[Рэй Вудсон]

ГОЛОС И СТРУНЫ Циркон, лето 5026 | Рэй Вудсон, Май Солариус

Эпизод является игрой в настоящем времени и закрыт для вступления любых других персонажей. Если в данном эпизоде будут боевые элементы, я предпочту без системы боя.

[Рэй Вудсон]

Душно. Боже, как же душно.

Рука движется вдоль грифа сама собой, пальцы прижимают струны к дереву: лад за ладом, аккорд за аккордом. Рэй играет почти злобно, почти яростно, проворачивается вдоль своей оси, вскидывает голову, заставляя взмокшие волосы спасть с глаз. Гитарный ремень натирает влажное плечо там, где футболка чуть сползла вниз, оголяя участок бледной кожи. Ощущение жжения, легкой боли. Ощущение жара в легких. Каждый вдох и выдох – точно вызов неподвижному плотному воздуху.

Музыка неровная и грязная, мелодия спотыкается. Это выступление на сцене посредственного бара перед рассеянной разномастной толпой пропитанных усталостью тел, запах дешевого алкоголя и пота, желтый приглушенный свет и несбалансированный звук откидывают Рэя в мыслях на годы назад, куда-то к началу музыкального пути, когда он только-только набивал руку в выступлениях на публику. Он добродушно щурится, глядя в сторону суетного басиста, нервно дергающего длинными пальцами струны. Он понимает: и сам был таким, и самому было страшно. Делает шаг к худощавому пареньку, превращая это в небольшой перфоманс, рисуется, улыбается, обнажает белоснежные зубы, играет вместе с ним, создавая химию между двумя музыкантами. В его мире фанаткам такое нравилось.

Взгляд басиста следит за его левой рукой, и Рэй специально держит гитару в относительно статичном положении. Показывает, ведет, позволяет следить за аккордами. Помогает вспомнить последовательность, воскресить в памяти партию, вытесненную из басистской башки страхом. Всего несколько секунд, и тот берет себя в руки, лихо заводит гриф вверх, благодарно кивает головой. Вот так. Все под контролем, парень. Рэй отступает назад, занимает свое привычное место по правую сторону от вокалистки, ставит ногу на напольный монитор, пружинит, рисуется в прыжке.

Боже, как же хорошо.

У вокалистки тонкий и пронзительный голос, немного подрагивающий, когда она берет особенно высокие ноты на пределе своего диапазона. Рэю не слишком нравится эта музыка, и он, если честно, не удивлен второсортности площадки, на которой девушке приходится выступать, но ему за это заплатят. Ничто не радует его сейчас сильнее, чем деньги на счете, раз его комфортный спонсор в лице Лиры исчез без объяснения причин.

Толпа отвечает одобрительным гулом на его прыжок, и это, по правде говоря, тоже радует. Рэй знает, что он хорош. Знает, что действительно выкладывается и делает свое дело качественно, и шум публики, которая первоначально здесь вовсе не ради него, ощущается как лучшее тому подтверждение. На гитарном соло он падает на спину, почти в агонии бьется, высекает ноты одну за другой, и гул усиливается. Блять, да, то что нужно.

Красть внимание почти неловко, но это восхищение, эта любовь – бесценны. Хочется подлететь к микрофону и спеть вместе с неуверенной девчонкой, чувственно и чисто, точно одну из своих песен. Вместо этого он проворачивает другое: немного импровизирует, не выбиваясь из тональности, украшает композицию по-своему, тянет внимание на себя, как одеяло холодной ночью, кутается в нем. Ловит вопросительный взгляд вокалистки, когда поднимается на ноги, но лишь невинно пожимает плечами и продолжает играть как надо.

