[Иезекииль]

Алькор / конец 5025

Иезекииль и Мишэль Тревизо

Эпизод является игрой в настоящем времени и закрыт для вступления любых других персонажей. Если в данном эпизоде будут боевые элементы, я предпочту стандартную систему боя.

[Иезекииль]

Мель прожила у него два года, но такое чувство, что они длились приятную вечность. Её невероятно сильные руки и мощная магия разрывали в клочья дорогие металлы, не сосчитать, сколько раз они прибирались в мастерской после практики, сколько раз у него разрывалось сердце при виде чьей-то рассыпанной по полу мечты, пыль которой мешалась с алкоголем, преступным прошлым и переработке. Но Пельмешка не сдавалась, её упрямые потуги в создание чего-то комплексного, наподобие артефактов, мотивировали самого Зеля двигаться дальше, изучать новые техники, разрабатывать комбинации кодеров, улучшать качество обслуживания. Она пыталась исправиться, пыталась начать жизнь с чистого листа. Этот вздорный упортствующий характер стоял стеной перед прилавком, за спокойным отрешённым видом этой девушки чувствуешь себя, будто за каменной стеной. Дракон горько усмехнулся в постель. Она даже набрасывалась с угрозами на комментаторов в соц. сетях, покажись в их постах даже намёк на оскорбление в его сторону. А теперь...
Уже как неделя прошла со злосчастного увольнения, сколько оправданий прошло через его череп распирающей болью, "она не могла выполнять свои обязанности, перерабатывала, изматывала себя, уставала так сильно, что не могла ничего делать, она преступница, ты был вынужден...", сколько злобных слёз иссохло на щеках за прошедшие дни. Тихие вечера за кружкой тёмного пива и вкусом домашней бастурмы в компании Пельмешки оседали тяжёлым илом на костях, продукты разложения шуток и смеха, а момент совместной дрёмы под косами ивы в жаркий летний день катался по рёбрам свинцовым шаром. За свою последнюю беседу с Мель он расплатился резью в горле, перешедшую в насморк, кашель и температуру, которые не спешат ослабевать.
Иезекииль шаркнул тяжёлым одеялом и поднял непослушными дрожащими лапами Зорю, его любимую старую игрушку в виде дракончика.
— И что я скажу Фарфелии? — Спросил он тихим осипшим хрипом, по привычке попытавшись наклонить голову на бок, но щека только больше утонула в мягкой кровати. Глаза-пуговки на фиолетовой мордашке безмолвно уставились на него из душного полумрака.
— Я не мог поступить иначе, как работодатель я... она... она... Я понимаю, что она сразу сказала мне о своём преступном прошлом. Я подумал, это хороший знак, пойми же меня! — Умолял дракон. — Я почувствовал, что она может... может исправиться, избавиться от тяжести прошлого. Я приютил её, кормил, платил деньги, поддерживал во всём... — Он опустил взгляд на мягкую пушистую шкуру, заменяющую простынь, даже из под теней меха сочились вязкие соки осуждения, пропитавшие всё холодом и дрожью под одеялом.
— Я пытался помочь. У нас был официальный договор...
Плач разлился горстью склизких бритв по глотке, плюшевая игрушка упала на щёку и ткнулась круглой лапкой в стекающие слёзы.

