- Добро пожаловать на Аркхейм. Войдите или зарегистрируйтесь.
Автор Пиар-агент
- 28-09-2024, 21:38:42
Здесь все такое нарочито стерильное, матовое, все такое больничное и небрежное, все такое оторванное от жизни. Ее от этого подташнивает. – Пожалуйста, – говорит ей бариста, здоровенный мужик с рыжими подкрученными усами, протягивая ее соевый латте. – Эй, если ты собираешься на улицу, то я бы не советовал. Тучи. Лучше сядь здесь.
– О, вау. Ты синоптик? – говорит она без выражения и смотрит на часы. Двенадцать двадцать две. – Я быстро, детка. Встречу подругу и сразу внутрь. Не скучай.
Действительно тучи, но дождя не будет. Она сидит снаружи, покачивая ногой, и проглядывает новости, хаотично переключаясь между бесконечными вкладками. Часы. Двенадцать двадцать пять. Еще три минуты. Так лудоманы обновляют онлайн-казино, суеверно отслеживая сделанные ставки. Нетронутый кофе стоит рядом с ее рукой. Наушник в одном ухе. Eusexua. Ей понравилось. Она слушает его без остановки, один и тот же трек, уже сутки с момента выхода. Двенадцать двадцать шесть. Тор, сафари, хром. "Неразгаданные тайны", реддит. Ее там забанили за дерейлинг, но она завела новый аккаунт. Двенадцать двадцать семь. Она поднимает голову и смотрит на остановку напротив: там дожидаются автобуса до центра пассажиры. Женщина лет восьмидесяти, ориентир – значок с Тетчер и розовые перчатки. Женщина за сорок. Ориентир – родинка над верхней губой и двое детей-погодок с рюкзаками наперевес. Дед со стулом в руках, ориентир – стул. Шестеро пешеходов. Хиджаб, хиджаб, спецовка и фирменный пакет лидл, пирсинг, розовые волосы. Автобус выезжает из-за поворота. Тетчер встает, за ней подтягивается мамочка с детьми.
Двенадцать двадцать восемь. Она достает телефон и включает запись. Автобус плетется по выделенке. Секунда. Две. Три. Из-за автобуса выезжает прибавивший в скорости приус.
– Эй, – она слышит свой голос как будто со стороны. – Уходите оттуда. Ты, со стулом, слышишь? Уходите.
Мужик со стулом поводит головой. Еще секунда, и из кармана в бок приусу влетает гольф, вминая приус в остановку. Кто-то кричит. За ее спиной хлопает дверь, усатый бариста бежит к месту аварии. Рука в розовой перчатке, впечатанная в треснувшее, но не лопнувшее стекло бампером. Мигалки. Было. Снято."дальше"
Она обрезает начало видео и отправляет его вместе с координатами на три телефонных номера (экстренные контакты). Потом пробует кофе. Кофе остыл и стал просто отвратным.
У нее немного трясутся руки.
Потом приходит смс о пополнении счета. Обычно это ее успокаивает. Почему-то не сегодня. Потом, минуты через три, обновляются новостные заголовки. "Видео предоставлено анонимным источником". "Источник, не пожелавший раскрыть свое имя". "Источник: случайный очевидец". Это она – анонимный, источник, без имени, очевидец. Стрингер. Ей платят за эксклюзив. За исключительный талант предугадывать то, что никто предугадать не может. Чувствительность к среде. Интуицию. Постоянную балансировку на грани психоза.
Вкладка с форчаном. Реддит. Реддит. Гардиан. Рейтер. Роттен.ком умер, но жив в наших сердцах (в ее телефонной галерее). Ативан и зипрекса, ежемесячный рецепт. Какой бардак в квартире, это полный пиздец. Позвонить отцу. Он не берет трубку. Возьми трубку. Возьми трубку. Это важно, возьми трубку. Теперь ты. Есть информация, что через полчаса на третьем выходе со станции Ватерлоо кто-то оставит подозрительную сумку, к ней лучше не подходить. Я не приеду, у меня мокрые волосы. Теперь ты. Теперь ты. Она перезванивает на два номера назад. Ты кому-нибудь сказал? – Я думаю, ты ошиблась, – с той стороны. – Есть инфоповоды и покруче, честно говоря. Утром она пьет кофе и читает о взрыве на станции Ватерлоо. Бедному копу оторвало два пальца.
Раньше это давалось ей легче, деньги были приятны и покрывали сопутствующий ущерб. Молчи и снимай. Это не опровергнуть. Кто-то ее проклял этим неверием. Всей этой болтовней, всем этим легкомыслием. Ты была взвешена, но весы сломались. Как одиноко жить с такой тяжелой головой. Как тяжело жить такой одинокой и носить на себе любовь к этому ебаному миру, которую некуда, не во что, не к кому обратить. Розовая перчатка стоит у нее перед глазами, как стоит все остальное, это ебаный секонд-хэнд из чужих трагедий, о которых она знала и которые не смогла предотвратить, но на которых смогла заработать на горячую воду и альгинатную маску перед сном. Быть правой и вечно капитулировать в споре. У меня есть все аргументы, чтобы тебя уничтожить, но у меня нет голоса нихуя. Быть "я же говорила" (ей некому говорить, что она же говорила, ее уже давно никто не слушает, все думают, что она ебнутая). Быть "я так и знала" (ей некому говорить, что она так и знала, никто не интересуется тем, что она так и знала). Лезть в чужие дела и рыдать, сидя в кухне, потому что своими же руками подтолкнула этот ебаный судьбоносный механизм. Она никому ничего не обещает. Никому не дает никаких гарантий. Ей тошно от своей таинственности, как было бы тошно от собственной сексуальной опасности человеку, который только что откинулся с зоны. Ты хочешь меня, потому что я плохой парень, а я сидел ни за что. Я в жизни никого не обидел, я вообще буддист. Меня оговорили. Веришь? Никто не верит.
Твиттер, реддит, форчан. Чужие домовые чаты. Форумы по интересам. В метро пялиться в чужие телефоны. Чаты с миллионами миллионов друзей, друзей друзей, друзей знакомых, знакомых знакомых. Она пьет свои утренние таблетки и думает: мне нужно найти того, кто сможет говорить за меня. Мне нужно найти того, кого нельзя опровергнуть. Меня заебала эта сраная проблема вагонетки. Я не на рельсах, я не в вагоне, я не у рычага. Я – этот ебаный белый фон, на котором они нарисованы. Все, что я могу – смотреть.
Шесть пятьдесят две. Координаты, видео, три номера. Смс. Заголовки сменяются другими. Она выходит из метро и не сворачивает – пикирует к алкогольному отделу маркета и уже почти открывает дверь, когда ее подрезает чужой велик. – Я бы на твоем месте шел домой, подруга, – туманно сообщает ей водитель велика. Он в очках, так что по лицу хуй поймешь, что это – пранк, социальный эксперимент, соли. – Реально. Это горячая точка.
– Меня кто-то снимает или что? – она поднимает брови. – Давай сам уже отсюда, ебанат.
– Как знаешь. Мое дело предупредить, – он пожимает плечами и едет дальше.
Чего заслужил этот день. Красное. Белое. Пулю в висок. Игристое по скидке. Она почему-то берет сразу две бутылки. Тупо убиться и заснуть, желательно, спать без снов. Форчан, твиттер, реддит. Сан. Еще одна смс – штормовое и дожди. Сука. У нее на глаза наворачиваются слезы, и одновременно с этим ей становится смешно. Вы меня окружили, блядь, мамкины предупреждаторы. Не будет никакого дождя. Не пойду домой. Я тоже никому не верю. Я больше вообще никогда не буду никому ничего говорить.
Внезапно ее как будто оглушает взрывом. Очередь оборачивается как в слоу-моушене. Она смотрит на них широко раскрыв глаза, вся в пене. Опускает взгляд вниз и видит два пустых дула – два горла от бутылок с шампанским. Шампанское льется ей на ноги, впитывается в туфли. Щекотно и сладко стекает по лицу.
– Реюнион группы оазис, – зачем-то говорит она кассиру.
– Что? – говорит кассир.
– Это горячая точка, – говорит она. – Я за это платить не буду. Всем пока.
Она разворачивается и выходит. Потом бежит. Расталкивает людей. Снимает туфли и бежит быстрее. Быстрее, чем в школе на физкультуре. Быстрее, чем когда опаздывает посмотреть на чужую смерть.
Но велика нигде нет.
мужчина царь каблукшизотипичкиего корона
мне интересно: когда чужой персонаж живет своей жизнью, дохуя или не дохуя текста, динамика типа много пиздежа плюс какое-то парадоксальное действие. люблю когда все неожиданно и с кучей лирических отступлений. чем интереснее тебе тем интереснее мне. чем меньше ты думаешь о красоте текста тем красивее он становится
триггер ворнинг пост раз в месяц (в лучшем случае)
если мы уже сталкивались и тебе что-то не понравилось – ничего с тех пор не изменилось так что извини, мне вторых шансов лучше не давать т.к. я остановился в развитии еще в 2003
"[align=center
Пробный пост[/align]"]Ты похожа на супермодель, типа Кейт Мосс. Такая ты красивая. Ты красивая, как две супермодели. Или ебаная армия супермоделей. Пехотный их полк. Ее фотки раньше постоянно печатали в "Сан", и он тупил в ее лицо, стоя в очереди у индуса на углу (стойка с прессой стояла на кассе). Кейт Мосс стала ассоциироваться у него с этим блаженным моментом, когда он находил наконец в себе силы выйти за сигаретами. Ламберт энд Батлер и лицо Кейт Мосс. Отличный понедельник. Ламберт энд Батлер и лицо Кейт Мосс. Отличный вторник. Как жизнь, как сам? – отлично, у меня всегда все отлично. Ламберт энд Батлер и лицо Кейт Мосс. Отличная среда. Она ебнутая кокаинистка, она висит вниз головой из окна гостиничного номера. У нее волосы цвета хуй знает чего. Все его девчата были брюнетками, так случилось. Ламберт энд Батлер и лицо Кейт Мосс. Отличный четверг. Волосы цвета серебряного Ламберт энд Батлер. Волосы цвета одной, двух, трех, четырех склянок, которые стоят сегодня в холодильнике вместо молока, "им нужен температурный режим", "если ты настолько тупой, что можешь перепутать бутылки, то, может, тебе и полезно будет напиться растворителя". Он пытается вспомнить, как выглядит лицо Кейт Мосс, и не может, он восстанавливает Кейт Мосс через память рук. Тонкая кожа, натянутая на скулах. Полный горячий рот. Пиздец, ты похожа на супермодель. Ты сама не вырубаешь, как ты похожа на супермодель, ты даже представить себе не можешь. А я могу.
Ламберт энд Батлер – реально хуевые сигареты, но он как-то привык их курить. Нет газеты хуже, чем "Сан". Индус постоянно наебывал его со сдачей. Но он был каким-то счастливым что ли в эти тридцать секунд первых за день затяжек. Как будто это из его окна висит Кейт Мосс и ждет его там, в Шордиче, и полный горячий рот ее призывно раскрыт только для того, чтобы он вставил в него свою недокуренную сижку.
Он ловит ее за запястье наконец и целует тыльную сторону ладони, как дамам целуют руки при встрече.
Отличная пятница.
Суббота вообще заебись.
Что уж говорить о воскресении.
– Типа Кейт Мосс, – и отбирает у нее косой, трется лицом об живот. – Такая ты охуенная. Не вникай.
Кровать глубока, как глубока среднестатистическая английская ванна. Он тяжелый. Он самый тяжелый человек на свете. В полудреме он чувствует ее мягкие касания, так ткани мажут по лицу, когда в магазине заходишь в стойку с одеждой. Шершавый отрез парчи, острым краем по губам. Шелк как теплой водой в лицо. Хлопок – это пододеяльник, когда накрываешься одеялом с головой. Джинса вроде той, что осталась брошенной на полу, в ее складках прячется жемчуг и другие сокровища. Креп. Органза. Шерсть. Кружево ажурное – ребра голые и трогательные. Ее рука его пеленает, кровать проминается, в этой комнате не осталось ничего фундаментального, ничего надежного, ничего твердого. Зыбучие пески. Швейная мастерская. Чей-то неосторожно открытый будуар. Она повсюду здесь, мадам Ливия. Бесшовное белье на ней и под ним, ни единой строчки на два тела, кроме его зашитой когда-то брови.
Капрон самый легкий как на девчачьих колготках, рвется с треском и расходится, как вскрытая кожа. Швов не будет. Пускай заживает само. Винил дешманский как с кинки-пати – это его веки на ощупь, со стороны не видно, но на самом деле они тоже в ожогах. В тебе костюмерная театральная, чей-то тайный непристойный гардероб, альков, спрятанный от чужих глаз за шторой. Плечо немеет от неподвижности, в нем целая горсть швейных игл. Он поворачивается нехотя, на долю такта или в чем еще можно измерить движение. На долю доли миллиметра. – Еще. Ты пока не в курсе. Просто хочу, чтоб ты знала. Ты не в курсе о том, какой я тупой, Ливия, – зачем-то говорит он своим сонным, реально тупым голосом. – Есть один фильм. Старый, немецкий. Там весь мир сделан из такого черного задника. Как в театре. А в... – он жмурится и оглушительно зевает в ладонь. – А все остальное нарисовано на нем мелом. Дома. Касса в банке. Двери. Лампы. Христа распинают, а крест нарисованный. У смерти тоже лицо из мела. Мой любимый фильм. Я однажды взял бутылку жидкости для прочистки труб и вылил ее себе в лицо. Такая история.
Потом он поднимает свое ничего не выражающее лицо и целует ее снова. Сквозь батист и сквозь сетку. Сквозь кашемир и сквозь велюр. Пачкает своим мелом ее холеный бархат. Ему не нужно прощупывать путь до ее рта руками, этот легкий подъем головы сразу стал машинален, как машинально ты выбрасываешь руку с кровати в своей царской, Ливия, спальне, и вслепую находишь на прикроватной тумбочке телефон, как машинально по утрам ты тянешься к своей изящной, Ливия, чашке на полке в кухне. Он, может, и всегда был машинален, заложен в его мышечную программу. Он просто не вырубал: думал, просто в потолок посмотреть захотелось.
Он тонет дальше. Тонет глубже. В кровати, в тканях, в ней и в ворованных у нее снах. Такое ленивое сообщение мысли по кругу, от одного виска к другому, так тают от внутреннего лихорадочного жара чужие серебряные звезды. В чьем-то из снов это серебро пачкает бесконечные ткани как кровь. В детстве он заебывал мамку этими носовыми кровотечениями, каждое утро она приходила к нему в спальню и с каменным лицом собирала еще пахнущие стиркой простыни, чтобы снова залить их хлоркой в большом сером тазу. Это серебро пускай останется на месте. Я химию как-то не очень.
Он курил Ламберт энд Батлер и смотрел на лицо Кейт Мосс через рябую витрину, а кровь капала и капала на сигаретный фильтр, он привычно утирал ее с лица рукавом толстовки. Может, это из-за анемии. Может, какая-нибудь очередная аллергия. Ты похож на труп, Гершвин. Давай съездим к морю? – однажды они поехали в Олдборо на выходные, было пиздец как холодно, мама надела его анорак и была похожа на школьницу-наркоманку, у него от ветра лицо покрылось мелкими красными точками. Загореть не удалось. Рекреация не удалась тоже. В комнате в маленьком Б&Б, пока мама была в душе, он накрылся всем, что смог найти. Два шерстяных одеяла, четыре пододеяльника, три простыни, одно большое и два маленьких полотенца. Это было тяжело и тепло, и пружинная кровать проминалась над ним точно так же, Северное море там, на побережьи, в своем льду и мелкой снежной крошке было цвета его глаз прямо сейчас, а если бы льда и снега не было – было бы цвета его глаз тогда. Я с тобой как тогда. Я с тобой как всегда, но как будто все видно, ты все видишь тоже, мне ничего не надо объяснять. Никакого насилия. Никаких вторжений. Никакого террора. Сегодня я простужусь, но через неделю приду в норму. Вчера все было в крови, но завтра все будет чисто. В понедельник – у индуса в очереди, Кейт Мосс стабильно творит хуйню, Ламберт энд Батлер, все четко, отличный понедельник. Если замерзну, пусти к себе, у тебя есть чем укрыться. Если замерзнешь, приходи: крови мало, но она пока не остыла.
Из-за глухого заслона стены слышится тонкий женский визг, потом – взрыв хохота и гулкий хлопок балконной двери. Он снова зевает, коротко отвернув лицо в сторону, и трет лицо ладонью:
– Когда ты проснешься, я буду здесь. Завтра тоже. И послезавтра. Я здесь почти навсегда. Оставайся со мной.
Ламберт энд Батлер – реально хуевые сигареты, но он как-то привык их курить. Нет газеты хуже, чем "Сан". Индус постоянно наебывал его со сдачей. Но он был каким-то счастливым что ли в эти тридцать секунд первых за день затяжек. Как будто это из его окна висит Кейт Мосс и ждет его там, в Шордиче, и полный горячий рот ее призывно раскрыт только для того, чтобы он вставил в него свою недокуренную сижку.
Он ловит ее за запястье наконец и целует тыльную сторону ладони, как дамам целуют руки при встрече.
Отличная пятница.
Суббота вообще заебись.
Что уж говорить о воскресении.
– Типа Кейт Мосс, – и отбирает у нее косой, трется лицом об живот. – Такая ты охуенная. Не вникай.
Кровать глубока, как глубока среднестатистическая английская ванна. Он тяжелый. Он самый тяжелый человек на свете. В полудреме он чувствует ее мягкие касания, так ткани мажут по лицу, когда в магазине заходишь в стойку с одеждой. Шершавый отрез парчи, острым краем по губам. Шелк как теплой водой в лицо. Хлопок – это пододеяльник, когда накрываешься одеялом с головой. Джинса вроде той, что осталась брошенной на полу, в ее складках прячется жемчуг и другие сокровища. Креп. Органза. Шерсть. Кружево ажурное – ребра голые и трогательные. Ее рука его пеленает, кровать проминается, в этой комнате не осталось ничего фундаментального, ничего надежного, ничего твердого. Зыбучие пески. Швейная мастерская. Чей-то неосторожно открытый будуар. Она повсюду здесь, мадам Ливия. Бесшовное белье на ней и под ним, ни единой строчки на два тела, кроме его зашитой когда-то брови.
Капрон самый легкий как на девчачьих колготках, рвется с треском и расходится, как вскрытая кожа. Швов не будет. Пускай заживает само. Винил дешманский как с кинки-пати – это его веки на ощупь, со стороны не видно, но на самом деле они тоже в ожогах. В тебе костюмерная театральная, чей-то тайный непристойный гардероб, альков, спрятанный от чужих глаз за шторой. Плечо немеет от неподвижности, в нем целая горсть швейных игл. Он поворачивается нехотя, на долю такта или в чем еще можно измерить движение. На долю доли миллиметра. – Еще. Ты пока не в курсе. Просто хочу, чтоб ты знала. Ты не в курсе о том, какой я тупой, Ливия, – зачем-то говорит он своим сонным, реально тупым голосом. – Есть один фильм. Старый, немецкий. Там весь мир сделан из такого черного задника. Как в театре. А в... – он жмурится и оглушительно зевает в ладонь. – А все остальное нарисовано на нем мелом. Дома. Касса в банке. Двери. Лампы. Христа распинают, а крест нарисованный. У смерти тоже лицо из мела. Мой любимый фильм. Я однажды взял бутылку жидкости для прочистки труб и вылил ее себе в лицо. Такая история.
Потом он поднимает свое ничего не выражающее лицо и целует ее снова. Сквозь батист и сквозь сетку. Сквозь кашемир и сквозь велюр. Пачкает своим мелом ее холеный бархат. Ему не нужно прощупывать путь до ее рта руками, этот легкий подъем головы сразу стал машинален, как машинально ты выбрасываешь руку с кровати в своей царской, Ливия, спальне, и вслепую находишь на прикроватной тумбочке телефон, как машинально по утрам ты тянешься к своей изящной, Ливия, чашке на полке в кухне. Он, может, и всегда был машинален, заложен в его мышечную программу. Он просто не вырубал: думал, просто в потолок посмотреть захотелось.
Он тонет дальше. Тонет глубже. В кровати, в тканях, в ней и в ворованных у нее снах. Такое ленивое сообщение мысли по кругу, от одного виска к другому, так тают от внутреннего лихорадочного жара чужие серебряные звезды. В чьем-то из снов это серебро пачкает бесконечные ткани как кровь. В детстве он заебывал мамку этими носовыми кровотечениями, каждое утро она приходила к нему в спальню и с каменным лицом собирала еще пахнущие стиркой простыни, чтобы снова залить их хлоркой в большом сером тазу. Это серебро пускай останется на месте. Я химию как-то не очень.
Он курил Ламберт энд Батлер и смотрел на лицо Кейт Мосс через рябую витрину, а кровь капала и капала на сигаретный фильтр, он привычно утирал ее с лица рукавом толстовки. Может, это из-за анемии. Может, какая-нибудь очередная аллергия. Ты похож на труп, Гершвин. Давай съездим к морю? – однажды они поехали в Олдборо на выходные, было пиздец как холодно, мама надела его анорак и была похожа на школьницу-наркоманку, у него от ветра лицо покрылось мелкими красными точками. Загореть не удалось. Рекреация не удалась тоже. В комнате в маленьком Б&Б, пока мама была в душе, он накрылся всем, что смог найти. Два шерстяных одеяла, четыре пододеяльника, три простыни, одно большое и два маленьких полотенца. Это было тяжело и тепло, и пружинная кровать проминалась над ним точно так же, Северное море там, на побережьи, в своем льду и мелкой снежной крошке было цвета его глаз прямо сейчас, а если бы льда и снега не было – было бы цвета его глаз тогда. Я с тобой как тогда. Я с тобой как всегда, но как будто все видно, ты все видишь тоже, мне ничего не надо объяснять. Никакого насилия. Никаких вторжений. Никакого террора. Сегодня я простужусь, но через неделю приду в норму. Вчера все было в крови, но завтра все будет чисто. В понедельник – у индуса в очереди, Кейт Мосс стабильно творит хуйню, Ламберт энд Батлер, все четко, отличный понедельник. Если замерзну, пусти к себе, у тебя есть чем укрыться. Если замерзнешь, приходи: крови мало, но она пока не остыла.
Из-за глухого заслона стены слышится тонкий женский визг, потом – взрыв хохота и гулкий хлопок балконной двери. Он снова зевает, коротко отвернув лицо в сторону, и трет лицо ладонью:
– Когда ты проснешься, я буду здесь. Завтра тоже. И послезавтра. Я здесь почти навсегда. Оставайся со мной.
Автор Пиар-агент
- 24-09-2024, 21:28:57Я хочу проливать кровь, а не чернила• • • • Aegon II Targaryen
A Song of Ice and Fire• Песнь льда и пламени • Эйгон II Таргариен
Tom Glynn-Carney
[indent] Вашему вниманию законный король Вестероса, права которого обоснованы прецедентом в Харренхолле, а не эта ваша самопровозглашенная королева с обоснуем, чтоЗавоевателюпапке сон приснился с Белыми Ходоками и Дейнерис Таргариен верхом на Призраке.
[indent] Лучший в мире брат (Эймонд молчит, а молчание – знак согласия), так себе муж и любящий отец троих детей. Да, в этой истории есть Мейлор только потому, что мне нужен обоснуй для сожжения Тамблтона.
[indent] Не воин и не тот, кого с самого детства готовили к правлению, но Эйгон не стал бездумной марионеткой в руках Малого совета. Эйгон вполне самостоятельная единица, способен мыслить, принимать решения, отправлять в отставку десниц (кстати, у нас случилась рокировка и вместо сира Кристона пост правой руки короля занял я, ну а что, зря образование в Староместе получал?) и вступать в бой верхом на самом красивом драконе, что когда-либо помнит история Семи Королевств.
