[Лира]

Лирея / поселение, разрушенное аномалией / 5029

Лира, Юпитер Тома

Эпизод является игрой в настоящем времени и закрыт для вступления любых других персонажей. Если в данном эпизоде будут боевые элементы, я предпочту без системы боя.

[Юпитер Тома]

В тот недавний теплый майский день, когда Юпитер первый раз смог принять человеческий облик, Таури язвительно окрестил получившийся результат «симпатишной, но херовой попыткой бегства», и не вдаваясь в подробности, — от чего, собственно, его друг бежит, и почему это именно попытка, а не вполне себе удавшееся мероприятие, — еще раз деловито оглядел хаари с босых ног до головы, и протопал в коридор собираться на работу.
Растеряно попрощавшись с бурчащим себе под нос катци, Юпитер остается один на один с результатом своих магических превращений — на него из зеркала продолжает смотреть с лукавым прищуром белобрысый незнакомец с ярко оранжевым смешливым взглядом из полуприкрытых глаз, словно бы находясь в процессе неспешного обдумывания шалости. И было прекрасно понятно, что шалость эта далеко не первая, и нет он на подобном умудрялся не попасться ни разу! Худощавый, несколько нескладный, словно так и норовящий согнуться в какую-нибудь сторону, изломаться, накрениться да выгнуться, — от чего спину этого незнакомца так и хочется резко выпрямить да зафиксировать, чтоб не шатало в разные стороны с непривычки, да и чтоб смотреться более статно — вот уж точно, будучи в своей обычной форме контролировать тело гораздо проще.

Но незнакомец ехидно усмехается, — пусть и беззлобно, — на недоумение и даже раздражение Юпитера, в течение оставшегося дня констатирующего обескураживающим фактом, что вся его внешняя собранность, сосредоточенность и выверенность каждого шага стремительно сворачивается затихающим маленьким комком глубоко внутри — там, в чернющих и острых, но крепко держащих когтях Нигредо, — оставляя белого хаари словно бы без верхнего слоя кожи, без шерсти и спасительной защиты от внешнего мира.

— Ощущается вовсе не как маска, а как, знаешь.. — стоит только Таури появиться на пороге квартиры спустя много-много тягучих рабочих часов, а хаари с нескрываемой нервозностью курит уже вторую подряд — растрепанный, усевшись на кухонном стуле скрестив ноги, и постоянно ерзая, словно пытаясь принять более удобную позу, и на лице его эмоция сменяет одну за одной, он задумчивости до меланхолии, от восторга удачного сравнения и до разочарования из-за непривычно живой мимики, — Как будто наизнанку вывернулся.

Так что если это и бегство... Из себя или от себя?

А внутреннее чутье хаари подсказывало ему, скрежеща язвительным голосом Нигредо, который эти два месяца был до безобразия весел и взбудоражен, чего не случалось с ним в тот период, пока сам Юпитер тренировался в протомагическом изменении себя и достижении седьмого уровня магического источника заодно, —

как бы быстро ты не бежал и как бы старательно не прятался, — оттачивая мастерство, изменяя облик, — то, от чего ты скрываешься, все равно тебя догонит.

Ведь внутри себя ты так и остался стоять, оглядываясь назад.

Игра в прятки с неизвестным «ведущим» продолжилась и в июле, поэтому на запрос от главы Отдела по изучению аномалий, Герберта Вуда и завуалированное под вежливую просьбу распоряжение незамедлительно отправиться на Лирею Юпитер принял, насмешливо-равнодушно закрыв глаза на то, что ему пришлось не без сопутствующего дискомфорта отменить множество рабочих планов.

Утренние улицы Дискордиума встречают дождливой хмуростью, нарастающей холодной ветренной волной обдающей затылок и шею, холодными острыми каплями стекающей за ворот пиджака — и можно было бы использовать магию, чтоб оградить себя от вернейшего способа подхватить простуду, или как минимум насморк, но Юпитер словно бы нарочно оттягивает момент, прежде чем проскользнуть под крышу здания, разве что с некоторым неудовольствием отмечая, что часть капель попала на тлеющую сигарету.

Редкие капли попадают на волосы, скрывающие лоб, Тома слегка хмурит брови, убирая мокрые пряди назад, и задумчиво рассматривая пушистые серо-фиолетовые облака, угрожающе нависшие над домами, округляет внезапно глаза от мысли о том, что гроза эта идет прямо за ним, и ему нужно спешить — быстрее,еще быстрее, пока она его не настигла.

И он торопится, неаккуратно тушит сигарету, руки не слушаются, и он сначала промахивается мимо урны, затем  путается в своих же ногах, хватается за давно знакомую ручку двери и тянет не в ту сторону — всегда же «на себя», так откуда же это желание толкнуть «от»? Уж не от инстинктивного ли побуждения отодвинуться от этого, ставшего вдруг слишком близким и тесным мира?

Господин Герберт Вуд — статный пожилой эон с пронзительно синим тяжелым взглядом под цвет идеально выглаженного костюма, ожидает его в одном из конференц-залов, чтобы при встрече сухо кивнув, пожать непривычно гладкую руку и притязательно оглядеть Юпитера на предмет произошедших с ним изменений, отрывисто выдав «В таком облике Вам будет тяжелее работать.»

Уточнять, о чем именно идет речь, Юпитер не стал, стараясь не переминаться с ноги на ногу, вынуждая постоянно ломающееся тело не производить лишних движений и стоять ровно и спокойно, пока господин Вуд объясняет суть работы в небольшом поселении на Лирее близ Гриселя, но все мысли заняты собственным беспокойством и беспокойством относительно беспокойства, и хочется схватиться за голову и заставить себя же самого замолчать. Иначе ощущение, что все его до сих пор надежно запрятанные в самые темные комнаты и шкафы мысли, запертые на глухие замки, сейчас растекаются по оголенной без шерсти коже, оставляя на ней красноватые разводы.

До чего же несовершенно — стоит немного понервничать, и выдаешь себя сам с головой.

— Господин Тома, в связи с некоторыми странностями, вызванными воздействием аномалии, нами было принято решение отправить Вас в компании целителя. Мы пока не можем утверждать, насколько серьезны последствия в той зоне, и по этой же причине и посылаем Вас исследовать все досконально, но настойчиво рекомендуем не рисковать понапрасну в одиночку и не пренебрегать помощью Вашей напарницы. Вы — опытный сильный маг, она же — искусный целитель, поэтому еще раз просим... — слова звучат спутанно и размыто, а смысл их проглядывается как сквозь запотевшее от июльской влаги окно. Так и хотелось провести ладонью, — ощутить кожей без единого волоска белой шерсти, — оставив на стекле разводы, посмотреть, а что же там, «за»?

Целительница? Само собой, Юпитер хорошо знаком как минимум с несколькими, и первой на ум приходит госпожа Белинда, но вариант этот сразу им же и отметается. Никто не отправит на Лирею баронессу-дархатку с Проциона.

— Она должна сейчас прибыть, — господин Вуд смотрит на часы, удовлетворенно удостоверяясь, что предполагаемая напарница Юпитера не опаздывает, и замолкает, всем своим видом обрывая так и не начавшуюся следующую мысль, словно предугадывая, что более произнести ничего не успеет. И он не ошибается.

На раздавшийся стук в тяжелую дубовую дверь Юпитер автоматически оборачивается, непривычно резко крутанувшись назад и глухо цокнув каблуками кожаных туфель, с взглядом сосредоточенным, но любопытством — откровенно не скрываемым, что аж ресницы подрагивают, делает шумный вдох и замирает.

«Эй, Нигредо, почему ты сегодня не сказал ни слова?»
«В ожидании бури я молчалив.»

[Лира]

На самом деле Лира слишком много времени проводит с Алисией. Пожалуй, даже слишком. Все эти попытки вбить в голову подруги простые истины мира время от времени дают плоды, и теперь Лира отчего-то чувствует себя немного лучше в обществе. Она боится меньше. И опирается на других меньше, хотя в груди, как говорила Алисия, "как и у всех нормальных людей", всегда горит скрытое желание на кого-то положиться и довериться.

