[Хао’ртез]

Сабаот / Глухая чаща каких-то джунглей / 4851

@Тиру | @Хао'ртез

Эпизод является игрой в  прошлом и закрыт для вступления любых других персонажей. Если в данном эпизоде будут боевые элементы, я предпочту играть без системы боя, красивенько, литературно по согласованию с соигроком.

[Тиру]

Джунгли сегодня были странно тихими. Ни трелей, ни перекличек - будто сама жизнь затаила дыхание, выжидая. Словно знала: надвигается буря. Не в небе - внизу, среди переплетённых лиан и исполинских стволов, в грохоте ветвей, что ломались под тяжестью драконьего тела, и в хриплом, рваном дыхании беглеца.

Он больше не скользил, не прятался, не вымерял шаги с былой осторожностью. Дракон прорывался. Через лианы, что цеплялись за лапы, через ветви крон, что пытались сбить с ног, через боль, что стучала в висках с каждым скачком сердца. Кажется, ещё пару дней назад он чувствовал себя в этих лесах как дома - мягко полз по кронам, не тревожа ни листа, ни ветки, растворялся в зарослях, как будто сам был их частью. Но сегодня - не мог позволить себе эту роскошь. Надо было бежать. Быстро. Без оглядки. Столь далеко, сколько позволит дыхание, сколько хватит сил в конечностях. Он не мог лететь - над кронами наверняка кто-то парил. Один из свиты братьев. Юный дракон знал - если поднимется в воздух, его заметят. А еще... яд. Когда он подействует, падение с такой высоты станет для него приговором.

Два прокола жгли, как клейма. Один - под затылком, другой - под рёбрами, в самое уязвимое место, туда, куда целились всегда. Кровь уже свернулась, но там, под чешуёй, расползалось жгучее онемение - вялое, липкое. Регенерация шла слабо, медленно. Яд, чужой, знакомый, заползал всё глубже, мешал сосредоточиться. Они напали внезапно, когда он был в человеческом облике. Как всегда. Только раньше это были «тренировки», простые детские шалости. Теперь - охота. Тиру не был готов. Человеческое тело не успело увернутся - слишком медленное, беззащитное. Без крыльев. Без чешуи. Если бы он только знал... если бы мог догадаться, что отец расскажет. Что отдаст его - им. Он бы не стал ждать. Добрался бы до границы раньше. Пересёк бы горы. Спрятался в пустыне.
Но сейчас - поздно.

Теперь он бежал. Спасаясь. Отчаянно вырывая себе ещё немного времени. Воздух становился вязким, прогорклым, словно весь мир затягивало горячей смолой. Горечь в пасти поднималась выше. Грудь сжималась. Тело - длинное, змеевидное - вдруг дрогнуло, словно внутри него дёрнули за сухожилие. Судорога прошлась по шее, пронзила позвоночник. Тиру захрипел, выдыхая через зубы сдавленный рык. Передняя лапа соскользнула с ветки. Вторая - не успела зацепиться. Мир качнулся. А затем - рухнул. Деревья разошлись. Ветки обломались с хрустом. Земля встретила его как-то слишком мягко - через толщу боли. Потом - тьма.


Тьма - он не помнил, когда именно она наступила - всё смешалось в какой-то миг между криком и чьим-то тяжёлым дыханием, между болью и звуком собственного падения в грязь. Потом - только джунгли. Обволакивающий, липкий жар. И боль. Такая, что она будто проникала под кожу, в кости, заполняла череп. Всё, что раньше было собой - ушло. Осталась только она.

Тиру не видел. И от этого всё становилось в сотни раз хуже. Он не знал, где вверх, где вниз, не знал, где земля под руками, пока не ударялся о неё снова и снова. Всё тело дрожало в судорогах. Он не кричал - он уже надорвал себе горло. Теперь это был сиплый, глухой хрип, почти рвущий изнутри. Только рваное дыхание, и клочья звука, что слетали с губ помимо воли. Он трясущимися пальцами коснулся лица. Коснулся глаз, и их обожгла налипшая кислота. Веки плавились, слипались, восстанавливались вновь, а за ними - всё ещё были глаза. Что-то тёплое, пульсирующее, едва различимое. Они были целы, или почти. И это было хуже. Потому что яд братьев и их кислота - то, чем плевались зеленые драконы, выжигая насквозь - не могли его убить. Сопротивляемость яду, драконья регенерация снова и снова пыталась вернуть ему зрение. Но яд снова и снова сжигал его. Внутри глаз было пекло. И оно не прекращалось.

Тиру вскрикнул. Невольно. И сразу за этим глухо ударился лбом о корень дерева, когда попытался отползти, сбиться в комок. Всё тело мелко тряслось - не от холода. Было жарко, даже слишком. Но страх давил в груди и толкался в горле. Он не знал, где они. Ушли? Наблюдают? Закончили? Это был голос без ответа. Он звал - мать, отца, кого угодно. Но никто не приходил. Слышались только насекомые, влажные, глухие звуки джунглей, капли воды, падающие с листвы. Пахло мокрой гнилью и кровью.

Тиру дышал слишком часто. Рвано. Почти задыхаясь. Он тянул руку вперёд - наугад - натыкаясь на кору, на мох, на острые листья, что цеплялись за кожу. Он не хотел умирать. Но часть его - слабая, истерзанная - уже просила об этом. Хоть что-то, что остановит этот круг из боли. Но он жил. Проклято, упорно. Жил - потому что регенерация не давала умереть. Жил - потому что, может быть, кто-то всё же придёт. Может, он выберется. Хоть как-то. Хоть ползком. Хоть наугад.
Дракон лишь больше сжался, втянул руки, прижал их к груди, прислушиваясь - к боли, к темноте, к себе. И где-то там, внутри - тихо, едва ощутимо - теплилась мысль. "Если я выживу..." Но дальше нее ничего не было.

[Хао’ртез]

Джунгли действительно были непривычно тихими. Пробираясь сквозь густые заросли, Хао'ртез ступал чинно, как будто в сопровождении невидимой свиты, задумчивым взглядом окидывая окрестности. По записям древнего трактата, некогда извлечённого из пыльной гробницы, спрятанной в разверстой пасти полузабытого храма, где стены всё ещё помнили чужие молитвы, именно здесь должны были скрываться следы исчезнувшей цивилизации — крохотной, забытой, словно выскобленной из ткани самой истории.

Теневые щупальца, словно внимая его мыслям, услужливо раздвигали листву, прокладывая путь меж зарослей и корней, позволяя идти почти беспрепятственно — как привилегированному гостю в покоях природы. Тишина не давила — напротив, она умиротворяла, окутывала покоем, давая отдых после какофонии городов, после безумного гомона Обители, где даже стены личного кабинета не спасали от грохота очередного неудавшегося эксперимента.

Но тишина рассыпалась, как только он углубился чуть дальше. Взметнувшийся треск ветвей, глухой гортанный рёв, вибрация земли, откликнувшейся на падение тяжёлого тела. Любопытство — давнее, неистребимое — вспыхнуло в груди, как старая лампа, и Хао'ртез повернул голову в сторону звука. Всё так же скользя сквозь воздух, почти не касаясь земли, он направился к источнику нарушенного равновесия.

Картина, пред ним развернувшаяся, не потрясла — он видел немало, — но, по меньшей мере, зацепила. Дракон. Молодой. Изодранный, истерзанный, с когтями, скомканными грязью и травой. Его дыхание срывалось на сдавленный вой, что невольно заставил Древнего нахмуриться. Он знал о распрях между драконами, о тех бессмысленных битвах за власть, территорию или амбиции. Но здесь... Здесь было нечто иное. Это не была битва. Это была охота. И юный сородич был добычей.

Тени потянулись вперёд, мягко, почти ласково коснулись израненного тела, пропуская сквозь себя потоки теомагии — как прохладные капли дождя на обожжённой коже. Изучить. Понять.

Два точных удара — под затылком и под рёбрами. Метко. Безжалостно. Яд. Древний нахмурился глубже. Жаль. Крайне жаль, что столь совершенное существо должно угаснуть в такой муке.

Хао'ртез редко, если вообще когда-либо, славился состраданием. Милосердие было ему чуждо, как снег — этим местам. И всё же... вид этой юной души, цепляющейся за жизнь с отчаянной, звериной яростью, пробил сквозь броню безучастия. Рука сама потянулась — одно движение, один разрез пространства, и боль закончится. Быстро. Чисто. Без страха.

Он колебался. Секунду. Две. Три.
Но нет. Не его это дело — определять чью-то последнюю главу. Он не Творец, не Судия, не Палач.
А может, сама судьба свела их здесь? Поставила рядом. В тишине. Чтобы дать этому существу шанс?

Рука вновь поднялась — теперь не для казни. Поток целительной магии, тяжёлый, как вино, и тягучий, как мёд, вплёлся в тело дракона. Не исцеление — на это у Хао'ртеза не было ни дара, ни претензии. Но боль... её можно было заглушить. Сделать приглушённой, почти шепчущей. Словно не вой в голове, а отголосок далёкой метели.

