Аркхейм

Ее зовут Токи Хукер. Звали когда-то. Ей всегда казалось странным, что она все это помнит. Столько лет прошло. Призраки прошлого, обрывки другой жизни. Казалось, она должна была забыть все это давным-давно, но она раз за разом приходит в это запустелый район. Он не всегда был таким. Не было ям на забывшем ремонт асфальте, ветвистым сорнякам не было места на идеальных, ухоженных газонах. Тогда казалось, что это место сошло с экрана телевизора, на котором в сотый раз крутили повтор набившего оскомину ситкома, который пускали после вечерних новостей. Ее родители – идеальные персонажи такого сериала. Глуповатая мать, подрабатывающая коучем по финансовому успеху, но прекрасная домохозяйка. Идеальный порядок, вкусная еда и отборные сплетни. Все – в доме ее мечты. Отец был типичным ботаном-неудачником, разыгравшим джекпот в лотерее жизни и не оставшись девственником к своим тридцати. Сейчас-то она понимает, что мать с ним была только ради денег. Но всякий раз они играли в идеальную семью. Милые, мертвые лицемеры.
Токи тогда было пять, когда мы переехали в этот район из душной квартиры где-то на другом конце города. Токи была в восторге. Огромный двор, огромный дом, своя комната, вместо скрипящей раскладушки и клишированный почтовый ящик в конце гравийной дорожки. Синий с белой надписью «Хукер». Ее родителей обожали. Они идеально вписывались в сценарий этого сериала. Единственное, что портило эту тошнотворную комедию – Токи.
Она была ужасным ребенком. Тупая мать и бесхребетный отец – лучший вариант, чтобы взрастить маленькое чудовище. Драки со сверстниками были для нее обычным делом. Не было новостью, когда соседи шептались о том, что малявка Хукер выбила кому-то зуб или поставила синяк под глазом. И чем дальше она росла, тем большей занозой в заднице она становилась. В двенадцать она курила в переулке между школой и зданием типографии. В четырнадцать она уже выпивала со старшеклассниками. Ей всегда говорили не связываться с плохими компаниями и держаться подальше от неприятностей. Но она притягивала их к себе. Магнит для членов и неприятностей.
Чем старше становилась Токи, тем сильнее самоутверждалась в кругах сверстниках как та самая популярная стерва.  Она была умна, не смотря на отвратительную успеваемость. Красива, пусть и не идеал. И всегда при деньгах, которые снимала с карточки отца, пока тот спал за своим компьютером. Многие ее боготворили, еще больше – ненавидели. Вокруг нее, как мухи над дерьмом, роились такие же богатые, успешные, красивые. Ее личная свита, с которой она отрывалась на вечеринках и унижала неудачников. Такой запомнилась Токи Хукер. Мало кто пришел проводить пустой гроб, который опустили в могилу под памятником с ее именем.
Часто мы не верим в существование чудовищ, пока не встретимся с ними лицом к лицу. Не верим в приметы, пока не ощутим последствия. Смеемся над призраками, пока не увидим их отражение в зеркале. Отрицаем торговлю людьми, пока нас не запирают в бетонной коробке без окон с единственным, скрипящим ржавыми пружинами, матрасом. Не верим, что не сможем слезть с иглы, пока не захлебываемся собственной блевотиной в притоне. Может это где-то есть, но со мной этого никогда не случится. Прошло пять месяцев, как Токи пропала без вести. Как всегда никто ничего не видел.
Фермы, на которых людей держали, как дойный скот давно перестали быть редкостью. Взлом жизни, которого требовала навязанная обществом секретность. Их часто оборудовали на химических заводах, скотобойнях. Везде, где не станут обращать внимания на смрад гниющего мяса. Мертвых не хоронили. Оставляли в тех же камерах, единственной отдушиной в которых было окно внизу стальной двери, в которую пару раз в день просовывали поднос с едой или лапшу быстрого приготовления. К этому запаху привыкаешь не сразу. Неделю, может две и уже перестает тошнить, когда в темноте рядом с тобой разлагается чье-то тело. Раз в месяц ее выводили и вели темными коридорами в комнату со стоящим в центре стулом. Вгоняли в вену иглу и по тонкой трубке сливали из нее все, что было, пока она не теряла сознание. Через месяц все повторялось. До этого дня она была игрушкой. Она давно прошла через все стадии принятия и уже не содрогалась, когда открывалась стальная дверь. Следы игр оставались на ней порезами, выжженной на болезненно бледной коже бранью, сломанными костями. Так было со всеми. Иногда было невозможно заснуть от криков, доносившихся из-за стены.
