Аркхейм

(https://forumstatic.ru/uploads/001b/8c/87/640/t657618.png) (https://forumstatic.ru/uploads/001b/8c/87/640/657618.png)

Хэйинь / город Кёнг / 5022 год Моль, Вакула Джура Эпизод является игрой в прошлом и закрыт для вступления любых других персонажей. Если в данном эпизоде будут боевые элементы, я предпочту договариваться с соигроком по ходу дела.

(https://forumstatic.ru/uploads/001b/8c/87/640/t348566.png) (https://forumstatic.ru/uploads/001b/8c/87/640/348566.png)

Научи меня умирать. Мучительным изломом губ, сохранивших твой запах, тяжестью ладони вдоль позвоночника и бледностью кожи с багряным росчерком синяков и ссадин; загнанным зверем в клетке и с сердцем, в испуге отсчитывающим этажи - обнажать зубы, но лизать протянутую руку, собирать губами крошки того внимания, от которого всё внутри наизнанку; сидеть в заспанном доме до первых вспышек слепящего пламени за окном; срываться и бежать - бежать, но всегда возвращаться.

Порой судьба расставляет фигуры в интересные позиции: пешки, стоящие на четвереньках с задранной вверх пятой точкой и приоткрытым в нетерпении ртом, ферзи в боевой стойке с копьём наперевес и короли, берущие от жизни всё легко и беспрепятственно, потому что рождены с серебряной ложкой во рту. В сущности, для неё игра всего лишь предлог для того, чтобы перед финальным выстрелом в упор позволить взглянуть себе в глаза – мнимое противостояние незримому и бессмертному существу, или бег по замкнутому кругу с надеждой, что именно у этой сказки будет счастливый конец.
Ноно появился в дверях ровно в шесть тридцать. Его маленькую, почти детскую голову пересекала тряпка, скрученная поперёк глаза повязкой, а грязные лохмотья окутывали щуплое тело складками, плотным слоем скрывая его сутулую фигуру: поношенные штаны с растянутыми коленками и давно потерявшая свежесть рубашка. Волосы редкими клочьями покрывали череп, придавая ему ещё более жалкий и изнеможденный вид. Он остановился в дверях тенью, неуместной и незваной, замешкался, будто на мгновение засомневавшись в своих действиях, и воровато пробежался взглядом по комнате. Испещрённое морщинами лицо гостя выражало одновременно вызов и насторожённость, а единственный глаз сверлил пространство, выискивая угрозу в тесном помещении – в его молчаливой дерзости чувствовалась тревога и понимание жизни, которая приучила его к постоянной крысиной возне в трущобах. Не дожидаясь приглашения, он сделал пару неспешных шагов вперёд, шаркая истоптанными ботинками по полу, и остановился возле стола. Свет тусклой лампы под потолком вскользь осветил его лицо: землисто-серая кожа, глубокая тень под глазом и слабый, но настойчивый блеск чего-то, что можно было принять за отчаяние или решимость.
Едва рассвело, но в помещении уже стояла удушливая жара с едва уловимым зловонием мёртвой плоти. Внутри этих стен шла своя жизнь, подспудная и бесшумная, но весьма бурная: причудливая игра теней на стенах и едва различимый, но зловещий скрежет крюков под потолком, на которых мерно покачиваются освежёванные туши зверей; шорохи, исходящие из тёмных углов, где тьма кажется ожившим источником кошмаров и скользит по полу, словно кто-то незримый движется по затёртым временем плитам. Воображение рисует в голове напряжённые картины, а слух улавливает глубокое и ритмичное дыхание, будто кто-то или что-то дремлет во чреве этого душного пространства. Все чувства обостряются, а инстинкты истошно призывают бежать.
За прилавком возвышается мясник, чьё присутствие, на первый взгляд, не вписывается в это место: бледный и тонкий, как приведение, волосы собраны в низкий хвост на затылке, белая рубашка с закатанными рукавами, которая смотрится неуместно в обители крови и плоти, и небрежно накинутый поверх фартук. Отстранённый, лишённый эмоций взгляд неотрывно следит за движениями гостя, и сквозь эту пустоту, подобно притаившемуся перед прыжком зверю, неощутимо пробивается хищническая тяжесть. На фоне его безмолвного присутствия слышна глухая вибрация морозильной камеры, которая доносится откуда-то из глубин помещения, а приоткрытая дверь, едва различимая за спиной, словно разинутая пасть, поджидающая свою добычу.
Так, сразу же, впервые переступив порог лавки, Ноно усвоил, что любой гость в этом месте не может говорить ровным голосом: или шептать, чтобы не услышали живые тени в углах, или кричать, преодолевая толщу стен и разлитую в воздухе тревогу. Он выбирал молчать. Зажатый в трясущемся кулаке конверт перекочевал на прилавок под бдительным взглядом мясника, мужичок сильнее сжался, схватил выставленный взамен холщовый мешок и поспешно покинул помещение. Уличные сумерки с радостью приняли его, поглощая в своей неясной полумгле, будто стирая само его присутствие.
Моль отмер и широко зевнул, словно только сейчас просыпаясь после долгого дремотного оцепенения, внимание его неспешно перетекло на конверт, оставленный боязливой крысой. Не торопясь взглянуть на содержимое, он протянул руку к оставленному на столе завтраку, подцепил пальцами кусок сырого мяса, ещё не потерявшего свой красноватый оттенок, и затолкал за щеку. Пережёвывая с ленивой, почти ритуальной неспешностью, он продолжал сверлить взглядом конверт, будто мясо требовало большей концентрации, чем оставленное на прилавке послание.
- Так, - протянул в пустоту и вытер руки о фартук, после чего вскрыл конверт и прочёл содержимое, вырисовывая на губах тень безмятежной улыбки. – Мило... - То, что было выцарапано в письме, едва ли могло считаться милым, но что-то в словах или намерениях, зашифрованных в этих строчках, определённо его позабавило. Возможно, это был результат игры, которую он вёл уже давно, или тонкая нить интриги, что сплелась удавкой вокруг этого места и всех, кто сюда приходил. Тем не менее, Моль не думал отказаться от очередного поручения и отправился в спальню, чтобы собрать всё необходимое перед тем, как покинет дом.

«У меня есть для тебя одно дело. Распространяться лишний раз не стоит. Но ты и сам знаешь, как это обычно работает. Плачу хорошо. Но если надумаешь брать напарника, будешь делить долю со своей части. Когда-нибудь бывал на Хэйинь? Тебе там понравится. Язык сломаешь с их местным наречием, но кухня у них отменная»
  Действительно, то ещё местечко. Забитая дыра, в которую даже торговые суда ходят неохотно. Лишь одна особо пронырливая мелкая компания, временами отправляющая в сторону красного планетоида корыто одно-другое, всё-таки согласилась подобрать на борт небольшую группу попутчиков. Впрочем, жалась явно для проформы. Свободные места в грузовом отсеке очевидно использовались не первый раз, уже обустроенные скромными удобствами и обитые следами многолетней эксплуатации. Сами попутчики тоже не казались новичками в этом деле. Рожи кирпичом, кивали где надо, знали куда присесть и откуда достать газировку взамен на пару ржавых монет. Очаровательная публика. Деловая. И трафик у них налажен.
  Хэйинь поздоровался с гостями легким порывом колючего песчаного ветра, напоминающим сухой поцелуй старухи. Душный вихрь поднялся по металлическому помосту и взмыл вместе с машинными выхлопами в алеющее небо, не несущее на себе и намека на облака. На голову давило духотой жаркого дня и бедного на кислород воздуха, что едва ли был свежее затхлой кабины космического перелетчика. Скалисто-песчаный пейзаж волнами и столбами стелился до самого горизонта, уходя холмистыми складками в неприятную багряную дымку бушующей на севере бури. Если присмотреться, в пещерных впадинах и в их тени за облаками пыли постепенно проступали очертания крошечных и невзрачных жилищ. Их камуфляж выдавали в основном провода, идущие от разбитых вышек в самые глубины подземных тоннелей. Так и выглядела местная космическая станция - как остов некогда перспективного поселения, на останках которого, подобно грибному налёту, в очередной попытке воскресить какую-то культуру нарастали новые поколения паршивых хибар. Если бы не пара нужных наводок, можно было легко прямо здесь и сгинуть, затерявшись среди скал и руин, в тщетной попытке найти хоть одного сговорчивого жителя.
  Спустя час. Нанятый внедорожный транспорт уже быстро несет своих немногочисленных пассажиров через пустыню. В капсуловидной машине было всего два крошечных круглых окошка – очевидно, в этой части планеты смотреть не на что – а сидеть людям приходилось впритык, подобно загнанным баранам. К моменту, когда машина прибывает к месту назначения, у всех пассажиров глаза едва держатся в орбитах, а с одежды сходит седьмой пот.
  Местом назначения был Кёнг. Она же Яма. Почему Яма? Потому что город располагался в очень особой местности. Когда-то это текстурное пятно на карте планеты представляло собой живописный кратер, питающий местную жизнь из оазиса. Это был один из самых крупных и процветающих городов в округе. Ныне же город тонет - очень медленно, но уверено - десятилетиями постепенно погружаясь в рыжие иссохшие пески. Современный Кёнг не более, чем техногенный паразит, какими являлись и все прочие поселки на мили вокруг. Большая часть настоящего города уже давно истлела, уйдя под землю и оставив снаружи лишь несколько верхушек руин, служащих угрюмыми памятниками прекрасному прошлому. Новые дома всё чаще пристраиваются ближе к скалам, в недрах пещер которых ещё можно раздобыть питьевой воды, и всё дальше от центра аномальной  медлительной трясины.
  Пропитавшись пылью и закинувшись местной стряпней – на удивление действительно неплохой – гость города пребывал на этапе поиска. Он здесь не турист и глаза ищут совсем не памятные достопримечательности.
«Дрейк Альбино. Довольно редкий и таинственный зверь драконьего рода» — так Вакула услышал от своего заказчика. Кое-что очень похожее он позже услышал и от случайного трепла в забегаловке. «Белый дракон. Он живет в мясницкой лавке» — легко признался мужик в тряпье после того, как его угостили парой бутылок местной медовухи. «Живет там. И работает. Бледный, как пещерная блоха или... или моль. Хлипкий на вид, но... Опасный, сука». Странно. До этого момента местные совсем не отличались сговорчивостью. Возможно, так называемый Белый Дракон просто не вписывался в норму? Не является настоящей частью коммуны и потому не достоин святейшего закона о «своих не сдаем?» Об этом трепач уже не рассказал, потому как отключился в пьяном полуденном сне. Остальные гости только неуверенно кивали на уточняющие вопросы, но вступать в открытый разговор отказывались даже за угощение.
  Мясницкая лавка располагалась на самом краю поселения. Скверная постройка совсем не бросалась в глаза на фоне остального района, если не считать говорящей вывески и едкого душка, несомого с подветренной стороны. Вакула прошел мимо лишь раз, скрывая голову и лицо за защитной тканью, после чего уже не возвращался. Теперь, при свете дня, он был занят тем, что рисовал для себя маршруты и варианты. Здесь в округе так много скал и полузаброшенных построек. Утесы, большие камни, провода, крыши и заросшие сухим бурьяном пещеры. Идеальная среда для работы. Одно из гнезд было выбрано здесь, на высокой скале с выдолбленными прямо в ней примитивными квартирами, обитыми снаружи металлическими листами. В одной из таких выбоин снайпер и засел, заимев хороший обзор как на мясницкую лавку, так и на добрую часть города. Расстояние до лавки – километр. Обзор с бинокля хороший. Времени было полно, торопиться некуда. Можно было дать ногам отдохнуть и понаблюдать за целью, что показалась уже на следующее утро, отправляясь по своим делам.

- Сколько тебя не будет в этот раз? Месяц? Два? – Тяжёлый взгляд старухи останавливается на молодом «человеке», который сидит возле подвешенной туши и сцеживает с неё кровь в алюминиевую миску. Он забавляется тем, что шире разводит пальцами вспоротую плоть, затем подаётся вперёд и по-звериному тянет носом, сохраняя в уголках рта тень привычной улыбки. – Сам-то понимаешь, куда идёшь? Один, да на ночь глядя. Ты хоть глянь какая погода – вон, небо низко, а со станции шепчутся, что ливень ждать и всю дорогу размоет, что тогда делать будешь? Ноги застудишь, потом неделю кашлять будешь! – Мин скрестила иссохшие руки на груди и нахмурилась. – И что это ты надел? Это же никуда не годится! – Её скрипучее ворчание заполняет пространство жизнью и ощутимой тревогой. - Темень такая, что ни зги не видать, а он прётся в тонкой рубашке и без шапки. Где те ботинки, которые я принесла в прошлый раз? Вечно ходишь как дикарь, босой и растрёпанный, - она на мгновение замолкает, затем выплёвывает что-то долгое и неразборчивое и пробирается к столу с оставленным на нём рюкзаком. Прихрамывает на одну ногу и свободной рукой держится за поясницу, вокруг которой обёрнут шерстяной платок несмотря на стоящую в помещении и на улице духоту. Моль провожает её мимолётным взглядом и возвращается к своему занятию, где каждая капля крови и взмах ножа были подобны маятнику, отмеряющему секунды жизни и смерти – лезвие касается шкуры животного и лёгким движением проникает в неё, скользит ровно и уверенно, оставляя за собой тонкую линию разреза, из которого проглядывает слой жира.
- Твой ножичек в тех местах, как детская игрушка. Эти твари тебя за версту учуют, и даже услышать не успеешь, как подкрадутся. Моргнёшь, - а уже когти в глотке. И что мне делать? Торчать здесь до первого инфаркта?.. Вонь такая, что невозможно, - артритные пальцы Мин толкают оконную створку, чтобы дать свежему воздуху вторгнуться в лавку. – Вечно один, как бродячий пёс. Кто тебе поможет, если случится что?
- Я не человек, и сильнее чем кажусь. – Тихий шёпот лезвия, отделяющий кожу от плоти, и столь же мирный, почти медитативный тон мясника.
- И что? – Тот самый вопрос, который непременно ставит в тупик и вызывает вздох раздражения. Взгляд старухи, будто исподтишка, как у хищной птицы, следит за каждым движением Моли. – На любого зверя найдётся свой охотник, тебе ли этого не знать.
Когда-то мать Мин прислуживала в вольере, который был колыбелью дракона, поэтому помнил её ещё ребёнком: тяжёлые длинные волосы, собранные в причудливую причёску, миниатюрная и цветущая любопытством. Её кожа, теперь иссохшая и покрытая вязью морщин, когда-то сияла нежным светом, гладкая, как утренняя роса на листьях. Девочка была преисполнена жизнью и лёгкостью, но время шло и накладывало свой отпечаток. Руки с пигментной россыпью на тонкой коже, дрожащие старостью и обветренные, способны были на нежность и дарили её битому зверю в клетке. Уже подросшим подростком её неприкрытый интерес перерос в нечто сакральное, и она стала первой женщиной, которая показала ему другую жизнь, чувственную и наполненную удовольствием. В последние годы Моль с сожалением наблюдал за тем, как Мин постепенно угасает, так и не обзаведясь семьёй, а также выслушивал её бесконечное ворчание, понимая, что больше его никуда не направить.
- Просто пообещай не умереть и кормить Крысу, пока меня не будет. – Подвешенная туша медленно обнажается по мере того, как скользит нож. – Товар там, где обычно. – Он продолжает работу, рассекая сухожилия и обнажая суставы, лезвие движется плавно и разделяет мёртвого зверя на части, кусок за куском, почти в ритуальной методичности процесса. – Я возьму с собой запасную одежду, не переживай, - Гоу выпрямился и вытер нож о фартук, поворачиваясь к старухе:
– Всё будет хорошо, - улыбнулся он. Никто не знал, чем завершится его вылазка и будет ли всё действительно хорошо, но слова звучали так уверенно, что на мгновение Мин захотелось в это поверить - слова, которые не успокаивали, а скорее напоминали о том, как мало они знали о будущем.


На окраине города, в непроглядной темноте, куда не достигал свет тесных улиц, вырисовывалось необычной формы строение, напоминающее старый храм или руины потерянной цивилизации. Гоу добрался туда к полуночи, скрипнул решётчатыми воротами и поднялся на несколько ступенек по лестнице, оказываясь на горячем сквозняке между полуразваленными колоннами. Под босыми ногами тепло перешёптывался песок, обволакивая ступни ощущением зыбкости под ногами, а сквозь редкие трещины в земле пробивалась усохшая растительность.
Старое строение, когда-то величественное и гордое, теперь стояло в полном запустении, поглощённое временем и жестокой природой этого места: зияющая пустота выбитых окон и раскрошившихся стен обнажает внутреннюю кладку, которая столь же стремительно разрушалась; груды осыпавшегося камня покоились там, где некогда возвышались массивные колонны и арки, превращая дом в огромный скелет, чьи кости разбросаны по земле. Перекрученные и заржавевшие оконные рамы торчали сломанными рёбрами, а через дыры в кровле беспрепятственно проникал лунный свет. Там, где когда-то звучали голоса, теперь царила мертвенная тишина, нарушаемая лишь шорохом незваного гостя.
По старой привычке Гоу приходил сюда перед каждой долгой вылазкой, словно напоминая самому себе, где его место. Разрушенный до неузнаваемости, дом оставался для него важным, связующим звеном между прошлым и настоящим. И, стоя на пороге развалин, он ощущал зыбкие границы между тем, кем он был и кем стал.
Чуть дальше, в нескольких километрах от руин, тёмной и зловещей массой высился лес, чья густая тень, словно живое существо, стелилась вдоль горизонта. Позади дома виднелась вытоптанная тропа - её узкая полоса змеилась в ночь, петляя среди камней и колючих кустарников, и вела к границе леса. Именно по ней Гоу и направился, почти автоматически выбрав знакомый маршрут.

  «Тебе не придется связываться со своими. Я сам выдам тебе снаряжение. Ничего слишком дорогого, но всё равно постарайся не просрать почем зря.»