Звук последнего аккорда рассеивается, барабанщик хаотично шумит тарелками. Рэй смотрит перед собой, пока воздух рвано вырывается из легких, и чувствует опустошение, привычное и приятное. Тело мало-помалу начинает накрывать усталостью, гудение в мышцах становится ощутимым, когда кровь перестает адреналиново бурлить. Парень налету ловит брошенную басистом бутылку воды, уже наполовину пустую, и с упоением прикладывается к горлышку, выпивает залпом и оставляет на сцене. Там же прощается с чужой гитарой, верно служившей ему этот час, любовно размещая ее на стойке. Спускается со сцены, ловит чье-то одобрительное похлопывание по спине, смеется с несмешной шутки.

- Мои контакты у вас есть, так что зовите еще, был рад с вами поработать, ребята! – бросает, как самый хороший мальчик, коллективу. Обнимает вокалистку, точно они закадычные друзья, отвешивает ей пару комплиментов и берет курс на барную стойку. Очень хочется чего-то вроде холодного пива. И выкурить крепкую сигарету.

Бармен участливый, интересующийся. Даже угощает его напитком, едва парень плюхается на высокий стул, отмечет энергичную игру, спрашивает, давно ли он играет и как его вообще сюда занесло. Рэй много шутит в ответ, отвечает уклончиво, не желая делиться своей историей с первым попавшимся мужиком, которого, вероятно, никогда больше не встретит. Достает телефон и с нарочитым вниманием начинает бестолково листать диалоги. Сосредоточенно сводит брови: мол, я ужасно занят, решаю рабочие вопросы, просьба больше не докапываться. Но за алкоголь спасибо.

Скроллинг диалогов быстро надоедает, и Рэй оглядывается по сторонам. Идти до квартиры ему еще не хочется, но и искать приключений на свою голову в таком скучном месте ему кажется делом гиблым. Какая-то девушка, которую он заприметил еще у сцены, облизывает его взглядом и мило улыбается, ища зрительного контакта. Теребит краешек юбки, убирает прядку волос с румяной щеки, задумчиво клонит голову вбок... Может, сцапать ее и побеседовать в домашней обстановке?

Даже этого почему-то совсем не хочется.

Скучающий взгляд резко спотыкается о парня, расположившегося, как и он, за барной стойкой. Незнакомец делает глоток из бокала с грацией аристократа, как-то до эстетичного лениво. Волосы, точно тончайшее золото, кинематографично отливают солнечным блеском в свете тусклых ламп, а его рубашка, выглаженная, кажется до неправильного белой, кричаще чистой. Рэй почему-то ловит себя на желании намеренно споткнуться у его стула и что-то на эту рубашку пролить. Слишком красивая картинка. Слишком кинематографичный молодой человек для такого посредственного места. Что вообще такой, как он, мог здесь забыть?

Музыкант ловит себя на том, что слишком уж откровенно пялится, но лишь усмехается этой мысли. Он же не смущенная девочка-фанатка, чтобы его это смутило, верно? Он всего-навсего скучающий гитарист, которого зацепил выбивающийся образ незнакомца. И этот взгляд – провокация, запрос на диалог, может быть.

Просто скрась остаток моего вечера чем-то неординарным, ладно?

[Май]

Маю нравится посещать разные места, особенно те, где ему было несвойственно быть по статусу. Никто не должен его узнать. Понять, что он владелец поместья. Граф любит такие необычные заведения. Особенно те, где он мог бы по-своему ярко сиять. Ему нравится выделяться. Нравится находить нечто необычное, нетипичное. Инородное. Там, куда он приходит, нет большого изыска, мало кто сходит на реверансы, на формальность и красивые пустые слова. Здесь не в почёте изыск и беседы ни о чем, здесь люди более живые, настоящие до жути, по-своему закрытые, но неизменно жаждущие что-то менять. Маю нравится думать, что он звездой спускается во тьму ночного моря, чтобы узреть целый мир ярких звёзд.

