на лицо наползла гримаса ярости, дыхание участилось, а руки сжались в кулаки.

Так-с, тут такое дело. Мы можем поменять броски местами, если у тебя выпадет плохой результат на контрспелл артефактом. В общем, решай сам:

Кубики

Попытка прочесть мысли Вакулы, воздействовать на его эмоции

Ментальная магия
Результат: Отлично (42)

Случайный каст на сидевшего подле посетителя, раззадорить его и спровоцировать на конфликт

Ментальная магия
Результат: Хорошо (22)

— На, используй эти. Пока ещё свежие.
  Коренастый дедок со стуком опускает ящик, наполовину заполненный скользкой охлажденной массой. Вот она, свежесть воплоти. Студинистая каша, ещё «всего-лишь» неделю назад плескавшаяся в океаническом супе из морской воды и сточных отходов, теперь пускала оттаявшие соки у ног повара в предвкушении стать очередным проходным блюдом для десятка уставших работяг. Он делал это уже много раз. Это и тройку иных привычных телодвижений, обеспечивающих заведению стандарт качества. Перекладывая многоглазые тушки в умывальник, можно заметить отсутствие в них упругости и здорового цвета шкуры. Секрет в том, чтобы добавить побольше специй. Изыски не нужны. Их всё равно никто не заметит за литрами фирменной клубневой водки. Скользкая «свежесть» быстро очищается, мелко нарезается и отправляется по разным кипящим чанам, становясь частью душного оркестра ароматов забегаловки «Сытый Дракон». Сытый, потому что не капризничает. Драконом были сами люди, что к вечеру заполнили практически все свободные места крошечного зала. Многие из них сидели прямо здесь, напротив рабочей поверхности, культурно наслаждаясь вечером практически на головах у поваров.
  Это совсем не то место, где можно было по-настоящему проявить свои кулинарные таланты. Но этого и не требовалось. Уверенная монотонность процедур — вот в чем ценность такой работы. Заучив рецепты короткого меню, ты сможешь готовить их даже сквозь сон. Четко и быстро, догоняя график. Как-то так оно и происходит. Медитативная пустота заполняет голову и течет на волнах шкворчания сковороды, на стуке ножа, на гомоне отдыхающих людей. Суетливо, но в то же время легко. Рядом за плитой работает и дедок – пожилой и злобный на вид хозяин заведения, чья жена неподалеку принимала заказы. Дедок, ревнивый до своего детища, давно ничего не говорит под руку. Его нынешний повар, успев проработать пару месяцев, уже приноровился и в указках не нуждался. Разве что в тех, что делались для проформы, в дань традиции. Нынче вся хозяйская злоба уходит в зал, к наглеющим пьянчугам и слишком говорливым весельчакам. Вакула едва заметно улыбается, когда его начальник в очередной раз отчитывает какого-то завсегдатая за желание по дружбе влезть вилкой в кастрюлю. Улыбается, но взгляд совершенно пустой и направлен куда-то сквозь измазанную мясом деревянную дощечку, по которой наработанным движением полосит острейший нож.
  Мысли безмолвны, но у них есть цвет и текстура. Они становятся единым целым со скользкими потрохами, мелконарезанными и замешанными в крепкие специи. В мыслях прячется какой-то неясный соблазн, острый, как кухонный нож. Сумрачный зов нашептывает в левое ухо о том, что, возможно, к концу дня привычному меню снова недостает вкусов...
  И в этот момент на скромное пиршество прилетает ворон, переполошив тихое болото мыслей и опухших лиц.
  «Опять ты» — думает Вакула, цепляясь ожившими зрачками за новоприбывшую фигуру. Высокий мрачный хрен тут же приковывает к себе внимание всей серой массы, словно какое-то восставшее из пепла приведение. Впрочем, притупленное горячей едой и алкоголем, оно быстро рассеивается. Один только Вакула не мог себе этого позволить, ведь призрак шел прямо на него. Подходит, садится строго напротив и делает заказ. Это происходит не впервые, процедура давно известна.
— Мне как всегда, уважаемый Вакула.
— А, регулярная порция премногоуважаемому мистеру. Аперитив за счет заведения, — влезает между ними с ответом дедок, широко улыбаясь во всю свою искусственную челюсть и подпихивая подчиненного локтем, словно стараясь как-нибудь физически принизить завышенное к нему обращение. Уважаемыми тут могут быть только гости, а никак не какие-то повара. Такая предпринимательская любезность струилась из старика не часто. У него не было волшебных радаров, засекающих высокую природу посетителей, но зато у него были деловые инстинкты. Он умел отличить важного человека от неважного. Возможно даже не по одной лишь вызывающей одежде и неестественно красивому лицу, что так выбивались на фоне смертной массовки. Кошельки у таких всегда были толще.
  Самому повару остается лишь снова изобразить легкую улыбку в ответ на натянутое дружелюбие гостя. Такую же серую и безжизненную, как плоть кальмара, из которой уже целый вечер не вынуть рук. Кажется, блюдо под номером «как всегда» уже было готово. Оставалось лишь достать его из кастрюли и аккуратно разложить на широкой темной тарелке. Отваренный в душистом бульоне кальмар, начиненный рисом, собственными конечностями и овощами, нарезается аккуратными багровыми ломтиками и приобретает почти парадный вид. Горячий пар пахнет соленым соусом, сахаром и алкоголем. К тарелке добавляется стопка фирменной водки и пара палочек для еды.
  Странного гостя еда не впечатляет, это видно. Не впечатляла ни в один из вечеров, что он наведывался сюда. Однако он продолжает делать один и тот же заказ из визита в визит, словно это стало каким-то необходимым ритуалом. Вакула, может быть, и не заметил бы этого, не усаживайся гость всегда на расстоянии удара ножом. И особенно если бы гость всякий раз не стремился завязать разговор.
— Многовато у Вас сегодня посетителей. Бизнес процветает?
— Похоже на то, сэр, — приглушенный, лениво-мирный голос повара тает в кухонном шуме, как масло на горячей сковороде, — Это место посетителей так и притягивает. Полагаю, дело не всегда только в еде.
  Говорит, не отрываясь от нарезки овощей, умудряясь одновременно с этим сохранять зрительный контакт. Фальшивые улыбки, подмигивания, навязчивая пристальность.
«Так обычно смотрят, когда собираются что-то продать, убить или стрельнуть номерок. С чем мы имеем дело в этот раз?»
— Почему вы приходите сюда, сэр? — всё-таки интересуется Вакула, сохраняя как прохладную тень улыбки, так и монотонность работы своих рук, когда начальник отвлекается на других посетителей. — Кого-нибудь ждёте? Или всё дело в шарме «Дракона»?
  Оскаленные зубы забинтованного парня постукивают в ритм работающего ножа, мешая ему есть поджаренную рыбу.