Трудно сказать, находит ли Лира покой или напротив, теряет себя в буднях. Приученная видеть светлое в каждом дне и вынужденная снова и снова вписывать себя в эти дни, девушка замечает, что приходится любить вместе с этими днями и проявления себя.

Замечать, что руки не такие странные и ужасные. И что сгрызенные в тревоге ногти не обязательно должны быть подвержены наказанию. Разве что принятию да исцелению. Алисия постоянно напоминает: относись к себе как к подруге. Ты у себя одна.

Лира отчаянно не слушается, но ради интереса все же пробует время от времени вести себя так, чтобы в какой-то миг ощутить себя... Чуточку легче. Забавно, но в ход пошла и работа и целительское дело. Конечно, приходится постоянно все ещё объяснять людям о своих нюансах в поведении, но девушка относится к этому... Проще. Она занимает позицию зрителя, способного анализировать и внимать. Иногда что-то ломается и эмоции вновь сходят на бесконечную грусть, но Лира позволяет этому случаться, вопреки ненависти к себе старается каждый раз себя утешить. Это... Интересно. И это помогает.

Лишённая мысли, что она во всем мире сама худшая, целительница во многом позволяет себе больше. Она не говорит, что ее образ жизни изменился, но в груди стало как будто бы больше опоры на себя. Словно...  Отпустило?

Она не хочет постоянно осознанно угождать, не дрожит от мысли, что ее бросят, потому что если так - бывает, справится. И постоять за себя получается, и в ногах больше уверенности. Да, в сердце, на дне души конечно Лира всегда готова опуститься на колени, умолять близких о чем-то, но теперь то действо доступно только для них. И это... Правильно. Лира позволяет себе быть слабой, неидеальной. Позволят себе винить себя и местами ненавидеть, чтобы потом вечерами сидеть с Алисией и пытаться разобраться в причинах.

Лира все чаще вспоминает о прошлом, жалея лишь о том, что всегда нуждалась в куда большем внимании и сочувствии, чем кто-либо ей мог дать. Но сейчас... Сейчас ей достаточно.

Это по-своему забавно.

Забавно смотреть в зеркало и видеть спокойное, не тревожное лицо. Видеть на дне глаз лёгкий испуг и напряжение, выверенную осанку, но все это лишь закономерный отголосок многолетних страхов и страданий.

Стоит поправить бантик.

Лира поправляет бантик.

Платье как всегда белое, с всполохами кремовых лент. Длинные волосы прямым водопадом уложены назад.

Забавно.

В голове мысль: «а вдруг все пойдет не так и день будет ужасный»?
И следом простое: «и пусть? Ошибаться нужно тоже».

Лира не так давно ответила согласием на приглашение помочь разобраться с аномальной зоной, поэтому сейчас доделывала незначительные дела перед тем, чтобы телепортироваться к нужному зданию. Можно было бы пройтись, но сейчас беловолосая с сожалением отмечает, что опаздывает. Должно быть, бессознательная тревога? Занятно.

Отражение в зеркале подёрнуто печалью, девушка поправляет волосы, чтобы не спадали на лицо. Все утрамбовано в пространственный карман, силы есть, работать будет интересно.

Лира верит.

Хлопок.

Она телепортируется к нужному месту. Проходит некоторое расстояние, проверяет телефон и карту, чтобы убедиться, что очно не ошиблась. Заходит в здание. Вежливо и аккуратно интересуется, где находится нужный кабинет. Улыбается и мило благодарит. Забывает потревожиться и забиться в угол.

Туфельки звонко стучат по полу. Спору даже что-то начать тихонько напевать, пока коридор наслаждается ритмом невысокой странной целительницы. Записывает у двери. Перепроверяет информацию, отдавая дань тревожности. Стучится. Открывает дверь и заходит внутрь.

Взгляд тут же встречается с чужим таким знакомым. Лира здоровается, разделяя мысли на необходимую вежливость и ужас:
— Здравствуйте, я Лира Мирлесс, — голос, конечно же, дрожит, девушка мягко кланяется в реверансе пред господином Вудом. Кивает и Юпитеру.

Его, что не удивительно, совсем не сложно узнать. Все такой же взгляд, скрытый чуть иной эмоцией. Такая же аура. Ощущения такие же. И тело само уже наполняется болью и страданием, просит утешения, и Лира заставляет себя дышать, вежливо кланяется и ему, расправив платье в повторном реверансе. Так вот кто ее напарник.

В пропасть с головой, значит?

— Здравствуй, Юпитер, — произносит отдельно, собирая все свое самообладание в кучу. Щеки предательски горят стыдом - после того случая Лира сменила все контакты и отдала всё свои данные от профилей Рэю, не желая знать, искал ли ее Юпитер, пытался ли общаться или же нет. В любом случае, Лира верит, что Рэй за нее слишком ясно дал понять, что не ищет никаких встреч.

— Рада тебя видеть.
— «Ну ахуеть теперь»!

 Алисия возмущённо фыркает. несогласная абсолютно полностью с придуманной Лирой картиной мира. Жалеет, что возглас слышит лишь сама целительница, что невозможно сильно сжимает губы в полоску.
— Я так понимаю, ты мой напарник? Буду рада иметь возможность поработать с тобою, — произносит с шелестом старых сожалений под возмущённое рычание Алисии.
— «Да ты ещё плакать начни тут, в угол забейся, скажи, как сильно скучала, ну давай! Нахуя ты такая вежливая с ним»? — беснуется, но не лезет из пространственного кармана драться, держит себя в рамках.
— Какой у нас фронт работ? — поворачивается к господину Вуду на каблучках, поправляет волосы. Знает, что если им есть что обсуждать, то, без сомнений, они найдут время. Главное, чтобы об этом не узнал Рэй.
— «Пффф, ну давай, прячься, ну да, конечно», — сопит волчицей артефакт, ментально покусывая хозяйку в шею. Лира задумчиво проводит под головой пальцами, делая вид, что все в порядке.

[Юпитер Тома]

Резкий порыв ветра ударяет в большие, до самого пола, окна, проверяя на прочность створки, и Юпитер неожиданно для самого себя вздрагивает, кожей ощущая пробирающий с улицы холод, хотя в конференц-зале вполне приемлемая температура.

— Добрый день, мисс Мирлесс, — господин Вуд не ведет и бровью, степенно отвешивая незначительный поклон, и только сама Лира может заметить, как Вуд бросает пристальный взгляд на оцепеневшего Юпитера, ожидая одновременно, что он тоже поздоровается сощутимо сильной целительницей, и одновременно раздумывает, почему появление этой целительницы вызывает у хаари такую реакцию.

«Ты никак не мог знать.» — обреченно думает Юпитер в адрес довольно захохотавшего Нигредо, проклиная себя за то, что сегодня решил остаться именно в этой своей несовершенной и уязвимой форме, и еще больше проклинать ему хочется свой артефакт, который, конечно же, не мог ничего знать, но очень часто мог вот так безошибочно предугадывать — в силу своей черной эмпатии и при этом почти полного отсутствия социальных норм, которыми слой за слоем обрастает каждое существо, в течение своей жизни находящееся в обществе. Нигредо же как будто руководствовался какими-то животными инстинктами, звериным чутьем, по которому пусть точно и нельзя сказать, с чем именно столкнешься, но — что будешь чувствовать,  и как сильно это чувство тебя будет на части раздирать.

Юпитер пошатывается с одной ноги на другую, пока внутри его дерет на части, рука тянется в карман брюк, за телефоном — срочно стало необходимо услышать родной, насмешливый с хрипотцой голос, обладатель которого точно не заслужил того, чтобы с ним поступали несправедливо снова.

А глядя на обладательницу белоснежных волос, — запах которых помнится так отчетливо, будто проводил по ним рукой и зарывался в них носом еще сегодня утром, — хаари кажется, что даже сам факт нахождения в одном помещении с ней уже равносилен возвращению назад.

В тот период, когда он после их молчаливого разрыва, втайне от Таури, методично, многими сонными зимними ночами пролистывал соцсети, мониторил их на предмет появления хоть чего-то, что указывало бы на местонахождение Лиры, сам себе усмехался невесело, мол — гештальт, как незакрытое окно, из которого задувает сквозняк.

