[Коннор Райт]

Дискордиум / 5026

Таури Джессо и Коннор Райт

— Стакан наполовину пуст или наполовину полон?
— Мы инженеры. Стакан изготовлен по неверной спецификации.

© Westworld

Эпизод является игрой в настоящем времени и закрыт для вступления любых других персонажей. Если в данном эпизоде будут боевые элементы, я предпочту стандартную систему боя.

[Таури Джессо]

Нужно было за что-то зацепиться, чтобы не лишиться рассудка в первые месяцы, и этим "чем-то" стала чертова красная куртка, в которой он готов был даже спать ложиться.
Если бы кто-то из его бывших друзей узнал, что он таскает куртку, пошитую хаари на одном из заводов Трензаата, на Хелиасе ему бы разбили морду и отрезали бы хвост. И это не шутка, потому-что он так делал сам в подобных случаях.
Не по желанию — по необходимости.

Но сначала, конечно, будучи свято увереным в непоколебимости своих политических и расовых убеждений.
Спустя какое-то время его убеждения позорным образом нагнули и поимели, превратив жизнь Таури в чертов цирк с фокусами, которые приходилось исполнять практически каждый день, чтобы не обнаружить себя сдыхающим в канаве или публично расстреляным за измену родине.

И не только себя.

Но Таури оказался крепче и сильнее, из года в год доказывая, что может, и что циркач из него отличный, не хуже, чем пилот, и что он вообще на все руки мастер, с ним хоть в огонь, хоть в воду, хоть в долбаный космос.

Про космос вообще отдельная история — хоть книгу пиши, и ему стыдно признавать, что так и делал, по крайней мере — пытался. Еще в первые месяцы на Аркхейме, забираясь под старое, пропахшее затхлостью одеяло без наволочки, не раздеваясь, не снимая чертову красную куртку, по старинке — с тетрадью и ручкой, выводил кривым почерком, на полу служебного помещения одного из цехов Корпорации "Реро" на Дискордии.
Восемь лет на корабле вываливались грязными нестройными рядами и подтеками чернил, сливаясь в мертвую тишину космического вакуума, взбираясь по черной пыльной шерсти к усталым зеленым глазам, не находящим в этих строчках хоть какого-то успокоения.

Ему было наплевать на Хелиас. Ему было абсолютно наплевать на всех, кого он там оставил, и еще больше ему было наплевать на ребят с Тиамута, которые исходились завистью от того, что кто-то летит туда, в свободное от политики пространство. Он не испытывал никакой ностальгии, и уж точно не хотел, и даже не видел смысла возвращаться.

Для него там больше никого не осталось.

Чертовая красная куртка оставалась для него чем-то вроде знамени угасающих смыслов, подаренная перед экспедицией, символизирующая тот долгожданный рубикон, к которому они стремились много лет.
Спустя полторы бутылки виски он методично разрывал в клочья тетрадь с долбаным космосом — уже пятую по счету, невидящим — ненавидящим взглядом вглядываясь в заглавные буквы раскрошившихся имен, расшвыривал окружающие его запчасти, инструменты, даже мыльницу с умывальника около пошарпанного стола, и отремонтированный им же чайник — все летело на пол, и только чертова красная куртка аккуратно снималась и складывалась на спинку стула, стоявшего рядом с матрасом.

Корнелий Бриц, хуман добрых шестидесяти лет, верный последователь Ордена Хаоса в очередной раз разглядывал учиненный Таури бардак с невозмутимым спокойствием, и выслушивая похмельное оправдание, довольно вялое и неубедительное, выливал в раковину остатки алкоголя и отправлял его работать.

В такие моменты, будучи мало на что способным и совершенно разбитым, Джессо еле собирал себя по частям, сползая с матраса и волочился в одну из мастерских, где убивал время за автоматической покраской отдельных деталей до тех пор, пока не придут на смену остальные сотрудники.

Вбивая в настройки нужный параметр, он мрачно наблюдал, как на отдельно закрепленном белоснежном крыле аиркара робот-аэрограф выводил тонкую оранжевую полосу.

Таури сложно было назвать подмастерьем или учеником — для своей расы он был уже взрослым мужчиной, и оставаясь даже в ином мире талантливым инженером, мог спокойно дать фору Корнелию, или как он его еще называл — мистеру Брицу.
А Корнелий и не думал его учить. На удивление быстро свыкнувшись с тяжелым нравом и некой личной драмой, которую катци заливал алкоголем, тот раз за разом подсовывал ему работу посложнее, чтобы отвлечь Таури от экзистенциального кризиса.

Сначала Таури проектировал элементарную механику. Бытовая техника, мелкая аппаратура, контроллеры, усилители — раз за разом наблюдая, с какой виртуозной легкостью иномирец справляется с задачами, освобождая уставшего Брица от нагрузки. Постепенно переходя к более сложному, техномагическому проектированию, Таури погружался в работу с головой, все реже возвращаясь к спасительному алкоголю, и мистер Бриц все чаще раздумывал, как может он — рядовой инженер повлиять на руководство таким образом, чтобы случайно выброшенного из червоточины иномирца устроили в "Реро" официально.

Иномирцу, казалось, было абсолютно все равно до амбиций, карьеры и даже минимального комфорта, а на осторожные замечания Брица о том, что Джессо надо бы подумать о будущем хотя бы ради возможности остепениться и завести семью так и вовсе был одарен яростным взглядом и покрыт матом на неизвестном языке.
То что матом — оно понятно, судя по интонациям, там другого и быть не могло.

И тем не менее, спустя четыре месяца, первый серьезный заказ в составе небольшой команды — проектирование частного космического лайнера, Таури принял уже будучи официально трудоустроенным инженером-проектировщиком в Корпорации.

Таури догадывался, чего это стоило Корнелию, и выдав ему своеобразную благодарность вроде "даже мой батя так не старался ради меня", постарался подойти к новой должности со всей серьезностью.
Поэтому первую свою ночь в общежитии сотрудников Корпорации он встретил, валяясь на полу вдрызг пьяным и отмечая с коллегами свое назначение.

Вторую ночь — не менее тяжелую от еще не до конца прошедшего похмелья и недосыпа он встретил в обнимку с планшетом, одновременно пытаясь разобраться в до сих пор чужой сети, и собирая по крупицам информацию о наиболее надежных диалектах, с помощью которых можно будет запрограммировать необходимые протоколы защиты данных для лайнера. Заказчик, какой-то серьезный дархат, успевший даже засветиться в интернете, судя по всему, был важной шишкой, и запрашивал такую степень защиты и специфические требования к шифрованию, что даже более опытные коллеги были слегка в растерянности.

Пришлось использовать последний вариант, предложенный заботливым соседом, уставшим слушать гневное бормотание катци — прикинуться анонимусом на форумах, и поспрашивать Аркхеймцев-кодеров про наиболее подходящие диалекты, на основе которых можно будет уже проектировать прошивку модуля пространственной защиты лайнера. Талант талантом, а чужая, непривычная магия, работающая не совсем так, как в оставшемся в прошлом родном мире, вносила существенные коррективы в работу, когде дело касалось микропроцессоров и электроники, требующей внедрения техномагического кода, он все еще слегка стопорился, чувствуя себя студентом-второкурсником.

tau45
Короче, есть условный космический лайнер с модулем пространственной защиты. Есть инженер, не шарящий в этих ваших Аркхеймских диалектах для техномагических модулей. И если этот инженер не подберет подходящий вариант, то он сопьется. Прошу помочь с оптимальными диалектами для микропроцессора в модуль и все такое. С меня что угодно в пределах одной инженерской зарплаты.

Еще раз перечитав свое сообщение, Таури сделал еще один глоток из открытой бутылки, и поморщился. Надо завязывать пить. Сейчас, когда он в некоем долгу перед мистером Брицем, у него уже не было морального права медленно завершать то, что началось там — в момент аварии у червоточины.
Спустя несколько месяцев после попадания на Аркхейм, сидя в маленькой, но теплой комнатушке общежития, с планшетом в руках и сомнительным, но будущим, обзаведясь несколькими сносными знакомыми и имея неплохую репутацию среди коллег, он чувствовал, как от него ускользало призрачное право

умереть следом.

[Коннор Райт]

– Какого лысого, Дженкинс?
 
И снова хтонова заброшка. И снова abandonlab.net. Сраный киборг и года не мог прожить без того, чтобы не засунуть свою деятельную задницу в очередной всеми позабытый, обросший хтонами-разрушителями и нанороботами-убийцами киберподвал. Что он там забыл? Формально искал новые запчасти и идеи для их детища, де-факто же восполнял острую нехватку адреналина в организме и приключений в жопе. Вернее, «на», но это уже нюансы.
 
Дзынь. Безделушка-головоломка взлетела в воздух, зависла на отмеренную законами физики долю секунды и с мягким звоном приземлилась в ладонь. Коннор лежал на заваленном подушками, пачками от чипсов, пледами, носками и прочим хламом диване, закинув ноги на спинку, и с отсутствующим видом глядел в потолок.
 
– Бро, сорямба, не могу говорить, прямо сейчас мне пытаются отпилить колено... или отгрызть? Погоди, ща уточню, повиси чутка, – глухо прогудели на той стороне прижатой к уху телефонной трубки.
 
Повезло, что в данный момент они общались не по видеосвязи: знавший «бро» как свои три оставшихся пальца Джей-Ви мигом бы разглядел призрак нависшей над Райтом хандры, однако прямо сейчас он был занят выяснением отношений с местным хтоно-крокодилом и добычей из его зубастой пасти запрещённого ещё в прошлом веке чипа радиоизотопной подсветки.

Дзынь. Дзынь. Дзынь. Семь секунд.
 
– ЛЯ ПРИКИНЬ ЧО НАШЁЛ!!! – внезапно заорал телефон, и Коннор предусмотрительно отодвинул его на расстояние вытянутой руки. – Ни в жисть не поверишь, чего откопал! А как поверишь, удавишься, точно тебе говорю! Даже зуб дам, вот этот самый, который мне только что выбили...
 
Райт привычно выждал две с половиной секунды и поинтересовался тоном, которым обычно уточняют в столовой, будут сегодня булочки с повидлом или посыпные:
 
– Ну и. Что ты там нашёл? И что с крокодилом?
 
– А не скажу! – внезапно огорошил приятеля киборг. Головоломка, сбившись с ритма, задержалась в ладони на лишнюю четверть секунды и снова подлетела, отсвечивая металлическим боком. – Иначе интриги не получится, сечёшь? Приеду, заценю тебе. А крокозябра, ну... кажется, я ей дышло подпалил. Слегка так. Вместе с остальной крокозяброй. Пробовал когда-нибудь хтона под хрустящей корочкой? Вот и я нет. А не зря, скажи, я турбо-огнемёт в протез в том году впаял!
 
Дженкинс говорил и говорил, засыпая собеседника всевозможными подробностями его приключений. Побрякушка в форме солярной системы продолжала взлетать и падать, прямо как все расчёты касаемо времени возвращения лучшего друга, когда...
 
– Слушай, чел. Ты только не обижайся, ладно? Я задержусь ещё на денёк-другой. Может, на три. Четыре максимум! Глазом своим клянусь. Тут просто корефаны с сайта ещё один адресок подкинули, буквально за углом, считай! Километров двести, не больше. Надо прочекать, пока я здесь, как думаешь?
 
Коннор мысленно перевёл: неделя, может быть, две, а скорее всего три. Сколько там дней? «До двадцати ты, балбес, считать так и не научился». А секунд и того больше. Парень поймал в последний раз и поднял к глазам крошечный макет Архея с закреплёнными вокруг него тонкими кольцами планетами. Один миллион восемьсот четырнадцать тысяч четыреста, если быть точным. И сто сорок девять миллионов километров в данный момент между Климбахом и Лиреей, которые можно было бы преодолеть за день, но. Что Дженкинсу его глаз? Вынь да положь, что он и сделает, как только приедет, а после вставит себе новый. А что Коннору его одиночество?
 