Наступит полдень, и он исчезнет, ведь, по большому счёту, усилия тщетны, и не уловить причинно-следственную связь событий. Миром правит слепая воля случая.

Усталые ботинки топчут пыль дорог, и вот он снова в пути.

Сумерки. Они придают иной вид вещам. Быть зрячим среди слепых неловко, на ощупь находя следы, ведущие в подземелье, лабиринты, где тьма, под стать перине, и как такового не видно мира, а лишь тени порой мелькают в дверных проёмах, отбрасываемые светом костра.

Эйдос божественности — бездонная чёрная обветшалая шляпа? Звучит самонадеянно, отражаясь бликами пустых ориентиров.

Не легче ли выдохнуть, в полумраке отпуская вожжи, стать одним из тысячи, бодро отплясывая у всех на виду?

Нет, это не самозабвенный сон. Это незримые цепи несбыточных грёз. Архонт не умеет спать, а лишь дремлет. Он не тонет в топи вязких мыслей, в конце концов открывая глаза и всматриваясь в запылённый потолок.

Мутные глаза останавливаются на серебряной пряди шелковистой, тонкой паутины — привилегия неряшливых хозяев гостиницы. А с чего бы ей здесь не быть, если номер стоит копейки даже по меркам этого захудалого района на отшибе продвинутой, казалось бы, цивилизации хуманов?

Город Лоссум — такой же, как и прочие, город контрастов. Начиная от выставочных районов, ощетинившихся панорамными, до блеска начищенными окнами частоколом небоскрёбов и заканчивая разваливающимися домишками в гетто с высланными прочь от господ социальными отбросами. И всюду деловито снуют хуманы, словно бесконечный рой муравьёв.

Нет, он не видел здесь людей. Здесь повсеместно лишь синтетические куклы с "душами", столь же гибкими, как и папье-маше. Так и выходит: днём и ночью сам с собой наедине, ведь путь выбран другой. А они не понимают. В "душе" — уколы страха, они теряют ощущение пространства и времени. Не понимают, что, хоть их тени словно якоря, но вряд ли удержат в этом мире. Да и желать этого не стоит.

Тень есть у всякой твари, но у тех, кто себя скрывает, она, как правило, другая. Неразрешимая загадка манит неизвестностью, любопытство сжимает сердце в тиски, эфемерным кнутом подстёгивая возвращаться в то же место раз за разом.