Сидишь, ежишься, горло болит, — не то от простуды, не то от все-таки невысказанного, невыясненного, — закутываешься в одеяло поплотнее, сгорбленный с затекшими ногами и спиной, скроллишь мышкой, словно это поможет и успокоит. Фотографии не удаляешь — скрываешь в отдельной папке. А вот номер, — на который не решился позвонить, — стираешь с телефона, предварительно переписав в блокнот, чтобы эти цифры остались воспоминанием хоть где-то.

Этот скроллинг становится ритуалом, гасящим чувство вины и стыда еще на пару месяцев, достаточных для того, чтобы хотя бы немного принять случившееся. Игра, в которой согласно неозвученным правилам, Таури делает вид, что верит в спокойствие Юпитера. Игра, где Юпитер не обсуждает с Таури свои переживания, чтобы не множить чужие.

Игра, где чужой белый свет, так горячо любимый, остается невидимым третьим игроком, сделавшим все, чтобы исчезнуть из его, Юпитеровой жизни.

В подобных играх нет победителей.

Белоснежная холодность того, как она с ним поздоровалась — ослепляет настолько, что Юпитер и правда не знает, как реагировать. Суставы ломит — может, от плохой погоды, словно он немощный старик, а может от просочившейся в них, как яд,  тревоги, — какая к хтонам разница?

Нигредо закатывается от радостного смеха, не в силах выдавить ни слова сквозь этот смех, у Юпитера же раскалываются виски от боли.

Белоснежная холодность сковывает уязвимое, уязвленное тело без шерсти — о, разумеется, она его узнала сразу. Ожидаемо, прятаться таким образом было наихудшей идеей — и если бы он заранее  знал, что это были именно прятки.

— Здравствуй, Лира, — произносит на рваном вздохе, отдаленно напоминающем неуместное всхлипывание, потому-что в груди предательски все сдавило, защемило, дышать стало невыносимо сложно, да так, что пришлось ослабить узел галстука, надеясь, что это спасет ситуацию.

Лишняя сигарета бы спасла ситуацию, но курить прямо здесь, когда на тебя сосредоточенно взирает господин Вуд, еще более неуместно, поэтому хаари остается только наблюдать за реакцией Лиры, которая кажется ему куда более собранной и серьезной, чем он, не знающий, за что схватиться — то ли за телефон все-таки, то ли за больную голову, которую лечи-не лечи, а пока его артефакт истерически ржет, это бесполезно.

И особенно бесполезно, пока Лира обращается к нему.

«Ты послушай, она рада тебя видеть! Поразительная выдержка, сколько самообладания! В отличие от тебя, тряпки, она держится с достоинством», — сквозь жалящий почти до слез смех выдает Нигредо, на что Юпитер оказывается не в состоянии ответить, но девушке старается кивнуть в ответ, и запинаясь, выдает скомканное:
— Я тоже. Да.

«Только попробуй во время задания обратиться в свою форму, это будет еще более позорно, чем твои подкашивающиеся ноги, мой дорогой хозяин», — в речах артефакта желчь и презрение, но Юпитер благодарен ему за это, потому-что это своеобразная, но поддержка. Впивающаяся острыми когтями в распотрошенную сердцевину, заставляющая раз за разом собирать себя по кусочкам перед той, что сейчас стоит рядом, но поддержка. Не дающая ногам подкоситься окончательно — если бы Нигредо не держал его, даже демиургам неизвестно, как бы все сложилось.

— Да, на задание мы отправимся вместе. — сглатывает, стараясь скрыть возникшее напряжение, непроизвольно смотрит на девушку, чтобы моментально отвести взгляд и еще раз пошариться рукой уже в другом кармане, чтобы таки вытащить неосознанно полупустую пачку сигарет, — портсигар забыл дома, чего с ним обычно не случалось, — покрутить ее в руках и рассеяно засунуть обратно, — Вижу, ты стала сильнее, это чувствуется, поэтому.. наверное, у нас не должно быть проблем.

И он честно пытается собраться, сосредоточиться, бросает еще один, умоляющий взгляд на господина Вуда, который, словно каменное изваяние, застыв наблюдает за этой трагикомедией невысказанных чувств, и на помощь приходить не собирается. И отзывается только в момент, когда Лира задает ему прямой вопрос про суть предстоящей работы.

Юпитер задерживает взгляд на ее туфельках, затем перемещает его на белые волосы девушки. Нигредо сжимает когти в два раза сильнее, вынуждая хаари проблеять мысленное и жалкое «Спасибо».

Неторопливо моргнув и кивнув, господин Вуд словно бы продолжает у себя в голове начавшуюся за несколько минут до этого мысль, и звучит так, словно он и не останавливался вовсе в своем рассказе:
— ... Через неделю после ликвидации основных активностей аномалии в Двантаоре начали происходить странные вещи. Всплеск ментальных заболеваний, вплоть до... — Герберт очевидно избегает определенных слов, с этим связанных, и выкручивается относительно подходящей фразой, — Вплоть до самовольной гибели существ, и касается это и людей и животных. А также — поразительные мутации флоры, которые, полагаю, Вам, господин Тома, будут любопытны. И что еще любопытно — абсолютно разнящиеся показания групп зачистки и местных жителей, словно бы все они наблюдали разные явления. Отчет о проведенных исследованиях я уже выслал господину Томе на почту, не поленитесь ознакомиться, прежде чем приступать к работе. На месте вас встретит глава администрации города. На текущий момент мы отозвали предыдущие группы исследователей в связи с ухудшением их самочувствия. Все они также разнились в показаниях — кто-то вообще нес бессвязный бред, и увиденное на окраинах деревни, по их словам, походило на хтонический ужас, но аномальная активность не превышает допустимые колебания.

Тут господин Вуд прерывается, сверяясь с наручными часами, и слегка нахмурившись, резюмирует:
— Желательно не опаздывать. Глава администрации нетерпелив и взбудоражен гибелью некоторых своих людей, но еще больше он не желает привлекать внимание, потому-что Двантаор — рабочий портовый городок, и ему очень не хочется лишиться налаженных торговых связей, особенно сейчас, когда придется и без того восстанавливаться от последствий аномалии.

Понимая, что своеобразный инструктаж закончен, Юпитер достает телефон, убеждаясь, что отчет и правда пришел, и обращается к Герберту:
— Я полагаю, мы можем отправиться через пространственный терминал, чтобы попасть сразу в этот городок. Двантаор находится у моря между Нормандом и Алвелором, если я правильно помню, — слова звучат тяжело и грузно, но он выпрямляет спину и дышит спокойно и ровно, уже догадываясь, что если ощущение подсказало ему правильно, и у Лиры восьмой уровень магического источника, то на Лирею она сможет перенестись и без терминала, а ему придется либо просить ее перенести и его, — чего он делать, конечно же, не станет, — либо отправляться в нужное место иным способом.

Мысли закручиваются подобно порывам ветра за окном — ненастье в очередной раз разлилось крупными ливневыми каплями, своим шумом заглушая шум в голове, и на ровный голос господина Вуда Юпитер поворачивается резко, словно его растормошили от минутной усталой дремы, — насколько же сложно почти в прямом смысле чувствовать кожей все то, что обычно пропускалось через множество слоев внутренних защит!

— В связи с особенностями проявления остаточных эффектов аномалии переместиться вам двоим лучше официально, через терминал, чтобы избежать... — глава Отдела по изучению аномалий внезапно замялся, подбирая слова и взвешивая их уместность, — Скажем так, неожиданных эффектов, коих и без этого достаточно. К сожалению, высокий уровень ваших сил не гарантирует безопасное перемещение в эпицентр пусть затухающей, но еще действующей аномалии.

И выждав паузу, добавляет, окидывая придирчивым взглядом двоих, особенно Юпитера:
— Следуйте за мной.

И не дожидаясь согласия или возражения, степенным и твердым шагом направляется к дверям, чтобы затем проводить Лиру и Юпитера сквозь многочисленные коридоры к одному из внутренних терминалов, предназначенных только для сотрудников Отдела.