Сущий пустяк.
 
В самом-то деле.
 
– Ноу проблем, бро.
 

Дженкинс должен был вернуться сегодня. Должен. Должен. Должен!
 
Во сне Коннор разорвал подушку в клочья. Снова. Мокрый лоб весь в налипших перьях. Несколько штук противно путалось на языке. Видимо, рвал зубами. Остатки наволочки мокрые насквозь. Хотелось думать, что от слюней или пота. Мальчики не плачут. Вернее, плачут, разумеется: у Колохи вон вечно глаза на мокром месте, и даже Джена можно заставить рыдать, если знать, куда бить, но только не Коннор. Внутри их троицы он больше всего напоминал бездушного робота, холодным рассудком разрешая любые проблемы и неурядицы, моментально ориентируясь в случае ЧП, отсчитывая десятки шагов наперёд и секунды. Но сложно ли их считать, когда каждая секунда...
 
– Блять!
 
Шестой порез. Бритва, в сердцах зашвырнутая в раковину, гулко загудела эхом по водосточным трубам, пока парень брезгливо разглядывал кровоточащее лицо в отражении испещрённого трещинами зеркала. Трещины очень правдоподобно накладывались на кожу, переливались алым и скалились прошлой жизнью. Коннор крепко зажмурился и потянулся за полотенцем.
 
Очевидно, на презентацию SkyTAB послезавтра он поедет один. Впрочем, «презентация» – это громко сказано. На самом деле, его ждало камерное мероприятие для совета директоров (в количестве целых трёх человек) одной частной компании на Дискордии. С «Юниверсорумом», конечно, не сравнится, но что какая-то компания в принципе заинтересовалась их оборудованием в обход бессменных техномагнатов «Ultrasphere» и «MagicTex», было само по себе необычайной редкости явлением, заслуживающим личного присутствия ведущего разработчика «SkyTechnology» ака «Покойников» XV (увы, неофициальное название прижилось гораздо лучше, и в качестве лейбла пришлось взять его). Колоха всё шутил, что только в ордене Хаоса и могли заинтересоваться такой без сомнения хаотично собранной на коленке штуковиной, как дитя их бессонных универских ночей, слепленное буквально из палок и известно чего и, вопреки всему, исправно работающее вот уже почти три десятка лет.

Лани Кохола – вот кто справился бы с этой задачей лучше всего. Маленький зашуганный мальчик к пятидесяти годам как в сказке – каким-то чудом, не иначе, ну и дружескими пинками его товарищей, разумеется, – превратился в прекрасного лебедя в сфере продаж, с кристально чистыми помыслами, блестящими манерами и непревзойдённым умением продать даже слона, если этот слон по его мнению того заслуживает. Но он продавал вина своего господина. А ещё он был в отпуске. Явление даже более редкое, чем предложение о сотрудничестве от юридических лиц. Чего только стоило им с Дженом на пару запихнуть кита в этот несчастный отпуск, чуть ли не силой выбив из него клятвенное заверение, что работать в отпуске он не станет (но в итоге, кажется, Колоха всё равно победил, выкатав им километровый договор с кучей всяких «в случае, если» и оговорок), что теперь сама мысль о том, чтобы вызвать дархата с отпуска, казалась глубоко крамольной.

Не такое уж важное дело.

Подумаешь.

Ну и что, что Коннор боится спать один.

Три пары очков, две жёлтых куртки, штаны, футболка, трусы, носки, планшет, зарядка и бритва. Коннор с сомнением поглядел на набитый вещами и снеками рюкзак, прокрутил в пальцах расчёску и отбросил её в сторону. Ничего, походит пару дней с причёской а-ля Колоха. Сейчас, говорят, так модно. На автомате отпил воды, вспомнив про кита. Бутылка, которую он планировал взять в дорогу, уже почти подходила к концу. Парень моргнул и отрешённо поглядел на плещущуюся на донышке прозрачную жидкость.

Зря он это сделал.

Вода. Заливающаяся в нос, в уши, раздирающая глотку изнутри, крадущая его единственный вдох – вода. Клыки впившегося в разум сна зашевелились в своих шрамах, напоминая о чём-то, о чём спустя столько лет, спустя мириады секунд не вышло забыть.

Каждую хтонову секунду. Он пытался.

Бутылка со свистом, прочертив красивую дугу из остатков воды, врезалась в стекло, устилая пол ванной зеркальными осколками.

– Да чтоб тебя, – пробормотал Коннор, совершенно не планировавший перед уходом заниматься уборкой, и застыл.

Жёлтый, что его очки, глаз отразился в изломанном кусочке на краю раковины, выпивая из него не душу – хуже, его воспоминания. Его сон. Его личный филиал преисподней.

Его бесконечный кошмар.

Орать.

До боли хотелось орать, но горло будто стиснули стальными клещами. Дышать – тяжело. На грудь словно давят тонны воды того бездонного озера. Сердце бьётся в грудной клетке сбрендившей птахой, которой к тому же здорово подпалили хвост. Голова знакомо идёт кругом, тело заходится мелкой дрожью, пока он сползает вниз по косяку, цепляясь за него спиной и потными ладонями. Таблетки! Твою мать, в какой карман он запихал таблетки?! Дышать. Дышать. Дышать. Чувствовать холодный кафель под ступнями. Вспоминать таблицу умножения. На «восемью девять» проглотить, наконец, таблетку, запивая её водой из-под крана, и обессиленно стечь обратно на пол, вяло сдвигая в сторону осколки обмотанной футболкой рукой. Две секунды. Десять. Восемнадцать.

Триста тридцать семь.

 – Ну, кажись, всё.

Отрапортовав самому себе нарочито бодрым голосом, Райт с кряхтением поднялся на ноги и поплёлся на кухню за веником. Пустая квартира уже не пугала, лишь вызывала привычное чувство сожаления и тоски по былым временам, по их общажному «хламовнику» – трёхместной комнате, в которой «Покойники» всем составом провели два десятка лет. Словно в дань ностальгии Дженкинс и Коннор, окончив Академию, не стали приобретать полноценное жильё, хотя средств у них было более чем в избытке. XV заселились в другое общежитие, на сей раз семейного типа, прямо напротив того, в котором жила Хирокити. Джей-Ви иногда подтрунивал над Райтом, что это из-за неё, на что Коннор неизменно обещал приятелю вилку в глаз. Благодушно и совершенно беззлобно, чтобы это можно было воспринять всерьёз. В конце концов, в шутках Джена была своя толика правды.

Взгляд бездумно задержался на кухонном окне, выдёргивая из утреннего тумана очертания соседнего здания. Серого, как и всё в этот час. Рука схватила пару очков со стола, привычным изысканным жестом раскрыла их и нацепила на нос. Вот так гораздо лучше.

– Тебя часто спрашивают, зачем ты носишь очки, – однажды украдкой поделился с ним Кохола, в те далёкие времена ещё взъерошенный неоперённый птенец. Любая фраза из уст неразговорчивого мальчишки звучала как самое настоящее откровение. Коннор же... он был таким же. – И ты отвечаешь им...

– ...всякую ерунду, – широко ухмыльнулся Райт, поправляя пресловутый аксессуар, вызывавший столько вопросов. – К примеру, что я псина, как они говорят, и, следовательно, вижу мир чёрно-белым, а очки делают его цветным.

– Я... думаю, ты говоришь правду, – почти прошептал Лани, смущаясь собственных слов. – Ты действительно видишь мир «серым», как я вижу его мутным и неразборчивым. А очки, ну, они просто помогают нам исправить наши, эм, особенности и увидеть мир таким, какой он есть.

Особенности. Коннор различал цвета. Но различать и видеть – не одно и то же. И хотя сам Райт считал цветные очки не иначе как самообманом и виртуозным вождением собственного мозга за нос – от обилия жёлтого, к примеру, тот вроде как даже начинал вырабатывать больше эндорфина – а всё же нет-нет, да вспоминал слова левиафана. Что-то было в этом странном и пронзительном китовьем взгляде. Что-то, чего не замечали другие и за что так отчаянно цеплялся Коннор, удерживая мальчишку рядом с собой.

Жаль, что птенец, оперившись, покинул гнездо.

Если его оставит ещё и Дженкинс, он этого не переживёт.

И в огонь, и в воду, и в медные трубы очередной заброшенной биофабрики, и на летающем пикапе с реактивными двигателями в небо над Торисом – они всегда и всюду были вместе. Неразлучные друзья, закадычные приятели и самые что ни на есть «бро». Сколько в их дружбе было искренности, а сколько – страха остаться одному? Порой Коннору казалось, что всё это – дурацкая иллюзия, цирк с конями и изощрённая игра только ради того, чтобы выжить, чтобы не свихнуться наедине с собой и своими кошмарами. Жёлтые очки на носу, обманывающие всех, включая самого Райта. А порой... порой он думал, вернее, ему отчаянно хотелось верить, что он ошибается. И что прав был Кохола.

Кто знает, как оно на самом деле.

...зубная щётка, паста, шампунь. Вроде всё.

Одна из курток, вытащенная за нехваткой места, небрежно наброшена на плечи. Следом – простой чёрный рюкзак. Два серебряных кольца в левом ухе. Жёлтые очки на носу. Зубочистка меж зубов. Теперь точно всё.

Коннор запер дверь и играючи закинул ключи в карман брюк. Веник в куче осколков так и остался валяться на полу ванной. Приедет – уберёт. Или сгребёт под ванную до приезда Джена. Порванная в спальне подушка и вовсе стала ещё одной органичной деталью интерьера, так ностальгично напоминавшего родной сердцу хламовник на третьем этаже студенческого общежития, где однажды он пытался снять с дерева трусы, балансируя на стремянке, протянутой из окна Дженом...

Хмыкнув себе под нос, высокий молодой человек прокрутил языком зубочистку и вальяжной походкой, что-то насвистывая себе под нос, принялся спускаться по лестнице. Как же удобно оставить дома кровоточащего Коннора и быть просто Райтом. Придурковатым балбесом, повесой и разгильдяем. Выдуманным парнем с выдуманной фамилией.

До презентации семнадцать часов. А это шестьдесят одна тысяча двести секунд. На унылые гостиничные стены и окунающий с головой в депрессию порядок хотелось выть. Или, как минимум, хорошенько набухаться и разнести здесь всё в пух и прах. Но пить в одиночку Лани с Дженкинсом ему строжайше запретили и всякий раз, когда Коннор нарушал их запрет, они какой-то магией вне Академии об этом узнавали. Райт уже всю одежду и себя заодно на дцать раз просканировал, чтобы обнаружить жучки, однако ничего подобного не выявил. Вторая неразрешимая загадка в его жизни, не считая той дурацкой головоломки, которую он всюду таскал с собой.

Костеря друзей и гостиничный сервис на чём свет стоит, Райт кулем с известным содержимым повалился на огромную двухместную кровать, вытащил из рюкзака планшет и бегло набросал план завтрашней презентации. Тридцать семь минут. Мало. Этого безбожно мало.