Юный дракон вновь потянулся к глазам, срывая с век остатки кислоты. Хао'ртез вздохнул. Зрение, возможно, уже было утеряно. Или почти. Он не мог спасти его глаза — но мог подарить утешение в их пекле.

Поток магии прошёлся вновь — не плотной волной, но лёгким покрывалом, стараясь приглушить пульс в жилах, замедлить вспышки страдания.

Он уже собирался уходить. Свершив возможное — и невозможное. Но, развернувшись, вдруг остановился. Скрипнул зубами. Что за слабость? У него были правила. Законы. Чужая жизнь — не его территория. Но если закон мешает поступить правильно... быть может, его можно... обойти?

Он протянул ментальные нити, нежные и тонкие, как паутина на рассвете, и окутал сознание юного дракона. Не вломился — нет. Окутал. Укрыл. Тихо. Почти ласково.

— Не шуми, дитя. — Шепот прозвучал не ушами, а где-то глубже — внутри, между болью и отчаянием. — Твои преследователи могут быть ближе, чем ты думаешь.

Теомагия Хао'ртеза не ощущала их поблизости — но тишина могла быть обманчива. Осторожность — никогда не бывает лишней.

— Я помогу тебе, дитя. Я не спасу — ты сам должен выбраться. Но я стану проводником. Я не дам тебе заблудиться во тьме.

Сделав шаг, Древний закрыл глаза и вновь раскинул сеть. Пульсации мира откликались — как биение сердца. Пара драконов — далеко, но они явно искали. Не туда. К счастью. А в другом направлении — старое существо. Тихое. Спокойное. Быть может, оно станет спасением.

— Дыши. Тьма рядом, но она не враг тебе. И не союзник. Она — лишь путница, идущая рядом. Пока ты идёшь — ты жив. А пока жив — ты свободен.

Он не был хорош в утешениях. Но надеялся, что голос его принесёт если не свет, то хотя бы дыхание.

— Следуй за мной. — Голос, уже не просто внутри, а будто где-то рядом, звал — и направление становилось ощутимым.

Да, быть может, за это вмешательство судьба однажды потребует счёт. Но, чёрт побери... не сегодня.

[Тиру]

Сначала Тиру подумал, что сходит с ума. Голоса уже приходили - хриплые, насмешливые, страшные. Иногда - неизвестный, но отдалённо знакомый, будто зовущий из глубины черепа голос, обещавший тепло и возвращение домой. Иногда - братья, смеющиеся, пока он ползёт по траве, усеянной осколками боли. Иногда - просто шёпот. Без слов. Грязный, липкий. Но этот... был другим. Он не хохотал. Не звал. Не приказывал. Не пугал. Он был... тихий. Слишком тихий. Теплее, чем должен был быть голос в таком месте. Словно не звук, а ткань, осторожно наложенная на израненную душу.

Тиру дёрнулся. Судорожно вдохнул и обжёг лёгкие воздухом, в котором всё ещё тлела боль. Повернул голову в ту сторону, откуда - кажется - доносилось это... нечто. Не голос, не слово, а ощущение. Как движение воды под поверхностью. Он ещё не понимал, что этот голос - не снаружи. Он рождался внутри.

Тиру резко отпрянул, болезненно ясно ощутив прикосновение чего-то - магии. Но в этом касании не было боли. Не было жара. Только прохладный, тихий отзвук. Тень? Он не видел. Не знал. Но боль немного отступила, позволив дышать ровнее и попробовать сесть, попытаться подняться на ноги, найдя опору в шершавой коре ближайшего дерева.
— Кто... — сдавленный, сорванный голос. Не голос - хрип. Но вопрос вырвался сам, без разрешения. Он не звал по имени, не спрашивал, где они. Он знал, что это не отец. Не мать. И не смерть. Он бы почувствовал смерть. А это было... другое. Возможно, очередная галлюцинация. Насмешка собственного рассудка, всё ещё отравленного ядом братьев.

Но что-то начало меняться. Незаметно. Боль не исчезла - но отступила, как волна, что больше не ударяет в грудь, а просто шумит где-то рядом. Он всё ещё дрожал. Но уже не выл. Когда незримое существо заговорило вновь - шёпотом, будто проходящим сквозь грудную клетку, сквозь выжженную плоть - Тиру замер. Его пальцы, стиснутые, цеплявшиеся за жёсткую кору, дрогнули. И на один короткий миг он почувствовал, что не один.
— Ты... — это слово далось легче. — Ты кто?..
Он не знал, стоит ли бояться. Но впервые за всё это время ощущал: кто-то рядом не хочет его добить. Не наслаждается его слабостью. Не наблюдает, не ждёт конца. Тиру судорожно выдохнул. Попробовал сделать шаг, вытянуть руку - но остановился. Осторожность, смешанная с доверием, которого почти не осталось, удержала его. Он прислушался к словам, что теперь звучали будто совсем рядом.

Внутри что-то дрогнуло. Ещё не надежда - до неё было слишком далеко. Но то, что едва вспыхнуло, было проще. Звериное. Инстинкт: тянуться туда, где меньше угрозы. Где шёпот не пугает, а ведёт. Где, может быть, есть шанс выжить. Он не мог идти быстро. Каждое движение на слабых, трясущихся ногах отзывалось болезненной вспышкой. Но Тиру пытался. Врезался, цеплялся, лишь бы не упасть. Лишь бы не остаться там, где было хуже всего. Лишь бы дойти - в одном отчаянном желании: выжить.

[Хао’ртез]

Дракону действительно становилось лучше. Не исцелен — до этого ещё долгие, мучительные дни, полные боли и непокоя, — однако теперь он мог двигаться и даже осмелился попытаться встать, ухватившись за ближайшее дерево, словно утопающий за клочок спасительной земли. Решение это было ошибочным в ином контексте: такой порыв способен лишь отсрочить восстановление, вскрыть заживающие раны, вернуть в тело огненное эхо боли.

И всё же — потоки целительной магии продолжали струиться в израненное тело юного дракона. Магия, светящаяся изнутри, будто нитями из звёздной пыли, вплеталась в его плоть. Мужчина лишь слегка поморщился — резервы убывали, как вода сквозь трещины. Но он не прервал поток. Это было похоже на то, как если бы исцеляющие нити проваливались в бездну — пропасть без отклика. Неужели это оттого, что сам Древний — лишь профан в делах лечения, или, быть может, причина крылась глубже — в самой сущности его "пациента"?

И вот, с задержкой, но всё же, раздался очевидный вопрос. Кто же он? Хао'ртез не спешил с ответом. Открыть имя — значит позволить быть узнанным, замеченным, оставленным в чьей-то памяти. Но это было бы предательством собственного пути — пути тени, безмолвного наблюдателя, что сквозь века и эпохи взирает на бытие Аркхейма. Возможно, однажды врата его Обители распахнутся перед теми, кто жаждет знания и спасения... Но не сегодня.

— Я лишь проходимец, волей случая столкнувшийся с тобой. Однако я помогу тебе пережить путешествие в новую главу твоей жизни. Считай это моей слабостью и исключением, которое ты заслужил, показав волю к жизни.

Сделав несколько шагов, Древний скрестил руки на груди, а затем протянул вперёд щупальце — не грозно, не угрожающе, но с почти призрачной мягкостью коснулся морды дракона. Это был не жест любопытства и не попытка проявить власть. Это был знак. Ты не один. В этом затянутом туманом пути, полном теней и сомнений, он не одинок.

— Теперь следуй за мной. Я выведу тебя туда, где ты сможешь найти помощь и ступить в следующий этап своей судьбы.

Он первым ступил вперёд, уверенно и плавно, словно рассекая пелену. Потом обернулся. Дракон всё ещё был слаб — едва стоял, дрожал под тяжестью боли, пусть она и была приглушена. Но выбора у него не осталось. Только путь вперёд. Только шаг в неизвестность, за тем, кто подал руку. Ибо остаться — значит вновь быть пленником собственной муки, лицом к лицу со страхом, с чернотой, которая не отступает. Но даже так, нельзя забывать: он всё ещё слеп.

Как же поступить?.. Быть может...

Мужчина раскинул сеть теомагии, как охотник — сеть над гладью воды. Он ощупал пространство, словно сонар, ловя очертания местности, прорисовывая тончайшую картину мира — слепок пространства, обострённую тенью концентрации. Затем, подобно художнику, вложившему душу в картину, он переслал этот образ дракону. Пусть не видит, но теперь — ощущает. Хао'ртез, разумеется, убрал из картины самого себя — не стоило давать лишнюю точку привязки. Только голос. Только тень и направление.

— А теперь следуй за голосом, если хочешь выжить.