[Лира]

Лира роняет взгляд на мистера Вуда, что внимательно всмотрелся в Юпитера. Он ждал, что тот поздороваться. Что будет вести себя как обычно. Не знал, что у обоих в душе разрушился карточный домик покоя. Но девушка верит, что она в порядке. Она глушит Алисию, внутри себя гладит злобную волчицу, стремившуюся защитить. Знает – выберется, стоит только понять, что хозяйка слабеет. Что атака слишком сильна.

А пока... Можно гладить переносицу, проводить пальцем по носу, собирать ласку языка. И вглядываться в алые внимательные испытывающие глаза.

Приветствие ложится тяжестью на грудь девушки. Она улыбается с трепетом и признанием, но ловит в интонациях какое-то странное отчаяние, боль. Если бы Лира только могла утешить, если бы могла объясниться, что не винит ни разу, что смирилась со всем случившимся, что и сама виновата в том, что не попыталась вернуться, высекла себя отовсюду, спряталась в чужих властных руках... Стыдно и горько.

Много времени мысли были посвящены тому, как стоило поступить правильнее. И сейчас, став сильнее, обретя некую уверенность в себе, почву под ногами, девушка осознала, что так и не искала встречи и не пыталась связаться. Словно те самые ее слова и мысли о том, что все решим, и что пойдёт за ним даже на самое дно бездны, оказалось... Просто желанием верить в это, но не истиной. Лира могла бы начать винить себя, что нужно было сделать иначе, что все же постараться, но... Та сцена, которую она увидела зимой, была... Слишком понятной. Слишком критичной.

Наверное, это нормально – не следовать за тем, кто не хотел бы этого.

Она не нужна. И не хочет, не может быть нужной, когда так. И, может быть, Лира могла бы принять Юпитера в свой круг общения вопреки желанию Рэя, но... Но для этого стоило им обоим прикладывать усилия. И сейчас, встретившись случайно, Лира понимает, что, глядя в эти ясные наполненные глубокими эмоциями глазами, хочет просто обнять и сказать, что все в порядке.

Никто не мог знать, что так будет.

Лира дарит искреннюю улыбку Юпитеру, когда он отзывается взаимностью. Тоже рад видеть.

Много времени ушло на то, чтобы принять, что время, проведённое вместе, было им двоим особенно ценным. Так что вполне закономерно, что они могут чувствовать особое тепло друг к другу. Не стоит думать, что то время было целиком и полностью ложью. Хотя девушке так казалось.

Лира внимательно смотрит на неловкость хаари, вглядывается в чужое беспокойство. Изучает. Внимает. Наблюдает за действиями. Сигареты. Признак беспокойства.

Он отмечает, что Лира стала сильнее. Девушка мягко кивает с грустной улыбкой.

Наверное, они могли оба с тоской предположить, благодаря кому случились эти изменения в магической силе и в характере. Не счесть, сколько понадобилось времени Лире, чтобы собраться воедино после той сцены. Пройдя все круги страданий, девушка словно впервые в жизни позволила себе жить. Казалось, ей все время не хватало одной единственной части, момента, повода разбиться, изничтожиться, а затем в правильном порядке собрать себя.

Лира помнит, что никакая боль, физическая или ментальная, не была сильнее той эмоций дня. Наверное, и десять лет рабства не сравнились бы тогда. Потому что абсолютное доверие, преданное в одночастье, это иное. Впрочем, Лира и не отметает идеи, что, попав в плен, самозабвенно решит, что в плену, конечно же, тяжелее.

Смешно. Она тогда была собакой с обожжённой кожей, которая только лишь и ждала насилия и боли от добрых слов и чувств привязанности от других, потому что бескрайняя забота стала ассоциироваться с последующим поступком.
Закусывает губу.

Она всё ещё ребёнок. И не потеряла своей сути. Не растеряла желания заплакать или броситься в объятия.

И стала сильнее.

Но хочется сказать, что она всё ещё может забиться в угол и начать трусливо плакать или же в исступлении биться головой об стенку, и это... Нормально. Некоторые аспекты поведения стали данностью, тем, что ещё не скоро получится изменить.

«Не должно быть проблем».

«Знаешь, если я начну плакать, мы остановимся и подождём, пока я выплакаю слезы, и ты можешь или идти дальше или подождать меня. Но эти мои чувства и мое поведение не скажут мне, что я слаба».

Лира думает об этом, но не произносит, не сообщает никаким образом. Только лишь смущённо, как ребёнок, улыбается, поправляет платье. Она не отвечает, с любопытством замечая, что задета словами. Это было бы здорово исследовать позднее.

Наконец Господин Вуд вводит в курс дела, поясняет важные аспекты. Лира кивает, подмечая, что необходимо будет держать сознание в напряжении и не позволять себе поддаться аномалиям. Вероятнее всего, придётся выпускать Алисию и быть готовой сражаться.

— Нужна ли помощь позднее с лечением пострадавших? — лишь уточняет, поправляя прядь волос. Лира удивляется себе - сама не волнуется, хотя чувствует внутри себя напряжение, скрытую тревогу, желание навредить себе, но... Хочется успокоить Юпитера.

Она слушает обсуждения о том, что лучше не опаздывать и о том, как добираться. Готова в одно мгновение пройти к хаари и телепортироваться с ним на нужное место. Но не успевает исполнить задуманное.

— Хорошо, — произносит спокойно, туша внутреннее недовольство. Своё и Алисии. Поворачивается вслед за Вудом, шагает, стуча каблучками. Задумчиво гадает - после встречи будет ухудшение состояния или нет? По идее, должно.

— «Ты как»? — мягким бархатом наконец спрашивает на ментальном уровне, заглядывая в глаза Юпитера, когда они ступают позади мужчины.  И, словно желая дать выбор, на что же отвечать, добавляет: «Как Нигредо?». Грустно улыбается, разделяя возможный дискомфорт. Наверное, зная о том, что встретит его, девушка не пришла бы.

Впрочем, она всё ещё думает, что частью сознания скучает и хочет позволить себе не держаться вот так. Хочет позволить искренне прижаться, обнять, ощутить прикосновения, но... Искренность и обнажённость чувств встретятся с тем, что у каждого из них свой путь и они никогда не были теми друг для друга, кем хотела считать Лира. Поэтому она лишь на мгновение представляет объятия и тушит образ в осколках стекла, понимая, что этой встречи достаточно, чтобы понять... Что она выросла.

  Быть может, даже вынужденно.

Можно было бы сказать спасибо, но лишь за свет и те самые дни. Теперь Лира заново учится доверять и не считать чужую доброту игрой и издевательством.

[Юпитер Тома]

Улыбка Лиры в ответ на его слова кажется теперь другой на фоне тех изменений, которые Юпитер наблюдает в некогда близкой для него девушке. И даже эта улыбка — за нею и раньше скрывались не только боль пережитого, но и стойкость перед всеми этими ударами судьбы, а сейчас...некая ясность и взрослость.

Улыбка не юной девушки, которая была вынуждена повзрослеть рано, но в душе оставалась ребенком, ищущим защиты и спасения, а той, которая действительно теперь выросла, и могла постоять за себя без чужой опоры.

Думая о том, что его предательство дало толчок к подобным изменениям, Юпитер замечает, как это осознание неприятно царапает собственное эго — задетое мужское самолюбие, что Лира справилась со всем сама, хотя до этого он, как ему казалось, приложил столько усилий, чтобы ей помочь, но в итоге финальным аккордом для ее настоящего преображения стала вовсе не его забота.

Всегда тяжело признаваться самому себе, что где-то ты не смог поступить хорошо, поступить правильно с точки зрения норм морали, так долго и тщательно интегрируемых в свою хаотичную систему ценностей.
Тяжело признаваться, что напоминание о тебе останется для кого-то не светлым воспоминанием, а ноющим шрамом.

Лира внешне кажется не задетой его появлением, но он не может знать наверняка. И спрашивать, само собой, не станет. И вообще, надо сосредоточиться, взять себя в руки, перестать шаркать ногой, поправить волосы, лезущие в глаза, настроиться на опасное задание и прислушаться к уточнениям от главы Отдела.

