Аркхейм

  Приближаясь к Лежбищу, парни всё отчетливее слышали басистый бит колонки и гомон уже прибывших. Но прежде чем они смогли рассмотреть хоть одно знакомое лицо, на них из лесу вдруг ринулась огромная чешуйчатая башка. Башка с ревом захлопнула перед ними пасть и выдохнула ноздрями облако горячей сажи, на что впередиидущие от неожиданности попадали на снег.
— Мальчишки, — басовито прошипела драконья башка и, кажется, улыбнулась.
— Да нахуя так пугать, дура?! А если б застрелил??
  Ругань, хохот, всё вперемешку. Дракон вскоре стянулся до размеров крепкой, темноволосой девчонки, что тут же сделала всем приветственный жест рукой.
  Лежбище уже полнилось учениками. Помимо парней старших и младших классов, здесь также были и девушки. Те, что постарше, распивали с одногодками подозрительные напитки в темных бутылках, а те, что помладше, уже активно разоряли угощения и занимали места у игровых приставок. Да, Лежбище, чем бы оно не служило в прошлом, сейчас работало в качестве обычной игровой комнаты. Общими усилиями, магическими и не очень, оно было обращено в рай на земле. Энергию производили специальные батареи, заряженные чьим-то питомцем электрическим хомяком с Лиреи, а мониторы с приставками тянули через пространственные карманы. Разумеется, за основной успех мероприятия отвечало всего несколько выдающихся лиц. Три старшеклассника, проворачивающих самую сложную работу, не могли или не хотели тащить это на одной лишь волне альтруизма. И потому к месту пришлись принесенные запасы. Закуски были на гостях как и небольшая символическая денежная плата на входе. Мелочь взамен на мелочь, но в итоге приятно всем. Особенно в мире, где многие почти круглый год не видят родного дома и когда-то обыденных развлечений.
— Хочешь? — шутя предлагает несколько демонического вида старшеклассница, протягивая Мимиру свежую сигарету.
— О, нет. Я бросил, — спокойно отказывается тот.
  Девчонка смеется.
— Бросил? Бросил он. В свои десять лет.
— Мне тринадцать, — поправляет он, сохраняя невозмутимое выражение лица, но заметно холодея голосом.
  Стрельнув на эту сцену взглядом, Вакула припоминает, что его сожитель действительно раньше уже курил. Бросил скорее всего по той же причине, по которой делал и многие другие вещи - чтобы угодить мистеру Имреди. Словно бы услышав чужие мысли, Мимир зыркает не менее острым взглядом в ответ, создавая между ними едва уловимое напряжение, протянутое через всё помещение. Но Вакула быстро теряет к мысли и сцене интерес, сует в рот какую-то булку с гостевого столика и идет отвоевывать себе место у контроллера.

— Всё, они ушли, — сероволосый мальчишка, проводив взглядом уходящих в дальнее здание преподавателей, машет рукой, подзывая следовать за ним. Небольшая группа, собранная из обитателей четырех комнат, косяком ринулась за ним, тихо выбегая на улицу и сразу сворачивая в тень, подальше от света фонарей. Все тепло одеты, некоторые с рюкзаками, а кто-то даже прихватил лыжи. Очередные выходные пришлись на праздники, когда взрослые становятся слишком занятыми своими делами, чтобы докучать безобидному веселью ребятни, потому побег их был успешен.
   Скрытное шествие постепенно осмелело, оказавшись в пределах лесной полосы, и тишину леса постепенно наполнил веселый, негромкий гомон. Обсуждали побег, ночной холод, свои приготовления и грядущее событие.
— Этнарх. Этнарх он, понимаешь?
— Это кто? С крыльями такие которые?
  Кто-то обсуждал юношу, помогавшего сегодняшнему побегу.
— Ну да. Очень волшебные, блин, и сильные.
— А чего ты тут забыл с нами убогими?
— Ну... Я так... Вообще-то не чистокровный. У меня бабушка этнарх.
— Так вот почему он телепорт только на первый этаж смог запилить?
— Зато у него вот такое куриное крылышко есть на спине, ахах. Одно! На плаванье видел, когда он забыл спрятать!

