[Армум Фрауд]

Сидя в своём кабинете, разглядывая картины самых напряжённых матчей и неожиданных исходов битв, я порой расслабляюсь. Помогают мне почувствовать покой ещё и звуки природы, записанные для проигрывателя рядом на комоде... ну и бокальчик хорошего вина за компанию. Сколько себя помню, к табаку так и не пристрастился и курю можно считать, только по праздникам.
Сегодня снова я видел бойню. Арена никогда не лишает тебя подобного зрелища, за что можно её похвалить. Сражающиеся снизу иногда выдают невероятные финты, переворачивающие исход боя с ног на голову. Голиаф вышел убить зайца, а заяц сломал ему шею цепью его же кистени. Публика - ликует, боец - в триумфе, я - улыбаюсь. Сколько за эти 112 лет я видел убийств? Тысячи, если не десятки. Арена претерпевала не один ребрендинг, но всегда оставался я и мои самые верные ( и живучие слуги ). Мои клинки уже сделаны из крови, но меня не терзает ни одна убитая душа. Как я тогда спокойно расправился с должником по прихоти родителей ( интересно, как они там? ), так я спокойно посылаю на казнь этих невольников. Стоит отметить, спасение я им всё-так даю - каждые четыре месяца один из них выходит победителем с арены, а потом... его судьбу решают рыночные отношения. За победителей часто платят куда больше чем за простых бойцов, чем мы, дельцы, очень удобно пользуемся...
Я пришёл в кабинет, собрал деньги, поболтал с подчинёнными и открыл бутылочку фирменного семейного вина. Терпкий и обжигающий вначале, но парализующи нежный в конце вкус этого напитка словно та буря эмоций, что чувствуешь, наблюдая за боями. За бокалом я перебирал накопившиеся бумаги и внезапно нашёл толстый дневник, в котором записаны самые яркие, драматичные, кровавые и просто запоминающиеся схватки. Как-нибудь стоит прочесть сиё чтиво, порой приятно вспомнить былые дни...

[Армум Фрауд]

Сегодня ко мне привели новых невольников. По их виду можно было точно сказать - они беглецы из тюрьмы. Потрёпанная тюремная роба, следы грязи и листья, немытые волосы и лица - скрывались и не показывались на людях они явно долго. Их было трое - два эона и один этнарх. Молодой этнарх и два видавших вида эона, но именно этнарх показался мне самым волевым и жестоким из них. За долгие годы я стал интуитивно различать невольников по их вероятным прошлым делам. Потерянные или непонимающие взгляды чаще всего у похищенных и тех, кто был забран сюда сразу нами. Сменившие счастье разочарованием или снова напуганные - забранные из тюрем. Суровый взгляд и крепкая стойка - видавшие виды персоны, совершавшие в прошлой жизни что-то жестокое или прошедшие через огонь и воду. Типажей много, но суть одна. Передо мною стоял убийца...
Эоны вероятнее всего были под арестом за другие причины, но в этом этнархе я увидел знаокмые ощущения. Когда кто-то уже убивал, он может увидеть в собеседнике, если тот уже до этого делал, ну или по крайней мере прощупать это. Как обычно отправив их всех в камеры и проведя обыкновенный разговор перед гладиаторами и рядовыми, я вскоре подошёл к камере этнарха.
"Скажи мне, юноша, каково это было - испытать вкус крови?"
Он взглянул на секунду удивлённо, но затем - усмешливо и чем-то даже разочарованно.
"Неужели по мне так заметно? Я вроде бы веду себя спокойно..."
"От этого не так легко избавиться, но если ты убьёшь достаточно - перестанешь беспокоится и начнёшь сохранять чистое лицо, словно ничего и не было..."
"Я думаю, ты уже послал на смерть не одну сотню попавших сюда, не так ли?"
Я усмехнулся.
"Думаю, ты найдёшь язык с публикой и дашь им то, ради чего ты попал сюда..."
Я покинул его и продолжил ходить и поглядывать на гладиаторов. Часть их них уже была покорна мне, часть с буйным нравом и нередко устраивающие проблемы, а другие просто существуют, пока они живы и продолжают жить. Как бы то ни было, я чувствовал себя надзирателем одной большой тюрьмы, куда попадают заблудшие и падшие души, но мне было всё равно. Они готовы были убивать если выпустить их, но и я был готов в случае чего урезать их пыл и я всегда помнил об этом и следил за ними, какими бы щедрым я порой не был бы...

[Армум Фрауд]

На арене происходит битва за свободу - финал очередного Милостивого Турнира. Восемь самых суровых и закалённых в боях Милостивого турнира сражаются сегодня, чтобы один покинул арену и затем, попал в руки других подпольных дельцов. Некоторым удавалось выживать в этой битве - они оставались последними перед лицом победителя и были помилованы публикой, чтобы вновь возвращаться на этот тернистый путь войны. Бывалые ветераны продолжают биться на арене ради свободы, но некоторым... уже начало нравится просто сражаться. Бой здесь, они сделали своим главным умением, за что я могу только похвалить их. Когда они выходят на поле их встречают как гигантских созданий, что любят создавать в своих произведениях писатели, которым надо показать сопляка на арене. Было мною замечено, что публика несмотря на завсегадатайство ветеранов, что по логике начнёт наскучивать, но нет, чаще сохраняет им жизнь, чем простым бойцам. Если существует дойная корова, на которой можно через ставки поднимать деньги, то зачем же сразу её убивать, не оставив лишь высушенного скелета? Стадность публики давно не удивляет меня - если хлопает один, начнут хлопать все ( только если зрелище не полная фигня ), если один пустит боевой клич, пустят все. Но здесь же, они объединились в одной общей идее сохранения жизни "золотым жилам", несмотря на все их боевые тяготы. И это как раз меня немного удивляет, но как я мог бы не знать за сто с лишним лет, что зрители порой бывают беспощадны и жестоки, что чем больше пота, крови и слёз было вложено в хлеб, которым их кормят актёры, тем больше они будут насыщаться им и требовать ещё? Я это знаю, я на этом всё и создавал. Арена - печь, пекущая хлеб из муки боя, выбиваемой гладиаторами из пыли. Пока публика довольна этим, всё это и происходит. И эти сто лет доказали, что люди могут долго не меняться, что мне же лучше - ко мне будет меньше приходить наивных моралистов, рассказывающих мне о несправедливости и жестокости того механизма рыночных отношений, в коем они никогда не были...
Тем временем, бой закончился. Остались триумфатор и падший. Ветеран получил возможность выйти на свободу, а публика ждёт моего финального голоса. Я смотрю на него и вижу не существо из плоти и костей, а фунт плоти на весах, с другой стороны которых, находится мешок с золотом. За ветерана хорошо заплатят и у меня уже есть потенциальные клиенты, готовые его взять. Я конечно же разрешаю ему напоследок насладиться чувством боя... и приговариваю падшего к казни. Он как и желал давно, уйдёт под аплодисменты зрителей, залитый лучами славы, но ещё не знающий, что ждёт его впереди.