  Он приходит в ночной клуб почти случайно - блуждал по темным улицам, наслаждался умирающим закатом, словно сегодняшний день неизменно лучший из последних. Ему говорили, что это даже странно - чувствовать себя так. Странно быть таким счастливым и бесконечно иметь силы на поддержку и на внимание к другим. Иметь жажду искать кого-то. Помогать. Вести за руку. Спускаться на самое дно мира, чтобы отыскать кого-то, кто вцепится в эту руку, кто ждал её. Странно иметь в себе непрекращающийся свет, словно с самим Маем что-то не в порядке. Словно он изначально создан с одной только целью - нести поддержку другим. Занятно, но сам он много об этом думал тоскливыми одинокими вечерами.

  С ним что-то поразительно не так.

  Он чувствует это, когда его спрашивают о том, почему он, черт возьми, такой яркий. Почему он снова и снова улыбается, греет взглядом, не сдаётся даже тогда, когда большая часть людей отказалась бы от своей идеи? Почему он всё ещё, спустя столько лет, не ужаснулся отвратительности мира, не изменил свои взгляды, словно пора бы уже стать циничным, бездушным и никогда не протягать руку помощи каждому, кто приглянется.

  Май знает, что он странный, слишком искусственный, слишком... Подобен яркой, новогодней игрушке, упавшей в упаковку с блёстками. И суждено ему блестеть, греть, словно каждый миг жизни его существует только для этой цели.

  Май чувствует эту искусственность и ощущает порою до сих пор. Он пластиковый, красивый, неестественно неживой. Ему совершенно не сложно это принять. Это как часть его, данность. Как светлые вьющиеся волосы, как определённый разрез глаз. Это стало нормальным. Обыденным. Конечно, Май многократно думал о том, почему он такой. Почему обладает именно такими качествами. Что именно и почему заставляет его снова и снова выбирать такие пути.

  Он размышляет об этом вновь, когда усаживается за барную стойку. Думает об этом, когда заказывает бокал вина.
  Вкус роз раскрывается на губах.

  Забавно, но граф никогда не злился на богиню, зная, что она сделала его таковым из желания поддержки. Из щемящей сущность необходимости опереться на кого-то. И вверила ему эту силу, которую он теперь по собственному выбору может распределять на других.

  Он мог бы сказать, что чувствует себя слишком идеальным. Слишком... Ярким. Таким, где время от времени хочется содрать с себя эту маску бесконечного света, закрыться и...

  Смешок. Отражение в напитке горит ярким светом.

  Май знает, что поступает порой плохо. И что не может нравиться всем. Каждый раз, выбирая кого-то попытаться спасти, желая изменить чью-то жизнь, он неизменно бросается в омут чужих проблем. И неизменно чувствует себя лучше. И в то же время сотни других людей никогда не дождутся его помощи, он пройдёт мимо них, потому что его сил не хватит. Он не сможет охватить весь мир. Май понимает прекрасно.

  Знает, что эгоист, что в его сиянии бесконечном кто-то может ослепнуть, а кто-то так и не узреть того. Это естественно. Это жизнь.

  И сейчас, отпивая вино, Маю хочется думать лишь о том, что даже сейчас он теряет время, выбирая себя и свои желания, свои цели, чем кого-то иного. Он даже не ищет свою богиню, не прочёсывает улицы, не перебирает базы людей и необычных явлений.

  Май потрясающе сияющий эгоист, и ему нравится быть таким. Нравится погружаться в чужие людские миры, поглощать чужие страдания и менять их пути, делая мир немного, но лучше. Ему хочется позволить себе быть таким. И сейчас, принимая себя всего идеально не идеального, Май смеётся под звуки громкой музыки.

  Он смотрит на сцену хищным, довольным взглядом. Выпивка греет нутро, хочется вдруг что-то сотворить, сделать. Мужчина облокачивается о барную стойку, внимательно смотрит на сцену, цепляя каждый звук. Взор сразу же приковывается к молодому хуману, который, вопреки тому, что в центре внимания должна быть солистка, симпатичная девушка, крадёт, казалось, дыхание каждого в зале. Есть что-то особое в этом парне, словно он слишком хорошо знает своё дело, слишком профессионален. Он не зажимается, подхватывает каждого человека, давая всем нужный простор. И в одно мгновение крадёт в уплату своему труду внимание у вокалистки, уже демонстративно вырывая каждого из зала смотреть на него. Он, Май чувствует, наслаждается тем, что на него смотрят, что кто-то облизывает взглядом, что у кого-то замирает сердце и падает глубоко вниз. Мурашки по коже. Зал кричит. Вопит. Жадно поглощает музыку, адреналин.