Лапа с грохотом шлёпнулась о панель, блестящие от влаги глаза уставились из под игрушки на голографический экран, в воздухе висели огромные восемь ноль две, дата тридцать первое декабря. Праздник.
...
...
...
Надо отвлечься. Тяжесть бессонной ночи навалилась на больное тело и опухшие веки, но кое-как удалось стянуть ноющие конечности с кровати, в глазах на секунду потемнело. В зеркало смотреться не будет, и так понятно, что выглядит ужасно. Шаркая и скрипя когтями сквозь обёртки от шоколадных батончиков и конфет, откинув лапой пластиковую упаковку из под торта, Зель, кое где опираясь о стену, доковылял до кухни. Небрежно завязал растрёпанную гриву в три хвоста и вялым телекинезом подхватил ножи, венчик, достал муку, продукты... Хоть приготовит себе что-нибудь вкусное, хоть и желудок будто камнями набит и аппетита нет совсем. Как бы то ни было, готовка – лучший друг в кризисе. Едва заметная тусклая ухмылка.
Иезекииль любит мандариновый джем без комочков, почти как магазинный, густой полупрозрачный янтарь, распыляющий цитрусовый аромат на всю кухню. Моем и очищаем мандарины, как же порой удобно жить с когтями, просто проткнул кожуру и очистил, ими даже резать можно. Разделяем на дольки, убираем косточки... Немного лимона и чуть-чуть лимонной цедры для горчинки, она хорошо сочетается с корицей, бадьяном и гвоздикой. Главное не пожалеть сахара. Измельчить, сварить, ещё раз измельчить и процедить, чтобы избавиться от мутности и оставшихся волокон.
Зель поднёс тарелку с джемом к носу и прикрыл глаза. Горькая улыбка. Ничего не чувствует, даже вдохнуть сложно. Поставил его рядом с печёными яблоками, кружевами раскинувшимися по большому блюду. Почти всё, нужно только индейку ещё раз обмокнуть в маринаде. Это не совсем традиционно, но если смешать батон солёного масла комнатной температуры, паприку, соевый соус и добавить жир от бекона, получится крайне вредный, и крайне вкусный соус, который придаст индейке красивую красно-золотую корочку и напитает сухое мясо сочностью и вкусом. А саму тушку Зель набил картошкой и беконом. Кожицу он не успел подсушить, но корочка всё равно должна получиться хорошей.
Поднос с горячей хрустящей индюшкой хлопнул об стол, вот и готов праздничный... завтрак? Под потолком витал полупрозрачный дымок, только ритмичное тиканье старых часов потрясывало застывший во времени воздух. Такая безразличная, умирающая тишина. Уставший взгляд на часы. Одиннадцать тридцать две масляными мазками поплыли по циферблату, пол почему-то стал скользким, тупой удар об щёку утонул в океанской тьме.

Как же холодно... Он с трудом перевалился на живот, поднял тяжёлую затёкшую шею. Туманные одиннадцать тридцать семь. Скрипнувшие от усилия когти. Стена под плечом. Дрожь во всём теле, петляющая на краю сознания боль в правых щеке и крыле. Правую лапу пронзают тысчи игл. Просто дойти до кровати...
Зель грохнулся в постель, полежал несколько минут, дрожащими пальцами нашёл на мониторе своего знакомого клиента-врача, написал...

Шарканье за стеной, в голове туман, тело обдало жаром, и на закутке бездумного сознания катается, будто комочек пыли, навязчивая мысль, что он что-то забыл. Такое чувство, будто прошла ещё одна вечность. Неуверенные шаги за дверью комнаты. Точно, он вспомнил.
— Мишэль... — Хрипнул он и завёлся болезненным кашлем. — Я вас с-с-слышу. Кхэ-кхэ-кхэ-кхэ... Проходите, кхэ, открыто.

[Иезекииль]