[indent] В летописях отмечают, что Эйгон был скор на гнев и долго не прощал обиды. Всё его правление королевство не знало ни радости, ни мира (но в этом вина не только Эйгона). До войны Эйгон любил выпить (в такой семье без красного арборского никак), плотно поесть (а кто не любит?) и потискать служанок (вот за это осуждаю, тискать можно только законную жену). Со сведень Грибка (тот самый что писал, как будто он переспал с русалкой, о Семеро, я надеюсь, это он так не лорда Мандерли зашифровал) имеет нескольких бастардов, но пока их матери не стучат в двери Красного замка, требуя алиментов – это все вранье и ИПСО партии Черных, я вам как десница короля говорю.
[indent] Битва у Грачиного приюта состоялась. Эймонд лично мне на Семиконечной звезде клялся здоровьем Вхагар, что он тебя убить не хотел и вообще он не знает, как так получилось. Поскольку у нас своя истории с шестнадцатилетним десницей, военным преступником в Речных землях и планами перенести столицу в Старомест (а все потому что в Королевской Гавани грязь, а в Староместе чисто, в Староместе брусчатка, в Староместе Цитадель, в Староместе СЕПТЫ), то почему бы последствия боя не сделать для Эйгона не столь трагичными? Но если король изволит лежать в кровати и страдать, то мы и это организуем.
Лично мне просто нужен Эйгон. Ну что это за партия без короля? Не годится так, поэтому если вы горите желанием поиграть за истинного короля Вестероса, готовы страдать с нами и радовать нас постами – добро пожаловать. У нас здесь уютно и мило. Каждое утро мы ходим в септу, просим Семерых простить наши грехи, а потом с чистыми душами идем дальше грешить. Еще у нас есть Хелейна (не знаю как вам, но для меня весомый аргумент) и Эймонд тоже есть, и я, и сир Гвейн. И вообще, я говорил, что у нас здесь классно? Нет, так вот: у нас здесь классно.
"[align=center
Пробный пост[/align]"][indent] Сир Гвейн Хайтауэр вместе с трема Золотыми Плащами ждал на принца у Драконьего Логова. Молчаливое приветствие – всего лишь качнуть головой и задержать взгляд, считая в уме до пяти. Слова скорби. Сир Гвейн первым прерывает тишину. Просит принца принять соболезнования, уверяет, что город все еще скорбит о столь преждевременной кончине добрейшего из правителей, что когда-либо знал Вестерос – короля Визериса. Дейрон молчит. Знает, что ведет себя неправильно и сейчас должен поблагодарить рыцаря за поддержку, согласиться с тем, что его отец – король Визерис из дома Таргариенов – был прекрасным правителем, подаривший Семи Королевствам двадцать шесть лет мира и процветания. Не может. Набирает в легкие воздух, хочет начать говорить речь, заготовленную еще в Староместе, и... не получается. Мысли путаются в голове, язык каменеет, лицо рыцаря, которого принц знает с младенчества, теперь незнакомое.
[indent] Дейрон глядит перед собой. Внимательно всматривается в лицо сира Гвейна, хмурится, будто пьяница, что узрел на пути из таверны к дому Неведомого. Осторожничает, еще немного и точно сделает шаг назад, а потом еще один, резко развернется на носках, со всех сил побежит обратно в Логово, сорвет цепи с Тессерион и... «И что дальше, Дейрон?» - спрашивает себя голосом лишенным тонов и полутонов, ровным, бесчувственным. Ответ давно очевидный и сомнения в правильности выбора были отброшены еще в Староместе. Ворон прилетел вовремя. Не поторопись Эйгон с желанием видеть брата в Красном замке и пришлось бы из Староместа слать гонца по дороге Роз, догоняя войско Хайтауэров, что уже было на марше. Вести о гибели короля. Коронация Эйгона. Письмо с печатью десницы короля – Отто Хайтауэра, — содержание которого лорд Ормунд Хайтауэр предпочел обсуждать за закрытыми дверьми великого чертога в компании мейстера, старшего сына и принца. Светоч Староместа загорается зеленым пламенем посреди ночи. Все произошло слишком быстро. Неправильно. Разрушительно. Дейрон склонившись над пергаментом, еще раздумывал: обращаться к Эйгону как к брату или королю, а Вестерос уже поделился на верных союзников и предателей.
[indent] - Как вы это могли допустить?
[indent] Не вопрос, а крик души, что раньше никогда не примерял личину слов. Принц спешно показывает в сторону разрушенного Драконьего Логова. Замешательство, царившее на лице лорда-командующего, исчезает, не успев полностью расцвести. Сир Гвейн во всем обвиняет рыцаря Королевской гвардии сира Эррика Каргалла. Просит привести лошадь для принца и тут же, без пауз продолжает обвинять рыцаря в белом плаще. Дейрон слушает внимательно. Не смеет перебивать, запоминает. Уточняющие вопросы не задает. Только раз, уже по пути к Красному замку, Дейрон интересуется у дядюшки, когда он получил должность главнокомандующего Золотых Плащей.
[indent] Вновь растерянность. Сир Гвейн Хайтауэр знает принца Дейрона с младенчества и раньше их общение было весьма непринуждённым, легким, лишенным пропасти из титулов и статусов в обществе. Больше не так. Дядя глядит на племенника осторожно. Пытается предугадать ход мыслей и выискивает в вопросе потайные смыслы. Смешно теперь вспоминать, но раньше в коридорах Красного замка молодого рыцаря из Староместа за сельского дурачка считали. Давно, правда, это было. В годы, когда ссоры в королевской семье не покидали стен Красного замка.
[indent] - Незадолго после смерти короля Визериса, — отчитывается. Смотрит прямо. Больше не дядюшка, что давным-давно катал маленького принца на плечах Нет. Лорд-командующий Золотых плащей. Рыцарь. Верный слуга короля Эйгона Второго.
[indent] - Так значит, до коронации?
[indent] Отплата той же монетой. Непринуждённый тон с правильно расставленными акцентами. Больше внимания дороге, чем сопровождающим. Чуть сильнее натягивает поводья и заставляет лошадь затанцевать на месте, стоит только мальчишке лет пяти поддаться вперед и руками потянуться к лошади принца. Блеск стали, а затем плачи и крики, от которых белоснежная лошадь принца пугается больше, старается встать на дыбы, сбросив со спины наездника. Еще больше зевак вокруг. Еще больше шума. Сир Гвейн обвиняет во всем юнца с посеченным от оспы лицом, а золотой плащ на плечах выглядит слишком тяжелым, будто снятый из старшего брата. Дейрон не вмешивается. Не смеет на глазах у всей Королевской Гавани отчитывать лорда-командующего городской стражи, напоминая, что рыба гниёт с головы.
[indent] [indent] Поправляет плащ и перчатки, обматывает поводья вокруг правой руки. Продолжает путь сам. Жалеет, что не хватает дерзости ударить лошадь по бокам и галопом помчаться к замку, заставляя сонную процессию глотать пыль из-под копыт.
[indent] У ворот в Красный замок его тоже ждали. Сир Кристон Коль в компании рыцаря Рикарда Торна. Белые плащи не тратили время на пустые соболезнования. Сир Кристон спешно оглашает волю короля. Уже по пути к тронному залу Дейрон сбрасывает дорожный плащ и прячет пару перчаток за пояс. Рубашка из плотного черного шелка и такой же темный дуплет. Эйгон восседает на Железном троне. Эймонд развязал войну, убив Люцериса над Штормовым Пределом. Дейрон все еще по ночам льет слезы по отцу.
[indent] Двери в тронный зал открывают гвардейцы. Глашатай громко произносит имя и титул. Дейрон не может переступить порог. Не сморит по сторонам, прикипев взглядом к Железному трону, где больше никогда не воссядет отец. Ворон с вестями о смерти короля. Колокола Звёздной септы. Соболезнования. Все это было. Все это Дейроном воспринималось с трудом и скорбь его была искренней. Но только сейчас, смотря на Железный трон, где восседает брат, приходит полное осознание: король умер — да здравствует король.
[indent] Первый шаг самый сложный. Потом проще. Иди вперед, не смотреть по сторонам. Остановиться у подножья Железного Трона. Вновь взгляд на Эйгона и, так глупо, хочется улыбнуться, а на ум вместо слов клятвы приходят только старые воспоминания, когда все было проще и Дейрону Железный трон напоминал старого злого дракона, уснувшего навсегда. «Не сотня, а тысячи мечей, раскалённых до бели пламенем Балериона», — часто говорил он в Староместе, потому что самое интересное, о чем он мог поведать – это истории из Красного замка. «Тысячи мечей и ни одного из Дорна», — глупое откровенные настигнувшее принца в самый неподходящий момент. Еле заметно прикусывает губу, чтобы не поделиться со двором интересным наблюдением.
[indent] - Я, принц Дейрон из дома Таргариенов, клянусь перед ликом богов и людей в неуклонном повиновении и верности моему королю – Эйгону Второму из дома Таргариенов.
[indent] Его не просят и не требуют произносить клятвы. Дейрон сам преклоняет колено. Говорит громко и каждое слово – не брошенное пустое обещание. Верность– высшая ценность, что он может предложить брату. Или все-таки королю?
[indent] Поднявшись вновь на ноги, взглядом тянется к Железному трону. От Эйгона к матери и деду, а затем опять к брату. За спиной слышны перешёптывания и, осторожно Дейрон бросает взгляд в сторону, надеясь в толпе увидеть Эймонда или Хелейну. Напрасно. Только незнакомцы. «Союзники», — сам себя исправляет принц, стыдливо опуская взор к подножью трона.
[indent] Дейрон глядит перед собой. Внимательно всматривается в лицо сира Гвейна, хмурится, будто пьяница, что узрел на пути из таверны к дому Неведомого. Осторожничает, еще немного и точно сделает шаг назад, а потом еще один, резко развернется на носках, со всех сил побежит обратно в Логово, сорвет цепи с Тессерион и... «И что дальше, Дейрон?» - спрашивает себя голосом лишенным тонов и полутонов, ровным, бесчувственным. Ответ давно очевидный и сомнения в правильности выбора были отброшены еще в Староместе. Ворон прилетел вовремя. Не поторопись Эйгон с желанием видеть брата в Красном замке и пришлось бы из Староместа слать гонца по дороге Роз, догоняя войско Хайтауэров, что уже было на марше. Вести о гибели короля. Коронация Эйгона. Письмо с печатью десницы короля – Отто Хайтауэра, — содержание которого лорд Ормунд Хайтауэр предпочел обсуждать за закрытыми дверьми великого чертога в компании мейстера, старшего сына и принца. Светоч Староместа загорается зеленым пламенем посреди ночи. Все произошло слишком быстро. Неправильно. Разрушительно. Дейрон склонившись над пергаментом, еще раздумывал: обращаться к Эйгону как к брату или королю, а Вестерос уже поделился на верных союзников и предателей.
[indent] - Как вы это могли допустить?
[indent] Не вопрос, а крик души, что раньше никогда не примерял личину слов. Принц спешно показывает в сторону разрушенного Драконьего Логова. Замешательство, царившее на лице лорда-командующего, исчезает, не успев полностью расцвести. Сир Гвейн во всем обвиняет рыцаря Королевской гвардии сира Эррика Каргалла. Просит привести лошадь для принца и тут же, без пауз продолжает обвинять рыцаря в белом плаще. Дейрон слушает внимательно. Не смеет перебивать, запоминает. Уточняющие вопросы не задает. Только раз, уже по пути к Красному замку, Дейрон интересуется у дядюшки, когда он получил должность главнокомандующего Золотых Плащей.
[indent] Вновь растерянность. Сир Гвейн Хайтауэр знает принца Дейрона с младенчества и раньше их общение было весьма непринуждённым, легким, лишенным пропасти из титулов и статусов в обществе. Больше не так. Дядя глядит на племенника осторожно. Пытается предугадать ход мыслей и выискивает в вопросе потайные смыслы. Смешно теперь вспоминать, но раньше в коридорах Красного замка молодого рыцаря из Староместа за сельского дурачка считали. Давно, правда, это было. В годы, когда ссоры в королевской семье не покидали стен Красного замка.
[indent] - Незадолго после смерти короля Визериса, — отчитывается. Смотрит прямо. Больше не дядюшка, что давным-давно катал маленького принца на плечах Нет. Лорд-командующий Золотых плащей. Рыцарь. Верный слуга короля Эйгона Второго.
[indent] - Так значит, до коронации?
[indent] Отплата той же монетой. Непринуждённый тон с правильно расставленными акцентами. Больше внимания дороге, чем сопровождающим. Чуть сильнее натягивает поводья и заставляет лошадь затанцевать на месте, стоит только мальчишке лет пяти поддаться вперед и руками потянуться к лошади принца. Блеск стали, а затем плачи и крики, от которых белоснежная лошадь принца пугается больше, старается встать на дыбы, сбросив со спины наездника. Еще больше зевак вокруг. Еще больше шума. Сир Гвейн обвиняет во всем юнца с посеченным от оспы лицом, а золотой плащ на плечах выглядит слишком тяжелым, будто снятый из старшего брата. Дейрон не вмешивается. Не смеет на глазах у всей Королевской Гавани отчитывать лорда-командующего городской стражи, напоминая, что рыба гниёт с головы.
[indent] [indent] Поправляет плащ и перчатки, обматывает поводья вокруг правой руки. Продолжает путь сам. Жалеет, что не хватает дерзости ударить лошадь по бокам и галопом помчаться к замку, заставляя сонную процессию глотать пыль из-под копыт.
[indent] У ворот в Красный замок его тоже ждали. Сир Кристон Коль в компании рыцаря Рикарда Торна. Белые плащи не тратили время на пустые соболезнования. Сир Кристон спешно оглашает волю короля. Уже по пути к тронному залу Дейрон сбрасывает дорожный плащ и прячет пару перчаток за пояс. Рубашка из плотного черного шелка и такой же темный дуплет. Эйгон восседает на Железном троне. Эймонд развязал войну, убив Люцериса над Штормовым Пределом. Дейрон все еще по ночам льет слезы по отцу.
[indent] Двери в тронный зал открывают гвардейцы. Глашатай громко произносит имя и титул. Дейрон не может переступить порог. Не сморит по сторонам, прикипев взглядом к Железному трону, где больше никогда не воссядет отец. Ворон с вестями о смерти короля. Колокола Звёздной септы. Соболезнования. Все это было. Все это Дейроном воспринималось с трудом и скорбь его была искренней. Но только сейчас, смотря на Железный трон, где восседает брат, приходит полное осознание: король умер — да здравствует король.
[indent] Первый шаг самый сложный. Потом проще. Иди вперед, не смотреть по сторонам. Остановиться у подножья Железного Трона. Вновь взгляд на Эйгона и, так глупо, хочется улыбнуться, а на ум вместо слов клятвы приходят только старые воспоминания, когда все было проще и Дейрону Железный трон напоминал старого злого дракона, уснувшего навсегда. «Не сотня, а тысячи мечей, раскалённых до бели пламенем Балериона», — часто говорил он в Староместе, потому что самое интересное, о чем он мог поведать – это истории из Красного замка. «Тысячи мечей и ни одного из Дорна», — глупое откровенные настигнувшее принца в самый неподходящий момент. Еле заметно прикусывает губу, чтобы не поделиться со двором интересным наблюдением.
[indent] - Я, принц Дейрон из дома Таргариенов, клянусь перед ликом богов и людей в неуклонном повиновении и верности моему королю – Эйгону Второму из дома Таргариенов.
[indent] Его не просят и не требуют произносить клятвы. Дейрон сам преклоняет колено. Говорит громко и каждое слово – не брошенное пустое обещание. Верность– высшая ценность, что он может предложить брату. Или все-таки королю?
[indent] Поднявшись вновь на ноги, взглядом тянется к Железному трону. От Эйгона к матери и деду, а затем опять к брату. За спиной слышны перешёптывания и, осторожно Дейрон бросает взгляд в сторону, надеясь в толпе увидеть Эймонда или Хелейну. Напрасно. Только незнакомцы. «Союзники», — сам себя исправляет принц, стыдливо опуская взор к подножью трона.
Автор Пиар-агент
- 18-09-2024, 22:18:44You fight valiantly against fate, but I am stronger here«Время и место каждого Подвига определяются Судьбой. Но если не придет Герой, не будет и Подвига»
Зурин Арктус, подземный король
Это не про тебя сказал Арктус. Или скажет? Не важно. Ты - не герой.Они забрали тебя с умирающей родины — в новые земли, что были всё так же укрыты снегом, иногда больше похожим на пепел от сжигаемых деревень.
Ты родился на Атморе и даже немного помнишь её. Помнишь вкус снега, вой ветра, тяготы жизни на умирающей земле, что не плодоносит. Возможно, твоё рождение было ответом на вечные мольбы народа, послать защитника и спасителя? Может быть. Как знать. Всё это укрыто снегом. Пеплом. Стерто криком драконов.Тебе не повезло, равный Довам — ты должен был подчиняться и служить им, скрывая свои таланты и умения — иначе бы тебя убили.
Первый Драконорождённый. Тот-Кто-Мог-Пожирать-Их-Души, становясь сильнее, обретая мудрость поверженных противников. Ты мог бы стать легендой, почивать на лаврах славы, купаться в обожании своего народа, вести его за собой, но ты не смог побороть жажду власти, что характерна для всех детей Акатоша. И всех тех, кто несёт бремя их крови.
Ты не стал героем. Ты стал - Предателем. Твой храм был разрушен. Над тобой был поставлен цепным псом тот, кто считал тебя своим другом, а ты стал не нужен - никому. Спи. И жди - новую войну.Бойся своих желаний, бойся своих снов, бойся теней в своих снах, что вьют свои тёмные гнёзда между мгновениями, когда ты моргаешь.
К тебе пришли во снах, что меньше всего были похожи на сон. Ты - проигрывал. Dova не любят проигрывать. Носящие их кровь - тоже. На твой зов в пустоту Обливиона откликнулись. Коснулись. Предложили знание. Запретное. Терпкое. Сладкое. Польстили твоему эго.Демон Знаний никогда не предлагает не выгодной сделки. Для себя.
Тебя спасли. В последний момент. Укрыли в Апокрифе, вотчине Хермеуса Моры, принца Знаний и Тайн, приливов и Судеб. Время и место Подвига действительно определяется Судьбой, имя которой Хермеус Мора.Удивляй. Будь интересным — иначе тебя ждёт не самая завидная судьба любого, кто перестал радовать своего даэдра
Апокриф может свести с ума. Ты видишь это, ощущаешь это, чувствуешь это. Зелёное небо. Черная жижа. Запах пыли. Статичность. Первое время ты не видишь ничего кроме бесконечных книг. Первое время ты не слышишь ничего кроме бесконечного шепота. Первое время - ты не знаешь как тут можно вообще существовать.
Ты учишься.
Ты постигаешь.
Апокриф только кажется статичным. Таким он встречает всю эту человеческую шелуху, которая прорывается в него незваными гостями. Так они остаются искателями.
План Обливиона похож на луковицу. Слой за слоем.
Апокриф - живой. Дышит. Полон цвета, а не только зеленой тоски. Даэкрыса, которую ты приучил - забавляет тебя.
Так ты знакомишься с тайнописцами. Крошками-наблюдателями. Видишь красоту в безумной упорядоченности этого Плана Обливиона. Знакомишься с тайнами. Гладишь вероятности. Кормишь их с руки. И в Сердце Плана находишь... человеческий аспект даэдрического князя. Не чемпион, но проводник Его воли. Глашатай. Сосуд. Вместилище. Часть массива информации. Интересный эксперимент Демона Знаний.Быть смертным - забавно
Но даже тихому шепоту, мягкому касанию, вящему поклонению, нежной привязанности - не дано укротить жажду власти, что лежит в основе драконьей крови. Дети Акатоша таковы, какими их создали. И наследники их крови - не исключение. Ты - не исключение. Ты - никогда не был исключением.
Ты придумываешь тысячу причин, которые кажутся то благородными, то величественными, чтобы выбраться из Апокрифа. Ты шепчешь в ночи: "Я делаю это не для себя", но каждый кто знает Dova - знает, что они делают всё для себя. Как и наследники их крови.
Ты - врешь.
Себе.
Мне.Это будет интересно, смертный, удиви меня
Ты не погиб. Ты забавен. Ты - спасён. Немного усмирён. Но подачку тебе всё-таки сделали. Ты порадовал своего даэдрического владыку. Вот тебе возможность бывать в мире. Вот тебе возможность бывать в мире - не одному. Ты же хотел показать давно мёртвому манмерскому мальчишке каков стал Нирн? Показывай. Но никогда не забывай - всё записано в Свиток. А Время и Место для всего определяет Судьба.То есть я - Хермеус Мора
Дополнительно:
ᚖ К сожалению, всё-таки по упрощёнке не получится пройти, что-то в анкете да придётся написать, а не только ссылку на вики кинуть
ᚖ В постах мне важны заглавные буквы и третье лицо. Размер постов - не очень важен. Мой - от 2.5к до 3.5к. Птица-тройка - подстроюсь под тебя. Мне не принципиально. Оптимальная скорость: пост в неделю/полторы. Но тут я тоже склонен подстраиваться под соигрока.
ᚖ Если The Elder Scrolls Online прошёл мимо - бережно всё перескажу с картинками и прочим таким.
ᚖ Любые ау/кроссоверы всегда наготове - перед тобой мастер генерации шестисотого уровня. Есть клёвая тема кроссовера с около-Лавкрафтианской жутью х) в сеттинге нуарного Парижа ревущих двадцатых х)
"[align=center
Пробный пост[/align]"]Пока Мираак говорит, окружающий их План чуточку сдвигается так чтобы Принцу было удобней работать с алхимическим столом. Под звучание голоса, что чужд этому миру, Хермеус склоняется над склянками и ретортами. Эта встреча подходит к концу — он это знает, видел в Свитке, видел когда-то в собственном Сердце, что надежно скрыто и укрыто на самом видном месте. Однако, прежде чем время истает до самого конца у них есть последние крохи его. Мираак, в своих амбициях, не боится идти по головам, предавать и заключать союзы. И Принцу даже интересно как именно смертный исполнит первую просьбу Демона Знаний. То что исполнит — ясно и так, интрига в том лишь как.
Сказка горчит не хуже паслёна — такая же ядовитая в ней мертвая вероятность. Что ж и она сгодится... В чуть дрожащем мареве иного спектра восприятия мира, Хермеус вытаскивает этого живого мертвеца из слов Мираака и в мире материальном подает сам себе — черное щупальце, косится на смертного своим единственным глазом, но послушно кладет мертвую вероятность прямо в руку Принца. Щепоть мертвой вероятности, две — чужих амбиций, четыре — тщательно перетертые знания. Руки Принца замирают, когда рассказ внезапно прекращается.
Хермеус в смертном теле — больше человек, чем даэдра. Его знания, умения и навыки тесно сплетаются с тем что сохранилось от когда-то так порадовавшего его бретонского мальчишки. Эта книга была самой сложной для сохранения — она умирала от скверной болезни. Многие бесценные моменты и знания были утеряны. До Морвена Хермеус никогда не смотрел в сторону тайн Адамантовой Башни. Но после — заинтересовался. Итог — закономерен.
— Продолжай, пожалуйста, — не приказ — просьба. У Хермеуса вообще не ладится с приказами. Обычно он просто исподволь подводит кого-то к тому, чтобы было так как надо ему. Знания — хрупки в сути своей, вероятности — хищны. Если слишком давить — ничего не получится получить, а злодейки попируют. За это Хермеус любит свой человеческий аспект — он умеет договариваться, используя все что дает ему весь Принц. Или же лучше сказать что это Принц умеет договариваться, используя все что дает ему этот аспект? Единственно верного ответа — нет. И не может быть.