Что ещё? Проверить почту. Тысяча сто девятнадцать непрочитанных писем грустно взглянули на Коннора через отражение жёлтых очков и исчезли в моментально закрытой вкладке. Потупить в тридцатисекундные видосики. Полторы сотни за глаза, после от них начинает тошнить. Заценить обзор последних кристалидных матриц. Прочесть все комментарии под видео и взгрустнуть от того, что нет ни одного годного срача. Выцепить в рекомендациях несколько туториалов и спохватиться на мастер-классе по вязанию «тапочек для лапочек», где какая-то пожилая дама весьма захватывающе объясняла, как вязать обувь для собак, коих у неё было, кажется, три или четыре десятка. Вернуться к обзору матриц и новых патчей кодеров для них, понадувать носом пузыри и втиснуться на специализированные форумы в надежде выискать, с кем можно полаяться, хотя бы там. По крайней мере, модель от «Crystalis» обещала весьма неоднозначные перспективы и столкновения лоб в лоб между адептами её производителя и конкурирующей «Featherbit».

Спустя три часа – время уже было глубоко за полночь, и Райт отчаянно пытался не заснуть, поглощая один энергетик за другим – он сам не понял, как очутился в ветке диалектов, в очередной раз перечитывая рандомный комментарий.

«...если этот инженер не подберет подходящий вариант, то он сопьется. Прошу помочь с...»

Обдолбанный мозг упрямо подставлял из раза в раз «спиться» и только на одиннадцатой попытке вник в суть запроса. «Есть инженер, не шарящий в этих ваших Аркхеймских диалектах». Коннор поскрёб ногтем нос и мысленно отметил, что это скорее работа для проггеров, вроде Колохи. Но то, что Райт не любил заниматься подобным, не означало, что он не умел. В конце концов, их штатный программист не всегда был на связи, особенно с тех пор, как перестал быть штатным, и ведущему инженеру не раз приходилось выполнять функции техподдержки для разработанных дархатом программ и приложений, тем более что писал тот их аккурат под созданную XV матрицу и ни под какую иную его разработки не могли подойти – уж больно специфичным оказался созданный «Покойниками» девайс.

Но прежде, чем они втроём скрафтили свой уникальный SkyTAB, а также в процессе всех доработок – о, сколько они перерыли всевозможной информации по теме и нет, сколько разобрали, а вернее угробили сторонних планшетов, чтобы докопаться до самой их сути, сколько диалектов могли рассказать наизусть, разбуди их кто посреди ночи.

«Даров».

Коннор дважды моргнул, глядя на напечатанное в форме ответа слово, силясь вспомнить, когда успел его набрать, пожал плечами и продолжил.

EtaPsina
Даров. Короче, есть условный инженер «в двадцати км от вас» (чел, серьёзно, врубай vpn, тебя легко спалить любым мало-мальски приличным ip-сканером), шарящий в «этих ваших диалектах». Могу растолковать на пальцах при встрече. Цена: два ящика цирконского светлого и один годный собутыльник. Если есть возможность пересечься вотпрямщас, сделаю скидку.

Не перечитывая, отправить. Сделать ещё один глоток энергетика и швырнуть банку в окно, даром, что пуленепробиваемое. Включить музыку и выкрутить громкость на планшете на максимум. Прикинуться глухим на гневный стук в стену и показать фак воображаемому Коннору из осколков зеркал и кошмаров. Хрена с два он сегодня уснёт. И пусть оно всё сношается непарнокопытным, как любила выражаться Хирокити. Милая девочка, пугающая иных до усрачки. Ну а он...

– Я уже обогнал свой стра-а-ах! – выл во весь голос Коннор, подпевая песне. Ну и что, что завтра выселят. Это ведь будет уже завтра. – Я оторвал яйца Сатане-е-е... – и похер, что здесь никто даже не в курсе, что такое сатана и с чем его едят. Одна из последних разработок Колохи позволяла воспроизводить и записывать песни по памяти, дополняя недостающие фрагменты согласно общей гармонии, и Райт не замедлил этим воспользоваться, чтобы набить свой плейлист в память о давно минувших днях и несуществующих для археймцев планетах.

Глубокий вдох, безумная улыбка и надрывный рык:

– И вкус крови на губах, и вкус радости во мне.
Вкус радости во мне.

[Таури Джессо]

Тишину в комнате нарушал только храп уже успевшего вырубиться соседа на кровати в углу, да клацание когтей Таури по экрану планшета. Его собственная кровать была расправлена, одеяло смято и отброшено в сторону, а сам Таури сидел на полу, привалившись к ней спиной. Комната общежития была обманчиво уютной, со старенькой, но прочной мебелью —  двумя светлыми шкафами и прикроватными тумбочками, немного вылинявшим полосато-серым напольным ковром  и плакатами каких-то незнакомых музыкальных групп на стенах. С квадратными неработающими (серьезно?! в общежитии инженеров?!) часами на окне.
За одной из стенок были слышны чьи-то неторопливые разговоры и переругивания, а за другой — тихая музыка и смех. У кого-то только закончилась пересменка, обещая бурные выходные в неплохой, судя по всему, компании.
Атмосфера так и норовила закинуть воспоминаниями в былые студенческие времена, искажая восприятие нового этапа жизни до неузнаваемости. И этот новый этап жизни настолько сильно фонил флешбеками прошлого, что Таури становилось просто невыносимо находиться трезвым в этой комнате.

А студенческих времен в жизни катци было достаточно, сначала — инженерная специальность, полученная до момента встречи с Юпитером, и последующее обучение на пилота на Тиамуте. Сознательный выбор, который привел его сюда, в темную комнатушку иного мира.
В подобную комнатушку через окно третьего этажа Тери проскальзывал с бутылкой какого-то низкоградусного пойла, безрассудно, совсем не думая о последствиях того, чем может закончиться его обнаружение после комендантского часа.
Даже окно здесь было похожее, того и гляди, за стеклом мелькнут длинные белые уши и невозмутимая наглая морда.
За столько лет знакомства Таури не уставал удивляться, сколько дерзости может скрываться за внешней сдержанностью Юпитера, и сколько заботы и беспокойства за чужую жизнь в такие моменты оказывалось в нем самом.
Того, что он никогда бы не признал самостоятельно.

Это то, что могло проявиться исключительно после знакомства друг с другом, где каждое действие, слово и взгляд одного, как на лакмусовой бумаге, проявлялись в действиях, взглядах и словах другого.

Какая-то гребаная химия.

Сейчас, потеряв то, что пообещал защищать любой ценой, Таури нехотя признавал, что генератор тепла в его сердце вряд ли сможет работать в автономном режиме.

Черта с два.

[/i]
Не первый раз за эти месяцы представляя, как бы себя повел на его месте Юпитер, Таури каждый раз с тоской приходил к выводу, что из них двоих слабее оказался бы все же не тот, за чьими оранжевыми глазами он, не раздумывая, сорвался в темноту космического небытия.
Джессо знал, что Юпитера, в отличие от него, не размазывало бы в абстинентном синдроме об холодный пол цеха как об наждачку, заставляя до крови расцарапывать собственные руки, что Тери бы точно смог собраться с силами и нормально жить дальше, потому-что из них двоих именно он был сильнее. У него бы нормально получилось. Не так, как у Джессо — жалко и позорно.
Юпитер бы и работу нормальную нашел сразу, и гораздо быстрее обзавелся бы хреновой кучей полезных связей, и по любому продолжил бы жить дальше, нормально жить, безо всех этих сопливых обмазываний страданиями, из-за которых на себя даже в зеркало тошно смотреть.

В какой-то степени он даже успокаивал себя тем, что именно ему досталась участь в одиночестве переживать эту внутреннюю мясорубку,
потому-что сам виноват.

Не среагировал вовремя, не включил аварийную систему защиты, потерял драгоценные секунды, которых бы хватило для перевода двигателя в варп режим и совершения гиперпрыжка.

Как обычно, старался недостаточно. Старался взвалить на себя все, чтобы быть точно уверенным, что все пойдет, как надо.
А в итоге, все полетело к чертям.

Смутно бликующее отражение в планшете оскалилось в ответ на свои же мысли, и Таури сдержался, чтобы не зарычать от досады.
Красная куртка единственным ярким пятном висела на вешалке у двери, и когда Таури в очередной раз выхватил её взглядом в полутьме, то почувствовал ощутимый укол совести.
Воспоминания, ещё не ставшие ими в полной мере, убаюкивающе тянули его на дно, к заветной пропасти, в которой он, возможно, найдет свое успокоение, но эти же воспоминания в итоге не давали ему окончательно спиться, эхом родного голоса напоминая, что смерть никогда не была лучшим выходом.

Пролистывая ленту форума, Джессо вздыхал уже который раз подряд, с нарастающей злобой от собственного бессилия признавая, что скорее всего, ему придется браться за микропроцессор самостоятельно, предварительно потратив хренову тучу времени на изучение Аркхеймских диалектов и графических сред программирования. Прогерство было не самой любимой сферой его работы, и Таури чаще старался спихнуть её на кого-то другого, благо, что на Тиамуте, что на корабле в экспедиции он работал в команде не менее опытных спецов.
Больная с похмелья голова отказывалась соображать, заставляя находиться в подвешенном состоянии — слишком тошно, чтобы лечь и провалиться в сон, и слишком хреново для более менее полезной деятельности.
В какой-то момент Джессо обнаружил себя разлегшимся на полу и обновляющим ленту уже по третьему разу. В животе предательски заурчало, и он вспомнил про закусочную недалеко от главной площади, что располагалась через дорогу от общежития.
Мысли о чем-то приземленном, как ни странно, мотивировали куда лучше рабочих вопросов, и заползая с планшетом обратно на кровать, Таури уже готов был принять вертикальное положение и отправиться на поиски еды, как вдруг планшет прозвенел мелодичным и громким уведомлением с форума. Сосед по комнате в лице бородатого Харди Килмана протяжно сматерился в полусне, и Таури, быстро убавив звук, нетерпеливо уставился на экран.
Прочитанное определенно радовало — настолько, насколько позволяла больная голова и пустой желудок.

— Да кому я тут нахрен упал, чувак, — заржал он в ответ на комментарий про vpn, чем вызвал очередное сонное бормотание соседа, но напечатал уже другое.

tau45
Хай. Видишь, как удачно я спалился.
Если собутыльник и правда годный, то можно и без скидки.
Давай вотпрямщас на площади, которая недалеко от общаг "Реро", там есть закусочная и памятник какому-то хмырю. Мою недовольную рожу отследишь по айпи.

— Так, пора завязывать с нытьем, надо брать себя в руки, — тихонько бормоча себе под нос и не раздумывая, что его подстегнуло больше — перспектива разобрать рабочий вопрос, или (кого он обманывает, черт подери) накидаться уже не в одиночку, Таури схватил с вешалки куртку, быстро обувшись, и кинув в зеленый рюкзак планшет, выскочил в коридор, стараясь не хлопнуть дверью, уже через пару минут оказавшись на покрытой сумеречным мраком улице Дискордии.
Надеясь, что двадцать минут укладываются в понятие "вотпрямщас", Таури широким шагом перелетает через небольшую проезжую часть, игнорируя несколько затормозивших машин и показывая одной из них средний палец, и замедляется уже только оказавшись на площади, на которой, кроме него обнаружилось еще как минимум несколько таких же блуждающих — то ли студентов, то ли просто горожан разной степени маргинальности. Большая часть сгруппировалась на лавочках около одиноко стоящей закусочной с яркой желто-красной вывеской, другая же, менее многочисленная часть кучковалась поодаль, в самом центре овальной площади, как раз таки напротив памятника тому самому хмырю, именем которого Джессо принципиально не интересовался.