— Вы все помните верно, господин Тома, — кивает Вуд, и отвечает на своевременный вопрос Лиры, — Помощь потребуется. Тем более, в Дантаоре находится много людей нашего Ордена, поэтому мы и считаем необходимым способствовать в решении проблемы. Затем же мы и отправляем туда целительницу — пострадавших много, но транспортировать их опасно — у тех, кого перевозили или отправляли через пространственный терминал, наблюдались явные ухудшения состояния. Скажу еще — как бы ни было рискованно, но сейчас мы рассчитываем, что именно нестандартный взгляд в эпицентр событий поможет пролить свет на происходящее, так как отправленные туда до этого боевики, скажем так.. невероятно умны, но они мыслят другими категориями. Мы рискуем, отправляя туда вас двоих, но здесь, как нам кажется, нужно действовать тоньше и аккуратнее.

Хаари кивает, и выходит следом за Вудом к пространственному терминалу. Прислушивается к звучанию Лириных каблучков, раздающемуся звонким эхом по коридору.

Пришел бы Юпитер, зная, что Лира тоже будет здесь?

Нигредо замолкает в ожидании, лишь поскрипывая тихим ржавым смехом, и отвечает за него сам — "Конечно бы пришел. Как мотыльки стремятся к свету, не зная, что им будет больно, но ты — ты чертовски умный мотылек, теперь уже да. Ты бы помчался, даже зная, что сгоришь. Как сгорал уже один раз, но так и не увидел — что там осталось на пепелище".

И это, наверное, один из немногих моментов, когда в голосе Нигредо не слышно ни намека на издевку, лишь тоскливая желчь. Существо, искренне наслаждающееся душевными терзаниями других, подпитывающееся чужими сомнениями, страхами и тревогами — на самом деле более всего не хотело, чтоб страдал его хозяин.

Иначе, если Юпитер смешается с чернью, он перестанет быть светом, а Нигредо, будучи, по сути, ничем иным, как тенью этого света, без него существовать не сможет. И пусть Юпитеру не нужно было искать подтверждения того, что даже у обладателя такого мерзкого нрава есть страхи — это было очевидно и без этого.

Мягкое мысленное обращение Лиры почти не отражается на его лице дрожью, и Юпитер, все более уверенно держась при виде нее, выдерживает небольшую паузу, чтобы подумать, — и это даже не выглядит как растерянность и замешательство, — и решает не игнорировать первый вопрос, как будто бы считая необходимым прожить и проговорить этот дискомфорт, вызванный простым "Как ты?"

Ему хочется спросить в ответ, к чему эти вопросы, и он правда не понимает, почему именно этот вопрос, почему ей вообще интересно — такие простые два слова запутывают еще больше, но вместо этого он выдает мысленное и внезапно честное "Не знаю. А ты?" и зачем-то добавляет уже вслух, предположив, что Лира может не захотеть отвечать на встречный интерес:

— Я отправил Нигредо в институт. Он будет учиться на социолога с осени. Ты бы слышала, как он возмущался.

Заминка, пауза — а надо ли рассказывать подробнее? А чего от него ждут? А как вообще говорить после того, что было? Благо, можно сделать вид, что отвлекся на очередной поворот, выведший их в очередной зал, но все же бросить на девушку очередной как будто бы случайный, но внимательный взгляд, словно ища ответ на хотя бы один из множества своих вопросов.

Господин Вуд сопровождает их на пути к большому пространственному терминалу, занимающему часть просторного холла в конце одного из пустых коридоров — так удивительно, что за весь свой путь троица почти никого не встретила, словно бы этот ливень всех разогнал не только под крышу, но и пригвоздил к стульям в своих кабинетах, вызвав желание не высовываться в прохладные коридоры, а устроившись поудобнее, сосредоточиться над какими-нибудь отчетами, обложившись пледами и горячим кофе.

Юпитер бы не отказался сейчас от кофе. От чего угодно не отказался бы, чтобы оказаться не здесь, и одновременно — что угодно, лишь бы это все не закончилось вот так просто и молчаливо.

Ему хотелось разобраться и поставить точку, а не болезненное, полное неопределенных обид многоточие.
Такую точку, которая была бы понятна им обоим. И которая, возможно, принесла бы облегчение.

И может быть, не только ему.

Перед большими стеклянными дверьми пространственного терминала, за считанные секунды способного перенести их в Двантаор, господин Вуд еще раз пристально осматривает Лиру и Юпитера, раздумывая, видимо, не то над словами напутствия, не то над очередным предупреждением, но останавливается на максимально сухом и не обозначающим в себе никаких эмоций "Будьте внимательны".

Юпитер кивает в ответ, пропускает Лиру вперед, наблюдая как Вуд настраивает перемещение. На моменте, когда двери терминала смыкаются и активируется пространственная магия, он отворачивается от Лиры, не в силах сохранять спокойствие от мысли, что они остались вдвоем.

Пусть на полминуты — пространственная магия в терминалах не такая стремительная, как если пользоваться ей напрямую, потому-что здесь участвует еще и техническое соединение между координатами и терминал в Двантаоре получает запрос на телепортацию, за считанные секунды его обрабатывает и дает допуск.

Двери распахиваются почти сразу же, и Юпитер и Лира могут вышагнуть уже в другое помещение — чуть более обветшалый холл здания, где было видно, как старое монументальное дерево стыкуется с не менее старым кирпичом.

Пустота старой постройки кажется иррациональной и нездоровой — видно, что где-то разбросаны вещи, сумки, скамейки и стулья стоят неровно. На дальних столах у стены разбросаны документы и аптечки. Видимо, это место служило одним из тех, где принимали раненых, и как раз таки пытались их телепортировать в безопасное место для лечения.

В тишине и пустоте они проводят буквально минуту от силы, Юпитер только и успевает вымолвить, окидывая взглядом помещение, да глядя в одно из небольших грязных окон, за которыми виднеются дома, часть из которых выглядит так, словно рядом прошел взрыв, да так, что аж землю вспахало:
— В момент, когда все началось, местным жителям наверняка было тяжело и страшно..

Из открытого окна пахнет грязью и морем — совсем рядом, видимо, причал.

Двери распахиваются настежь, и перед взором молодых людей предстает пожилой почти лысый мужчина полноватого вида, в спортивном костюме, но даже при своей внешней простоте и даже некой неопрятности производящий весьма солидное впечатление. Договаривая с кем-то по телефону, он властно машет рукой Лире и Юпитеру, а затем, убирая телефон в карман, наконец, представляется, подходя ближе, но не протягивая руку Юпитеру чтобы пожать, и даже не кланяясь Лире, как бы это могло ожидаться от мужчины к даме:
— Наконец-то. Стивен Бертолли, для Вас просто господин Бертолли, мэр города. Пойдемте, мне нужно показать вам двоим фронт работ, — на прибывших он почти не смотрит, и не оценивает их внешне, как это было с господином Вудом, а быстро разворачивается и уверенно направляется на улицу, давая понять, что внутри задерживаться нечего.

И если выйти следом на улицу, то можно полноценно оценить масштабы бедствия, о которых господин Бертолли рассказывает по пути. Голос у него низкий но резкий, хоть он и старается говорить тише, чтобы не привлекать внимание немногочисленных жителей:
— Ведите себя тихо, много о себе не трепитесь, местные не в восторге от того, что тут чужие ходят. И без этого проблем хватает — сначала аномалия шарахнула точечными взрывами, часть зданий разрушена, локализация аномалии была вон у того края города, но цепануло и дома с причалом, у нас столько рыбы на причалах всплыло, мрак, лодки побило, — рукой он показывает сначала на одноэтажные деревянные и двухэтажные кирпичные дома, находившиеся в плачевном состоянии — окна выбиты, двери вырваны с петель, где-то и вовсе обрушилась часть стен, а затем — в сторону моря, где восстанавливают лодки и маленькие катера местные мужчины, и выражение лиц этих людей было многим мрачнее пасмурных туч над городком.

И тем не менее, в городке было тихо, словно все замерло после беды в попытках прийти в себя, и кажется, что даже звуки стройки не перебивали шум морских волн.