Руки снова начинают двигаться над столом, а ингредиенты снова вкладываются в руку черными щупальцами, которые то и дело косятся на Мираака своими глазами. Последняя часть этого скромного зелья — истошно вопящая вероятность. В смертном восприятии — она просто пищит, некрасиво, ужасно тонко, но терпимо. В восприятии же Принца, она истошно орет так что хочется как можно быстрее ей свернуть шею. Раздражающий звук. Но она должна попасть в ступу еще живой, и еще живой должна быть раздавлена. Люди называют это удачей. Все тщательно смешивается, прогревается в реторте, и оседает в двухрожковой колбе с круглым дном.
Средству нужна капелька времени чтобы настоятся и Хермеус немного подкидывает его в огонь горелки под двухрожковой колбой. Времени всегда мало, тратить его так — несколько расточительно. Но Принц прекрасно знает что сейчас — можно. И нужно. Мираак — это его способ забрать один очень старый долг. Давнюю плату за оказанные милость и услугу. Многие почему-то думают что Демон Знаний забыл про них и радуются, что смогли так ловко обвести даэдра вокруг пальца. Однако, никто из них не думает что для всего есть нужный момент. И когда он настанет — Принц получит свое.
Сказка горчит не хуже паслёна — такая же ядовитая в ней мертвая вероятность. Что ж и она сгодится... В чуть дрожащем мареве иного спектра восприятия мира, Хермеус вытаскивает этого живого мертвеца из слов Мираака и в мире материальном подает сам себе — черное щупальце, косится на смертного своим единственным глазом, но послушно кладет мертвую вероятность прямо в руку Принца. Щепоть мертвой вероятности, две — чужих амбиций, четыре — тщательно перетертые знания. Руки Принца замирают, когда рассказ внезапно прекращается.
Хермеус в смертном теле — больше человек, чем даэдра. Его знания, умения и навыки тесно сплетаются с тем что сохранилось от когда-то так порадовавшего его бретонского мальчишки. Эта книга была самой сложной для сохранения — она умирала от скверной болезни. Многие бесценные моменты и знания были утеряны. До Морвена Хермеус никогда не смотрел в сторону тайн Адамантовой Башни. Но после — заинтересовался. Итог — закономерен.
— Продолжай, пожалуйста, — не приказ — просьба. У Хермеуса вообще не ладится с приказами. Обычно он просто исподволь подводит кого-то к тому, чтобы было так как надо ему. Знания — хрупки в сути своей, вероятности — хищны. Если слишком давить — ничего не получится получить, а злодейки попируют. За это Хермеус любит свой человеческий аспект — он умеет договариваться, используя все что дает ему весь Принц. Или же лучше сказать что это Принц умеет договариваться, используя все что дает ему этот аспект? Единственно верного ответа — нет. И не может быть.
Руки снова начинают двигаться над столом, а ингредиенты снова вкладываются в руку черными щупальцами, которые то и дело косятся на Мираака своими глазами. Последняя часть этого скромного зелья — истошно вопящая вероятность. В смертном восприятии — она просто пищит, некрасиво, ужасно тонко, но терпимо. В восприятии же Принца, она истошно орет так что хочется как можно быстрее ей свернуть шею. Раздражающий звук. Но она должна попасть в ступу еще живой, и еще живой должна быть раздавлена. Люди называют это удачей. Все тщательно смешивается, прогревается в реторте, и оседает в двухрожковой колбе с круглым дном.
Средству нужна капелька времени чтобы настоятся и Хермеус немного подкидывает его в огонь горелки под двухрожковой колбой. Времени всегда мало, тратить его так — несколько расточительно. Но Принц прекрасно знает что сейчас — можно. И нужно. Мираак — это его способ забрать один очень старый долг. Давнюю плату за оказанные милость и услугу. Многие почему-то думают что Демон Знаний забыл про них и радуются, что смогли так ловко обвести даэдра вокруг пальца. Однако, никто из них не думает что для всего есть нужный момент. И когда он настанет — Принц получит свое.
Автор Пиар-агент
- 26-08-2024, 15:12:28
цундеречеловек
возраст: 25 лет
место обитания: Тедас
Oussama Guessoum, Leo Mangieri, Dorian Havilliard, как пример, или на выбор игрокаКЛЮЧЕВАЯ ИНФОРМАЦИЯХоук то, Хоук сё, старший брат самый любимый у родителей и сестры, самый успешный, самый яркий, и бедняга Карвер вынужден принимать это как должное. Не смирится – быть в вечной тени Фалько унизительно. Карвер знает, что и сам чего-то стоит, и всё пытается это доказать, прыгнуть выше себя, выше брата, но чем больше пытается, тем больнее падает. Он, бы, может, и сумел, только портит все дрянной характер, грубый и язвительный.
Карверу приходится пройти свой путь, через обиды и лишения, отгоревать утраты и решить, кем он действительно хочет быть. Несмотря на горечь и отчаяние, понять, что лучшей семьи, чем у него, просто не бывает. Защитить сестру и встать на сторону брата, найти собственную дорогу и стать лучшей версией себя.ДОПОЛНИТЕЛЬНООчень жду братана-братишку, ради невзаимного хейта и колючих моментов, потому что Карвер и Фалько буквально противоположности и в характере, и в классе - Фалько весельчак-добряк-маг, а кем будет Карвер, воином Серых Стражей или Храмовником, решать вам. Хочется посмотреть и на еще незрелого, вечно обиженного Карвера, и на того, кем он станет, когда вырастет, да. Для улучшения его характера и жизни, и для одного сюжетного момента лучше, чтобы он стал Стражем, но и Храмовнику я буду рад, это более жесткий вариант. Будет классно показать, как он в итоге защищает брата от Мередит и Орсино, как они через тернии находят общий язык, и как Фалько жертвует собой в Тени ради спасения брата (это мои мысли, хотелось бы развить подобным образом). И да, Бетани у нас жива, а Фалько любит и брата, и сестру одинаково, даже если Карверу временами кажется иначе.
Анкету попрошу написать самостоятельно, чтобы было видно, как вы понимаете персонажа, но расписывать много не обязательно. Также попрошу отправить свой пробный пост в личку.
От игрока жду в первую очередь заинтересованности – роль для меня важная, хотелось бы видеть на ней постоянного игрока, у которого есть желание и время развивать своего персонажа. Адекватность, грамотность и инициатива тоже приветствуется. Люблю красочные обсуждения сюжета, совместное горение, для меня важны эмоции, без этого никуда. Посты я пишу обычно внушительные, на пару листов ворда, по времени как повезет, могу ответить за пару дней, могу за пару недель, пара месяцев – потолок, стараюсь настолько сильно не затягивать, в норме пост в две-три недели и отдавать, и получать.
Играю и сюжет, и различные аушки люблю (модерн, ивел-варианты). Если интересно, почему не Гаррет – а вот придете, и узнаете
"Пробный пост"
Фрэнк Моррисон в этой жизни – отброс человечества. Отброс, впрочем, высшего класса, из тех, кому не харкают в спину, не смотрят в глаза, боятся, но в зале суда навесят вдобавок ко взлому с проникновением парочку преступлений мелкого пошиба – хоть с ними, хоть без, загремит он крепко. Фрэнк, правда, ни разу [долго] не сидел – судьба балует или природный дар – и ядовитое чувство безнаказанности селится внутри, отравляя сильнее порошка, подстегивая к новым нарушениям, каждое новое из которых, как по лестнице вниз, отвратнее предыдущего, уже давно перешедшее грань рядовых преступлений.
Убийство считается королем преступлений, венцом грехов.
Фрэнк Моррисон переходит грань убийства легко, закладывая в фундамент пиздеца всей своей жизни новый кирпичик. Он больше, мощнее предыдущих, его уже не сломать, и, главное, заставляет и других обзавестись таким же. Заставлять Фрэнк умеет и любит, с самого детства, он, кажется, родился с этим даром, и даже иной раз не требуется убеждать – люди сами идут на его поводу, как овцы за пастырем, и даже рады такому лидерству. Фрэнку достаточно слова, взгляда, и вот уже своеобразная жертва не замечает, как делает все по его неписанному правилу, ставя его желание догмой. Где-то там, в иной жизни, Фрэнк Моррисон стал бы действительно мессией, он мог бы удивительно спасать и вытаскивать людей из самой глубокой бездны, но в жизни этой он в эту бездну лишь играючи подталкивает, наблюдая за чужим падением с интересом маньяка.
Фрэнк как-то незаметно решает, что в его дерьмовой жизни слишком мало адреналина, и потому переходит последнюю черту, и не один. Только адреналин способен победить эту мрачную, тухлую жизнь, в которой ему изначально тупо не повезло [всегда ведь удобно давать оправдания своим действиям?].
Где-то там, в параллельной реальности, Фрэнк, вооруженный черным кейсом, на новеньком мазератти мчится на важную встречу акционеров, ведь как же без него, верно?, где-то в этом мире, Фрэнк, вооруженный грубым ножом, вгоняет его по самую рукоять в тело несчастного старика, и кровь его мчится по острию и рукам убийцы. Там Фрэнк убеждает своих коллег в единственно правильном расходовании средств, здесь Фрэнк убеждает своих друзей по очереди всадить нож в обмякающее тело, — так, они повязаны одним преступлением навсегда.
Фрэнк вспоминает детали убийства сейчас с каким-то особым упоением, но про себя чувствует, как уже начало ускользать то первое ощущение хлесткого удовольствия. Говорят, секс и наркотики приносят его аналогично, только все это чушь. Фрэнк пробовал и то, и другое, но ничто не сравнится с тем, что дарит убийство: власть пополам с опьяняющей дрожью в руках, дымкой в глазах, что точно круче прихода, мощнее оргазма.
Снег хрустит под ногами, словно мягкие детские кости. Должно быть, здесь холодно, только Фрэнк ощущает странное тепло, несмотря на легкую кожаную куртку. Пар от дыхания смешивается с воздухом, вовсе несвойственный погоде темный туман стелется по земле, и все окружение почему-то на миг кажется Фрэнку зыбкой иллюзией. Интуиция? Обычно он ведется на свой же мозг или сиюминутные желания. Фрэнк останавливается резко, оборачивается, пронзая окружающую тьму колким взглядом, всматривается внимательно, на стволы деревьев, вдаль, переводит взгляд на кроны в вышине, медленно поворачивается назад, дернув пальцами.
Среди гнетущей, мрачной тишины он явственно слышит шепот.
Слов не разобрать, словно помехи на старом радио, и все же, это точно чей-то голос, ни то мужской, ни то женский, но Фрэнк не боится. Звук монотонный, как будто далекий, и все же звучит так близко,— не у него ли самого в голове?... – и вместо страха Фрэнк напротив ощущает спокойствие. Голос знает, что он, они совершили. Голос все понимает и одобряет, и, более того, хочет увидеть это снова.
Фрэнк едва вздрагивает от неожиданности и резко оборачивается снова, теперь уже замечая знакомую, ссутулившуюся фигуру. Шепоты исчезли, а им на смену пришло гадкое разочарование, — ему помешали, а он ненавидит, когда мешают. Особенно плачущие истерички, ничего не стоящие без своих более видных и зрелых подружек.
— Завали, блять, — Фрэнк дает ей договорить, не перебивая, и, обычно спокойный, обманчиво-дружелюбный, не сдерживается, вскидывает руку для удара, однако вместо него грубо затыкает Сьюзи рот. Истеричек и тупиц Фрэнк не выносит, а Сьюзи на его взгляд апофеоз первого, тупицей временами просто умело прикидываясь. Фрэнк умеет видеть в людях потенциал и замечает его в невинных манипуляциях Сьюзи, однако терпит ее фактически только из-за просьбы [весьма убедительной] Джули, да и невесть как запавший на нее Джо огорчился бы, если б Фрэнк выкинул ее из тусовки. Моррисону приходится присматривать за ней, малолеткой с невинным взглядом и грязными мыслями, улыбаться, чокаясь с ней бутылкой пива, будто они лучшие друзья, но ни на секунду не ослабляя контроль. Такие вот тихони чаще всего держат в себе целую ораву чертей.
– Я сказал, закрой рот. Вызовешь копов, загремишь сама и предашь своих друзей, или ты забыла, что мы теперь повязаны? – голос Фрэнка вкрадчиво-мягкий, как у мартовского кота и вспышку ярости замещает собой привычная улыбка. – Ну, ну, не нервничай, Сьюзи. Джули и Джо я не видел, и, если мы хотим их найти, тебе надо успокоиться, верно?, — кого угодно выбесило бы отношение к себе как к малолетке, только Фрэнк вместо издевки добавляет в голос самое искреннее участие, убирая руку.
О, он прекрасно знает, как Сьюзи его ненавидит. Боится, а после убийства особенно. И сейчас ту самую тихоню грозится заменить орава чертей, сейчас, похоже, Фрэнк очень не вовремя может узнать, что действительно держит в себе Сьюзи, и, пусть неприязнь у них друг к другу обоюдная, Фрэнку самому интересно, что за херь тут происходит, а с каким-никаким партнером проводить расследование явно удобнее.
— Мы должны были это сделать, понимаешь? Или ты хотела бы, чтобы Джули пострадала, м? – Фрэнк едва наклоняет голову, всматриваясь в заплаканное лицо Сьюзи своими грязно-голубыми глазами, после снова бросая взгляд на лес. — Надо идти, доплачешь на ходу. Я видел кого-то за деревьями вдалеке, потому и пошел сюда, будь начеку.
Автор Пиар-агент
- 15-08-2024, 15:14:46
возраст: что-то за 50 и выше
место обитания: Негативная Зона и иногда Земля
michael shannonКЛЮЧЕВАЯ ИНФОРМАЦИЯ[indent] [indent] Как много ты готов сделать для того, чтобы твоя раса была лучшей?
Генерал Зод - это имя вселяет в людей и существ других планет страх. Но когда-то был только Дру-Зод, сын учёных, которые хотели сделать новые открытия, а нашли лишь погибель.
Ты - последний из своего рода. Тебя спас род Эл, и именно они поспособствовали твоему становлению в военной карьере.
[indent] Как много ты готов сделать для выживания?
Выяснилось, что очень и очень многое. Даже отдать жизнь собственного отца.
Убийца. Тиран. Злодей.
Но так ведь было не всегда? Когда-то в тебе горел огонь завоевания, открытий, как в твоих родителях. Ты хотел Криптону лучшего, потому что тебя воспитали патриотом своей родины. Ты мечтал восстановить былое величие. Ты надеялся сделать так, чтобы криптонцев опять боялись во всех уголках вселенной. Чтобы при одном упоминании твоей расы - все вставали на колени.
Даже если от тебя для этого потребуется ложь, подлог и развязывание войны с соседней, мирной расой. Ты готов был на всё.
А теперь вселенная боится тебя.
Теперь встают на колени пред тобой. Ты - генерал. Ты - великий полководец. Стратег. Тактик и боец, каких не видывали давно. Последний истинный сын Криптона.
Тот, кого предала его собственная раса, проигнорировав твои старания возвысить их. Сославшие тебя в Негативную зону.
[indent] [indent] Как много ты готов сделать, чтобы создать новый Криптон, Зод?ДОПОЛНИТЕЛЬНОЗдравствуйте, если вы всё ещё смотрите на эту заявку и уже чешутся кулаки поправить мои заявления, и меня и вообще всю Землю, чтобы восстановить Криптон - значит всё правильно и чудесно и именно вы-то нам и нужны!
Что у нас есть? Есть я, мой отец Кэл-Эл, есть и Кон-Эл. И ни одного Зода, представьте? Понятно, что мистер Лютер устроит нам веселье по плану и без, но как-то хочется родного, криптонскогопиздюля, понимаете о чём я?
Что нам от вас потребуется: грамотность, готовность ждать (мы суперы, но мы не быстрые), желание играть и делать дела - как хорошие так и плохие. Всё же относительно, да?
У нас есть кое-какие идеи, где вам может достаться главенствующая роль. Внешность - обсуждаема, но давайте согласимся - Майкл Шэннон умеет в харизматичных ублюдков и что-то подходящее у него можно найти при желании, каким бы не был сомнительным дизайн Зода у Снайдера.
В общем, приходите, зовите в гостевой - всё решим и обсудим. И да, я бы хотел увидеть от вас пробный пост за Зодда, сами понимаете, такую роль просто за красивые глаза не дают хд"Пробный пост"
[indent] Заминка, несвойственная обычно, не стыкующаяся с его воспоминаниями о том "как было", но он просто ждёт. Терпеливо, спокойно, без суеты, уж если чем и научила его вся эта история - так это умению ждать. Ждать момента. Ждать восстановления сил.
Немножко - ждать чуда. Пускай оно и не случилось. Не важно. То, что он смог найти дорогу до дома - это уже само по себе чудо после всех этих злоключений.
Мама и папа всегда учили его не роптать, не быть тем, кто всегда недоволен. В любой истории можно найти что-то приятное, воодушевляющее. Даже в самой непроглядной ночи - засияют звёзды. Солнечные лучи проберутся и на самое дно вулкана, если достаточно долго этого ждать.
Джон - умеет ждать. По крайней мере ему хочется верить в то, что он умеет.
Отец наконец рассказывает ему о планах, и Джон взвешивает за и против.
Он скучал, и возможность побыть с родителем как можно дольше - успокаивает его. Нет пока в этом мире ничего более воодушевляющего, чем присутствие Кларка Кента для него. Возможность в любой момент коснуться отца, понять - это он, тот самый, тот, кого он помнил всё это время, тот, кого мечтал встретить там, далеко, кого звал, когда было совсем невмоготу. Чьё биение сердца впаяно в память, и сосредоточенность на нём - дарит покой.
Им нужно поговорить. Наверное, Джон не знает. Ему трудно представить с чего начинать и о чём стоит вообще говорить. Всё прошло так быстро, но одновременно с тем - слишком медленно и ни капли не незаметно. Он рассказал, вероятно, все события своего путешествия, но, кажется, у родителей были ещё какие-то вопросы. Джона это не удивляло, естественно, но он боялся сделать хуже.
Это чувство вины, что залегло в осанке, в морщинках у глаз. Он видит их. И хочет стереть, исправить, забрать и выкинуть к чёрту.
Вины отца нет. И никогда не было. И точка на этом.
Кларк и Лоис всегда старались дать ему наилучшую жизнь. Оставляли карьеру, прятались в далёком городке - всё ради того, чтобы у Джона было самое простое и настоящее детство. Безопасное. И юный Кент не может испытывать хоть что-то, кроме благодарности. И винить кого-то из них просто за то, что они не смогли предугадать столь дикое развитие событий и отпустили его в путешествие его мечты? Это не возможно.
К своему горю - Джон найти в себе силы, чтобы просто так открыть рот и это сказать, не может совершенно. Казалось бы - простое, но столь важное. Одновременно с тем - критически серьёзное и весомое. Не тот момент, наверное, да и готов ли сам папа это услышать? Вся эта развернувшаяся драма для него слишком близка, слишком свежа.
Но и сам Джон, несмотря на то, что для него прошло куда большее количество времени - так и не смог найти никаких слов, которые могли бы хоть как-то хоть кого-то утешить.
Едва ли он сам себя утешит, не говоря уже о том, чтобы привнести какую-то толику спокойствия в жизни родителей.
Могло бы всё быть иначе? Наверное. Но не стало. А мысль о том, что он потеряет ещё больше времени за тем, что будет пытаться избегать острых углов не просто претила - она ужасала.
- Конечно, да, я пойду. - старается улыбнуться как можно более воодушевляюще. - У меня есть план лишь побыть с тобой. - пожимает плечами. Это не ложь, и отец должен это понимать.
Да, может, конечно, Джону больше не одиннадцать, но внутри он всё так же хочет узнать больше о себе, об отце, о всей той работе, что сваливается на плечи Супермена, когда никого нет рядом и свидетели просто не возможны.
Ребёнком он часто напрашивался в подобные дела. Крепость папы казалась не просто огромадной - она была каким-то отдельно существующим миром, в котором было возможно если уж не всё на свете, то точно - многое.
Даже сейчас, когда Джон повидал многое она всё ещё не растеряла того удивительного шарма. А от упоминания о кодах управления даже немного захотелось расправить плечи - это ведь такое доверие со стороны отца! И подвести его было ну совершенно не допустимо.
...взрослее... Джон отводит взгляд и хмурится. Он не чувствует себя на свой возраст. Он даже не уверен, что знает его точно. Сколько лет прошло? Три? Два? А может и все семь? Насечки не помогали, а лишь вгоняли в уныние и забирали последние лучи надежды.
Но всё это он отгоняет на дальний план, как можно более дальний. И отец помогает, напоминая о том, как с Дэмианом приключался.
Для Кларка это совсем что-то свежее, глупость детей, которые хотели доказать своим отцам, что они способны быть сами по себе. А вот тут - стоит его собственный сын, который и правда уже, кажется, способен если уж и не занять его место (а Джону не хочется, больше не, лишь рядом быть только) - то уж точно на равных выдерживать ту же поклажу работы.
Ещё, конечно, это напоминало о том, что очередной тяжелый разговор ожидает Джона впереди - с Дэмианом. И как там объяснять произошедшее - не понятно. Да и думать пока не хочется. Он придумает потом.
Если вообще захочет. Да, он писал ему письма, записывал видео, рассказывал про каждую планету, которую посещал, пока ещё мог. И искренне надеялся, что Дэмиан его сообщения получает.
Как и родители.
Теперь он знает больше. И собственная наивность кажется такой идиотской, такой ... глупой?
А потому и бессмысленно цепляться к себе за эти поступки. Он был ребёнком, он верил Джор-Элу. Он искренне хотел стать "настоящим" криптонцем. А вышло так, что ощущает себя ещё меньшим, чем когда-либо.
- Прости, пап, - сам не совсем понимает за что извиняется. За проделки ли, которые отец припомнил, или же за то, что всё вот такое теперь у них. Не правильный возраст не правильного сына. Не настоящий криптонец настоящего супермена.
- Наперегонки? - лукаво улыбается, хватая последний тост с тарелки, что была около кофеварки. Ему слишком тяжело видеть отца таким потерянным, а потому нужно что-то сделать, и в голову, к сожалению, не приходит ничего особенно разумного. Гонка же - это просто и понятно. То, что заставит отвлечься.
Заодно, наверное, Джону хочется похвастаться, что он больше не боится летать, что он уже не так слаб, как раньше, когда отцу приходилось носить его на своей спине, чтобы добраться до Крепости. Две птицы одним махом, как говорится?
Автор Пиар-агент
- 12-08-2024, 13:13:52
Кенни — человек-противоречие. Серийный убийца, ставший капитаном военной полиции и приёмный родитель, сначала вырастивший своего племянника, а потом, через много лет, пытавшийся его убить. Его решения и поступки порой сложны для понимания и принятия, и именно это делает Кенни притягательным. Он непредсказуем, умён, рассудителен и очень проницателен. Пройдя через ад и грязь жизни в подземном городе, он ко многим вещам очерствел, но всё ещё способен и на искренние эмоции, и на привязанности к другим людям. Кенни самодостаточен и чётко знает, чего он хочет. Ему несвойственны метания и неуверенность, он давно определился с отношением к себе, к миру и ко всему, что в этом мире происходит. Отношения с Леви ожидаемо сложны, ведь они оба — люди с непростыми характерами. Между ними, определённо, очень крепкая связь, но находится она на тонкой грани искренней семейной привязанности и вражды.