  Граф с азартом оглядывает толпу. Он знает чего хочет. Вместе с жаром со сцены, вместе с горячей кровью он ощущает, как хочет вдруг взять под крыло нового человека. Хочет взаимодействия. Украсть, поделиться светом, вложить в руки и наблюдать. Следить за тем, что будет дальше.

  Май почти допивает вино.
  Последняя песня стихает.

  Всё звенит тишиной. Бьётся сердце в ушах каждого зрителя.

    Пальцы задумчиво приподнимают край бокала, взбалтывают остатки льда. Эта музыка звучала слишком хорошо. Слишком горячо.

    Ребята сходят со сцены героями музыки. Май вылавливает взором гитариста. Тот садится на другой конец барной стойки. Весь в разговоре, в огне чувств, в усталости, в опустошённости, в желании наконец найти покой и штиль. Люмос бы многое бы поставил на то, что этот юноша жаждет сейчас исчезнуть из этого места. Он ничем не делится с барменом, не завязывает диалог, тут же прячется в телефон, активно листает ленту, словно там есть спасение.

    От кого ты прячешься?

    Май не отводит взора от парня. Тот оглядывается по сторонам, видит какую-то даму, что жаждала его внимания. Нет, мимо. Он не смотрит на неё, не задерживает взгляда. А Люмос... Он стойко встречает чужой взгляд, облокачивается на руку и мирно усмехается, придерживая внутренних хищников, жадных до чужих чувств.

    Они смотрят друг на друга слишком внимательно.  Май смеётся, мурлычет что-то себе под нос, словно делая одолжение, вытягивается и тянется, зачёсывает волосы назад. И следом встаёт, чтобы приблизиться к пока ещё незнакомцу.

    — Я Май Солариус, — представляется, протягивая руку. Садится рядом, врываясь дружелюбным солнцем в личное пространство. И тут же заботливо гасит внутренний свет, всё ещё помня утопленную в бокале вина мысль о своей искусственности, странности. Улыбается тепло, медовый взгляд изучает черты музыканта. И сразу вдруг бьёт намеренно беспечной фамильярностью: — Что ты здесь делаешь? — и вопрос глубже, сильно глубже обыденности. Интонация уносит на дно сути, спрашивает о смысле происходящего, рвёт края обыденности. Нет. Маю слишком скучно тратить время на простое.

  — С твоими навыками тебе бы на большую сцену. Я не помню тебя среди популярных музыкантов, а стоило бы, — дружелюбно мурлычет, клонит голову набок. — Помочь с продвижением? Я готов предложить тебе свои услуги, — отточенная реплика за все года не кажется скучной или невыразительной, потому что в ней снова и снова горит смысл. А глаза... впиваются в чужую эмоцию ярко, зорко, ведь... каждый знает, где находится бесплатный сыр. И Май потребует свою цену потом.

    — Как тебя зовут? — протягивает визитку.

   

И цена будет простой:
выжать максимум из протянутой руки помощи и
показать миру, что это всё не зря.

[Рэй Вудсон]

От человека в рубашке исходит та уверенность, что присуща, как правило, богатым и беспечным: Рэй чувствует это ровно в момент, когда тот представляется резко и в лоб. Молодой человек знает, что получит желаемое и без любезностей, - а если не получит, то, разумеется, пойдет и возьмет это в другом месте. У таких, как он, всегда есть такая возможность. И всегда есть время, самый ценный из ресурсов, который так удобно экономить, спуская на это деньги, чтобы время за тебя тратили другие, отстирывая и выглаживая твои рубашки, пока ты выгуливаешь другие, такие же выглаженные и отстиранные, в дешевых барах лишь потому что можешь себе это позволить.