  В руке оказывается небольшой коробок, выуженный из походной сумки. Внутри коробка́ — набор замысловатых устройств. Одно из них — вычурный наушник — сразу отправляется в ухо. Другое — то, что покрупнее — вытягивает под собой три ножки и устанавливается на песчаник. Сверившись с прицелом и аккуратно покрутив настраивающие регуляторы, снайпер вдруг слышит в своем ухе звук, источником которого служит наблюдаемая зона в километре от него. Сначала это пение какой-то гадкоголосой птицы. Потом звон посуды и стук двери. Потом, когда область сужается... голоса.
— Сколько тебя не будет в этот раз? Месяц? Два?
  Голоса, слегка искаженные механическими помехами, звучат разборчиво. Медленно убрав от устройства руки, незваный третий участник беседы снова берет в руки бинокль, дабы приукрасить звук визуальной картинкой.
  Через окна было практически ничего не разглядеть. С тех пор, как болтливая сердобольная старуха отворила заслонку, только она одна и мелькала временами на виду. Она, напольная плитка и края пары кувшинов. Тот, с кем она говорила, оставался вне поля зрения. Скрывался где-то там, в тени мрачного на вид помещения вплоть до самого конца беседы. Впрочем, это больше походило на монолог. На долгие односторонние причитания сиделки, временами разбавляемые треском сдираемой с мяса шкуры и лаконичными ответами неизвестного, к которому старуха обращалась.
— Месяц, два... — беззвучно шевелятся губы мужчины. — Не человек...
  «Неужели ты и есть тот самый жуткий дракон? Отчего же тогда эта бабуля так сильно о тебе трясется?».
  Опасность обещали многие. Но что вообще есть опасность в понимании простого человека — практически насекомого под подошвами великих рас мира сего — пускай даже живущего на такой неприветливой планете, как багряный карлик Хейинь? В душу закралось прохладное подозрение напрасно теряемого времени. Возможно, уличные слухи окажутся пустым трепом. Возможно, это был ложный след. Мальчишка всегда мог оказаться обычным выродком с дурной репутацией, не имеющим к драконьему роду никакого отношения. Проклятым дитём с причудами, которому нечего противопоставить ужасным чудовищам из пустынь, о которых предупреждала старуха.
«Придется понаблюдать за тобой ещё» — думает снайпер, когда в объектив его бинокля наконец попадает необычайно белокурая макушка, а потом и не менее бледное лицо наблюдаемого объекта. Зрелище, невольно вызвавшее на губах тень хитроватой улыбки.

  К вечеру тучи, пригнанные с севера, уже нависали над Кёнгом. Тягостная масса заволокла багряное небо, почти целиком утопив в себе закатное солнце и погрузив город в ранние сумерки. Поднявшийся буйный ветер поднимал столбы пыли, хлопая оставленными без присмотра калитками и вздымая к небесам мелкий уличный мусор. Скоро пойдет дождь. Впервые за этот месяц.
  Там, куда ветер ещё не пригнало, странные маленькие чешуйчатокрылые птицы бесшумно носились низко над землей, вылавливая в спертом воздухе дуреющих перед бурей пустынных блошек. В тени древних развалин, мимо которых змеилась тонкая тропа, сновали горбатые тени с мерцающими глазками — безобидные, бродячие крысопсы, выжидающие погоды около своих нор. Первые тяжелые капли стали падать на тропу, когда Моль ушел по ней уже далеко за пределы городских окраин. Тогда, когда на тот же путь только-только ступил его преследователь. Коротко взглянув на отпечаток босой ноги на утоптанной почве, снайпер поднял глаза к тяжелому небу. Приключение обещало быть долгим. Накинув на голову капюшон, он двинулся в путь.

  Густой лес в ночи напоминал колоссальную гору белесых червей, вырывающихся из черноты уродливыми очертаниями при каждом новом всполохе молнии. Шершавые стволы, закрученные спиралями и узлами, верхами уходили в колючие и шумящие под проливным дождем кроны, а толстыми основаниями взбуривали рыжую почву, с течением столетий ставшую уже слишком тесной для них. Тропа, долго стелившаяся по размокшей равнине, на опушке резко поднималась вверх, тут же теряясь в густой паутине выступающих из-под лесного настила древесных корней. Ливень, водяными шторами покрывающий пустошь, остался позади. Здесь, в необыкновенно густом лесу, влага оседает неохотно. Казалось, что здесь даже не было ветра. Воздух был подобен киселю, веками настаивающему в себе аромат мертвой коры, сырого песка и едкой смолы. Гроза всё ещё бушевала где-то там, наверху. Но здесь белого дракона поджидал только гнетущий вакуум.

Исчезновение привычного порядка несёт в себе особую, тревожную прелесть - почти бесценное ощущение свободы, когда откидываешься на жизнь, как на мирную воду, и позволяешь ей затопить скопившееся внутри напряжение. Нежно касаешься того, на что ранее не обращал внимание за борьбой, интригами и прочими атрибутами утомительных побед, не умеющих напитать ничем, кроме гордыни и тщеславия. Оставляя их позади, начинаешь видеть не хаос, а возможности – огромное пространство для роста, для поиска себя в обновлённой реальности, когда свобода становится не только избавлением, но и готовностью принимать перемены как неизбежный и естественный процесс.
Моль искренне любил это место, принимая его обнажённую непредсказуемость за данность, с распростёртыми объятиями и внутренним трепетом, отпускал себя, переставая делать ставки на контроль и попытки всё предусмотреть. И постепенно тревога уступала место любопытству, а желание управлять – желанию переживать и проживать.
Лес жил своей жизнью, неспешной, далёкой от городской суеты, и осторожно дотягивался до самого нежного внутри, усмиряя усталость. Кроны над головой переплетались, образуя плотный купол, сквозь который едва пробивались редкие лучи света, а вместе с тесным вакуумом льнущих друг к другу деревьев приходила подвижная тишина – тишина, которая оставляет след самых ясных мыслей. Грудь наполнял кисейный, вязкий воздух, напитанный влагой и терпкой сладостью сырой земли, окутывал и вынуждал дышать глубже, размеренно - настолько плотный, что казалось, его можно потрогать рукой и ощутить сопротивление, как если бы касался воды. Под босыми ногами путались толстые, болезненно изогнутые корни, врастая в перегной из опавших листьев. Словно живые, они тянулись из-под земли, обвивая и сжимая себя в тесных узлах, настолько крепких и непроходимых, что дракону приходилось искать обходные пути или карабкаться на них, рискуя свернуть себе шею.
Время в этом месте как будто переставало существовать – не было ни дней, ни ночей, будто сама природа замедляла ход своих часов.  Начавшийся ливень за стенами деревьев ощущался слабой влагой, пробивающейся между крон редкими каплями, а свет и тьма сплетались в бесконечном танце, роняя причудливые тени на землю. Каждая минута, проведённая в этой глухой чаще, ощущалась как мгновение и целая жизнь одновременно. Углубляясь в лес, Моль ощущал, как его собственное дыхание синхронизируется с ритмом леса, становясь частью его бесконечного цикла и пищевой цепочки. Чувствовал, как сердце принимает новые правила и начинает биться в унисон с окружающими звуками: шорохом листвы, треском сучьев, далёким рёвом зверей и пением птиц. И этот взаимный обмен становился для него почти сакральным опытом, когда из позиции наблюдателя неспешно переходишь в активное участие сложной экосистемы.
Через какое-то время, по ощущениям прошло не меньше суток, Гоу набрёл на густые заросли колючего кустарника под стволом иссохшего дерева: тонкие жгуты ветвей путались, образовывая своеобразное укрытие - негостеприимную нору, чей вход был обрамлён тонкими, искривлёнными стеблями, а внутри царила бархатная тьма. Идеальное место для сна. Закинув рюкзак в темноту, он расправил плечи и принялся мягко массировать их пальцами, разминая затёкшие мышцы. Затем, вдохнув глубже, вскинул голову вверх, к скрытому листвой небу: оно оказалось ниже, чем он предполагал, многоцветное, живое. Проблески света, пробивающиеся сквозь тяжёлые ветви, создавали калейдоскоп красок, и какое-то время Моль стоял неподвижно, прислушиваясь к окружающему, впитывая его в себя.
- М-хм... - утвердительно помычал самому себе и мазнул взглядом по ближайшему стволу дерева, с полуулыбкой наблюдая за возившемся по нему семейству жуков. Протянув руку, перехватил пальцами самого мясистого из них, положил на язык панцирем, чтобы не чувствовать трепыхания ножек, и лениво задвигал челюстью, щурясь куда-то в темноту. За первым последовал ещё один, не успевший скрыться, после чего парень взялся за полы своей рубашки потянул вверх, избавляясь от неё и от штанов, которые также неопрятно скомкал и затолкал в рюкзак.
Бледное и тонкое тело вырисовывалось в темноте мягким силуэтом, бесстыдное в своей откровенности, оно словно напоминало о хрупкости и уязвимости человека, от угловатого изгиба шеи до изящной линии запястья. Моль чувствовал, как по венам разливается невесомая вибрация, вынуждая сердце биться чаще, как по коже лизнуло пламенем и дрожью подкосило колени. Дыхание участилось, подгоняемое волнением и трепетом, а мир вокруг замер и затих в тонком, нарастающем гуле. Пальцы, комкающие землю и сухую листву, разжались и с глухим хрустом ломающихся суставов начали удлиняться, сменяясь когтистыми лапами. Кожа на спине лопнула и разошлась, выталкивая наружу длинные и влажные крылья, и меняла свою текстуру, покрываясь тонкими перламутровыми чешуйками. Напитанные трансформацией перемены длились не дольше мгновения, но казались вечностью: мышцы бугрились и наполнялись силой, лицо вытягивалось в морду зверя, меняя черты и структуру черепа, а в золотистых глазах пробуждалась первобытная дикость.

  Гроза застала снайпера ещё в прерии. То, что можно было принять за долгожданное избавление для жителей сухой и изможденной земли, на деле оказалось лишь очередным испытанием. Тяжелые капли казались жирными из-за собранных в них атмосферных отложений. Падая на окаменевшую от сухости почву, они долго не могли впитаться и скапливались в темные дрожащие комки, под ливнем быстро растущие в размерах. Очень скоро сапоги начали увязать в этой странной, гадкой тянучке, что была не в состоянии освежить природу и лишь баламутила залежалую пыль.
  Настоящим спасением оказался лес. Мгновение назад ливень в своей силе не позволял даже поднять голову и вот вдруг – убежище. Скинув с головы капюшон специальной накидки, мужчина с облегчением встряхнулся, пригладил волосы и осмотрелся. Переводя здесь дух, невольно набиваешь легкие смолистой затхлостью и быстро согреваешься. Опушка напоминала рукав теплого пальто. Гроза и злые раскаты грома остались снаружи, а впереди — зловещее спокойствие. Ветер лишь слегка потрепывал полы гидрофобного плаща, задувая со спины.
«Надо же, как повезло»
  В самом деле. Ещё немного и след добычи безвозвратно бы затерялся в этой отвратной непогоде. Но вот он. В очередном отблеске молнии, упавшем на искуроченную корнями поляну, виднеется едва заметная полоса из человеческих отпечатков. Босая нога, легкая поступь. Сухая многолетняя подстилка из игольчатой шелухи служит прекрасным полотном для бдительного следопыта. Так называемый Дракон, видно, ни разу за это время так и не сошел со своей тропы. Либо слишком беспечен, либо уверен в своих силах. Только время покажет.
  Однако, за временем в этой местности следить было непросто. Густые кроны, с трудом пропускающие через себя дождевые капли, были слишком густыми и для света — будь то вспышки молний или космические светила. Трудно было сказать, наступило ли утро, или глаза со временем просто привыкли к дремучему мраку, лишь слегка освещенному загадочной, люминесцирующей пыльцой. Если бы не наручные часы с загруженной в них картой, снайпер бы решил, что застрял в лимбе однообразия и безвременности, не смотря на то, что прошло всего часов шесть или семь. Помимо сухих цифр на экране об относительной кратковременности похода говорили и почти не оскудевшие запасы еды с водой. Ел Вакула всего раз, перекусывая сухим пайком без запаха прямо на ходу. Воду экономил и ни разу ещё не останавливался на ночлег. Только пару раз позволил отдохнуть ногам, когда подворачивалась удобная для короткой посиделки коряга.
  Настоящее утро наступило поздно. Ему предшествовала неожиданная серенада далекой твари, чей голос напоминал среднее между пением петуха и криком зайца. Вскоре к нему присоединился стрекот певучих то ли птиц, то ли насекомых, живущих где-то высоко, в кронах. Кроны между тем в этой местности поредели и теперь, когда дождь ещё не перестал, но тучи немного разошлись, к лесному дну наконец впервые пробился скупой свет полуденного солнца.

  Всё это время невидимая тропа, избранная Молью, вела сквозь деревья под горку. Едва заметный угол можно было если не увидеть глазами, то ощутить в напряженных мышцах ног. Чем дальше идешь, тем ближе ты к и без того низко висящему небу. Исхудавшие после проливного ночного дождя облака всё ещё жали на голову своим непривычным для этих местностей весом. Они сочились сквозь белесые ветки и нагоняли редкий утренний туман. Влаги было так много, что вскоре она поползла и по земле. Где-то там, ещё выше на холме, начало размывать почву. Дождевая вода, долго копившаяся в кратерах и расщелинах голой верхушки, вдруг вышла из берегов и ручьями потекла вниз, делая густо сплетенные корни деревьев мокрыми, а почву - скользкой.
  Лес ожил, наполнившись шумом беспокойных «птиц» и шумящих ручьев. Но Белый дракон, восставший посреди душного тумана, мог услышать, что почти вся суета проходит мимо него. Под новообразовавшимися крыльями мокнет земля, но это не сравнится с потопом, бушевавшим где-то в стороне, на востоке. Или на юге? Лес пожирает звуки, выворачивая их наизнанку, потому так сразу и не скажешь. Но поблизости тоже слышны сторонние, новые шевеления. Над возвысившейся к кронам пернатой головой тихо заиграли деревянные черепки, подвешенные кем-то на тонкой веревке — остатки поврежденной ловушки. Если внимательно присмотреться, можно было тут и там, ближе к корням, разглядеть ещё действующие, почти незаметные растяжки. Моль уже видел такие раньше, но не в этой области. Похоже, рядом орудовали охотники «Короеды».
  Вакула тоже обнаружил чужое присутствие. Внезапно, словно из ниоткуда, перед ним выбегает пара тарпедовидных жуков. Крупные, примерно метр в длину и красные, как вареные раки, двигались они быстро и практически бесшумно. Убегая мимо человека, один из них вдруг сбивает растяжку и тут же протыкается гарпуном, пригвоздившим его к сухой коре ближайшего дерева. Это зрелище заставляет слегка утомленный разум мигом обостриться. Прекратив движение вперёд, снайпер на время приникает пониже к земле и кустарнику, начав зорко осматриваться, подобно припугнутому коту. Теперь и он видит хаотичную паутину ловушек, пронизывающую лес.
  Очень скоро не нужен будет и аппарат прослушки, чтобы понять — мастера этих ловушек располагались не так уж далеко. По мере осторожного продвижения, звуки становились всё отчетливее: далекие грозные человеческие голоса тонули в эхе, перемежаясь скрежетом раненых насекомых и шумом новорожденной лесной реки.
  И всё же... Дракон проходил здесь недавно. Судя по направлению следов, он сумел миновать эпицентр маленькой войны. Полоса его едва заметного присутствия уходила дальше в чащу. Туда, где не так мокро, где нет голосов и... Где между деревьев вдруг прокатился грузный треск, схожий с треском сухих веток, и гулкий стук о землю. Среди бледных и закрученных стволов вдруг показался такой же бледный горб и расправляемые крылья выросшего словно на пустом месте существа.
«Моль»
  Покрепче ухватив винтовку, снайпер снова приникает к земле, прячась в тени зарослей.
«Слишком близко»
  Этого трудно было избежать. Не было никакого удовольствия сталкиваться с подобными тварями в «благородном» бою с глазу на глаз. Крепко держась за свое оружие и спешно размышляя, охотник остро следит за размытым силуэтом, перекатывающимся в редком тумане.
«И всё-таки это дракон»
  Естественный первый инстинкт довольно быстро замещается подступающим к груди азартом. «Белый. Крылатый. По описанию подходит. И он меня не заметил.»
  Снова улыбка. Соблазн поддаться машинальности был очень велик. Но нельзя. Они здесь были не одни.
«Ты – маленький дракон. Но вряд ли я смогу убить тебя с первой попытки» — размышляет Вакула, медленно наставляя свое оружие, — «Туман и деревья практически не оставляют мне шанса сделать чистый выстрел, а времени у нас не так уж много»
  Шумы лесной войны, пускай и далекой, не дают охотнику покоя. Если что-то пойдет не так, его охоте могут помешать.
«Разрывной снаряд был бы сильнее, но он повредит тушу и привлечет слишком много внимания»
  Оставалось только одно. Намного более скучный и безопасный вариант. Тот, к которому склонялся и сам заказчик. Тихо вздохнув, снайпер достает из внутреннего кармана куртки колбу с серебристой жидкостью. Дротик. Мощный, с толстой иглой. «Если хорошо попасть, свалит и хтона» — пересказывал слова рекламщика заказчик. Вряд ли это правда, но сейчас все надежды о чистой работе возлагались целиком на эту вещицу.
  Поместив дротик в самоподстраивающийся разъем RATT, снайпер приник к прицелу и, с замершим дыханием высмотрев в тумане драконью шею... выстрелил.
(Результат) (https://arkhaim.su/index.php?action=dice&aid=244)

Тонкий гул магии, неуловимый для человеческого слуха, пронизывал воздух, словно невидимая вибрация, пульсирующая сквозь каждую молекулу – ощущение напоминающее прикосновение, мягкое, но настойчивое, как шелест ветра или шёпот далёкого моря. Моль чувствовал его кожей, покрытой тонкой вязью чешуек, будто каждая клетка его тела реагировала на магический резонанс: в затылке звонко тюкал стеклянный молоточек и мысли свились в плотный клубок, который вдруг распустился сложными перламутровыми узорами. С каждым вдохом гул становился сильнее, ближе, словно приглашая прислушаться не столько ушами, сколько внутренним чутьём, и этот звук был подобен невидимой нити, тянущей его вглубь скрытого от глаз знания. Лес был полон жизни: тяжёлые сучья деревьев поскрипывали от движения птиц, где-то в траве тихо шуршали мелкие зверьки и насекомые, не уступающие им в размерах, а в воздухе висел тяжёлый запах листвы и влажной земли. Но сквозь эту уже привычную симфонию природы пробивалось нечто тревожное, и он ощущал это на уровне инстинктов – едва заметное напряжение, сквозившее между стволами, и которое нельзя было увидеть или услышать, оно заполняло пространство вокруг, словно нечто незримое поджидало всего в нескольких шагах.
Вытянув шею, дракон проворно развернулся как раз в тот момент, когда под челюстью ужалило болью, и взбил воздух, поднимая двумя парами крыльев грязное облако листьев вокруг себя. Сердце колотилось с бешеной скоростью, а дыхание сбилось, когда грудь наполнил рёв, горячей волной царапнувший по глотке. Мир вокруг постепенно начал тускнеть, растворяясь в серой дымке беспамятства, и всё, что казалось важным и значимым вдруг утратило свою чёткость, отступая на задний план. Очертания деревьев, колючих зарослей и даже собственного тела размывались, теряя весомость и смысл, а ощущение пространства стало зыбким, когда тьма распахнула свою пасть и Моль повалился на землю.
Надо же, как быстро и как смешно.
Последняя мысль ужалила дрожью, а перед мутнеющим взглядом, в тени кустов замаячил острый взгляд, любопытный и голодный.