Приглашаю играть канон и альтернативы! Кенни долгое время воспитывал и обучал Леви, благодаря этому у нас есть множество опций для создания флешбеков почти любой направленности — от отборного стекла до чего-то пугающего и жуткого. В манге и аниме очень скупо показали их взаимодействие и у нас есть возможность расширить этот их общий лор, сделав отношения между ними ещё более проработанными и интересными. Помимо событий канона я очень жду Кенни в нашей sci-fi au, где он живее всех живых и является одной из больших шишек в мафиозных кругах. Как и в каноне, на протяжении долгого времени он воспитывал своего племянника, и теперь они оба — акулы преступного мира, с которыми не каждый рискнёт потягаться. Помимо sci-fi au я могу предложить также другие альтернативы. К примеру, мы можем отыграть канон, в котором Кенни никогда не умирал, или другие его вариации. Я очень люблю самый разный движ, адаптивен к скорости отписи постов и готов помочь с процессом погружения во все наши сюжеты :3
"[align=center
Пробный пост[/align]"]
Осторожный и ненавязчивый стук в дверь вынуждает Леви на мгновение поднять уставший и слегка раздражённый взгляд от монитора, за которым он тщательно просматривал очередной отчёт, написанный подчинёнными. Работа в управляющем секторе Метрополии никогда не заканчивалась. Этот огромный живой организм был чертовски неповоротлив, требовал к себе круглосуточного внимания и генерировал задачи разной степени сложности в режиме реального времени. Сравниться с ним мог разве что Эрвин Смит, который в последние три дня своим молчанием создавал проблем куда больше, чем всё население мегаполиса вместе взятое. Никакие отчёты не утомляли так, как бесконечное ожидание звонка в ответ на несколько десятков безуспешных попыток связаться. Первые сутки Леви был в недоумении, вторые — в ярости, а сейчас, хоть по его настроению и не скажешь, был чертовски обеспокоен. Эрвин и раньше грешил тем, что не брал вовремя трубку, но три дня — слишком большой срок даже для него. Партия кристаллов задерживалась, сроки поставок сдвигались, а с ними сдвигались к переносице брови на лицах покупателей. Отношения на чёрном рынке — концепция непростая, крепко подвязанная на риски с обеих сторон, и те, кто заключают сделки в таких условиях, не готовы нести никакие издержки. Репутация группировки позволяла пока держать ситуацию под контролем, но как быстро кончится терпение покупателей однозначно сказать не мог даже сам Леви. В конце концов, ценность денег и слов в мире мафии была очень относительна.
Погребённый работой сразу с двух фронтов, Леви не способен был в полной мере следить за всем, что происходило вокруг. К счастью, именно для этого по обе стороны закона на него работали десятки глаз и ушей. Гюнтер Шульц был одним из его помощников на службе у государства. Они познакомились задолго до вступления Леви в должность и быстро сработались. Ему несвойственно было беспокоить начальство по пустякам, говорил он обычно сугубо по делу, непрошеных советов не давал и к своим обязанностям относился со всей серьёзностью. Идеальный исполнитель. Показавшись в дверном проёме, он сдержанно кивнул Леви и, получив такой же кивок в ответ, зашёл в кабинет, тихо закрыв за собой дверь.
- Есть информация по последнему поручению, - опустившись в кресло напротив рабочего стола, произнёс Гюнтер, и потянулся к небольшому кактусу, одиноко стоящему рядом с компьютером босса. Кабинет Леви был максимально обезличен — здесь не было ни дорогих сердцу фотографий, ни декора, ни мелких безделушек. Только этот маленький и колючий кактус, который, по этой причине, неизменно приковывал взгляд.
- На станции «Аркадия» произошла внештатная ситуация, официальные данные должны опубликовать завтра в первой половине дня. Тридцать седьмой этаж жужжит как пчелиный улей, к вечеру информация распространится по всему комплексу.
О том, что Леви увлечённо слушает своего товарища, говорило лишь то, что глухой стук пальцев о сенсорные кнопки компьютера слишком уж резко стих. Он медленно перевёл взгляд с экрана на лежавший рядом телефон, затем поднял его на Гюнтера.
- Что известно о самой внештатной ситуации?
- Крушение батискафа. По последним данным, есть жертвы.
- Есть списки?
- В общей документации о произошедшем, которую должны предоставить сегодня на вечернем собрании. Нужно достать раньше?
- Не нужно, - достав лист бумаги, Леви написал на нём имена двух людей, после чего протянул его Гюнтеру, - запомни их и пробей. Доложи мне как только получишь сведения, независимо от результата.
- Понял, - несколько раз перечитав написанное, Гюнтер вернул листок, который незамедлительно был уничтожен в целях безопасности. От цифрового следа избавиться было бы не так просто, поэтому бумага до сих пор, несмотря на развитость технологий, оставалась в ходу.
Внештатная ситуация на плавательном средстве, да ещё и с жертвами, по всем регламентам должна быть расследована и классифицирована. Метрополия обязательно направит туда новую комиссию и Леви хорошо знал, кто конкретно будет заниматься этим вопросом. Поднявшись из-за стола и заблокировав компьютер, он снял с вешалки пиджак и накинул его себе на плечи.
- Что-то помимо имён, босс? - поднимаясь вслед за начальником, уточнил Гюнтер.
- Поливай его раз в три дня, - кивнув на кактус, произнёс Леви и, пропустив из кабинета своего гостя, вышел сам. Пробраться в комиссию, которая будет отправлена на станцию — задача, с которой он справится за полчаса, куда больше беспокойства вызывала сама внештатная ситуация. От одной мысли о том, что Эрвин или Ханджи могли быть на этом проклятом батискафе, всё внутри холодело, но окружающие вряд ли могли уловить его беспокойство и страх. Из всего длинного списка людских эмоций, эти от посторонних глаз скрывались особенно тщательно.
Прошествовав к одному из множества лифтов центрального комплекса управления, Леви незамедлительно отправился на тридцать седьмой этаж.
Корабль, который должен был доставить комиссию на плавучую лабораторию, уже стоял в порту. Огромные окна терминала выходили прямиком на зону погрузки, где люди и роботы совместными усилиями завозили на судно небольшие контейнеры. Видимо, провизия и другие расходники, заказанные сотрудниками станции. Зрелище было чертовски медитативное и воспринималось Леви как лёгкая передышка в череде навалившихся на него проблем. Пробиться в состав комиссии, как и ожидалось, удалось ещё до начала вечернего собрания, а затем последовали бессонные ночи и насыщенные работой дни. Перевести официальную работу на удалёнку и оставить распоряжения работавшим в офисе глазам и ушам, оказалось делом пары часов. Клининг-сервис временно ушёл под контроль Изабель, а вот с делами группировки всё было куда сложнее. Бессменным заместителем Леви в контроле над формированиями был Фарлан, время от времени подменявший его в период учёбы в академии и университете. Он своё дело хорошо знал, но никогда прежде не работал в условиях, когда непосредственный начальник был физически недосягаем. Им потребовалось два полных дня, чтобы провести модернизацию всего технического оснащения Леви, дабы он мог держать руку на пульсе из любой точки мира. Всю ночь они потратили на проведение финальных тестов, и сейчас Леви требовалось приложить максимум усилий, чтобы не задремать под ритмичные звуки работавших погрузчиков.
О том, что Ханджи и Эрвина нет среди жертв внештатной ситуации, стало известно задолго до вечернего собрания. Гюнтер и без уточнений понял, что задача, которую ему поручили, требует незамедлительной реакции, и, прочитав часом позже короткое «Нет» в безобидной переписке со своим шпионом, Леви смог выдохнуть и сосредоточиться на других проблемах. Одной из важнейших задач проверяющих будет привлечь к ответственности виновных в случившемся, и у Эрвина был совсем не иллюзорный шанс попасть под обвинение и, в последствии, за решётку. Ещё несколько дней назад, во время его затяжного молчания, Леви готов был открутить другу голову лично, но ситуация изменилась и раздражение уступило место внутреннему напряжению. Сбить со следа профессиональных ищеек может быть чертовски непросто.
Путь от метрополийского порта до плавучей станции занимал, на относительно небольшом и быстроходном корабле, почти двое суток, и всё это время Леви потратил на наблюдение. Постоянно переключаясь между работой по одну сторону закона и по другую, он незаметно следил за своими временными коллегами, подмечая любые детали — от открыто проявляемого эмоционального диапазона до умения работать в команде. Комиссия была сформирована из людей, работавших в разных отделах, и это должно было сказаться на их умении кооперироваться. Когда немалая часть твоей жизни проходит там, где пуля является бóльшим аргументом в дискуссии, чем слова, очень быстро учишься подмечать детали. Любая мелочь в мире мафиозных разборок играет роль, особенно когда ведёшь двойную жизнь под носом у правительства. Он очень надеялся, что у Эрвина припасены сведения, которые отведут от него подозрения, но в столь щепетильной ситуации необходимо было перестраховаться. Это не первые ищейки, с которыми Леви приходилось иметь дело. И, надо полагать, не последние.
Как и ожидалось, после насыщенной жизни центральной Метрополии, где без труда можно найти развлечения на любой вкус, путешествие на корабле для некоторых членов комиссии стало испытанием само по себе. Уже к окончанию первого дня все успели пресытиться однообразным пейзажем и ограниченным набором опций для досуга, что значительно упрощало Леви его работу. В происходящем не было ничего удивительного, ведь эти люди привыкли к совершенно другой жизни, в долгие морские путешествия они доселе выбирались разве что на огромных круизных лайнерах. Допив очередную чашку красно-золотистого чая, Леви сделал ещё одну мысленную зарубку: «морская болезнь». Увы, она полноценно никого из строя не вывела, лекарства от неё стоили копейки и выдавались самой командой корабля, но нервы всё равно потрепать успела. Всё это, при должном ораторском мастерстве, которым обладал Эрвин, можно было использовать для отсрочки проверки под предлогом необходимого отдыха.
Чем ближе корабль подходил к плавучей лаборатории, тем сильнее становился внутренний дискомфорт от слияния совсем противоположных эмоций. Леви никогда не видел «Аркадию» лично, лишь слышал истории о ней... от друзей, с которыми в последние годы виделся совсем редко. В этом мире существовало ничтожно мало людей, в присутствии которых Леви чувствовал внутреннее умиротворение и комфорт, общение с которыми не было ему в тягость... которые считывали всю палитру эмоций через взгляд, что другим людям казался почти безжизненным. Эрвин и Ханджи были не просто друзьями по университету, не просто товарищами по бизнесу, но практически членами семьи, и от этого внутреннее волнение казалось всеобъемлющим. Покидая корабль последним в составе их делегации, Леви почти физически чувствовал, как его коллеги готовы упасть на след. Для некоторых из них это возможность выслужиться, ведь далеко не всем повезло иметь семейные связи в правительстве, а прорубать себе путь наверх в этой системе было делом совсем непростым. На что они готовы будут пойти ради этого — загадка.
Ступив на территорию плавучей лаборатории, Леви незаметно выдохнул и первым делом принялся глазами искать Эрвина. Ему предстояло поймать на себе тяжёлый, холодный взгляд, которым друг обычно смотрит на тех, в кого минутой позже совершает три выстрела и один контрольный. Подарок от Фарлана, который сейчас из кожи вон лез, чтобы удержать от обвала их рынок, и от самого Леви, который, в этих безрезультатных попытках связаться, успел вдоволь насладиться всем спектром переживаний и волнений.
29 ноября 2854
[/i] Осторожный и ненавязчивый стук в дверь вынуждает Леви на мгновение поднять уставший и слегка раздражённый взгляд от монитора, за которым он тщательно просматривал очередной отчёт, написанный подчинёнными. Работа в управляющем секторе Метрополии никогда не заканчивалась. Этот огромный живой организм был чертовски неповоротлив, требовал к себе круглосуточного внимания и генерировал задачи разной степени сложности в режиме реального времени. Сравниться с ним мог разве что Эрвин Смит, который в последние три дня своим молчанием создавал проблем куда больше, чем всё население мегаполиса вместе взятое. Никакие отчёты не утомляли так, как бесконечное ожидание звонка в ответ на несколько десятков безуспешных попыток связаться. Первые сутки Леви был в недоумении, вторые — в ярости, а сейчас, хоть по его настроению и не скажешь, был чертовски обеспокоен. Эрвин и раньше грешил тем, что не брал вовремя трубку, но три дня — слишком большой срок даже для него. Партия кристаллов задерживалась, сроки поставок сдвигались, а с ними сдвигались к переносице брови на лицах покупателей. Отношения на чёрном рынке — концепция непростая, крепко подвязанная на риски с обеих сторон, и те, кто заключают сделки в таких условиях, не готовы нести никакие издержки. Репутация группировки позволяла пока держать ситуацию под контролем, но как быстро кончится терпение покупателей однозначно сказать не мог даже сам Леви. В конце концов, ценность денег и слов в мире мафии была очень относительна.
Погребённый работой сразу с двух фронтов, Леви не способен был в полной мере следить за всем, что происходило вокруг. К счастью, именно для этого по обе стороны закона на него работали десятки глаз и ушей. Гюнтер Шульц был одним из его помощников на службе у государства. Они познакомились задолго до вступления Леви в должность и быстро сработались. Ему несвойственно было беспокоить начальство по пустякам, говорил он обычно сугубо по делу, непрошеных советов не давал и к своим обязанностям относился со всей серьёзностью. Идеальный исполнитель. Показавшись в дверном проёме, он сдержанно кивнул Леви и, получив такой же кивок в ответ, зашёл в кабинет, тихо закрыв за собой дверь.
- Есть информация по последнему поручению, - опустившись в кресло напротив рабочего стола, произнёс Гюнтер, и потянулся к небольшому кактусу, одиноко стоящему рядом с компьютером босса. Кабинет Леви был максимально обезличен — здесь не было ни дорогих сердцу фотографий, ни декора, ни мелких безделушек. Только этот маленький и колючий кактус, который, по этой причине, неизменно приковывал взгляд.
- На станции «Аркадия» произошла внештатная ситуация, официальные данные должны опубликовать завтра в первой половине дня. Тридцать седьмой этаж жужжит как пчелиный улей, к вечеру информация распространится по всему комплексу.
О том, что Леви увлечённо слушает своего товарища, говорило лишь то, что глухой стук пальцев о сенсорные кнопки компьютера слишком уж резко стих. Он медленно перевёл взгляд с экрана на лежавший рядом телефон, затем поднял его на Гюнтера.
- Что известно о самой внештатной ситуации?
- Крушение батискафа. По последним данным, есть жертвы.
- Есть списки?
- В общей документации о произошедшем, которую должны предоставить сегодня на вечернем собрании. Нужно достать раньше?
- Не нужно, - достав лист бумаги, Леви написал на нём имена двух людей, после чего протянул его Гюнтеру, - запомни их и пробей. Доложи мне как только получишь сведения, независимо от результата.
- Понял, - несколько раз перечитав написанное, Гюнтер вернул листок, который незамедлительно был уничтожен в целях безопасности. От цифрового следа избавиться было бы не так просто, поэтому бумага до сих пор, несмотря на развитость технологий, оставалась в ходу.
Внештатная ситуация на плавательном средстве, да ещё и с жертвами, по всем регламентам должна быть расследована и классифицирована. Метрополия обязательно направит туда новую комиссию и Леви хорошо знал, кто конкретно будет заниматься этим вопросом. Поднявшись из-за стола и заблокировав компьютер, он снял с вешалки пиджак и накинул его себе на плечи.
- Что-то помимо имён, босс? - поднимаясь вслед за начальником, уточнил Гюнтер.
- Поливай его раз в три дня, - кивнув на кактус, произнёс Леви и, пропустив из кабинета своего гостя, вышел сам. Пробраться в комиссию, которая будет отправлена на станцию — задача, с которой он справится за полчаса, куда больше беспокойства вызывала сама внештатная ситуация. От одной мысли о том, что Эрвин или Ханджи могли быть на этом проклятом батискафе, всё внутри холодело, но окружающие вряд ли могли уловить его беспокойство и страх. Из всего длинного списка людских эмоций, эти от посторонних глаз скрывались особенно тщательно.
Прошествовав к одному из множества лифтов центрального комплекса управления, Леви незамедлительно отправился на тридцать седьмой этаж.
2 декабря 2854
[/i] Корабль, который должен был доставить комиссию на плавучую лабораторию, уже стоял в порту. Огромные окна терминала выходили прямиком на зону погрузки, где люди и роботы совместными усилиями завозили на судно небольшие контейнеры. Видимо, провизия и другие расходники, заказанные сотрудниками станции. Зрелище было чертовски медитативное и воспринималось Леви как лёгкая передышка в череде навалившихся на него проблем. Пробиться в состав комиссии, как и ожидалось, удалось ещё до начала вечернего собрания, а затем последовали бессонные ночи и насыщенные работой дни. Перевести официальную работу на удалёнку и оставить распоряжения работавшим в офисе глазам и ушам, оказалось делом пары часов. Клининг-сервис временно ушёл под контроль Изабель, а вот с делами группировки всё было куда сложнее. Бессменным заместителем Леви в контроле над формированиями был Фарлан, время от времени подменявший его в период учёбы в академии и университете. Он своё дело хорошо знал, но никогда прежде не работал в условиях, когда непосредственный начальник был физически недосягаем. Им потребовалось два полных дня, чтобы провести модернизацию всего технического оснащения Леви, дабы он мог держать руку на пульсе из любой точки мира. Всю ночь они потратили на проведение финальных тестов, и сейчас Леви требовалось приложить максимум усилий, чтобы не задремать под ритмичные звуки работавших погрузчиков.
О том, что Ханджи и Эрвина нет среди жертв внештатной ситуации, стало известно задолго до вечернего собрания. Гюнтер и без уточнений понял, что задача, которую ему поручили, требует незамедлительной реакции, и, прочитав часом позже короткое «Нет» в безобидной переписке со своим шпионом, Леви смог выдохнуть и сосредоточиться на других проблемах. Одной из важнейших задач проверяющих будет привлечь к ответственности виновных в случившемся, и у Эрвина был совсем не иллюзорный шанс попасть под обвинение и, в последствии, за решётку. Ещё несколько дней назад, во время его затяжного молчания, Леви готов был открутить другу голову лично, но ситуация изменилась и раздражение уступило место внутреннему напряжению. Сбить со следа профессиональных ищеек может быть чертовски непросто.
Путь от метрополийского порта до плавучей станции занимал, на относительно небольшом и быстроходном корабле, почти двое суток, и всё это время Леви потратил на наблюдение. Постоянно переключаясь между работой по одну сторону закона и по другую, он незаметно следил за своими временными коллегами, подмечая любые детали — от открыто проявляемого эмоционального диапазона до умения работать в команде. Комиссия была сформирована из людей, работавших в разных отделах, и это должно было сказаться на их умении кооперироваться. Когда немалая часть твоей жизни проходит там, где пуля является бóльшим аргументом в дискуссии, чем слова, очень быстро учишься подмечать детали. Любая мелочь в мире мафиозных разборок играет роль, особенно когда ведёшь двойную жизнь под носом у правительства. Он очень надеялся, что у Эрвина припасены сведения, которые отведут от него подозрения, но в столь щепетильной ситуации необходимо было перестраховаться. Это не первые ищейки, с которыми Леви приходилось иметь дело. И, надо полагать, не последние.
Как и ожидалось, после насыщенной жизни центральной Метрополии, где без труда можно найти развлечения на любой вкус, путешествие на корабле для некоторых членов комиссии стало испытанием само по себе. Уже к окончанию первого дня все успели пресытиться однообразным пейзажем и ограниченным набором опций для досуга, что значительно упрощало Леви его работу. В происходящем не было ничего удивительного, ведь эти люди привыкли к совершенно другой жизни, в долгие морские путешествия они доселе выбирались разве что на огромных круизных лайнерах. Допив очередную чашку красно-золотистого чая, Леви сделал ещё одну мысленную зарубку: «морская болезнь». Увы, она полноценно никого из строя не вывела, лекарства от неё стоили копейки и выдавались самой командой корабля, но нервы всё равно потрепать успела. Всё это, при должном ораторском мастерстве, которым обладал Эрвин, можно было использовать для отсрочки проверки под предлогом необходимого отдыха.
4 декабря 2854
[/i] Чем ближе корабль подходил к плавучей лаборатории, тем сильнее становился внутренний дискомфорт от слияния совсем противоположных эмоций. Леви никогда не видел «Аркадию» лично, лишь слышал истории о ней... от друзей, с которыми в последние годы виделся совсем редко. В этом мире существовало ничтожно мало людей, в присутствии которых Леви чувствовал внутреннее умиротворение и комфорт, общение с которыми не было ему в тягость... которые считывали всю палитру эмоций через взгляд, что другим людям казался почти безжизненным. Эрвин и Ханджи были не просто друзьями по университету, не просто товарищами по бизнесу, но практически членами семьи, и от этого внутреннее волнение казалось всеобъемлющим. Покидая корабль последним в составе их делегации, Леви почти физически чувствовал, как его коллеги готовы упасть на след. Для некоторых из них это возможность выслужиться, ведь далеко не всем повезло иметь семейные связи в правительстве, а прорубать себе путь наверх в этой системе было делом совсем непростым. На что они готовы будут пойти ради этого — загадка.
Ступив на территорию плавучей лаборатории, Леви незаметно выдохнул и первым делом принялся глазами искать Эрвина. Ему предстояло поймать на себе тяжёлый, холодный взгляд, которым друг обычно смотрит на тех, в кого минутой позже совершает три выстрела и один контрольный. Подарок от Фарлана, который сейчас из кожи вон лез, чтобы удержать от обвала их рынок, и от самого Леви, который, в этих безрезультатных попытках связаться, успел вдоволь насладиться всем спектром переживаний и волнений.
Автор Пиар-агент
- 08-08-2024, 13:26:33AURORA – Blood in the Wine• • • • Jessamyn Redfort
a song of ice and fire • песнь льда и пламени • джессамина редфорт
Vanessa Kirby/Alicia von Rittberg/любая симпатичная вам рыжуля в историческом
Джессамина - свет; ласковое пламя, облаченное в человеческую плоть - леди Аррен глядит на нее и чувствует, как слабеет скопившийся под сердцем холод. Долгими зимними вечерами Джессамина греет ее вечно ледяные ладони в своих и рассказывает о тепле - о близкой весне, о неминуемом лете, о возвращении птиц и цветущих горных долинах, и на этих историях вечно простуженная Джейн кое-как доживает до мая - задыхаясь от кашля, который, клянется она, однажды добьет ее.
Но не сейчас. Не пока она рядом.
Джессамина - ночь; темный омут, в который Джейн когда-то упала, едва взгляд ее заприметил медь кос леди Редфорт. Тогда они были моложе и беспечнее, бесстрашнее и мудрее - и Джессамина смеялась, скаля жемчужные зубы, когда они кружились среди терпких трав, под светлым куполом неба, улизнувшие ото всех, свободные от сковывающих суждений - нельзя, неправильно, греховно - а потом падали в медовое разнотравье.
Она почти не изменилась. Джейн изменилась.
Джессамина - слабость; осторожный лорд Ройс изящно не говорит лишнего, когда рекомендует отослать леди Редфорт из Эйра - горные ветра носят по Долине слухи, к которым невозможно не прислушаться, но лорда волнует вовсе не моральный облик госпожи: темные волны смуты подкатываются к Лунным горам, затапливают предгорья; они не щадят даже сильнейших, и чтобы иметь хоть шанс, необходимо отбросить все, что может утянуть тебя на дно - привязанности в первую очередь. Леди Аррен кивает неуверенно, и тем же вечером они ругаются - долго и ожесточенно, обе раздираемые безжалостной заботой, и Джейн, не привыкшая отступать ни перед чем, внезапно пасует перед напором Джессамины, что наотрез отказывается бежать и прятаться.
Эйр неприступен, говорит она, растрепанная и злая, и закатное солнце алым вычерчивает ее очень прямую фигуру на фоне оконного проема; и у Джейн на мгновение перехватывает дыхание от зрелища, когда она говорит:
Если беда не придет с воздуха.
Джессамина - сила; над Долиной сгущаются тучи, темнеющие облака рассекают кожистые крылья и коченеющий мир заполняет лязг оружия, но она, живая и яркая, светит ей в наползающих сумерках времен, и Джейн достаточно одного взгляда на Джессамину, чтобы вернуть осанке - прямоту, а голосу - твердость.
Битвы всегда легче, когда помнишь, за что сражаешься.
Собственно, если вы знаете, кто такая Джессамина Редфорт, вы знаете, в чем замес.
