Аркхейм

@Талгрим Кхаан *радуется по-некроделльски*
@Двалин От осознания этого мне не легче)

Похвала по поводу чертежа, разумеется, была приятной. Без сомнения. Но даже самые тёплые слова, даже новые идеи, всё это тускнело, едва ли не исчезало в тени беспокойства, которое вновь пронзило Тиру. Он чувствовал, не разумом, а чем-то глубже, тем, что связывало их с Лежем,  что с любимым творилось нечто тревожное.

Руки Лежа всё ещё держали его ладони, но чуть слабее, чем обычно. Пальцы дрожали. Сердце, которое Тиру знал теперь наизусть за все моменты их страсти, перестало звучать ровным, здоровым ритмом: оно било глуше, реже, словно теряло силу. Даже лицо, любимое, всегда живое, как светлая картина, начало терять краски, бледнело, выцветало, несмотря на жаркий румянец, всё ещё играющий на скулах.

Сердце самого Тиру затрепетало. От затаенного страха и любви. От острой, безотчётной, почти инстинктивной потребности стать ближе. Не только Леж жаждал этого прикосновения, не только он был связан той глубинной печатью, вплетённой в ауру. Сам Тиру впервые  с ним познал, что значит любовь. Это больше нельзя было разорвать, нельзя было назвать простым влечением. Это было нечто большее. Нечто, что хотелось защитить.

Парень потянулся навстречу, прикрывая глаза, касаясь губами губ Лежа. Сначала осторожно, мягко. Но поцелуй становился жарче, глубже, напористее, будто чувства сами прорывались сквозь плоть. Язык любимого скользнул в внутрь, и дыхание дракона сбилось, перехватило, затопило жаром. Тиру ответил жадно, тянулся глубже, чувственнее, гладя, касаясь языка, лаская, посасывая эти мягкие, такие сладкие губы Лежа и вновь проникал внутрь, сливаясь, перехватывая дыхание возлюбленного. Словно всё не мог насытиться. Жарко, самозабвенно, пока грудь не прижалась к груди, пока между ними не осталось ни сантиметра пустоты.

И в этой близости, в этом любовном касании два сердца вновь начинали звучать в унисон. Две ауры, сплетённые, соприкоснувшиеся, словно сплетаемые невидимыми пальцами самой судьбы вливались друг в друга, переливая силы из одной чаши в другую. Заполняя все края и маленькие трещинки. Чаша Лежа наполнялась. Постепенно, но неукоснительно. Дыхание выравнивалось. А Тиру, всё ещё с поцелуем на губах, чувствовал, как в груди всё больше и больше разгорается чувство сильнее, чем просто страсть. Любовь. Первая. Неразрывная. Вечная.

За этим поцелуем, долгим и жарким, когда их губы наконец разомкнулись, Леж всё ещё касался его губ. Легко, почти невесомо, короткими чмоками. И только тогда Тиру заметил, что уже не просто держит возлюбленного за руки, а обнимает крепко, прижимая к себе за талию, всей своей сутью желая быть ближе. И смотрел в лицо любимого с таким тихим, сияющим обожанием, будто видел в нём весь мир.
— Я с тобой, — прошептал Тиру, не дожидаясь ответа, вплетая слова уже в свою череду коротких поцелуев. — Всегда. Не отпущу. Никогда.
Дракон снова прижался к нему лицом к груди, крепко, почти по-детски. Будто Леж мог в любую секунду исчезнуть, уйти куда-то далеко, а он не выдержит даже нескольких минут без него. В сердце разливалась острая, невыносимо тёплая нежность, переполненная страхом потерять.

Тиру ещё немного посидел так, затаив дыхание, впитывая этот родной запах, эту близость. А затем, будто собравшись с силами, медленно разжал объятия. Внутри всё ещё трепетало, но на лице уже расцветала уверенная, искренняя улыбка.
— МЫ пойдём посмотрим, — решительно проговорил он, бережно обхватив ладонями лицо Лежа и глядя прямо в глаза. — Я с тобой. Обещаю помогать, и ничего не испортить!
И тут же, как будто не мог иначе, снова припал к его губам. Легко, по одному короткому, почти щекочущему чмоку за раз, будто подтверждая всё сказанное, шепча без слов: люблю, люблю, люблю...

@Кармелита ОНед Стронг, @Расахти, @Вакула Джура, давайте тогда зайдем с одной стороны, потому что у нас только по одному экземпляру глаза и пальца, с двух сторон будет сложно одновременно зайти.
Либо можно с двух сторон, но тогда мы с нагой сперва открываем свою дверь, а затем передаем органы вам, чтобы вы открыли свою. В этом случае кто-то из вас должен прийти и забрать их.