---

Охота – это всегда убийство, и каждому такому преднамеренному акту насилия предшествует подготовительный церемониал. Этот ритуал становится важной частью всего процесса, вбирая в себя тщательное планирование, выбор времени и подготовку оружия. Но Она всегда действовала контринтуитивно и импровизировала на местности, не боясь выходить за пределы привычного, хаотично и непредсказуемо: вместо того, чтобы с осторожностью выстраивать свои действия, она позволяла инстинктам брать верх. Её охота напоминала танец – не холодной расчётливостью, а полным страсти, живым чувством.
Она заметила его первой. С завороженным любопытством следила за тем, как человек обрастает мышцами и чешуёй, постепенно обретая более массивную и величественную форму. Под вставшей дыбом шерстью ощущала невесомую дрожь и волну горячего восторга и трепета, пробежавшего вдоль позвоночника, и каждая клетка её тела откликнулась на этот импульс, подстёгивая подступиться ближе. Неожиданный прилив энергии наполнил смелостью, и она распахнула ему объятия, пропуская сквозь себя вибрации магии. Короткий шаг вперёд, неслышимый под рёвом вскинувшегося зверя, и тонкая фигура метнулась из тени в тень, практически растворяясь в ней за раскидистым папоротником в плену кусачего куста. Зелёные глаза пристально следят за тем, как дракон валится на землю, а язык коротко мажет по сухим от волнения губам.
Вдали глухо рокочут раскаты ушедшего ливня, или это так глухо бьётся сердце? Сквозь грузные ветви пробивается слабый утренний свет, вылизывая массивную фигуру дракона бликами и полутенями. Свет играет на его чешуе, заставляя щуриться на яркий ореол, который пульсирует вокруг спящего существа: его дыхание успокаивается, веки едва подрагивают, а грудь размеренно вздымается. Всё идёт своим чередом.
Дракон остаётся недвижим, даже когда тень опасливо перебирается ещё ближе и затихает, но её безмолвная неподвижность казалась не знаком бездействия, а напряжённым ожиданием, и в этом замершем мгновении было больше тревоги, чем спокойствия. Тень прислушивается, готовая в любой момент выхватить из-за пояса кинжал. Воздух густеет и накаляется, заперевшись в лёгких, но эта пауза – всего лишь прелюдия к чему-то большему, пока скрытая угроза обволакивает пространство.
- Дракон спит? – Шепчет на выдохе и её голос теряется в шелесте листвы. – Пампам идёт к дракону. – Узкие пальцы, покрытые шёлком шерсти сжимаются на рукояти кинжала. – Пампам голодна. Пампам отрежет совсем немного. Пусть дракон не двигается. – Причитает себе под нос, одними губами, и быстро перебирает лапами, рванув к умиротворённо валяющейся туше. Почти неуловимая за ним, останавливается и вновь прислушивается, дёрнув ухом.

Пампам

(https://i.imgur.com/F2eNf2K.jpeg)

  Охота — это не всегда убийство. И дело даже не в философии, подначивающей всякого профессионального охотника приписывать это слово в табу. Иногда добыча считается добытой, оставаясь живой. Всё дело в спорте, в погоне и победе. Вот и Вакула чувствовал себя победителем, когда крылатая туша приникла к земле. Всего один выстрел и преимущество уже оказывается на стороне маленького человека. Однако...
  «Шумный» — эта короткая, но весомая мысль единолично попортила всё впечатление. Реакция зверя оказалась куда более бурной, чем можно было ожидать. Должно быть, игла пробила чувствительное место. Или в принципе была слишком толстой. Рев лавиной прокатился по густому лесу, сотрясая душный воздух и теряясь в далеком эхе. Там, где до этого слышались звуки борьбы, теперь всё несколько поутихло. Это плохо.
  Не теряя времени, снайпер легкой пробежкой сокращает расстояние до своей жертвы. Старясь смотреть под ноги и часто косясь по сторонам, он стал особенно осторожен, когда до белой туши остался всего десяток шагов. Перехватив винтовку поудобнее и слегка пригнувшись, он стал обходить её короткой дугой и внимательно изучать результат своей работы. Дракон спит, весь готов к подаче. Но... самодовольство вдруг как рукой сняло.
  «Это ещё что. Перья?» — склонившись поближе, Вакула скептично осматривает шевелящийся на легком ветру пух. Острый взгляд заметно засуетился.
  «В описании не было перьев»
  Четыре крыла. Крупные глаза. Рогов нет... Внутренне закипая, Вакула смелеет и с силой выдергивает из звериной шеи опустевший дротик. Толстая игла была измазана обычной, красной кровью.
— Гмм... — выражение лица охотника, стоявшего над своей добычей, пропиталось гнетущей кислостью. Пока мысли в голове складывались в единый некрасивый пазл, созревающая фрустрация постепенно делала холодное лицо ещё злее. «Ты его ни с кем не спутаешь, говорил он» — глаза медленно закатываются под верхние веки, — «Это существо абсолютно уникально, говорил он».
  Хруст ветки мгновенно приводит снайпера в чувства, заставляя вскинуть винтовку и наставить её на источник звука. Широкий рывок и вот он оказывается по другую сторону от спящего дракона. Цепкий взгляд черных, не отбивающих бликов глаз вперился в крошечное существо с ножом, что пряталось в тени развалившихся белых крыльев. Не говоря ни слова, мужчина пару секунд холодно буравит странную фигурку взглядом, и, прежде чем та сама издаст хоть звук, без предупреждения жмет на спусковой крючок ...
  «Может, всё равно забрать его?» — размышляет, пусто глядя сквозь распластавшееся поверх кровавого пятна тельце лесного паразита — «Это всё ещё белый дракон, в конце концов».
  Решать нужно было быстро. В хранилище хватало места только для одной туши, но если её сейчас не спрятать, лесные жители могут продолжить сбегаться. Даже не могут, а обязательно будут.
— ...Зараза, — поморщившись, всё-таки делает свой выбор. Намереваясь бросить тушу и отступить, Вакула метнулся в сторону зарослей, что располагались в противоположной стороне от предполагаемого места привала местных охотников.
— А ну замри, су-ун, — вдруг раздается чей-то голос откуда-то сверху, вынуждая беглеца послушаться и пропустить один удар сердца.
  Он недооценил их. Подняв взгляд к кронам деревьев и присмотревшись, можно было заметить целую россыпь одетых в хитиновую броню человечков. Маленькие, жилистые и у каждого в руке по самодельному гарпунному ружью.
— Бросай оружие и поднимай руки.
  Что ж, сегодня охота явно не задалась.

  Цанбай начнет просыпаться примерно через полчаса. Вялый и растерянный, он обнаружит себя скованным жесткими веревками и брошенным в небольшой огражденный загончик для крысопсов. Крылья привязаны к телу, на носу импровизированный намордник из мокрых тряпок. Рядом с загоном располагался небольшой лагерь охотников. Тут и там по земле струились дождевые ручейки. Пахло костром, вареными крабами и маслом. Представители клана охотников Короедов активно суетились вокруг, работая над снастями и разбирая туши убитых тарпедовидных жуков, звуки сражения с которыми и были недавно слышны на всю округу. Пока что за драконом следила лишь пара охранников, что сидели на одной из веток. Впрочем, следили они не слишком внимательно, занятые свежим перекусом.
  Снайпер тоже был здесь. Безоружный и без вещей, он сидел на клочке сухой земли, привязанный к дереву. Вид его был потрепанный и не замотивированный, но встретившись с сонным зверем взглядами, безмятежно ему улыбнулся.
— С пробуждением, чудище.

Грудь зверька обожгло пламенем, и почти одновременно с хлопком выстрела её откинуло в сторону, резким толчком разбивая хрупкий покой травы. Парализованная запоздалой болью, Пампам чувствует, как лёгкие наполняет густое, вязкое тепло, с ржавым привкусом соли на языке вытесняет воздух и горячо царапает глотку кашлем. Дыхание прерывается новым спазмом, скручивая мышцы судорогой, и, широко распахнув глаза, она коротко скулит и захлёбывается хлынувшими через край ощущениями. Крошечное сердце бьётся в пугливом, бешеном темпе, словно в попытке выбраться из тесной клетки рёбер, но с каждой секундой спотыкается и становится всё тише. Тело наливается кипящим свинцом и отказывается слушаться, тяжёлое, почти чужое.
Мир вокруг затихает в мерном гуле, а в зелёных глазах расходится безобразная тьма, которая наполняет их влажным блеском, и сквозь этот мутный занавес, застилающий реальность, Пампам отчаянно цепляется за каждую крупицу света. Взгляд скользит по неподвижной фигуре дракона и его спокойное дыхание будто насмешка над её болью. Мысли путаются, но одна обжигающе яркая всё же прорывается сквозь терзающий туман:

«Пампам...плохая охотница».

Она чувствует, как последние крупицы её тепла стекают в землю, увлекая за собой короткие мгновения оставшейся жизни. Последний образ вспыхивает под прикрытыми веками, прежде чем всё вокруг растворяется в темноте. Лес. Высокие деревья, пронзающие верхушками небо. Мягкий шест листвы, сливающийся с дыханием ветра. Редкий, пробивающийся сквозь кроны свет, что играет в каплях росы. Её дом.
Мир перестаёт существовать и вместе с ним боль, звуки и свет.

---

 
Дракон пробуждался медленно, выныривая из глубокой дрёмы вялый и дезориентированный, и сперва ощущал лишь неприятную и чуждую тяжесть собственного тела. Перемотанная верёвкой грудь вздымалась с усилием, а мышцы онемели из-за неудобного положения - невыносимо сильно хотелось расправить крылья и размяться, но неожиданно для себя он наткнулся на сопротивление, когда тугие путы впились в чешую, а суставы отозвались тупой болью. Слабо пошевелившись, он приоткрыл глаза и тут же едва сощурился, не спеша подниматься на лапы.

Мутный свет просачивался сквозь кроны деревьев и игриво скользил по каплям дождя, скатывающимся по обветренным прутьям загона. Вокруг царила грубая, но размеренная жизнь: запах мокрой древесины и земли переплетался с треском горящих в костре веток, голосами «людей», снующих между кострами, и узнаваемым шорохом разделываемых туш. Это был привычный ритм небольшого и слаженного «муравейника», где жизнь протекала непринуждённо, будто взваленная в загон драконья туша была не редкостью, а частью обыденной рутины.

Постепенно реальность стала проясняться, и окружающий мир начинал складываться в чёткую картину: копошившиеся неподалёку «люди» не внушали ни страха, ни уважения. Маленькие и жалкие в своей беспечной уверенности, они небрежно потрошили хитиновые туши жуков, подкидывали в костёр сырые ветки и вели неторопливые разговоры, будто присутствие спящего дракона не представляло для них никакой угрозы.

— С пробуждением, чудище, — мирный голос заострил внимание Гоу на привязанной к дереву фигуре. Его взгляд лениво скользнул по мужчине, прежде чем вновь отвлечься на окружающее.

И в самом деле, пора было вставать.

Дракон медленно вдохнул, прислушиваясь к ощущениям. Холодный воздух наполнил его лёгкие, и массивная грудь расширилась, натягивая верёвки до угрожающего треска. Хлипкое волокно не выдержало давления и с шелестом осело на рыхлую землю, освобождая вскинувшегося на лапы зверя. Распахнув крылья, он резко вздёрнул морду и когтистой лапой стянул тряпьё с морды и, обнажив ряды острых зубов, разразился немым криком. Из глотки вырвался сильный поток воздуха, тяжёлой волной прокатываясь по местности, и пространство вокруг мгновенно наполнилось искрящимся напряжением, будто сам воздух сопротивлялся разрушительному натиску. Толстые стволы деревьев задрожали, вибрируя от гулкого резонанса, и с треском лопались под натиском ультразвукового давления. Влага на листьях и траве испарялась в горячем паре, а пламя ближайшего костра ярко вспыхнуло, поднявшись в судорожном рывке, и тут же погасло, принимая в тлеющие объятия сорвавшиеся с подвесов котлы.

Звуки падающих с веток тел тонули в гулком звоне, и застигнутые врасплох «короеды» один за другим оседали на землю, прижимая ладони к ушам и корчась в бессильной попытке защититься от невидимой атаки. Дракон выпрямился и резко подался к рухнувшему на землю «человеку», взмахом когтистой лапы рассекая ему горло и насыщая пространство медным запахом крови, острым и насыщенным.

Лес погрузился в напряжённую тишину, прерываемую лишь редким хрипом оставшихся в живых, и в этом глухом мгновении слабо угадывался шорох босых ног Гоу, который мирно исследовал местность в поисках своего рюкзака с одеждой и пожитками. Обнажённая фигура выделялась на фоне царящего хаоса, и её неестественная бледность казалось впитывала тусклый свет, пробивающийся сквозь взбитый в воздух пепел костров.

Наступив ногой на горло валяющемуся на земле «короеду», Моль подался к нему ближе:

- Где мой рюкзак?

  [Малоизвестное щелкающе-стучащее наречие]
— Плохая твоя затея, брат. Такого зверя мы никогда не добывали, но дураком надо быть, чтобы не видеть его силу. Твои узлы его не сдержат.
— Правда, брат. Твоя жадность нас погубит. Мы должны пустить ему кровь, пока он ещё спит.
  Двое Короедов в землистого цвета броне и масках горбились рядом с третьим, одетым в цветное хитиновое убранство, явно относящее их носителя к высшим чинам. Последний не смотрел на своих собратьев, занятый любованием уловом.
— Полно вам трястись. — выстукивает языком слова нарядный и гордый Короед, — Дух Суу-ба вышел из земли, напоил и накормил наше племя, а потом без боя сам пал мне в руки. Это добрый знак.
— Ты лишь испытываешь свою удачу, брат, — скрипит на него один из бурых близнецов, — Никому ещё не удавалось совладать с духами. Точно не так. Твой куутук мог ошибиться.
— Я в него верю. У него сильные узлы, никогда не подводили. И оберег поможет.

  Племя суетилось, занимаясь бытовым трудом. Многочисленные туши жуков складировались в специальные телеги рядом с мясницкими палатками; Вокруг лагеря вырывались траншеи, уводящие потоки воды мимо занятых полян прямиком во временные колодцы; Разводились костры, готовилось свежее мясо, чистилось оружие. Племя старалось жить своей жизнью, но все, так или иначе, испытывали тревогу из-за соседства с пойманным белым чудовищем.
— Скрр, — щуплый юноша в маске из головы огромного долгоносика, не так давно обшаривший их человеческого пленника, сейчас сидел в палатке со схроном и рылся в сумках. — Скр-скр, — Каждый раз находя что-то интересное, он издавал этот нелепый, напоминающий пение цикады звук. Тут был и тубус, в который успела обратиться винтовка, и аппарат прослушки, и походная еда... Предназначение многих вещей так и осталось для него загадкой, но это не страшно. Старшие разберутся, когда он честно закончит со своей работой хламовщика. У входа в палатку сидели старшие сестры, одетые в тряпье и ветки под цвет белых лесных деревьев, работая над плетением новых сетей и заодно следя за работой младшего. Они тоже были на взводе. И когда драконья туша зашевелилась, девушки тут же вскочили, как вздыбленные кошки, и забили тревогу громким, почти птичьим сигнальным вскриком.
  Так называемый дух проснулся. Не питая слепых надежд, жители поселения по волновой реакции встрепенулись и каждый среагировал согласно своей роли. Простые работники скрылись сразу, а стражи с охотниками направили на дракона свои мечи и гарпуны. Только нарядный полководец остался спокойно стоять на холме, гордо выпятив грудь и глядя на зверя сверху вниз.
— Спокойно, братья и сестры! — вскрикнул он всё так же на родном своем наречии, — Суу-ба связан волшебными узлами! Они пронизаны его собственной кровью, а потому не позволят ему и шелох-
  Веревки затрещали, не выдерживая силы зверя.
— Ну-ну, — глубокомысленно выдал привязанный к дереву снайпер, наблюдая за восстанием чудовища практически из первых рядов.

  На короткий миг над поселением повисла тяжелая тишина, прервавшаяся раздавшимся вдруг едва уловимым писком, вырвавшимся из распахнутой пасти зверя. Воздух подернулся; По лагерю прошлась тяжелая круговая волна, сбившая с листьев росу и спугнувшая птиц. Не ранящая, но содрогнувшая всё живое на глубоком, нервном уровне. Писк раскаленными иглами пронзил ушные перепонки и сдавил виски, заставив снайпера болезненно захрипеть и удариться затылком о древесную кору. В глазах потемнело, вдоль позвоночника пробежал озноб. Связанный, он даже не мог прикрыть уши руками. Находясь к дракону ближе всех, ему пришлось вкусить его силу самой большой ложкой. И даже встрепенувшийся в голове защитный артефакт мало что мог сделать.
— Будь ты проклят, Скаама! — кричал кто-то вдали, — Твои узлы не сработали!
  Цветной полководец, чье молчаливое выражение так и осталось скрыто за маской, наконец выпрямился, отпустил свою гудящую голову и вскинул свой дрожащий меч. Его голос, надорвавшись, прокатился по головам остальных пострадавших.
— Бейте его! Духи сильны, но у этого даже нет панциря! Мы его одолеем и так!
  В лагере воцарился хаос. Работники и ребятня, что и без того уже отступили к краю поселения, с воплями разбежались по лесу, пока бойцы старались дать отпор беснующемуся дракону. Не понимая сути его силы, многие беспомощно валились с ног под волнами направленных звуковых атак. Эти атаки были намного хуже самой первой волны. У многих кровоточили уши, дрожали руки и носом шла недавно съеденная похлебка. Кто мог держаться на ногах — бежал. Но те, кто ещё не успел попасть под удар, яростно сопротивлялись. В белого зверя отовсюду летели гарпуны и стрелы, но болезненная дрожь суставов и мыльный взгляд подводили оглушенных бойцов. Лишь два снаряда нашли свою цель: один гарпун оцарапал дракону заднюю лапу, а другой не глубоко ударил в плечо верхнего крыла.
— Скрр! Бамбанья?! — растерянно вскрикивая, юноша Долгоносик отступал подальше от места битвы. Несмотря на переполняющий его холодный ужас, он, очевидно поддавшись выдрессированной жадности, не забыл уволочь за собой и немного добычи, сложенной в большую сумку.
— Эй, ты! — окликнул его Вакула, едва только придя в себя. В ушах всё ещё звенело, а к горлу подступала тошнота, но ему нельзя было терять время. Сглотнув сухой ком, продолжил — Пацан. Вам бы не помешала помощь мастера, как думаешь?
— Ба?— маска долгоносика уставилась на пленника. Его дрожащие руки, сжимающие ремешок, полнились той же хрупкостью, что и его смутный интерес к чужим словам.
— Я знаю, как с таким справиться. Я ведь охотился на него, когда вы пришли, ты это видел. — пошевелился немного, стиснутый веревками, — Развяжи меня, верни мне мое оружие и я вам помогу уложить его снова.
— Ээм-мнэ... — Долгоносик мешкал. Он не был так уж беспросветно глуп, чтобы не понимать опасность такого предложения. В конце концов именно Долгоносик обшаривал этого человека. Но, услышав вдруг чей-то женский крик вдали, всё-таки решился. Бросившись развязывать хитрые путы, сразу после этого немного порылся в сумке и протянул волшебный тубус владельцу.
  Снайпер, слегка размяв плечи, принял вещицу. Повинуясь воле хозяина, она распалась эфемерными нитями, что вскоре сплелись обратно в свою истинную форму — боевую Крысу, что удобно легла бойцу в руки.
— Вот молодец, — бывший пленник улыбнулся, тут же крепко заехав по маске Долгоносика прикладом с такой силой, что она с треском разламывается и падает на землю вместе с оглушенным телом пацана.
— Сраный говнюк. Ненавижу, когда трогают мои вещи.