Через стенки одеяльной утробы донёсся нестройный шаг, шаркающий и хромой, заставивший дракона напрячься под одеялом, отчего ознобленные мышцы заходили ходуном. Колючие мурашки. Пожалуйста, не смотрите на него.
Стук тяжёлых зимних ботинок замер напротив, слышалось только сопение чужого дыхания, до высунутого из под одеяла носа долетел странный аромат из холодного сигарного пепла, железа, мороза, солёного пота и мятной жвачки, от чего грудь изошла спазмами и рвущим глотку сухим кашлем. Сквозь хлюпанье и боль "тррц" скрипнул механический затвор на окне, и в комнату ворвался незваный ледяной воздух. И лишь волна мороза накрыла его хвост и пальцы высунутых лап, его словно обожгло, он спрятался, сжался в позе эмбриона под одеялом в обнимку с любимой игрушкой.
— Прошу прощения, это ненадолго, — сказал Мишэль. Иезекиилю оставалось только терпеть, на просьбы не было сил, не хотелось вообще ничего говорить. Его морду сморщило от внезапной тупой боли в животе, что-то недовольно уркнуло.
Сквозь сжатые веки, как из скрученной мокрой тряпки, скользнула слеза.
Отпустило, от спазма осталось лишь воспоминание и ощущение жгучей кучи щебня в желудке. Это молчание уже становилось неловким, давящим на воспалённую болезнью голову, но как же не хотелось показываться на холодном воздухе перед доктором.
— Не мне вас отчитывать, господин Ан'Криил, — послышалось из-за одеяла через пару минут, — но помощница ваша куда смотрит? Не удивительно, что вы заболели. Или пыль у вас заместо записной книжки? Не рекомендую, не самый надежный носитель, — этот абсурдный сарказм будто резанул по глазам, перед взором всё поплыло от горького плача, выдавленного, как из пустого тюбика зубной пасты, с истерическим смехом из больной груди.
На слова об уборке дракон закашлялся от смеха. Хлынувшая магическая энергия Мишэля, незамысловатая и простая, всё равно что влажный воздух после летнего дождя, наполнила удушающими чувствами, словно капля в переполненном стакане ощущений. Перед глазами снова плывёт, к горлу подкрадывается тошнота, Зель держался из последних сил, чтобы не потерять сознание.
Буквально через минуту магия начала рассеиваться, в воздухе больше не витал кисло-сладкий аромат пыли, больше не шелестели обёртки под ногами Мишэля, как и этот дурманящий фон. Что-то деревянное стукнуло в стороне верстака, наверное трость. Шорох одежды и неровный шаг приближались к нему, трудно не упомнить о хромой ноге доктора, но Зель просто молил, чтобы ему не пришлось вылезать из под одеяла.
— Я не смогу подойти. Нога, — выдал врач даже с каким-то разочарованием. Дракон сжался под одеялом, будто его пнули в живот. Какой же он идиот, возомнил себя особенным. — Сможете выйти? Я вас осмотрю. Ещё лучше, если перекинетесь в человеческую форму, так будет легче составить плетение.
Из под одеяла послышались всхлипы, словно разбудили больного ребёнка. На меховом покрывале заострились и выросли кончики острых рогов, затем оно вздулось, будто огромный воздушный шар, и грохнулось рядом с развеивающейся телекинетической сферой.
— Я не могу. — Сказал дракон горьким хриплым шёпотом и утёр глаза непослушной, дрожащей лапой. Скомканная шерсть окисленным серебром блестела в полумраке, а золотые лохмы свешивались с шеи, будто упавший на дороге, развязавшийся стог свежей пшеницы. Зель весь дрожал, сжимая передними лапами игрушку фиолетового дракончика. Пахло болезнью.
— Не могу обращаться человеком. — Он виновато опустил взгляд, но заставил себя подползти к краю кровати, таща на спине покрывало. Свежий воздух, будто снежная слякоть. — Простите, но я бы хотел остаться в кровати. Если я ещё раз потеряю сознание, вам... не понравится меня ловить. — Наверное, он хотел усмехнуться, или хотя-бы улыбнуться, но ему не хватило сил даже приподнять уголки губ.
— Так... где Мельпомена? Вижу, вы накрыли на стол, ещё раз приношу свои извинения, что я так не вовремя. Хотя сейчас уже как посмотреть. Грубо с её стороны бросать вас в таком состоянии совсем одного.
Почти каждое слово, словно в нож сердце, наворачивались слёзы.
— Я... Она... она не смогла дальше работать. Такая уста-авшая, такая... разрушающая, с-себя. Я уво-олил. — Подвывал оправданиями дракон. Он громко засопел и приложил предплечье к влажным глазам. — Не наговаривайте на себя, пожалуйста. Я же вам и написа-ал, чтобы.. чтобы вы приехали. Простите, что вам пришлось н-на праздники.. ко мне. Я-я просто не-е знал, к кому ещё о-обратиться. — Он убрал влажную лапу от морды и взглянул сквозь слёзную муть в полумрак перед собой, лицо Мишэля выглядело ещё более уставшим в сгущающейся тьме.
— П-простите, сейчас. — Зель дважды хлопнул в ладоши, под потолком зажглись сферы тёплого света, которые постепенно ярчали до приятного освещения, пока их глаза привыкали.

[Иезекииль]