@Люциус, отпишусь, но не сегодня. Может, даже не завтра. Я пиздец в запаре сейчас из-за работы, а у меня на очереди сперва личный эпизод (там раньше Теней отписались), потом уже Тени.

@Аврелия, окей, мы более-менее узнали базовую информацию. Вроде бы.
Теперь просто достаточно написать, что мы идём к лифтовой шахте и ждём в ГМ-посте как мы можем подняться по ней?
И да. Баргу придётся очень много им рассказать х)

Хотя осталась одна вещь, но она не настолько важная. Могу ещё раз вспомнить информацию, чтобы узнать тип или природу аномалии, не будет перебор?

Цитата: Люциус от Сегодня в 13:00:09У двери Люциус услышал целую животную симфонию после своего отчётливого, глухого стука. Интересно. Значит ли это, что все те кулинарные изыски, что благополучно улеглись в стенках их бездонных желудков, были приготовлены анималистичными поварами? Такое точно требует более тщательного расследования! Возможно, те запасы необходимого горячительного алкоголя теснятся где-то в углу комнаты! Люциус, расплывшись в привычной хитрой полуухмылке, нажимает на ручку белоснежной двери.

@Макх Шесть, пытаемся открыть дверь!

Тонкий треск, что пробежал по экрану терминала, был сродни уколу - не по коже, а по восприятию. И как часто бывало в этом месте, всё происходящее чувствовалось не как простое продолжение сюжета, а как разворот страницы, на которой чернила уже впитались в ткань нервов.

Ардэнт прищурился, наблюдая, как кроваво-красный рябящий фон сливается с тенями голограмм, взлетающих в воздух, точно духи прошлого. Он не шелохнулся, даже когда дверь скрипнула с намерением пытать слух. Медленно раздвигающееся полотно скрывало не просто коридор - завесу иллюзий, созданную будто специально, чтобы спровоцировать. Не ответ, но приманка для желающего распутать клубок, из которого его разум сам когда-то был свит.

Люциус шагнул в коридор, без слов, лишь с накинутой на плечи тенью неуместного, но привычного змеиного спокойствия. Его взгляд скользил по граффити на стенах, отмечая каждый код, каждый образ, словно они могли срезонировать с чем-то в глубине, но ни один не вызывал подлинной дрожи. Следы ботинок он воспринял как приглашение. Запоздалое, но весьма личное. Почерк чужих подошв - для тех, кто думает, что первым был кто-то другой.

Голограммы пронеслись, как больной сон. Бледное лицо в белом халате, искривлённое в крике, не было его отражением, но, возможно, чьей-то навязчивой фантазией на тему «что было бы, если бы арданатей поддался». Он не моргнул, когда кабель сорвался со стены и пополз, будто тварь, узнавшая родство. Наоборот, это движение лишь выпрямило спину арда - медленное, почти церемониальное отстранение от эмоции, которую стоило бы почувствовать. Страх? Брезгливость? Нет. Интерес. Внимание.

Лаборатория слева манила не светом, но пустотой между ответами. Люциус шагнул туда, не замедляясь, и позволил взгляду окинуть ряды капсул. Одиннадцать тел - каждая словно написана с него, но без души. Без язвительности в бровях, без хищной складки губ. И капсула номер двенадцать... разбитая, как зеркало, что не смогло вынести образа.

Проект «Лайр». Осколки звёзд. Слова проникали в разум, не оставляя следа, но собираясь где-то в глубине в новые, ещё не расшифрованные формулы.

Ард прошёлся вдоль капсул, ни к одной не прикоснувшись, но изучая - каждую микротрещину, каждый шрам, каждую замершую гримасу. Он искал не себя. Он искал несоответствие. Оттенок. Нечто выбившееся из генеральной линии ложных подобий. Любой фрагмент, который выдал бы не клонирование, а симуляцию. Ведь в подделке всегда есть почерк мастера. И если этот мастер имел наглость назвать Люциуса образцом, арданатей намеревался узнать, кто этот художник. И чего он боится.