— Ты уж меня извини, — говорит учитель с виноватой улыбкой, не отворачиваясь от холста, — Мне приходится немного перестраховываться на тот случай, если меня кто-то примет за лесную дичь. Творец тому свидетель, это не сложно. А мы к тому же ещё и довольно глубоко в лесу.
  Вакула, следуя чужой ментальной ниточке, довольно быстро отыскал источник голоса. Лукаш Имреди, учитель Тактики и Стратегии, расположился на небольшой поляне, устроив на краю обрыва мольберт и неторопливо вымазывая красками очертания вечернего леса. Очень скоро станет слишком темно для подобного творчества, но он не торопился. Когда мальчишка вышел из зарослей, мужчина обернулся к нему и дружелюбно помахал рукой. Статный, причесанный, с шикарными усищами и ровными зубами. Этот человек светился силой, ничуть не униженной его тонким стилем и почти такими же тонким скелетом, скрытым где-то под утепленным весенним нарядом. Этот человек был умнее и сильнее многих взрослых, включая и часть других учителей. Так казалось. Изящен и опасен, как лезвие хорошего клинка. Некоторые зачатки псионического источника, тоже имеющиеся в арсенале, пожалуй, играли свою роль, но незначительную. Харизма была ценнее фокусов. Всей этой гармонии всегда недоставало отцу Джуры, похожему больше на старомодную корабельную пушку — слишком грубую, неуклюжую и задыхающуюся собственной взрывной мощью.
— Что рисуете? — Вакула интересуется с чистым автоматизмом, подходя ближе. Он и так видит, что изображено на холсте, но по привычке ждет особенного ответа. Он впервые застает этого человека за таким одухотворенным хобби.
— Прошедший день, — не разочаровывает его Лукаш, держа усищи приподнятыми в улыбке. Мазок за мазком, он выписывает маслом темные сосновые кроны, — Видишь ли, долина сегодня выглядит восхитительно. Но дело не совсем в ней, — вскинув подбородок, он набирает на беличью щетину побольше свежей краски, — Я люблю собирать небольшие памятки. Эта скромная работа станет мне напоминанием о ещё одном начале учебного года в стенах нашей школы и... О кое-каких других новых началах. Ты любишь рисовать?
— Ну... не особо, — неуверенно признается, косясь на симпатичный пейзаж. Ему не был понятен принцип, но процесс и результат по-своему зачаровывали, — В детстве любил, наверное. А сейчас не тянет. Да и не получается.
  Лукаш весело щурится при упоминании «детства» из уст ребенка.
— Военное дело — тоже своего рода искусство, — говорит он, выводя тонкую веточку, — Ты вот, к примеру, очень хорошо обращаешься с оружием. Один мой коллега говорил: «Я художник. Мой клинок — кисть, а холст — любой, кто станет у меня на пути».
  Вакула поднял взгляд с картины на учителя. Тот весело усмехнулся.
— Мне кажется, что про тебя тоже можно так сказать. На мой вкус ты обращаешься с оружием так же тонко и красиво, как художник со своими инструментами. Надеюсь я ещё увижу, как далеко ты пойдешь со своими талантами.

— Что ты вообще в этом понимаешь, а? — куксился Мэтиас во время одного из их случайных разговоров позже того же дня, после нескольких внеклассных занятий кружков, — Я вообще ни разу не видел, чтобы ты с девчонками разговаривал.
  Мимир засмеялся, совершенно не обидевшись.
— Потому что не люблю я девчонок, — признался честно, — Я их понимаю, потому что у меня много сестер, но не люблю... Хотя, вот знал я одну. Ещё с прошлой школы, — вдруг Мимир даже как-то повеселел, — Отбитая на всю голову, но с ней было не скучно. Научила меня одной штуке. Вы, ребята, слышали про Собачий Кайф?
— Чего? — Мэтиас нахмурился так, словно подумал о чем-то чересчур неприличном.
— Пф... — Кай тоже нахмурился, но по иной причине, — Это вредно.
— Это я и сам позже понял, — веселится Мимир, — Она и до того была с прибабахом, а после моей игры совсем отъехала, — потерев ладони, он вдруг подмигнул Мэтиасу, — Но у меня стало лучше получаться. Тебя научить, Мэти? Будет что ещё девчонкам показывать кроме шрама.
— Да о чем речь? — Мэти начинал злиться, раздраженный своим неведеньем.
— Душишь кого-нибудь и этот кто-то кайф ловит, — пожал плечом Кай, — Ну либо в обморок падает. Или даже помирает, если руки кривые.
— ...Да ну вас, — Мэт, бросив презрительный взгляд на чудилу Мимира, разворачивается и уходит вон, на одно из своих запланированных свиданий с куда более адекватной публикой.