— Но... почему? Они же (души) совсем как артефакты. — Шептал дракон так, будто говорил не о эфемерных материях, а чём-то столь личном, почти материальном, будто о собственном ребёнке. — Работают по определённым законам, за всеми стоит своя история, своя биология, своя нервная система, вся эта вязь диктует поведение. Почему... — Плюшевое пузико игрушки болезненно сжалось под напрягшимися пальцами дракона. Видимо, ему навсегда уготовано блаженное бессилие. Это ведь хорошо, да? Никому не может навредить, но и ничто не может изменить.
Пельмешка всегда была... такой далёкой от этого мира, она будто и не хотела, чтобы о ней заботились.
Иезекииль постарался ещё как можно ближе прижаться к краю кровати, будто ассистент, что пододвинул к мастеру глину для лепки очередной вазы. Скрипнувший об паркет стул заставил клыки сжаться, буквально пару недель назад Мель сидела на нём, читала Зелю главу любимой "Повести о конце света" в бессонную для их двоих ночь, а поднявшись с кровати дракон застал её спящей, она была похожа на развалившийся манекен. С тех пор так и не убрал этот стул.
Дракон ждал, пока доктор удобно устроится, в животе застрял и пульсировал иголками комок нервов. Ну и раз одеяло не будет мешать, лёгкая волна телекинеза забросила тяжёлый мех к плечам. Немного успокоило дрожь.
— Хорошо, доктор. — Дракон покорно кивнул мордой и прикрыл глаза, чувствуя осторожное прикосновение и нарастающий магический фон. Под шерсть забралась лёгкая волна летнего ветра, прошлась вдоль мышечных волокон и костей внутрь, будто от хорошей кружки горячего чая. "Теомагия" – подумалось Иезекиилю, слишком типичная для неё туннелирующая волновая природа.
— Уже неделю болею, будто один невыносимо долгий день. Лекарства не помогали. — Оправдывался он с сиплой хрипотцой и, забулькав, прокашлялся, закрыв лапой рот. Боль в бронхах, не так давно разрывавшая его грудь, прямо на ощущениях улетучивалась. Магический фон становился всё гуще, лапы Зеля сами упёрлись в бортик бассейна, пытаясь удержать слабеющее тело. Дракон фыркнул с лёгким смешком.
— Никогда не мог себя контролировать. Даже если пытался, плакать потом намного больнее. Я уже просто не пытаюсь. — Уголки его губ чуть приподнялись. — Наверное... я просто такой. А соли могу съесть хоть пуд, хоть два, что мне будет? — Сказал он даже слегка беззаботно, будто действительно был готов пойти на кухню и похрустеть несколькими пачками соли. Наверное, это должно было быть смешно? Он пытался шутить, но на что-то более остроумное не было ни желания, ни сил. Скорее даже попытка развеселиться самому, ведь если лежать в нужную сторону, то настроение само подползает.
— Ох... спасибо за... — Дракона повело в сторону, лапа оставила игрушку и скользнула по покрывалу, чтобы удержать разваренную болезнью плоть. — Да, поставьте поддерживающий контур, пожалуйста. — Просипел он и тут же почувствовал, как с чарами цвета дынно-лимонного варенья внутрь проникает ободрение, будто с тела постепенно ссыпается тяжёлый песок, отдавая простор капелькам воздушности и лёгкости, как по загривку, за ушами стрекотали крошечные разряды – последствие вливания большого количества магии, чтобы заклинание проникло глубже в ткани и органы.
— Спасибо за угощения. — Выдохнул облегчённо дракон и немного сконфуженно поднёс лапы, а затем всё таки приобнял свою игрушку. Тихое фырканье и взгляд в сторону двери – нет, чует только печёную индюшку, мандарин и табачно-мятного Мишэля – он никогда не пробовал засахаренных фиалок. Надо бы тоже угостить его.
— С формой? — Зель на секунду задумался и хотел было опустить морду на бортик бассейна, но, вспомнив о Мишэле, устало поднял тяжёлую шею, чуть свесив вперёд голову и лохматую гриву. — С самого детства. С шести до восьми лет я часто бывал в больницах. Не потому что болел, а потому что родители были озабочены моей... особенностью. — Он вздохнул, опустив взгляд, чуть ободрённый голос вновь сделался сиплым, но уже не от боли.
— Не люблю об этом вспоминать, мне столько раз пальцы кололи... Врачи пытались отыскать в генетическом древе моей семьи "мутантные пути", которые могли привести к такому феномену, ну и вроде нашли нужные гены, но в основном всё прикручивали за уши... Родители много платили и требовали результата. Но даже я понимал, что никто не знал, почему я не могу обращаться. Один маг и вовсе назвал это проклятьем, будто меня кто-то украл и наложил мутирующее заклинание. Не мне одному тогда показалось, что у него было не всё в порядке. В общем, я решил просто не забивать себе голову, раз это не смертельно.
А насчёт заклинания – не волнуйтесь, я уже благодарен вам за то, что вы приехали ко мне в праздники. И... спасибо. — Он отвёл сконфуженный взгляд, Зель сам подумывал попросить Мишэля остаться с ним на ночь, но доктор опередил его. Стоит постелить ему в комнате Мель, благо там уже прибрано.
Глядя на потуги Мишэля спуститься к нему, дракон протянул дрожащие лапы, но потом убрал их и отодвинулся чуть назад. Он хотел как-то помочь доктору, но не знал, как подступиться и не навредить ещё больше, но врач со старческой упрямостью всё равно залез в бассейн. Стук кончиков пальцев по одеялу – так делала мать, когда хотела поднять его в школу. Немного неприятно.
Иезекииль глубоко вздохнул и чуть крепче сжал плюш.
— Хорошо. — Поляна меха вздулась огромным пузырём перед этнархом и соскользнула с невидимого купола ближе к драконьему хвосту, оголяя чуть жирноватые, серебрящиеся волны шерсти на массивной спине и боках. Дракон осторожно, чтобы не всколыхнуть кровать вместе с доктором, поджал задние лапы под себя и улёгся на животе, чуть расправив и распластав на большую часть кровати и даже больше отлёжанные крылья. По телу пошла дрожь, с каждым шагом сотрясая мышцы всё больше и больше, пока не стала походить на конвульсии.
— Э-это... — Он по привычке закрыл игрушку дрожащими предплечьями, будто прятал в лапах маленького ребёнка. — З-з-зеруил. З-зоря. — Дракон порозовел от кончика носа до ушей. — О-о-он меня усп-п-покаивает, с с-самого д-детства со-со мной. П-п-подарок... — Зель опустил тоскливый взгляд. — Од-д-дного д-д-друга...
Новая магическая волна из рук доктора была настоящим спасением, разошедшаяся горячей волной по телу, почти полностью уняла озноб. Его словно обдало из доменной печи, в груди застучало сердце, а во рту стало сухо и пресно. С живота свалилась неподъёмная скала, засосало под ложечкой и протяжно проурчал оживший желудок.
— М-мишэль, может, х-хотите поужинать? — Озноб постепенно сходил с его тела и уст. — Я приготовил печёную индейку с беконом и картошкой, домашний мандариновый джем и напёк яблок.