Люциус поднёс ладонь к разбитой двенадцатой капсуле, едва касаясь краем пальца холодной поверхности, словно гладил старую рану. Из-под ногтя, будто шепот рассудка, вспыхнула серебристо-перламутровая искра, переливающаяся почти живым светом - теомагия пробудилась. Вязь тонкой нитью расползалась по стеклу, проникая в трещины, вчитываясь в каждую молекулу, в каждый энергетический отпечаток. Ард сосредоточенно вслушивался в невидимые эхо - в пульс ушедшей магии, в слоистые обрывки ауры, в резонирующий след исчезнувшего источника, изучая следы вырвавшегося существа.

Всё это начинало походить на дурной спектакль. Слишком много совпадений, слишком изощрённой персонализации. Зеркальный коридор, игравший с отражениями, словно знал, какие именно образы ранить. Иллюзорная Элизабет - не абстрактный соблазн, а именно та, кого можно было бы назвать его слабостью, если бы таковая существовала. И теперь - лаборатория с капсулами, чьи лица словно срисованы с него, но без живого огня в глазах. Всё это казалось не операцией, а затянутым розыгрышем, в котором он почему-то остался последним актёром на сцене. Люциус чуть прищурился — не от подозрения, а от неуместного внутреннего смешка. Сейчас бы, пожалуй, стоило ждать, как из-за стены вывалится съёмочная группа, осыпая его конфетти и поздравлениями: «Поздравляем, вы прошли симуляцию!». И хотя всё это было, разумеется, лишь игрой воображения, даже для такого гибкого разума происходящее казалось слишком личным. Словно кто-то действительно готовил эту миссию не для группы, а для одного конкретного арда.

Осмотр и анализ коридора - Восприятие - 16 [Хорошо]

Осмотр и анализ лаборатории - Восприятие - 22 [Хорошо]

"Криминалистический" анализ вырвавшегося существа - Теомагия - 20 [Хорошо]

— «И зачем же ты это сделал?» — смеётся в подсознании Эреб, его голос звучит, словно на фоне ревущего пламени.

— «О, костяной мазофака-хтон решил читать мне нотации? Ты ещё приложи меня долбаной моралью о том, как не стоит вести себя с женщинами.» — добродушно рассмеялся в ответ Инфирмукс, наблюдая, как два элементаля покидают зал, а за ними шаркает лич. Он пока ещё не слишком силён, но это только пока.

— «Куда мне. У пустого черепа ведь даже мозга нет. Хотя... простите, величество, я пользуюсь вашим. А это ещё хуже. Так о чём я? Подарок в виде умертвия существа, которое разрушило всю твою жизнь... Хм, я не слишком силён в людской психологии, но едва ли подобный дар обрадует... потому я подозреваю, что у тебя иные мотивы. Эта самка очень нестабильна, эмоциональные потрясения для неё... на фоне потери связи с источником силы... примерно как припарка кастетом смертельно больному. Если ты действительно хочешь видеть её в своей свите, стоило проявить больше эмпатии... ибо рискуешь найти горстку пепла вместо будущей союзницы...» — в этом, конечно, Эреб был прав. Инфирмукс знал таких, как Шанайра, и обычно всё заканчивалось двумя путями: либо они полностью разрушали себя в собственном горе, либо «перерождались».

— «Ты же прекрасно понимаешь, зачем я это делаю. Если она не сможет измениться, трансформироваться... мутировать, называй как хочешь, её ждёт печальный конец. Жизнь женщины на Климбахе, оставшейся без защиты племени, привыкшей быть частью чего-то большего... лишившись этого, даже моё покровительство мало что изменит. Сложно спасти человека, который сам не желает спасения... ей нужно учиться быть сильной, потому что теперь Климбах будет спрашивать с неё наравне со всеми...» — Инфирмукс устало потёр переносицу. Внутри него боролись две стихии: одна — желание защитить и сберечь всех пострадавших собственной силой, даже непутёвого хтоника (который, конечно же, не изменится), вторая — понимание, что это бессмысленно. Недаром на Климбахе говорят: хочешь спасти хтоника от голода — дай ему оружие и научи им пользоваться. Всё остальное — от Лукавого.

Прощаться собрались многие, и дело было не только в многочисленных потерях древнего клана. Все пришедшие должны были разнести молву о том, как жестоко поступает Некроделла с предателями древних традиций. Сероик, словно само воплощение кары, стоял подле последней из Рода Энед и последней взрослой женщины всего их племени. Она не желала пить вина, не хотела пробовать приготовленные яства, разве что святой долг каждого — испить ритуального вина и откусить от похоронной лепёшки. Вино было на редкость вкусным, как и подобает напитку из редчайшего винограда, приготовленного собственноручно одним из побратимов Инфирмукса, а лепёшка — неизменно отвратительна: запечённая из полбяной муки вперемешку с плесневелым сыром и... всё бы ничего, если бы не кровь хтона, пропитавшая её насквозь. Инфирмуксу было всё равно: он осушил кубок и проглотил лепёшку, облизывая окровавленные пальцы, потому что лепешка лежала в кровавом рассоле.