  Полководец стенал в отчаянии. Его цветная броня окрасилась свежими алыми пятнами: кровь стекала из-под маски, пачкая воротник, и орошала бок, раненный при приземлении на какую-то острую корягу. В какой-то момент он был рядом с духом, но тот его лишь отбросил, вероятно, даже не заметив.
— Какой позор... — хрипит почти поверженный короед, стараясь встать на ноги. Его мутный взгляд, устремившийся вперед, вдруг находит не дракона, но обнаженную фигуру бледного юноши. Этот нежный и почти не потревоженный образ наполнил руку воина последними крупицами силы, — Я сражу тебя, Суу-ба.
  Полководец выпрямляется, взносит свое орудие и примеряется гарпуном в голую спину своей цели. Но он не успевает спустить снаряд. Его собственная голова вдруг взрывается, раскидывая по поляне его последние мысли о возмездии вместе с воспаленными мозгами.
  Вакула, уже одетый и вернувший себе родную сумку, опускает ствол винтовки. Пробежавшись взглядом по округе и не обнаружив больше желающих сражаться, остановил свое внимание на драконе.
— Твои вещи здесь, — подойдя поближе, кинул перед собой сумку Долгоносика, — Хорошо кричишь, — улыбнулся, слегка щурясь, — Познакомимся?

— ...познакомимся? — Голос незнакомца звучал ровно, с едва уловимыми нотками бесстрашной игривости, странно неуместными на фоне посеянной паники и трупов. Он стоял в паре шагов от «чудища» - достаточно близко, чтобы уловить его напряжение, но в позе и движениях снайпера читалась подчёркнутая мягкость, словно обращался не к хищнику, а к растерянному зверю, нуждающемуся в покровительстве.
Гоу медленно повернул голову и бросил мимолётный взгляд на распластанное тело полководца – алые нити струились из разодранной плоти и стекались в незамысловатые узоры, которые почти мгновенно исчезали в жадно пьющей их почве. Затем глаза прохладно мазнули по человеку, будто пытаясь прорваться сквозь улыбчивую маску и увидеть то, что скрывается за этим странным и неуместным спокойствием. Он всё ещё хранил молчание, но едва сощуренный взгляд анализировал ситуацию. Нога небрежно надавила на горло чуть ниже кадыка короеда, в том месте, где щитовидный хрящ, хрупкий, как яичная скорлупа, соединяется с подъязычной костью, и тишину разорвал сухой хруст — не громкий треск, а скорее приглушённый щелчок, словно ломали ветку ивового прута. Тело дёрнулось, руки судорожно впились в лодыжку Гоу, но пальцы уже потеряли силу и обмякли. Воздух со свистом рвался через повреждённую трахею, но лишь пузырился кровавой пеной в горле. Смерть не была мгновенной, и короед ещё корчился в припадке: ноги судорожно дёргались, выбивая из земли комья грязи, под кожей пульсировали лопнувшие капилляры, а по лицу расползалась мертвенная синюшность.
Отстранившись, Моль услышал тихий хрип – последний выдох, вырвавшийся из раздавленного горла, несмотря на сильное давление кровь не хлынула потоком, но внутреннее кровотечение окрасило шею в багрово-синие тона, проросшие под кожей.
- Зачем? – Медленно произнёс, вытирая ногу о траву, и наклонился, чтобы подобрать рюкзак и достать свою одежду. Движения были неспешными и размеренными, будто он разбирал не вещи, а следовал какому-то ритуалу: вытянул комом смятые штаны и рубашку, разгладил ладонью, изучил и аккуратно сложил, прежде чем начать одеваться. Ловко перевязав шнурки у ворота, он переплёл их в небрежный бантик и только после всего неспешного процесса вскинул голову вверх, изучая небо.
- Долго я спал?.. – Едва слышно пробормотал себе под нос, будто разговаривая с самим собой, после чего обратил взгляд на мужчину. Глаза дракона сузились, выхватывая детали его облика: отсутствие дрожи в руках, ровное дыхание и слишком спокойный пульс на шее.


[Они сидели на краю обрыва, свесив ноги в пустоту, где иссохшая временем река оставила в земле яростные завитки и трещины. Мин привычно болтала без умолку, а Гоу молчал, слепо глядя в пространство перед собой: на всполохи пламени на горизонте, на ломкие вершины скал, которые растворялись в утреннем мареве. Его человеческий облик в тот момент ощущался не по размеру тесным и новым – кожа была слишком бледной, пальцы слишком длинными, кости слишком хрупкими – всё было «слишком». В глазах даже при дневном свете мерцали вертикальные зрачки, как щели в дверях иного мира, во тьму.
- Ты похож на мраморного идола, - внезапно монолог прервался, и девушка ткнула пальцем в его щёку. – Люди бегут от идолов. Или приносят им жертвы. Ты что предпочитаешь?
Она склонила голову, и тень от скрюченного дерева легла на её смеющиеся губы. Мин не боялась Гоу, даже когда впервые увидела его в загоне на четырёх лапах или когда он рвал зубами ещё живого кабана, но с благоговейным восторгом наблюдала за тем, как под чешуйками перекатываются массивные мышцы. А его перо, как своеобразный трофей, приносящий удачу, иногда вплетала в волосы.
- Я не требую жертв.
- Зато требуешь внимания, - палец надавил сильнее и слегка скользнул вверх. – Если ты будешь улыбаться, то люди перестанут тебя бояться и прятаться.
Моль нахмурился и лицевые мышцы напряглись, но улыбка обнажила зубы в зверином оскале, заставив девушку рассмеяться.
- Нет-нет, не так! Вот, смотри, - уже обе руки прижались к лицу дракона, вынуждая уголки губ дрогнуть и едва растянуться. Её пальцы пахли дымом костра и мятой, а глаза светились, отражая рассвет. – Видишь? Теплее. Мягче. Будто мы не встречались уже месяц, а то и два, и ты рад меня видеть!
- Я не рад. – Пробормотал, позволяя ей касаться своего лица и тянуть уголки губ, словно кукловод за нити.
- Врёшь. Ты всегда рад. Просто не умеешь этого показать.
Потом она научила его смеяться. Или пыталась. Но улыбка так и осталась чуждой — искривлённой маской, которой он пользовался редко или надевал только для неё. Мин шутливо называла это «прогрессом».]


- Чего ты хочешь? – Уголки губ вздёрнулись вверх. Так, как учила Мин. Но взгляд оставался мёрзлым и недоверчивым.

— Зачем?
К моменту, когда Моль перестает топтаться на горле несчастного Короеда и соизволяет ответить, Вакула уже успел подрастерять свою веселую улыбку. Не сказать, что он куда-то торопился или был благородно смущен зрелищем, но такого количества свободного времени у него всё-таки не было. Дернув бровью на хрипящее тело, ставшее вдруг садисткой игрушкой для задумчивого дракона, достает из кармана специальную тряпку и начинает протирать свое оружие. Почему нет? Раз уж повисла такая спокойная идиллия, грех было ею не воспользоваться для подготовки дальнейшего пути.
— Долго я спал?
— Около часа. Если считать с того момента, как тебя притащили в лагерь, — спокойно отвечает снайпер, уже не глядя на дракона и будто целиком погруженный в собственное занятие. Оружие в самом деле успело запылиться за столь короткое время пребывания в руках местных дикарей. Неприятно.
— Чего ты хочешь?
— Я? — Вакула, наконец закинув винтовку за плечо, поднимает слегка нарочито удивленный взгляд на томного юношу, — Я, видишь ли, только что спас тебе жизнь, — снова улыбка, в какой-то мере легкая и простодушная. Куда более легкая чем то, что пытается изобразить собеседник, — Благодарных песен и материальной платы я не жду, не волнуйся. Я лишь хочу задать тебе пару вопросов перед тем, как уйду, — пригладив волосы, невзначай пробегается взглядом по уже одетой фигуре Моли с задумчивой оценкой. Замечает, как игнорируемая рана от гарпуна, сузившись после перевоплощения, оставляет на пыльной рубахе свежее, расползающееся алое пятно, — У тебя есть родственники на этой планете? Или приятели дракониды? — короткая пауза, во время которой снайпер выдает свою аккуратность в подборе слов, — Я ищу некое бледное чудовище, недавно объявившееся в этих местах. Судя по разговорам этих нечастных — они тоже шли по его следу. Вы двое очень похожи, если оценивать по смутным описаниям в брошюре, но всё-таки ты - не Цель. Их ошибка стоила им жизни, — двинувшись с места, Вакула подошел к груде рваных веревок, недавно служивших для Моли ловушкой. Сев на корточки, пощупал пальцами вплетенный в них оберег. Странная, сложная вещица — Ты что-нибудь знаешь об этом? О "пробудившемся белом монстре". — достав нож, аккуратно срезает оберег и кладет себе в сумку.

Краткое, безэмоциональное «Зачем?» повисло в воздухе подобно дыму от угасающего костра, а едва уловимый интерес сменился тихим недовольством и вскоре рассеялся, так и не встретив ответа. Ни усмешки, ни столь же бодрого замечания, которое сопровождало снайпера в начале их неловкого знакомства – он больше не обращался к дракону с той легкомысленной и дружелюбной улыбкой, с которой начал этот странный диалог, будто они встретились не среди угасшей паники и трупов, а на шумной городской площади. Лишь тишина, вскоре наполнившаяся мерным движением рук, стирающих невидимые пятна с оружия, и размеренное игнорирование, как человек, который привык растягивать время между ударами судьбы. Пальцы медленно скользили по холодному металлу, выверяя каждый его изгиб, будто стремясь стереть не только грязь, но и следы прошлого. В воздухе тонко улавливался запах оружейного масла, смешиваясь с призрачным эхом выстрелов – тех, что давно стихли, но всё ещё оставались на поверхности памяти. Он не спешил, словно вступая в ту игру, правила и темп которой диктовал сам Гоу.

— Я, видишь ли, только что спас тебе жизнь.

На слова о благородном спасении Моль удивлённо вскидывает брови, а улыбка трескается, словно тонкий слой льда под натиском ботинка. Лишь на мгновение она остаётся безликой и пустой, лишённая доброжелательности или агрессии, и замирает, прежде чем окончательно рассыпаться. Цепкий взгляд упрямо твердит «Зачем?», хотя губы остаются неподвижными. В его мире так называемое «спасение» было лишь средством достижения какой-либо цели, удобной и приятной выгодой, своего рода бартер – за каждым действием скрывался холодный расчёт, и любой жест «доброй воли» требовал равноценного обмена, будь то материальная плата или нечто менее осязаемое. Собственно, его вывод оказался верным – снайпер с кошачьей грацией осторожно подбирался к желаемому вознаграждению, и этой наградой была информация.

— У тебя есть родственники на этой планете?

— Нет.

— Или приятели дракониды?

— Нет.

— Ты что-нибудь знаешь об этом? О "пробудившемся белом монстре".

— Возможно.

Моль остаётся невозмутим. Непроницаемое выражение лица и расслабленная поза не выдают ни капли внутреннего напряжения, если оно вообще присутствует, а его ответы остаются ни подтверждением, ни отрицанием – размытая и неопределённая краткость, словно тень, скользящая по стене. Он молча изучает присевшего возле верёвок Вакулу, взгляд цепляется за детали: расслабленные плечи, ровное дыхание и чуть прищуренные глаза, которые кажутся слишком спокойными для того, кто только что едва не был выпотрошен стаей местных паразитов. Но эта миролюбивость воспринимается драконом как нарочитая, выверенная, как тщательно отрепетированное движение, за которым скрывается нечто большее – расчёт и ожидание.

- Цан бай гуай. Или Бай гуай.– Неохотно выдыхает, словно само имя оставляет неприятный привкус на языке. Взгляд скользит в сторону, избегая прямого контакта с собеседником, а каждое слово даётся с трудом, как у человека, который только учится говорить, пытаясь подобрать нужные звуки среди тяжести затянувшегося молчания. – Мы, своего рода, тёзки. Но это неудивительно — местные не слишком утруждаются в тонкостях, когда дело касается монстров. Их воображение ограничено бытом, поэтому и имена даются по принципу: что вижу, то и говорю.

Он делает паузу, лениво проводя пальцами по растянувшемуся на рубашке багровому пятну, вскидывает её край и мягко надавливает пальцами на покрасневшую кожу.

- Белый монстр. – Убирает руку и наклоняется, чтобы вскинуть рюкзак на спину. На губах змеится ироничная улыбка. – Считается, что он не был ни сыном Архей, ни чадом одной из планетарной тройки – он возник там, где не должно было быть жизни, среди обломков погибшего света и воцарившейся тьмы. Древние тексты, которых никто не видел, но которые у всех на устах, гласят, что он явился в наш мир как вестник изменений. Там, где он проходил – исчезали леса и иссушались реки, а от городов оставалась только пыль, смешанная с кровью. Но... думаю, что местные всего лишь искали оправдание климату и красной сухой земле. – Пожал плечами. – Им нужно было во что-то верить. Что-то ненавидеть так сильно, чтобы оправдывать убийство так называемых монстров.

Взгляд вновь мазнул по фигуре снайпера.

- Так зачем? Зачем ты его ищешь?

  На секунду показалось, что стену будет не пробить. Болезненная немногословность дракона и его острый взгляд, несущий в лучшем случае сдержанное любопытство, не предвещали продуктивной беседы. Это и понятно. Какое дело задумчивому зверю до случайного проходимца? Однако в жвалах проходит легкое напряжение. Дракон этого не видит, потому что мужчина всё ещё стоит к нему спиной и сверлит пустым взглядом раскуроченный лагерь. Где ему теперь искать зацепки? Выбивать информацию из разбежавшихся по лесу уцелевших женщин и детей? Пытать древнего ящера, даже подраненного, он точно не сможет, тут без вариантов. Возвращаться обратно в несговорчивый город, где на "туриста" смотрят косо все, от стражи до младенцев и уличных крыс? Перспектива начать всё сначала беспокоила не только голову, но и дурным комом зашевелилась где-то в голодном желудке. Все нервы - от недоедания.
— Цан Бай Гуай. Или Бай Гуай.
  Вакула медленно поворачивает голову, удивленно вскинув бровь.
— Мы, своего рода, тёзки. Но это неудивительно — местные не слишком утруждаются в тонкостях, когда дело касается монстров.
  Несколько неохотно смягчившийся тон дракона, решившего всё-таки пойти навстречу, прозвучал для наемника музыкой. Эти слова вызвали даже больше облегчения, чем мужчина мог ожидать от себя. У него вдруг появился шанс спасти потраченные сутки и это осознание вернуло ему немного бодрости. Внешне мужчина остался спокоен, но своего любопытства скрывать не стал. Повернувшись к Цан Баю, коротко кивнул в крайне отдаленном подобии поклона.
— Вакула. Вакула Джура, — не было нужды выдумывать ложные имена, — Рад знакомству. — и снова мягко улыбнулся.
  Историю он впитал не перебивая, так как слышал её впервые. В рабочей инструкции упоминания легенд были чрезвычайно поверхностны и теперь, звучавшая из уст местного жителя сказка, проливала немного света на ситуацию.
— Вот как, — хмыкнул уже когда история подошла к концу. "Выходит, наш пациент действительно большая шишка."
— Так зачем? Зачем ты его ищешь?
  Выдохнув носом и поджав губы, Вакула вернул юноше перекатившийся взгляд. Беззлобный, слегка оценивающий. Пауза, понадобившаяся ему на размышления о необходимости полного откровения, была очень короткой. 
— У меня заказ на него, — признается с легкостью человека, не желающего врать столь мудрому и проницательному зверю, как дракон. Не врет, но слова подбирает по возможности грамотно, — Не на всего целиком. Лишь на крошечную "деталь". Один почитатель редкой фауны попросил меня собрать для него небольшой образец. У меня неподъемно большой запас информации об истинной ценности трофея, но совсем нет наводок о том, где его искать.
  Взгляд невзначай зацепился за сумку, которую Цанбай бережливо прижимал к себе. "Ты его видишь впервые. Помнишь? Ты не знаешь, что он городской мясник"
— А что ты делал в лесу? Живешь здесь? — добавляет, укалывая ещё раз, просто на удачу, — Или тоже ищешь этого Суу-ба?