Он двинулся, тьма и покой снова обвили его плащом. Но что теперь? Не кричать же «эй, сюда» каждые несколько шагов? Да и не в его это стиле. Значит...

...Пожалуй, стоит рассказать историю. Старую, древнюю, затерянную во временах, как песчинка в буре космоса. Возможно, в её словах найдётся и отвлечение, и утешение, и смысл.

— Пока мы движемся, я расскажу тебе историю. Слушай внимательно, ведь я буду потом переспрашивать детали, — в голосе промелькнула тень насмешки, лёгкая, почти ласковая, как дуновение сквозняка в древней библиотеке. — Прислушайся, дитя, и открой свой разум — но не слишком широко, ибо есть истории, что сами по себе становятся порталом. Я поведаю тебе древнее сказание, хрупкое, как паутина на черепе времени, и не прошу верить — лишь помнить.

Где-то в затерянных пределах мироздания была система, имя которой почти утонуло в пепле эпох. Эй'ан-Шар — так звали её в тех, что ещё помнят. Не рождённая естественным порядком вещей, но сотканная чьей-то волей... или ошибкой. Там звёзды пели. Пространство между мирами светилось живым светом. Всё — от ядра планет до холодной тьмы — вибрировало в унисон с магическими потоками.

На главной планете, Эй'таларисе, среди сияющих башен и обузданных вихрей, обитала раса, что ныне зовётся Древними. Существа могучие, почти божественные, призванные не просто жить — постигать. Среди них был один, кто слушал иначе. Он не тянулся к власти над магией, не стремился превращать её в инструмент. Он внимал её биению, как отшельник прислушивается к эху в пещере: не чтобы заглушить, но чтобы услышать.


Мужчина ненадолго замолчал и обернулся, чтобы проверить, не отстает ли его спутник.

[Тиру]

Шаг - ещё один, нетвёрдый, с запоздалым выдохом. Рядом - дерево, и Тиру почти уронил на него всё своё весомое, непослушное тело, как будто ствол мог поделиться хоть каплей устойчивости. Он слышал голос. Сквозь рваную вату в голове, сквозь шум, похожий на набат или плеск воды в ушах. Словно не голос - течение, старинное, без начала и конца, проходящее сквозь него самого. Но смысл... смысл ускользал. Он ловил обрывки, как угольки, что тают прежде, чем дотронешься. А потом... потом начал повторять.
— Эй... ан... Шар... — выдохнул он, слабо, без уверенности, просто чтобы не сойти с ума от пульса в висках. — Звёзды... пели...

Яд жёг внутри, с каждым шагом поднимаясь по сухожилиям, как огонь по бумаге. Мысли путались. Руки дрожали. Плечи содрагались, будто дракон замерзал. Он не знал, сколько прошло времени. Сколько уже идёт. Всё было расплывчатым, как сон. Или как бред. Где-то на границе восприятия всё ещё пульсировала боль. Не острая, не оглушающая, а глубокая, вязкая. Яд работал медленно. Коварно. Сводил мышцы судорогой, будто каждая попытка сделать шаг отзывалась в теле волной раздражённого крика. Голова шумела. Лоб будто затянут ремнём, тугим, не дающим дышать, выхватывать мысли.

А лес вокруг теперь дышал иначе. Парень ощущал это не кожей - глубже, в висках, в позвоночнике, в дыхании. Пространство будто стало мягким, податливым, как ткань, сквозь которую кто-то рисовал контуры. Реальность была зыбкой, будто её только что выдумали. Или переписали. Но эти образы, подаренные тем, кто шёл впереди, уже не пугали. Сначала - да, сердце вырывалось из груди, когда "видение" пересекалось с тем, чего он не мог уже видеть. Тиру не знал, чья это магия, и не был уверен, что хочет знать. Ощущение, что его ведут, и в то же время что-то прячут - вызывало внутреннее сопротивление, привычную осторожность. Но и этот страх, недоверие вскоре отступило. Не потому что исчезло - а потому что не осталось сил даже на это. Лес сдвигался, деревья шептали, и сам воздух становился вязким. Но теперь это словно сменилось. Картина вокруг - зыбкая, будто нарисованная на воде, - начала упорядочиваться. И дракон шёл. Он мог идти. Пусть тяжело. Пусть вгрызаясь в каждый шаг. Иногда он бормотал - почти как молитву, что бы продолжать слышать сквозь боль и шум в голове.
— Существа... почти божественные, призванные... постигать... — язык заплетался, но он говорил. Чтобы не упасть. Чтобы не исчезнуть.

Тиру чувствовал, как нити магии, вплетённые в его сознание, дрожат при каждом споткнувшемся шаге. Они вели, направляли - и ему оставалось только держаться, цепляться за это невидимое прикосновение, как когда-то - за чужую ладонь.

[Хао’ртез]

Хао'ртез, если быть откровенным, был уже на грани истощения — и телесного, и ментального. Поддерживать одновременно и связь с драконом, и ткать из тончайших потоков теомагии слепки на пространстве, и внушать образы прямо в измученное сознание... В родном мире, с прежней силой, он бы справился, играючи ведя за собой хоть десяток драконов, хоть сотню заблудших душ. Но сейчас, отрезанный от родной системы и изгнанный в бесплодную реальность, ему приходилось довольствоваться огрызками могущества, словно россыпью угасающих углей.

Спутник его шатался, словно тень, дышал тяжело и спотыкался о каждый камень, будто дорога была усыпана не булыжниками, а воспоминаниями о былых страданиях. Хао сжал зубы, и в его мыслях промелькнула — жёсткая, как удар молота, — идея: сделать привал, позволить дракону вздохнуть полной грудью, хотя бы ненадолго. Но время здесь — не союзник, а хищник, готовый сомкнуть клыки на шее того, кто зазевался. Кто знает, выживет ли дитя этого пути? Не исчезнет ли, истончившись до призрачного силуэта, прежде чем появится хотя бы намёк на надежду?

Хриплый голос юноши, упрямо твердящий выученные строки, рвался сквозь осколки дыхания. На миг Хао остановился, вслушиваясь, хмурясь — будто сквозь эти слова слышал эхо своего собственного одиночества.

Взгляд его упал на поляну — укрытую тёмным покровом ветвей, но достаточно просторную для двух усталых путешественников. Серебряные тени ползали по траве, и он мягко передал:

— Следуй за мной. Тебе стоит немного отдохнуть.

Самому Хао, если быть честным, тоже был необходим передышка: он чувствовал, как с каждым вдохом тают резервы, как утекает сила, оставляя за собой только хрупкую оболочку. Впрочем, разве его «лечение» — не просто искусный морок, тонкая игра на грани между реальностью и сном? Кто знает, пережил бы молодой дракон этот путь без его участия — или исчез бы безымянным призраком в бесконечной череде миров...

Есть в этом какая-то особая, пугающая ирония: держать в руках чужую жизнь, не для того чтобы оборвать, но чтобы удержать, протянуть ниточку дальше, сберечь историю, которую ещё никто не рассказал.

Устроившись на траве, скрестив ноги, Хао медленно выдохнул и сосредоточился, вытягивая остатки магии из воздуха, из земли, из самой тьмы, что обволакивала поляну. Резервуары были почти исчерпаны — но он знал, как упрямо цепляться за каждую крупицу могущества.

Возможно, юному дракону и сейчас страшно. Страшно, больно, до скрежета в душе — слишком мало времени прошло с тех пор, как его вырвали из родных миров, от близких, от света. Может, стоит сделать исключение? Хоть немного облегчить его боль, хотя бы на миг развеять его одиночество. Но чем? Словом? Историей?

— Моё имя — Хао'ртез, — произнёс он, и едва звук покинул его губы, как в памяти мальчишки вспыхнула серебристая метка: отныне всё, что будет происходить, превратится лишь в зыбкое воспоминание, ускользающее при первом же пробуждении. Он не забудет сам путь — но спутник его станет лишь тенью, затерявшейся среди снов. Быть может, так будет даже лучше: однажды это воспоминание станет зерном, из которого прорастёт стремление к чему-то большему, чем просто выживание.

— Ты можешь считать меня своим союзником. Временным, но надёжным.

Он замолчал, прикрыв глаза, пробегая внутренним взором по истончившимся резервам. Мало. Слишком мало... Нужно время, чтобы наполниться вновь.

— Я — Древний. Забытая раса с далёкой окраины Вселенной. Но я здесь, чтобы помочь тебе. Твоя воля к жизни пробудила во мне сердце, — едва слышный смешок вырвался у него, глухой, с отзвуком усталости и нежности. — Но я должен сказать тебе правду. Ты никогда больше не увидишь этот мир. Твои глаза слишком повреждены, чтобы их можно было исцелить.

Он поднял взгляд, следя за тем, как ветер шевелит кроны деревьев — знал: мальчишка этого уже не увидит никогда. Людей. Леса. Свет. Или всё-таки?.. Мысль, едва уловимая, промелькнула в сознании.