Не удержавшись и заглянув в закусочную, Таури захватил пару бутылок того самого цирконского в качестве аванса, и шаурму, надеясь, что успеет сжевать ее до прихода "условного инженера" с многообещающим ником. Все это было проделано с каким-то бешеным воодушевлением, и он чувствовал, что накатившая волна спадет так же внезапно, что и случилось в следующую секунду, когда он зацепился взглядом за витрину с сигаретами. Незнакомые названия не говорили вообще ни о чем, но при взгляде на разноцветные пачки память услужливо подсовывала воспоминания о давно забытом табачном привкусе.
Продавец в недоумении таращился на него в ожидании оплаты, а Джессо так и стоял, оглушенный, чувствуя холодное освещение ламп и остывающий воздух с улицы как окатившую, пронизывающую до самых костей волну.
— Да какого ж хрена, — с заметным трудом выдавил он, ощущая, как слова липнут к языку, не хотя соскальзывать. Предложения ворочались на языке как тяжелые бревна, поэтому он просто ткнул пальцем в витрину, хрипло добавив, — Вишневые, и зажигалку.

Буквально вытолкнув себя за дверь закусочной, он дошел до одной из скамеек, стоявших напротив памятника, и развалившись на ней, вцепился зубами в шаурму, второй рукой стараясь порвать защитную пленку на пачке сигарет.

Слушая, как со стороны одной из маргинальных компаний раздалось нестройное хоровое пение какой-то попсовой песни, периодически сменяющееся пьяным смехом, Таури поймал себя на том, что, возможно, сам еще не до конца трезв.
Звякнувшие при неосторожном движении руки две бутылки успокоили его в том, что это всегда легко исправить.

[Коннор Райт]

Из гостиницы Коннора, что характерно, вышвырнули ещё до наступления утра. Причём «вышвырнули» в буквальном смысле – даже у бесконечно вежливого робота-уборщика закончилась шкала терпения, когда буйный постоялец начал докапываться до «железки», с какого та района и «ты чо бычишь ваще, ты кто такой, пойдём выйдем». За шкирку, как побитого щенка. Бросив вдогонку рюкзак (затылок до сих пор ныл и огрызался при каждом шаге) и изящно присыпав композицию пустыми банками из-под энергетиков.

Райт в отместку нарисовал баллончиком на стене детородный орган, подумал немного и дорисовал человечка, пинающего оный орган в сторону административных окон. Удовлетворённо оглядывая вершины своего художественного мастерства, парень запихнул баллончик в карман толстовки, показал исподтишка трёхзвёздочному сервису оба средних пальца и, насвистывая, ничтоже сумняшеся двинулся вниз по улице.

Странная у него была походка. «Натянуто лёгкая», как говорила Кити. Пружинистая, чем-то напоминающая движения из хип-хопа. Широкие штаны вздымались и путались в ногах при каждом шаге, позвякивая цепями и заклёпками. Разумеется, для выступления он привёз с собой «костюм нормального человека», но до него ещё...

– Девять часов двадцать восемь минут, – сплюнул Коннор, глянув на наручные часы. – Чтоб вас всех хтоны облобызали. Где этот чмошный памятник?

Чёрные полноразмерные наушники на шее надрывались прочувствованным гроулом, пока парень сверялся с навигатором в планшете. Необычно здесь шли улицы. На контрасте с таким идеальным, тщательно спроектированным Торисом, на картах которого при желании можно было обнаружить даже золотое сечение, помноженное на божественную пропорцию, местная логистика отдавала отчётливым «а теперь мы повернём сюда, перепрыгнем на пару десятков метров вправо и двинемся дальше двумя параллельными сходящимися прямыми. И да, это всё ещё одна улица, чувак». Ему нравилось. Числовые вероятности в голове понемногу уступали место пристальному взгляду из-под жёлтых очков. Чтобы не пропустить очередной рандомный поворот, чтобы успеть среагировать на внезапно выскочивший прямо перед носом ларёк, в котором лица кошачьей национальности усердно пытались втюхать ему какой-то сахар, чтобы аккуратно обогнуть стайку дронов, подозрительно косящихся на него.

И чтобы замечать, словно между делом, видеть самым краем глаза, будто и не смотрит совсем, как с ним говорит – город. Рисунками на стенах, вывесками и баннерами, тщательно зашифрованной кодировкой в мигании фонарей. Если Лани был дикой зверушкой – ребёнком морей и небес, который отчётливо слышал шёпот волн, обнаруживал «знаки» в движении облаков, вдыхал песни ветра и терялся, задыхаясь, в городах, то Райт являл своей сутью исключительно уличную псину. На природе для него было слишком много воздуха, простора, естественного света. И слишком мало хаоса, порождённого неверной людской упорядоченностью.

«Пропала собака», – взывает к неравнодушным объявление на остановке. «Совсем пропала», – соглашается Коннор, оглядываясь по сторонам. Повернуть налево или направо? Нет, он не топографический кретин и иногда умудрялся ориентироваться в городах даже с закрытыми глазами. Направо – прямая дорога к означенной 45-м площади, где памятник и закусочная. Но стоит ли туда идти? Да, сам предложил. Да, вроде как имеет смысл даже: и пользу обществу принесёт, и набухается не в одиночку. Всё, как было завещано всевышним и его друзьями. Вот только на кой это всё ему? Хотелось бы знать собственный ответ.

Его не было.

Налево дорога уходила на подсвеченный огнями, будто новогодняя ёлка, грандиозный мост, в который вбухали наверняка не один миллиард федерального бюджета. Автомобили неслись по нему беспрерывно, словно и не пятый час утра, сливаясь в сверкающие полосы и узоры на кольцевом выезде, отражаясь в мерной глади воды. Красиво. До одури, до прокушенной изнутри щеки – красиво. Невыносимо. Невыносимо хочется туда.

Направо или налево?

«Вход с другой стороны». Медленно моргает. Глядит на простой лист А4, приклеенный скотчем к двери, рядом с которой застрял. Большие чёрные буквы пляшут перед глазами. С какой другой? «Вообще с другой», – упорствует листок строкой ниже.

«Не здесь».
«Нет».
«Точно нет».
«Даже если подёргать».

На одну страницу не влезло: снизу налепили ещё. И в самом конце последнего листа ма-аленькими буковками приписка: «Здание обойди, придурок».

– Сам еблан, – беззлобно огрызнулся Райт и послушно пошёл исполнять указание.

С другой стороны на стене нарисована огромная зубастая пасть, держащая над бездонным ртом за хвост чёрного кота. Надпись здесь же недвусмысленно гласила: «Катов, суки, неешъте!»

– Не буду, – согласился Коннор и перевёл взгляд на строки, перебегающие дальше на забор.

Среди однообразных признаний в любви, «ты вкуснее маминого борща», «андрей выходи – не буду мне и без вас хорошо» и покрывания кровных врагов списанной друг у друга с ошибками бранью одна выделялась своей неприметностью и тишиной, совсем как Колоха в их первый учебный день: робкий и забитый ребёнок, беспомощно вжимающийся в углы и боящийся даже рот раскрыть, будто от этого рухнет крыша и случится армагеддон. Хотя, судя по его затравленному в тот момент взгляду, он верил в это, по меньшей мере, процентов на восемьдесят пять. Смешной и неуклюжий, он двигался так, будто впервые примерил на себя человеческое тело, одним неловким движением ронял с десяток стульев и следом валился сам.

– Хэй, красавица, тебе помочь? – доброжелательно протянутая рука, тёплый тон, самая ободряющая улыбка, на которую только был способен. И ответное всхлипывание из-под копны длинных тёмных волос поверх сжатых побелевшими пальцами складок кимоно:

– Я не... я не... я... Я мальчик!

«Я видел бога, – шептала надпись в углу тем самым высоким певучим голосом, и в прорезях букв сияли слившиеся с радужкой голубые зрачки. – Он стоял в ларёк за пивом».

Минута. Другая. Третья...

– Ну и хули он там забыл?

Возглас получился таким громким, что в окне второго этажа загорелся свет, и высунулась недовольно-помятая спросонок морда. Буквально морда. Чем-то отдалённо напоминающая хорячью.

– А ты хули тут забыл?! – прошипели ему с высоты свежеразбуженного полёта мысли.

Так и подмывало ответить в чисто дженовской манере, проведя наглядную демонстрацию товарных качеств вон того симпатичного кирпича, но вслух Коннор вполне миролюбиво ответствовал:

– Сорян, чувак. Лукавый попутал. Ни в коем разе не разумел в намерениях прерывать ваших снов, всевышним овеянных, ибо даны они нам господом Археем нашим, дабы обрясти утраченных в дневных суетах покой... Короче. Скажи по-братски, типа, знаешь, «возлюби ближнего своего» и всё такое: где тут ближайший пивной ларёк?

Мысль очень медленно и неспешно проникала в не до конца проснувшийся разум. Осознание услышанного в полной мере до него так и не дошло, зато, очевидно, пришло в голову другое, судя по неравномерно разглаживающейся морде лица: чем скорее он удовлетворит прошение, тем быстрее уберётся этот нарушитель общественного порядка и его личного спокойствия.

– Там, один квартал и прямо за углом, – махнул рукой субъект с хорячьими чертами.

Райт с готовностью направил свои стопы в указанную сторону, от души крикнув через плечо: «Воистину благодарствую! Да святится имя твоё!» Вслед обесцвеченной шевелюре и ярко-жёлтой куртке зажглись ещё несколько окон.

Следующим кварталом, что характерно, оказался тот самый бульвар. Или площадь, не важно. Коннор даже удивляться не стал, только молча развернулся на сто восемьдесят и чуть не поскользнулся на обёртке некогда мясного изделия из супермаркета. С трудом отодрал липкую наклейку от подошвы конверсов и тщательно изучил. Штрих код, изготовитель, упаковка, годность, всё как положено. И над этим всем крупными буквами: «Язык в жопе». Нет, всё-таки удивился. От переизбытка недоумения даже очки приподнял. Перечитал ещё раз.

– А. «В желе».

Но суть уловил верно.

– Ой, да идите вы все... в желе.

Смял, выбросил, но на площадь сунуться всё же рискнул. Раз уж сам город решил взять его на слабо! Не по-пацански как-то будет делать ноги и в кусты. Вытащил из толстовки SkyTAB и сверился по хакнутому навигатору: объект в двадцати двух метрах. Ага, вот он, добывает в закусочной оплату своему будущему спасителю. Ну какой хороший... кот?

На сей раз Коннор полностью стащил очки с лица, протёр их, прищурился, фыркнул и водрузил обратно на нос. Нет, ну точно кошак. И курточка вон какая симпатичная. «Катов, суки, неешъте!» – вспомнилось предостережение со стены. Ой, ну не больно-то и хотелось. И тут же на глаза попалось объявление на столбе: «Я потерял своего чертова кота». Отлично, это ему пригодится. Помятый листок с выразительной чёрно-белой кошачьей мордой угодил в карман толстовки вместе с планшетом и баллончиком, а парень бодрой походкой, минуя подутренних певунов (подвыть им что ли? Бедные аж шарахнулись, оглядываясь в поисках пса), двинулся к занятой сетевым собутыльником скамейке.

– Зажигалка нерабочая, – коротко бросил он без лишних приветствий, нарисовавшись позади. – Знаю эту марку, у них вечно кремень заклинивает. Если есть иголка или скрепка, могу вправить.

Крякнув, хуман перекинул поочерёдно длинные ноги через спинку скамьи и неизящно водрузил на самый верх свой тощий зад, упёршись ступнями в сиденье.

– Коннор. Коннор Райт, – представился парень, махнув белобрысой чёлкой, и протянул руку. Улыбка во все тридцать один – один выбили ещё в универе. На запястье, выглядывая из-под рукава, обнаружили себя витиеватые сигилы, которыми было изрисовано всё тело под одеждой. – Отзываюсь исключительно на кличку.

Пристальный взгляд под очками последовательно выхватил шаверму, две бутылки заявленного светлого, ярко-зелёные глаза, такой же рюкзак, насупленное выражение лица... или всё же морды? Как же сложно с этими каджитами.