  Школа была славной по большому счету. Но она всё-таки была несколько старомодной. Парни и девчонки изучали практически одни и те же предметы, притом с одинаковым усердием, но обитать им приходилось в отдалении друг от друга. Мальчишеское крыло располагалось недалеко, прямо с видом на Акселому, склон горы, покрытый сосновым лесом, и тренировочные площадки. Девичье же крыло находилось по другую сторону от основного школьного здания, выходя окнами на школьную площадь со сквериком и дальше на долину, раскинувшуюся под горой и тянущуюся до самого горизонта, где на самом краю маячили огоньки ближайшего города. Мир девчачьего быта оставался недостижим не только потому, что оба крыла находились в противоположных концах школы друг от друга, но и из-за строгой охраны на границах корпусов. Казалось бы, кому какое дело, что там в чужом крыле за жизнь? Но всё-таки запрет и неприступность часто пробуждало буйное и принципиальное любопытство.
— Не понимаю. Он же такой тупой, — рассуждал Мэтиас Каули, подпирая спиной деревянную колонну и грея ладони о кружку с узваром. Симпатичный, немного смуглый юноша, всегда умудрявшийся упаковывать свои грубоватые мысли в обертку из лирического философствования и не замечать, что хамит, — И чувство юмора у него дурацкое.
— Ты ревнуешь? — скучающе отвечает ему Мимир Колборн, коротко бритый парнишка с неуловимо скользкими чертами лица, — Точно. Это же та девчонка, с которой ты на днях два часа распинался о чем-то?
— Рассказывал про ту свою драку с барсуком, я слышал, — лениво подключился третий мальчишка, что с очень серьезным выражением лица делал что-то по домашнему заданию в тетради.
— Это крутая история. Девчонки такие любят. Обычно. Особенно если есть шрамы, чтобы показывать, — кажется, Мэтиаса было нелегко обидеть по-настоящему и он искренне верил в свою схему, — Но оказалось, что она из этих... Ни вкуса, ни благородства. Ведьма и древолюбка, как и её мамаша. Вроде бы даже говорить с животными умеет. Может потому ей этот клоун и понравился, что похож на обезьяну.
  Вакула тоже был рядом. Часто совершенно не слушал, но бывало, что и мотал на ус.   

  Снег здесь не сходит подолгу. Зима цепляется за горные вершины острыми, морозными когтями, очень неохотно подпуская к ним новую весну. Но весна наступает. Медленно, но верно заставляет зиму трескаться со звуком надломленного озерного льда и неторопливо таять под трелями пробуждающихся птиц. Вечнозеленый лес постепенно теряет сползающие белые шубы и пушистые снежные шапки, подставляя малахитовые иглы добреющему Архею. В мир возвращаются краски: зелень густых чащоб, бурость утесов и рябь молодого цветения диких лужаек. И запахи: хвоя, сырая земля и дух сезонных завтраков. Весной начинают подавать жареное на углях мясо и узвар из ранних лесных ягод.
  Интернат имени Отцов Основателей носил добрую славу. Удивительное место. Отдаленное от цивилизации, но отлично защищенное и строго специализированное. Лучшего заведения, чтобы сбросить проблемное чадо и при этом остаться в глазах общественности ответственным родителем, трудно и представить. Именно здесь собираются дети, что по тем или иным причинам не смогли отличиться в... обычном (нормальном?) мире. Тонкие науки, экономика, литература, искусство, ученые направления – для всего этого хватало институтов и внутри городов. Но Интернат «ОО» был местом, где расцветала дикость в самом красивом смысле этого слова. Почетное пристанище и отнюдь не пустошь для изгнания. В конце концов, Циркон не зря прославлен своими воинственными достижениями. Воинов здесь любят.

Если вы ждали знак - это не он.

  В этой картине не было ничего особенного. Магия не помогла юному дарованию и он принял пулю так, как подобает любому другому куску прямоходящего мяса. На белой рубашке взрывается красный брызг. Юноша дергается, как от сильного удара, и неуклюже падает на сырую траву у берега. Гости и родня оборачиваются на звук и, не сразу осознав произошедшее, реагируют запоздало. Женщины с визгом охают, в испуге прикрывая рты. Кто-то из мужчин начинает громко что-то орать. Человеческая суета затапливает мирное настроение дня, подобно помоям, вырвавшимся из плотины поверх зеленых лужаек. Люди сбегаются к павшему Чеславу, часть пытается ему помочь, часть просто растерянно наблюдает, а остальные притягивают поближе собственных детей. В какой-то момент блуждающие испуганные взгляды находят Вакулу и останавливаются на нем. Взгляды, полные холодного ужаса. Зато на него наконец смотрели все. Тогда, когда он сам этого захотел, потому что он не прятался и спокойно смотрел на них в ответ, удерживая в руках слегка дымящую винтовку.