Прелесть истории в том, что в каноне она описана буквально одной строчкой, оттого придумать и навертеть можно чего угодно, хоть стеклище, хоть флафф, а вертеть предлагаю вдвоем, чтобы всем было интересно. Предысторию можем написать сколь угодно сложную и драматичную, историю, в целом, тоже, что нас останавливает - если захотите политического движа, я предполагаю возложить на Джессамину право говорить от лица леди Долины, что сразу повысит ее вес на политической арене; если не хотите - тоже славно, булем играть увлекательную личку. Могу предложить модерн!ау и десять тысяч вбоквеллов на тему "а что, если", в идеях недостатка не испытываю, приходите, очень жду.
Пишу стабильно, разик в неделю где-то и около 3-4к, могу больше, могу меньше; по стилю подстроюсь, единственная просьба вполне обычно - не пропадать, а если почувствуете, что пропадаете, просто сообщите, обид не таю.
"[align=center
Пробный пост[/align]"]Эффектный уход банна Гейвина стал достойной вишенкой на торте сегодняшнего дня, и Нерия вслед за Веланной проводила их нежеланного гостя усталым взглядом. На языке вертелось нечто среднее между "как жаль, что вы наконец-то уходите" и "не упадите с лошади", но Сурана усилием воли заставила себя проглотить оба высказывания: попытка пререкаться с банном, во-первых, показала бы, что ей не все равно; во-вторых, выглядела бы жалко, потому что драка-то, по-хорошему, закончилась, а после нее кулаками махать не след; а в-третьих, действительно могла иметь неприятные дисциплинарные последствия, если Кусланд вернется.
Когда он вернется.
Нерия пронаблюдала за тем, как банн исчез за воротами, перевела взгляд на Нивеллена, немного помолчала, а потом коротко кивнула.
— У нас нет времени на слабость. — эхом повторила она за Веланной.
И после прибавила свое веское:
— Но у нас есть время на то, чтобы помыться.
Все эти дни для Нерии прошли в каком-то томительном, почти болезненном ожидании — временами ей казалось, что она больна, как Нивеллен; что ей владеет какая-то слабая, но оттого не менее выматывающая простуда: ни на чем толком Суране не удавалось сосредоточиться, все валилось из рук, любое занятие казалось временным и бесполезным, и лишь шум со двора будто бы будил ее, заставляя вздрагивать и с надеждой бросаться к окну. Она хотела бы увидеть там или Констебля, или Командора, ведущих за собой Стражей, но раз за разом разочаровывалась — Башня Бдения все так же стояла почти пустой, и от пропавших братьев вестей было ровно столько же, сколько от отославшего их с Веланной прочь Кусланда.
То есть их не было вообще.
К исходу третьего дня Нерия окончательно уверилась в том, что так угнетающе на нее действует именно тишина, царящая в старой крепости: Башня Бдения, лишившись большей части обитателей, погружалась в тяжелый, нездоровый сон, какой овладевает теми, кто потерял много крови; и все оставшиеся в ее стенах вместе с нею погружались в пучину этого тяжелого сновидения. Последние очаги жизни в Башне теперь теплились там, где сновали слуги, и оттого Нерия старалась держаться поближе к людской, к кухне, к псарне или конюшне — в тишине на первый план немедленно выступал упрямый Зов, и остаться наедине с собой означало бы остаться наедине с ним.
В последнее время Нерия никогда не была одинока.
Чтобы отвлечься она болтала со слугами, узнав о некоторых из них за пару дней сколько, сколько не узнала за десять лет службы; крутилась вокруг Веланны, помогая ей со всем, чем только можно, и на псарне возилась с щенком, которого прикормил Илан — тот сторонился ее поначалу, но терпение, ласка и вкусная еда способны были завоевать расположение кого угодно. Перед уходом она оставила ему полную миску каши с мясом, псарю — указание следить за благополучием вислоухого, а себе — надежду на то, что Табрис вскоре вернется к своему подопечному.
Истинного желания помочь банну Дарреллу у Нерии было исчезающе мало: на самом деле, она бы ни капли не расстроилась, узнав, что генлоки задушили Гейвина во сне и наделали из его костей свистулек, однако путешествие к Штормовому берегу представлялось Нерии в некотором роде отдушиной: сбросив с себя тяжелую дремоту Башни Бдения, она снова могла вдохнуть полной грудью соленый морской воздух, и неутихающий рев волн как ничто другое перебивал шепот Зова. Отъехав всего лишь на небольшое расстояние от крепости, она уже начала возвращаться к своему привычному шутливому настрою, и чем ближе становился шум моря, тем веселее делалась Нерия, будто бы гул этот чем-то ее радовал. Страх отступал вместе с апатией: обещавшая Веланне вернуться, Сурана сейчас как никогда была полна решимости сдержать свое слово — они договорились тогда, и подтвердили потом свое намерение уйти вместе, и значит, она просто не имела право погибнуть сейчас в одиночестве.
Пока еще рано.
— В общем, так.
Нерия спрыгнула с лошади и принялась ослаблять крепления, которыми к седлу был пристегнут посох: мокрые перчатки скользили по мокрым ремням, и оттого Сурана потратила на это нехитрое действие неприлично много времени и нервов.
Перед ними с Нивелленом в обе стороны раскинулось каменистое побережье, а за широкой полосой его бесновалось неусыпное море, и клубящиеся над ним тучи так низко нависали над волнами, что казалось, будто это серое небо дождем проливается вниз и с ревом разбивается о скалы. За спинами Стражей невысокие горы, поросшие крепкими елями, вонзались в пушистые брюха облаков, и туман кровью стекал по их склонам, заполняя низины белесой дымкой. Заставлять лошадей подниматься наверх было одновременно жестоко и самоубийственно — невозможно предсказать, в какой момент гнедой под тобой оступится — поэтому их пришлось оставить, привязав в ельнике в стороне от дороги.
— Чем быстрее мы найдем, что так напугало крестьян банна Надутые Губки, тем быстрее у него эти губки сдуются. Не факт, что мы найдем хоть что-нибудь, — сочла необходимым добавить Сурана, — но это в некотором роде тоже результат.
Мокрое дерево тоже скользило в руке — Нерия перехватила посох поудобнее и недовольно поморщилась.
— Если услышишь хоть что-то похожее на Порождений, дай знать. — магесса задержала взгляд на Нивеллене и словно между делом поинтересовалась. — Ты в порядке?..
Когда он вернется.
Нерия пронаблюдала за тем, как банн исчез за воротами, перевела взгляд на Нивеллена, немного помолчала, а потом коротко кивнула.
— У нас нет времени на слабость. — эхом повторила она за Веланной.
И после прибавила свое веское:
— Но у нас есть время на то, чтобы помыться.
Все эти дни для Нерии прошли в каком-то томительном, почти болезненном ожидании — временами ей казалось, что она больна, как Нивеллен; что ей владеет какая-то слабая, но оттого не менее выматывающая простуда: ни на чем толком Суране не удавалось сосредоточиться, все валилось из рук, любое занятие казалось временным и бесполезным, и лишь шум со двора будто бы будил ее, заставляя вздрагивать и с надеждой бросаться к окну. Она хотела бы увидеть там или Констебля, или Командора, ведущих за собой Стражей, но раз за разом разочаровывалась — Башня Бдения все так же стояла почти пустой, и от пропавших братьев вестей было ровно столько же, сколько от отославшего их с Веланной прочь Кусланда.
То есть их не было вообще.
К исходу третьего дня Нерия окончательно уверилась в том, что так угнетающе на нее действует именно тишина, царящая в старой крепости: Башня Бдения, лишившись большей части обитателей, погружалась в тяжелый, нездоровый сон, какой овладевает теми, кто потерял много крови; и все оставшиеся в ее стенах вместе с нею погружались в пучину этого тяжелого сновидения. Последние очаги жизни в Башне теперь теплились там, где сновали слуги, и оттого Нерия старалась держаться поближе к людской, к кухне, к псарне или конюшне — в тишине на первый план немедленно выступал упрямый Зов, и остаться наедине с собой означало бы остаться наедине с ним.
В последнее время Нерия никогда не была одинока.
Чтобы отвлечься она болтала со слугами, узнав о некоторых из них за пару дней сколько, сколько не узнала за десять лет службы; крутилась вокруг Веланны, помогая ей со всем, чем только можно, и на псарне возилась с щенком, которого прикормил Илан — тот сторонился ее поначалу, но терпение, ласка и вкусная еда способны были завоевать расположение кого угодно. Перед уходом она оставила ему полную миску каши с мясом, псарю — указание следить за благополучием вислоухого, а себе — надежду на то, что Табрис вскоре вернется к своему подопечному.
Истинного желания помочь банну Дарреллу у Нерии было исчезающе мало: на самом деле, она бы ни капли не расстроилась, узнав, что генлоки задушили Гейвина во сне и наделали из его костей свистулек, однако путешествие к Штормовому берегу представлялось Нерии в некотором роде отдушиной: сбросив с себя тяжелую дремоту Башни Бдения, она снова могла вдохнуть полной грудью соленый морской воздух, и неутихающий рев волн как ничто другое перебивал шепот Зова. Отъехав всего лишь на небольшое расстояние от крепости, она уже начала возвращаться к своему привычному шутливому настрою, и чем ближе становился шум моря, тем веселее делалась Нерия, будто бы гул этот чем-то ее радовал. Страх отступал вместе с апатией: обещавшая Веланне вернуться, Сурана сейчас как никогда была полна решимости сдержать свое слово — они договорились тогда, и подтвердили потом свое намерение уйти вместе, и значит, она просто не имела право погибнуть сейчас в одиночестве.
Пока еще рано.
— В общем, так.
Нерия спрыгнула с лошади и принялась ослаблять крепления, которыми к седлу был пристегнут посох: мокрые перчатки скользили по мокрым ремням, и оттого Сурана потратила на это нехитрое действие неприлично много времени и нервов.
Перед ними с Нивелленом в обе стороны раскинулось каменистое побережье, а за широкой полосой его бесновалось неусыпное море, и клубящиеся над ним тучи так низко нависали над волнами, что казалось, будто это серое небо дождем проливается вниз и с ревом разбивается о скалы. За спинами Стражей невысокие горы, поросшие крепкими елями, вонзались в пушистые брюха облаков, и туман кровью стекал по их склонам, заполняя низины белесой дымкой. Заставлять лошадей подниматься наверх было одновременно жестоко и самоубийственно — невозможно предсказать, в какой момент гнедой под тобой оступится — поэтому их пришлось оставить, привязав в ельнике в стороне от дороги.
— Чем быстрее мы найдем, что так напугало крестьян банна Надутые Губки, тем быстрее у него эти губки сдуются. Не факт, что мы найдем хоть что-нибудь, — сочла необходимым добавить Сурана, — но это в некотором роде тоже результат.
Мокрое дерево тоже скользило в руке — Нерия перехватила посох поудобнее и недовольно поморщилась.
— Если услышишь хоть что-то похожее на Порождений, дай знать. — магесса задержала взгляд на Нивеллене и словно между делом поинтересовалась. — Ты в порядке?..
Автор Пиар-агент
- 21-07-2024, 10:58:34
А давай проверим, синий ли у тебя язык?
Дополнительно: я жду от тебя желания играть. Это будет пара, экспрессивная, дурацкая, где мы от насилия переходим к разумному, где до неприступного ледяного Мобея наконец доходит, что Цинхуа не идиот и тоже имеет мнение, а Цинхуа вдруг видит за персонажем живое существо. Это будет весело, не находишь? У меня есть целая история об их прошлом, но не хочу ее тут вываливать и устраивать нагромождение фактов.
А еще тут есть веселая идея про будущее, приходи, мы найдемся снова)
Я играю за Цинхуа довольно шустро (если меня не сжирает работа, но ради тебя я готов на все маленькие подвиги мира), ожидаю, что мне не придется ныть в желании получить пост спустя месяц молчания. Я люблю общаться лично, спамить сообщениями и вообще прилипчив. В жанрах и объемах не притязателен, оформление по желанию, только давай без лапслока и прочих визуальных извращений БукКо о в КАмИ, пожалей мои усталые глаза.
"[align=center
Пробный пост[/align]"]Его сон был нарушен самым беспощадным образом - просто выдернули из кровати, спасибо, что не достаточно резко, чтобы перепуганный Цинхуа уехал на руках похитителя в одной пижаме. Любимое теплое одеяло он успел прихватить и по пути куда бы то ни было завернуться в кокон. Во дворце было чертовски холодно: дурные Северные земли демонов, и зачем он прописал из именно такими, сквозняки гуляют просто на раз два, а даже камин и жаровня не помогают спастись от неутихающей дрожжи замерзающего человеческого тела. А он совсем-совсем человек, пусть и немного совершенствующийся бессмертный, но и то не самый лучший в мире. Это никак не добавляло очков морозостойкости: даже теплокровному Цинхуа было холодно в ледяном дворце, где некоторые помещения были буквально изо льда, а живущие тут демоны синели от удовольствия.
Цинхуа бы испугался такого пробуждения, если бы не верил в силу его великолепного короля, а еще не доверял ему все же. Пусть он продолжал вздрагивать от резких движений и прятаться за широкую спину его создания при появлении девы Ша, это не отменяло спокойного сна. Которого в последнее время было все меньше: и с делами Адина надо разобраться, и отношения с Мобэй-цзюном как-то умудриться восстановить, тем более они, кажется, куда-то двигались. И вообще просто обустроить свое теплое гнездо, ну, не очень жаркое, но такое, чтобы и Мобею не плавиться, и ему не стучать зубами. А попробуй такое сделай без современной системы климат-контроля, которая сама все умеет. Приходится изобретать велосипед, чего Цинхуа терпеть не мог: его знания были обширны, но не всеобъемлющи.
И этот сладкий сон, наконец полученный им в неравной борьбе со всеми заботами, был прерван. Цинхура ныл. Ворочался в сильных руках и прятал голые стопы в складках толи одеяла, толи плаща, какая разница, лишь бы тепло.
- Ваше Высочество, куда вы меня несете. Спать пора, на дворе глубокая ночь, что я вам сделал и зачем понадобился? Давайте развернемся обратно и вместе ляжем в кроватку, вы поди тоже устали, столько времени и сил на мои поиски потратили, только вот в должности обустроились, да очередь из просителей вокруг замка хвостом вьется, ведь Его Святейшество Ло Бинхе с мужем по средним землям шатается и делами совсем не занимается.
Все это Цинхуа ныл не особо на что-то надеясь, чисто по привычке и из природной вредности: надо ж было хоть как-то выплескивать свое раздражение от ситуации, в которой не властен хоть что-то поменять.
Его опустили на табурет. Цинхуа тут же поджал под себя голые ноги, завернулся в одеяло и стал похож на большого птенца: из слоев ткани торчала только его взъерошенная голова и пук растрепавшихся волос. Зато появилась возможность оценить уровень катастрофы вокруг: кухня в полном беспорядке, со следами активных боевых действий. Мука, специи, потеки жира и чего-то еще, грязная посуда и, кажется, кто-то умрет завтра все это отмывать. Сам Мобэй-цзюнь выглядел не многим лучше, но смеяться при всем желании Цинхуа себе запретил. Нет-нет-нет, это смертельно опасно для здоровья. Молчим, сидим и давимся словами.
А потом перед его носом оказался ароматный котелок. Цинхуа втянул носом и сбледнул. Было даже на запах... довольно специфично. Спасибо, что мясо с лапше точно не человеческое. Но в происхождении остальных ингредиентов было лучше не знать: Цинхуа имел довольно большое представление о том, как они могли бы добываться. Сам же это и придумал. Сам же в который раз удивлялся, что где-то есть мир, живущие по этим, стоит признать, довольно бредовым законам природы и общества.
Цинхуа сглотнул и поднял взгляд на Мобея.
Тот выглядел максимально серьезно. Шутки явно были неуместны. Хотелось, очень хотелось помянуть все обещания и высказать свое презренное фи, но... Но Мобей правда старался. Доказательства вот они, вокруг. Витают, текут, капают и, спасибо, что уже мертво. Как он мог не принять такой подарок и столь явную попытку ему угодить, после всех побоищ, стольких лет недоверия и молчаливого ожидания кинжала в спину.
Так что Цинхуа проглотил все колкости и шутки, затолкал все неприличные идеи в голову подальше - на будущее - и открыл рот.
- Мой король, тут так холодно, а я совсем не одет, мой нос уже отмерзает, даже не смотря на то, что мы на прогретой кухне, ваши служащие совсем не понимают идею круглосуточного отопления, как же я вытащу руки из одеяла, они же тут же окоченеют! - это было только вступление, призванное разжалобить его идеального понимающего (мечтать же иногда можно?) мужчину, а теперь и время самой притчи, - Покормите меня?
И открыл рот, прикрыв глаза, впрочем, внимательно отслеживая реакции Мобея и готовый в любой момент свернуть с начатого пути в шутку и выхватить палочки из рук демона до того, как они окажутся у него в глазнице. Цинхуа себя любил больше, чем приятные сердцу дразнилки.
Цинхуа бы испугался такого пробуждения, если бы не верил в силу его великолепного короля, а еще не доверял ему все же. Пусть он продолжал вздрагивать от резких движений и прятаться за широкую спину его создания при появлении девы Ша, это не отменяло спокойного сна. Которого в последнее время было все меньше: и с делами Адина надо разобраться, и отношения с Мобэй-цзюном как-то умудриться восстановить, тем более они, кажется, куда-то двигались. И вообще просто обустроить свое теплое гнездо, ну, не очень жаркое, но такое, чтобы и Мобею не плавиться, и ему не стучать зубами. А попробуй такое сделай без современной системы климат-контроля, которая сама все умеет. Приходится изобретать велосипед, чего Цинхуа терпеть не мог: его знания были обширны, но не всеобъемлющи.
И этот сладкий сон, наконец полученный им в неравной борьбе со всеми заботами, был прерван. Цинхура ныл. Ворочался в сильных руках и прятал голые стопы в складках толи одеяла, толи плаща, какая разница, лишь бы тепло.
- Ваше Высочество, куда вы меня несете. Спать пора, на дворе глубокая ночь, что я вам сделал и зачем понадобился? Давайте развернемся обратно и вместе ляжем в кроватку, вы поди тоже устали, столько времени и сил на мои поиски потратили, только вот в должности обустроились, да очередь из просителей вокруг замка хвостом вьется, ведь Его Святейшество Ло Бинхе с мужем по средним землям шатается и делами совсем не занимается.
Все это Цинхуа ныл не особо на что-то надеясь, чисто по привычке и из природной вредности: надо ж было хоть как-то выплескивать свое раздражение от ситуации, в которой не властен хоть что-то поменять.
Его опустили на табурет. Цинхуа тут же поджал под себя голые ноги, завернулся в одеяло и стал похож на большого птенца: из слоев ткани торчала только его взъерошенная голова и пук растрепавшихся волос. Зато появилась возможность оценить уровень катастрофы вокруг: кухня в полном беспорядке, со следами активных боевых действий. Мука, специи, потеки жира и чего-то еще, грязная посуда и, кажется, кто-то умрет завтра все это отмывать. Сам Мобэй-цзюнь выглядел не многим лучше, но смеяться при всем желании Цинхуа себе запретил. Нет-нет-нет, это смертельно опасно для здоровья. Молчим, сидим и давимся словами.
А потом перед его носом оказался ароматный котелок. Цинхуа втянул носом и сбледнул. Было даже на запах... довольно специфично. Спасибо, что мясо с лапше точно не человеческое. Но в происхождении остальных ингредиентов было лучше не знать: Цинхуа имел довольно большое представление о том, как они могли бы добываться. Сам же это и придумал. Сам же в который раз удивлялся, что где-то есть мир, живущие по этим, стоит признать, довольно бредовым законам природы и общества.
Цинхуа сглотнул и поднял взгляд на Мобея.
Тот выглядел максимально серьезно. Шутки явно были неуместны. Хотелось, очень хотелось помянуть все обещания и высказать свое презренное фи, но... Но Мобей правда старался. Доказательства вот они, вокруг. Витают, текут, капают и, спасибо, что уже мертво. Как он мог не принять такой подарок и столь явную попытку ему угодить, после всех побоищ, стольких лет недоверия и молчаливого ожидания кинжала в спину.
Так что Цинхуа проглотил все колкости и шутки, затолкал все неприличные идеи в голову подальше - на будущее - и открыл рот.
- Мой король, тут так холодно, а я совсем не одет, мой нос уже отмерзает, даже не смотря на то, что мы на прогретой кухне, ваши служащие совсем не понимают идею круглосуточного отопления, как же я вытащу руки из одеяла, они же тут же окоченеют! - это было только вступление, призванное разжалобить его идеального понимающего (мечтать же иногда можно?) мужчину, а теперь и время самой притчи, - Покормите меня?
И открыл рот, прикрыв глаза, впрочем, внимательно отслеживая реакции Мобея и готовый в любой момент свернуть с начатого пути в шутку и выхватить палочки из рук демона до того, как они окажутся у него в глазнице. Цинхуа себя любил больше, чем приятные сердцу дразнилки.
Автор Пиар-агент
- 17-07-2024, 09:47:52— we could live like [size=55]legends[/size][indent] Богиня раздора и хаоса, дочь Эреба и Нюкты, сестра Немезиды и Лиссы.
[indent] Когда-то подкинула богиням «яблоко раздора», тем самым развязав Троянскую войну.
Если тебе хотелось войти в историю, дорогая сестра, у тебя это, определенно, получилось. Если ты жаждала пойти наперекор богам, тебе это тоже удалось. Впрочем кому как не тебе разжигать вражду и склоки — это твой смысл, это твоя жизнь.
Ты раскидываешь свои рыжие волосы по плечам, смеешься заразительным, но недобрым смехом и гордо ступаешь по чужой крови. Цвету этой крови вторит и твое красное одеяние. Ты рушишь города, оставляя лишь руины, распаляешь огни ненависти по всему свету и предрешаешь смерть.
Мы, три сестры, — совсем не Чеховские. Мы три сестры друг другу под стать; бельмо на глазу для высших богов, ужас для человеческого рода. И от нас бы давно пора избавиться, но мы стоит друг за друга уже тысячи лет, и едва ли это когда-нибудь изменится.
Я не могу сказать, что люблю тебя — мне это неведомо, но я ценю тебя как близкую по духу. И всегда готова вступить в твою очередную жестокую игру.
Немного по фактам, которые нужно учесть:
Вместе с Немезидой и Лиссой на протяжении истории строили всяческие козни верховным богам.
В современности торговец оружием и информацией. У неё есть что-то вроде офиса в Бостоне (можно не ограничиваться одним городом), тесно сотрудничает с Немезидой и помогает находить потерянные артефакты богов.
Мы хэдканоним, что Эрида рыжая, потому что греческой мифологии нужна своя виагра. Лично мне очень хочется, чтобы на внешности осталась Мэделин, но если совсем никак, давайте обсудим другую рыжую девочку.Но посмотрите только, какая Мэделин на гифках выше идеальная сученька
Еще есть небольшой хэдканон, что Эрида носит в основном красное (Немезида черное, а Лисса белое), это тоже было бы классно оставить.
Несколько игровых моментов: я пишу в районе 2-5к, не очень быстро и без птицы-тройки, предпочитаю большие буквы. Немезида пишет в районе 3-8к, использует птицу-тройку и заглавные буквы, не воспринимает лапслок, увы. От вас мы ждем пост хотя бы раз в месяц (таковы правила проекта) и желание играть сюжет. В остальном - договоримся с:
p.s. У Немезиды и Артемиды уже был эпизод с Эридой, который им бы хотелось учесть.
"[align=center
Мой пост[/align]"][indent] Сводить людей с ума было интересно всегда. Невинные и глупые создания, они попадались на крючок безумия проще простого и подчинялись ему, а значит, и самой Лиссе, без остатка. Становились ее игрушками; из плоти и крови, но всего лишь игрушками в руках могущественной богини.
Она могла заставить их сделать что угодно: отдать ребенка на съедение медведю, утопиться всем племенем в холодной реке, есть человеческое мясо. Или даже воздвигать ей алтари, чтобы молиться ее силе, потому что среди них она была безграничная власть.