– Скумбрию, скуму или что там у вас – не предлагать. Почему «45»? Ладно, жуй, потом ответишь. Как завещал всемилостивый Архей наш, «ешьте тучное, пейте сладкое и посылайте части тем, у кого ничего не приготовлено».

Тощая рука с погрызенными на нервах ногтями скрылась в сквозном кармане и через секунду ткнула в морду (или лицо?) собеседнику объявление о пропавшем коте.

– Не встречал? Какой-то город заблудших животных, право слово. Но вообще на бумаге элементарно проще объяснить будет.

Коннор вытащил из кармана ещё несколько собранных по пути бумажек, по большей части красочных рекламных листовок, и принялся аккуратно складывать их на коленке в некое подобие оригами. Мало-помалу в его цепких пальцах вырисовывался многомерный икосаэдр.

– Весь прикол Аркхейма в том, что местные диалекты – они нифига не на двумерном языке написаны, как в большинстве других миров, – болтал он себе под нос, не отрываясь от «поделки». – Все эти единицы и нули – просто забудь их, чел. Здесь оно нихрена так не работает. Ща доделаю – покажу. Ты, кстати, с какой дыры такой красивый свалился?

[Таури Джессо]

"[img

https://i.imgur.com/qodsHoD.png[/img]"][video]https://www.youtube.com/watch?v=K51PsN5ijWk[/video]

Интересно, из кого они готовят эту шаурму?

Под ногами шмыгнула маленькая юркая тень, издав короткий писклявый звук, похожий на мяуканье. Заглянув вниз, Джессо встретился коротким взглядом с ободранным черно-белым кошаком, всем своим видом показавшим, что среди них двоих он явно больше кот, чем Таури.

"Главное, чтобы не из...вот этих" — мысль разводами кетчупа стекла сначала на кислотно-зеленый кроссовок, а затем шмякнулась на грязный, мокрый после не так давно прошедшего дождя асфальт. Кошак осторожно понюхал кляксу, и отвернув морду, извернулся под ногами, оставив на брюках клок шерсти. Джессо лениво дернул ногой, отгоняя незваного гостя под лавку, но хвостатый не отставал, вытирая выдранную шерсть о штанину.
— Ну емае, чувак...ладно, держи, — и отщипнув пальцем кусок мяса, наклонился и положил перед мохнатой и явно очень голодной мордой. Попрошайка накинулся на угощение со звериным чавканьем, рыча от удовольствия.

Вывеска закусочной, где недавно были добыты шаурма и пиво, ехидно мигнула неисправной проводкой.

Нет, ну точно из этих.
Каннибализм какой-то, получается. Все, как в жизни, чесслово.

"Меня тоже обязательно что-то да сожрет. Подавится, конечно, шерстью, но перемолоть острыми клыками успеет."
Придерживая одной рукой шаурму, которая предательски норовила залить соусом вообще все — обувь, скамейку, штаны, черт, новые совсем — надо ведь выглядеть прилично в официальной должности, и хрен бы с тем, что работа состоит в том, чтобы ковыряться с авионикой, стоя на карачках где-нибудь под ланжероном крыла аиркара, — наконец, срывает когтями обертку, бросая туда же, под скамейку.
Мусорить не хорошо, особенно в гостях.

А он все еще в гостях — здесь, на Дискордии.

Но ему пока что плевать. Морщится, сплевывает.

Безуспешно щелкая дешевой пластиковой зажигалкой, повел ухом — какая-то псина завыла, не выдержав нестройного фальшивого пения.
Он бы тоже вскоре не выдержал — они ж голосили словно коты, которым наступили на яйца. Черно-белый, наверное, тоже без яиц — судя по тому, как противно пищал.

Наверняка, домашний — вывалился из окна, пока хозяева кухню проветривали. И пока шарахался по улице, успел отхватить от бродячих.
А где он, кстати?

Прислушался к пьяненькому затихающему вошканью, и зажав зубами сигарету попытался закурить. Колесико не прокручивалось.
Чертова зажигалка, неужели придется идти менять?

Этот город словно бил его по рукам, когда он пытался этими руками отчаянно ухватиться за любую ниточку, связывающую его с прошлым. Даже в аромате вишневого табака чувствовались горькие химозные нотки, — ты не обманешь себя, чужак, это все равно
все не то.

Передернувшись от мысли, что придется снова тащиться к киоску с облупленной краской и треснувшим окном, Таури шаркнул ногой, размазывая ботинком кетчуп, надкусил еще раз шаурму и отложив ее на целлофановый пакет рядом, снова чиркнул колесиком зажигалки, игнорируя свое чутье, подсказывающее ему, что за скамейкой уже кто-то нарисовался.

— Есть только мой коготь, — убрав сигарету и оскалившись, не поворачивая головы, колупнул заевший механизм. Краем глаза наблюдая, как на спинку лавки запрыгивает мутного вида тощий пацан, он неопределенно хмыкает, и засовывает руки в карманы куртки, — Хотя...

Шарит по карманам в поисках проволоки, которую когда-то успел засунуть — вроде бы, пару дней назад, проводя мелкие ремонтные работы в комнате. Черт, там и правда все держалось на соплях. Инженеры херовы.

Одновременно беспардонно разглядывает чувака с белобрысой чёлкой. Тощий, штаны похожи на мотню, зуба не хватает, а на руке, вон, закорючки какие-то нарисованы. Аркхеймские прогеры все такие, что ли? Хотя, практика показывала, что как раз с такими он и находил общий язык.
Такими же отбитыми.

— Кличка, это та, что на форуме? Псиной, что ли, называть? — ухмыляется, пожимает протянутую руку, с непроницаемым выражением лица игнорируя легкий дискомфорт от прикосновений. Интересно, Тери бы сильнее жахнуло? — Таури Джессо. Называй, как хочешь, но если мне не понравится, расцарапаю еб.. — осекается на полуслове.
Вспомнил, что примерно тоже самое сказал, когда его принимали пилотом в экспедицию, и аналогичной фразой он чуть было не лишился работы.

Сейчас рядом с ним не было персонального переводчика на более культурный язык, и Таури придется как-то самому учиться налаживать коммуникацию.
А еще всегда есть риск, что ебало расцарапают ему в ответ — и не то чтобы Джессо этого боялся, о нет, руки, как раз таки, чесались уже давно, но Бриц, перед тем, как официально представить его начальству "Реро", довольно внятно ему сказал, на понятном им обоим языке:

"Веди себя, блядь, нормально, а не так, словно тебя из помойки достали".

— Короче, как угодно. Можно просто Тау. Нормально разговаривать я не умею, сразу предупреждаю, но кто-то говорил, что я славный парень и все такое.

Тогда я верил в это безоговорочно. А сейчас — хрен его знает. Я даже отражению в зеркале не доверяю — там на меня смотрит злая, скалящая зубы пустота.
Просто потому-что чья-то смерть аннигилировала собой все хорошее.
Или нет — вообще все.

Чуть ли не злится на себя за мысль — словно маленькими острыми крючками поддевающую кожу под слоем шерсти и подвешивающую в воздух, что не было никакого смысла в трагическом заламывании рук и выдирании когтей о бетонное крошево в том цеху, ведь он тоже умер, а это все — максимально стремная версия Чистилища.
И то, что зажигалка не сработала — видимо, еще просто не время сжигать? Хотя, казалось бы, безмолвным огням крематория явно должно быть по барабану на какого-то незначительного пилота из другого мира.

О, да, он бы обязательно нашел в этом некий философский контекст.
Но Таури не он, и ничего не находит, кроме мусора в карманах и еще чего-то..о! Вот она. Зацепилась за подклад.

Махнув ладонью, параллельно выуживает второй рукой из кармана заветный огрызок проволоки и отдает вместе с бесполезным куском пластмассы:
— На, чини. Что-то меня вымораживает эта ваша аркхеймская техника, работает через жопу. Скумбрией не располагаю — она воняет, а пивас — вот он, открывай. Считай, аванс, остальное постфактум, — вгрызается в остатки шаурмы, и с набитым ртом продолжает, оглядывая Коннора с ног до головы и останавливаясь на его обуви, которой он подпирает доски скамейки, — Я там все кетчупом залил, и ты подошвой, походу, вляпался.
Закидывая в рот остатки лаваша, вытирает руки о мятые салфетки, и уже более внимательно осматривает нового знакомого, цепляясь взглядом за большие наушники и желтые очки, сквозь которые сложно рассмотреть глаза.
Безошибочная чуйка катци шепчет, что он странный. Словно тоже не от мира сего.

— Почему сорок пять? О, это количество совершенных мною грехов, — произносит ровным, неправдоподобно серьезным голосом, и с хлопком открывая свою бутылку пива и с явным удовольствием делая несколько больших шумных глотков, еще более шумно выдыхает, вытягивая вперед длинные ноги. Ростом он тоже удался, хотя, наверное, все же пониже будет, чем белобрысый.

— Конечно встречал, я ж тут со всеми котами корешусь, сам уже как заблудшее животное, — сунутой под нос бумажке о пропаже кота сначала морщится, отодвигая от себя чужую руку, явно нарушающую личное пространство, но вглядевшись в фотографию пушистого и следующий за ней текст, выхватывает листок и хрипло восклицает, — Погоди, эй. Это же этот, ободранный.
Засовывает объявление в карман и чуть ли не роняет бутылку на асфальт, торопясь ее поставить, и соскакивая со скамейки, оглядывается по ближайшим кустам в предрассветном полумраке.
— Кс-кс, ты где, мохнатый? Вот же был здесь, — и уловив в ближайших около лавки кустах знакомый противный писк, тянется к выползшему черно-белому пятну и хватает на руки, — На фотке, он правда, не такой страшный. Клянчил у меня шаурму.

 Ошалевший кот на руках у Таури цепляется когтями за красную куртку и замирает, не понимая, то ли ему привалило счастья, и его таки приласкают и еще накормят, то ли следует ждать некой подставы.

Джессо, тем временем, падает обратно на скамейку, подхватывает пивас и крепко удерживая черно-белого потеряшку, который, впрочем, еще не решил — вырываться или потерпеть объятия иномирца, имеющего с ним некое родство обращается ко взгляду сквозь желтые очки:
— Рассказывай, че там с диалектами, я весь во внимание.

Появившиеся в руках Коннора бумажки сомнительного происхождения по-началу выглядели, казалось бы, ничуть не лучше ободранного кота на руках у Таури, но наблюдая, как в тонких пальцах они превращаются в замысловатую фигуру, — что-то похожее он помнил с лекций по пространственной комбинаторике, но вроде бы, часть пар благополучно прогулял, — поймал себя на мысли, что замер в ожидании, не обращая внимание на впившиеся в него когти, и периодически отхлебывая из горлышка бутылки.

Здесь оно нихрена не работает. И это чертовски больше, чем просто про диалекты.

Вопрос про дыру сначала повисает в воздухе, и Джессо требуется несколько секунд и еще один хмельной глоток, чтобы отвиснуть и понять, что это уже не про трехмерность.

Вот не хотел он про это, не хотел.

— Из червоточины в небе, — невесело усмехается, — снова то ли скалится, то ли и правда почти смеется, стараясь скрыть возникшее, как по щелчку, напряжение, — Так что можно сказать что да, из дыры и свалился. А с красивым осторожнее, это я так, между прочим напоминаю.

Половина бутылки уже опустошена, и Джессо вспоминает, что еще пару часов назад был достаточно пьян, и недостаточно трезв. Если сравнить трезвость с наполненным стаканом, то там сейчас — на донышке.

— И да, сорок пять — это мой возраст, чувак. Я из маложивущих. В моем мире это так же, как лет триста-четыреста в вашем, наверное, — голос непроизвольно становится более серьезным, — А вообще, с этими годами здесь хрен разберешь. Кому-то все пятьсот, а ведет себя так, словно мозг еще не созрел.

