[Хель]

Харот / Тульпа / 5016

Альсур, Вильям, Хель

Эпизод является игрой в настоящем времени и закрыт для вступления любых других персонажей. Если в данном эпизоде будут боевые элементы, я предпочту стандартную систему боя.

[Вильям Блауз]

Вильям всегда любил фоновый шум. Одинокие апартаменты на Алькоре были выложены массивом дуба — старой, добротной технологией, в комнатах пахло бумагой и типографскими чернилами. Вильям водил по панелям ладонями, чувствуя приятное ощущение застывшего «Пинотекса», вдыхал древесный воздух нового съёмного жилья. В комнате мерно жужжал кондиционер.

  Орех, дуб, вставки из каштана. Лаченые поверхности без единой зазубрины: строгое торжество белых обоев и тёмных панелей. Массивное кресло с мягкими подлокотниками: на такое приятно вальяжно откинуться, скособочив на голове шляпу. Предаться воспоминаниям, потянуть янтарный виски из лёгкого широкого стакана.

  Прошло меньше, чем полгода с приключения, которое изменило его жизнь. И всего месяц с грандиозной попойки, на которой он сорвался. Перепил, накурился, нанюхался и высказал опасному человеку всё, что тяготило душу. Вильям и сейчас помнит это ощущение «после»: словно смотришь на Альсур и чувствуешь себя голым. Обнажённым совершенно: янтарные глаза, обычно яркие и уверенные, кажутся тебе ловушками. Как информатор Альсур знает: секрет — лучшее оружие перед врагом. Вильям как шпион знает: он сам вложил дархатке в руки нож против себя.

  В новой квартире Вильям чувствует себя чужим, посторонним. Он оглядывает массив шкафа, сделанного на заказ, скользит взглядом по изящному столу с крутыми ножками. Здесь мог бы жить политик, дипломат. Баснословно богатый человек с претензией на управление корпорацией. В каждом углу помещения на Вильяма смотрит призрак помпезной строгости. Хочется натурально: сломать кровать, опрокинуть письменный стол, поцарапать новый паркет. В кабинете настолько царит запах последователя Немезиды, что ощущается почти физическая боль. Тошнота подкатывает к горлу.

  Вильям выдыхает тяжело, кликает пультом на новостной канал и включает на полную громкость. Голос диктора отвлекает от тяжёлых размышлений. Пальцы трогают белёсый шрам под сгибом локтя. Ладонь прикасается слабо, но кажется, что больно до сих пор.

  В воздухе без шума телевизора непривычно тихо. Вильям всегда знал: он не одиночка. И одиночество выносит тяжело. Голос диктора щебечет, делает вид, что Вильям не один. Рука тянется к бокалам, к бутылке розе. Вильям бессильно плюхается в кресло, когда бутылка оказывается опустошена. Ему кажется: алкоголь принесёт облегчение.

  Но он приносит лишь тоску.

— На Хароте, в трёхста километрах от Тульпы, — продолжает вещать диктор, — произошёл взрыв научно-исследовательской лаборатории. В результате теракта погибли тринадцать сотрудников лаборатории, шестьдесят семь госпитализированы с тяжёлыми ранениями. Учёные отмечают выпуск радиоактивных реактивов в окружающую среду. В ближайшее время опасная территория будет огорожена защитным куполом вместе с городом Тульпа. Населению рекомендовано эвакуироваться в близлежащие города, либо каждому будут выданы комплекты защиты.

  Вильям морщит лицо, болезненно хмурится, закрывая глаза. Само слово «Тульпа» режет калёным железом. Пальцы тянутся за бутылкой розе, но находят лишь пустую тару. Вильям выдыхает, цедит под нос: «Чертова Тульпа, чёртовы хтоники» — и тянется опустить шляпу на столик рядом с креслом. Голову начинает тянуть, безбожно клонит в сон.

  Напиться, чтобы забыться — совершенно не его почерк.

  Но забыться не удаётся. Ни на следующий день, ни неделю после. Улица, прохожие, коллеги, газеты — все судачат о взрыве лаборатории, и событие обрастает ворохом монструозных слухов. Первые говорят о новом биологическом оружии, способном стереть население планеты за добрые пару месяцев. Вторые мнят о происках против государства: вплетают воедино кучу шпионских организаций и мафий, жаждущих переворота от власти Коалиции рас. Но — разумеется — никто даже близко не подходит к истине.