— Хочешь, я научу тебя видеть? Так, как ты видел, пока мы шли?

[Тиру]

Всё это время Тиру казалось: стоит ему остановиться - и он пропадет. Боль, темнота, страх - накроют с головой, сомкнутся вокруг, как вода над утопающим, и тогда ничего не останется. Ни имени. Ни смысла. Ни дороги вперед. Поэтому он шёл. Пока хватало дыхания - вдох, выдох. Пока ноги слушались - шаг за шагом, будто по льду, трескающемуся под пятками. Парень хотел возразить. Сказать что-то в ответ спасителю - тому, кто уже дотянулся до него сквозь липкий туман. Хотел объясниться. Но язык цеплялся за гортань. А тело... Тело решило само.

Ноги подогнулись. Сначала неуверенно, затем окончательно, и он опустился на прохладную траву, вдавился в неё коленями, согнулся, будто стараясь удержать в себе остатки света. В груди сжалось от паники, будто бы пустота в темени решила ухватить его сейчас, пока он слаб. Пальцы вцепились себе в плечи, дрожащие руки замкнулись, как панцирь. Он не мог видеть, но чувствовал, как над ним колышется небо, слишком большое, слишком бескрайнее - слишком поздно.
Но голос... Голос рядом вытягивал его наружу, ловко, терпеливо. Без нажима. Словно путеводная нить. Он зацепился за неё.
— Меня... зовут Тиру. — Слова вырвались сквозь боль, прерывисто, но уже чётче, уже с дыханием. — Ти...ру.
Он сам удивился тому, как просто это оказалось. Как будто назвать себя - значило ещё немного вернуться в себя. Словно и правда был кто-то, кого можно назвать этим именем. Кто-то живой.
Пауза. И облегчение. Не сразу. Сначала едва уловимое. Как тонкая рябь по холодной воде, когда перестаёт дуть ветер. Потом шире. Мягче. Целительная магия, плетущаяся над ним терпеливыми потоками, наконец подхватила ритм его крови. Коснулась резерва, глубинного, драконьего. Там, где он давно не ощущал ничего, кроме усталости, впервые за всё это время что-то ответило. Внутри словно затеплился уголь. Неяркий, но свой. Дышать стало легче. Воздух - глубже. Шум в голове отступал, как морская волна. Боль - не уходила, но отпускала хватку. Пальцы разжались, плечи чуть осели. Он выдохнул и впервые за долгое время не почувствовал, что с этим выдохом уйдёт и он сам.

Тиру опустил ладонь и коснулся земли. Прошёлся по чуть влажной, холодной траве, позволив пальцам прочертить в ней неровную линию. Потом поднял руку, медленно, как будто в ней было что-то хрупкое, и поднёс ближе к лицу, почти к глазам. Он знал, что не увидит, но движение вышло само, будто по инерции. Пустота.

Ни вспышек, ни очертаний. Ни тех осязаемых образов, что древний вплетал в его восприятие, позволяя хотя бы немного ориентироваться. Они исчезли. Словно были заимствованы лишь на время. Словно и не было их никогда. Осталась только темнота - глухая, непрозрачная, как чернила, расплывшиеся на всём, что он знал. Слова Хао'ртеза прозвучали как приговор, теперь уже ясный и неоспоримый:
"Ты никогда больше не увидишь этот мир."

Дракон знал это с самого начала, с того момента, как глаза обожгло кислотой. Но осознание - настоящее, болезненное - пришло только сейчас. В груди зашевелилась новая боль. Глубже прежней. Медленнее, но опаснее. Обреченность. Как теперь жить? Куда идти слепому дракону, изгнанному из своего клана? Никому не нужному, ослабевшему, лишённому самого главного? И тогда всплыла мысль. Самая тихая, самая подлая. Может, стоило умереть?

Слово не прозвучало, но будто бы уже ударило в сердце. Он вздрогнул. Слёзы - от боли, от стыда, от потери - разом прорвались. Обожгли глаза, сползли по щекам, где ещё оставались едва зажившие следы кислотных ожогов. Он не мог сдержаться. И не стал. Пусть льются. Парень опустил голову. В груди билось сердце - живое, но растерянное, одинокое. Но где-то на горизонте, в самом краю внутренней тьмы, теплилось нечто. Надежда. Тонкая, зыбкая, но - его. Чужая воля помогла ему не упасть. Чужой голос вывел из пустоты. И если мир, который он знал, разрушился, - нужно было построить другой.
Медленно, с усилием, он поднял голову. Влажные, пылающие щеки. Перехваченное дыхание. Но голос был твёрдым. Тихим - но полным решимости.
— Научи меня... пожалуйста.

[Хао’ртез]

Тиру. значит. Необычное имя для дракона. Мягкое и податливое. Ти-ру. У моряков существует поверие, что как корабль назовёшь — так он и поплывёт. Быть может, у мальчишки и не было ни единого шанса в прошедшем противостоянии. Хао улыбнулся собственным мыслям — тонко, почти невидимо, как ветвь, качнувшаяся в безветрии. Впрочем, пожалуй, рассказывать шутку дракону не стоило. Не то время и не то место.

Что касается обучения, то это Древний ляпнул не подумав. Теомагия — не та дисциплина, которой можно научиться на полянке во время отдыха. Впрочем, если только у мальчишки не врождённый талант к магии? Может и стоит попробовать. В конце концов, он не собирался учить его специфике и "продвинутому" уровню. Лишь банальное сканирование местности, чтобы ориентироваться в пространстве. В будущем он сможет развить навык до невероятных высот, шагая дальше, чем его невольный учитель. Было бы, пожалуй, забавно встретить его в будущем и посмотреть, во что вырос несчастный дракон. Даже жаль, что их встреча останется лишь тенью, уходящей с первыми лучами солнца...

Что же насчёт теомагии — мужчина собирался обучить не знанию, а навыку, который будет вшит настолько глубоко в сознание, что его ментальная метка до него не достанет. Лишь сейчас Древний заметил, что его юный, временный ученик плачет. Мог и он что-либо сделать? Нет. Стоило ли ему быть учтивее? Возможно. Однако сделанного не воротить, и мужчина лишь слушал тихие всхлипы, время от времени прерывающиеся вдохами.

Холодно Хао'ртез отметил, что раз у существа появились силы на плач, значит, он уже не в состоянии "бей и беги". Адреналин, должно быть, уже осел на дне его сознания, оставляя наедине с неосознаваемой ранее болью и печалью. Что же, тем лучше будет отвлечься обучением. Итак, какой бы метод применить? Сны? Пожалуй, насколько бы ни был хорош Хозяин снов, ему сложно будет адаптировать сознание юноши из полной темноты в красочную реальность сна. Скорее всего, это лишь навредит. Тогда по старинке, нудными, но полезными лекциями? На это у них нет времени. Тогда... рискованный, но крайне быстрый способ.

Прикрыв глаза, Древний лёг на землю, расположившись так, чтобы тело не ломило от долгого лежания.

Потянувшись за ментальной нитью, он медленно, но, возможно, слегка болезненно начал проникать в сознание дракона. Ослабшая воля не оказала особого сопротивления, а потому мужчина всё глубже погружался в сознание, касаясь зрительных нервов, охватывая своим присутствием мышцы и нервные окончания. Жгучая боль на мгновение опалила естество Хао, но тот, спохватившись, разорвал восприятие физических ощущений. Это не то, что ему сейчас нужно. Главное — глаза и нервные окончания.

Наконец, ассимилировавшись в чужом сознании, мужчина вновь тихо обратился к дракону:

— Не нужно бояться. Это присутствие не желает тебе зла. Но тебе нужно слушать внимательно и повторять за мной.

И теперь начиналась самая сложная часть. Резерв и магическая паутина существ отличались, а потому беспечный поток магии через тело дракона мог повредить их. Тем не менее, Хао'ртез уже пустил тонкий ручеёк своей магии, старательно адаптируя поступающую энергию под паутину юноши. Слегка манипулируя нервной системой и приводя мышцы в движение, он поднял руку дракона, чтобы она была вытянута вперед. Перед глазами дракона вдруг появилась его собственная призрачная рука в руке самого Хао'ртеза. Медленно он начал погружать свою руку в лапу дракона, до тех пор, пока они не стали едины. Вытянув палец, он медленно сформировала на ней каплю.

Слегка поколебавшись, словно неуверенная в необходимости падения, она задрожала, но, подгоняемая потоками энергии, сорвалась вниз. Ударившись, предположительно, о землю, капля вдруг вспыхнула и, взорвавшись, отправила в полёт купол своей энергии. Купол, словно сонар, ударился об окружающее пространство и вернулся к создателю, освещая, пускай и на несколько мгновений, окружающий мир. Вот оно — поваленное дерево, редкая трава, кроны деревьев... И тёмный силуэт мужчины, лежащего рядом. Цвет его был неопределим, но в глубине силуэта словно сияло звёздное небо...