Главное, чтобы это не вызвало волны вопросов о его мире. А то пацан рискует стать свидетелем сопливой драмы в исполнении одного великовозрастного катци.
И да, это будет крайне паршивое представление.

— Ну так что там дальше то? — пытается вернуть разговор в прежнее деловое русло, но черно-белый оборванец на руках внезапно протяжно мяучит и извивается, чуть ли не полоснув лапой Таури по щеке, среагировав на чье-то очередное завывание неподалеку, — Да твою ж мать! Блядские звери!
Снова соскакивая со скамейки, держит одной рукой извивающегося кота, а другой достает обратно из кармана пожульканное объявление о пропаже. На этот раз сам тыкает Коннору в лицо бумажкой:
— Извиняй, чувак, но пошли ка вернем его на родину, а? Остальное по пути расскажешь, а то этот мохнатый сейчас из меня душу своими когтищами выдерет. Что там с адресом, куда идти?

Потому-что хотя бы один кот должен снова обрести дом.

[Коннор Райт]

– Кличка – это та, которую сам сгенерируешь, кошатый, – между делом осклабился Райт. – Как смазливая псина, готов откликаться на любое имя, которым позовут.
 
«Лишь бы позвали», – не сказал он, благодушно пропустив мимо ушей недо-выпад с расцарапанным ебалом. Кити бы не преминула продемонстрировать в ответ всё своё мастерство обуздания диких и слегка припизнутых тварей, ну а Коннор... Коннору не привыкать. «Сам из этих вот».
 
Краем глаза следит за собеседником, продолжая складывать бумагу на чистом автоматизме. «Нафига ему проволока в кармане?» Несобранный, не держит в памяти тыщу деталей, как психопаты, не пытается казаться «весь из себя», как большинство. Распиздяй обкновенный, гиканутый. Псевдо-агрессивный, с почти видимым стикером «славный парень» на лбу. Крайне занятный в своей непосредственности и неудержимом, как понос, рвении говорить гадости в лицо. Такие ему нравились. С такими есть хоть какой-то шанс снюхаться и поладить. Учитывая, что ему в принципе мало с кем удавалось найти коннект за свой полтинник годков – да он и не пытался. Не хотел. Пошли они все.
 
Ну кроме, разве что, его корефанов. Забавно, как играючи между Дженом и Тау проводились абстрактные параллели. Даром, что «царапки» были ниже киборговского достоинства и разумения: тот всех потенциальных приятелей встречал кулаком в морду, а после как ни в чём ни бывало задушевно распивал с ними пивко.
 
«На, чини» режет слух не приказным тоном, но знакомой интонацией, оглушительной недосказанностью. Кидает косой взгляд на зажигалку и скользит им вверх по лапе, будто прощупывает неощутимо рукав красной куртки – знакомой брони, прямо как его жёлтый, надёжно укрывающей от всего мира с его невыносимым жизнеподобием и очаровательным бессердечием – таким, что Шибито и не снилось.
 
– Ну на, чини, – суют в руки очередной смартфон в ответ на его заученное до лживого виляния хвостом: «Могу починить» – Совсем с деньгами плохо? – изображают понимание. Участие. Придурки. Видно невооружённым глазом, насколько им насрать. Лучше б честно в лицо плюнули.
 
«Совсем плохо с причинами быть», – не говорит. Показывает большой палец вверх. Поломка пустяковая.
 
– Завтра с утра приходи.
 
По крайней мере теперь будет повод оторвать себя от постели. Ещё один день.
 
– О, а планш сможешь моему другану реснуть? Тому правда совсем пизда. Планшету, не другу. Какой-то еблан его в окошко вышвырнул.
 
– Какой-то еблан – это ты? – легко смеётся, разряжая обстановку. Слышит такой же фальшивый смех в ответ. Надо было податься в театральный. – Какой этаж?.. Бля.
 
Услышав цифры, испытывает почти правдоподобное сочувствие. К планшету, не к чуваку. Рассеянно чешет затылок и кивает в ответ на «Не, ну если там совсем кирдык, можешь оставить себе. Вдруг на запчасти сгодится».
 
Вдруг на запчасти сгодится.
 
«Вдруг сгожусь, – хохочет в памяти малой Джей-Ви и тут же добавляет то, чего никогда не говорил: – Кто б меня починил! Хуй чо дождёшься от этого мира. Есть отвёртка? Сам пофикшу».
 
Набрать его что ли? Три года как с куста. А номер тот же. Вот мелкий охренеет. Интересно, как отнесётся к предложению вытащить свою припаянную к Циркону задницу на Лирею, тупо чтобы разобрать до винтика ёбнувшийся с шестнадцатого этажа планшет.
 
«Не столько броня, сколько экзоскелет, – поправляет себя, оставляя собеседника в зрительном вакууме. – Чтобы не развалилось то мягкое внутри, однажды наружу вынутое, пропущенное через мясорубку и обратно как попало утрамбованное. Чтобы никто и не подумал. Чтобы самому о нём забыть».
 
Да только пёсий нюх не обманешь. Сам из этих вот.
 
– Вроде кот, а рыбой не располагаешь, – фыркает, прежде опустошая свой аванс в несколько глотков. – Совсем чудной, – будто это единственное, что кажется ему в Тау странным. Трясёт по-собачьи башкой. Да не, не «будто». Так и есть, – Ещё скажи, кошачью мяту не курил. И валерьянкой не обмазывался. Вот это – грех! А всё остальное – так, херня на постных ёблах.
 
Откладывает законченную фигуру на край торчащих коленок, равнодушно шлёпает носками кед по кетчупу, разбрасывая алые брызги, и неторопливо берётся за зажигалку с проволокой. Сам пытается удержать постную морду лица, но уголок губ так и рвётся предательски кверху. Да и что скрывать, кошатый ему определённо импонировал. Оба.
 
– И чойта сразу ободранный? Помыть, причесать, откормить как следует и совсем как человек! И этот тоже.
 
Кивает на котейку в чёрных лапах и хохочет одними глазами, игнорируя сползшие на кончик носа очки. Эк настроение ему подняли. И тут же подвисает, как операционка 90-х, приглядевшись к адресу в объявлении, которое сам же и всучил своему собутыльнику. Несколько простейших математических расчётов его последних перемещений в пространстве относительно табличек с названиями улиц, трёхмерная модель типовой этажки в голове и – смачный хлопок ладони с зажигалкой по лбу. Так, что кремень фатально покинул зону досягаемости и возможного поиска.
 
– Твою налево, – сплюнул сквозь стиснутые зубы в сторону, а после растянул губы в самой обворожительной улыбке, словно только что выиграл миллион. – Я, кажись, знаю, где это. Мы с тем сеньором семнадцатью минутами ранее имели презанятнейший светский разговор.
 
Соскочил со скамьи, подхватив с коленок бумажную конструкцию, как волейбольный мячик, эффектно сбросил со лба торчащие во все стороны волосы, словно невзначай спрятав проволоку за ухом, огляделся вокруг без особой надежды – чай не алмаз, не блестит, так что хрен он тут пропавший камешек отыщет – цокнул языком об зубы и поджёг фитиль щелчком пальцев.
 
– А руки у меня из жопы, звиняй, – без намёка на совесть жизнерадостно огорошил кошатого Райт, возвращая зажигалку. – Усы только не подпали, жалко будет. Ишь как топорщатся важно. А того чувака я, помнится, своими воплями из постели поднял. То-то он обрадуется, что его любимая пищалка вернулась! Ну, погнали. А, не, стопэ. Погодь, забыл кое-что важное.
 
И прежде, чем 45-й успел ахренеть от такой наглости, быстро сфотал его на планшет вместе с объявлением и кошатым поменьше в лапах и надёжно упрятал девайс обратно в недра толстовки под курткой. Правда, воспетые усы, тащемта как и остальная морда в кадр не влезли, ну и пох. Пятнистый тоже ничего.
 
– Ути-пути, папин симпатяга, – Коннор сделал дурашливую «козу» в сторону чёрно-белого зверёныша и предусмотрительно отскочил на пару шагов. Уж чего-чего, а скорости реакции ему было не занимать. Не даром носит в целости и относительной сохранности оставшийся тридцать один зуб. – Куртейка тоже симпотная. На какой барахолке брал? Или своё, отечественное? Ладно, го. По дороге поясню за кодеры.
 
Одёрнув рюкзак на плечах пружинистым подскоком, Райт выразительно махнул рукой в сторону «туда нам надо» и своей придурковатой походкой двинулся вперёд, игнорируя редких прохожих, существование пешеходных переходов и собственное чувство самосохранения. На ходу развернулся на пятках, спиной вклинился в воющий хор имени Нетрезвого и поднял икосаэдр на уровень глаз.
 
– Правило какого-то там дофига умного дядьки (назовём его коротко ДУД) номер один: любое твоё действие внутри диалекта имеет влияние на, как минимум, две смежные с ним части. На примере моего кубика-рубика гляди: каждая выдающаяся часть представляет собой трёхгранную пирамидку, все грани которой взаимосвязаны. Написав на языке Сервани-Беллитануса «мама мыла раму» и заменив всего одно слово, ты можешь на выходе получить «папа вскрылся пилорамой».  Клёво, да?
 
Коннор надавил пальцем на одну из «пирамидок», наглядно демонстрируя, как проминаются все три грани, распределяя применённую к ним силу между собой, выправил её обратно, перебросил всю фигуру в другую руку и пафосным жестом из мультиков поправил очки.
 
– У каждого диалекта свои особенности и нюансы взаимодействия смежных частей. Вернее, миллион особенностей и нюансов на примерно столько же талмудов. Осилить их все – западло даже такому гению, как ваш скромный слуга, – парень отвесил витиеватый реверанс с несколькими взмахами рукой явно «не от мира сего» и продолжил: – Я предпочитаю придерживаться банальной логики при знании общих «характеров» кодеров, с которыми мне приходится работать. К примеру, язык Милирены – это как та строгая училка в допотопных очках и с указкой. Когда пишешь что-то на этом кодере, надо строго придерживаться прописных правил; шаг вправо, шаг влево – расстрел. Язык Кирийца – чистой воды ярмарочный балаганщик. Чем оригинальнее и необычней ты подойдёшь к решению задачи, тем лучше он раскроется и заиграет всеми красками. У меня есть маленький бро, который натурально ловит все их вайбы и вибрации и сочиняет потрясные симфонии на своём проггерском, сплетая разные диалекты между собой. Правда, его «музыку» никто не слышит и не может оценить, но! Если ты не настолько упорот и пьян, чтобы ругаться с уличными надписями и видеть в лампах фонарей огненных феечек, то предлагаю сделать проще. Выбери два-три кодера, которые по общему описанию тебе понятны и близки, ну... Да тот же Сервани-Беллитанус: «Как всё заебало, пойду вскроюсь пилорамой» – он сам по себе такой, что получаешь нужный результат от обратного. Славный парень, который при встрече обещает откусить тебе лицо, ахах. Если хочешь, чтобы твой космический лайнер пошевелил поршнями и умотал в космос, просто пиши в алгоритмах: «Эта грёбаная телега ничерта не фурычит». Ну, в проггерских, само собой, символах и формулировках. И всё по красоте. И если компилятор на этапе тестов выдаёт херню полную, и что у тебя руки из зада, и сам ты дебил, значит, всё получилось, и ракета полетит. Ну а что касается непосредственного влияния одной части на две других, то тут ваще на изи. Оно ведь и в жизни так работает: просто посмотри, как твой рандомный коммент в сети изменил в эту ночь судьбы двух потеряшек разом.
 
