Это место не поддавалось анализу. Не потому, что оно было сложным, а потому, что оно не хотело быть понятым. Что бы существовать ему, попросту, это было не нужным. Ему достаточно что бы его понимал кто-то один тогда как другие были в нём фикцией. Даже окружающий мир для него был фикцией, как окружающий мир для улитки, гусеницы или хиккикомори.
Астрид стояла, глядя, как Карма с какой-то детской увлечённостью взаимодействует с окружающим миром. Тонкие пальцы, лёгкие движения, живой, дерзкий взгляд. Она наблюдала за этим почти отрешённо, словно через прозрачную стену. Внутри неё не рождалось ни удивления, ни восхищения, ни тревоги. Только стабильная, ровная тишина.
Всё здесь — каждый лепесток, каждая бестолковая колонна, каждый резной элемент — будто кричало о чьей-то одержимости эстетикой. Словно кто-то взял своё представление о красоте, смешал его с культурным фоном, обрезками роскоши, фальшивыми отголосками величия и вылепил эту комнату. Эту галерею. Стоит отдать должное – ловушка была на редкость разнообразной.
Она уже не чувствовала, как двигается тело. Оно просто следовало за Кармой. Без цели. Без направления. Пятки почти не касались пола. Воздух был тягучим, и лёгкие будто сопротивлялись вдоху, стараясь взять меньше, чем могут, как будто боялись потревожить иллюзию.
Когда Седрик заговорил, Астрид ничего не ответила. Ни одного слова. Она лишь наблюдала. В нём было что-то... чуждое. Не пугающее, но выбивающееся из контекста. Человек, который не чувствует свою плоть. Слишком уверенный в своих репликах. Слишком хорошо вписанный в интерьер. Его существование казалось... уместным, но не настоящим.
Она остановилась у одной из статуй. Мрамор был холоден. Не от температуры — от внутренней пустоты. Всё в этой комнате было таким. Холодным. Беззвучным. Безжизненным. Даже живые говорили так, будто заранее отрепетировали фразы. Даже Карма, подскочившая, смеющаяся, даже она, казалась ей... актрисой.
Фикция. Это слово возвращалось в голову снова и снова, как незакрытая вкладка.
Астрид вспомнила бутыль, оставленную у входа. Простое стекло, простая жидкость, и всё же — это было настоящее. Она знала, что оно существует. Оно пахло. Оно имело вес. В отличии от здешних цветов, которые не теряли лепестки. В отличии от здешнего света, который не отбрасывал теней. В отличии от здешних людей, которые не умирали.
Она провела пальцами по перилам вдоль стены. Текстура дерева, по всей видимости, была искусственно состарена. Зазубрины. Рельеф. Всё подчинялось закону «быть красивым». Это место не было построено для людей. Оно было построено для воспоминаний. Для кого-то, кто не мог отпустить. Кто-то здесь страдал, но страдание это было безличным. Замурованным в изысканных конструкциях, в глянцевой иллюзии ухоженности.
Карма говорила о цветке. О каком-то жасмине. Астрид не уловила сути диалога. Её восприятие то замедлялось, то ускорялось, будто пространство перестраивалось по чужой команде. Что-то в её голове пыталось выключиться. Что-то — включиться. Баланс ощущений был нестабильным. Даже её внутренние протоколы фиксации угроз — и те молчали. Здесь не было опасности. Но и безопасности — тоже.
Она обернулась. Плиты пола не трескались. Колонны не осыпались. Даже воздух не менял давления.
Пространство замерло уже давно.
Она присела у одного из ящиков — или, возможно, постамента. Не глядя, вынула один из своих ножей, не для использования, а для контакта. Клинок, отточенный до зеркального блеска, отразил часть света. Только часть. Остальное — поглотилось. Оно как будто не существовало. Или ему нен ужно было существовать.
Внутри неё не было желания сражаться. Не было интереса. Не было даже особой воли двигаться. И всё же она была здесь. В этом Перекрёстке. Не по зову души, не по долгу службы, а по какой-то иной причине, которую она не могла обозначить.
Карма двигалась. Цветы гнулись. Астрид не вмешивалась.
Она снова посмотрела на Седрика. На его движения. Он писал. Или делал вид. Его рука двигалась, но почерк оставался прежним. Ни одной ошибки. Ни единого пятна чернил. Его «розовое перо» не ломалось, не гнулось, не тускнело. Даже лепестки оставались нетронутыми. Это был не почерк. Это была анимация.
Проклятие этой комнаты было в том, что она позволяла тебе видеть сразу два слоя: внешний и внутренний. Она не врала. Она просто не объясняла.
Астрид поднялась и подошла к тому самому цветку, который назвал Седрик. Белоснежный жасмин. Чистый, безупречный. Он не пах. Или она уже не различала запахов
Никакой липкости. Никакой пыльцы. Идеальный цветок. Нерожденный.
Внутри у неё снова разлился холод. Не физический — ментальный. Как будто мир дал ей знать: ты не здесь. Тебя нет.
Она вернулась обратно и села. Тихо. Без вопросов. Без реплик.
Пусть Карма играет. Пусть Седрик пишет.
Она наблюдала.
И чем дольше она наблюдала, тем больше чувствовала, что её собственное присутствие в этот момент - тоже фикция.