Рэю кажется, что он слишком много думает. Ему кажется, к тому же, что еще чуть-чуть, и у него случится гиперфиксация на белоснежной рубашке, что так идеально сидит на мужчине, представившемся как Май Солариус. Почти так же идеально, как лежат его золотые пряди, мгновением ранее небрежно зачесанные назад. Должно быть, этот плут прекрасно знает, насколько он хорош.

Рэй тоже знает, что хорош, но в его бокале отнюдь не самое дорогое из вин в этом заведении, чего не скажешь о бокале собеседника. 

-  Что делаю? Напиваюсь. Выпивка за счет заведения – моя любимая часть подобных мероприятий, - отзывается Рэй, растягивая губы в улыбке. Жмет протянутую руку, уверенный, что его ответ на вопрос отнюдь не удовлетворил чужое любопытство. Да и не о том этот вопрос был, правда ведь? – Ладно, не смешно, пусть это не совсем и шутка. Честно – не знаю. Застрял в бесконечном цикле низкосортных концертов, хотя, играя, мне вовсе не нужно прыгать выше своей головы, чтобы в разы превзойти любого из когда-либо здесь выступавших, - гитарист усмехается. Его слова могут показаться пустой попыткой профана порисоваться перед первым, кто его заметил, но Рэй отнюдь не профан. И именно поэтому Май его заметил.

И, точно подтверждая выводы Рэя, собеседник хвалит его музыкальный талант следующим же предложением. Парень смеется тут же, слегка откидывая голову назад: право, это почти неинтересно.

- Оставь возможность для лести девушкам, от них слышать это куда приятнее, - отшучивается. Добавляет, впрочем, интригующее, оттого что неясное: - Но знаешь, правда это все. Я видел большие сцены, но не здесь и, кажется, целую вечность назад. И было это дальше, чем я сам могу осознать.

Интересно, может ли собеседник себе представить, что такое безусловная любовь толпы? Когда полные обожания взгляды прикованы к тебе, потному и усталому, растрепанному, нелепому, порой пьяному даже. Когда ты можешь прыгнуть со сцены, не задумываясь, потому что море рук вмиг взметнется вверх в жадном стремлении тебя поймать, коснуться твоего тела. И тебе не нужно быть для этого идеальным, гладко выбритым богатеем, одетым в дорогие шмотки. Хоть юбку на себя напяль - любить будут не меньше. Репутация, пожалуй, даже спасибо скажет.

Рэй знал поп-див, всегда идеальных, но ненавидящих себя очевидно и глубоко. Знал богачей да аристократов, вгонявших себя в рамки норм общения, чтобы бесконечно лизать другим таким же богачам задницы. Знал и тех, у кого вовсе и не было ничего, кроме красивого лица и фигуры, изгибы которой будоражат воображение. Общаясь со всеми этими людьми, он был благодарен себе за карьеру рок-музыканта, что позволяла ему быть шумным, ярким и провокационным. Синяки под глазами и ссадины лишь делали его более очаровательным. Да и с внешностью, чего греха таить, тоже свезло.

Вопрос о помощи музыкант игнорирует намеренно, откладывает для чуть более позднего ответа. Уж очень неприятные мысли закрадываются в его голову при одной только мысли о подобном сотрудничестве. Он горьким опытом научен.

- Рэй Вудсон. Гитарист, вокалист, сонграйтер. А ты кто такой, раз положение позволяет раскидываться щедрыми предложениями даже в посредственных барах? - он мог бы начать себя расхваливать, продавать дальше, как лакомый кусочек. Рассказать, что он и на басу сумеет, и на ударных простые ритмические рисунки сдюжит, ведь довелось всякого опыта набраться. Но вместо этого он лишь буравит Мая взглядом. Такой уж он человек: любое предложение о патронаже вызывает в нем скорее чувство настороженности, чем море благодарности.