Широко ухмыльнувшись, Коннор развернулся обратно – вперёд лицом, пряча за наигранно внимательным разглядыванием табличек и граффити тот кусочек себя настоящего, затерявшийся в калейдоскопе бессмысленных фраз, и мысленно пересчитал секунды. Тридцать один год в этом мире и двадцать до. Когда то он найдёт свой дом? «А у таких, как мы, он вообще возможен?» – болезненным ударом по яйцам всплывают в памяти слова Хирокити, которым лет столько же, сколько их очной ставке с Аркхеймом. Вот ведь пророчица. Так и скитаются, как бездомные дворняги, только каждый на своей стороне луны.
 
– Правило ДУД номер два: у каждой из смежных частей ака граней пирамидки есть независимая связь с её реверс-версией. Аналогично дополненной двумя смежными частями. То есть с другой пирамидкой. Вот здесь, на впуклых стыках, – Райт приподнял икосаэдр на ладони повыше, не оборачиваясь, чтобы видно было спутнику, продолжая опережать его на шаг или два. – На примере диалектов: ты можешь написать «мама мыла раму» и «папа вскрылся пилорамой» двумя отдельными строками, спаяв их в районе первого слова. Важно, чтобы они уравновешивали друг друга (в данном случае по количеству слов) и были типа зеркальным отражением. В каком-то из смыслов, по крайней мере, а смыслов может быть неисчислимое множество в зависимости от выбранного кодера. Тогда у тебя появляется своего рода регулятор для этой спайки, который ты можешь вертеть как душе угодно: поменять «маму» и «папу» местами, заменить их на «дочу» и «сына» или даже на пестик с тычинкой. Тут опять же просто учитывай нюансы характера языка, с которым работаешь, и как он это может обставить на свой лад. Ну и, как видно по этой собранной на коленке из мусора модельке, у КАЖДОГО слова (символа, группы символов и целого куска кода) должно быть зеркальное отражение с двумя уже своими смежными гранями. Эти отражения не разделят направленное на «оригинал» воздействие, как внутри пирамидки-триады, но при должной сноровке послужат для тебя отличными рычагами управления. На примере нашей реальности: у меня есть два близких чувака, которые зачастую делят со мной тяготы жизни, у тебя (в теории) есть два близких чувака аналогично. Но сейчас встретились ты и я, и мы ситуативно можем помочь друг другу безотносительно всех тех чуваков, просто потому что так будет эффективнее. Проще говоря: развернуть силой вселенского вентиля друг друга мордой кверху, чтобы над водой торчала носопырка, а не жопа. Жопой, увы, вопреки всем законам анекдотов не подышишь, сколько бы друзей эту жопу заботливо не поддерживало.
 
Плечи неравномерно дёрнулись, будто сбрасывая лишнюю влагу, и Коннор умолк, чтобы дать собеседнику переварить хотя бы малую часть всего его словоизвержения. Буквально пару секунд.
 
– Только учитывай, – опять затараторил он, уже слегка севшим голосом, остановившись под теми самыми окнами, где выяснял местоположение пивного ларька получасом ранее, –  что все эти пирамидки в итоге замыкаются в идеальную сферу, где всё, абсолютно всё тем или иным образом взаимосвязано, и даже небольшие изменения в части готового кода могут повлечь за собой сдвиги по всей системе. Иногда без твоего ведома. Эффект бабочки, ага. И ту-у-ут мы красиво подходим к последнему правилу.
 
Пародируя уличных фокусников, Райт эффектно вытащил из-за уха кусок проволоки и провернул его в пальцах, будто всю жизнь отрабатывал это движение. Кажется, даже котейка из объявления залип на эти нехитрые манипуляции. Или его попросту убаюкало бестолковыми объяснениями и ходьбой.
 
– Правило ДУД номер три просто как похмелье: всё связано со всем. Вот здесь, – парень ткнул концом проволоки в рандомную точку икосаэдра, – ты сконнектился с бездомным кошатым. Вот тут, – указал на другую точку с обратной стороны фигуры, – я поговорил с тем милым сеньором за жизнь. А во-от так, – и распрямлённая проволока одним махом проткнула обе точки в миниатюрной модели то ли диалектового самоучителя, то ли самой вселенной насквозь, оставшись торчать оголёнными концами наружу, – мы с тобой встретились и вернули кошатого поменьше его хозяину прямо в добрые и заботливые...
 
– ДА ТЫ ЗАДОЛБАЛ ПОД ОКНАМИ ГОРЛАНИТЬ УЖЕ!!!
 
– Оп, – Коннор выразительно поднял указательный палец, нарочно выдерживая паузу, прежде чем обернуться к высунувшемуся из окна второго этажа мятому лицу, и улыбнулся с видом всезнающего мудреца, исполненного глубоких седин, – а вот и сеньор.
 
Подмигнув 45-му, Райт поглубже вдохнул и развернулся к своему уже почти знакомому, отвесив тому крайне замысловатый поклон.
 
 – Многоуважаемый мсье! В этот пока ещё не овеянный блистательным Археем нашим ранний час, предназначенный исключительно для тех, кому «бог подаёт», но не для тех, кому он уже наподдал, мы принесли вашему миру и дому безусловно радостную, смею предположить, весть, прежде увенчанную, словно нимб на святом Его солнечном челе, вопросом... КОТ ВАШ?

[Таури Джессо]

"[img

https://forumupload.ru/uploads/001b/8c/87/427/652920.png[/img]"][video]https://www.youtube.com/watch?v=xJ2547mCpHY[/video]

— Если откликаешься на все, что угодно, то это уже какая-то ментальная проституция, чувак, не одобряю, — Таури приподнял одну бровь и поддев когтем кусок шаурмы из зуба, добавил, — Так вот растаскают тебя на всякое, и что от тебя останется? В этом гребаном хаотичном мире должно быть что-то постоянное, и имя вполне подойдет, так что изъебываться с кличкой я не стану — останешься Коннором.
На лице исключительно гримаса довольства своей придумке, но внутри все с тоской ухает на эмоциональное дно при мысли о том, что очкастого-то хотя бы зовут, и плевать что раздирая на части, может он — Тау, тоже не оказался бы на самом деле быть разорванным на части, тогда, возможно, эту его черную дыру-кровопийцу тоже бы растаскало на множество маленьких и уже не столь опасных черных дыр, а с каждой по-отдельности катци бы уже худо бедно справился.

Думая о том, что Коннор, может быть, как раз таки и располагает n-ным количеством вот таких дыр, Таури косится на мигающую вывеску закусочной и снова шаркает ногой — может надо было брать две шаурмы?

Его персональную, оглушающую черную дыру ничем не обманешь и не заткнешь, и более того, она обладает удивительным свойством притягивать себе подобное — вон и парниша рядом нарисовался не случайно.

"Потому-что занятые, нужные кому-то люди не срываются вот так хрен пойми к кому ради сомнительного повода выпить".

Выпад — уже его, мысленный, соскальзывает с красной куртки и замирает где-то на многочисленных рисунках на коже нового знакомого, так и не определившись с адресатом. "Кошатого" же Таури ни в коем случае не пропускает мимо дрогнувших ушей, и еще раз проведя языком по зубам, не то еще раз проверяя их на остатки шаурмы, не то пробуя новое слово на вкус — все же удовлетворенно облизывается, немного, впрочем, удивляясь, как не сказанул в ответ ну хоть какую-то гадость.

"У него просто очки прикольные" — а об обожженное недоверием и обидой к этому миру нутро ворочается все более убедительная мысль о том, что пацан этот, словно как и он, нездешний, рожа, вон, такая же потерянная, хоть он и думает, что надежно спрятал её за желтизной стёкол.

Wage war in my head when I'm tryna keep it peaceful

[/i]

Чужой взгляд из под этих стёкол ощущается со смесью дискомфорта и обратного любопытства — настолько, что хотелось дернуть на себя руку, на которой виднелись непонятные каракули, задрать рукав и посмотреть поближе, но мысль эту он гнал от себя ссаной тряпкой, как бы сильно не хотелось уже хоть какого-то "поближе".
Но он, конечно, не делает этого, лишь дергая рукой, в которую впивается чужой взгляд, как от легкого спазма мышц, и просто отдаёт кусок проволоки, потому-что это смутное ощущение некоего родства с очкастым дало трещину на привычном чувстве одиночества, в котором он настолько преисполнился, что даже научился находить в этом удовольствие.

Раз уж не посчастливилось сдохнуть, будучи приговоренным отбывать наказание в Аду, который даже не персональный — не заслужил, то буду страдать, да ещё и с таким рвением, что та бесчувственная тварь, решившая, что его воля настолько безоговорочна, чтобы вот так сжимать в своем метафизическом кулаке чью-то маленькую, но крайне важную для такого же маленького по вселенским масштабам меня, жизнь, что этот метафизический кто-то охуеет от того, как круто у меня это получается.

A little feels good, a little more and it's lethal

[/i]
— Кошачью мяту не курил, там у нас... — едва не поперхнувшись пивом от своих же "нас", которые моментально резанули "приветом" с глубины еще не затихших воспоминаний, — Там трава была такая прикольная, озегура называется. Действовала примерно как валерьянка, штырило качественно, привыкания особо не было, но голова после нее была как ватой набитая. Поэтому чтоб не ходить прибитым еще сутки, нужно было закинуть в себя что-то вроде концентрированного кофеина, желательно сразу порции две. Сердце после этого хреначило как проклятое, а чужие рожи двигались в слоу-мо, но нас тогда другие штуки занимали. Некогда было обмазываться.
Рассказывает, параллельно наблюдая, как очкастый берется таки за зажигалку, и она, как ни странно, поддаваться не хочет и ему.
Краткий момент, чтобы демонстративно задрать голову к небу, потому-что в его понимании тот, кто явно не хочет, чтобы Таури сегодня курил, находится именно там, и по его божественному щелчку руки у всех инженеров сегодня явно отрастают не из того места.
Второй "привет" режет больнее, потому-что тот, кто может не хотеть, и правда имел все шансы все еще оставаться там. Таури на миг закрывает глаза, представляя чужой стеклянный от абсолютного холода взгляд оранжевых глаз и выпуская когти, сжимает кулак у себя в кармане.

I get high to leave all these problems on the ground,
then to my surprise, they're right there when I come back down

[/i]

За черно-белой пропажей срывается быстро еще и потому, что невыносимо тошно от нарисовавшейся в голове картины, а смена кадра — реального, перед глазами, создает успокаивающее мельтешение, и навязанный своим же воображением жуткий образ пропадает, а на его месте возникает реакция очкастого на пушистую находку.

"И этот тоже?"

Щурится, сужая поле зрения до проглядывающих сквозь желтые стекла глаз, которые практически не скрывают насмешку, но не такую, за которую идешь бить морду, а такую, после которой непроизвольно начинаешь лыбиться сам, а рука тянется погладить вошкающуюся на руках животину.
— Да ну, — издает короткий довольный смешок, — Мне и ободранным неплохо. А чистенькие и отмытые далеко не всегда оказываются людьми.
Черно-белое недоразумение беззастенчиво цепляется к красной куртке и мурчит что-то на вполне понятном — потеряшковом, и подставляет маленькие уши под цепкие черные пальцы в поисках своей доли ласки, и Джессо думает о том, что в этом чертовом мире, возможно, кто-то еще может вот так — цепляться за него самого, и еще найдется кто-то, к кому его прикосновения будут, как минимум, аккуратными. Если, конечно, он таки решится к кому-нибудь здесь прикоснуться — по понятным причинам делать это лишний раз не хотелось, и не представлялось безболезненным.
Перебирая пальцами грязный кошачий мех, в попытке удержать и успокоить разбушевавшегося найденыша, закатывает глаза, когда Коннор бьет себя по лбу его же зажигалкой. Все еще непочиненной, а по невнятному звуку чего-то отлетевшего, доломанной до конца.

