sinistrum

Пиар-агент · 20-10-2023, 20:39:36

✦ сюжет ✦ f.a.q. ✦ матчасть ✦ внешности ✦ персонажи ✦ нужные ✦

Пиар-агент · 30-10-2023, 16:29:07

Tomohiro Sakurai / ›› 447 лет (1576 год) ›› маг ›› некромант, учёный, кинбакуши;
♫ buck-tick — muma (the nightmare)
♫ avalance effect — join me (in death)
В ПОИСКАХ:

maria brink & machine gun kelly

›› Дайсё // Дайто и Сёто
›› от 40 до 70 лет
›› маги (некроманты) со специфичной особенностью

He is thunder and I am lightning.
He does all the noise and I do the damage.

INFO

Теодор называет их Громом и Молнией, Тем и Этой, Дайто и Сёто. Эти двое — пара клинков, которые всегда носятся вместе, но в приличное место с собой всегда берут только Сёто. Так и с ними.

Дайто — младший брат: долговязый, шумный, сильный, резкий, несдержанный и разрушительный. Сёто — старшая сестра: невысокая, молчаливая, вдумчивая и потому опасная. Там, где Сёто молчит и размышляет, Дайто говорит всё, что у него на уме, и не единожды только сестра вытаскивала его из неприятностей, в которые втягивал его длинный язык. Там, где Дайто сказал бы своё слово, Сёто молчит и почти всегда делает всё по-своему, не говоря об этом и не предупреждая — она редко говорит даже о том, что против. Сёто умеет действовать, но с трудом общается с людьми, в особенности с теми, которых плохо знает, Дайто заговорит зубы любому, но когда нужно не говорить, а делать, он всегда оборачивается на сестру: она кажется ему мудрее, она наверняка будет знать, как поступить правильно.

Дайто и Сёто связаны не просто кровью. О них говорят, что эти двое поделили душу на двоих, или что душа оказалась слишком велика для одного тела, и её пришлось разделить — и так родились они. Они связаны духовно и магически: только вместе они по-настоящему сильны. Дайто — источник этой силы, Сёто — её проводник. Они оба знают, как касаться магии, они способны поднимать мёртвых и работать с материей по одиночке, но сложная и искусная работа всегда требует совместной работы: Дайто, который сияет ярко и ровно и перенаправляет свою силу в сестру, и Сёто, которая может собирать сложные магические плетения и наполнять их магией, но собственной в ней — совсем немного.

Для Теодора это был своего рода вызов: забавная аномалия, с которой ему приходилось сталкиваться, но ещё не приходилось учить, а он всегда любит необычные задачи. Может быть, Дайто по-прежнему не достаёт воспитания, дисциплины и тонкости работы, может быть, резервы Сёто по-прежнему малы, а она так и осталась чрезмерно скрытной, непредсказуемой и сложной для работы, но его дайсё — это всё ещё предмет его гордости.

P.S. Возможно, это такая своеобразная особенность, возможно, это проклятие — думайте сами, решайте сами.
P.P.S. Мы можем подумать над внешностями, но вы сначала на них посмотрите, они же охуенные, вся заявка случилась из-за того что мне хотелось посмотреть на них рядом.
P.P.P.S. Можете хоть инцеста тут накрутить, главное чтобы было интересно.
P.P.P.P.S. Колсона увели, и другого такого мы вряд ли найдём, но, возможно, из кого-нибудь вроде Лукаса Тилля или Энсела Эльгорта, какими они стали сейчас, вышел бы неплохой Дайто.

POST

"пост"

Попытка Беатрикс отвлечь его так и не вызвала ничего, кроме быстро дёрнувшегося уголка губы — даже выражение лица не изменилось, слишком Тео сосредоточен на том, что только что произошло, слишком старается не давать воли эмоциям и тем более не позволить им отразиться на лице. Выходит постольку-поскольку.

Что и правда заставляет его быстро и едва заметно улыбнуться, так это то, как явно Беатрикс осторожничает с вином: если не присматриваться, то сделала глоток и сделала, но он-то смотрел на неё и понял, что она едва смочила губы. Но даже если он слегка насмешничает над ней и над тем, что девочка не иначе как пару десятилетий не позволяет себе толком пить (с тех самых пор, как он сделал ей выволочку), он же и одобряет это решение — сегодня так точно. Беатрикс и так до сих пор не хватает умения чувствовать, когда нужно прикусить язык, и в принципе способности прикусывать язык, даже когда ей говорят это сделать, и исключить лишние риски сегодня будет более чем разумно.

Он слушает разговор, даже если не включается в него, не считая пары-тройки фраз и междометий, которые обычно показывают собеседнику заинтересованность, но в основном всё своё внимание Тео направляет на отменную еду. А ведь это не меню Пэласа: здесь никогда не делали ставку на итальянскую кухню. Может, Ланца притащил какого-нибудь своего знакомого? Но если у человека такие умения, то почему у него нет собственного ресторана, где и собралась бы вся бандитская братия?