— Некроделла будет помнить об этой утрате вечно! Я, моя свита и все владыки нашей земли никогда не забудут о той ране, что нанёс Сероик и предавший своё племя хтоник. Я клянусь собственными рогами и жизнью, что отомщу тем, кто был в сговоре с Сероиком и допустил гибель многих сотен высших элементалей! — Конечно, Инфирмукс прекрасно понимал, что Сероик был далеко не единственным виновником. Наверняка кто-то вложил ему в голову мысль о смене власти, но кто именно — Инфирмукс так и не понял. Он лишь уловил чужое влияние, скрытое слишком искусно даже для него.

— Эта трагедия не будет забыта! Сегодня мы скорбим и жжём свечи, а завтра все виновные захлебнутся собственной кровью! — Он поднял когтистую руку, сжав в кулак, и посмотрел на Шанайру. Девушка хоть и выглядела лучше, но всё ещё оставалась бледной тенью самой себя.

— Ты должна испить вина и съесть хотя бы кусочек... — Шанайра вновь услышала ласковый голос Фтэльмены за спиной, а на её плечи легли две ладони: одна мягкая и человеческая, другая — костяная. Фтэльмена была в своей истинной форме.

Она громко рассмеялась, вторя голосам остальных:

— Сегодня мы скорбим и жжём свечи, а завтра все виновные захлебнутся собственной кровью!

Ладонь мягко скользнула по плечу, губы прошептали на ухо: — Скоро церемония закончится, я приду позже — нужно контролировать твоё энергетическое ядро...




Инфирмукс почти не появлялся в Пандемониуме, оставив все дела на Фтэльмену. Та добросовестно исполняла роль заботливой сестры, словно только этого и желала всю свою жизнь. Неважно, что сие часть её наказания. Впрочем будет лукавством сказать, что она не испытывала к Шанайре сначала жалости, потом симпатии, а после — своеобразной родственной любви. Между ними действительно существовала связь Рода, и даже мстительная натура Фтэльмены, что порой делала её подобной отравленной амброзии — когда сладко пить, но больно умирать — не позволяла элементалю нарушить данное слово или навредить.

— ...процесс саморазрушения не останавливается... — произнесла одними губами. Шанайра не могла не услышать.

Она сидела в спальне своей названной сестры, только что завершив передачу чистой энергии, но с каждым днём процесс становился всё более необратимым. Если поначалу нестабильность и изжитие почти не ощущались, то теперь энергетическая сеть элементаля разрушалась, становилась рыхлой и будто бы мертвела. И дело точно не в личе, который служил преданным псом своей хозяйке и был готов ценой собственного посмертия защищать её. За это время лич окреп, стал ещё темнее, приобрёл собственную ауру. Он ничего не помнил о своём прошлом, лишь чувствовал необъятную преданность, граничащую с безумием самого ярого фанатика. Вот только объектом его фанатизма была Шанайра. Порой он бросал недовольные взгляды на Фтэльмену, если та позволяла себе вольности по отношению к его госпоже.

— Ты сильный элементаль, и стихия-олицетворение у тебя одна из самых разрушительных... — вздохнула Фтэльмена, — я вижу только один способ... тебе надо заключить магический контракт... связать себя энергетически с кем-то достаточно могущественным. Например, Инфирмуксом.

@Лира

Спасибо. Каждый смотрит под своей призмой, и у них она такая.
Однако я любой комментарий принимаю на свой счёт, разумеется. И толчок в загоны и потеху моего РПП. х)

@Баргенэр Дум, предыдущая группа произвела стабилизацию опасной зоны при помощи магнитной ловушки, расположенной по краям активной зоны, не позволяя ей расползтись за эту самую активную зону и дестабилизироваться. Если электромагниты выключить или вывести из строя, дестабилизация крайне вероятна. Аккумуляторы в виде энергокристаллов в электромагнитах тоже имеются, но они полностью разряжены.

Кстати, в связи с общим количеством разрушений электромагнитное поле может «вытекать» за пределы активной зоны, что может негативно повлиять на электронные артефакты, а в худшем случае даже начать с большой силой притягивать металлические предметы.