  Чеслав выжил. Пуля прошла, не задев жизненно важных органов, и с помощью Лоссумских лекарей он довольно быстро встал на ноги. К концу каникул, он уже мог вернуться в академию. Во время семейных посещений, Вакулу в больницу не брали. Вид сбитого выстрелом тела так и остался для него последним воспоминанием того года, что ассоциировалось с братом. Многие из гостей посчитали, что происшествие было лишь случайностью. Или по крайней мере лишь это решались говорить вслух. Родители же были недовольны. Мать не ругалась, но ещё долгое время даже не смотрела на своего младшего сына, пребывая в каком-то своем внутреннем, темном холоде. Отец тоже Вакулу даже не побил, как это обычно бывает. Но винтовку забрал, запер под новым паролем и твердо заявил, что пацан не прикоснется к ней, пока не обзаведется мозгом вместо той кучи дерьма, коим сейчас была забита его голова.
  Разочарование их несло глубинную, экзистенциальную природу. Такую сложно описать словами или рисунками от побоев ремнем.

  Вакула должен был понять, что сегодняшняя история была не о нем. Развернувшийся праздник жизни никогда не предназначался для того, чтобы он мог отбить в нем для себя особое место. Возможно он всё ещё мог, но мир отказывался давать ему подсказки. «С тобой бестолку говорить» — звучит в голове голос матери, которая сейчас почти не участвовала в общих беседах и снова задумчиво курила, глядя в иную сторону от стрельбища. Её уставшее лицо озаряет улыбка лишь в тот момент, когда в гомоне голосов звучит что-то об Академии, дающей её старшему сыну возможность вовсе избежать армии. «Ты просто завидуешь» — звучит уже голос брата, который сейчас улыбался и с упоением рассказывал дядьям о своих новых знакомствах, учителях магистрах военно-магических наук и одноклассниках из важных семей. Он отвоевал свое место под солнцем и теперь купался в фонтанах восторга людей, что почему-то осознанно низводили себя к рангу беспомощных насекомых, для которых магический источник казался чем-то сродни божественному чуду. Таким насекомым место лишь на компосте, вместе с бесполезной коллекцией такого же тараканообразного по своей сути младшего мальчишки, чей навык стрельбы не был на деле, как оказалось, ничем особенным. Этому может научиться каждый, говорят они. И отца уважают не за талант, получается, а за многолетний труд и умение выживать в этих странных, компостных джунглях. Зловонных и посредственных, но за сколько-нибудь заметное место в которых приходится сражаться до крови из носу.
  Постепенно гости стали расползаться по участку. Некоторые гости ушли проведать своих резвящихся детишек, некоторые отправились прогуливаться по саду. К теме стрельбища уже никто не вернется.

  Публика сперва пребывала в мягком изумлении. Картина воинственного Казимежа многим была уже знакома, но ребенок с ружьем? Это вызывало у них противоречивые чувства. Смертоносность настолько маленького и неразумного создания вызывала в их здоровых подкорках мозга дискомфорт. Но с другой стороны, некоторые прониклись сентиментальностью. «Весь в отца!» - сказал кто-то вслух с умилением, чем едва не вызвал у парнишки покраснения ушей. Наконец-то он делал что-то правильно. Что-то, что нравилось и ему самому и другим. Особенно нравилось отцу, прожженному вояке. Либо Вакуле лишь казалось, что ему нравится больше всех, ведь перемены его заросшего бакенбардами лица были самыми разительными среди незначимых пятен остальных далеких родственников. Казимиру нравилось демонстративно гордиться, а мальчишке нравилось быть предметом гордости.
— Такое страшное хобби, — обронила всё-таки кто-то из соседских жен, деликатно отмахиваясь от грохота выстрелов, — Стоит ли вот так, с малого приучать?
— В этом доме так было всегда, — деликатно отзывается Агга, поглядывающая между тем на невеселую мать семейства, — У Казимежа... Очень воинственная кровь. — она старалась говорить без упрека. По возможности даже в хвалебном тоне.
— Кто-то ведь должен держать этих ублюдков за границей... — прорычал отец, бросив на женщин не столько раздраженный, сколько снисходительный взгляд. «Ублюдками» могли оказаться как хтоны, так и представители каких угодно разумных рас, в зависимости от настроения и степени опьянения этого мужчины. Но в этот раз он не стал углубляться и уточнять.
— А Чеслав учится, чтобы потом воевать?
— Конечно! — почему-то уверенно вскрикнул Казимеж, всё больше отвлекаясь от стрельбища.
— Я... Думаю да, — куда как менее уверенно поддакивает старший его сын, потирая плечо, — Если я хорошо выучусь, я смогу быть ээ... Полезным в бою.
— Чего скромничаешь? Конечно выучишься. Конечно будешь полезным, — весело громыхал Казимеж, всё норовя перезарядить ружье, но отвлекаясь и продолжая экспрессивно размахивать магазином, — Набросаешь щитов союзникам. Прикроишь им тылы. На вот, тоже попробуй, — и отдает ружье Чеславу, что немного мнется, но, не в силах отказать отцу, принимает оружие.