Демиург гостит в Республике уже несколько недель. Арх редко наведывается к хуманам, раз за разом возвращаясь из очередного турне с ощущением пепла на языке, зарекаясь, что и ноги его впредь на Цирконе не будет. Нет, он не презирает их, его глаза не застилает ненависть. Горечь пепла — это чувство сожаления, которое он оставляет при себе всякий раз при посещении кукольного театра.

Конечно, не все вырезали свои сердца на заклание сингулярности. Среди их множества есть и прочие грешники, кто поступил намного хуже, оскопив человечность. И повсюду — гнетущее засилье биороботов с дежурными блаженными улыбочками. Всё же он не видел людей. Никогда.

Сцепляет пальцы в замок, вытягивает руки вперёд, звучно хрустя костяшками. Медленно, будто прорываясь сквозь незримую давящую пелену, встаёт с кровати, бросает мимолётный взгляд на рубашку. Подходит к маленькому плюгавенькому столу, поднимает гранёный стакан с застоявшимся алькорским виски, играет с бронзовой жидкостью, всматриваясь в неё, наклоняя стакан из стороны в сторону на тусклом свету без пяти минут перегоревшей лампочки. Залпом, не морщась, выпивает вкус трущоб и идёт к рубашке.

Неторопливо одевается, хмурясь и повторяя в голове одно лишь имя: "Вакула Джура".

"Быть на виду — ведь не твой стиль?"

Невольно ухмыляясь собственным мыслям, подходит к рассечённому надвое глубокой бороздой зеркалу. Всматривается в собственное отражение, поправляя обрамленными в кожаные перчатки пальцами ехидную гримасу. Нарочно сутулится, словно сгорбленный под тяжестью лет старец. Но нарочно ли? Или держать осанку ровной и есть истинное испытание? Разворачивается и выходит прочь.

К своей цели демиург, по обыкновению, идёт прогулочным шагом, не торопясь, не отдавая дань будничной суетливости, которой, к сожалению, были явно заражены встречаемые им на пути прохожие.

"А офисный планктон тем временем забивает глотки акулам капитализма..."

Проносится у него в голове в ответ на серые, замученные лица мельтешивших по дороге белых воротничков.

Конечно, то были редкие птицы в местном заповеднике. Зачастую попадались личности намного хуже, сомнительной наружности и угрожающего внутреннего содержания. Как показывала практика, их отчуждённость, демонстрируемая пошатывающейся походкой, объяснялась довольно тривиально — весёлыми токсинами им доставлялась суть.

Гремевшая по округе прежде музыка заводов начинала стихать. Смеркалось. Улицы грозились наводниться хлынувшей по домам толпой, а оттого Архонт не преминул ускорить шаг, заворачивая за угол и держа курс по направлению к облюбованной им забегаловке. Он обернулся на мгновение, бросив взгляд на заполнившийся хуманами перекрёсток.

И с дымом домен они вдыхают дух судьбы Лоссума славный, и памятью о былом их освещает улиц усталая магия. Пусть здесь нет пальм и не цветут азалии, но главное — они-то знают, где закаляется сталь.

Демиурга скрывает покрывалом сумрак, растворяя его долговязую фигуру в копоти узкого переулка.

"Власть" вторгается в вечернюю трапезу незваным гостем, прикрывая за собой скрипучую дверь. Арх окидывает тоскливым взором местную публику, в дань этикету снимая шляпу, оголяя длинные локоны иссиня-чёрных волос. С надеждой рыскает взглядом в поисках заветной фигуры, глаза впиваются в одного трудившегося за плитой повара. Внешне заурядный да и стряпня на вкус Арха — довольно посредственная, но сгодится. Бродячий бог неприхотлив.

Архонт подходит, садится за стойку, искоса посматривая на своего соседа справа — парень, выбивающийся из коллекции серых лиц. Забинтованные глаза, хищный оскал. Он сквозит безумием. Они видятся здесь не в первый раз. Переводя взгляд на повара, демиург натягивает доброжелательную улыбку.

— Мне как всегда, уважаемый Вакула, — голос шипит подобно гремучей змее. Арх подпирает лицо рукой и всматривается в подсаленное лицо хумана, в то время как здешние завсегдатаи с заговорщическим перешёптыванием обсуждают его визит и, так сказать, нескрываемо пялятся в сторону бледнокожего, внешне явно нездорового мужчины в чёрном, всем своим видом напоминавшего скорее ворона, нежели человека.

— Многовато у Вас сегодня посетителей. Бизнес процветает? — подмигивает ему, примеряя на лице очередную фальшивую улыбочку.