---

  Дождь уже перестал, но земля была ещё сырой. Здесь, в затхлом вакууме под густыми кронами влага всегда задерживалась надолго. Маленькая тушка Пам-Пам, брошенная в опавших игольчатых листьях, покрылась моросью и редкими любопытными муравьями, успевшими выстроить на ней пару новых тропинок. Она ещё не начала гнить по-настоящему, но необратимые процессы уже начались. Клетки разрушались, оставшаяся в теле кровь перетекала вниз, ближе к почве. Она бы очень быстро стала частью ландшафта. Возможно, её бы сгрызли жуки. Возможно, на ней проросли бы яркие, ядовитые грибы. Лес забрал бы её и сделал бы частью себя. Однако... Листва слегка зашевелилась. Что-то приближалось к позабытой тушке, неторопливо раздвигая уплотненный лесной настил. Оказавшись совсем рядом, что-то показалось у самого мизинца выброшенной в сторону руки. Крошечное, черное, похожее на сколького червя. Неожиданный гость липко пощупал белый мех и принялся ползти по нему. Медленно, но целенаправленно, пока не пробрался до зияющей в груди темной дыры и не заполз внутрь.
  Пам-Пам отобрали у Леса. История Пам-Пам ещё не завершилась. Но Пам-Пам больше не принадлежит себе.

Вакула что-то говорит, но его слова тонут в мирной мелодии окружающего мира: в шелесте травы, в редком потрескивании остывающих углей, в далёком гуле ветра, перекатывающегося между скрипящими деревьями, и на этом фоне чужой голос звучит приглушённо и неразборчиво, как шум морских волн – он просто присутствует, не трубя к себе особого внимания. Какое-то время Моль хранит молчание, его взгляд расфокусирован и устремлён куда-то поверх плеча человека, словно смотрит сквозь него или вовсе забыл о его существовании: он остаётся недвижим, безмятежен, будто задремал с открытыми глазами, и только слабое подрагивание зрачков выдаёт, что сомнения не утихли, а сильнее проросли вглубь сознания. В его тихом онемении улавливается что-то неестественно выверенное, напряжённое, словно тетива, натянутая до предела, и становится вполне очевидно, что Гоу молчит не потому, что не слышит, а потому, что не спешит реагировать – бездействие, за которым может скрываться что угодно, от пустого раздумья до хищной оценки.

Мысли о том, что кто-то целенаправленно охотится на Цан бай гуай, не вызывают удивления – исключительная редкость и сила зверя всегда привлекали внимание тех, кто стремился подчинить их себе. Но когда снайпер вскользь упоминает о том, что ищет образец для коллекционера, на мгновение дракона одолевают сомнения, складываясь в хрупкую цепь событий: внезапный дневной «сон» после болезненного жала в холку, короеды с хлипкими верёвками, обвешенными амулетами, но с оружием, которое способно повалить дракона... С каких пор дикари, больше похожие на падальщиков, начали пользоваться транквилизаторами? Они не выглядели как те, кто способен бросить вызов существу, значительно превосходящему их по всем параметрам. Мысль об этом всё ещё вертится в сознании, но не успевает пустить корни – в конце концов, он не считает себя настолько важной персоной, чтобы кто-то тащился за ним в лес и выслеживал. Моль отбрасывает сомнения так же легко, как смахивает травинку с одежды, и вновь скользит взглядом по Вакуле.

— Такой зверь... его ценность возрастает со смертью, — голос остаётся ровным, но в тоне проскальзывает что-то напоминающее усталость, едва уловимая тень, заметная лишь тому, кто умеет слушать. Ему, и в самом деле, сложно так много говорить, и с каждым новым словом ощущение ненужности этих разговоров лишь крепнет, будто собственная речь – это всего лишь тяжёлый, плохо сидящий на плечах плащ, который он по какой-то причине продолжает носить. — Его органы, кровь, чешуя, когти... — небрежно ведёт рукой по воздуху, слово очерчивая контуры невидимого существа. — Всё это обычно попадает на рынок, а оттуда – к аптекарям, или оседает в коллекциях у тех, кто разит мертвечиной. Местные верят, что такие существа несут в себе силу. Сердце может даровать выносливость. Кости – стойкость. Глаза – провидение. Чем сильнее люди в это верят, тем выше цена, но... почему зверь всё ещё жив, не задумывался? Где все те желающие разжиться деньгами?

Моль замолкает и, наклонившись, изучает тушу короеда под ногами, ощупывает пальцами суставы и с нажимом ведёт подушечками по коже, словно примеряясь. Просчитывает в голове количество своих запасов и размышляет над тем, стоит ли пополнить их мясом, попутно делая надрез и снимая жёсткий лоскут со шкуры поверженного существа.

— Говорят, что тот, кто убьёт Бай Гуай – заберёт его силу, но цена окажется неподъёмной. Особенно для человека. В одном из вариантах легенды, эта мощь превращается в бремя, которое истощит охотника изнутри: он начнёт видеть мир глазами зверя, слышать шёпот мёртвых и чувствовать, как тьма сжирает изнутри. В конце концов, его разум окончательно разрушается, и убийца просыпается другим. Или не просыпается вовсе. — Он делает паузу, позволяя словам осесть в воздухе. — Так что да, части зверя можно продать, сжечь, растолочь в порошок или смастерить из костей амулет. Но, в конце концов, никто не знает, к чему это приведёт... насколько ты суеверен? — Потянул носом возле открытой раны и поморщился. – ...жрать нельзя. — Коротко, будто самому себе.

— Ты уже изучил палатки? — Выпрямился и мазнул долгим взглядом по местности. — Нельзя оставаться здесь слишком долго.

  Пауза слегка затянулась и Вакула вдруг почувствовал себя навязчивой дворнягой, ожидающей у прилавка бесплатного куска мясных огрызков. Информация — награда, которой здесь не любят делиться. У дракона был до мучительного скучающий вид, пока он молча размышлял, но в конце-концов он продолжил. Сделал вдох и заговорил, словно несмотря на всю свою усталость, ему всё-таки нравилось рассказывать эту их маленькую местную легенду. Слушающий его человек держал на губах вежливую тень улыбки, куда лучше маскируя свою слабую заинтересованность в праздных беседах, чем это делал дракон. Но они оба что-то получали из этого, разве нет?
— Почему зверь всё ещё жив, не задумывался? Где все те желающие разжиться деньгами?
— Раз, — он показал двумя большими пальцами на себя, — Два, — затем обвел рукой печальный лагерь, — И три. — закончил, указав пальцем на самого дракона.
— Ты не ответил на мой вопрос, но с учетом того, как много ты об этом знаешь... Могу предположить, что тебя эта тварь как минимум интригует. Финансово. Вероятно, нам по пути.
  И снова пернатый ящер начал глумиться над несчастным дохлым Короедом. Поверженное существо едва ли отличалось от обычного человека, пускай его кожа и была несколько грубее нежной плоти Цирконца, отчего зрелище могло показаться не самым приятным. Вакула едва заметно покривил губу в неоднозначном выражении, слушая скверный хруст, но общую маску мирной насмешливости согнать с него не удалось. "Долгоживущие расы всегда смотрят на подобных нам свысока, не так ли?"
История продолжалась. Выдуманная или любовно заученная, оставалось только догадываться.
— Насколько ты суеверен?
— Плевать хотел на байки, — честно признался, — Будь что будет.
  На вопросе о палатках, Вакула как раз в очередной раз обводил взглядом место побоища. Осмотреться действительно имело смысл. У грабителей и хламовщиков всегда имелось что-нибудь интересное в закромах.
— Я думаю, что у твари нет никакого карманного проклятия, — голова продолжает рассуждать, а руки уже шарят в ближайших ящиках, — Скорее всего «бремя» о котором ты говоришь — это просто яд. Какой-нибудь защитный механизм животного, загнанного в угол и старающегося сохранить себе жизнь, — в руки попадается побитая древностью кастрюля, в которой ещё не остыли недавно приготовленные личинки. Наверное, это были детёныши тех жуков, чьи стаи недавно разбежались по всему лесу, потревоженные потопом и охотой. Нахмурившись, Вакула берет одну лоснящуюся тушку двумя пальцами. Слегка сжимает, слушая как неприятно органика скрипит на ткани перчатки, и закидывает в рот. На вкус как сырая земля и лежалый свинной жир. Не сплевывает, но новых личинок в руки уже не берет.
— ...Так что, у вас действительно одно имя на двоих? — сглотнув с натугой и вытерев рот, продолжает поиски. — Это может быть немного неудобно.
  Рядом что-то пахло. Кажется, это был оставленный на костре огромный жук. Румяный от жара и частично выпотрошенный. Рядом с костром лежали брошенные миски с отделенным белым мясом, по запаху напоминающие крабовую мякоть. Неплохое угощение, но Вакула остановился, так и не добравшись до него. Краем глаза он уловил неожиданно яркий кусочек пергамента, заваленный мелким хламом на одном из рабочих столов. Сдвинув в сторону веревочные сети и грубую мешковину, снайпер вдруг светлеет в лице. Карта. Довольно четкая и подробная. Всё-таки Короеды что-то знали и тщательно готовились, пускай и совершили сегодня огромную ошибку. На карте были какие-то указующие отметены, нанесенные яркими красными чернилами поверх более блеклых очертаний близлежащих гор, лесов и пещер. Что странно, почерк у поясняющих надписей был четкий, с Цирконским наречием.
— С этим можно работать, — пошевелил губами, бросая взгляд в сторону голодного дракона. Пока тот искал еду, попробовал припрятать карту во внутренний карман.

За все выжженные временем годы Моль не мог не напитаться лёгким снисхождением к людям – не презрением, но той терпеливой усталостью, с которой взрослый наблюдает за наивными попытками ребёнка освоить что-то сложное. Их мир был прост, понятен и скоротечен, а борьба за выживание – предсказуема: они строили свои жизни вокруг вещей, которые казались ему мимолётными, цеплялись за власть, деньги, за мнимую безопасность в семейном кругу, и он видел не единожды, как эти иллюзии рушатся, сменяя друг друга, будто волны, накатывающие на берег. Он не питал к окружающим его людям ненависти и не испытывал раздражения. Напротив, наблюдал с ленивым интересом за тем, как они метались в пределах своих тесных границ, выжигали землю ради мгновенной выгоды и охотились на тех, кого не могли понять. Видел, как они восхищались монстрами, пока их можно было приручить или убить, но стоило чему-то выйти за пределы их власти – и восторг сменялся первобытным страхом. В конце концов, всё заканчивалось одинаково. Их жизнь была скоротечна, амбиции – слишком хрупки, а чувство перед неизведанным неизменно.

Но разве его образ жизни не соответствовал людскому? Эта мысль остро прошлась по краю сознания, холодная и неуютная, и Моль передёрнул плечами, едва скривив губы в полуулыбке. Физически он, несомненно, отличался: был крепче и выносливее, прожил дольше и мог разорвать практически любого из них в клочья. Но мир требовал своей платы, а значит, его правила тоже оставались неизменными: для спокойного существования нужны были деньги. И они были не просто необходимостью, но и своего рода игрой, удобной разменной монетой, которая открывала двери, развеивала скуку и привносила в будни разнообразие.

— ...Так что, у вас действительно одно имя на двоих? Это может быть немного неудобно.

— Гоу. — Кратко отозвался, мазнув цепким взглядом по фигуре снайпера, прежде чем направиться к одной из палаток. — Цанбай Гоу.

Моль нырнул в ближайшую палатку, чуть пригнувшись, чтобы не задеть входное полотнище. Внутри царил приятный полумрак, воздух был затхлым и пропитанным запахом гнили, копоти и старых шкур, и в этой удушливой атмосфере угадывались слабые ноты трав и древесного сока, которыми короеды, по всей видимости, безуспешно старались заглушить зловоние. Обстановка была скудной, почти убогой: низкие плетёные корзины, несколько грубо выдолбленных глиняных чаш, в одной из которых засохли остатки пищи, и потрёпанный кусок шкуры, небрежно брошенный в углу. Спальное место из вороха спутанных волокон, тряпья и мха больше напоминало гнездо, чем нечто более пригодное для отдыха.

Моль не особо интересовался бытом короедов, но изучать их личное пространство было по-своему занимательно, будто считываешь следы диких зверей, по которым можно узнать о привычках и способах выживания. Всё было достаточно примитивно, но в этом простом, жестоком существовании скрывалась некая закономерность.

Он неспешно прошёлся по шаткому настилу, цепляясь взглядом за детали, и остановился возле низкого столика, на котором небрежно покоилась растрескавшаяся хитиновая пластина, служившая подносом для груды подозрительных брусков – тёмных, с шероховатой поверхностью. Наклонившись ближе, Моль поднял один из них, покрутил перед лицом и потянул носом.

— Хм. — Мясо насекомых, спрессованное с жиром и травами, было твёрдым, будто высушенный камень, а запах вызывал лёгкое отвращение, терпкий, землистый, со сладостью гнили. Но, возможно, это всё же был неплохой вариант пополнить свои запасы. Моль никогда не был притязателен к пище. Он лениво затолкал пять иссохших котлет в рюкзак и вышел из палатки как раз в тот момент, когда снайпер возился с найденной картой.

— Ты идёшь? — Доверия Вакула едва ли заслуживал, поэтому находиться рядом было лучшим способом следить за ним.

— Ты идешь?
  Это были славные слова. В момент, когда они прозвучали, странная пара официально обратилась в напарников. У дракона могли быть какие угодно серьезные мотивации — держать потенциального врага поблизости или даже хранить его как возможный будущий перекус — но для Вакулы это в любом случае было победой. Он ответил на вопрос улыбкой, не достойной паразита, которым он намеревался стать в их свежих отношениях. Прихватив миску с ещё не остывшим "крабовым" мясом, он нагнал своего нового спутника и они вскоре покинули наскучившую, неприглядную сцену.

  Шли они без лишних разговоров. Держа в уме информацию, бегло считанную с найденной карты, Вакула примерно представлял куда дракон его ведет и пока целиком ему в этом вопросе доверялся. Закончив со специфическим перекусом — мясо жука очень быстро высохло, став почти непригодным для пищи — снайпер вернулся к своему привычному занятию: бдению. Однако в лесу было тихо и на пути им никто не попадался.
  Очень скоро они вышли к низинам, размытым набежавшей с вершины водой. Земля здесь была топкой и коварной, скрывающей под лесной подстилкой глубокие провалы луж. Ступать приходилось осторожно, дабы не угодить в жидкую ловушку, и потому их продвижение сильно замедлилось.
  Листва постепенно менялась в палитре. Бурый кустарник сменялся алым, более колючим, а лес редел, наконец открывая взору малиновое небо без намека на прошедшую недавно грозу. Время шло к вечеру и закатные лучи яркими солнечными зайчиками отскакивали от луж и слепили уже здорово подуставшие глаза.
  Им пора было устраивать привал. Там, где лес резко обрывался и где тонкие ручейки дождевой воды бежали вниз по песчаному обрыву. Там, где из лесу открывался вид на желтоватую долину и темную горную гряду в туманной дали. Вакула подошел к самому крупному дереву, чьи глубокие корни служили последней опорой для рыхлого утеса, кинул под его громоздкий ствол сумку и сам ухнул рядом. Он здорово устал и теперь даже простой клочок сухой земли, покрытый низкой живучей травой, казался ему царским ложем.
— Огнем дышишь? — поинтересовался по обыкновению полусерьезно, попутно выуживая из сумки бутылку воды. Отпив немного, осмотрелся вокруг. — Здесь не так сыро, можно собрать хворост и развести костер, — взглянул на Моль и аккуратно добавил, — Местные огня боятся или приманиваются на него?

По мере того, как они вновь углублялись в лес, мысли вспыхивали и тянулись одна за другой, словно искры, бегущие по сухой траве. Импульсивное решение продолжить путь вместе не принесло ожидаемого облегчения, а, напротив, лишь сильнее стянуло узел подозрений. Древняя истина «держи друзей близко, а врагов – ещё ближе» казалась ребячеством и пусть он ещё не решил, к какой из категорий отнести Вакулу - возможно, стоило сразу избавиться от его компании и похоронить в обнимку с короедами. Незнакомец появился слишком вовремя, слишком быстро сориентировался и слишком спокойно отнёсся к происходящему, даже когда дракон вернул себе человеческий облик или брезгливо вытирал ногу о траву после того, как раскрошил чужой череп. Он казался слишком... удобным. Всё это неясно тревожило, и он не мог определить, что именно в человеке ему казалось самым подозрительным.

Наблюдать за Вакулой со стороны – это одно, но держать подле себя, почти на расстоянии вытянутой руки – иное. И всё же, именно так казалось проще понять его мотивы и уловить истинные намерения, увидеть те мелкие, неприметные детали, которые выдадут ложь в его действиях. Моль не сомневался в одном – он оказался в эпицентре чужой игры и, возможно, короеды не случайно обладали оружием, способным свалить дракона. Человек мог сколько угодно казаться миролюбивым, но, если за этим стояло что-то большее, рано или поздно это проявится.

Дракон мазнул взглядом по спутнику, но его лицо оставалось скучающе бесстрастным. Вопросов было слишком много, а ответы... Порой ответы приходят сами, если дать достаточно времени.

Мир вокруг постепенно преображался, наполняясь переливами густого закатного света, который мягко обрисовывал деревья и струился между их причудливыми изгибами. Алые кусты, сменившие бурый подлесок, напоминали рваные раны на фоне землистых тонов низины, и выглядели неестественно, выбиваясь акцентными пятнами тревоги среди приглушённых оттенков уходящего дня. Грязь напитывала лесную подстилку, лениво поблёскивая и отражая малиновое небо, будто в её глубинах пряталась ещё одна, перевёрнутая версия этого мира, более вязкая и тягучая. И в этих лужах мрачно отражались покосившиеся стволы деревьев, создавая тёмные, искажённые рябью силуэты, которые безмолвными стражами возвышались среди сырого воздуха.

Лес редел, но не терял своей гнетущей атмосферы. Где-то на его границе слышались далёкие звуки, где ночные обитатели уже разогревали связки перед долгой песней, или ветер, цепляясь за сухие ветви, напоминал о том, что ночь близко. Моль молча скользнул взглядом по обрывистому краю и чуть сощурился, оценивая пространство, в объятиях которого им предстояло провести ночь. Вдали, за пределами низины, на горизонте вырисовывалась долина, чьи оттенки были мягче и теплее, словно обещая безопасное укрытие, но за ней угрожающе высился массив бурых гор.

— Огнем дышишь?

— Если сильно разозлить, — протянул негромко, уперев взгляд в собеседника. — Думаю, что не стоит привлекать лишнее внимание. Голоден?

Моль двинулся к снайперу, без особой осторожности ступая босыми ногами по земле. Каждое его движение было уверенным несмотря на то, что поверхность под ногами была погребена под тенью дерева и покрыта неравномерными слоями травы и мха. Не утруждая себя вниманием к окружающему, он не заметил, как задел щедрую россыпь цветов и их лепестки, дрогнув под давлением, выпустили в воздух невидимую пыльцу.