Отпустив контроль над глазами и резервом, Древний рывком вернулся в своё тело. На лбу выступил пот, сбившееся дыхание и стучащее в бешеном ритме сердце подтверждали — он вернулся. Слишком много сил затрачивает способ захвата магической паутины с последющим формированием канала для внедрения нового навыка...

— А теперь повтори это десять тысяч раз, — буркнул мужчина, больше в шутку. — Это базовый навык сканирования окружающего пространства. Уверен, в будущем ты сможешь адаптировать его под свои нужды и сможешь видеть больше, чем существо с глазами.

Было слышно, что вторую часть фразы Древний говорил с улыбкой. Не насмешливой, но довольной, словно он только что совершил чудо. У ребёнка огромный потенциал к магии... Кто знает, быть может, однажды он достигнет седьмого, а то и вовсе восьмого уровня магического источника.

[Тиру]

Слёзы текли сами собой. Не рыдания, не судорожные всхлипы, а просто - тёплые, тяжёлые капли, неспешно скатывающиеся с щёк, падающие в траву. Беззвучно, будто сам воздух не решался потревожить этот момент. Это не было всплеском, не было облегчением. Скорее, трещиной. Глубокой, старой, и наконец лопнувшей под собственной тяжестью. Сквозь неё вытекало всё, что копилось в нём столь долгое время.

Дракон не сопротивлялся, когда чужое присутствие проникло в сознание. Только чуть вздрогнул. Едва заметно. Не от страха - скорее, от того, как легко стало. Как будто последняя нить оборвалась, и всё внутри открылось: мысли, память, остатки воли. Сердце, некогда защищённое, распахнулось, как разбитый замок. И Тиру не пытался его захлопнуть обратно. Пусть. Если это нужно, чтобы научится жить по новому, снова научится видеть - пусть. Пусть даже будет больно. Когда рука поднялась, он не сразу понял, что это его рука. Призрачная, колеблющаяся, как отражение в воде, она всплыла перед внутренним взором. Потом - капля. И свет. Короткая вспышка, сонар, разлившийся кольцом. И в этом кольце - дерево, жухлая трава, стволы и корни, небо сквозь листья.

Мир.

Мир, который он больше не надеялся увидеть. Но вот он - поддетый светлой нитью, словно выточенный из мрака. Не глазами. Иначе. По-другому. Но увиденный. Парень затаил дыхание. Неосознанно. Всё тело дрожало - от переутомления, от боли, от... чего-то ещё. На границе опустошённости что-то шевельнулось. Не радость - ещё нет. Но близко. Если получилось один раз - значит, возможно и снова.

Драконов учили взывать к магии иначе. Через дыхание. Через поток, идущий изнутри, из самой сути. Тиру опустил ладони на колени, приглушая дрожь, собирая себя по крупицам. Один вдох - но не лёгкими, а магией. Целостно. Внутренне. Вспоминая каплю, вспоминая, как она прошлась рябью по пространству, как отозвалась четкой вспышкой... и выдохнул. Словно туман, невидимый, неслышимый, это чувство разлилось вокруг. Короткий, хрупкий импульс. Его вспышка теомагии не ушла далеко  но обволокла его самого, коснулась травинок под ним. И даже... прикоснулась к Древнему на миг осветив его ауру.

[Хао’ртез]

Лесная чаща дышала тишиной, тяжёлой, словно покрывало из мха.

Все так же лежа на земле, Хао отдыхал и смотрел на листву перед взором. Столько трудностей, столько усилий и нарушения собственных табу. Почему? Что в этом драконе такого, что заставляет его вновь и вновь идти на уступки? Может, в нем действительно проснулось милосердие? Или же просто наслаждение от чужой жизни в руках затмило его взор? Он не знал.

Ответы, как всегда, ускользали между мыслями, будто капли дождя сквозь паутину...

Знал лишь, что его невольный ученик успешно познал новый навык. Его естества коснулась чужая магия, словно ветер, едва шевельнувший листву. Значит, Тиру смог не только познать, но уже и использовать свое знание. Воистину у этого дитя исключительный талант к магии. Быть может, будь он его учеником и дальше, то смог бы достичь исключительных вершин в кратчайший срок. Однако, увы, этому не суждено случиться.

Небо вздохнуло сквозь кроны, затянутое серым стеклом туч.

Встав и отряхнувшись, мужчина потянулся и обратился к юноше:

— Нам нужно поспешить. Я не знаю, как долго наша цель будет находиться в доступной нам локации. — Поправив пальто, Древний позволил щупальцам отряхнуть себя, после чего сделал шаг в необходимом направлении. — Я не буду больше тебя звать. Вместо этого используй свой новый навык, чтобы следовать за мной.

Слова были произнесены спокойно, но в них звучал отголосок стали и неизбежности.

Улыбка растянулась на лице мужчины, которую он, словно спохватившись, тут же убрал. Пускай его юный спутник и не мог видеть выражения его лица, но мог услышать интонацию. Слепые, как правило, обладают обостренными чувствами, пускай дракон и может этого не осознавать. Может, стоило бы научить его прислушиваться к своим ощущениям чуть больше?.. Нет, к сожалению, это не тот навык, который можно привить волшебством.

Тени меж деревьев, казалось, внимали каждому его шагу. Чинно ступая по траве, мужчина время от времени оглядывался, чтобы не слишком обгонять своего спутника. Какое-то время они шли в тишине, но её нарушил голос Хао'ртеза:

— Расскажи мне свою историю, дитя. Быть может, это облегчит груз, что ты несешь на сердце. — Конечно, Древний и сам задолжал дракону историю, которую так и не закончил, однако прямо сейчас ему интереснее услышать то, как в такой ситуации оказался дракон. Быть может, он сможет помочь вновь, став тем слушателем, который мог быть нужен юноше.

Где-то вдалеке хрустнула ветка — будто сама чаща затаила дыхание, внимая их беседе.

[Тиру]

Тиру шёл. Тело дрожало, но он не останавливался. Глубоко вдохнул, втягивая густой, тяжёлый воздух джунглей. Сквозь запахи сырости и земли - нотки горечи, зелени, пепла. Он сосредоточился. В груди что-то ответило - тёплая, почти звенящая нота, трепетный отклик. Теомагия. Не вспыхнула - зажглась медленно, как жар в углях. Он протянул к ней руку изнутри себя, позволил отголоскам света нащупывать путь, различать рельеф, очертания, корни и влажные стволы деревьев.

Слепота никуда не делась. Но он шёл, и мир перед ним дрожал тусклым свечением - чуждым, но честным.

Впереди шагал Древний. Молчаливый, неторопливый. Казалось, ему был ведом каждый изгиб тропы, каждое дыхание леса. Его просьба ударила внезапно. Как глухая волна. Тиру вздрогнул, и воспоминание вспыхнуло, будто сон - но не лёгкий, тревожный. Точно снова был там, на сырой листве, под руками, давившими его к земле. Под смех, что вгрызался в уши. Под боль, что запеклась в глазах.

Тьма. Когда Тиру наконец упал, провалился через ветви, земля под ним оказалась влажной и горячей, как кожа зверя. Молодой дракон попытался встать. Не смог. Только тяжело перевернулся на живот и увидел их. Двое - родные по крови. Старшие. Тяжёлые взгляды, широкие плечи, клыкастые усмешки. И за ними - их свита, тени, хищники с такими же беспощадными взглядами.
— Нашёлся, — сказал один. — Маленький глупец.
Тиру не ответил. Только сжал зубы. Они подошли. Без спешки. Без ярости. Им это не было нужно.
— Ты уже не один из нас, — продолжил второй, — Тебя так легко найти по запаху людишек.
Тиру дернулся, но его прижали к земле. Мощно, опытно, как жертву к алтарю, и мгновенно обернули обратно, в слабую человеческую оболочку. Руки сжали запястья, колено вдавило живот, чья-то нога встала на шею.
— Предатель? Нет. Хуже. Хуже, чем человеческое мясо.
Кто-то схватил его за волосы. Лезвие - короткое, ритуальное - скользнуло по затылку. Волосы осыпались на землю, как обрубленные корни.
— Ты - червяк. Слепой. Безмозглый.
Руки сомкнулись на его голове. Кто-то удерживал её неподвижно. Он чувствовал дыхание слишком близко. Чувствовал, как плоть содрогается в предчувствии боли.

И она пришла.

Хлопок. Вспышка. Агония, будто глаза выплавили изнутри. Кислота - яд - драконья желчь. Мир превратился в гул, в свет, в вязкую, едкую пустоту. Он кричал. Уже не сдерживаясь. Кричал, пока не сорвался голос. Пока не иссяк воздух. Пока тело не перестало подчиняться. И потом - тишина. И одиночество. Они ушли. Просто ушли. Оставили. Его - ослеплённого. Униженного. Без шансов. Он полз. Не зная куда. Не чувствуя, как пальцы срывают мох с земли, как живот царапают острые ветки. Он просто не хотел умирать.