Господин Бертолли выразительно жестикулирует, объясняя, но не оборачивается назад на Лиру и Юпитера, считая само собой разумеющимся, что они обязаны следовать за ним:
— Начнем с госпиталя, хочу чтоб вы осмотрели пострадавших, особенно тех, которые сейчас в лихорадке и бреду. Нам надо город восстанавливать, а рабочих рук не хватает, а те кто работает на выезде из города у леса, выбывают из строя моментально, — выражение его лица становится отчаянно-злым, — Какая-то хтонь тут творится до сих пор, мы так скоро все с катушек слетим и город потеряем.

Он, наконец, останавливается посреди дороги с раскуроченным асфальтом и поднимает бровь, глядя на девушку:
— Сумасшедших не боишься? Справишься?

[Лира]

Невольно в голову забирается вкрадчивая печальная мысль – Лира не смогла дать безусловной любви и не смогла её получить ни от кого. Она незаметно мажет взором по ясным глазам Юпитера, вдруг задумавшись, что, наверное, если бы любила достаточно сильно и принимала без остатка, то вряд ли позволила оборвать все связи и сбежать. Вряд ли бы не вернулась, утащенная в тот день пространственной аномалией. Он, должно быть, искал её, хотел что-то выяснить, но Лира отдалась страданиями и депрессии с новой силой, чтобы осознать спустя пару месяцев, что её безусловная любовь может быть банально не нужна и не оценена так, как хотелось бы. И это нормально. Девушка даже не отрицает мысли, что когда-то Юпитер мог её любить искренне и честно: Алисия, по крайней мере, между насмешками, пыталась объяснить, что так действительно бывает и дело не в том, что Лира какая-то плохая.

    И целительница старается не быть таковой. Сердце режет сожалением, а лёгкости в движениях совсем нет. Но в голове горит твёрдое и ясное: они все имеют право ошибаться. Они все могут оставить эти ошибки и уйти. И нет ничего почётного в завершении их тёплой истории, потому что слишком уж просто Лира забилась под чужие ноги в поисках тепла, а сейчас, возведённая из боли и страданий светлая суть, не желает оставлять больную привязанность.

    Объяснения кажутся подозрительным, и, прежде чем Алисия в голове создаст смешок, беловолосая мягко приобнимает себя, задумавшись. Это паранойя. Что они могут вдвоём, чего не смогли сделать боевики? Вряд ли с ними не было медика? Сильного мастера? Впрочем, Лира не удивилась бы, если бы вдруг действительного так и было, а они вдвоём увидят большее. По крайней мере, целительница верит в себя и в то, что сделает от себя всё возможное. Пальцы впиваются в плечо – спокойнее, нужно быть спокойнее.

    Они идут по коридору, и Лире думается, что нужно что-то спросить и уточнить, но она молчит. В голове ворох странных мыслей – если погружаться в это задание, то хотелось бы хотя бы ориентироваться на то, что нужно искать и какой подход необходим. Или же всё будет ясно на месте? Художница мягко напоминает себе расслабиться и, даже если они не справятся, ничего не будет в том страшного. В подсознании Алисия очень внимательно смотрит, вылавливая любые нотки тревоги. Нет, не время сыпаться.

    Лира улыбается, когда Юпитер кратко отвечает на вопрос. Кивает с пониманием и смирением, прикрыв глаза.

    — Желаю ему удачи в этом нелёгком деле, — усмехнувшись и, предполагая, что Нигредо её слышит, девушка говорит эту фразу особой интонацией, возможно, по привычке пытаясь поддеть этот милый сердцу артефакт. Алисия ревниво сопит в ухо, напоминая, что не стоит заглядываться на чужих, если есть она! Лира вновь кивает, спокойно замечая за собою новое робкое сожаление. Оно распускает белые цветы, струится светом и каплями росы, горит хрупкостью и жизнью. Стоит признать, что девушке и правда интересно. И что она скучает по тем самым временам, когда они могли что-то долго обсуждать и трепетно общаться о своём, о важном. Лире хочется верить, что Юпитеру было также интересно, как и ей. Хочется, чтобы между ними завязался диалог, чтобы всё это не было пронизано холодом и отстранённостью. Возможно, целительница всё ещё не научилась отпускать или же попросту имеет иные взгляды на жизнь. Но кажется неправильным то, что некогда близкие люди могут быть настолько чужими. Впрочем, у каждого на этот счёт своё мнение.

    Пустые коридоры дают время подумать. Но в голове теперь на удивление пусто – забавно, эта пустота коридоров позволяет выдохнуть и даже улыбнуться с нежностью мрачным окнам с дождём.

    — Красиво.

    Ливень по-своему утешает, придаёт сил двигаться светлым пятном дальше. Лира даже словно бы подбирается, шагает бодрее и смотрит почти что счастливая на окружение – в этой сонной тоске жизнь поворачивается интересной стороной, которую хочется зафиксировать, запомнить, сохранить. Жаль, нет времени сесть с мольбертом и зарисовать пустоту, передать донельзя чувственное настроение и особую негу.

    Стеклянные внушительные двери пространственного терминала встречают строгостью и сухостью. Господин Вуд ещё раз осматривает невольных напарников, даёт краткое напутствие. Лира кивает и чуть растягивает полы платья в реверансе:

    — Мы постараемся, — не знает, имеет ли право охватывать Юпитера или же нет, но она с Алисией уже точно приложит все усилия. Девушка проходит вперёд, с тоской отмечает, что мужчина отворачивается. Она заинтересованно осматривает стенки терминала, ловя в себе чувство принятия и понимания. Они могут быть чужими со стороны этого хаари. Это нормально, что они могут считать по-разному. Лира может разделять его точку зрения. Но чем дольше они вместе, тем неоднозначнее стучит в груди: всё же она не из тех, кто забывает тех, кого любила. И, может быть, они пережили разное и вот так и отпустили друг друга, и уже вряд ли смогут стать трепетно родными, девушке вдруг захотелось иметь тихое место, где они могли бы на мгновение зафиксировать вечность.

    «Глупо, конечно».
    «Ты знаешь, что не глупо», — волчий нос образом тычется в руку.

    Новое место встречает старостью и потрёпанностью. Видно, что это место бросали в спешке. Лира выходит вперёд, бесстрашно шагает светлыми каблучками. Тут всё иное, даже как-то холоднее и неприятнее. Много боли, тоски, потерянных мечт и начинаний. Казалось, ещё совсем недавно всё было в порядке, а теперь разбросанные вещи напоминают о том, что всё пришлось отпускать. Следы крови указывают, что кого-то спасали, пытались помочь. Открытое окно пускает запах грязи и моря. Лира вбирает воздух поглубже в лёгкие, переводит взгляд на Юпитера.

    «Идём?»

    Двери открываются, и пред ними появляется пухленький мужчина в спортивной одежде. Он говорит с кем-то по телефону, машет рукою, требуя подойти. Лира глушит в себе улыбку – нужно быть серьёзной. Присаживается в реверансе, и затем удивлённо торопится следом, лишь на миг переглядываясь с Юпитером. Это интересно. Странный человек. Не кажется чистым, правильным.

    На улице всё тёмное, мрачное, тусклое, убитое. Изничтоженное. Дыхание перехватывает. Тяжело смотреть на подобное. Мужчина тихо рассказывает, вводит в курс дела, проясняет. Он груб, резок. Это вносит дискомфорт, неприязнь, но Лира знает, что должна помочь. Было бы уместно произнести несколько сочувствующих слов, но девушка понимает, что он лишь отмахнётся. Поэтому она тоскливо улыбается, принимая больную истину – тут никакое слово не поможет, не согреет.

    — Хорошо, мы поможем, — произносит тихо. И следом, получив в лицо вопрос, останавливается тоже. — Не боюсь.

    Лире не сложно сохранять спокойствие тут, потому что в груди достаточно больно и тяжело, чтобы найти в этом знакомый покой. Она бы хотела вдруг бы танцевать, использовать белоснежную магию против этой тьмы и заставить тучи развеяться, этот редкий дождь уйти. Она бы хотела своими силами починить здания и залечить все эти травмы. Почему-то вдруг запеть об этой трагедии, как бы ни было странно, погрузиться в исцеляющий транс, способный растопить сердце даже этого странного грубого мужичка. Но пока что рано. Пока что нужно понять, с чем они имеют дело. Целительница замечает мелкие всполохи пепла, протягивает руку, позволяя пеплу осесть на руке и раствориться злобной энергией. Остатки аномалии голодно бродят вокруг, жаждущие продолжить.