[Иезекииль]

Столь привычный звон украшений, который он слышит почти каждый рабочий день, привлёк драконий взгляд, а блеснувшая в тёплом металле золотая вязь потянула вверх завистливо-белые уголки губ. Иезекииля и самого тянуло к блестяшкам, не даром сказки о стереотипных драконах, набирающих целые сокровищницы в своих пещерах, стали обыденностью. Накопительство присуще его расе. Не всем поголовно, но Зель не стал исключением, поэтому если и его обзывать сорокой, то всё ещё белой. Будь на нём хоть немного украшений, люди или осудили бы, или защёлкали камерами до смерти. Поэтому довольствоваться приходится горными хрусталями, малахитами и всевозможными кристалидами на полках, они хотя-бы не так режут глаз прохожим, ибо никуда не выходят.
"Великое проклятье небес" – стекло задумчивое с губ хирурга. От этих слов шерсть на спине Зеля зашевелилась, на секунду ему показалось, что все нарекания сумасшедшего мага стали правдой, что он действительно навредит и себе, и близким ему существам, будто это проклятие однажды заставит впасть его в невиданную ярость, обратиться белым гигантским чудовищем. И хоть слова Мишэля раскаляли какую-то светлую искорку в чёрном тоннеле, давали надежду на его "состояние", вопросов становилось только больше.
Дракон глубоко вздохнул, вздымая шелковистую грудь под ладонями хирурга.
— Четыре лапы тоже порой мешаются. — Усмехнулся он. — Я уже не говорю о своих габаритах. Как там говорится? Хорошего дракона должно быть много? Ну, хорошо. Вот меня много, да только жить всё равно где-то нужно. Вся моя артефакторная сделана на заказ, достать такую крупную мебель очень сложно, а порой приходилось импровизировать, как с этой кроватью. Бывший пещерный бассейн. — Он похлопал по мягкому покрывалу. — По мне так у любого бытия есть проблемы, просто мы забываем ценить хорошее в нашем положении.
Иезекииль прикрыл глаза и вдохнул ароматы комнаты, сочащийся через оконную щель душистый мороз, сигаретная мята Мишэля, тёплые остатки комнатной духоты, на удивление приятный запах его немытой слёжанной шерсти – он никогда этого не понимал, почему от других пахнет плохо, в то время как от него душит всевозможными парфюмами, хоть Зель никогда ими не пользовался, а его нынешний шампунь без особого запаха. Это тоже... последствие проклятья? Странно, что нечто столь приятное назвали проклятьем. Но почему тогда великим и небесным? Оно звучит столь всеобъемлюще и противоречиво, особенно когда этот священный монстр живёт внутри тебя, уже давно стал частью тебя. В этом точно должен быть какой-то смысл.
Мишэль ловко выпорхнул с кровати и направился в лавку за сладостями. Дракон решил не дожидаться его прихода, поднялся на уставших лапах и, шурша крылом по стене, пошёл на кухню.
На часах стрелки натикали без двадцати два ночи. Зель улыбнулся этому времени и прошёл к остывшей индейке и похолодевшим яблокам, в животе болезненно засосало и заурчало. Сколько же он не ел? Не удивительно, что у него кружится голова. И хоть он захлёбывался слюной, есть такую индюшку холодной просто совесть не позволяет, к тому же Мишэлю будет не очень приятно, если он начнёт есть раньше...
Хирург вошёл следом и протянул дракону коробки со сладостями. Полупрозрачные ленты красиво растворялись в воздухе, как только тонкие пальцы этнарха развязывали узелки.
— Лукум и сладости, с Порциона. Вот здесь как раз фиалки, меня уверяли, что лепестки собирают в час предрассветной росы и магией сохраняют их хрупкую нежность. Сразу подумал про вас, решил, что...
Ресницы чуть опустились, а глаза под платиновыми веерами забегали по сторонам, пока щёки дракона расцветали лёгким румянцем, но вдруг прервавшийся Мишэль его насторожил.
— Вынужден сознаться, я тут тоже из шкурного интереса. Боюсь, я был не слишком аккуратен с тростью, защитный купол время от времени срабатывает фальшстартом и бьет меня по рукам. Вас не затруднит посмотреть завтра утром? Не хотел бы заказывать новую, не люблю менять хорошие вещи, к которым привык.
Дракон улыбнулся такому комплименту и слегка кивнул.
— Давайте поедим и после поговорим. Я умираю с голоду. — Индейка на телекинетической тяге взлетела с подноса, из верхнего шкафчика вылетело пару тёмно-синих подносов с чёрным узором в виде лабиринта, идущим из центра. На одну приземлилась румяная тушка, на другую подоспевшая огромная тарелка печёных яблок.
— Присаживайтесь. — Иезекииль указал на гигантский низкий стол в около наньинском стиле, рядом с которым в полу была широкая и очень мягкая подстилка, явно для дракона, а не хумана, что, в прочем, не мешало на ней удобно усесться и кому-то поменьше. А сам дракон принялся разогревать. Узор на подносах с угощениями замерцал, образовал вокруг них пузырь всех оттенков лазури и после сочного "пых" еда снова испускала горячий дымок, словно была только что приготовлена. И дракон тут же закинул небольшую охапку яблок в рот и, практически не пережёвывая, проглотил. Сосущая боль отпустила, а живот тут же налился приятным облегчением.
— Простите, если некультурно, но я со вчерашнего дня ничего не ел, мне нужно хоть что-то, чтобы голова не кружилась.