Тиру запнулся. Нога соскользнула с корня, и он чуть не упал, но инстинкт спас - с усилием ухватился за шершавый ствол. Переждал. Дал себе несколько затяжных вдохов. Грудь обожгло. Липкий пот стекал по спине. Воздух был вязким, колючим. Яд - остаточный, но живой - всё ещё ползал под кожей, слабо покалывая конечности. Парень больше не плакал. Слёзы закончились. Но тело било, как в лихорадке. От усталости. От напряжения. От усилия удерживать свечение магии в себе, идти поддерживая чужой, хоть и неспешный темп.

— Я... — голос хриплый, но он заставил себя говорить. — Я ошибся.
Слова шли тяжело, через пересохшее горло. Но теперь он уже не хотел их удерживать.
— Я думал, что поступаю правильно. Что если узнаю о заговоре - должен рассказать отцу. Я не хотел. Я... хотел быть достойным сыном. Хотел... защитить его. Всех.
Дракон сделал шаг, ещё один. Корни хрустели под ногами. Паутина липла к лицу.
— Рассказал ему, но он посчитал это слабостью.. он рассказал это Им..
Тиру выдохнул, и голос стал чуть глуше, надломленнее.
— А они решили, что это я - предатель. Что я... заслужил быть... наказанным.
Остановился. Оперся плечом о дерево, тяжело, будто оно держало его лучше, чем собственные ноги. И в этой тени, среди пульсирующей тьмы и гулкого жара под кожей, он прошептал - хрипло, но отчётливо:
— Они сказали, что я хуже человека. Что я червь. Что не достоин видеть. И сделали это. Чтобы я не видел...
Парень замолчал. Дышал прерывисто. Глаза - затянутые серой пеленой, тусклые - были обращены в никуда. И всё же он словно смотрел сквозь тьму.
— Больше не хочу.. — голос вдруг дрогнул. Он не кричал. Не срывался. Но в нём прорезалась жгучая ярость, как раскалённый металл под налётом золы. — Я не хочу больше видеть, как они.
Тиру стиснул зубы. Долго молчал. А потом - почти рыча, сдерживая дрожь:
— Больше никогда не захочу!

И только после этих слов, парень оттолкнулся от дерева и пошёл дальше. Спина была прямая. Даже если каждый шаг давался с большим трудом, чем предыдущий. Тиру не был готов простить. Не был готов забыть. Но был готов идти.

[Хао’ртез]

История дракона пробудила в Хао'ртезе не просто интерес — скорее, тягучее, недоумённое изумление, сродни тому, какое испытывает археолог, вдруг наткнувшийся на надпись, прославляющую глупость. Считать хуманов низшей расой? До чего же примитивное и, главное, упрямо унаследованное предубеждение. Эти существа — хрупкие, да, и живущие столь же мимолётно, как мотыльки в багряном пламени, — стремительно и отчаянно рвутся вперёд, как будто само Время преследует их. Их прогресс — как пламя: жадное, непостоянное, но пугающе эффективное.

И всё же — по какому праву, по какому из принципов, коим гордятся зелёные, они считают хуманов ничтожными? Где та мерка, по которой можно измерить «величие» расы? Это ведь не что иное, как глупость, облачённая в броню гордости.

А рассказ... Рассказать правду из жалости — и тут же быть признанным слабым? Какое странное племя, о хтон... Какие варварские обычаи. Хао однажды посетил селение на далёком севере, где воины были не просто кастой — они были столпами мира, на котором держалось всё. Там сила являлась валютой, догмой, целью. Но и в этом диком клане, полном клыков и стали, слабость не была преступлением. Дети, старцы, увечные — они не презирались, но исключались из иерархии, как бы существуя «вне системы». Их не трогали. Их охраняли.

А здесь? Здесь же, среди драконьего племени, он ощущает ледяное дыхание презрения, направленное на собственных сородичей. Это и есть мудрость старшей расы? Это и есть наследие? Неужели все зелёные таковы — с бронёй вместо сердца?

Но ведь встреченные им прежде зелёные драконы были совсем иными: спокойными, проникнутыми внутренним светом понимания и терпения. Откуда же взялась эта грубость, эта пещерная жёсткость? Откуда исказился род?

Хао'ртез, Древний, хранил молчание, не прерывая повествования юного ученика. Его лицо — как всегда — было камнем, не дрогнувшим даже под тяжестью последней фразы. Чувствовал ли он жалость? Сомнение. Скорее — тихое, глубокое непонимание, разочарование в том, как могли сородичи выбрать такой путь. Он не встревал. Лишь короткий, почти незаметный кивок был ответом — признак того, что услышал, понял... и отмерил про себя, как полагается.

Нужны ли были юноше слова утешения? Вряд ли. Не в этот момент. Не в таком огне. Но тишина, хоть и красноречива, не всегда служит опорой. И потому Древний, неторопливо ступая вперёд, всё же заговорил — негромко, но твёрдо:

— Ты поступил благородно, дитя.

Он ненадолго остановился, проверяя — идёт ли за ним спутник. Тот расправил плечи, словно бросая вызов пустоте, словно желая доказать самому себе, что его не сломали. Гордость и стойкость — да, достойно. Почти трогательно. Хотя зритель был лишь один, и его холодный взгляд не выражал ни одобрения, ни насмешки. Быть может, вся эта поза предназначалась вовсе не для Древнего, а для него самого — крошечное, но отчаянное доказательство того, что он всё ещё стоит.

[Тиру]

Несмотря на усталость, тело дракона понемногу привыкало к их темпу. К мягкому, размеренному шагу Древнего впереди. К хрусту мха под ногами. К собственным, осторожным шагам, где каждый - как проверка границы: сколько ещё можно вынести, сколько ещё стоит идти. Это не значило, что передвигаться стало легко. Далеко нет.

Тиру всё ещё спотыкался - то за корень, то за подло возникший на пути камень. Всё ещё вслепую врезался плечом в грубую, кору деревьев, натыкался на колючие кустарники, ощущал, как тонкие ветви проходятся по щекам, коленям, оставляют мелкие, едва чувствительные царапины на коже. Иногда он тихо выдыхал сквозь сжатые зубы, когда нога подвернулась или что-то хлестнуло по лицу, но не останавливался. Если раньше каждый шаг был отмерен страхом - шагнуть не туда, свернуть в бездну, утонуть в тишине, - то теперь в этих движениях появилась упрямая воля. Он не обязан был запоминать путь: Древний шёл впереди, уверенно и бесшумно, оставляя за собой ясный след. Но Тиру боролся не с тропой, а с собой.

Он упрямо пробуждал в себе чувство теомагии. Вслушивался, вглядывался - не глазами, не кожей, а всем существом. Старался уловить пульсацию леса, очертания деревьев, дыхание пространства. Учился держать это ощущение чуть дольше, чем в прошлый раз. Пусть даже на миг. Пока выходило плохо. Но огромные леса не вырастают за один день. И дракон шёл дальше.

Но ещё страшнее, чем невозможность видеть, чем каждый шаг в незнакомое - был для Тиру этот вязкий, неопределимый поток времени. Воздух в джунглях оставался всё таким же густым и влажным, пропитанным зеленью и гниющей сладостью листвы. Над головой клубились кроны, сплетённые так плотно, что даже солнечный свет, если и пробивался сквозь них, то рассыпался в пыль и тень. Он не чувствовал тепла на коже. Не понимал, день ли застывает в кронах, или ночь подступает из-под корней. Тиру уже не знал, сколько они идут. Минуты? Часы? Полдня?

Когда-то потом, со временем, он научится - ловить дыхание леса, различать смену влажности, настроения ветра, глубину теней. Но не сейчас. Сейчас всё это сливалось в одно нескончаемое "здесь", без начала и конца, и именно это начинало пугать. Не мгновенно, не отчаянно - а волной, растущей где-то в груди. Как тревога, о которой никто не говорил вслух. Тишина между ним и проводником больше не казалась ему спокойной. Она начала казаться засасывающей.
— Вы... вы ведь так и не закончили свою историю, — сбивчиво напомнил юноша, словно оступаясь в словах, как в корнях под ногами. Он не просил прямо - но в этом звучала просьба. Пусть даже рассказ закончится отказом, раздражением, чем угодно. Лишь бы заполнить эту давящую пустоту хоть чем-то. Он найдёт потом, что спросить ещё. Главное - не утонуть сейчас в этом безмолвии.

[Хао’ртез]

Время от времени, с поразительной — почти пугающей — регулярностью, до Древнего доносились отголоски теомагии, что исходили от юноши. Упорство, с которым он шаг за шагом продвигался вперёд, его стремление не отстать, не стать обузой... Или, быть может, стремление не быть брошенным? Признаться, мужчина едва ли задумывался, кем стал в этой истории. Сначала — всего лишь наблюдатель, холодный исследователь, равнодушно фиксирующий агонию юного создания. Затем — спаситель, вливающий достаточно целительной энергии, чтобы дракон не умер от ран. Позже — проводник, указывающий путь сквозь сгущающуюся тьму. И в конце концов — наставник, передавший искусство теомагии...