 Вильям открывает почту ноутбука, тревожно жмёт на сообщение «госзаказ». И морщится, когда цель его назначения оказывается злосчастная лаборатория, злосчастная Тульпа.

— Энтро, ну почему? — стонет Вильям, театрально вскидывая руки. Он весь в актёрской игре — даже с самим собой. — Из всего Аркхейма именно Харот?

  Молчит демиург. Молчат поставленные на угол стола резные деревянные шахматы. С трещиной вдоль ребра фигуры, с потёртым бархатом на подножии. Зубы скусывают корку с губ: Вильям Энтро знает. Он ему и божество, и отец.

  Но едва ли Энтро тот, кто учит плавать, надев на дитя спасательный жилет. У Энтро природа другая: бросить в воду, чтобы научиться плавать, ибо тело захочет выжить.

  Высокое сакральное: Энтропий никогда не вмешивается, когда его зовут. Только тогда, когда сам желает.

  Но незримо кажется, что бог всегда рядом. Вильям закрывает глаза и представляет: тяжёлая смуглая ладонь ложится сзади на плечо. Наклоняется голова: в ней нет привычного цвета кожи, сиреневые волосы украшены бусами и перьями. Вильям любит, как Энтропий улыбается: кажется, так не умеет человек. В удушающем одиночестве даже призраки действует утешающе. Пальцы тянутся набрать знакомый номер, отправить участок комнаты с живописной панорамой Роан.

«Смотри, какой кошмар, — пикает сообщение и выдаёт фотографию. — Кажется, ещё неделю — у меня голова слетит с катушек от этой гробовозки».

  «Гробовозка» оказывается оставленной позади очень скоро. Вильям одевается в короткое пальто, шарф — на Хароте сейчас зима — и с удовольствием выключает свет. Приятно видеть, как очертания ставшей надоедливой мебели заснут, погрузившись во тьму.

  Харот встречает вьюгой и метелью. Небом, заволочённым тучами. Вильям ступает к окрестностям Тульпы. В воздухе ощущается: более двух третей населения город покинуло. И спустя неделю у окраин стоят повозки, увозя семьи с пакуемыми чемоданами.

  Подальше отсюда. Но Вильям идёт вглубь.

  Жандармы в форме доверчиво смотрят на опознавательный знак легионера и снабжают защитным костюмом и респиратором. Фильтрующий агрегат тяжело повисает на лице, через него даже сложно дышать. Вильям косит взглядом влево, глазами скользит по одному из лиц жандармов:

— Фигаро, это необходимость?

— Да, — спокойно отвечает возрастной мужчина в усах, поправляя на лице Вильяма респиратора. — Если не хочешь, чтобы третий глаз открылся. Или вырос.

  Дорога до отдалённой от города взорванной крепости на транспорте занимает три с половиной часа. Научно-исследовательская лаборатория возвышается за одним из небольших холмов массивной сферой больнично-серого цвета, с пробитой широкой дырой у потолка. Высокие деревья скрывают её от посторонних глаз. Вильям улыбается с предвкушением: он знает, что это место хранит свои секреты. На удивление, вокруг людно. Вьюга ударяет в лицо столпом снежинок, морозит лицо.

  Один из высоких мужчин встречает Вильяма у входных дверей. С облегчением выдыхает:

— Ну вот и второй. Добро пожаловать.

  Вильям удивлённо ведёт бровью, не понимая странное начало диалога. Короткое приветствие в ответ, витиеватая лестница до верхнего этажа, и ответ сам стоит перед глазами Вильяма.

  Не узнать невозможно. Зимняя одежда скрывает поджарую фигуру, давая лишь возможность увидеть сильные стройные ноги. Половину лица Альсур скрывает респиратор — та же модель, что и у Вильяма.

  Сердце ухает в пятки.

— Шохи-манур! — фальшиво-ласково поёт голос, и Вильям делает приветственный шест, сгибая пальцы. — Какая встреча!

  В груди поселяется отчётливое ощущение, что жизнь над тобой надсмехается. Вильям ни за что не хотел бы видеть напоминание о собственной пьяной болтливости в лице опасной дархатки. В какой-то момент Альсур вся — становится одним большим воспоминанием о том, что хотелось бы забыть. Не только пьяные откровения.