— Уж полночь близится, а праздника все нет. — Сказал Мишэль, зажигая ароматические свечи под потолком щелчком пальцев. — Категорически не принимаю сочельники без свечей, вы уж меня извините. Даже гости имеют право на небольшую наглость и самоуправство, ведь так? Не против, если они повисят немного? Мне не нравится, когда темно.
— Я мог бы просто зажечь побольше фонарей, как в моей комнате, но так даже лучше. — Улыбнулся дракон и стукнул подносом с индейкой в середине огромного стола. Следом из верхних шкафчиков вылетело пара тарелок, одна побольше для Зеля, другая поменьше для Мишэля, а из ящичка столешницы к ним прилетело по вилке, ложке и столовому ножу, все разных размеров. Вся посуда красиво сложилась перед их местами. Следом прилетели уложенные кружевами яблоки без нескольких долек в узоре, джем и нарезанный ломтиками хлеб. А в стороне хлопнули коробочки со сладостями, чтобы напомнили о себе после основного блюда.
— Пожалуйста, отодвиньтесь немного назад, я не могу держать нож... так близко к кому-то.
Огромный мясной тесак вонзился в хрустящую золотисто-коричневую глазурь и со смачным влажным прорывом клацнул о тарелку. Безкостная тушка открылась и, часто сухая индейка, обрушила водопады глянцевых соков, картошку и бекон на блюдо, испуская просто сумасшедше пахнущий дымок.
— Нагребайте, Мишэль. — Улыбнулся дракон и без предисловий просто взял половину тушки в телекинез, вцепился в неё зубами и расплакался от удовольствия, пока корочка похрустывала, а струйки беконового жира текли по его подбородку.
Как только большая часть тушки была уничтожена, а желудок хоть сколько-то набит, дракон смог задать вопрос, который волновал его всё это время.
— Мишэль, так что это такое, великое проклятие небес?