Может ли он всё ещё называться чужаком, случайным прохожим? Несомненно, всё встанет на круги своя, стоит лишь метке пробудиться и стереть память о таинственном путеводителе, позволившем юноше пройти этот критически важный, опасный отрезок. Однако разум Древнего не был запечатан меткой. Стоит им разойтись, не успев обернуться — и юный дракон навсегда останется в его памяти. Спасти жизнь, а затем повести её к свету оказалось куда... волнительнее, чем он предполагал. И Древний не забудет. Он никогда не забывает.

Оступившись о камень, мужчина тихо выругался — разумеется, на Древнем — и вновь обернулся к спутнику. Тот, сжав зубы, тяжело дышал, но продолжал идти, не отступая от Хао'ртеза. Поразительная выдержка. Он мог бы стать достойным правителем... Жаль лишь, что варварские традиции его рода лишили народ столь редкого дара. Впрочем, наследие и титулы зелёных драконов Хао интересовали в последнюю очередь.

Похоже, мужчина погрузился в свои размышления настолько, что не сразу уловил — юный спутник подал голос, сбивчиво и осторожно подбирая слова:

— Вы... вы ведь так и не закончили свою историю, — мужчина хмыкнул; тень улыбки скользнула по губам. Пожалуй, это и не просьба вовсе — лишь тихое напоминание об обещании.

— Хорошо, дитя. Будет тебе история, — усмешка тронула голос Хао'ртеза. — Постараюсь вспомнить, на чём мы тогда остановились... Ах, да.


Тот отшельник, о котором мы упоминали ранее. Его называли мудрецом, философом, даже провидцем, но в глазах многих братьев его имя стало синонимом излишней осторожности.

И всё же — именно он предвидел беду.

О, как же прекрасна была система Эй'ан-Шар... и как печальна её участь. В своём тщеславии Древние растягивали потоки, усиливали их, не ведая, что тем самым изранили саму плоть мира. Гармония треснула, как стекло в пламени. Магия, прежде стройная и певучая, обратилась в бурю. Башни знаний рухнули, как игрушки. Ша'ртон — сердце системы — начал меркнуть.

Он взывал к ним. Предупреждал. Но слова его исчезали в глухой тишине гордыни.

А потом, когда всё уже рушилось, на краю вихревой планеты Фай'тернис открылся портал. Случайность? Или чья-то невидимая воля? Кто осмелится утверждать. Но отшельник — один из последних — шагнул в него, оставив за спиной умирающее небо.


Тихий вздох. Мужчина замолчал.

Когда-то он мог бы списать всё на вымысел. На прихоть воображения. Но теперь, открыв юноше свою сущность, оправдаться тем, что это была лишь сказка, было бы... глупо. Хотя, по сути, какая разница? Это знание исчезнет, когда пути их разойдутся. Но пока...

— Ты ведь уже понял, не так ли? Кто был тот отшельник, — в голосе звучала еле уловимая грусть... и тоска. Заброшенное чувство, давнее, как пыль на книгах, к которым больше не прикасаются.

[Тиру]

Удивительно, насколько отсутствие зрения меняет восприятие. Искажает его - но не всегда в худшую сторону. Когда не видишь, когда взгляд не скачет по сторонам, не выхватывает детали и жесты, остаётся только голос. И те образы, что он рождает. Тиру замедлил шаг. Почти неслышно. Просто позволил себе идти медленнее, впитывая рассказ. Голос Древнего звучал спокойно, чуть бархатисто, будто бы струился спереди, а потом проскальзывал где-то над плечом дракона. Он не поднимал интонаций, не пытался впечатлить - просто говорил, и из этих слов рождался целый мир. Мир, в котором всё было связано потоками магии.

Каким оно было - то незнакомое небо? Высоким? Таким же безграничным как и здесь? Башни, что больше не возвышались и рухнули - какими были они? Резными, уходящими в облака, живыми? А воздух наполненный магией... Тиру представил, как можно было провести по нему ладонью, как по искрящемуся ручью, чувствовать под пальцами силу, текущую, отзывающуюся, позволить себе зачерпнуть её, хоть на миг.

Тяжелый ком подкатил к горлу. Парень не произнёс ни слова, не позволил себе выдать ни одной эмоции, но внутри защемило. Он бы хотел увидеть всё это. Правда хотел. Но не сможет. И всё же - странно - внутри на короткий миг мелькнуло облегчение. Этого мира из рассказа не существует. Он разрушен, стёрт, исчез. А значит, горевать по красоте, которой не увидишь, не нужно. Не так больно, если утрачено навсегда. Тиру обхватил себя за плечи, сжал чуть сильнее, выдохнул - и продолжал идти дальше. Вслушиваясь.

В самом начале, когда Тиру только приходил в себя, он и вправду думал, что рассказ Древнего - всего лишь история. Красочная, немного странная, но удивительно уместная в его измождённом, лихорадочном состоянии. Словно её и придумали специально для того, чтобы приглушить боль, отвлечь от тяжести в теле, от стука крови в ушах и постоянного дрожащего гула, который сливался с шорохами джунглей. Тогда он не пытался вникнуть. Пусть голос говорит. Пусть идёт рядом. Этого было достаточно.

Теперь же, когда он мог уже дышать чуть глубже, когда голова прояснилась, а шаг стал хоть чуть, но увереннее, обманчивое ощущение лёгкости сменилось тяжёлым осознанием. И голос, и история, странные образы - всё это становилось на свои места. Парень запнулся, чуть сбился с ритма, но тут же нашёл ладонью ствол дерева сбоку, коснулся коры, ощутив под пальцами едва заметный пульс - теомагия уже гулко отзывалась внутри. Это помогало хоть и не уверенно идти вперед, но хотя бы держать равновесие. Тиру выдохнул, глубоко, будто бы собираясь с силами для того, чтобы сказать вслух:
— Да... это вы.

На короткий миг в груди кольнуло. Он вспомнил, как мгновения назад ощутил облегчение, узнав, что этот описанный мир исчез. Как нелепо это теперь звучало. Как горько. Может, теперь, потеряв зрение и связь со своим привычным миром, он лучше всех понимал, что чувствует иномирец в чужом, незнакомом мире. Один. Без возможности вернуться.

Тиру потёр плечо, чуть сильнее опёрся на ствол дерева, и спросил - неуверенно, даже немного робко, как будто боялся нарушить нечто личное:
— Вы... иномирец. Вы здесь совсем один? Вам не бывает одиноко?..

[Хао’ртез]

Парнишка был не из тех, кто мог скрывать эмоции. По крайней мере, не здесь и не сейчас. Древний едва ли не кожей ощущал, как палитра всех цветов радуги сменяется в душе дракона. Может, тому виной сеть теомагии, которую Дрений держит перманентно, чтобы не потерять их цель. А может, в Древнем — впервые за четыре тысячи лет — проснулась эмпатия. Хах, это сомнительно, не так ли? Но то, как переливались эмоции в драконе, было по-своему красиво и завораживающе. Выжженный изнутри потерей дома и постоянными попытками найти своё место в новом мире, Хао едва ли мог испытывать подобные чувства. Сравнивая себя с драконом, мужчина мог бы назвать себя... пресным.

Может, в этом и заключалась цель, с которой судьба свела их. Показать, что ещё не поздно разворошить старую рану, пока она не застыла недвижимой корой. Потревожить забытые травмы и страхи, чтобы снова начать чувствовать. Впрочем, разве не чувства, в конце концов, стали причиной, по которой Древний не бросил дракона на произвол судьбы? Он может лгать другим, может лгать дракону, может обманывать любых посторонних наблюдателей — но в глубине души он знал: его мотивацией был не научный интерес, а банальная жалость к тому, кто одной ногой стоял в могиле не по своей вине.

Слегка оступившись, мужчина чуть не подскользнулся и с тихим ругательством на древнем языке опёрся на стоящее рядом дерево. Слова, произнесённые юношей, не стали для Хао'ртеза ни открытием, ни откровением. Да, это он. Едва ли он скрывал правду — скорее, всем своим нутром желал, чтобы его раскрыли. Чтобы кто-то, впервые за тысячу лет пребывания в этом мире, выразил толику жалости. Хтон побери, каким же он стал слабым, каким ничтожным. До боли похожим на смертных. Едва ли он мог быть тронут подобными чувствами раньше — тогда, когда повелевал самой реальностью, ограниченный лишь неподвластным никому временем.