Цитата: Бернадетт от 08-04-2025, 22:46:16/Щурится. Чувствует обман легкий... или не так? /

Скрипуче посмеиваясь, распался на суетливый рой тараканов и разбежался по углам.

- Она там абсолютно точно была и я совсем не добавил её минуту назад, вспомнив, что так и не оформил свой профиль.

@Бернадетт,
- Знаете, я и сам своего рода Порядок.
Медленно, со скрипом поклонился.
- Надеюсь, однажды подружимся.

  Вакуле всё-таки удалось ненадолго привлечь к себе внимание. Вой, который поднял кузен Стасик, наевшийся жука, ненадолго сместил акцент внимания со старшего брата на младшего. Мать, опережая раздражение отца, вскочила с места и начала громко сетовать на то, что сын ослушался её требования сразу выбросить жуков на компост. Впрочем, обошлось без серьезных скандалов. Остальные дети лишь посмеялись со Стасика, уверовавшего в жучью магию, а взрослые быстро переключились на свои насущные темы. «Сегодня неподходящий день для того, чтобы раздувать из рогача слона». Отец так и сказал, на что многие ответили вежливым, немного вымученным, но согласным смехом. Если Казимеж сам шел на мировую, всем было лучше плыть вместе с ним по течению.
  За обедом многие взрослые также прикладывались к спиртному. Сладкая наливка из садовых фруктов лилась по рюмкам так обильно, что даже малолетнему Чеславу перепало. Наевшись, напившись и подобрев сильнее прежнего, Казимеж вдруг хлопнул по столу ладонью и громко оповестил всех о своем желании растрястись. У него на уме была не просто прогулка, но массовый поход с гостями на стрельбище. Это было одним из самых любимых его занятий, как увлеченного вояки, под которое была отведена отдельная зона на участке. Ухоженная, аккуратная и всегда с начищенным арсеналом.

  Обедали все за двумя длинными столами, выставленными один к другому и накрытыми нарядной скатертью. Глава семейства, его жена и сыновья; Тёти, дяди, друзья и соседи по кварталу. Вакулу ради эксперимента усадили в дальний, детский угол, где по мнению матери он мог немного социализироваться. Но эксперимент шел не слишком удачно. Ровесники, уже раззнакомившееся друг с другом, в основном были поглощены продолжением полуденной игры поверх своих тарелок. Дети постарше, особенно кузина Арма, больше внимания уделяли Чеславу, сидевшему почему-то поодаль, поближе к родителям. Впрочем, скоро стало ясно почему. Взрослые хотели послушать истории об Академии, а Казимеж — иметь возможность гордо хлопать старшего сына по спине, смеясь о том, какого полезного юнита он породил. У отца скоро был день рождения и, похоже, слава сына более чем годилась ему в качестве подарка. Чеслав сегодня был звездой программы. И чтобы поддать веселью жару, пацан в какой-то момент перешел от слов к действию. Новая забава заключалась в том, чтобы читать мысли желающих и озвучивать их вслух, невероятно потешая всех участников. Весело не было только Вакуле, что терпел сбоку от себя сопливого соседского молокососа, жующего с открытым ртом и пространно вазякающего по соусу куриную кость. Вид засмотревшейся на его старшего брата кузины навевал не меньшую тошноту.