А с другой стороны, не плевать ли ему? Главное не слишком забивать желудок: ещё неизвестно, как придётся отсюда выбираться... Хотя нет, брось, Тео, что за параноидальный бред! Не будь хуже твоей ученицы! Ну ладно она — ни опыта, ни возраста, чтобы понять, что в таких местах никого не убивают, а если кто-то и умирает, то явно не по воле хозяина вечера, потому что от таких смертей только скандалы, неприятности с полицией, косые взгляды гостей и большой, просто очень большой ущерб репутации. Такие места — не для убийств. И ты это знаешь, так что нечего себя накручивать. Не говоря уже о том, что у Джимми Ланца точно нет ни малейшего желания кончать парнишку, на которого он ставит: на кой хрен рубить сук, на котором сидишь?..

— Что? — он отвлекается от еды, но даже не успевает в полной мере осмыслить вопрос Беатрикс, а она уже тянет его танцевать. Проклятый Пэлас! — Ну Трикси! — капризно возмущается он уже на пути к танцполу.

Вообще-то он планировал переварить еду, а затем включиться в ненавязчивый диалог, а затем подождать, когда Ланца вспомнит о них, но у его ученицы как всегда собственные планы. Тео смотрит на неё укоризненно, но послушно ведёт в танце.

— Тебе бы платье для этого, — лениво замечает он, но на самом деле не всерьёз: не человеку, который танцевал в женском платье, переживать из-за того, что его партнёрша по танцам носит брюки. Она возмущается, и он покатывается со смеху, даже не пытаясь скрыть этого. — Значит, тебе придётся себя сдерживать: ты, чёрт побери, среди итальянцев! Из католиков, наверное, только они и ирландцы так религиозны, что святее папы римского. Они хотя бы знают, кто они такие и откуда родом, — он фыркает, глядя на Беатрикс с явным намёком: а ты-то кто, девочка?

Это, в сущности, и не оскорбление, да и чего они все ждали от какого-то япошки, неизвестно как затесавшегося на этой прелестной итальянской вечеринке? Так что Тео даже не пытается скрывать своё фырканье, да и итальянцы с чувством юмора наверняка оценят его выпад, если услышат. Они, впрочем, даже войти во вкус танца не успевают. Тео подставляет ученице локоть, и они следуют за провожатым. И стоило вообще подниматься из-за стола?

— Помни, что я тебе говорил, — тихо бросает он.

Ланца ждёт их в отдельной комнате, больше всего похожей на эти ресторанные закутки для гостей, которые слишком высокого о себе мнения, чтобы трапезничать в общем зале — только еды здесь сейчас нет. Джимми покинул гостей только ради пары-тройки приватных разговоров, а не чтобы отгородиться от всех и есть в тишине: этого ему могли бы и не простить. Тео не садится за стол — останавливается у закрывшейся двери.

— Мистер Ланца.

— Ну что вы стоите, молодой человек — и мисс Лоуренс заставляете стоять! Присаживайтесь.

Ланца сейчас ещё больше похож на добродушного дядюшку во главе большой семьи, который разбирает все семейные конфликты и неизменно находит справедливое решение. Опасный человек — для человека так тем более. Возможно, он уступает нью-йоркским акулам, привычным крутить реальные дела в реальных уличных войнах, но он всё равно не дурак. Тео выпускает руку Беатрикс и садится.

— Могу я узнать, почему на самом деле не приехал мистер Сакурай? — Ланца спрашивает вполне добродушно, но глаза остаются прежними: спокойными и оценивающими.

— Можете, — Тео поводит плечами. — Думаю, вы догадываетесь и сами. До войны Японский квартал и Чайнатаун находились по соседству. Моему отцу пришлось столкнуться с погромами от рук простых американцев и в дальнейшем — с обвинениями от целого государства в том, что все японцы по определению предатели Америки и шпионы Японии. Вы знаете, что было дальше. Старого Японского квартала больше нет: когда он опустел, и всех японцев вывезли в концлагеря, их место заняли чёрные. Он тоже потерял тогда свой дом.

Хотя, к счастью, Тео никуда не вывозили — к счастью для всех, кто попытался бы. По лицу Ланцы видно, что он хочет прервать рассказ: очевидно, он и сам прекрасно помнит сороковые годы, и, возможно, он и его родственники тоже пострадали в это время, и его не нужно учить истории Сан-Франциско. Но Джимми Ланца достаточно умён, чтобы не перебивать. И Тео заканчивает:

— Старый Японский квартал исчез, но старые связи его пережили. Хироки Сакурай уже много лет поддерживает дружеские отношения с Чайнатауном. Кто-то говорит, это потому что узкоглазые держатся друг друга, — Тео криво ухмыляется, — но я бы сказал, что это потому что одни узкоглазые меньше шарахаются от других узкоглазых — естественно, что сотрудничать в первую очередь начинаешь с теми, кто не смотрит на тебя, как на грязь под ногами.