Ему хочется заявить тут же, что он сам по себе, что пробьется в люди и без помощи чужого тугого кошелька, да только, увы, ему уже не двадцать. Если не выгорит, не сможет бесконечно начинать с чистого лица. К сожалению, его время стремительно утекает, и это чувствуется еще более отчаянно, когда ты вынужден жить в мире, полном представителей рас-долгожителей.

Но и принять слепо предложенную помощь не получается: Рэй слишком хорошо помнит, чем это некогда оборачивалось.

- Правда, Май, тебя самого как сюда занесло? - улыбаясь, вопрошает музыкант, отпивая из своего бокала. Халява, разумеется, оказывается не самой вкусной, но хотя бы тело расслабляет как надо. - Ты не вписываешься, - "я тоже", звучит горделивое в мыслях. - Да и вообще, ты слышал мою игру, но не знаешь ничего о моем авторском материале. Может, в этом плане я бездарь? А играть чужие песни, быть лишь красивым и техничным транслятором я не хочу, - музыкант смотрит на своего блестящего собеседника, пытаясь прочесть его истинные намерения. Он больше не верит в бескорыстность столь выгодных предложений. - Скажи, чего именно ты хочешь? Какую выгоду ищешь? На каких условиях предлагаешь мне свою помощь? Я не верю в добрых фей-крестных, исполняющих мечты рок-музыкантов.

Напиток в стакане успевает стать теплым и гадким. Хочется выйти из душного помещения и закурить.

[Май]

    Этот маленький жест – дань приличиям. Рукопожатие всегда много говорит о другом человеке. Сила сжатия руки. Мягкость ладони. Наличие мозолей. Куда смотрит человек, когда уделяет внимание этому краткому прикосновению? Май - неизменно в глаза. Смеётся, улыбается ярко и довольно, щурится котом. Был бы хвост - изогнулся бы в кольцо, взвился змеёй, не остался бы в покое. Не сложно понять, что перед ним обычный хуман. Но что-то в нем... Не так.

    Всего мгновение. Этого достаточно, чтобы вспомнить белые локоны и звонкий смех. Укол боли почти незрим.

    Май снова улыбается.

    Он обязательно найдет ее.

    Смеётся с шутки, с объяснений. Искренне. Но улыбка тускнет, стоит только настроению собеседника поникнуть, стать серьёзнее. Май жадно ест пояснения, впитывает в себя чужую неуместность, несогласие с миром. Звук толпы кажется тише, музыка не смеет им мешать. Все эти люди вокруг теперь сплошной массой, никто более не цепляет взгляд. Они остались вдвоём. Гитарист устал, но всё ещё может объяснять, говорить, и, что ценно, выбирает общение со смешливым графом. Они оба знают, что слишком неуместны для этого места. Они словно ждали момента, когда заметят друг друга и вместе решат оставить эти низины. Хотя, Май чувствует, он мог бы позволить любой девушке оказаться в его постели через час. Но сейчас этот человек под внимательным взором графа. И люмос будет видеть каждый тяжёлый вдох, испарину на лбу, замечать едва ощутимую замедленность движений. Он попался. Попался в светлые, добрые сети.

    Выпивка - всегда побег от самого себя. От реальности. Маю знакомо.
    Бесконечные вечера в вине. Шатающаяся походка. Бьющееся в груди счастье.

    — Отчего же застрял?~ — переспрашивает, облокотившись одним локтем на барную стойку, взгромождает голову на руку, но торсом все ещё развернут к слушателю. Улыбается, обнажая клыки. Чужое недовольство служит поводом зацепиться, постараться убедить, что все в порядке, что есть способ это преодолеть. Но прежде важно узнать, почему этот человек все ещё здесь, добровольно ли он тут и действительно ли готов пойти следом за Маем? Или же возжелает остаться здесь, в привычной некомфортной среде. Слишком хорошо известно, что все новое это стресс, и не всегда новый уровень жизни действительно то, в чем может нуждаться человек. Можно бесконечно жаловаться на жизнь, но всегда не иметь настоящего, истинного желания что-то изменить. Музыкант и сам говорит - стараться не нужно. И Май щурится, ухмыляется - я же видел, как ты горел, как ты двигался, ты можешь и больше? Интерес горит в глазах, тени падают на сияние парня в белой рубашке - хочется узнать.