    — Ведите. У нас не так ведь много времени? Я бы хотела помочь, а потом уже постараться разобраться с аномалией, — торопит, устав стоять. Лира вдруг выпускает из себя тень, облачившуюся в волчицу чуть выше пояса человека. Алисия критично осматривает пространство и рысью обегает рядом местность, заинтересовавшись обломками. Она принюхивается и поднимает голову, стоит только хозяйке начать уходить далеко. Волчица быстро нагоняет компанию, бросает осуждающий взгляд на Юпитера — заслужил, — затем рычит на мужичка и тычется носом в бок Лиры.

    — Она cо мной, — поясняет целительница с долей холода, не желая слушать чужие возмущения по поводу животного и волнений о нём. Девушка смотрит строго на мужчину, затем переводит мягкий и добрый взгляд на Юпитера, словно они тёплые друзья. — Ты можешь, наверное, осмотреться? Я справлюсь с ранеными.

[Юпитер Тома]

Одновременно он и верит в судьбу, и испытывает жгучую потребность пререкаться с ней всякий раз, когда она, зараза такая, выкидывает нечто, проверяющее силу его духа на прочность — нечто, чего он старательно избегает, прячется и уворачивается, но все равно обнаруживает себя загнанным в угол, в клетку из собственных ошибок и сожалений, прутья которой сливаются в паутину, кажущуюся иллюзорно правильной с точки зрения его собственной морали, вторящей желаниям его личных богов, молчаливо проследовавших за ним однажды из его мира.

Сонм божественных голосов сменяется тягучим, раскаленным шепотом Нигредо, выжигающим из мыслей любую, даже самую жалкую попытку снова себя уничтожить чувством вины — шепотом неразборчивым, сбивчивым, успокаивающим.

Юпитер поправляет волосы, нервничает, смотрит на Лиру в который раз — ему хочется говорить больше, развить мысль в ответ на ее пожелание успехов в обучении Нигредо, но шепот артефакта действует на него, как убойное успокоительное, и он протяжно вздыхает, делает запинку, стараясь шагать в такт, чем обращает на себя внимание господина Вуда, затем виновато осматривает спутников и трогает рукой шею, ослабляет галстук еще больше, словно нечто мешает ему говорить, сдавливая горло.

— Он рад твоей поддержке, Лира. А я буду стараться, чтоб его не выгнали после первого же семестра...

Случившееся между ними двумя — и не случившееся тоже, точно не было ошибкой, и Юпитеру никогда бы и в голову не пришло жалеть о том, что они вообще знакомы. Как бы это не болело первые месяцы, каким бы гулким эхом тоски и растерянности не отзывалось в груди сейчас — ему хочется сказать ей спасибо за то, что она была в его жизни.

И он испытывает величайшую благодарность за то, что после всего этого Лира продолжает оставаться здесь, возможно, с ангельским смирением принимая его присутствие рядом.

Чего же ей стоит сейчас усмирять свою тьму?

"Мы постараемся" — слышит он от Лиры, и это "мы.." впивается в сердце так же, как он сейчас хочет до боли сжать кулак, чтобы когти впились в кожу, но на месте длинных острых когтей сейчас обычные человеческие руки с короткими ногтями, и отворачиваясь от Лиры в пространственном терминале, он пару секунд таращится на свои пальцы, как будто видит их в первых раз.

"Кажутся бесполезными в такой ситуации, не правда ли?" — едко усмехается Нигредо в голове, — "Еще одна форма самозащиты через саморазрушение, и та оказалась недоступна."

Что она вкладывает в это "мы"?

Сейчас Юпитеру, как стороне, по сути, предавшей, но не принимавшей решение о разрыве, а лишь молчаливо принявшей факт свершившегося, было до отчаянной тошноты в горле, до изнывающей ломоты в непривычном и кажущимся еще более чужим теле — непонятно, до невозможности своей и до самой ее глубины.

Невозможно узнать, руки потряхивает от необходимости унимать эгоистичный импульс встряхнуть ставшую абсолютно чужой, такой далекой от него Лиру, заглянуть в глаза и всмотреться в ее глубину, стискивая зубы задать молчаливый вопрос,

но не смочь, конечно же, не смочь этого сделать никогда, и отсчет этого никогда начался сейчас, когда они оказались вдвоем в терминале.

не смочь потому, что он все-таки виноват, и отсчет его вины начался с момента, когда ему надо было рассказать о третьем — близком, но он промолчал.

Юпитер давит в себе неприятное чувство, словно блоху, — о том, что человек, ранее бывший для него открытым и понятным, теперь кажется далеким и недоступным, и хоть ты пальцы изломай об эту недоступность, которая, конечно же, наверняка тщательно контролируется ее собственным артефактом в том числе, не менее настороженным и опасным, чем его Нигредо — и пока он осознает эти чувства в себе, старается контролировать их, контролировать свое нескладное неуклюжее человеческое тело, анализировать каждую свою реакцию на Лирины слова, — пока его сердце бешено стучит а разум занят работой на износ, лишь бы не наговорить глупостей, ему так сложно вымолвить хоть что-то приятное для нее.

Хоть словечко, по которому Лира могла бы сделать вывод о том, насколько на самом деле Юпитер рад ее видеть и одновременно боится того, что сейчас они снова оказались рядом.

"Да, идем." — мысленно отвечает он, сопровождая ответ кивком, и выходит из терминала, чтобы вмиг ощутить чувство угнетенности и разрухи, словно впитавшееся в старые стены здания.

Запах моря смешивается с грязью, не кажется свежим, оседает в легких, и Юпитер достает из кармана сигареты, чтобы приглушить эти запахи табачным дымом. Рука дрогнет лишь раз, когда он подумает о том, что Лире потребовалось время на то, чтобы принять его вредную привычку — но как же легко рука с сигаретой отводится в сторону, подальше от девушки, так же как и раньше, когда они были вместе. Автоматически, выдыхая в сторону — словно и не забывал этот автоматизм, въевшийся не хуже табачной горечи.

— И сейчас эта тяжесть наверняка никуда не делась. Страх непонимания остался, они не знают, когда шлейф аномалии перестанет их изводить, — мрачная сдержанность его слов эхом отлетает от оголенных стен, прикрывая собой неловкость, но вдвоем с Лирой они остаются ненадолго, стоит только деловитому мужчине появиться в дверях и сразу же взять в свои руки контроль над ситуацией.

"Возможно, еще какие-то минуты наедине, и между нами бы завязался разговор..." — отстраненно констатирует хаари для своего артефакта, стараясь не думать о том, насколько сильно он рассчитывал на это.
Представившийся господином Бертолли выводит их на улицу, демонстрируя вид еще более удручающий, чем представлялось, и параллельно вводя в курс дела. Прибывшим остается только гадать, какие потери в совокупности понес этот маленький портовый городок. Потери материальные, финансовые, и безусловно — человеческие, которые не восполнить никакими ресурсами.

"Он не очень-то церемонится с теми, кого прислали помочь, не так ли? Хотя я не могу его винить — он хорошо держится для того, кто потерял столь многое," — и все-таки, Юпитер не удерживается, переглядываясь с Лирой, и отчего-то испытывая необходимость хотя бы в иллюзии того, что сейчас они и правда вместе. Пускай это вместе и распространяется только на работу, но сейчас, находясь в аномальной зоне, с которой еще предстоит разобраться, ему хочется ощущать, что он может рассчитывать на Лиру, и ничуть не меньше хочется ненавязчиво дать понять — что бы между ними не случилось в прошлом, сейчас она тоже может на него рассчитывать.

Предложение на время разделить обязанности выглядит пусть и небезопасно, но с ними обоими их артефакты, так что нельзя сказать, что они остаются одни, и Юпитер, слегк подумав, соглашается:
— Давай условимся встретиться в госпитале через полтора часа. Если пройдет больше времени — это будет сигналом того, что что-то случилось, — сейчас, когда на улицах встречаются редкие жители и рабочие, кажется, что ничего не может случиться, но Юпитер понимает, что это не отменяет опасность и лишь усыпляет бдительность.