— Если сильно разозлить.
  Вакула улыбнулся, пряча бутылку обратно в сумку и продолжив рыться в своих запасах.
— Думаю, что не стоит привлекать лишнее внимание. Голоден?
— Очень.
  На свет показывается запечатанный брикет сухпайка. Калорийный, долгоживущий. Такой можно таскать с собой годами и вкус со временем хуже не станет. Впрочем, там просто нечему становиться хуже. Ультимативная серость как она есть. Без запаха и оттенков. Повертев пакет перед глазами, снайпер вдруг отвлекается:
— Я заметил, как ты смотришь на меня. Не привык работать в команде? — и сам тоже взгляд остановил на чужом бледном лице. В момент короткой паузы мягко поднимается ветер, шелестя кроной большого дерева, — Или думаешь, как меня лучше всего убить? — добавил спокойно, разрывая упаковку.
  Последние несколько суток скопились в ногах и висках глубоким гудением. Сперва полет из Циркона, прибытие в местный город и слежка. Затем долгая прогулка по лесу, чуть не завершившаяся позорным несчастьем в плену. Привалившись спиной к стволу дерева, Вакула впервые за всё это время позволил себе расслабленно выдохнуть. Присутствие рядом малознакомого чудовища его покой почему-то не нарушало. Либо же он это просто умело скрывал. Надкусив от брикета, уставший наемник снова мажет взглядом по своему спутнику. Тот приблизился, скрываясь в тени от последних лучей солнца и теряя в новом освещении ещё какую-то долю визуальной человечности. Босой, немного потрепанный. Странная пародия на человека, на истинную природу которого сейчас особенно ярко намекали отбивающие игру света золотистые радужки и общее равнодушие к разводам крови на одежде. Кровь подсохла, стала темной. Рубашку уже не спасти. Интересно, о чем всё-таки думает существо, что скрывалось под шкурой этого странного, томного юноши? Стоило ли им продолжать двигаться бок о бок, имея общую цель? Или новую связь стоило разорвать ещё в зачатке?
  На долину медленно наползает тень от далеких гор. Слышны редкие голоса диких зверей, пробуждающихся от дневного сна.
— Я слышу, что твоя планета полна жизни, — вдруг мягко заговорил, не сводя пустого, но внимательного взгляда с дракона, — Твои познания и мои навыки помогут нам обоим, если мы с тобой всё-таки найдем общий язык.
  Снова надкусывает от брикета. Неожиданно для себя ловит смутное чувство, словно вместе с серостью знакомой текстуры на язык уложился новый привкус. Будто сам вечерний воздух приобретает свое собственное послевкусие. Что-то меняется. С приходом сумерек и отступлением пустынной жары, долина, раскинувшаяся за резко обрывающимся лесом, оживает. Рыжина заката скоро окончательно уступит место освежающе холодной синеве, украшенной россыпью стремительно распускающихся к ночи маленьких цветов.
— Расскажи мне, какой зверь здесь самый вкусный. — чуть щурится, почувствовав прилив сил. Коварный азарт, взявшийся словно из ниоткуда, ощутимо заиграл под ложечкой, со стороны, однако, выдавая себя лишь ожившими искрами в глазах, — Я добуду его для нас.

Лёгкая тяжесть опускалась на веки усталостью, но разум упрямо сохранял ясность, словно тело забыло о сне, а мозг продолжал метаться в пустоте бесконечного бодрствования. Мысли текли ровно, не теряя своей остроты, но окружающее становилось чуть более ярким, чем обычно, и, казалось, будто сознание отстранилось от тела, позволяя ему двигаться интуитивно, без осмысленного контроля. С каждым вздохом ощущения становились острее и накатывали волнами, размывая границы между реальностью и чем-то иным – вязким, переливающимся, дышащим. Тени змеились по земле живой массой, и даже кора дерева, к которому привалился снайпер, выглядела странно: мягкая, почти текучая, как смола под палящим солнцем, а вязь узоров на ней складывалась в бесконечные переплетения, слишком сложные для случайного рисунка. Создавалось впечатление, что стоит лишь всмотреться пристальнее и узоры проявят свой скрытый смысл, складываясь в строки древней рукописи, полной запретных тайн, о которых никто не должен знать.

Моль уставился в дерево, краем уха прислушиваясь к голосу Вакулы. С каждым вздохом ощущение лишь усиливалось – мир становился зыбким, а линии на древесной коре подрагивали, расползаясь и складываясь в новые, ещё более замысловатые формы. Казалось, ещё немного, и они начнут нашёптывать важное, но едва дракон делал попытку сосредоточиться – и рукопись ускользала, растворяясь в хаотичном воображении. Тело звенело внутренним напряжением, а лёгкость, сперва приятная расходилась смутной тревогой, будто кровь потекла быстрее, напитывая медленно нарастающим адреналином. Как перед боем, когда разум уже понял угрозу, но мышцы ещё не получили призыв к действию.

— Я заметил, как ты смотришь на меня. Не привык работать в команде?

— Влюбился. — Коротко рассмеялся, отводя взгляд в сторону, словно высматривая что-то.

— Или думаешь, как меня лучше всего убить?

— Съесть. — Новая безмятежная улыбка, скривившая губы.

— Расскажи мне, какой зверь здесь самый вкусный. Я добуду его для нас.

— Местные птицы довольно неплохи на вкус, — подтянулся ближе и упёр ладонь в ствол дерева, ощупывая его шероховатую поверхность пальцами. — Если не заденешь мозг при поимке, то, уверен, лучшего в своей коротенькой жизни ты никогда не ел. — Очередная вспышка смеха, странного, настораживающего, и слегка расфокусированный взгляд.

  Сознание сопротивлялось мысли, что что-то было не так. Болтом ввинченный в голову артефакт, необходимый для его защиты, тоже оказался бесполезен. Подкрадывающееся чудо пустоши было отнюдь не магическим, но химическим. Рождалось в нежной голубизне крошечных цветов, неоновой россыпью распускавшихся под темнеющим небом. Воспаряло в холодеющий воздух вместе с потревоженной пыльцой, напитывая его и отравляя, подобно алкогольным парам. Потому что пьяна была и сама пустошь. Напившись дождевой воды, она открывает сегодня один из своих коварных секретов и приглашает всех присоединиться к своему тихому празднику.
  Люминесцирующие мушки, обычно парящие в кронах густого леса, неторопливо повыползали под открытое небо, манимые странным новым соблазном. Маленькое пятнистое существо, напоминающее щетинистого хорька, любовно отиралось о цветущую кочку где-то в густой тени. Далеко-далеко, ближе к высохшему руслу реки, обрамляющему цветочное поле, подбиралось темное пятно - маленькое стадо низкорослых и тощих травоядных, любопытно утыкающих носы в ароматную листву.
  Дракон был не лучше. Выискивая в древесной коре ответы на все вопросы жизни, он постепенно растворялся и сам в глазах снайпера. Улыбается. Смеется. Смех искажает его образ до неузнаваемости. Разлагает на слои и скручивает в спирали, подобные мазкам масляных красок. Таких же ярких и бодряще едких. Впервые увидев не оскал, но улыбку, Вакула думает: "Мы оба можем играть в эту игру. Я давно хотел попробовать мясо дракона" — и мысль эта совершенно беззлобна. Наоборот, мужчина улыбается в ответ.
— Птица, значит,  — отзывается и удивляется тому, как звучит собственный голос. Звучит четко и гулко, словно расстояния между ним и склонившимся драконом было так мало, что образовывался вакуум, — Пускай будет птица.
  Кажется, будто это было частью какого-то сна. Будто не было всего этого на самом деле и снайпер находился в дрёме с момента, как уставше приложился спиной к дереву. Последний луч Архея скрывается за горной грядой и практически моменты спустя в небе показывается новая тень. Заслоняя проступающие звезды и луны далеких планетоидов, со стороны леса медленно выплывает раскинувший крылья силуэт. Паря на воздушном потоке, он спускается с размытой вершины горы вниз, куда сбежала вся вода. Грузный взмах крыльев и странная птица, спикировав к цветущей долине, мягко приземляется на свои длинные ноги. «Фруктовая цапля», пятнистая, как леопард и крупная, словно казуар. Сбитая с толку недавним бедствием, она покинула свой дом — горный сад. Сложив обсыхающие крылья, она выпрямилась и со скромным благородством осмотрела свое новое, временное пристанище. Её отвратительно длинный клюв маятником следовал за её любопытством, пока не склонился и не начал выхватывать в пестрых цветах пьяных, лениво разбегающихся мышеподобных пискунов.
«Сойдет» — думает Вакула, уже выцеливая цаплю в прицел своей винтовки. Он не стал подниматься. Готовится убить, не теряя ощущения нетрезвого дыхания дракона рядом. В голову стрелять нельзя, чтобы не повредить мозг. Значит, придется искать сердце. Оно где-то там, в россыпи пятен и холмах вздыбленных перьев. Где-то в живом кружеве, слоях и наркотических мазках.
— Сейчас ты увидишь какой я крутой, Цанбай.
  Выстрел. (хорошо 28)
  Пуля пробивает птицу насквозь, вылетая из бока вместе с выхлопом сорванного пуха. Клюв распахивается, не успев издать даже вскрика, тонкие ноги спотыкаются и туша падает в сухую степную листву.

Моль бездумно ловил окружающие звуки и прислушивался к собственным ощущениям, словно погружаясь в первобытный сон, где границы между явью и грёзами становились настолько эфемерными, что сама реальность осыпалась, ускользая сквозь пальцы. Где-то на краю сознания проносится лихая мысль, что под пальцами всего лишь дерево, всего лишь кора, но разум ускользает, цепляясь за каждую новую иллюзию, и растворяется в зыбком, колышущемся мире, где даже собственное дыхание звучит чуждо.

В какой-то момент ему начинает казаться, что снайпер задремал, едва слышно и неразборчиво нашёптывая что-то во сне – его слова сливаются с шелестом листвы и гулким эмбиентом ночного леса, будто сама природа подхватывает этот полусонный бред и вплетает его в свой мерцающий тембр. Мир вокруг становится глубже, нелепее, роднее, и возникает зудящее желание запомнить каждую мелкую трещинку в их диалоге, каждую неуклюжую пазу, слово, сорвавшееся не к месту, и разгладившуюся морщину, оставленную мимолётной улыбкой, шрамы на коже, в которых затаилась сама суть момента – восторг перемежается с тихой грустью и хрупкостью мгновения, когда Моль смотрит без отблесков ума в лицо Вакулы.

Шорох и медленное движение его спутника – и любопытство птицы, выбравшей долину своим кратким убежищем, вознаграждается искрой и хлопком выстрела, разрывающим какофонию сгущающейся ночи. Становится неожиданно тихо, словно сам планетоид задержал дыхание, осознав свою рану.

— Молодца. — Непослушный голос дрожит и цепляется за связки, выходя наружу лёгким, шероховатым хрипом, а губы кривятся в улыбке. Теперь его очередь?

Не осознавая своих действий в охотничьем инстинкте, Моль без лишних колебаний избавляется от одежды и позволяет телу перестроиться уже в движении: длинный прыжок в сторону дичи и человеческая оболочка лопается, уступая место истинной форме, стремительной, крылатой и безжалостной. Главное, не сбивать дыхание: один глубокий вдох на каждую сотню метров. Крылья плотно прижаты к бокам, лапы безошибочно находят опору среди рыхлой земли, грязи и спутанных корней. Он пересекает расстояние стремительно, громогласным «тыгыдык» оставляя за собой лишь дрожащие отблески смятой травы. Сумеречный лес мелькает пятнами теней, но его это не замедляет — наоборот, с каждым прыжком, с каждым толчком когтей от сырой почвы, ему всё больше кажется, что он сливается с ветром, обгоняя его в этой ночной гонке. Осторожно, почти бережно подхватив зубами крыло мёртвой птицы, он понёсся обратно, чтобы сплюнуть её в ноги человеку.

  Это было красиво. Это было то, что нужно. Несмотря на опьянение, очень резво и эффектно юноша сперва вскакивает, теряет на ходу одежду и вдруг в рывке обращается в свое истинное Я. Его хрупкий образ лопается, выпуская под открытое небо пернатый шторм, что, подхватив воздушный поток, умчался вслед за смертоносной пулей. Вакулу обдает порывом теплого ветра, поднятым взмахом сразу четырех крыльев. Он невольно прикрывает лицо рукой, но улыбается, без опасений глядя вслед вдохновленному зверю. Зверь этот контрастной белой лентой струится по темной и мерцающей огоньками цветов степи. Ныряет в вечернюю дымку, в тяжелом галопе поднимает с нежных растений вихри лепестков и спугивает всякую несчастную живую мелочь, что попадается ему на пути. Зрелище, которое редко увидишь. Тем более так безнаказанно близко.
  Какой странный вечер. Вроде бы совсем недавно, пока ещё светило солнце, между ними звенело совсем иное настроение. Косые взгляды, напряжение и недоверие. Их не связывает ничего, кроме общей корыстной цели. Но почему-то эти совсем свежие воспоминания кажутся сейчас какими-то далекими и неважными. Может быть это всё действительно только сон? Мысль эта остается неразвитой. Какое бы это было невыносимое клише. Не задумываясь, Вакула тоже встает со своего места. Скидывает с головы капюшон, пальцами взъерошивает смятую шевелюру и делает глубокий вдох. Свежесть наполняет легкие и пробирает до костей. Вакула не знает, что этот трепет - лишь танец отравленных веществ. Он просто рад ощущать эту легкость, сквозь которую мерещится голос природы, шепот неба и глубокая дрожь земли. Эта легкость позволяет ему смело идти навстречу зверю, что уже несется обратно к нему с добычей, подобно охотничьему псу. Птичья кровь ушла в землю, напоив цветы. Взамен на увядших перьях осел блеск пыльцы. Он играл на языке Моли тем же привкусом пустынной ночи, что был ему знаком с первого побега из клетки. Испокон веков этот дух отсылал сознания живых существ к первобытному чувству свободы... Так казалось Вакуле, когда он разглядывал приближающуюся морду зверя. Мягкую, но хищную. Зубастую, но бережно обращающуюся с умертвленной плотью. Всё это зрелище пробудило в снайпере... Вдохновение.
  Опустившись перед тушей на колени, он сперва снял перчатки и высоко закатал рукава. Ему хотелось ощущать свою работу напрямую. Задумчиво ощупал незнакомое существо, крепко его прижимает и принимается очищать. Хватает за жесткие пятнистые перья и выдирает их вместе с пухом, позволяя вечернему ветру разносить лохмотья по холму над обрывом. Пестрый птичий наряд был густым, красочным, но теперь совершенно униженным. Оголенное брюхо, бугристое и мягкое, скоро вспарывается выуженным из-за пояса тактическим ножом.
— Я бы мог приготовить из этого... столько всего, — негромко размышляет Вакула, чувствуя, как легко под лезвием трещит ещё теплая шкура. Шов разъезжается и на траву перед ним вываливаются пестрые птичьи внутренности. Не смущаясь ни запаха, ни грязи, вырезает пухлую печень. Плотная, скользкая. Костра у них нет, обжарить не на чем. Потому лезвие легко срезает сырой ломоть и, как есть, кладет его на язык.
  Кажется, в этот момент туман сгустился ещё больше. Тот туман, что в голове. Но Джура помнит, как смеялся. Помнит вкус сырого мяса и тепло крови на пальцах. Помнит, как вогнал нож птице меж глаз, раскрывая её череп. Помнит, как угощал дракона, протянув ему вскрытый птичий мозг, хранящийся в отрубленной голове, как в глубокой ложке.

Последние отблески уходящего дня медленно разливались по небу, затягивая горизонт бархатной пеленой. Сумерки ложились на плечи и обвивали лодыжки мягким туманом, словно сама природа ласково обнимала его, убаюкивая в своих нежных объятиях. Тени сгущались, становились всё более вязкими и насыщенными, их очертания расплывались, утрачивая чёткость, но вместе с этим обретали полутона, дыхание и тайну. На каждое малейшее движение мир вокруг отзывался слишком громко, как если бы подступил вплотную и поселился под кожей: шелест листы, треск веток под лапами ночного зверя или скрежет лезвия, царапающего кость – всё это вибрировало в теле невесомой дрожью и звучало настолько отчётливо, будто магической вязью выписано на изнанке черепа.

Моль затих, ощутив дыхание вечера на коже, и медленно вскинул руку, ощупывая пространство вокруг себя, будто выласкивая пальцами тёплый мех столь же безмолвного хищника. Где-то высоко, в ветвях, защебетала птица, и звук, как капля на стекле, расплескался внутри него. Подаётся ближе, склоняясь вместе со снайпером над тушей, и тянется к ней, тут же замирая с протянутой рукой, отдёргивает себя и просто улыбается, наблюдая за тем, как ловко Вакула орудует ножом и вспарывает ещё тёплую плоть. Всё ещё обнажённый, он откровенно наслаждается этим мгновением, когда время, казалось, замедляет свой бег, позволяя путникам погрузиться в атмосферу спокойствия и гармонии. Земля под босыми ступнями подрагивает, отдавая глубинное, родовое тепло, а перья, разбросанные вокруг, постепенно теряют связь с птицей и становятся чем-то личным – он чувствует лёгкое покалывание на коже, словно они были частью него, и это зудящее ощущение накрывает волной желания – желания расправить крылья, рвануть вверх и раствориться в густеющем небе. Но тело, закованное в человеческую форму, остаётся недвижимо.

Сознание заволакивает, медленно поглощая каждую мысль и каждый чёткий обрывок реальности, превращая их в смутные образы, рождённые в бреду – всё вокруг плывёт в головокружительном танце, живом и анималистичном, смещается, как на стремительно движущемся аттракционе, и с улыбкой погружает в дрёму.

---

Моль резко выдёргивает из сна щемящим чувством тревоги, и тело поддаётся животному инстинкту - мышцы натягиваются, вскидывая его вверх с зажатым в пальцах ножом, адреналин прокатывается по венам ощутимой дрожью и разгоняет сердце, подтягивая его комом к глотке, будто стремясь обогнать сквозящую в воздухе угрозу. Кажется, ещё мгновение – и кожа растрескается, а тяжёлое дыхание сорвётся на звериный рык.

Где-то совсем недалеко слышится протяжный крик, рассекающий утреннюю тишину, словно лезвие – мягкую плоть рассвета, и эхом прокатывается по подлеску, рассеиваясь высоко в кронах деревьев. Дракон задерживает дыхание и двигается по инерции: мягко ступает по земле, но вновь замирает, чтобы бросить короткий взгляд на снайпера и прижать указательный палец к губам. После резкого пробуждения выглядит он не лучшим образом – взъерошенные волосы, бледный, с резкими тенями под глазами. К счастью, одежда уже была на нём, хотя воспоминания о произошедшем накануне всё ещё оставались размытыми, оставив после себя лишь смутные пятна ощущений. Он не помнил, как и когда оделся, и не мог с уверенностью сказать, где именно пролегала граница между сном и дурной реальностью.