Но, быть может, именно так и должно быть.
Астрид ожидала момента продвижения... Впереди были сложные битвы... Батарея световпитывающего поля тихо гудела на её поясе ожидая момента активации...
Астрид стояла, глядя, как Карма с какой-то детской увлечённостью взаимодействует с окружающим миром. Тонкие пальцы, лёгкие движения, живой, дерзкий взгляд. Она наблюдала за этим почти отрешённо, словно через прозрачную стену. Внутри неё не рождалось ни удивления, ни восхищения, ни тревоги. Только стабильная, ровная тишина.
Всё здесь — каждый лепесток, каждая бестолковая колонна, каждый резной элемент — будто кричало о чьей-то одержимости эстетикой. Словно кто-то взял своё представление о красоте, смешал его с культурным фоном, обрезками роскоши, фальшивыми отголосками величия и вылепил эту комнату. Эту галерею. Стоит отдать должное – ловушка была на редкость разнообразной.
Она уже не чувствовала, как двигается тело. Оно просто следовало за Кармой. Без цели. Без направления. Пятки почти не касались пола. Воздух был тягучим, и лёгкие будто сопротивлялись вдоху, стараясь взять меньше, чем могут, как будто боялись потревожить иллюзию.
Когда Седрик заговорил, Астрид ничего не ответила. Ни одного слова. Она лишь наблюдала. В нём было что-то... чуждое. Не пугающее, но выбивающееся из контекста. Человек, который не чувствует свою плоть. Слишком уверенный в своих репликах. Слишком хорошо вписанный в интерьер. Его существование казалось... уместным, но не настоящим.
Она остановилась у одной из статуй. Мрамор был холоден. Не от температуры — от внутренней пустоты. Всё в этой комнате было таким. Холодным. Беззвучным. Безжизненным. Даже живые говорили так, будто заранее отрепетировали фразы. Даже Карма, подскочившая, смеющаяся, даже она, казалась ей... актрисой.
Фикция. Это слово возвращалось в голову снова и снова, как незакрытая вкладка.
Астрид вспомнила бутыль, оставленную у входа. Простое стекло, простая жидкость, и всё же — это было настоящее. Она знала, что оно существует. Оно пахло. Оно имело вес. В отличии от здешних цветов, которые не теряли лепестки. В отличии от здешнего света, который не отбрасывал теней. В отличии от здешних людей, которые не умирали.
Она провела пальцами по перилам вдоль стены. Текстура дерева, по всей видимости, была искусственно состарена. Зазубрины. Рельеф. Всё подчинялось закону «быть красивым». Это место не было построено для людей. Оно было построено для воспоминаний. Для кого-то, кто не мог отпустить. Кто-то здесь страдал, но страдание это было безличным. Замурованным в изысканных конструкциях, в глянцевой иллюзии ухоженности.
Карма говорила о цветке. О каком-то жасмине. Астрид не уловила сути диалога. Её восприятие то замедлялось, то ускорялось, будто пространство перестраивалось по чужой команде. Что-то в её голове пыталось выключиться. Что-то — включиться. Баланс ощущений был нестабильным. Даже её внутренние протоколы фиксации угроз — и те молчали. Здесь не было опасности. Но и безопасности — тоже.
Она обернулась. Плиты пола не трескались. Колонны не осыпались. Даже воздух не менял давления.
Пространство замерло уже давно.
Она присела у одного из ящиков — или, возможно, постамента. Не глядя, вынула один из своих ножей, не для использования, а для контакта. Клинок, отточенный до зеркального блеска, отразил часть света. Только часть. Остальное — поглотилось. Оно как будто не существовало. Или ему нен ужно было существовать.
Внутри неё не было желания сражаться. Не было интереса. Не было даже особой воли двигаться. И всё же она была здесь. В этом Перекрёстке. Не по зову души, не по долгу службы, а по какой-то иной причине, которую она не могла обозначить.
Карма двигалась. Цветы гнулись. Астрид не вмешивалась.
Она снова посмотрела на Седрика. На его движения. Он писал. Или делал вид. Его рука двигалась, но почерк оставался прежним. Ни одной ошибки. Ни единого пятна чернил. Его «розовое перо» не ломалось, не гнулось, не тускнело. Даже лепестки оставались нетронутыми. Это был не почерк. Это была анимация.
Проклятие этой комнаты было в том, что она позволяла тебе видеть сразу два слоя: внешний и внутренний. Она не врала. Она просто не объясняла.
Астрид поднялась и подошла к тому самому цветку, который назвал Седрик. Белоснежный жасмин. Чистый, безупречный. Он не пах. Или она уже не различала запахов
Никакой липкости. Никакой пыльцы. Идеальный цветок. Нерожденный.
Внутри у неё снова разлился холод. Не физический — ментальный. Как будто мир дал ей знать: ты не здесь. Тебя нет.
Она вернулась обратно и села. Тихо. Без вопросов. Без реплик.
Пусть Карма играет. Пусть Седрик пишет.
Она наблюдала.
И чем дольше она наблюдала, тем больше чувствовала, что её собственное присутствие в этот момент - тоже фикция.
Но, быть может, именно так и должно быть.
Астрид ожидала момента продвижения... Впереди были сложные битвы... Батарея световпитывающего поля тихо гудела на её поясе ожидая момента активации...