В рядах богов Лиссе редко удавалось почувствовать себя действительно значимой — ее окружали чертовы олимпийцы, надменные и почему-то забравшие всю власть себе. А ведь Лисса была ни чем не хуже, но с ней совсем не считались и даже, кажется, смотрели сверху вниз. Низшая богиня, которая только и может что сводить с ума людей да убивать животных, охваченной агонией бешенства. Среди богов она сама была игрушкой, которую можно использовать как безвольный инструмент, которой можно приказывать что угодно, и она обязательно исполнит, потому что другого выбора у нее нет.
Иногда Лиссе хотелось вырваться из когтей чужой власти и в порыве собственного безумия разодрать себе кожу в кровь и до костей, а потом прекратить существовать. Но исполнить задуманное ей никогда не хватало ни смелости, ни сил.
Может быть, она и правда была лишь жалкой пешкой мира богов.
[indent] Этот день приносит Лиссе то радостное чувство удовлетворения, которое она испытывает лишь в моменты свободы от чужого гнета. Когда делает то, что хочется именно ей! Когда может дышать полной грудью и не чувствовать жесткой хватки высших богов.
Это ощущение как глоток свежего воздуха, который Лисса выпивает без остатка. Оно проникает в нее: в ее мыслях — приятная легкость бесконечных собственных желаний; в сознании — безумство фантазий; в теле — дрожь восторга и предвкушения.
Она появляется среди людей как нежная вспышка света: вся в белом, с рассыпавшимися по плечам белокурыми волосами и мягкой улыбкой, за которой прячется гримаса безумия. Она словно чудо, возникшее из ниоткуда, и люди протягивают руки в ее сторону, надеясь на милость богини.
Но взмах ее руки не дарует благословение и радость; взмах ее руки — и мир вокруг окрашивается безумием и злостью, превращается в сплошное кровопролитие. Лисса наблюдает за этим с любопытством кошки, которая следит за трепыхающейся в ее лапах мышью, и ее звонкий смех разливается во все стороны.
[indent] [indent] Глупые люди опять подчиняются ее безграничной воле.
Мгновениями позже, когда для смертных проходит не один день, Лисса теряет интерес к происходящему. Она окидывает оставшихся в живых людей, размышляя не убить ли ей и их, но решает, что навестит их позже. Зачем лишать себя еще одной возможности получить удовольствие.
Когда богиня покидает поле битвы, на ее губах играет блаженная улыбка.
Дома, в Тартаре, Лисса находит сестру, и от ее вида богине хочется почти что визжать от восторга — ей всегда нравится делиться историями своих безумных приключений с близкими.
[indent] — Эти люди, они такие смешные, — произносит Лисса, приближаясь к Немезиде и кладя подбородок ей на плечо. — В них столько злости, что мне почти не нужно ничего делать; они и без того готовы разорвать друг друга в клочья. Ради клочков земли, дичи или женщин. — Лисса довольно хихикает. — Наблюдать за ними и их безумием — одно удовольствие!
Она могла заставить их сделать что угодно: отдать ребенка на съедение медведю, утопиться всем племенем в холодной реке, есть человеческое мясо. Или даже воздвигать ей алтари, чтобы молиться ее силе, потому что среди них она была безграничная власть.
В рядах богов Лиссе редко удавалось почувствовать себя действительно значимой — ее окружали чертовы олимпийцы, надменные и почему-то забравшие всю власть себе. А ведь Лисса была ни чем не хуже, но с ней совсем не считались и даже, кажется, смотрели сверху вниз. Низшая богиня, которая только и может что сводить с ума людей да убивать животных, охваченной агонией бешенства. Среди богов она сама была игрушкой, которую можно использовать как безвольный инструмент, которой можно приказывать что угодно, и она обязательно исполнит, потому что другого выбора у нее нет.
Иногда Лиссе хотелось вырваться из когтей чужой власти и в порыве собственного безумия разодрать себе кожу в кровь и до костей, а потом прекратить существовать. Но исполнить задуманное ей никогда не хватало ни смелости, ни сил.
Может быть, она и правда была лишь жалкой пешкой мира богов.
///
[indent] Этот день приносит Лиссе то радостное чувство удовлетворения, которое она испытывает лишь в моменты свободы от чужого гнета. Когда делает то, что хочется именно ей! Когда может дышать полной грудью и не чувствовать жесткой хватки высших богов.
Это ощущение как глоток свежего воздуха, который Лисса выпивает без остатка. Оно проникает в нее: в ее мыслях — приятная легкость бесконечных собственных желаний; в сознании — безумство фантазий; в теле — дрожь восторга и предвкушения.
Она появляется среди людей как нежная вспышка света: вся в белом, с рассыпавшимися по плечам белокурыми волосами и мягкой улыбкой, за которой прячется гримаса безумия. Она словно чудо, возникшее из ниоткуда, и люди протягивают руки в ее сторону, надеясь на милость богини.
Но взмах ее руки не дарует благословение и радость; взмах ее руки — и мир вокруг окрашивается безумием и злостью, превращается в сплошное кровопролитие. Лисса наблюдает за этим с любопытством кошки, которая следит за трепыхающейся в ее лапах мышью, и ее звонкий смех разливается во все стороны.
[indent] [indent] Глупые люди опять подчиняются ее безграничной воле.
Мгновениями позже, когда для смертных проходит не один день, Лисса теряет интерес к происходящему. Она окидывает оставшихся в живых людей, размышляя не убить ли ей и их, но решает, что навестит их позже. Зачем лишать себя еще одной возможности получить удовольствие.
Когда богиня покидает поле битвы, на ее губах играет блаженная улыбка.
Дома, в Тартаре, Лисса находит сестру, и от ее вида богине хочется почти что визжать от восторга — ей всегда нравится делиться историями своих безумных приключений с близкими.
[indent] — Эти люди, они такие смешные, — произносит Лисса, приближаясь к Немезиде и кладя подбородок ей на плечо. — В них столько злости, что мне почти не нужно ничего делать; они и без того готовы разорвать друг друга в клочья. Ради клочков земли, дичи или женщин. — Лисса довольно хихикает. — Наблюдать за ними и их безумием — одно удовольствие!
"[align=center
Пост Немезиды[/align]"][indent] Независимость, за которую она цеплялась с отчаянием утопающей, растаяла с произнесенной клятвой - нерушимой и вечной силой, тотчас отпечатавшейся на полотне судьбы. Если бы только еще оставалось что-то, за что можно было цепляться. Мало кто осознавал опасность самообмана лучше, чем Немезида, однако даже она, определявшая истину, угодила в эту ловушку. Даже в момент оглашения своего окончательного решения, она по-прежнему испытывала смешанные чувства. Легче было бы убедить себя в собственной правоте, как это делали остальные, однако она не могла. Появление гигантов виделось ей закономерным продолжением давнего кровопролития. И все же их ярость пугала сильнее безумия полубогов, которых олимпийцы пригрели на груди.
[indent] На душе полегчало, лишь когда Артемида произнесла ответную клятву. Немезида чуть расслабила пальцы на рукоятке меча и едва сдержала улыбку. Под дрогнувшими ресницами укрывался ее опущенный взгляд. Обещание быть рядом обратило львиную долю сомнений в прах, развеянный в бесконечно холодной и непроглядной бездне ночи. После затянувшейся зимы сердце вдруг ощутило теплое дыхание весны. На бледном лике возмездия проступил легкий румянец, как на ожившем мраморе, предвестнике еще несозданной Галатеи.
[indent] Что-то внутри сжалось при виде лаврового венца на шлеме Артемиды. Праздновать еще неодержанную победу – знак дурной, способный обратить колесо судьбы против них. Оттаявшей Немезидой вновь завладела сумрачная тень, приходившая следом за расцветом очередного бутона гибриса. Взмахнув крыльями лишь раз, она чуть не коснулась потолка своей обители и приземлилась на спину грифона.
[indent] - О нет, Гегемона, то была не игра, - мрачный комментарий покинул налитые кровью уста. Мановением руки она обратила лавр в более скромные полевые цветы, символы девичей чистоты. Затем Немезида вытянула руку, чтобы острие меча пронзило ночную мглу. Грифон, разогнавшись, оттолкнулся львиными лапами от пола, и ветер ужасного Нота мигом подхватил его могучие крылья.
[indent] Черные облака расступались перед ними сами - над истерзанным телом Гайи силы природы оставались благосклонными к ее обидчикам. Жар раскаленной магмы в трещинах под ногами пробирали до костей. Багровый свет очерчивал силуэты богинь, не позволив им слиться с ночным небом. Так неприятелю становилось легче обнаружить их, однако не это волновало Немезиду больше всего.
[indent] - Не могу избавиться от жалости, которую невольно испытываю при виде кровоточащих ран на ее теле, - призналась она – та, кого было непросто удивить подобными вещами. – Ты была права. Мы не можем позволить этому продолжаться. Гайе не стать новым Тартаром.
[indent] Артемида вырвалась из плена черного тумана в поле зрения, свет золотого лука указывал ей путь во мгле и умиротворял своей нежностью, словно не для кровопролития созданный. Ветер играл с русыми косами охотницы, но не осмеливался срывать с нее венок. Лишить деву венка означало овладеть ею. Дочь Зевса никому не принадлежала. Узрев ее во гневе, даже бессмертные опасались претендовать на сердце богини целомудрия. В последний раз перед сражением Немезида позволила себе улыбнуться мыслям.
[indent] За ними уже следовало их войско, преданные им создания, не люди, сопровождали их сквозь черноту, поглотившую свет. Подобно мотылькам летели они на свет слепо, однако не бесцельно. Коли суждено одержать им победу, не напрасны будут закономерные потери. Коли суждено им потерпеть поражение, история забудет их имена вовек. Жизнь или смерть – все на чашах весов.
[indent] [indent] Весов в ее руках.
[indent] На душе полегчало, лишь когда Артемида произнесла ответную клятву. Немезида чуть расслабила пальцы на рукоятке меча и едва сдержала улыбку. Под дрогнувшими ресницами укрывался ее опущенный взгляд. Обещание быть рядом обратило львиную долю сомнений в прах, развеянный в бесконечно холодной и непроглядной бездне ночи. После затянувшейся зимы сердце вдруг ощутило теплое дыхание весны. На бледном лике возмездия проступил легкий румянец, как на ожившем мраморе, предвестнике еще несозданной Галатеи.
[indent] Что-то внутри сжалось при виде лаврового венца на шлеме Артемиды. Праздновать еще неодержанную победу – знак дурной, способный обратить колесо судьбы против них. Оттаявшей Немезидой вновь завладела сумрачная тень, приходившая следом за расцветом очередного бутона гибриса. Взмахнув крыльями лишь раз, она чуть не коснулась потолка своей обители и приземлилась на спину грифона.
[indent] - О нет, Гегемона, то была не игра, - мрачный комментарий покинул налитые кровью уста. Мановением руки она обратила лавр в более скромные полевые цветы, символы девичей чистоты. Затем Немезида вытянула руку, чтобы острие меча пронзило ночную мглу. Грифон, разогнавшись, оттолкнулся львиными лапами от пола, и ветер ужасного Нота мигом подхватил его могучие крылья.
[indent] Черные облака расступались перед ними сами - над истерзанным телом Гайи силы природы оставались благосклонными к ее обидчикам. Жар раскаленной магмы в трещинах под ногами пробирали до костей. Багровый свет очерчивал силуэты богинь, не позволив им слиться с ночным небом. Так неприятелю становилось легче обнаружить их, однако не это волновало Немезиду больше всего.
[indent] - Не могу избавиться от жалости, которую невольно испытываю при виде кровоточащих ран на ее теле, - призналась она – та, кого было непросто удивить подобными вещами. – Ты была права. Мы не можем позволить этому продолжаться. Гайе не стать новым Тартаром.
[indent] Артемида вырвалась из плена черного тумана в поле зрения, свет золотого лука указывал ей путь во мгле и умиротворял своей нежностью, словно не для кровопролития созданный. Ветер играл с русыми косами охотницы, но не осмеливался срывать с нее венок. Лишить деву венка означало овладеть ею. Дочь Зевса никому не принадлежала. Узрев ее во гневе, даже бессмертные опасались претендовать на сердце богини целомудрия. В последний раз перед сражением Немезида позволила себе улыбнуться мыслям.
[indent] За ними уже следовало их войско, преданные им создания, не люди, сопровождали их сквозь черноту, поглотившую свет. Подобно мотылькам летели они на свет слепо, однако не бесцельно. Коли суждено одержать им победу, не напрасны будут закономерные потери. Коли суждено им потерпеть поражение, история забудет их имена вовек. Жизнь или смерть – все на чашах весов.
[indent] [indent] Весов в ее руках.
Автор Пиар-агент
- 13-07-2024, 22:55:14У всего есть своя цена, а цели можно добиться разными способами.
Камисато Аято старший сын благородного рода Инадзумы. Ныне является комиссаром комиссии Ясиро, получив должность после смерти своего отца. Будучи еще довольно юным главой, никто в трикомисси не воспринимал его всерьез. Однако, именно благодаря Аято, репутация клана была восстановлена и вновь заслужила уважение среди других правящих каст.
Когда клан оказался на грани разрушения, Аято выстроил неизменное убеждение: он использует все доступные средства ради безопасности и будущего клана. Любой, кто встанет на пути, будет устранён любой ценой.
Благодаря существованию Сюмацубан, нужда в том что бы лично марать руки у Аято была лишь в особых случаях. Но даже для этого в помощниках у него был верный слуга Тома, который умел избавляться от любых возможных улик. Огонь сожжет все дотла, а дождь смоет любые следы. Впрочем все это лишь крайние меры. В основном Аято решал всевозможные проблемы путем дипломатии. И в этом он был необычайно хорош, умея урегулировать вопрос так что бы довольны оставалось большинство, даже преследуя лишь свои личные мотивы.
Во время Гражданской войны Аято тайно сотрудничал с сопротивлением, став одним из тех винтиков, что послужил тому, что в итоге Охота на Глаза бога была отменена.
Несмотря на все мрачные события, что окружала жизнь молодого Господина, в ней были и светлые моменты, основой которых были семейные узы. Наличие младшей сестры Аяки как нельзя кстати мотивировало к тому, что бы их жизнь была лучше. Он всегда оберегал её от невзгод настолько насколько это было возможно. Они единственное дорогое, что было друг у друга и оставалось по сей день. Даже если иногда это могло проявляться в излишней опеке и жесткой руке старшего. Все это конечно же для их блага.Дополнительно: Темп игры у нас неспешный, но всегда рады идейным личностям, так же будем рады поддерживать общение и вне ролевой, что бы можно было обсуждать все тонкости наших взаимоотношений и не только."Письмо от Томы"
Привет, Господин.
Меня зовут Тома, и я люблю тебя. И твою сестру. Мы с Аякой предполагали Камисато-бутерброд со смазкой из сопель страдания и социальной разницы, но все пошло не по плану. Будет интересно посмотреть на то, что мы можем придумать. Но Тома с Аякой встречаются и строят здоровые отношения, так и знай.
Я тебе безотчетно предан, точно собака, никогда не укушу и не отвернусь. Жизнь готов был бы отдать, но Аяка. Но я всегда буду вставать на твою сторону, только покажи где та сторона и с кем разобраться предстоит.
Я ожидаю от Аято хладнокровного расчетливого политика с маниакальным желанием контролировать все вокруг, не гнушающегося кровавых решений, которому все равно на все, кроме своей семьи и ее будущего, который готов предать Архонта, если политика страны будет угрожать благополучию семьи. Я совершенно не вижу Аято другим и вообще хоть сколько то милым, если в этом нет необходимости. Больше усталым, чем счастливым.
Мы все - семья, маленькая, но крепкая. Неравная и построенная на контроле, больной любви и взаимных клятвах. По крайне мере Тома так думает.
О своей личной жизни думай сам, нам то что)
приписка от Аяки Мне крайне симпатизирует ваша динамика с Тиори, жаль что она теперь далеко
Плюсом будет примерное представление исторических периодов Эдо и Мейдзи в Японии, на которых собственно и основана история Инадзумы.
С радостью обсудим все детали и придем к всеобщему соглашению. Очень ждем!
"[align=center
Пробный пост[/align]"][indent] Аяка уже давно устала сидеть в четырех стенах фамильного особняка, атмосфера там царила довольно мрачная, никому там больше не было до нее дела. Отец так и не оправился от своей травмы покинул этот мир, матушка довольно скоро впала в глубокую депрессию, все внимание клана было направленно на то, что бы подготовить Аято к тому что бы он мог занять место уже почившего комиссара, вверив ему все дела и их непростое положение. Аяка так и не смогла полностью осознать как одна безмятежная ночь превратилась в сущий кошмар для всей их семьи. И продолжала длиться уже не первый год. Ей все еще ужасно хотелось вернуться туда, где все было хорошо. И этот маленький внутренний бунт был одной из этих попыток. Ей было все равно на последствия, ведь главнее было то что сейчас у нее есть возможность почувствовать глоток свободы. Благо рядом оказался человек, готовый поддержать ее в этом. К тому же Аяка рассудила, что с Казухой ей определенно будет безопаснее.
[indent] Прежде чем дети покинули чайную Аяка осторожно заглянула за угол, убедившись что молодой самурай Хиротацу, приставленный к Аяке в качестве личного телохранителя еще с тех времен когда отец был жив, отвлечен беседой. Девочке это было на руку, для самурая же это могло бы обернуться ужасными последствиями. Впрочем, Аяку это совершенно не волновало. Не в ее интересах было думать о грядущем наказании для самурая в случае того, если с молодой госпожой что-то случится. Так что оставалось надеяться, что Хиротацу был хорошим самураем и исчезновение детей для него не прошло бесследно.
[indent] Аяка не стала задумываться о том, чем именно было продиктовано согласие Казухи, ей просто хотелось верить, что их дружеские чувства сильнее долга, так она чувствовала себя менее одиноко, даже если она просто придумала себе, что с ней можно просто дружить. По крайнее мере она могла наблюдать за тем как чужеземец Тома довольно быстро стал сперва другом для Аято, и потом уже для Аяки, в виду ее малого возраста, она первое время просто была маленькой надоедой, желающей тоже участвовать в мальчишеских играх где им просто приходилось мириться с ее присутствием в случае, если им не удавалось отослать ее к няньке.
- Спасибо, что согласился пойти со мной.
[indent] Гэта постукивают по мостовой усыпанной лепестками сакуры, не мгновение Аяка отвлекается на дивный аромат исходящий от ресторана Киминами, но почти сразу же переводит взгляд на кузницу. Работа в ней кипела, жар исходящий от печи вырывался горячим облаком, захватывая собой ближайшую улочку. О кузнечном деле Аяка особо ничего не знала, однако общее знание истории кланов было крайне важной дисциплиной для всех кто был их частью, так что вполне закономерным было обратить внимание на свои знания, не то что бы она как то пыталась казаться умной и образованной, просто вежливая беседа.
- Непростая это работа весь день так размахивать молотом.
[indent] За работой мастера дети наблюдали не очень долго, пока еще неоформившийся кусок разгоряченного метала постепенно приобретал более явные очертания, им было это интересно, впрочем работа оказалась долгой, так их интерес угас так же скоро как и появился.
- Когда нибудь ты тоже станешь кузнецом?
[indent] Прежде чем дети покинули чайную Аяка осторожно заглянула за угол, убедившись что молодой самурай Хиротацу, приставленный к Аяке в качестве личного телохранителя еще с тех времен когда отец был жив, отвлечен беседой. Девочке это было на руку, для самурая же это могло бы обернуться ужасными последствиями. Впрочем, Аяку это совершенно не волновало. Не в ее интересах было думать о грядущем наказании для самурая в случае того, если с молодой госпожой что-то случится. Так что оставалось надеяться, что Хиротацу был хорошим самураем и исчезновение детей для него не прошло бесследно.
[indent] Аяка не стала задумываться о том, чем именно было продиктовано согласие Казухи, ей просто хотелось верить, что их дружеские чувства сильнее долга, так она чувствовала себя менее одиноко, даже если она просто придумала себе, что с ней можно просто дружить. По крайнее мере она могла наблюдать за тем как чужеземец Тома довольно быстро стал сперва другом для Аято, и потом уже для Аяки, в виду ее малого возраста, она первое время просто была маленькой надоедой, желающей тоже участвовать в мальчишеских играх где им просто приходилось мириться с ее присутствием в случае, если им не удавалось отослать ее к няньке.
- Спасибо, что согласился пойти со мной.
[indent] Гэта постукивают по мостовой усыпанной лепестками сакуры, не мгновение Аяка отвлекается на дивный аромат исходящий от ресторана Киминами, но почти сразу же переводит взгляд на кузницу. Работа в ней кипела, жар исходящий от печи вырывался горячим облаком, захватывая собой ближайшую улочку. О кузнечном деле Аяка особо ничего не знала, однако общее знание истории кланов было крайне важной дисциплиной для всех кто был их частью, так что вполне закономерным было обратить внимание на свои знания, не то что бы она как то пыталась казаться умной и образованной, просто вежливая беседа.
- Непростая это работа весь день так размахивать молотом.
[indent] За работой мастера дети наблюдали не очень долго, пока еще неоформившийся кусок разгоряченного метала постепенно приобретал более явные очертания, им было это интересно, впрочем работа оказалась долгой, так их интерес угас так же скоро как и появился.
- Когда нибудь ты тоже станешь кузнецом?
Автор Пиар-агент
- 15-06-2024, 11:58:56
возраст: родился в 797 г.;
место обитания: Каттегат, Норвегия;
Marco IlsøКЛЮЧЕВАЯ ИНФОРМАЦИЯВ Хвитсерке удивительным образом умещается несочетаемое: в единстве и борьбе противоположностей схлестнулись ласковый щеночек и яростный берсерк, и одно совершенно никак не умаляет другого.
Хвитсерк любит в своей жизни три вещи: вкусно покушать, братьев и грабить английские деревни, поэтому в целом в жизни его царит настоящая идиллия, почти Вальгалла при жизни. Хвитсерк не обременён ответственностью старшего, как Уббе и Бьёрн, не погряз в комплексах младшего, как Ивар, его не сравнивают с отцом, от него не ждут великих завоеваний, Хвитсерк — просто Хвитсерк, и все его просто любят таким, какой он есть. Разумеется, в том, чтобы вечно находиться где-то посередине есть свои подводные камни — например, ему всё время приходится выбирать, чью сторону занять в срачах между братьями, выступать парламентёром, выслушивать каждую из сторон и поддерживать равновесие и мир в семье на своих широких плечах, но кто, если не он? Одно очевидно — без Хвитсерка сыновья Рагнара давно бы переубивали друг друга, и если Ивару было суждено стать карой богов, Хвитсерк, без ложной скромности — их благословение.
Возможно, мы все просто не заслужили Хвитсерка. Но он благодушно прощает это нам, незаметно умыкнув куриную ножку из чужой тарелки — ведь истощение запасов провизии это такая малая цена, которой можно отплатить за его героизм.ДОПОЛНИТЕЛЬНОХвитсерк — солнышко, и я готов драться на ножах за него. Я очень хочу поиграть с Хвитсерком и в оригинальном сеттинге, и в модерн-ау, которую мы здесь активнее всего играем; в модерн-ау в целом всё те же братские распри, в которых Хвитсерк единственный нормальный из Рагнарссонов, солнышко, булочка и семейный талисман, благодаря которому никто никого ещё не переубивал. Подробности про модерн-ау расскажу в ЛС, а пока что жду, надеюсь, верю, давай вместе стебать Уббе за его огородные страсти!"Пробный пост"
Ивар, конечно же, любит свою семью, кто бы спрашивал. Любит и братьев-полудурков — начиная от Бьёрна с его замашками контрол-фрика, и заканчивая обладателя самого грязного рта по эту сторону Северного моря Сигурда. Нежно, искренне так любит, вот только находиться среди них — всё равно, что сидеть на пороховой бочке, нет-нет и рванёт. Это даже не ружьё, которое обязательно выстрелит, это заряженный огнемёт в газовой камере. В общем и целом, всё, ну абсолютно предвещало пиздец. Про такие ситуации говорят — что вообще могло пойти так?