— Знаешь, я ведь переживаю за них, — Гражина, наконец бросив свои неумелые попытки помочь с сервировкой, теперь сидела в тени цветущей магнолии и курила, — За мальчиков то есть. Кас очень строг к ним, но почему? Шалопаи они, вот почему, — её слегка непослушные от неврологии пальцы стряхивают пепел немного мимо красивой пепельницы, — Я так рада, что Чеслав смог себя проявить. Не могу поверить в это до сих пор. Магический источник? В нашей семье?
— Он так талантлив, — охотно поддакивает её сестра Агга, улыбаясь с теплым весельем. Она не курит и вместо этого пьет ароматный розовый чай, поглаживая живот. — Такой юный, а уже постиг школу магии. Или две?
  Хвалить чужого ребенка ей не составляет труда ввиду опьянения собственным предвкушением будущих родов. Чего уж говорить. Чем короткоживущие и неволшебные хуманы сильны, так это стремительным размножением.
— Они там учат сразу много разных практик, — Гражина старается звучать спокойнее, но в её голосе чувствуется легкая материнская хвастливость при полном непонимании предмета обсуждения, — Что-то вроде... Ну, знаешь, пробуют всякое, чтобы найти сильные стороны, да? Плюс сопутствующие предметы. Историю и математику они ведь тоже должны учить.
— Занятой. Как славно, что он смог приехать на каникулы вас навестить, — Агга, кажется, слегка витает в облаках.
— Да, — мать делает ещё одну затяжку, — Надеюсь Вакула успеет с ним побольше пообщаться.
— Они хорошо ладили?
— Ты же знаешь как бывает. Не всегда, — вздыхает, — Но я надеюсь младший наберется ума у старшего, пока он здесь. Нет, я конечно не жду, что у него тоже будут... Такие таланты. Это всё-таки редкость. Но может быть он хотя бы... Просто возьмет какой-то пример.
  Агга глубокомысленно покивала. Вдруг, ветерок сменил направление и донес сигаретный дым в её сторону.
— Дорогая, прошу. Нам это очень вредно.

  Дом сегодня активно проветривали. Высокие окна главного зала были распахнуты все до единого, но сквозняк упрямо избегал нагонять свежего воздуха. Из кухни в зал выносило запахи еды, а в прихожей дурно пахло парфюмами гостей. Над потолкам жужжала случайно залетевшая через окно жирная оса. Солнечно, уютно даже. Безлюдно. В левом крыле было слышно, как работают оросители в цветнике. Сад и растения — увлечение матери, но ухаживал за посадками по большей части нанятый садовник. Пожилой кентавр Боя Бо, молчаливый и задумчивый, почти всегда находился в зеленой зоне. Несмотря на размеры своей конской половины, он был необычайно деликатен и осторожен.
  Справа громыхали кухонные кастрюли и шумела вода из крана. Ядвига — женщина в теле, с рогами и копытами, работающая в этом доме сколько Вакула себя помнил — трудилась над очередным праздничным блюдом. Говорить с ней удовольствия мало. Её акцент неразборчив, но потрепаться она любила. Родители уже давно приучили её обращаться к ним лишь по делу, но с детьми и гостями она себя не сдерживала. Оставаясь одна, она любила напевать под нос популярные песни со своей родины. Её энергичность была её сильной стороной, на самом деле, просто нужно было вовремя направить её в нужное русло. Она держала дом в чистоте и отлично готовила. В кражах замечена она тоже не была.

  К полудню солнце уже целиком заливало задний двор. Фасад трёхэтажного дома, обычно такой мрачный и темный, сегодня представлялся в совсем ином свете. Облепляющий его стены плющ набрался весенних красок и, казалось, даже бурый кирпич наполнился свежим, здоровым оттенком. Этот дом хранил в себе долгую и непростую историю и сегодня, в окружении цветущего сада и оживленного празднования, он теплел, словно самый старый из отцов семейства.
— Неси её сюда, Агга. Ставь. Я подвину.
  Гражина Джура с двоюродной сестрой и прислугой Ядвигой вовсю трудились над вынесенным под открытое небо столом. Хозяйка редко занималась готовкой, но сегодня в её обычно размеренном ритме звенела ожившая, здоровая суета. Её бледное лицо и чувствительные к свету глаза ещё не успели привыкнуть к весеннему солнцу и улице, потому улыбки, и без того неестественные для неё, казались ещё и болезненными. Но она была счастлива. Она сдерживала свои эмоции, как человек, способный развалиться на части от переизбытка позитивных чувств, но всё-таки щёки её были румянее обычного и украшения, выуженные из глубокого сейфа, шли к её показной гордости, платью и уместному макияжу.
  Казимеж Джура, одетый в костюм и уже успевший частично его растерять, был занят бурным общением со своими шумными братьями. Хор громко что-то обсуждающих и хохочущих у кромки искусственного озера мужиков раскатывался по всей лужайке, пока вокруг них носились дети и чья-то мелкая, шумная псевдо-псина.
— Она совсем новая, — хвасталась соседская дочка одному из прибывших ребят ровесников, — Кукла. Из коллекции «Инбред Принцес». Совсем как живая, да?
— Ну... да, — скучающе отвечает паренек, шмыгая носом и блуждая взглядом невпопад, — Мой папа знает одного колдуна, который мог бы её ряльно оживить.
— А? Правда?
— Да. Он бы её оживил и она бы съела твои уши пока ты спишь.
— Фуу!
  Жизнь здесь била ключом.