Вы ведь понимаете, о чём я, господин Ланца? Вы ведь не дурак. Китайцы предложили дружбу первыми. Китайцам было плевать на разрез глаз: их он вполне устраивал. Китайцы обращались к некроманту с уважением, которого он заслуживает — нет ничего удивительного, что он не спешит отказываться от старой дружбы.

— Ва Чин сейчас на подъёме, как и некоторые другие парни из Чайнатауна — но вы это, думаю, знаете и без меня.

— Так мистер Сакурай отказался, потому что уже сотрудничает с Ва Чин?

— Мистеру Сакураю всё равно, с кем сотрудничать: его не волнует политика улиц. Он не отказывался — иначе не прислал бы меня и мисс Лоуренс. Он не принадлежит ни к китайцам, ни к итальянцам, и конфликты мафии и китайских банд его не касаются. Но он понимает, что у вас или Ва Чин на этот счёт может быть другое мнение, и не хочет осложнять отношения между нами всеми. Его появление на таком вечере едва ли осталось бы незамеченным, и Ва Чин могли бы неправильно его понять. Но он согласен на сотрудничество. Если вас это не затруднит, вы могли бы обратиться к нему с личным заказом, без лишних свидетелей — и это всем нам упростило бы жизнь.

— Мне очень жаль слышать, что моё обращение вызвало такую реакцию, — негромко говорит Ланца. — Я надеялся предложить мистеру Сакураю свою дружбу, а в ответ...

— О, вы не поняли. Мистер Сакурай согласен на дружбу. Он полагает себя в праве водить дружбу со всеми, кто ему приятен — но дружеские отношения с человеком не лишают его права самостоятельно выбирать себе других друзей, как думаете?

Ланца молчит несколько секунд, пожёвывая губу. Что за страсть к эксклюзивности у некоторых людей? Что изменится для него от сотрудничества Хироки Сакурая с китайцами или кем-нибудь ещё? Не войны мёртвых же они начнут: для этого у них ни сил, ни умений.

— Но... — осторожно добавляет Тео. — Мне бы хотелось кое-что добавить от себя. О деле. Может, расскажете, что вам требуется? Вы не специалист в таких вопросах, и как знать, может, вам и не потребуется кто-то калибра Хироки Сакурая — достаточно будет и одного из его учеников.

	Человек с даром	Человек с проклятием
	Некоторым Смерть преподносит дары — за хорошую ли службу, или просто потому что Смерть ветрена, как всякая прекрасная женщина. Её дар — непримечательное кольцо, ободок из потемневшего серебра, найденный у трупа самоубийцы, украденный, подаренный или взятый силой. Внешне это всего лишь кольцо, но дар Смерти куда значительнее, чем кажется. Кольцо всеми правдами и неправдами отводит смерть от своего обладателя: он наклонится завязать шнурки за секунду до выстрела, выйдет из здания за секунду до взрыва, едва разминётся с вылетевшим на обочину автомобилем. Смерть не принимает обладателя своего дара и позволяет ему жить, и жить очень долго, пока он сам не попрощается с кольцом, или пока не снимет его, чтобы шагнуть из окна или пустить пулю себе в голову. Но долг копится, и чем дольше дар находится в одних руках, тем страшнее расплата — и, возможно, однажды платить придётся не только владельцу, но и тем, кто оказался рядом с ним.	Некоторым везёт меньше: однажды вместо них, предназначенных для Смерти и уже отмеченных ей, умирают другие, платя жизнью за жизнь, и тогда Смерть отмечает неслучившихся смертников как своих любимцев и следует за ними по пятам. Она бережёт их, но она всегда рядом, дышит прямо в затылок, и каждую секунду отмеченный чувствует устремлённый в спину взгляд — не враждебный и не дружеский, а скорее изучающий. Она заставляет говорить. Она заставляет делать. Она подталкивает руку, и эта рука отнимает жизни для неё и в её славу. Она не даёт бессмертия — вместо этого она вручает ярость и готовность к бою, она вручает умение драться и выживать, пока отмеченные, подобно её жрецам, не дадут ей ещё больше жизней, раз уж когда-то ей не удалось забрать их самих. Смерть всегда рядом с ними, и редко отмеченным ей удаётся сбежать туда, где не придётся убивать и рисковать жизнью: такова их природа и такова плата за подаренный шанс на жизнь.

Новости:

sinistrum