 Чаще в десятках камер запирали бродяг, наркоманов, шлюх. Тех, кого не будут искать. Токи такой не была. Заборы и столбы еще долго пестрили листовками с ее лицом и номером телефона под ним. Пожелтевшими от солнца и поплывшими от влаги. Погибающий скот часто просто оставляли гнить в тех же камерах, куда заталкивали свежее мясо. В редких случаях их обращали, чтобы продлить их агонию и просто выкидывали на улицу, где такой молодняк не проживал и пары дней. Своеобразная шутка. Оторвать мухе крылья и смотреть, что она будет делать. Так случилось и с ней. Она больше не звала себя Токи. Токи Хукер умерла.
Мизери часто возвращалась в место, которое Токи Хукер называла домом и о котором бредила в лихорадке, в последние мгновения своей жизни. Родители Токи давно умерли. В день, когда она пришла сюда в первый раз. На утро спокойный район напоминал разоренный муравейник - всем дружелюбным соседям было интересно, что случилось, когда из дома семьи Хукер выносили черные мешки. Вампиров обычно представляли, как что-то гордое, утонченное, аристократичное. Мизери разбивала все эти штампы на осколки. Остатки ее рассудка умерли там, в смердящей камере в недрах химзавода, место рассудка заняли инстинкты. Она была ужасным человеком. Неудачливым вампиром, но прекрасным охотником. Достаточно прекрасным, чтобы прожить куда дольше таких же «брошенок», как она, меняя города, укрытия и оставляя за собой след из трупов.
Более века прошло, как Токи перестала быть частью этого мира. Более чем за век Мизери так и не стала частью мира другого. О той, кем она была, напоминали почти зажившие, но так и оставшиеся белесыми буграми шрамы на ее теле. О той, кем она стала, напоминали изуродованные тела тех, кто оказался не в том месте, не в то время. Городская страшилка для живых и заноза в заднице для упырей. Она опять в Лоссуме. Снова заходит в обветшалый дом семьи Хукер. Сентиментальность? Нет. Просто рассвет близко.

Мизери – собирательный образ личностей и образов. Она хорошо играет самые различные роли, считая это хорошим развлечением и отличным средством для охоты. На деле - абсолютно безумна. Все ее моральные ориентиры давно померкли в какофонии голосов у нее в голове. Она может быть дружелюбной, влюбленной, ласковой – какой захотят те, на кого она положила глаз. Иной раз невозможно понять, просто ли она дурачится или и правда видит мир в своих, искаженных красках. 
Маска – ее постоянный атрибут. У нее их целая коллекция, которую она хранит в одной из своих нор. Синие, красные, черные. Изображающие черепа, клоунов, животных. Когда то она скрывала ими свое уродство, но теперь, когда на ее лице остались только едва различимые белесые шрамы на правой щеке, сложившиеся в слово «slut» и едва заметные линии улыбки Глазго, тянущихся от уголков губ и почти до ушей, это стало просто привычкой и частью узнаваемого образа. Мизери худощава и не может похвастаться ростом – всего 167 сантиметров и кажется значительно ниже, излюблено пряча руки в карманы и сутулясь. Нет, она не красит волосы. Бледный, розовый оттенок ей достался от матери. Многие девушки только мечтают сорвать такой джекпот в генетической лотерее. Глаза серо-голубые, с светящимся в сумерках и темноте зрачком. Под глазами осели заметные бордовые круги. Выглядит она болезненно. Ее вполне можно принять за обычную наркоманку с давно пропавшими венами, но так ли много между ними разницы. Мизери не из постоянных клиентов бутиков с красивыми вещами для настоящих леди – такая одежда быстро приходит в негодность. Ей на замену приходят простые вещи из секондхендов и лавок с криво сшитыми в ближайшем подвале тряпками.