+

@Сверр Шахрассар, Энергетическая форма. По вселенной себя не разматывать. Проникать только в незащищенных младенцев. Я Вас понял)
Исправлено.

Цитата: Сверр Шахрассар от 27-03-2025, 12:41:36Я не до конца понял концепт, можете мне как-то попроще пояснить. Он имеет физические тело? Где именно он существует? Что значит - он по всюду и в головах случайных людей? Это как?

Я предполагал, что с этим могут возникнуть сложности. Сейчас постараюсь объяснить, но пойму, если придется упрощать концепцию.
Физическое тело у него есть. Но чаще он существует в форме, подобной призраку. Фраза про нахождение нигде и сразу всюду - скорее просто фигура речи. Идея была в том, что персонаж стремиться отдалиться от физического тела, а потому магически растворяет его, а сознание отправляет в полет.
Это не боевой персонаж. Эфимерный.
Что касательно существования в чужих головах. Где-то в анкете я упоминал, что это просто его способность: откалывать от своего сознания кусочки, подселять их младенцам и потом тихо наблюдать за их жизнями. Он не может проворачивать это с уже зрелыми личностями. И использовалось бы это исключительно для отыгрыша нпс, а не во вред персонажам других игроков.

@Сверр Шахрассар,
@Шейлина,

Здравствуйте. Благодарю.
Готово. Вписал терраформирование.

1. Имя и фамилия персонажа
Эль Маньяна. Господин Мор. Паразит. Самый Древний Вуайерист.

2. Раса и год рождения
Воплощение Эволюции, Упорядоченности, Познания, Терраформирования и Искусства.
Почти четыре миллиона лет от роду. Выглядит на свой возраст.

3. Место проживания, род занятий и состоятельность
  Постоянного места жительства не имеет. Обычно существует в энергетической ипостаси. Если всё-таки материализуется, отдает предпочтение людным местам, где теряется в толпе и тенях. Реже проводит время в относительном уединении руин недалеко от своих алтарей.
  Владеет церковью «Завтрашнего Дня». Наиболее известен, как демиург Болезни и церковь, соответственно, временами обзывается просто «сектой Паразита» или даже «Рассадником Заразы». В высоком обществе друзей и почитателей не имеет. Все его культисты – оборванцы, психи или в лучшем случае представители малочисленных диких гуманоидных племен со специфическими взглядами на жизнь.

4. Цвет магической энергии и ориентация
Переливы крови и желчи.
Асексуален.

5. Биография
  Являясь не самым ярким представителем второго поколения демиургов, Маньяна долгие тысячелетия после своего рождения оставался лишь крупицей великой массы мастеров мира. Маленькой и незаметной, однако исправно ведущей свою работу по плетению структур новой реальности. Вклад его был велик по меркам его скромной сущности, но почти незаметен на фоне величия цельной картины. И когда Мир был достроен, а великий рой демиургов, зараженный вдруг каннибалистическим голодом, принялся себя пожирать, Маньяна окончательно затерялся и скрылся в самых темных тенях.
  Найти кого-то ещё более слабого, чем он сам, было непросто. Но присущая Маньяне особая первобытная хитрость и изворотливость всё же помогали оставаться ему на плаву. Пожирая более мелких родичей и скрываясь от тех, что были сильнее, демиург будущих болезней постепенно вошел во вкус. Когда его абстракция начала приобретать более отчетливые формы, он изо всех сил противился тяготению этой новой силы, что звала себя эволюцией. Ещё не имея осознанности, он чувствовал, что слишком тесно связан со своей первоначальной природой. Чувствовал, что нет ничего ближе и комфортнее, чем забвение космоса и глубины чистых божественных инстинктов. Его протест отражался на его физической оболочке, вынуждая её отращивать лишние конечности, ломать всякий намек на читаемую форму, порой даже растворяться. Однажды протест неудовольствия собственной сущностью зашел так далеко, что Маньяна окончательно расщепился, слившись с почвой и атмосферой одного из мелких планетоидов. Он впал в кому, вынудив эволюцию на время уснуть вместе с ним. За время его спячки, Великая Охота уже завершилась и все его братья с сестрами давно успели воплотиться в своих новых, прекрасных оболочках.
  Новое рождение Маньяны происходило подобно прорастанию дерева или гриба. Корнями высасывая из почвы её силы и собственную растворенную сущность, он медленно возвышался над пустой грядой. Темный росток всё рос и наполнялся массой, подобно уродливому новообразованию, пока через полсотни лет наконец не оформился в сухое подобие двуногого существа. Впервые открыв скрипучие веки и взглянув на мир двумя огоньками горящих глаз, Маньяна наконец осознал свое новое Я. Сегодня он родился. А Завтра будет только лучше.
  Крошечный планетоид, который легко можно было обойти вокруг за пару часов, был назван Каркасом и позже на нем был воздвигнут первый алтарь. На этом планетоиде ничего не росло, а из живых существ были лишь странные низкорослые существа мелкого народа, что первыми были обращены в скверную веру демиурга Болезни.
  Заимев наконец физическую оболочку, Маньяна отнюдь не стремился находиться в ней постоянно. В борьбе за вечное беспамятство он надорвал что-то в своей природе и теперь физически не мог долго сохранять свой внешний вид. Вместо этого он регулярно принимал энергетическую форму. Научившись осознанно мыслить, он решил, что будет с удовольствием следить за миром, что подобно ему самому, оказался столь неоднородным. «Хаос – тоже часть Порядка. Той его части, что ещё не смогли разгадать» - считает Маньяна. Также он считает, что собственноручно вносит порядок, помогая эволюции живых существ Аркхейма. Научившись насылать болезни, он стал вычищать слабых представителей различных видов. Даже его собственные последователи должны были проходить ритуалы, связанные с риском со здоровьем, что оставляло у алтаря лишь самых сильных и самых безумных. Маньяна не стал масштабным бедствием лишь по той причине, что был надломлен. Его неторопливое восприятие мира и любовь к созерцанию плодов своей работы помогает ему сохранять здоровую гармонию между чистками. Его сознание расщеплено связано с особыми носителями, подготовленными заранее через сложные ритуалы, благодаря чему демиург способен видеть их глазами. Наблюдая одновременно за всеми ими, Маньяна  нынче слишком занят для того, чтобы топить мир в большой Чуме. Но у него есть такая мечта. Великий Мор однажды ещё наступит и либо принесет окончательный порядок в новую структуру мира и жизни, либо вернет им всем Великое Безмолвие, некогда потревоженное Творцом.