С самого утра у Ивара ноют кости так, будто его ноги наконец решили отвалиться и зажить собственной жизнью, и ему даже в зеркало не надо смотреться, чтобы знать, как подсвечиваются изнутри склеры его глаз болезненно-синим. Раньше это, кажется, было для него предостережением, теперь — лишь злит ещё сильнее. Ивар назло своему недугу вылезает из инвалидной коляски, скалится в лицо перспективе оступиться и в который раз сломать ногу; может, это не слишком помогает справиться с болезнью, но уж явно идёт на пользу для его внутреннего равновесия, позволяет не чувствовать себя слабым, что ли. У Ивара вообще своеобразные способы борьбы — и в такие вот дни, когда тупая, ноющая боль недостаточно сильна, чтобы приковать его к кровати, но раздражает до скрежета зубов, он перегоняет боль в злобу. Способ, конечно, безотказный, если бы не одно но — несчастным, попавшимся под его горячую руку, даже боги не помогут.
Само собой, все клише в стиле "ничто не предвещало беды" были чуть более, чем неуместны. У Ивара весь день аж зубы зудели, и, наблюдая за тем, как братья медленно подтягивались к ужину, он даже не скрывал этого своего хищного вида "в поисках жертвы, кому бы присесть на уши и измотать нервы". Правда, конкретно это и вправду беды не предвещало — во всяком случае, обычно подобные настроения Ивара оканчивались безобидным пикированием с Бьёрном или расползающимися на лицах Хвитсерка и Уббе дебильными ухмылочками. Кажется, в какой-то момент братья начинали понимать, что Ивару иногда это просто необходимо — побыть совершенно невыносимой язвой, иначе он непременно захлебнётся собственным ядом, и спускали на тормозах больше, чем кому-либо другому.
Ивар же... Пожалуй, он действительно это ценит.
— Кстати, звонила мама, — совершенно безобидно-будничным тоном заявляет Ивар, молчаливых трапез просто не выдерживающий, — Передавала вам всем привет.
— И, конечно, спрашивала, когда Уббе уже позовёт её на свадьбу? — Хвитсерк мгновенно подцепляет крючок разговора, прыснув себе под нос и с самым довольным собой видом оборачиваясь к старшему брату. Ивар, беззлобно усмехаясь, вздергивает бровь:
— А ты чего так радуешься, Хвитс? Ты, вообще-то, следующий на очереди... Если Уббе, конечно, уже сподобится обрадовать маменьку. Ну или Сигурд наконец воспользуется легализацией однополых браков и уделает вас обоих.
— Ага, Ивар, тебе одному тут повезло, да?
Многих проблем и ссор среди братьев-Лодброков можно было избежать, если бы Сигурд умел вовремя прикусывать свой грёбанный язык. При всей их обоюдной любви к невинным подъебкам он единственный, кажется, не улавливал сути и не умел шутить безобидно — каждый раз впору было звук сверчков подставлять в качестве музыкального сопровождения для шоу «Сигурд и его доебавшие абсолютно всех попытки острить».
Конечно, Ивар прекрасно понимает, к чему его мудак-брат клонит. Конечно, прекрасно знает, что он скажет дальше. Конечно, это провокация, и взгляд Сигурда из-под светлых ресниц говорит даже больше, чем Ивару хочется знать. Конечно-конечно-конечно. Они все отлично знают этот сценарий, но каждый раз пытаются сделать вид, будто ничего особенного и не происходит — Хвитсерк утыкается лицом в тарелку, а Уббе переводит взгляд с безмятежного (пока что) лица Ивара на вызывающую гримасу Сигурда. Типа, у него всё под контролем, ага, как же, очень смешно.
— Это ты к чему? — у Ивара деланно-спокойный и вполне мирный тон, впрочем, на деле этот тон называется «Сигурд, завали ебало, пока не поздно», и все они это тоже прекрасно понимали. Иногда Сигурд даже брал себя в руки и заваливал, но сегодня, видимо, был намерен идти до последнего, потому как взгляда исподлобья не отвёл. Ивар считает до десяти — этого времени обычно хватает, чтобы его ебучий братец достал мозги из того места, где они у него по какой-то причине всегда находятся, но — увы. Что ж, он дал ему шанс.
— Не думаю, что мать всерьёз рассчитывает, будто ты когда-нибудь женишься, Ивар, — от его желчной улыбки у Ивара сводит зубы, но он молчит, застывшим взглядом уперевшись в лицо Сигурда.
— А в чём проблема? — Ивар намеренно предоставляет ему поле для манёвра. Даёт, так сказать, развернуть своё блядское убогое чувство юмора во всей красе, чтобы ничего не упустить.
— Ну не знаю, — Сигурд нервно, скованно ухмыляется, жадно цепляясь за возможность, которую Ивар ему на блюдечке преподносит своими же руками, — Может, потому что ты злобный подонок. А может, потому что ты у нас убогий, и ни одна женщина на такого не позарится. Радуйся, что хоть мамочка тебя любит.
От старта до момента невозврата — те несколько секунд, за которые зрачки Ивара сужаются до точки, обнажая пронзительно-голубые взрезанные волны радужек. Он опускает руку почти непроизвольно, не отрывая остекленевшего взгляда от Сигурда, и не осознает, что запускает ему в лицо — зато осознаёт Хвитсерк, вцепляющийся в его локоть в последний момент, из-за чего кухонный нож со свистом пролетает у Сигурда над виском, с оглушительным треском врезаясь в пробковую панель стены.
Хвитсерк, может, и не осознаёт, но он только что непроизвольно спасает Сигурду жизнь — во всяком случае, от перспективы остаться одноглазым, как бог Один.
Автор Пиар-агент
- 08-06-2024, 22:51:32
легендарный дипломат, принёсший мир между вампирами и людьми, положивший конец войне и кровопролитию, начавший новый эпоху. умудрившийся достигнуть компромисса. это стоило миру дорого. это стоило вам дорого. и это, предположительно, окупило себя [люди и вампиры равны, вы ведь взаправду так считаете, о, лорд рутвэн?].
— совершенная маска, преследующая собственные цели. никто не знает, что скрывается в этой яркой голове, за этой галантностью и уверенностью, за опытом бывалого, разумного вампира. если бы хоть кто-то узнал, всё пошло бы иначе.
а я вижу вас насквозь, лорд рутвэн. и вы знаете об этом, но ничего не способны поделать [напрямую]. ваши трюки не действуют на меня, имя ванитаса - не то, что вам подвластно. и не то, что вписывается в ваши планы. как же хорошо, когда под рукой имеются пешки и иные фигуры; ни одна из них не будет упущена. слишком высоки риски и ставки, цель превыше всего.
вы используете всё, что движется. нет методов, к которым бы вы не прибегли. если бы я только знал, насколько грязно вы играете, то непременно и сам бы действовал иначе. но я не знаю, а потому... это всё очень плохо закончится. всем известно, что компромисс подразумевает: ни одна из сторон не останется удовлетворённой, и рано или поздно прежняя повестка вновь окажется на столе.
но, как и у всякого человека со своими целями и сомнительными методами, у вас конечно же имеются своя история и поводы. в конце-то концов, мир по определению полон жестокости и играет нечестно; если не уподобиться, окажешься съеденным. либо охотник, либо жертва. вы лишь предпочитаете не быть съеденным, следуя собственным идеалам и сполна схватывая всё что, что доступно. результаты впечатляют, а кредит доверия практически безграничен, мир у ваших ног [наступите?].
мы всем имеющимся кастовым составом верные слюнявые фанаты этого роскошного мужчины. в каком угодно смысле. рутвэн заслуживает, чёртов хитрец. он настолько прекрасен и со столькими слоями лук, что как дышать. просто посмотрите [и краshтесь вместе с нами, да].
из своего угла фангёрлинга скажу, что сыграю почти что угодно, просто потому что тут такая динамика игр умов и хитрости, что я всё, просто всё, ну совсем всё. обмазаться и умирац, всё по заветам джун. очень красиво. сильно красиво. красиво красиво. ничто так не будоражит и не заводит моторчик души как мозг.
снова скажу: у нас тут фанклуб. ноэ, доми, жанна, я - у рутмена своя история с каждым, с каждым она вкусная, всё так переплетено, что игру даже придумывать не надо, она буквально валяется на земле. местами, конечно, не хватает лора, манга-то не далеко ушла, но это мы компенсируем бурной фантазией.
3 лицо, от 3.5к; капс и птица - на ваше усмотрение, лишь бы посты были вкусными. и стабильными. сыграть с этим персонажем хочет каждый, потому вам стоит быть активным: если писать по посту в месяц, то игрокам придется ждать посты по 1-2-3+месяца, что несправедливо, не надо так. мы активные и увлечённые, хотим пополнения схожей кровью)) взамен оближем, заиграем, снова оближем.
конкретно я не заобщаю и за ирл не поговорю. но всегда всеми конечностями за то, чтобы поговорить об игре, обменяться артами и музыкой. все au и альты мира в наших руках. зато другие ребята более общительные и приятные. только пускай ваше вдохновение исходит из игры в первую очередь и ею же поддерживается, потому что ролевое превыше всего, ну и мы ж тут как бы за облизываемых персонажей специально гоняем, как не воспользоваться возможностью и не выдать страстные 100500постов!
"[align=center
Пробный пост[/align]"]Разумеется, крики. Снова. Горничные-слуги графа контрастно тихие на фоне подобного хозяина, хотя взгляды у них в надменности одинаковые. Нет, никто из них Ванитасу не нравился, компания не желанная, но ведь ему и не должен никто нравиться, как и он не должен был нравиться никому. У доктора имелась цель. Она безличностна, она не привязывалась, она не выбирала, как не выбирают пациентов: независимо от воли на то, спасены должны быть все, кто могут; кому уже не помочь — ликвидированы, дабы не распространять смерть. Потому ни информаторы, ни люди-средства, ни пациенты — никто из них не имел значения для Ванитаса как личности, он будет иметь с ними дело в любом случае. До тех пор, пока они полезны, способны дать что бы то ни было. А ему самому, так или иначе, всегда имелось, что предложить; то, чем никому практически невозможно манипулировать, а результаты могли быть полезны каждому вампиру, заглядывая глубже — коду самого мирозданья. Поэтому... в общем-то, с лицом ни то безучастным, ни то в ехидстве превосходившем сразу обеих горничных графа, Ванитас выслушивал очередные крики экспрессивного вампира.
Несколько колких замечаний, стоило сказать, по делу — и после каждого из них крик становился всё более громким. Имелось в этом тыкании по бубочкам что-то приятное, очень удовлетворявшее до не могу, отдельный сорт удовольствия, конечно. Ванитас бы с удовольствием продолжил, и тогда снова пинком под зад (стоило того, впрочем), пока снова друг другу не понадобятся, но... Ноэ, какой хороший мальчик, у-у. И ладно: всё равно граф кричал одинаково, это даже немного утомительно. К тому же, в самом деле потеря времени: люди продолжали умирать, и это не то, с чем стоило шутить. Похоже, кейс обещался стать достаточно сложным. Возможно, они столкнутся с сильным вампиром, возможно, достаточно разумным, чтобы проворачивать нечто... Вот то самое, чтобы даже у Данте информации не имелось от слова совсем. И это новость так себе: значит, умрет больше. Что не личная боль, но каждый раз — пощечина с летальным исходом, независимо от того, умирали ли люди или вампиры. Их жизни стоили одинакого, состоя, по сути, из одного и того же (дерьма и пустых мечтаний).
В голове имелся некоторый план, однако рисковать на этот раз — менее оправданно, чем обычно. Доктор предполагал, что речь шла не о ком-то с концами (пока) обезумевшем, возможно, со способностями достаточно мощными или необычными, дабы внести смуту в планы или вовсе их сломать. Потому стоило продумать и обдумать многое. А ещё отдохнуть, потому что последнее время они только и делали, что искали, и искали, и искали. Это утомляло: в процессе даже умудрились наткнуться на нескольких проклятых и исцелить их, но это чистая случайность, не имевшая никакого отношения к их делу. Смерти продолжались, и, судя по всему, становились всё более мучительными: проклятый набирал аппетит, всё сильнее наседая на свой голод и какие-то способности, следы которых на местах преступлений не оставалось, а потому ни отметить, ни считать — нечего.
— Угу, — проводил напарника взглядом, прежде чем продолжить глядеть в потолок, немного сонно размышляя. И да, вампира отпустил вот так просто: того трудно назвать непредсказуемым, если совсем откровенно, особенно с учётом обычных, уже изученных повадок. Однако тот в состоянии постоять за себя, как и вероятность того, что ему вдруг неслыханно повезёт после не одной недели поиска — мала до раздражения. Иначе Ванитас его бы в первый же день выпер приманкой, честное слово. У того сила, у этого книга Ванитаса, опыт и вообще: после того, с кем уже столкнулись, едва ли что-то могло сие превзойти. И, в общем-то, какое-то время этих мыслей хватало на то, чтобы не беспокоиться, продолжая раз за разом складывать имевшуюся информацию, пытаться составить-таки подобие картинки, высмотреть прежде упущенные улики-подсказки-намёки. И это самое какое-то время: ничего.
Впрочем...
Жертвы ведь всегда были одни. Находились одни; их находили всегда по одному, раздельно, даже если пропадали они изначально, или виделись в последний раз, вместе. Они не всегда были одного типажа, если пропадали вдвоем, однако как минимум один из них всегда имел... Ванитас поморщился, фыркнув и перевернувшись на живот.
"И какова же вероятность, что именно сейчас это случится именно с ним, а?" — со сепсисом сам себе вопросом на заданный вопрос. Ноэ — один из сильнейших вампиров, которых можно повстречать на улице. С другой стороны, если допустить, что у проклятого имелись способности, которым напарник не в состоянии был бы противостоять или те, что перекрывали бы его собственные...
"А ведь тоже план, тьфу," — оттолкнувшись от матраса, Ванитас поспешил подняться и, накинув на плечи пальто, висевшее на спинке стула, последовал прочь из номера. Вероятность подобного — крайне мела; вероятность того, что Ноэ не осилит — чертовски мала. И тем не менее, она выше нуля. Это во-первых. Во-вторых... проклятому же в любом случае понадобится доктор, и это, конечно же, Ванитас. Всё равно не спалось, если уж на то пошло, даже при всей усталости. Он должен закрыть это дело, должен вылечить этого вампира. Должен.
Двинувшись по ночным улицам такого типичного, что с маньяками, что без, Парижа, Ванитас запихнул руки в карманы да зарылся в свой длинный шарф, попутно высматривая Ноя да думая о своём. В мысли постепенно уходил всё глубже.
"— У тебя много работы, не время отдыхать.
— У тебя много не работы, а мало времени. Работы куда больше, чем времени.
— В любом случае не могу его терять, пф.
— А что... если твоё время закончится раньше, чем ты успеешь обелить То Имя и наследие, что было запятнано?
— Я попробую, чтобы не закончилось.
— Но если его по определению мало и ты знаешь, что не успеешь, не сможешь, не способен, не лучше ли потратить его на месть?
— Месть должна иметь лицо. Весь мир не может быть объектом мести. Моя... деятельность, то, что я делаю — это и есть месть. Но это не то, что обычно преследуют мстители," — раздражение на навязчивый ход мыслей, однако смирение перекрыло его. Ничего нового, Ванитас уже оговаривал это с собой в сотнях вариаций. Только с собой и оговаривал.
Странное ощущение, стоило только отвлечься от диалога с собой. Его трудно описать, однако оно заставило отряхнуть плечи и, не останавливаясь, внимательно осмотреться: словно бы что-то мелькнуло ни то сзади, ни то на крышах. Однако ничего. Всё-таки стоило найти Ноя.
"— Как ты думаешь, почему ему так интересна книга Ванитаса?
— Она не может не быть интересной. К тому же, его мастер намеренно зародил зародил в нём интерес.
— А почему его мастер это сделал? Каков его интерес?
— Возможно, речь об исследованиях и истории. Книга Ванитаса — её часть.
— Но он наивен как ребёнок. Выше на голову, а верит. Кому угодно — верит, ты же знаешь. Мастеру — верит как никому. Этим невозможно не воспользоваться. А если ему однажды поступит запрос и придётся сделать выбор... Ты уверен, что он не поведёт себя иначе? [...]" — мысли продолжили развиваться в данном направлении, становясь все более аргументированными, критичными, мрачными и пессимистичными. От них тяжело отделаться, словно их через силу и очень настойчиво выдерживали в одной "гамме". Смирение перетекло в угрюмость и подозрительность. Словно бы Ванитас захлопнулся, закрылся, защелкнулся. Снова на плечах неприятный осадок, дернул ими к чёртовой матери.
Снова?
На крыше точно что-то было. Мелькнуло, однако доктор не успел уловить. Пришлось искать лестницу, чтобы забраться и пойти уже по крышам, если надо — побежать. На земле-то никого, там своя жизнь и какие-то случайные люди, даже группами. Кто-то за Ванитасом следил, точно следил. И это не люди графа. Надо найти Ноя. Или разобраться самому, кто-что бы сейчас не преследовало. Вот только ощущения, неприятные и негативные, вызванные чередой мыслей от диалога с собой, который так долго не мог остановить — осталось вместе с ним. Может быть, стоило быть осторожнее? Не только с проклятыми. Они, в конце-то концов, просто больны. Здоровые могли быть опаснее, в состоянии помешать по-настоящему. Один — точно. Сейчас доктор почти готов в это если не поверить, то хотя бы допустить вероятность. Дурную.
Несколько колких замечаний, стоило сказать, по делу — и после каждого из них крик становился всё более громким. Имелось в этом тыкании по бубочкам что-то приятное, очень удовлетворявшее до не могу, отдельный сорт удовольствия, конечно. Ванитас бы с удовольствием продолжил, и тогда снова пинком под зад (стоило того, впрочем), пока снова друг другу не понадобятся, но... Ноэ, какой хороший мальчик, у-у. И ладно: всё равно граф кричал одинаково, это даже немного утомительно. К тому же, в самом деле потеря времени: люди продолжали умирать, и это не то, с чем стоило шутить. Похоже, кейс обещался стать достаточно сложным. Возможно, они столкнутся с сильным вампиром, возможно, достаточно разумным, чтобы проворачивать нечто... Вот то самое, чтобы даже у Данте информации не имелось от слова совсем. И это новость так себе: значит, умрет больше. Что не личная боль, но каждый раз — пощечина с летальным исходом, независимо от того, умирали ли люди или вампиры. Их жизни стоили одинакого, состоя, по сути, из одного и того же (дерьма и пустых мечтаний).
В голове имелся некоторый план, однако рисковать на этот раз — менее оправданно, чем обычно. Доктор предполагал, что речь шла не о ком-то с концами (пока) обезумевшем, возможно, со способностями достаточно мощными или необычными, дабы внести смуту в планы или вовсе их сломать. Потому стоило продумать и обдумать многое. А ещё отдохнуть, потому что последнее время они только и делали, что искали, и искали, и искали. Это утомляло: в процессе даже умудрились наткнуться на нескольких проклятых и исцелить их, но это чистая случайность, не имевшая никакого отношения к их делу. Смерти продолжались, и, судя по всему, становились всё более мучительными: проклятый набирал аппетит, всё сильнее наседая на свой голод и какие-то способности, следы которых на местах преступлений не оставалось, а потому ни отметить, ни считать — нечего.
— Угу, — проводил напарника взглядом, прежде чем продолжить глядеть в потолок, немного сонно размышляя. И да, вампира отпустил вот так просто: того трудно назвать непредсказуемым, если совсем откровенно, особенно с учётом обычных, уже изученных повадок. Однако тот в состоянии постоять за себя, как и вероятность того, что ему вдруг неслыханно повезёт после не одной недели поиска — мала до раздражения. Иначе Ванитас его бы в первый же день выпер приманкой, честное слово. У того сила, у этого книга Ванитаса, опыт и вообще: после того, с кем уже столкнулись, едва ли что-то могло сие превзойти. И, в общем-то, какое-то время этих мыслей хватало на то, чтобы не беспокоиться, продолжая раз за разом складывать имевшуюся информацию, пытаться составить-таки подобие картинки, высмотреть прежде упущенные улики-подсказки-намёки. И это самое какое-то время: ничего.
Впрочем...
Жертвы ведь всегда были одни. Находились одни; их находили всегда по одному, раздельно, даже если пропадали они изначально, или виделись в последний раз, вместе. Они не всегда были одного типажа, если пропадали вдвоем, однако как минимум один из них всегда имел... Ванитас поморщился, фыркнув и перевернувшись на живот.
"И какова же вероятность, что именно сейчас это случится именно с ним, а?" — со сепсисом сам себе вопросом на заданный вопрос. Ноэ — один из сильнейших вампиров, которых можно повстречать на улице. С другой стороны, если допустить, что у проклятого имелись способности, которым напарник не в состоянии был бы противостоять или те, что перекрывали бы его собственные...
"А ведь тоже план, тьфу," — оттолкнувшись от матраса, Ванитас поспешил подняться и, накинув на плечи пальто, висевшее на спинке стула, последовал прочь из номера. Вероятность подобного — крайне мела; вероятность того, что Ноэ не осилит — чертовски мала. И тем не менее, она выше нуля. Это во-первых. Во-вторых... проклятому же в любом случае понадобится доктор, и это, конечно же, Ванитас. Всё равно не спалось, если уж на то пошло, даже при всей усталости. Он должен закрыть это дело, должен вылечить этого вампира. Должен.
Двинувшись по ночным улицам такого типичного, что с маньяками, что без, Парижа, Ванитас запихнул руки в карманы да зарылся в свой длинный шарф, попутно высматривая Ноя да думая о своём. В мысли постепенно уходил всё глубже.
"— У тебя много работы, не время отдыхать.
— У тебя много не работы, а мало времени. Работы куда больше, чем времени.
— В любом случае не могу его терять, пф.
— А что... если твоё время закончится раньше, чем ты успеешь обелить То Имя и наследие, что было запятнано?
— Я попробую, чтобы не закончилось.
— Но если его по определению мало и ты знаешь, что не успеешь, не сможешь, не способен, не лучше ли потратить его на месть?
— Месть должна иметь лицо. Весь мир не может быть объектом мести. Моя... деятельность, то, что я делаю — это и есть месть. Но это не то, что обычно преследуют мстители," — раздражение на навязчивый ход мыслей, однако смирение перекрыло его. Ничего нового, Ванитас уже оговаривал это с собой в сотнях вариаций. Только с собой и оговаривал.
Странное ощущение, стоило только отвлечься от диалога с собой. Его трудно описать, однако оно заставило отряхнуть плечи и, не останавливаясь, внимательно осмотреться: словно бы что-то мелькнуло ни то сзади, ни то на крышах. Однако ничего. Всё-таки стоило найти Ноя.
"— Как ты думаешь, почему ему так интересна книга Ванитаса?
— Она не может не быть интересной. К тому же, его мастер намеренно зародил зародил в нём интерес.
— А почему его мастер это сделал? Каков его интерес?
— Возможно, речь об исследованиях и истории. Книга Ванитаса — её часть.
— Но он наивен как ребёнок. Выше на голову, а верит. Кому угодно — верит, ты же знаешь. Мастеру — верит как никому. Этим невозможно не воспользоваться. А если ему однажды поступит запрос и придётся сделать выбор... Ты уверен, что он не поведёт себя иначе? [...]" — мысли продолжили развиваться в данном направлении, становясь все более аргументированными, критичными, мрачными и пессимистичными. От них тяжело отделаться, словно их через силу и очень настойчиво выдерживали в одной "гамме". Смирение перетекло в угрюмость и подозрительность. Словно бы Ванитас захлопнулся, закрылся, защелкнулся. Снова на плечах неприятный осадок, дернул ими к чёртовой матери.
Снова?