— Господа, — начинает один из учёных и включает монитор. — Дело, с которым мы вам обратились, чрезвычайно важное.

  Невысокий учёный в толпе ободрительно подмигивает Шохи-манур. Он знал, что сюда придёт легион Коалиции и сам пригласил того, кому он мог доверять. Одному из человека Моркиса — такому же, как и он сам.

Его губы бесстрастно улыбаются Альсур, и голова кивает, чтобы она смотрела на экран. Монитор демонстрирует заточенное в стекло вещество рядом с мелькающими сетями ДНК.

— Это новейшая разработка на стыке евгеники и генной инженерии. Фрагмент, встраиваемый в митохондриальную ДНК любого существа и формирующий...запуск аннигиляции.

  Вильям часто моргает глазами. Ему кажется, что он ослышался. Пальцы впиваются в белое кресло усилием коротких ногтей. Кожаные перчатки удерживают от рвущейся потуги это кресло разорвать. Учёный продолжает:

— Впереди — время силы. Нам удалось создать продукт на основе ДНК хтона, который может инициировать процесс обращения безопасным во всех отношениях. Не будет ни смертей, не придётся выжидать три года, чтобы получить клеймо...Искусственный хтоник — новый венец эволюции. Процесс создания образца тянулся многие годы и, наконец, формула стала доведена до совершенства. Любой может стать быстрее, сильнее, ловчее. Получить все дары аннигилятора за исключением бессмертия. И подрыв лаборатории...связан с этим образцом.

  Вильям часто дышит от злости. На него оборачивается сидящий рядом молодой лаборант. Видит неравнодушный взгляд и добродушно улыбается:

— Что, дух захватило? Вот это мощь, правда?

— Правда, — дежурно улыбается Вильям, пытаясь скрыть клокочущий гнев. — Изобретение просто пушка.

  Он смотрит на изобретение и знает: он его уничтожит. Задание, которые выглядит как презентация продукта, заканчивает координаторами и данными о ворах. Как нож по сердцу: они опять с Шохи-Манур по одну сторону баррикад. Слабая надежда: прекрасный повод, чтобы стереть ей память.

  Тем более: она сама даёт повод для пыток.

  Вильяму безболезненно вспомнить: она профессионал, он тоже. Оба мыслят одинаково, когда нечто касается «дела». И оба приходят в итоге к конечной точке. Вильям помнит, как тяжело было проникнуть на охраняемые склады мафии, сколько пришлось пролить крови ради нужного образца. И когда Альсур удирает, напоследок припечатав его голову вазой...это оставляет след поражения.

  Становится делом мести — её найти.

  И до победного просто — в кратчайшие сроки. Обезоружить подлейшим ударом из-за спины.

 Небольшое знание в виде «коробки» или нового гаража на окраине Тульпы выглядит угрюмо и нелюдимо. Вильям видит: для встречи гостьи всё подготовлено. Два стула, магические кандалы, средства пыток. Небольшой радиоприёмник.

  Вильям улыбается, закрывая «коробку» на ключ. Вдыхает приятно согретый воздух. Бессознательное тело Альсур болтается на его плече лёгкой массой. За тонкими стенами «коробки» завывает вьюга. Но внутри...не тепло, нет, прохладно. Но не промозгло, как на улице.

  Руки и опыт знают, с чего начать. Два стула ставятся друг напротив друга, пальцы включают первую попавшуюся радиоволну приёмника. Егор Крид энергично поёт: «Ты буди-буди-буди, пока крутишь бигуди» — и Вильям точно знает, что разбудит свою пленницу без бигудей и будильника.

  Тело дархатки освобождается от оков верхней одежды. От оков одежды вообще: обнажённость заставляет пробуждаться страху. Мерзнуть от малейшего дуновения ветра. Вильям сковывает Альсур по рукам и ногам: магические наручи на запястья, кандалы — на ноги. Верёвки. Из всего богатого арсенала пыточных устройств в руки впадает небольшой перочинный ножик.

  Вильям ставит стул ближе к стулу с обнажённой Альсур. Её лицо расслаблено-недвижимо. Красиво, как нега сонного человека. Вильям тянется к нему ближе, сверкает в ладони металлическое лезвие нового оружия:

— Доброе утро! — нежно поёт его голос, и нож вспарывает правый сосок до жировой ткани. — Просыпайся, красавица.