Новый крик заставляет нахмуриться и тихо следовать по зову.

  Вакула просыпается не сразу. Это не похоже на него, но он ничего не мог поделать. Наркотический сон, захватив сознание хумана своими липкими щупальцами, отказывался отпускать жертву без боя. Рассвет уже понемногу растворял ночную синеву и от россыпи странных ночных цветов не осталось и следа, но дух ночного приключения всё ещё витал в воздухе и где-то на корне языка, чем-то напоминая ноты перегара. Странный вкус — первое, что он чувствует, после того как женский крик разрезал глубокий сон. Вкус птичьей крови, в которой было измазано лицо и руки, словно у слюнявого младенца, объевшегося сладостей среди ночи. То, что крик ему не приснился, Вакула понял только по какому-то тонко бегущему внутреннему ощущению и вскочившему дракону, которого с трудом удалось разглядеть через сонный прищур.
— ...А? — сипит позорно развалившийся снайпер, кривясь своей примятой отпечатками травы рожей. Неаппетитно причмокнув, нахмурился и брезгливо утер физиономию.
"Позорище... Что это было? Что на нас такое нашло?"
Оглядевшись по сторонам и бегло оценив внешний вид Цанбая, Вакула по крайней мере убедился, что не один выглядит паршиво. Отличились оба. Оставалось надеяться, что подобное здесь не является постоянной нормой. Мертвая пустыня нравилась больше. Она была предсказуемее.
  Прежде чем последовать за драконом, Вакула умылся в ближайшей луже, что ещё не успела окончательно впитаться в твердую землю. Ранним утром здесь было прохладно, но днем местность вновь иссохнет и на прошедший потоп будут намекать лишь размытые по направлению сходов воды ложбинки. Подобрав свои вещи, мужчина крайне неохотно нагоняет своего спутника.
— Ты всегда вот так бежишь сломя голову на подозрительные крики? — шмыгнув носом, Вакула перевел взгляд с грязной спины перед собой на развернувшуюся новую картину. Голая поляна, вокруг неё деревья с густыми кронами и... Какая-то девица, в агонии скорчивашаяся ровно по центру. Как будто обычная местная жительница, судя по одежде и лицу. На первый взгляд сложно было сказать, была ли она ранена, но лесная подстилка под ней здорово напиталась расползшимся кровавым полотном.
— Это что-нибудь значит для нас? — говорит негромко, а взгляд хмуро плывет по округе, стараясь выцепить потенциального врага, ловушку или подвох, — Если нет, я бы предпочел скорее свалить.

Осторожно добравшись до места, откуда открывался живописный вид на залитую тёплым светом поляну и скорчившуюся на ней девушку, Моль наконец остановился и затих – и в этой затянувшейся паузе вернулось ощущение себя. Инстинкты обострились до предела, обнажая звериную суть дракона, и окружающее воспринималось на уровне кожи: каждый слабый порыв ветра, скольжение света по листьям, напряжённая тишина, будто сам лес затаил дыхание и выжидал вместе с ними. Зрачки сузились, дыхание стало поверхностным, едва слышным, и даже вкус запёкшейся крови на губах ощущался острее, как невольное напоминание о безумной ночи, опьянённой травами.

- Нет, - тихо отозвался, кидая косой взгляд через плечо. – Но я бы хотел знать больше о том, кто или что может последовать за мной при бегстве. – Небрежным жестом откинул назад упавшие на лоб светлые пряди и едва скривил губы в намёке на улыбку. – Есть два типа ловушек. Когда ты пугливо несёшься от крика, и когда ты следуешь к нему... Какую выберешь?

Они стояли недалеко от поляны, бережно укутанные густой тенью деревьев, корявых и узловатых, чьи ветви тянулись вверх и сплетались в плотный полог над головами, пропуская лишь редкие лучи утреннего света. Сгустившийся вокруг них воздух них казался столь же неподвижным – пахло древесной корой, мхом и железом, и даже листья, обычно шепчущие в ответ на малейшее движение, теперь были настороженно молчаливы.

— Сможешь повторить свой трюк? — Растрёпанный и грязный, дракон, как никогда прежде, походил на порождение этого леса: тонкие светлые волосы спутаны, с кусочками веток и листьев, на щеке и губах застыла кровь, а одежда была испачкана и изодрана, будто вобрала в себя ночь и сырость земли. Не лучший вид для спасителя. — Целься между глаз. — Взгляд дракона был прикован к съёжившейся фигуре девушки, плечи которой подрагивали от сдерживаемых всхлипов, а из горла то и дело вырывался жалобный стон, больше похожий на рваный крик с просьбой о помощи.

— Это либо человек и ей просто не повезло, либо... — замолчал, мазнув долгим взглядом вдоль поляны, и сощурился, прислушиваясь к окружающему. — ... Мей'эншаи. Кличница. Выглядят они... очень правдоподобно. Издалека – обычная раненая девчонка, худая и грязная. Иногда даже слёзы настоящие текут. Похожи на сирен, но в отличии от них чаруют не песней, а зовом о помощи, и никогда не охотятся по одиночке.

Вероятность (d30):
1-15 – Человек.
16-30 - Мей'эншаи.

Мей'эншаи (Кличница).

Истинный облик:
Вблизи, если маска спадает (а это бывает либо в момент нападения, либо при неосторожности), становится видно: «девушка» — лишь тонкий слой человеческой кожи, под ней — худая, неестественно вытянутая фигура с изломанными суставами, как у насекомого. Руки длиннее человеческих, локти выгнуты наружу. Кожа серая, местами полупрозрачная, с виднеющимися под ней жилами и волокнами мышц. Глаза: три, иногда четыре, не по-человечески большие, мутные, лишённые зрачков. Рот рассекает лицо поперёк, от уха до уха, и усеян мелкими, кривыми зубами, как у глубоководной рыбы. Волосы — чаще всего обрывки настоящих, вплетённых в чёрную, жёсткую щетину.
Голос звучит, как искренний зов о помощи: надорванный, отчаянный, иногда с именем, иногда с обрывками фраз — «помогите», «пожалуйста», «мне холодно». Имитация некогда услышанных просьб о помощи.
Кличницы никогда не охотятся и не нападают в одиночку. Одна принимает вид жертвы и кричит, а остальные стальные окружают со стороны. Они не торопятся и умеют ждать. Их терпение — как у паука в паутине.

— Есть два типа ловушек. Когда ты пугливо несёшься от крика, и когда ты следуешь к нему... Какую выберешь?
  Момент был не самый подходящий, но Вакула, вроде бы оценив интересную мысль, с прищуром улыбнулся.
— Обеих не трудно избежать, если следовать золотому правилу выживания: не искать источник подозрительного голоса в мрачном незнакомом лесу.
  В самом деле, они находились уже весьма далеко от ближайших поселений. Отыскать случайную оборванку так далеко от дома, в глуши опасного леса, как минимум странно. С другой стороны, в мире ограниченных ресурсов, подобном Хейиню, подобные вылазки могли оказаться нормой для местного населения. Не смотря на опасности в лице зверей, племен короедов и наркотических растений, они, возможно, просто не имели иного выбора.
— Сможешь повторить свой трюк? Целься между глаз.
  Вакула глубоко вздыхает и нехотя подбирает винтовку. Слушая рассказ дракона о местной мистической бестии, прикладывается к оружию и принимается разглядывать несчастную девицу в прицел. С приближенного расстояния он убеждается, что незнакомка эта точно не из племени короедов. Каких-то отличительных или подозрительных черт, указывающих на природу мимика, он тоже не видит в её скорченном теле. И только под ней, между спиной и смятой, мокрой от крови травой, он как будто бы видит какое-то нездоровое шевеление.
— Ты лучше знаешь свою родину, — тихо соглашается, не открываясь от прицела, — Но я бы рискнул предположить, что местные хищники в большинстве своем придерживаются тех же законов, что и на других планетах. Если хищник хитростью приманивает жертву к себе, скорее всего бегун из него так себе.
  Замолчал, поджав на выдохе губы, и жмет на спусковой крючок. Пуля со свистом ударяется страдающей девушке в лоб, откидывая её голову назад и навсегда обрывая её приглушенное нытье. Её тело дернулось, но пелена так и не распалась. Силуэт как был человеческим, так им и остался, но Вакула не было удивлен. Сейчас он безразлично наблюдал, как теперь уже бездыханное тело шевелится, но не из-за прячущегося под кожей раненого мимика, а из-за того же странного шевеления под спиной. Не свет вдруг показывается несколько щетинистых жучьих лап, недовольно щупающих потревоженный завтрак. За лапками, подтянувшими тело поближе к скрытой земляной ложбине, слышится тихий хруст сжавшихся челюстей огромного подземного червя. Девушка оказалась обычной жительницей Кёнга, отправившейся на долгую прогулку в поисках пищи и лекарств. Присмотревшись, можно было разглядеть в траве её разодранную маленькую сумку. Даже если бы дракон со снайпером не вмешались, она всё равно бы уже не вернулась домой.
— Ну что? Ты готов? — закинув винтовку через плечо, Вакула неторопливо зашагал далее по их маршруту.

  Было ужасно интересно, действительно ли Цанбай знает, куда им следует идти, или его безмятежная уверенность - это лишь часть его натуры и он действует наобум? Сам Цирконский наемник мало на что мог рассчитывать. Даже напрямую спрашивать, казалось, не было смысла. Несмотря на очаровательный сеанс ночного бондинга, дракону пока не было веры. Карта тоже не была особо надежным источником информации, но это было хоть какой-то зацепкой и Вакула берег её от глаз спутника, как тайную подстраховку.
— У вас тут не разгуляешься.
  Задумчивое замечание было озвучено примерно через пару часов прогулки вдоль опушки. Лес тянулся по правую руку, а пустошь — по левую. Но в самом деле, разгуляться было трудно. Лес становился настолько густым, что своими крючковатыми стволами напоминал больше комья живой наживки в ведре рыбака, чем какую нормальную поросль. Вернуться под кроны можно было лишь в за тем, чтобы застрять там навеки и стать кормом древесным тараканам. Пустошь же, в свою очередь, уже давно растеряла всякий намек на жизнь. До самой горной гряды не просматривалось и малейшего сухого кустика. Оставалось лишь продолжать идти вперед, пока пейзаж не начал меняться вновь.
  Густой лес постепенно стал переходить в ещё более густые, но теперь совершенно омертвевшие клубки каменной древесины. Между стволов, если там вообще было место, можно было разглядеть следы от прошлых, куда более древних потопов. Ложбины переходили в трещины, а трещины — в настоящий каньон. Дальше можно было продолжать двигаться либо по верху этого каньона, оставаясь ближе к солнцу и открытому небу, либо спуститься в мрачные лабиринты вымытых старыми  водами скал. Что находилось внизу — загадка. Но вдали, на верхней части каньона, виднелись какие-то странные, уродливые наросты, напоминающие огромные термитники.

Моль продолжил их путь с прежней невозмутимостью, будто длинная ночь, пропитанная ржавым привкусом крови и безумием, прорывающимся сквозь смех, не оставила в нём ни следа. В каждом его движении чувствовалась звериная плавность, как у хищника, крадущимся рядом с другим хищником: не враждебно, но и без доверия. Дистанция между ними сохранялась интуитивной границей, которую никто не пытался нарушить.

— У вас тут не разгуляешься.

— Откуда ты?

Возле распахнувшей свою пасть пустоши ветер усиливался, вплетая в поступь лёгкую неуверенность – растрескавшаяся земля под босыми ногами хранила в себе отголоски неизвестной породы, и каждый шаг отдавался глухим откликом в теле, как будто идти приходилось по костям чего-то забытого, слишком старого, чтобы у него ещё было имя. Взгляд мазнул по изломанным очертаниям деревьев, которые теснились справа и торчали из земли кривыми силуэтами, напоминая позвоночник иссушенного временем монстра – их скрюченные стволы выбивались из грунта сухими отростками, будто в последний миг своей агонии пытались вырваться из каменных объятий, но так и остались торчать под небом в предсмертной судороге и немой мольбе. Между ними шевелился раскалённый зноем воздух, сгущаясь в зыбкие пятна, которые расползались по земле дрожащими тенями.

Моль не стремился заполнять тишину разговорами и не проявлял инициативу в беседе, храня свои мысли в тени, пока его острый и внимательный взгляд скользил по выжженому горизонту. Его нарочитая невовлечённость и сдержанное, почти высокомерное молчание были не просто привычкой, а выдавали в нём «человека», привыкшего слушать окружающее и наблюдать за ним – не только глазами, а кожей, дыханием и внутренним напряжением мышц, готовых к движению в любой момент, словно он, как проводник, видит больше и чувствует дальше, чем его спутник, который шествовал рядом с игрой уверенности на лице.

Над ними ползло блеклое небо, будто вытертое ладонью с пыльной доски, и Архей в нём была не ярче старой монеты, случайно брошенной среди камней. Ветер проносился по выступам каньона, срывая с трещин мелкую пыль и песчинки, которые хлестали по щекам, как крошечные укусы. Моль остановился только, когда впереди, в мареве пыли и тусклом послеполуденном свете, начали проступать наросты - бугристые образования на резких склонах. Запах здесь резко менялся и цеплялся за ноздри, оседая в корне языка горьким привкусом гнили, сухой и меловой, как от залежалого корня, вырванного из земли.

Шершавая поверхность «термитников» была пронизана неравномерными, выщербленными узорами и напоминала окаменевшую кожу древнего существа. Вся в мелких бугорках и трещинках, будто изъеденная неведомой болезнью, она пульсировала, подчиняясь скрытому ритму, не совпадающему ни с ветром, ни с биением сердца путников – и этот ритм отдавался от земли лёгкой дрожью, словно где-то под ногами, в кромешной тьме, медленно и наугад перекатывалось что-то тяжёлое.

Моль с шумом, почти обречённо выдохнул.

- Это гнёзда. - Где-то в глубине наростов шевельнулось эхо, не звук, а тонкая вибрация, будто что-то глухо заворочалось во сне. – Насколько тихим ты можешь быть?

Через пару осторожных шагов раздался глухой и ломкий звук, который напоминал треск засохшего панциря под тяжёлым каблуком.

— Откуда ты?
  На размышления уходит несколько лишних секунд. Так, словно вопрос был слишком деликатным. Или так, словно внимание просто не сразу оторвалось от скверных видов и обратилось к дракону.
— С Циркона, — за коротким ответом, спокойным и в какой-то степени небрежным, не сразу следует и продолжение, — Циркон - тоже та ещё дыра в общем-то.
  Далекий силуэт уродливых нагромождений приковывал взгляд и при всем желании не позволял углубляться в беспечные разговоры. Единственно возможный путь так или иначе подразумевал сближение с этим негостеприимным явлением и сознание, повинуясь первобытной настороженности, уже невольно тянулось к планированию путей отступления. Неумолимо они приближались, пусть и без спеха, и чем ближе были эти пористые земляные столбы, тем отчетливее ощущалась их тяжелая природа присутствия. В отличии от драконьего, человеческий нюх не улавливал никаких намеков на вездесущую в этих краях гнильцу, но казалось, будто постепенно начинало пахнуть сырой землей. Возможно вчерашние дожди и потопы ещё сохранили здесь свои следы, скопив часть влаги на дне кривых разломов песчанника. Слух у человека тоже не был настолько острым, как у его спутника, но кое-что достигло и его рецепторов. Остановившись ненадолго, Вакула осторожно опускается на одно колено, снимает перчатку и касается мертвой земли голыми пальцами. Ощущение было едва заметно, но сомневаться не приходилось: он чувствует какой-то гул. Монотонный, живой и зловещий. Так звучит очень большой улей.
— Это гнёзда.
  Вакула едва заметно кивает, глядя вперед.
— Насколько тихим ты можешь быть?
— Человеческими мерками? Где-то между бесшумным хождением ночью на кухню и грацией столетнего монаха, — говорит тихо, стараясь не тревожить безветренный и сухой воздух пустоши. Шутит, но не улыбается, — Но будет ли это иметь значение для этих существ?
  У снайпера не было с собой обширной энциклопедии Хейиня. Он уже успел заметить, что пустыня, не смотря на свой мрачный вид, кишит жизнью и что жизнь эта весьма своеобразна – но на этом всё. Насекомые. Их здесь было много. И именно этот тип монстров Вакула понимал хуже всего.
— Почему мы не можем просто пролететь высоко над гнездами? Ты ведь крылатый дракон, — вдруг вопрошает, подняв взгляд на своего спутника.
  Далеко впереди вдруг показалось шевеление. Из самой верхушки самого высокого термитника показалось две шевелящиеся антенны. Разглядеть их в размытой дымке было непросто. Но если бы получилось, можно было бы прикинуть, что размеры выглядывающего щетинистого существа ничуть не уступают размерам крупной лошади.

— Почему мы не можем просто пролететь высоко над гнёздами? Ты ведь крылатый дракон.

Моль ответил не сразу, скользнув взглядом по горизонту и выжженой Археем равнине, где тени термитников замирали в дрожащем от жары воздухе, словно башни из мёртвой плоти, и спустя пару мгновений неторопливо, почти медитативно опустился на корточки и прислонил ладонь к потрескавшейся земле, прислушиваясь к её живой пульсации.

— В самом деле, почему бы мне не посадить принцессу на спину и не взмыть в небо? — Протянул тихо, без насмешки, но с резковатым оттенком усталости, словно цирковое животное, смиренно принимающее внимание своих зрителей. — Только вот фокус в том, — продолжил он, — что на высоте ты можешь стать более уязвимой целью. А живой груз на спине уменьшит шансы на манёвры... Как давно ты не падал с высоты птичьего полёта? Это больно, уверяю.

Вдалеке, за зыбкой завесой пыли, цепляющейся за горло едким привкусом сухой земли, мелькнуло движение. С самой высокой из бугристых громад, что возвышались над пустошью окаменелыми стражами, медленно вытянулись две антенны: тонкие, покрытые густыми щетинками, способными улавливать движение по малейшему колебанию воздуха, они дрожали, словно натянутые струны, ощупывали мир вокруг не глазами, а вибрацией и звуком, и казались продолжением чего-то большого, дремлющего в толще термитника – существа, которое ещё не до конца проснулось, но уже почувствовало присутствие чужаков. Смог, стелющийся над раскалённой землёй, дрожал едва уловимой рябью и искажал выбирающийся наружу силуэт, но даже сквозь это марево проступала тяжёлая, неуклюжая грация хитинового тела, массивного и сегментированного, каждый изгиб которого дышал силой, не нуждающейся в торопливости. Из глубин расселины доносился влажный шелест и трение панциря о камень, а вслед за ними – приглушённый шорох сотен лап, ещё скрытых в темноте. Воздух вибрировал, и в этом трепете ощущалась сила, пробуждение которой никогда не предвещало добра.