— Семнадцатью минутами? У тебя в голове секундомер, что ли? — котейка на руках затихает, заинтересованный движением двух странных — один страннее другого, незнакомцев вокруг него, и Таури засовывая бумажку в карман, снова удерживает его обеими руками.

"А кто-то и сам к себе не шибко-то аккуратно прикасается. И до этого прибитым казался, а сейчас так вдвойне. Прибитым, либо пришибленным. И ладно я — реально свалился с неба, а он то откуда?" — наблюдает чуть ли не с умилением, игнорируя пропажу в чужих лохмах своего куска проволоки, — "И нахрена она ему? Я ему могу целый моток с работы притащить, если надо", — снова освобождает одну руку, и тихо матерясь, выуживая из кармана уже упрятанную в его дебри пачку сигарет, не без труда достает одну, и прикуривает от зажженного по щелчку пальцев фитиля.

— Я не удивлен, — делает затяжку не без осторожности, все же не курил слишком давно, и сигаретный дым льется в нутро черной дыры горькой отравой, на какое-то время нейтрализуя ее, — Но починить тебе ее не удалось бы не из-за своей рукожопости, уж поверь. А усы я уже не раз себе поджигал, случайно, конечно, издержки профессии — они такие.

Got pulled by the current 'til I'm runnin' out of breath

[/i]

Когда его останавливают и фотографируют — бесцеремонно, он замирает с приподнятыми бровями, а отвисая, выдает озадаченно:
— Ты че там, коллекцию этих, как его, кошатых собираешь? А тут, типа, бинго, сразу двое, и оба, как на подбор, ободранцы? — и сверяясь со своими внутренними ощущениями от совершенной дерзости, добавляет, — В следующий раз хоть предупреждай, я может и рожу попроще сделаю, или че, там не видно?
Черно-белый делает сердитую мордаху в ответ на "козу", но кидаться не спешит, пригревшись в чужих руках, и позволяет нести себя до дома — хотя он-то, конечно, ничерта не понимает, в том числе и то, куда его несут, и почти-что засыпает под сменяющиеся мимо него картинки домов, дорог и еще не ложившихся и уже проснувшихся, но и тех и тех — сонных до одури, ошалелых от раннего утра прохожих, убаюкивается рассказами Коннора про диалекты.
Таури старается идти ровным шагом, зажав в зубах сигарету, чтобы не тревожить спящего на руках младшего кошатого, как он уже успел его мысленно окрестить, и старательно дымит в сторону, параллельно охреневая от чудаковатости — не то местных диалектов, не то очкастого товарища, который с завидным упоением вещает о них так, что аж заслушиваешься.
И вещает, в целом-то, вполне себе понятно, да так что Таури даже находит, что прокомментировать в ответ на вылившийся на него поток мыслей:
— Сервани-Беллитанус ничего так, симпатично звучит. Я примерно так и работаю, в общем-то, так что может с ним и подружусь. У нас с кодерами было немного иначе, они работали на основе нашей местной магии. Часть из них была как ты и говоришь — многомерными, но если взять в качестве представления вот эту твою фигурину, и вот все, че ты там наговорил про реверс-версии, то у нас за реверс бралась именно что магическая основа, которую ты ваяешь сам. Сложновато, но нас этому чуть ли не со школы учили, так что привыкаешь, — три-дэ моделька, аналогичная той, то Коннор вертит в своих руках, и словно бы продолжает вертеться сам, возникает у Джессо в голове, и он пытается вкратце объяснить, как оно было все устроено там у них, в Созвездии Черного Безликого Зайца, — По сути, ты кодишь сначала отдельно магическую часть, сплетенную из чистого энергетического, или как здесь говорят, тэлергического потока, а уж потом берешь подходящий под получившуюся структуру кодер. По отдельности кодеры можно считать двухмерными, но вместе в магической составляющей они получались вот такими, — Тау кивает на икосаэдр, а кошатый младший в его руках снова ворочается, недовольный излишними телодвижениями, — Но мне сложновато объяснить, потому-что магия у нас и у вас работает немного по-разному, это надо бы вживую показывать, а вживую я уже не могу. Как раньше — не могу.

Джессо хочет высказаться вслух, что у него, мол, не наберется двух теоретических чуваков, которые готовы бы были прикрывать его жопу в любой стремной ситуации, но почему-то молчит, думая о том, что Корнелий все же вытащил его из этой самой жопы, и да хрен бы там, что один. Его одного можно засчитать за двоих, если перечислить вслух все то, что он ради катци сделал.

"Сделал, и даже не попросил ничего взамен, а ведь по закону этой фигулины," — Тау снова косится на икосаэдр, — "А ведь по идее имел полное право, и должен был попросить."

Хотя, возможно, оплатой является то, что Джессо все же передумал подыхать.

— А так, — говорит он чуть тише, не переставая на ходу поглаживать черно-белые маленькие уши, — У нас там тоже дохрена забавного было. В том числе и кодеры, где ты пишешь одно — какой-нибудь заумный массив данных, но получается совсем другое, и не потому, что компилятор тебя через жопу понял, а потому-что ты сам имел ввиду совсем другое, — у Таури не было конкретной цели поддеть Коннора за тот ворох высыпанных метафор, дав понять, что, мол, я тебя именно что услышал, но что-то тоскливое внутри снова очнулось от табачного дыма, давая о себе знать, откликнувшись на слова очкастого, не давая коту и шанса промолчать в ответ, поэтому ответный ворох слов сыпется в ответ, и за этим ответом, возможно, тоже можно чего-то да углядеть,  — Можно сказать, что определенные диалекты помогают увидеть то, до чего ты сам допереть не мог, пока в шары долбился. Нагромоздить то можно дохрена всего, а по сути че? Важных и главное рабочих остается буквально пара строчек. Вот они то и нужны.

И он сейчас и правда не лукавил, вспоминая один из кодеров для шифрования данных, который использовался у них уже в экспедиции, но только закончив предложение, запоздало заткнулся, поняв, что прозвучать это могло ну капец странно.
"Непрекращающийся абстинентный синдром выделывает в моей голове удивительные финты" — успевает он подумать, глядя вверх на чужие окна, под которыми они останавливаются, а затем — на чудесное возвращение куска проволоки, который очкастый, походу, еще не потерял.

Got dragged back down, feel the water in my chest

[/i]

Возмущенный ор откуда-то сверху побуждает посмотреть наверх и увидеть морду — злую, сонную, помятую, и вполне себе не человеческую.
— О, тоже какая-то неведома животина, — фырчит Тау, а его спутник в это время выдает ослепительно витиеватую речь про господа и блистательного Архея, которые, видимо, суть одно и то же, вызывая у кота с трудом скрываемый смешок, да вот только морда со второго этажа почему-то не спешит раскланиваться в благодарностях:
— Так вы еще и кота моего спиздили, твари?! А сейчас что, за баблом моим пришли, думаете, я так просто вам отвалю за то, что вы мне его обратно притащили?! Стойте там, я щас спущусь к вам!
— Слыш, урод, ты че там гонишь?! Да я к тебе щас сам поднимусь! — по щелчку, будто только и ожидая какого-то накала ситуации, Таури, моментально реагируя, орет в ответ мсье, закатывает рукава красной куртки, чувствуя, как начинает подрагивать от предвкушения буквально все, от пальцев до кончиков ушей, и черт с тем, что там было обещано Брицу — сейчас он просто "кошатый с улиц Дискордии", а не официально трудоустроенный инженер "Реро", а этот хрен, по нелепой случайности являющийся хозяином черно-белой морды, ох как нарывается, чтоб ему надрали его сеньорову задницу.
Яркой магической вспышкой зелёного света Таури справляется с домофонным замком на двери, думая, что этот хмырь с балкона словно весь этот мир, так и ждёт, когда чёртов иномирец поднимется ему втащить,

поднимется и придёт
поднимется и придёт

встанет, наконец,
перестанет жалеть себя, придёт и покажет, на что способны его кулаки, когти и зубы,
покажет, что умеет не только рычать и скалиться,
покажет этому странному,
чужому,
хаотичному...

Одной рукой держит дверь, спохватываясь, сует Коннору мохнатую черно-белую морду:
— Подержи-ка кошатого-младшего, я быстро метнусь, перетру с этим твоим сеньором, — и сверкнув зелеными глазами, скалится, — Вдруг он не заслуживает такого чудесного возвращения?

Не придерживая за собой дверь, влетает на второй этаж буквально на паре глубоких вдохов, резко останавливаясь и давая себе пару секунд чтобы сориентироваться, в какую дверь долбить, но это и не требуется.
 
Дверь искомой квартиры открывается даже без стука, и явно злой хозяин кошака едва скользнув колким взглядом по красной куртке, без промедления ради взаимных реверансов с размаху бьёт Таури в челюсть, и тот отшатываясь назад, впечатывается затылком в бетонную стену, сначала морщится от накатившей боли с металлическим привкусом во рту, а затем оголяет клыки, а морда его расплывается в ослепительно радостной ухмылке — как же давно он ждал чего-то подобного, черт возьми!

Безымянный, но достаточно агрессивный...хорь? слегка теряется от вида такого зрелища, хоть Тау и успевает краем сознания отметить, что удар у него поставлен неплохо, на опытного военного не тянет, но этого достаточно, чтобы рассчитывать на полноценный махач:
— Э, слыш, кот?

I've been caught up in the riptide,
for too long 'cause it's all I know

[/i]

Отталкиваясь от стены и досадуя, что от выпитого алкоголя и недосыпа его слегка ведёт в сторону, он рывком подлетает к сеньору и бьёт в ответ, легко, зло, и до одурения радостно:
— Не смей на меня гнать!

I've been lettin' this shit slide,
these bad habits, they die too slow

[/i]

Сеньор, он же хорь заваливается в сторону, обмякает и пытается сползти по дверному косяку, ощупывая ладонями лицо и с досадой хмыкая на выступившую кровь. Вот же чертов кот...
Волна бешеного адреналина лавиной сходит на нет, оставляя после себя чувство легкого опустошения и оглушающей тишины. Таури смотрит на свои лапы, выпускает когти и убирает обратно, пока сердце как бешеное заходится в жадном приступе нисходящего восторга, давая понять своему владельцу, что карусель крутиться больше не будет — аттракцион по набиванию хорячьих рож закончился на первом круге. Оглядывается, втайне надеясь, что Коннор с кошатым-младшим все же остался ждать его внизу, и не наблюдал...вот этого всего.

Призрачный Юпитер в голове недовольно вздыхает и поднимает одну бровь, а уши его, как и всегда в такие моменты, живут своей жизнью. Таури смотрит глубоко внутрь себя, пытаясь ухватить призрачного Юпитера за руку, но он мягко одергивает ее, и качает головой в ответ, не давая — каждый гребаный раз не позволяя ему перейти эту невидимую черту.

Нашел, кому морду бить, молодец, что сказать. Кому что доказал?

"Ты не понимаешь, мне это нужно было. Хотя нет. Ты, как раз таки, все понял.
Забери это понимание с собой, умоляю".

Смотрит на окончательно сползшего на пол хоря и вздыхает, отвечая спокойно и беззлобно:
— Мы нашли твоего кота и пришли его вернуть, — протягивает руку сеньору, помогая ему встать, и наблюдая, пока тот отряхивается и размазывает кровь с губы по шерстистому лицу, добавляет уже и вовсе миролюбиво:
— А бабло свое в жопу себе засунь.

I've been lettin' this shit slide,
but if you love me,
let me go.

[/i]