На крыше точно что-то было. Мелькнуло, однако доктор не успел уловить. Пришлось искать лестницу, чтобы забраться и пойти уже по крышам, если надо — побежать. На земле-то никого, там своя жизнь и какие-то случайные люди, даже группами. Кто-то за Ванитасом следил, точно следил. И это не люди графа. Надо найти Ноя. Или разобраться самому, кто-что бы сейчас не преследовало. Вот только ощущения, неприятные и негативные, вызванные чередой мыслей от диалога с собой, который так долго не мог остановить — осталось вместе с ним. Может быть, стоило быть осторожнее? Не только с проклятыми. Они, в конце-то концов, просто больны. Здоровые могли быть опаснее, в состоянии помешать по-настоящему. Один — точно. Сейчас доктор почти готов в это если не поверить, то хотя бы допустить вероятность. Дурную.
Автор Пиар-агент
- 06-06-2024, 21:25:29Tiffany Valentine[/b] or Lee "Chucky" Ray[CHUCKY]Это мы снимаемся для полицейской хроники
Я пиздец как люблю попсовые фильмы категории Б и сюжеты уровня «Чё ещё в провинции делать, как не массовую резню устраивать». А ещё я люблю формат «Встретились два моральных уёбища и заверте...».
— Так бывает, парни, снимаешь в клубе готическую цыпочку, туда-сюда, может по марочке, а может ко мне? Не ждёшь от неё ничего особенного, ну типа, у неё помада, зрачки с серебряный доллар, сиськи из корсета вываливаются. Сечёте, о чём я? Сидит и так и источает флёр доступной пиздятины. А перед ней мнётся какой-то еблан, которому не хватает яиц взять её за жопу. То-сё, а какую музыку ты любишь, о, я тоже, обожаю эту песню, может пойдём куда потише... Мы и пошли. Честно говоря, я в любом формате хотел её трахнуть, потому что в ней сразу было что-то такое, ну, вот это. Когда смотришь на бабу и понимаешь, что она мужиками сызмальства вертит и сразу загорается внутри вот это...кто-кого? Ты меня нагнёшь, сучка, или я тебя всё-таки? Такая пещерная хуйня. Потом, понятное дело я собирался её грохнуть, ну типа, оборвать наш медовый месяц на пике, посткоитальная эйфория у меня специфическая, не люблю всю эту хуйню с обнимашками и «Кто я для тебя?». А вышло вообще, блядь, по-другому. Потому что я думал, что удачливый охотник тут я, а оказалось, что мы типа одинаковые. Созданы друг для друга, сечёшь?
Вышло на восемь таких себе фильмов и один дурацкий и отзывающийся у меня в сердце сериал. Короче, в чём цимес. Сериал расширил лор ещё сильнее и теперь майне кляйне психопат может вселяться не только в кукол, но и в людей, конкретно в тело горячей цыпы из седьмого фильма. Так что у нас на тарелке гет, фем, сомнительные пластиковые пейринги (зато можно без резинки), барби сдохнет от зависти™ и полная свобода закрытия гештальтов, о происхождении которых я спрашивать не буду.— Знаешь, дорогуша, это не было как в сказке, но... В общем представь себе: конец десятилетия, город трещит от крутых парней, все вокруг увлекаются филателией, некрофилией, вуду, шмуду, готика все дела. Я тогда сияла... и Чаки, конечно, меня заметил. Он всегда говорит, что ему чертовски повезло зайти в тот бар. Представь: красный корсет, чулки со стрелками, полночный бар, я — томная богиня, он — крутой парень... Напряжение прям в воздухе зазвенело, когда мы встретились взглядами. Я, он... Вокруг меня тогда вился Фред, но Чаки его спугнул, купил мне выпить и я поняла, что вот оно... Такое странное чувство в животе. Как мама говорила: «Увидишь — поймёшь»... В общем, мы проговорили час и поехали ко мне, ну, ты понимаешь, немного повеселиться, а ты знаешь, как я не люблю когда сказка перетекает в рутину и в общем, покувыркались мы, я аж подумала, что может потянуть день-два, но как представила, что он сделает что-то мудацкое и разрушит это ощущение гармонии, нет уж, думаю, лучше я его прямо сейчас зарежу. Сую руку под кровать, он наклоняется к плащу, мы разворачиваемся друг к другу... оба с ножами! Ха! У нас были одинаковые планы, прикинь! Ну, вот так всё и началось
Тифф женщина яркая и взбалмошная, так что сегодня она любит Чаки (а смерть, кстати, не разлучит их), потом Нику, в теле которой Чаки, потом просто Нику, а потом опять Чаки, потому что романтика романтикой, но совместные кровавые оргии просто так на помойку не выкинешь. Сам канон предлагает нам возможность друг друга невозбранно грохнуть, а потом вернуть, чем я полагаю, мы обязательно воспользуемся.Я могу взять Тифф, могу взять Чаки, в этом формате, всё что их психически различает, это то, что Тифф хочет семью и быть маньячкой, а Чаки хочет маньячить без обязательств, до поры до времени. У нас и ребёнок есть, квир. Мы его приняли, потому что мы убийцы, а не монстры©
Что я предлагаю: треш, угар, сомнительного качества контр-культурный текст, всякие там новые орлеаны, дайнеры, бомжи под заборами, вуду, южная готика, северные разъебы, дурного качества шутки-хуютки, невысокого полёта драму, крайне сомнительное стекло и уебанские сюжеты, штампы без глубокого погружения, но зато можно собрать их вообще все. Женюсь, нож подарю, бытовым насилием обеспечу, тачку красивую куплю, всех кто по дороге встретится — прирежем. Вести себя буду как стандартная белая хуемразь родом из семидесятых. Или как стандартная белая сучара родом из семидесятых. Новых дырок ножичком во мне тоже можно понаделать, хуй его знает, может я обучаемый, но честное слово, сомнительно.
Чё мне надо: отсутствие этики в этой конкретной истории, нежную любовь к хуете всех видов, полное отсутствие эмпатии к второстепенным персонажам и вечное «как моя мама говорила». Давай возьмём концепт good american family и как его наизнаночку-то вывернем под Лу Рида и The Stooges. Отдельно оговорю: это кровавый и дурацкий стёб, как первые фильмы Родригеса, своего рода текстовый Муви 43, Тони Уайт и ранний Даня Шаповалов, Blood Drive что тебе отзовётся не знаю, поэтому накидываю всё. Заявка без срока давности, двигай в личку сразу. На вопрос с какого хуя в этом списке Даня Шаповалов отвечу лично.Это мы с тобой обговариваем сюжет счастливые"Пробный пост за персонажа (по желанию)"
Зай, поверь на слово, я нормально пишу. Все улики в профиле
Автор Пиар-агент
- 21-05-2024, 19:04:41
чушпанчеловек
возраст: 16-17 лет
место обитания: Рейвенсторп, Восточная МерсияКЛЮЧЕВАЯ ИНФОРМАЦИЯКеолберт - сын короля Кеолвулфа II, которого братья Рагнарссоны, Ивар и Убба, возвели на трон Мерсии вместо несговорчивого Бургреда. Формально он стал заложником, он - гарантия верности Кеолвулфа датским завоевателям. Короче говоря, сынмаминой подругикороля-марионетки. Ивар с Уббой отправили Кеолберта в Рейвенсторп, где он находится под присмотром Рандви, жены ярла Сигурда.
Быть заложником для него не так уж и страшно - в Рейвенсторпе ему нравится, и со своими "тюремщиками" он быстро подружился. Рандви, Эйвор, Сигурд и Ивар для него всё равно что семья, и кажется, что они видят в нем больше, чем его собственный отец. Грамотный, образованный, вдумчивый парень Кеолберт задумывается о том, чтобы заслужить славу на поле боя и стать столь же грозным воином, как северяне, только время от времени он тревожится о настоящем своем положении. Однажды он унаследует трон Мерсии от своего отца, женившись на датчанке или норвежке, примет веру в северных богов, и ему горько думать о том, что когда-нибудь он проснется и поймет, что он больше не англичанин.ДОПОЛНИТЕЛЬНОПо сюжету Вальгаллы между Иваром и Кеолбертом происходитполный пиздец честно говорядрама, но мне думается, что ее можно и избежать. Мне бы хотелось поиграть с Кеолбертом в found family - как-никак, он наш сын полка :з
Заявка в джен, сюжет и приключения, эт да, я бы хотела играть в антураж, сюжет и драму, которой там можно накопать ведро и маленькую тележку. Я очень сильно упоролась об "Саксонские хроники" и имею стойкое желание играть про христиан и язычников, про приобретенную семью и про антураж раннего средневековья, поэтому Кеолберта затискаю!"Пробный пост"
- Готовьте топоры, птенцы, - Даг плюнул в море через плечо, когда беседа сошла на нет. - Вон сушу уже видно.
Эйвор замутило. То ли от качки, то ли от рассказов Дага.
Это каким нужно быть кабаном, чтобы в девять лет двоих убить?
Ещё ребёнком, в Хеллборе, Эйвор слушала рассказы Сигурда раскрыв рот, когда Стюрбьёрн привозил сына погостить, и Роста отправляла их в рощицу на краю деревни стрелять кроликов и собирать травы. Эйвор помнила отчетливо, как пыталась перед ним покрасоваться, пуская неловкие стрелы из своего полудетского лука - этот лук был ей милее любой игрушки, кроме тех резных деревянных, что привозил ей Стюрбьёрн. Сигурд тогда казался ей совсем взрослым - выше её на две головы, долговязый, уже сбривал пушок с щек и подбородка, так, что когда он обнял её при встрече, она вместо гладкой мальчишеской щеки, такой же как у неё, почувствовала мужскую, колючую. В тот день он и рассказал, как сходил впервые в набег, как он боялся, как пережил свой первый короткий поход; он рассказывал ей в красках, как умеет только ребенок, о том, как качало драккар, как горели соломенные крыши, как визжали перепуганные женщины и как форинги его отца на его глазах в одночасье из добрых друзей превратились в свирепых воинов. И как меч в его руке впервые отнял чью-то жизнь. Он говорил, что в тот день Вальгалла стала ближе, из слова превратилась в место, такое же как Хеллбор или Форнбург.
А на следующий день она стала ему сестрой.
Сигурд в их болтовню не вовлекался. Он стоял к Эйвор спиной, и в руках его плясала веревка, пока он поднимал парус, вглядываясь в земли на горизонте. У Эйвор неприятно потянуло в животе.
Это христиане, говорила она себе. Это беззубый народ, вооруженный вилами и страхом, они не учатся войне с детства, они учатся вспахивать поля и молиться мертвому богу. Они ничего не смогут противопоставить дружине викинга, который первую жизнь отнял в двенадцать лет, и бояться их нечего - они и живут затем, чтобы их грабить. Бог у них слабый, раз его величайшим подвигом была смерть. А Эйвор на три зимы старше, чем был тогда Сигурд. Она выше, чем был тогда Сигурд. Она уже взрослая. Кьётви - вот это вызов, а фризы - все равно что кролики, которых она отстреливала ещё ребёнком.
Даг поднялся на ноги, за ним и Вили, и все остальные постепенно. Эйвор следила взглядом за братом - он без щита, меч в руках огромный, черные полосы пересекают лицо, тяжелая коса взлетает на ветру. Ноги её ватные, отсиженные за двое суток, мышцы в плечах сковало, они требуют разминки, но времени нет. Вода под ними становится все мельче и мельче, земля все ближе и ближе, Эйвор видит соломенные крыши, мельницу, видит уже даже белые испуганные лица, хватает краем уха чей-то крик, звон колокола. Рог Сигурда оказался в руках и Дага - он надул широченную грудь, и из рога вырвался ужасный, леденящий кровь звук.
Веди меня, Всеотец...
Эйвор перехватила покрепче щит и сняла с пояса топор, когда солнце ей затмил Сигурд. В его могучих ладонях умещалась её голова целиком; он взял её крепко, по-отцовски, заставил на себя посмотреть - у неё только губы дрогнули, мельком страх в глазах сверкнул, и не будь у неё руки заняты, она бы перехватила его за запястье и схватилась бы за его руку покрепче, как утопающий за весло, но всё это быстро прошло. Его светлые глаза, прозрачные почти, смотрели ей не в душу даже - сквозь неё, и она снова нашла свою ускользнувшую храбрость. Ему даже говорить ничего не нужно было - хватало только в глаза ей заглянуть. Позабылся сразу Кьётви, позабылась будущая месть, только он остался - её брат не по крови, а норнами избранный, вождь и будущий конунг. Ей умереть за него еще, ей нельзя бояться каких-то фризов, как будто она девка нетронутая, а не дева щита.
- Помни чему я тебя учил, - сказал он твердо и негромко, так, чтобы только она слышала. - Это не чучела у нас во дворе и не детские игры. Ты меня поняла?
Она кивнула было, но Сигурд её ещё крепче перехватил и тряхнул легонько её голову, будто хотел тряхнуть сильнее.
- Ты меня поняла, Эйвор?
"Перестань за меня бояться," взмолилась она, нахмурив через силу лоб. "Поцелуй меня в лоб и хлопни меня по плечу, вот увидишь, ты будешь мной гордиться."
Даг взревел, и его вой подхватили остальные. Дружинники спрыгивали с драккара прямо в воду, мочили сапоги и порты, с бешеным устрашающим рёвом бежали на берег, к деревне, где в ужасе разбегались крестьяне. Они бегут сначала, а потом за вилы хватаются, кто за что, и пожитки свои охраняют как сокровища какие, умереть за них готовы, зазвенел у Эйвор в голове чей-то голос. Полетели стрелы со сторожевой башни, и кто-то прикрыл Эйвор своим щитом - она только-только спрыгнула в воду, бежала вперед через силу, заставляя себя не обращать внимания на то, как отяжелели её сапоги и её порты. Никто из этих людей-овец не должен заметить, что среди викингов мелкая девчонка, совсем еще молодая, напуганная. Нет, нет-нет-нет, если и задержится на ней чей-то взгляд, они должны ужаснуться, должны в страхе забиться в свои хаты и молиться своему мертвому богу, в ужасе от того, что у северян даже девчонки пятнадцати лет смертоносны и жестоки.
Даг выломал плечом чью-то дверь, и Эйвор поймала себя на том, что вздрогнула, представив, как сидит за этой дверью. Мимо неё просвистела ещё стрела, и она не поняла, чья именно. Она видела Сигурда, что бежал с двумя дружинниками навстречу вооруженным крестьянам - стражники это их, ополчение местное или кто, - вооруженные люди, со щитами, в железных шлемах и кольчуге, с диковинными копьями и мечами, они от Сигурда и его людей могут только отбиваться, но никак не пугать. Её брат повалил одного на землю, спихнул с противника шлем и со всей силы, не сдерживая ни капли своей мощи, уронил ногу в тяжелом сапоге ему на голову. Хрустнул череп, на земле осталась кровавая лужа. Эйвор не заметила, что стоит с опущенным щитом.
Растерянная мелкая девка, ты позоришь дружину своего воеводы.
Даг выволок из хижины какого-то мужичка, держа его за отросшие серые волосы. У мужичка в руке был старый меч, который он выронил по дороге - Даг убил его ударом топора в грудину. Эйвор дернулась на месте.
Кого бить? Куда бежать? Откуда стреляют?
Над головой каркнул ворон, и она опомнилась. Она не станет всю оставшуюся жизнь врать, чтобы только никому не рассказывать, как оцепенела в своем первом набеге и перепугалась каких-то христиан.
В неё снова выстрелили, и на этот раз попали бы, если бы она не подняла свой щит. Стрелял молодой парнишка, из окна своей хаты, с совсем близкого расстояния - в панике она расхохоталась. Вот дурак, отойди подальше. Тогда она ворвалась внутрь, через незапертую дверь, нашла его в единственном помещении и двинулась на него тяжелым шагом, заметив, как он опускает свой лук и поглядывает на окно. Хочет выскользнуть, спастись. Он молодой еще, в траллы сгодится, но лук в его руках мог бы отнять чью-то жизнь. Прежде, чем она опомнилась, её топор впился ему в шею, и он замер с широко распахнутыми глазами, глядя прямо на неё. Лет шестнадцать ему было. Вряд ли больше.
Снаружи повеяло огнем, загремели мужские голоса. Подкрепление к сельчанам поспело, зазвенела настоящая битва. Она там должна быть, рядом с братом, а не прятаться в какой-то хижине...
Автор Пиар-агент
- 18-05-2024, 20:11:33
возраст: 18
место обитания: мадрид -> лондон
alvaro ricoКЛЮЧЕВАЯ ИНФОРМАЦИЯПоло - идеален. Умен, красив, единственный наследник большого состояния к тому же. Не удивительно, что родители Карлы всячески способствовали их ещё совсем детскому роману. Кому бы не понравился такой потенциальный жених для дочери?
Но вся эта показная идеальность лишь маска. Так ведь, Поло? Ты куда интереснее. В тебе есть извращенная сторона, позволяющая исследовать все грани удовольствия. В тебе есть настоящая тьма, которую ты используешь для защиты тех, кого любишь. Как долго тебе приходилось скрывать всё это, играя в безупречного мальчика? Какое же счастье, что маски сброшены и мы можем быть честными, хотя бы наедине. Это будет непросто, но уж точно нам никогда вновь не станет скучно друг с другом.ДОПОЛНИТЕЛЬНОЗаявка в пару. Естественно, принуждать никого не буду) Главное, наличие желания и, надеюсь, мы сыграемся.
Детально отношения обсудим уже лично. У меня есть много мыслей и идей. Гарантировано будет много токсика и стекла, но мы точно разберемся, обещаю)
По игре: быстрой скорости не прошу, поста в 1-2 недели буду счастлива (если чаще - подстроюсь). Личное общение не обязательно, но при желании поделюсь тг. Пишу от третьего лица, птица-тройка, абзацы, всё такое. В ответ ничего такого не требую, главное - читабельность) По размеру предпочтений нет, от 2.5к до любой верхней границы в рамках разумного.
Люби Поло и Карлу так, как их люблю я, в общем)"Пробный пост, пока не от Карлы"
Аддамс категорично не разделяла восторга этого дня. Бегающие от энтузиазма школьники, бесконечные рассказы Энид о её семье, в которые и верится с трудом... И это не говоря о том, что население кампуса увеличивается вдвое на предстоящие выходные. Стоит ли упоминать, что любая средневековая пытка звучит более привлекательно для Уэнсдей? Ровно об этом девушка читала всю ночь напролёт, заранее подготавливая себя к необходимости придумывать красочные сценарии смерти каждого, кто успеет перейти ей дорогу в ближайшие дни. Лучше пока только в фантазиях. Перейти к активным действиям Аддамс всегда успеет.
Словом, мрачная тучка Гомеса пыталась занять себя любым подходящим и не очень образом, лишь бы не задумываться о действительно неприятном. Каждый, кто знает её достаточно хорошо, с легкостью распознал бы избегающее поведение. Повезло, что таких насчитывалось немного, особенно, в стенах Невермора. Но Ксавьер с присущей ему тактичностью и осторожностью постарался поднять эту тему, красиво подсвечивая важное и срочное дело, в котором визит родственников приходится, как нельзя, кстати. В ответ Аддамс, естественно, сообщила, что скорее позволит каждому однокласснику крепчайше себя обнять, чем попросит помощи у матери. Вот только рациональная сторона предательски соглашалась с художником, пусть и лишь в мыслях.
Ближе к печальному часу (и вовсе не в хорошем смысле) Уэнсдей надела свой любимый полосатый свитер в размере побольше, заплела волосы в безупречные две косы, словно таким образом обретая хотя бы минимальный контроль над происходящим. Потому что, сколько не строй из себя гениальную и независимую, а в этом конкретном вопросе просьба о помощи явно неизбежна. Аддамс уже испробовала все другие существующие пути. Серьёзно, даже несколько совершенно сумасшедших, если верить Константину. Впрочем, переживал он за её жизнь или за судьбу своей квартиры в те моменты, - вопрос открытый.
Конечно, в любое другое время девушка могла бы сделать вид, что спешить некуда. Придумать подходящую отмазку, лишь бы только не обращаться к последнему человеку во Вселенной, этой и всех других существующих, к которому хотела бы прийти за советом. Но откладывать уже действительно некуда. Количество жертв растет, подозреваемых значительно меньше не становится, расследование уверенно несется в тупик, и надеяться остается только на свои видения. Которые, как назло, не менее упрямые и самоуправные, чем сама Аддамс. И сколько бы усилий девушка не прикладывала, обрести даже минимальный контроль над ними не удалось. Кто знает, может, Джонни прав, и это вовсе невозможно.
Таким образом, последним местом, где потенциально обитает ответ, остается родной дом Уэнсдей. Подобный дар не берется из ниоткуда. Он в крови, течет в роду, как чернейший цвет глаз и души каждого Аддамс. Существование последней всё ещё оспаривается, но речь сейчас не о судебном разбирательстве троюродного дядюшки с Сатаной. Смысл в том, что если и существует кто-либо, способный помочь юной провидице разобраться со своими видениями, то это исключительно член её семьи. Причем внутреннее чутье безапелляционно указывало на мать.
Хочется это самое чутье отпинать или отправить на обожаемую гильотину. Особенно, когда Уэнсдей спускается вниз для "долгожданной" встречи с родителями. Местная атмосфера вызывает острую головную боль и желание совершить ритуальное сэппуку прямо здесь, сейчас, незамедлительно. Не удивительно, что девушка моментально прячется в самый дальний мрачный угол, подальше от сентиментальных возгласов, чрезмерных проявлений эмоций и тактильности. Именно там терпеливо дожидается появления своего семейства в компании длинноногого паука, который достаточно быстро облюбовал плечо Аддамс. Назову её Агатой.
Впрочем, уже в следующую секунду слышится характерный шелест платья по траве, дополняющий едва уловимые для уха шаги. Каким образом Мортише удаваётся передвигаться с подобной грацией, практически парить над землей, не догадывается никто. Лично Уэнсдей уверена, что мать делает это намеренно, лишь бы подпитать своё высокомерие. Так и хочется закатить глаза. От этой изящной походки, от чересчур откровенного платья, от того насколько эта женщина демонстрирует миру, что никому никогда не удастся даже приблизиться к её безупречности. Особенно, дочери.
Мгновенно Аддамс жалеет о своём рациональном решении. Но отступать поздно. От прикосновения матери Уэнсдей вздрагивает, отстраняясь при первой же возможности. Вопрос обдумывает со всей серьезностью, естественно, никак не меняется при этом в лице. Услышала ли она вообще слова Мортиши трудно понять первую минуту, пока, наконец, девушка не кивает, коротко и уверенно: - Пойдем.
Энтузиазма специально не демонстрирует, но отрицать очевидное трудно, без отца и Пагсли выйти на необходимую беседу будет гораздо проще. Пусть увидеть мелкого действительно хочется. В надежде, что он не отвык от издевательств высокого изощренного стандарта в своей этой школе для скучных смертных.
- Я знаю короткий путь, - выдаёт достаточно необдуманно, сразу же направляясь в сторону выхода в лес, как проделывала неоднократно ранее. Впрочем, какой шанс, что директриса не наябедничала школьной подруге о похождениях её дочери?
- У Пагсли нет проблем в школе? - по пути не сдерживает важный лично для себя вопрос. Безопасность брата всегда на первом месте для Уэнсдей. Он - её любимая жертва, и принадлежит в этом смысле исключительно ей одной. Да и, если честно, начинать так издалека непростой разговор как-то легче. А контролировать происходящее точно необходимо. Не хватало ещё, чтобы Мортиша восприняла согласие на прогулку, как приглашение к расспросам о парнях и школьных сплетнях.
Лучший пост от Вакулы Джуры
Он довольно быстро растерял свою и без того куцую улыбку, вернув лицу выражение постной сосредоточенности. Живым в этом лице осталось только одно — взгляд, пока что ещё остро елозящий по шляпнику. По мельтешащей рюмке, продолжающей наполняться и опустошаться...