— Тогда я подойду чуть позже?.. Когда осмотрюсь здесь, — в итоге он соглашается с Лирой и вопросительно смотрит на господина Бертолли, который, судя по всему, не терпит заминок, и возникшее намерение прибывших разделиться вводит его в ступор и даже раздражает, что можно отследить по мелькнувшей на лице тени недовольства, изогнувшей линию рта и сузившей разрез широко посаженных больших глаз.

Появление рядом Алисии не удивляет, равно как и ее реакции на Юпитера — просто все это время он старательно отметал мысли о том, что с ней ему тоже придется увидеться, и вот это-то взаимодействие может быть не самым приятным и даже не самым безопасным, поэтому Юпитер хоть и не делает шаг назад при ее появлении, но весь собирается, словно готовясь к прыжку, и в тысячный раз жалеет, что при нем нет его мощных лап и острых когтей.

"Зато есть мои мощные лапы и острые когти, успокойся", — разрезает вязкость мыслей голос Нигредо, который с негласного разрешения хозяина почти-что начал обретать материальность.

На рычание черной волчицы стискивает зубы, но молчит — вряд ли вежливое приветствие будет здесь уместно. Вряд ли хоть что-то здесь будет уместно, и он бросает вопросительный взгляд на беловолосую, не сколько ради успокоения, что та не отдаст команду атаковать, сколько ради того, чтобы просто отследить ее собственные эмоции относительно происходящего.

— Скажи ей, чтоб она не трогала меня, — Бертолли вскидывает руки вверх, слегка шарахнувшись в сторону от волчицы, нарычавшей и на него, но всеми силами делает вид, что не боится, — хотя легкая дрожь в голосе выдает его неуверенность в собственных силах, — и указывает Лире в сторону виднеющегося вдалеке здания, — Как хотите, но только без фокусов... Я отведу тебя в госпиталь, сейчас все пострадавшие там. А ты не теряйся, тебя одного тут спасать будет некому, — и почти сразу теряя интерес к оставшемуся позади Юпитеру, ведет Лиру прямо по дороге.

Оставшись в одиночестве, Юпитер позволительно машет рукой в пустоту, и если Лира обернется, то увидит, что рядом с белым хаари материализовалась сначала плотная черная дымка, быстро принявшая облик черного хаари — улыбающегося широко и довольно, приглаживающего белый воротничок рубашки и отряхивающего черные брюки со стрелками.

В атмосфере ужаса и запустения Нигредо чувствует себя восхитительно — он довольно потягивается, выгибаясь дугой, и щелкая зубами, облизывается.

Фронт работ и правда выглядит внушительно — самое время запустить свои черные когтищи в средоточие дикой, первобытной тьмы.



Госпиталь, к проржавевшим не то от времени, не то от аномалии воротам которого Лиру подводит господин Бертолли, представляет собой трехэтажное здание, не видавшее ремонта несколько десятков лет — светлый кирпич очевидно давно устал, но местным жителям сейчас было не до реставрации. Хорошо и то, что расположение на некотором отшибе спасло госпиталь от крупных разрушений, и аномалия прошлась только по самым верхам, сорвав где-то черепицу, да выломав забор с левой стороны, оставив на его месте зияющую дыру, будто кто-то огромными зубами вгрызся в железные толстые прутья.

Стивен Бертолли в очередной раз смотрит на то, что некогда было асфальтированной дорожкой к зданию, на обломки кустов и вмятую в грязь траву, но не задерживается ни на миг, указывая Лире и ее черной спутнице на железные двери, сейчас распахнутые настежь и подпертые камнями с обеих сторон — как открыли с тех пор, когда требовалось оперативно вносить раненых, так и оставили, сочтя что в теплое время года прохладный морской воздух слегка отрезвит пациентов.

На первом этаже они проходят пустую стойку регистратуры и несколько закрытых кабинетов, чтобы подняться на второй этаж, где располагаются палаты.

Но впечатление складывается такое, будто в госпитале лежит по меньшей мере треть жителей Двантаора, потому-что не только палаты, но и коридоры на этаже заполнены койками с пациентами — много раненых, перебинтованных, слышно чье-то бормотание, звучащее несколько пугающе, словно человек до сих пор не до конца пришел в себя от ужаса, и сейчас раз за разом переживает случившееся в своей голове.

На втором этаже шумно — между пациентами снуют усталые медсестры и один врач — среднего роста возрастной мужчина абсолютно незапоминающейся внешности, с впалыми щеками и колким взглядом карих глаз, магический уровень которого определялся не выше шестого, но он не проявляет к вошедшим интереса, лишь сухо кивая господину Бертолли, и продолжает осматривать одного из пациентов на дальней койке и параллельно вести записи на планшете.

Наверное, он не особо рассчитывает на присланную помощь, и все его мысли сейчас крутятся вокруг призрачного желания когда-нибудь отдохнуть.

— Это Вас прислали нам помочь? — тихий уставший голос одной из немногочисленных медсестер раздается рядом с Лирой, и она может видеть перед собой обладательницу этого уставшего голоса, молодую темноволосую эонку с таким же усталым выражением посеревшего от недосыпа лица. Поникшие худые плечи, скрытые за слегка мешковатым медицинским халатом, на бейджике которого значилось имя "Агнесса", впалые щеки и молчаливая тяжесть взгляда — все это говорило о том, что девушка наверняка давно не отдыхала, присматривая за пострадавшими, — Воздействие аномалии словно бы должно было спасть, и магические сканеры не фиксируют повышенную активность, но больным становится плохо в непредсказуемые моменты. Они начинают просыпаться и кричать от ужаса, раздирают себе лицо и руки, страдают от панических атак, и это срабатывает как цепная реакция...очень страшно. Не подпускают к себе никого особо... — тут Агнесса слегка наклоняет голову, смотря на Лиру, — Вы, должно быть, сильная целительница. К нам отправляли...сильных, но пациенты их пугались. Может быть вы попробуете, и ваши слова их успокоят.

Пациентов слишком много, и кажется, что осмотреть сразу всех будет невозможно, поэтому Агнесса предлагает начать с тех, кто находится в состоянии бреда и переживает панические атаки чаще остальных:
— У нас есть несколько пациентов, которых страшно оставлять одних. Они очевидно жалеют о том, что остались живы. После этого можно будет заняться физическими повреждениями — наши медики обработали раны и наложили заживляющие заклинания, но влияние аномалии сильно, и уровня нашей магической силы не хватает. А отбывшие недавно группы зачистки хоть и располагали целителями, но успели сделать не все, и нацелены, как я успела понять, были больше на саму аномалию... сказали, что пришлют кого-то еще, — голос ее стал тише и отчаянее, — Тех, кого телепортировали в другие города, спасти не удалось.. как будто аномалия держит.

Оглянувшись на незнакомого врача, она добавляет извиняющимся тоном:
— Мистер Лоуренс не очень приветлив, прошу прощения. Он хороший врач, но ему тяжело признавать, что его сил не хватает. Но я думаю, что попозже он побеседует с Вами... — ей хочется добавить что-то еще, но первый пациент сам находит себя, не давая возможности выбрать.

Раздавшийся протяжный стон, переходящий в подобие крика обращает на себя внимание, и Агнесса, округляя глаза от вновь накатившего страха, бросается к одной из коек, на которой лежит юноша студенческого возраста. Бегающие глаза, вцепившиеся в простынь тощие пальцы с обгрызанными от нервов до мяса ногтями, прилипшие ко лбу каштановые волосы. Из видимых повреждений только синяки да ссадины на руках и ногах, но почти полное отсутствие сильных ран с лихвой компенсировалось удушающей аурой животного ужаса.

— Зачем?!.. Зачем меня спасли? Надо было... оставить меня там... оно все равно приходит и смотрит на меня... — безумное бормотание паренька казалось бредом сумасшедшего, он сжимал ткань простыней, стараясь ухватиться покрепче, а при виде девушек взгляд его стал отчаянно-умоляющим, — Оно каждый раз все ближе и ближе... пожалуйста, я так не хочу...