    Познать. Погрузиться. Разобраться.

    — Так ты иномирец, — решает довольно, верно понимая свои ощущения от ауры человека. — И как оно было? Тысячи лиц, смотрящих на тебя, дикий, неописуемый восторг от каждого твоего действия, экстаз, адреналин в крови... — голос звучит тише, медленнее, тянется звучанием тихих струн. Он хочет, чтобы этот человек вспомнил. Ощутил. Прочувствовал как сейчас. — Не желаешь это вернуть? — стук пальцев по барной стойки как всегда признак нетерпения. Но голос всё ещё вкрадчив, всё ещё звучит сильнее шума толпы, музыки. — Или обрести куда большее? — мурчит почти что с нежностью, с лаской захмелевшего кота, но то лишь игра – Май намеренно тянется, переключает внимание, балуется.


    — Я... Граф, наёмник, аристократ... — пожимает плечами, даже отводит взор, несколько обиженный тем, что его не знают - ну как так? Впрочем, все это лишь развлечение, и в следующую секунду Май уже ухмыляется лукаво и беззлобно, давая понять, что не так просто его отвратить от себя, не так-то просто задеть. — Не считаю правильным акцентировать на этом внимание~, — улыбается, прячет в словах искренность и стремление не кичиться подобным, словно каждое слово уже занозой на языке. Сколько на знатных вечерах он представлялся так? Сколько звучало пустоты в подобном? И впору бы уже было бы говорить «неважно», да легло бы оно ложью, ведь заслуги свои Май не вправе отвергать от самого себя.

    Он с пониманием смеётся, когда видит настороженный серьёзный взгляд.

    Сколько, сколько ты уже прошёл через тернии к звёздам, что любой свет кажется вылизанной тьмой?~

    — Я люблю ходить по таким местам и искать кого-то, кто зацепит меня. Не для использования в худших целях, нет. Но для особого «дара». Мне всё ещё нравится разбивать негативные сценарии, где любая помощь и благо лишь ловушка и жажда воспользоваться человеком. Я же, конечно же, пользуюсь и так, но лишь затем, чтобы посмотреть, что именно сделает каждый, кому я предлагаю помощь. И я вижу, Рэй Вудсон, что ты мог бы показать мне хороший результат. Конечно, — пальцы ведут по бокалу, — я не обязываю соглашаться тут же и вообще принимать мои услуги. Может быть тебе и тут комфортно вполне, м? — качает головой, смотрит глаза в глаза, проверяет реакцию. Смотрит на небольшую сцену, на скопление людей. Быть может, это то, о чём втайне даже от самого себя и мечтал Рэй? — Считай, что я делаю ставку на то, что, умея так гореть сердцем на сцене, ты умеешь и писать. Но, знаешь, при желании всегда можно научиться, — подмигивает. — Только ты сам выбираешь, до каких звёзд ты хочешь дотянуться и какие крылья тебе для этого нужны. Я дам тебе студию, команду, которая подтянет и сориентирует. Твоя задача – не облажаться и показать всё, что ты можешь. Мне, знаешь ли, хочется, чтобы однажды я увидел тебя со сцены и понял, что ты наконец на своём месте~, — мурчит довольный, допивает бокал вина и встаёт. Рассчитывается карточкой.

    — Пойдём, обсудим нюансы, — потягивается, зевает и встряхивает головой. —  Люблю ночь и свежесть воздуха, — делится искренне, счастливо улыбается подобно лабрадору. Ступает прочь из клуба, не задумываясь, пойдёт ли за ним парень или же нет.

    Рискнёт? Да? Нет?

    Магией визитка опускается в карман брюк Рэя.

    «У тебя есть время подумать».