6. Образ
  (Демиург Болезни, Естественного отбора и торжества жизненной силы)
  Маньяна – это демиург, пожертвовавший плотью и отчасти рассудком в угоду тому, чтобы продолжать оставаться ближе к «божественному». Во времена массовых воплощений, он дольше прочих сопротивлялся своему очеловечиванию и это сказалось на нем. Жизнь, как явление, очаровывает его, но собственная плотская тюрьма его тяготит. Если ему всё-таки удается воплотиться, образ его выходит размытым, нестабильным и неприглядным. Маньяна в осязаемом виде чаще всего предстает как мрачная, очень древняя тень старика. Худой, высотой более двух метров, часто лохматый, колючий и рогатый, словно Черт. Его плоть подобна окаменелой древесине, праху и землистой лесной подстилке. Его голос – шелест листьев, треск половиц и рокот подземных вод. Он слаб физически и культ его не велик. Но он отвратительно вездесущ, незаметен и любопытен.
  Прожив тысячи и тысячи лет в надломленном состоянии ума, он обрел искаженное восприятие времени. Смертному он может показаться медлительным и полным безграничного терпения. В какой-то степени так и есть. Одним из самых любимых развлечений Маньяны является наблюдение. Особенно наблюдение за жизнью самых разнообразных существ, от первого лица. Маньяна любит подселять себя в головы новорожденных разумных и не очень тварей (тех, кто не защищен от его проникновения) и проживать их жизни вместе с ними, практически никогда осознанно не вмешиваясь в ход чужой судьбы, но пассивно принимая наблюдаемый опыт как свой собственный. Наблюдение может длиться до самой смерти существа. Ничего удивительного. Демиургу, уже прожившему миллионы лет и привыкшему к бесконечным виткам вселенной, некуда спешить.
  Временами, когда Маньяна не занят бдением за своими игрушками, он любит играть с естественным ходом вещей, используя в качестве любимого инструмента болезненные инъекции вирусов и патологий. Создание болезней – его главный талант. Оно требует особого мастерства и множества жертв, но в конечном счете оно того стоит, ведь чума – это превосходное средство для очищения и испытания прочности удивительных тварей мира сего.
  Маньяна лишен многих стремлений, присущих смертным расам. Но любопытство может приводить его время от времени к довольно обыденным ритуалам. Бывает, что ему нравится читать книги или даже просто пить хороший травяной чай, прежде чем в очередной раз растянуть себя в обвивающую Архей безмолвную струну.


7. Уровень персонажа и вид источника

Уровень персонажа: VI

Вид источника: магия

8. Связь с игроком
лс

9. Галерея
https://arkhaim.su/index.php?msg=498204

10. Как вы нас нашли?
Вы мне приснились.