Вопрос также не застал врасплох. Древний ответил не сразу. Молчание, длившееся секунды, ощущалось как вечность. Но, словно переборов себя, он всё же ответил:

— Иномирец. Чужак. Можно называть по-разному. — Тихий смех разлился по лесу. Признаться, рассказав свою историю, Хао ощутил облегчение. Теперь неприятная ранее тема воспринималась иначе. — Когда я появился в Аркхейме, мне удалось скрыться от всевидящих глаз Коалиции. А потому — к счастью или нет — я оказался предоставлен самому себе.

Древний прикрыл глаза, даже с какой-то теплотой вспоминая свой ужас и шок, когда он — существо из чистой энергии — обрёл плоть и кровь. Реальность как таковая кардинально отличалась от его родного мира, а потому срок адаптации занял немного больше, чем хотелось бы. Помнится, в первые годы своего существования он встретил существо, что дало ему ощутимую поддержку и позволило двигаться дальше. Кто же это был?..

— Один. Но не один. — Улыбка мелькнула на лице Хао'ртеза. — Знаешь, за тысячу лет не так уж сложно привыкнуть к новому окружению и новым обстоятельствам. Да, порой я тоскую по дому и по тем, кого потерял, но в конце дня у меня есть свой Орден и множество соратников в нём. Поэтому, отвечая на твой вопрос, — я давно забыл, что значит одиночество в простом смысле. Быть же последним Древним... если об этом не задумываться, то это не так уж и беспокоит.

И вновь его тихий, бархатный смех разнёсся по молчаливым джунглям. Некоторое время они шли в тишине. Но мужчина уже успел понять, что молчание давит на юношу. Пожалуй, стоит продолжить разговор.

— Скажи, дитя, есть ли у тебя мечта? Есть ли то, чего ты хотел бы больше всего на свете? Что-то выполнимое — если возможно. — Древний опять улыбнулся.

[Тиру]

Тиру вздрогнул. Раскатистый, свободный смех Древнего прокатился по джунглям. Казалось бы тихий, но в оглушительной тишине затаившихся джунглей, и ставших очень чуткими ушах дракона, он прозвучал как грозовой раскат - длинно, гулко, разрывая вязкую тишину и растекаясь в сыром воздухе меж листвы. Лес будто и сам насторожился, затаился, перестал дышать, оставив их вдвоём в этой непроглядной, сырой тени. Молодой дракон, неосознанно сжав плечи руками, стоял оперившись плачем о ствол, едва не растворяясь в ощущении своей уязвимости.

Даже с теомагией, даже с врождённой чувствительностью к чужим эмоциям его рода, он никак не мог понять, что именно прозвучало в этом смехе. Была ли это боль? Тоска? Словно бы мир отнял у проводника что-то важное, безвозвратное, и теперь тот смеялся, потому что другого выхода не оставалось. Или наоборот - в смехе сквозило принятие, равнодушное и страшное, как у тех, кто пережил слишком многое. Тиру пытался угадать по голосу, по коротким паузам между словами, но не видел ни лица, ни глаз - ничего, что могло бы дать хоть какую-то подсказку. Вслепую улавливать смысл становилось всё труднее.

Он сглотнул, внутренне собравшись, но слова не послушались. Вопросы - а их было много - так и остались внутри, запутавшись в комке тревоги, застряв где-то в горле. Он не хотел быть назойливым. Не хотел показаться неблагодарным. Ещё меньше - оказаться одному. Здесь, в этой влажной, чужой темноте, без проводника, без опоры, без шанса добраться до цели. Ему казалось, что стоит спросить хоть слово не вовремя - и всё рухнет.
Тиру шумно выдохнул, отстраняясь от дерева. Молча кивнул - самому себе. Не сейчас. Потом. Когда станет смелее. Когда поймёт больше. Когда вновь будет уверен, что на голос в темноте можно положиться.

Однако Древний, словно почувствовав замешательство юного дракона, сам нарушил затянувшееся молчание. Вопрос прозвучал бесцеремонно - не грубо, нет, - но столь лично, что у Тиру болезненно скрутило нутро. Он не ожидал. И тем более не был готов. Казалось, кости внутри стали хрупкими, будто от долгой, затянувшейся усталости. Всё, что копилось, сжималось и пряталось где-то под кожей, вдруг болезненно напомнило о себе. Иронично. Все те книги, что он годами выискивал, прятал от глаз сородичей и глотал тайком, освещённые лишь огнём свечи и тенью страха - все они были об одном. О внешнем мире. О том, что лежит за пределами затхлого Сабаота.

Когда-то Тиру мечтал увидеть всё это своими глазами. Пусть на время. Пусть даже не уйти, а хотя бы попытаться убедить кого-то из клана, не отца, нет, но может кого-то из будущих патриархов, что за пределами дворца лежит больше, чем просто угроза или слабость. Он мечтал - наивно, с жаром, что если говорить правильно, с правильными доводами, он сможет изменить хоть что-то. А если не получится... тогда, может быть, сбежать. Найти своё место самостоятельно. Но свобода пришла раньше. Насильственная. Горькая. И в этой свободе он уже не мог увидеть ничего - ни цветов иных миров, ни огней городов, ни переливов озёр, описанных на шелестящих страницах. Всё это было отрезано - навсегда, безвозвратно.

Это осознание било сильнее, чем воспоминания о телесной боли. Тиру согнулся, обхватывая живот руками, дрожащий от сдерживаемой боли. Не физической - той, что глубже. Ему казалось, ещё немного - и он захлебнётся в рыданиях, громких, некрасивых. Но он выдержал. Сделал вдох, затем ещё. Прерывистый, горячий, но -ровнее. Нет, он не мог сказать правду о своей мечте. Слишком горько, слишком смехотворно она звучала теперь - от слепого дракона, оставленного в джунглях. Но была вещь, которую он мог назвать. Что-то, что всё ещё имело значение.
— Самой главной мечты... уже нет, — тихо сказал он, выпрямляясь и стирая с губ предательскую дрожь. — Но есть одна вещь. Просто... подарок. Очень важный. Его мне подарил дорогой человек. Я спрятал её в тайнике. Чтобы ни братья, ни кто-либо из клана не нашли... Не отняли.
Дракон замолчал, вдохнув сдержанно, глотая остатки прежней боли.
— Я хотел бы... забрать её. Прежде чем уйти.

[Хао’ртез]

Древний уловил в словах юноши замешательство — ту еле заметную паузу, что, подобно трещине в стекле, нарушила стройность речи. Он обернулся, и взгляд его остановился на спутнике. Тот сгорбился, сжав живот руками, будто внутри него полыхала боль, известная лишь ему одному. Хао тихо выдохнул. Не от усталости от чужих страданий — от утомления собственными ошибками. Сколько раз он уже наступал на одни и те же грабли? Эмпатия, некогда живая и чуткая, теперь лежала под слоем пыли, и то, что прежде было очевидно его мудрости, ныне ускользало, словно тень в полумраке.

Вопрос, брошенный с благим намерением — приободрить, напомнить о цели, что ещё ждёт впереди, — оказался клинком, вонзённым прямо в сердце.

Упоминание о спрятанном подарке заставило Древнего склонить голову. Он рассеянно оглядел окрестности, будто и впрямь пытался увидеть тайник. Рука машинально потерла подбородок, в то время как мысли уносились прочь. Вряд ли дракон выдержит ещё одно путешествие, быть может — на самый край этих джунглей. Но и оставить его здесь, с частицей сердца, зарытой в земле... проснувшаяся из забытья человечность не позволяла такого. Помогать другим оказалось куда сложнее, чем он помнил.

Спустя молчаливую паузу, он заговорил:

— Знаешь, я много странствую. Порой бываю в пещерах, настолько глубоких, что они не знают, что такое солнечный свет. Порой — на вершинах, куда едва ли ступала нога смертного. Я стоял у живописных озёр и у бескрайних берегов океанов. И каждый раз, когда прихожу в новое место... знаешь, что я делаю первым делом? Я закрываю глаза. И позволяю себе почувствовать. Звуки. Запахи. Прикосновение ветра к коже. Большинство людей мыслят образами. Но почти никто не мыслит запахами, звуками, прикосновениями. Потеряв один дар, ты научишься сильнее чувствовать то, что другие не замечают вовсе.
Он на мгновение замолчал, усмехнувшись.

— Хах... Ладно. Просто стариковские бредни. Не бери близко к сердцу.

Он прошёл ещё несколько шагов, прежде чем его взгляд задержался на ладони. Там, словно из воздуха, начала формироваться монета — странная на ощупь, с непонятными символами с обеих сторон. С какой целью? Сам он пока не знал.

Остановившись, он вдруг обернулся к дракону и протянул руку:

— Протяни ладонь. Расскажи мне, где лежит твоё сокровище. И однажды волшебник вернётся за ним — в обмен на эту монетку.

Доверится ли дракон? Поверит ли чужаку, с которым едва знаком? Или же, стиснув зубы, сделает ставку на собственные силы, надеясь, что, когда поднимется на ноги, его сокровище всё ещё будет ждать его?..