— Бежим, — коротко выдохнул и рванул с места назад, туда, где резкий склон вёл к лабиринту каньона. Босые ступни болезненно улавливали все неровности почвы: рыхлый гравий и острые выступы камней, которые цепко впивались в плоть. Моль двигался быстро, подгоняемый инстинктом и нарастающим стрёкотом тварей за спиной - щелчки, сухие и агрессивные разрывали воздух, выбиваясь из недр глотки пробудившихся насекомых, подобно треску ломающегося позвоночника.

  Вакула не обиделся, но ответу всё равно был не слишком рад. Спорить тоже не стал, лишь разочарованно покривился и вздохнул. А ведь это мог бы быть очень легкий и веселый путь. Но слова гордого дракона, наверное, имели смысл. И очень скоро они приобретут даже больший вес. Какая именно опасность подстерегала в небе стало ясно, когда обладатель торчащих из термитника антенн наконец полез наружу. У него были крылья. Длинные, прозрачно радужные и рабочие - освободившись из объятий тонкой норы, они встряхнулись, скидывая налипшую на них пыль. Сама тварь напоминала смесь осы и медведки, только огромную настолько, что при желании её можно было бы впрячь и начать пахать на ней фермерскую землю. Конкретно эта особь пока что не замечала парочку нарушителей границы, больше занятая растерянным ощупыванием входа в термитник - что именно сбивало её столку, пока оставалось загадкой - но оставаться на месте действительно начинало быть опасным. То, что до этого ощущалось как глубокая и далекая вибрация, постепенно переходило в слышимое низкое жужжание и топот множества приближающихся лап.
— Бежим, — вдруг решает Цанбай и срывается с места, засверкав грязными пятками и оставив напарника в полном недоумении. Секунда ступора ощущалась, как вбитый в подошву гвоздь.
— Это по-твоему значит "быть тихим"?! — шипяще выпалил Вакула, поправляя винтовку и торопливо побежав следом. Казалось, что им стоило бы повернуть на сто восемьдесят градусов и скорее покинуть это место, но дракон решает нырнуть в самую гущу, напролом...
  Скатившись вниз к каньону по узкой рассыпавшейся расщелине, парочка из дневной духоты вдруг ныряет в неожиданно холодную тень. Воздух здесь густой и влажный, а ноги и вовсе оказываются в воде по самые лодыжки. Пустыня давно впитала прошедший со вчера дождь, но здесь часть осадков скопилась и застряла, не в силах просочиться сквозь глухой камень. Тем временем вылетевшие / выбежавшие со стороны мертвого леса крылатые разведчики ринулись следом за нарушителями, наполнив расщелину эхом от хитинового скрежета, звук которого лишь сильнее подначивал шевелить утопающими в лужах ногами. Не сразу, но Вакула замечает, что в самом лабиринте каньона тоже кипит жизнь. В тенях углублений, что сперва казались следами природных коррозий, происходила какая-то своя суета. Рабочие жуки, бескрылые и низкорослые, стараясь не показываться лишний раз на свету и, кажется, игнорируя присутствие пробегающих мимо двуногих, сосредоточенно трудились над расчищением ходов, размытых недавним катаклизмом.
— Эй... Мы не можем-... Не можем вечно бежать вот так наугад, — сипит Вакула, с холодным чувством под ложечкой понимая, что чем дальше в каньон они продвигаются, тем глубже в западню забираются. Яростное щелканье жвал где-то на расстоянии десяти шагов позади, несомненно, оставляло им мало выбора, но-
  Додумать он не успел. В какой-то момент влажная земля с шелестом уходит из-под ног, обваливаясь целым пластом, и беглецы падают в кромешную темноту. Жесткий песчанник быстро сменяется какой-то мягкой и зыбкой почвой, по которой они ещё долго скользят и кувыркаются, чудом не ломая шеи, пока наконец не приземляются на самое дно.


  Должно быть, хищные охранники потеряли их след. Двуногим ничто не мешало отлежаться, перевести дыхание и привыкнуть к темноте. Постепенно головокружение сошло, а глаза начинали высматривать во мраке различимые очертания, подсвеченные тускло люминесцирующими кудрями не то грибов, не то подземных цветов. Тоннель, по которому они свалились, оказался завален сочащейся скудными ручейками породой. Позже, отыскав в себе силы приподняться и вытряхнуть грязь из-за шиворота, Вакула осматривается и вдруг понимает: они в улье. Застряли на небольшом землистом уступе, подобно террасе торчавшем над пропастью в огромную подземную пещеру. Дна у пещеры не было видно, зато она вся была пронизана сложными подвесными мостиками, тропами и нишами, по которым всюду бегало и суетилось основное население членистоногого комьюнити. Дав себе немного времени и терпения, можно было заметить, что к незваным гостям пока никто не торопился. Насекомые были заняты активным восстановлением других завалов, вызванных... тяжелым сходом воды? Неужели снова дело в прошедшем потопе? Нет. Вакула вдруг вспоминает свой ещё детский опыт игр с садовыми муравейниками. Не слишком разбираясь в природе этих существ, он всё-таки ловит себя на мысли, что суета этих тварей кажется ему беспокойной. Особенно на фоне сильно выделяющегося проема в дальней стороне пещеры, напоминающего грубое сквозное пробитие какого-то бура, разрушившего на своем пути заметную часть тонкой термитной архитектуры.
— Н-да уж, — шепчет, перестав наконец глазеть на рой и вернув внимание к дракону. Впрочем, посмотрев на своего спутника, он вновь отвлекается на их окружение. Дракон лежал прямо на шелестящей горе какого-то мусора и Вакула не сразу, но всё-таки соображает, что это. Гора состояла из ошметков старого хитина множества туш, высушенных и разобранных на рассыпающиеся сегменты. Похоже, они приземлились прямиком на местное кладбище. Потому то здесь так «безлюдно». 

Достаем калькулятор и энциклопедию юного натуралиста

Моль знает, что эти термиты называются Шамо Куангон (пустынный шахтер). Эти животные живут огромными колониями/семьями, но обычно обитают в местах, не слишком пригодных человеку для жизни, потому простой житель сталкивается с ними редко. Питаются термиты сухой древесиной отмирающих лесов, но временами дополняют свой рацион грибами, падалью или мелкими животными. Несмотря на свой устрашающий вид и агрессивное территориальное поведение, в народной культуре считаются полезными существами. Обитая на окраинах безжизненных пустынь, Шамо Куангон помогает разрыхлить и обогатить безжизненную почву Хейинь, тем самым в далекой перспективе расширяя пригодные для жизни ареалы.
  Ориентируется такой термит в основном на обоняние и вибрации, будучи в привычном понимании практически слепыми. Только летающие солдаты, охраняющие периметр улья, имеют достаточно хорошее зрение, чтобы заприметить приближающихся врагов.

  Моль понимает, что Куангон не позволят незваным гостям чувствовать себя здесь как дома. Даже подслеповатый рабочий заметит их присутствие, окажись они слишком близко, просто по запаху. Им двоим нужно будет действовать очень осторожно, чтобы остаться незамеченными:
- Скрытность. Сложность 22.
Если Моль придумает, как им замаскироваться, возможен бонус к броску.
  Впрочем, всегда можно попытаться обойти занятых внизу термитов, перебираясь по потолочным корням (?). У жуков есть свои тропинки и маршруты и по потолку никто из них просто так не ползает (к тому же вес не позволяет).
- Акробатика. Сложность 17. + Скрытность. Сложность 15.
  Всегда можно попробовать пробиться с боем. И если рабочие Куангон не предоставят большой опасности, сюда наверняка сбегутся солдаты из самых разных уголков улья. И тогда сражению не будет конца. Прямо сейчас среди толпы, снующей по "большому залу", уже можно было разглядеть по крайней мере пятерых крупных солдат.
- 5х (Сложность 20, здоровье 1)
Также можно не торопиться и попробовать просто хорошенько изучить обстановку.
- Восприятие, Теомагия и прочее. Сложность - ?

С каждым шагом почва под ногами становилась предательски зыбкой, и если у подножья склона она лишь слегка пружинила под весом, то теперь, раскисшая от ливней, вязко засасывала трясиной. Бег замедлялся и сохранять прежний темп без твёрдой опоры было невозможно - казалось, сама земля недовольно ворочается под ними, превращаясь в рыхлую кашу, в которой ноги тонули по щиколотку, и стремится поглотить их обоих, затягивая всё глубже. И в какой-то момент ей это удаётся. С глухим треском верхний слой почвы поддаётся натиску, обваливаясь тяжёлым, липким пластом – и всё вокруг рвётся вниз, соскальзывая в глухую тьму вместе с укатившейся в пятки душой. Тело охватило ощущение падения, не стремительного, а тягучего и неумолимого, как скольжение по слизистым стенкам исполинской глотки, где каждый дюйм продвижения вниз отдавался противной влажной дрожью. Острые выступы песчаника остались где-то наверху, сменившись упругой плотью земли, что обволакивала со всех сторон, медленно пережёвывая падающие тела в своей мрачной утробе.

Приземление оказалось неожиданно мягким. Несколько мгновений Моль лежал на похоронной груде и не шевелился, впитывая в себя тьму и прислушиваясь к окружающему. Воздух над ним висел густой плёнкой, влажный, пропитанный кисловатым душком разлагающейся плоти и мха, он вылизывал кожу своим смрадным дыханием. Где-то наверху, за осыпающимися сводами подземелья, ещё тлели следы погони – далёкий треск и рокот преследователей неспешно таяли в гулкой тишине, сменяясь более спокойным эмбиентом: монотонная мелодия капель, падающих с интервалами агонизирующего пульса, и едва уловимый шорох другой жизни, размеренной и неспешной. Всё здесь ощущалось иначе, будто звук плыл не по воздуху, а вгрызался в кости, передаваясь через едва уловимые вибрации прямо в мозг.

Где-то рядом недовольно зашевелился Вакула, стряхивая с себя липкую грязь. Моль, облепленный грязью, с мокрыми от влаги волосами, поднялся и подошёл к краю подземной террасы. Перед ним открывался древний, живой механизм во всей своей красе – улей, работающий с безупречной точностью, молчаливый и выстроенный на инстинктах и точных сигналах, как на шестерёнках.

Шамо Куангон. Мирные лишь в историях, которые так любят рассказывать старики в забытых деревнях на границах Хейинь, нашёптывают благодарность, как молитву, за то, что через десятки лет на прахе этих ульев вытянется трава. Но никакая вера не защитит тебя, когда ты – чужак и нарушитель векового ритма.
Гоу осмотрелся. Мохнатые кудри люминесцирующих грибов, вплетённых в потолок пещеры, не столько освещали пространство, сколько очерчивали границы тьмы. Снизу поднимались звуки, выверенные до микрона, и он понимал, что, чтобы остаться незамеченным, необходимо было не просто молчать, а стать частью этого ритма. Пустынные шахтёры не видят, но улавливают вибрации и различают слепые очертания запахов, как другие – лица. Наклонившись, он зачерпнул пригоршню влажной земли, смешанной с кладбищенским душком, и принялся методично втирать её в кожу, начиная с шеи и рук. Грязь легко смазывалась по коже и в ней чувствовался смрад гниющего мха, мельчайших хитиновых частиц и жирная тягучесть разложившихся туш. Пахло смертью, подземельем и колонией - тем самым особым, маслянисто-сладким духом, которым дышал весь термитник. Бросив краткий взгляд на своего спутника, он молча кивнул, предлагая последовать примеру.

Уделив достаточно времени маскировке, он вновь вскинул взгляд вверх и долго всматривался в потолок. Там, среди тяжёлых наплывов глины и наростов мха, тянулись скрученные корни, некоторые из них свисали ниже, почти касаясь выступа, другие же переплетались в тугой, но различимый узор, словно натянутая над их головами сеть, которая была единственным местом, лишённым внимания насекомых – их тропы были проложены по бокам стен, по мостикам, но потолок пустовал. Он отступил на шаг, качнулся вперёд и коротко подпрыгнул вверх, чтобы уцепиться пальцами за ближайший корень. Мгновение, и он уже висел в воздухе, а вся масса тела сосредоточена в напряжённых руках. Из-за грязи ладони немного скользили, Моль подтянулся и переложил хват, обвивая ногами соседний корень и тем самым находя в оплетении точку опоры. Не теряя ни секунды, он стал медленно перебираться на другую сторону подземелья, туда, откуда сквозь душную муть едва уловимо сквозило свежим воздухом.

Корни змеились по потолку над пропастью, но держались крепко. Дракон методично перебирал руками и ногами, и тело работало инстинктивно, без раздумий, будто возвращаясь к чему-то давно забытому, как лазание по деревьям в детстве или к ночным вылазкам в пещеры, где тишина значила выживание. Морщинистая сеть корней вывела их к нише на противоположной стороне, туда, где глина смыкалась с камнем и в стене зиял узкий разлом. Подтянувшись в последний раз, он вдавил босые ступни в рыхлый выступ и осторожно опустился на ноги возле самого края. Внизу по-прежнему кипела жизнь, и глухой стрёкот насекомых вплетался в пульс подземелья, но здесь дыхание становилось свободнее. Выпрямившись, он размял грязной ладонью шею и обернулся к Вакуле, молчаливо кивая ему на проход.

  Никто из них не проронил больше ни слова. Любой неосторожный звук мог отскочить от скользкой стены и, приумножившись, предательски укатиться в глубокую тьму подземного царства. Им бы этого не хотелось. Это могло стать им погибелью. И оба гостя, понимая свое тонкое положение, пришли к одному и тому же решению. Выбор у них в любом случае был невелик. 
  Перегнившая труха, скопившаяся под иссохшими пластами мертвого хитина, напоминала переработанный компост. Уже высохший и смешанный с песком, на вид был не сквернее обычного садового удобрения. Сделав глубокий вдох, снайпер загреб побольше этого добра в ладони и принялся тщательно натираться. На воротник, на рукава, особенно не поскупился на подмышки и пах. Он уже занимался чем-то подобным в прошлом во время вылазок в дикие земли, когда под рукой не оказывалось специальных спреев. Позже будет ужасной морокой приводить себя и одежду в порядок. Но беспокоиться об этом придется только если им удастся выбраться.
  Скудный свет грибных наростов едва ли позволял оценить истинные масштабы термитника, но по легкому поднимающемуся сквозняку и глубинному эху множества сотен шагающих ног казалось, что пещерной бездне не было конца. Снайпер, следуя за драконом, хватался за кривые корни с полным пониманием, что от надежности этой хватки зависит его жизнь. Где мог, там шел. Где не дотягивался, там перескакивал. Всё проходило гладко и только раз, когда уже был найден ритм, один из спутанных корней отреагировал на перебежку двуногих нервным спазмом. Благо, этот странный корень остался в стороне от основного маршрута и не подставил никому подножку.
  Приближаясь к противоположной стороне пещеры, Вакула своими человеческими глазами наконец сумел рассмотреть их цель. Они точно не планировали пробираться в обычные жучьи проходы, отверстиями которых была усеяна вся исполинская стена, словно дырами от пуль. Даже несведущий цирконец понимал, что зайди они в одну такую, то никогда уже не найдут выход наружу. Не только потому, что ходы термитника слишком сложны для импровизированного блуждания, но и из-за тесноты. Один проход мог без труда вместить в себя легковую машину, но в нем едва ли могли разминуться два термита, активно снующие туда-сюда. Двуногим там места не найдется, пускай они хоть по уши изваляются в маскирующей грязи. Однако... Та огромная дыра, у которой они наконец оказались, спустившись с корней, смущала наемника не меньше. Мрачная, абсолютно не пропускающая и без того тусклый свет круглая воронка давлела над ним. Казалось, что и сами термиты подбирались к этой черноте неохотно, подолгу шевеля у самого порога усиками, прежде чем войти.

  Цанбай чувствовал, что из дыры действительно исходит сквозняк. Влажная от грязи кожа холодилась ветерком, а чуткий нос улавливал ноты, выбивающиеся из обычного духа следов жизнедеятельности Шамо Куангон. Сквозняк попахивал мокрым песком, глиной и, кажется, старым солоноватым порохом. Впрочем, собственный запах кладбищенской маскировки и дух грибного корма, которым термиты кормят своих личинок где-то неподалеку, не позволял разгадать загадку далеких дуновений.
  Прогулка обещала быть непростой. Стены тоннеля, проделанного неизвестной силой, были практически идеально гладкими. Даже просто идти ближе к стенке было затруднительно, так как ноги то и дело соскальзывали вниз по округлому склону. Рабочие термиты, находившееся здесь, работали особенно нервно и торопливо, восстанавливая разрушения. Но кто знает, поможет ли их нервозность двуногим или наоборот сделает насекомым более чуткими к присутствию чужаков.

Проверки

- Незаметное продвижение вперед. Сложность 20 (бросать с бонусом +2)
- Восприятие. Здесь есть смысл осмотреться. Количество информации выдается по результату броска.

Невесомо коснувшись предплечья снайпера, Моль перехватил его взгляд и раскрыл ладонь в тихом знаке, призывающим остановиться. Прохладные от сырой земли и времени, проведённого среди подземных теней, пальцы предостерегающе замерли в воздухе, а внимание обратилось к чернеющему зеву пещеры, где за завесой влажного воздуха что-то неуловимо подрагивало.

Полуприкрыв глаза, он сосредоточился на внутренних ощущениях, позволяя глубинной энергии подняться от солнечного сплетения, теплом расползтись по костям и вырваться наружу сквозь кожу. Магия неторопливо и настойчиво заполняла собой окружающее пространство, как прилив, ощупывающий каждый сантиметр берега перед тем, как уйти обратно в море. Она впитывала в себя всё: блуждающий смрад термитов, ритм камня, следы чужого присутствия, старые трещины в сводах и свежие срезы в грунте.

Дракон стоял неподвижно, обратив лицо к зияющему мраку тоннеля, и постепенно становился частью подземелья, фрагментом его застывшей породы – вбирал в себя разрозненные оттенки следов, хрупкое эхо аур и слабые ритмы жизни, указывающие, что они здесь не одни. Он чувствовал гораздо больше, чем мог бы увидеть или услышать. Совсем близко, в толще стены змеились узкие ходы, ведущие к гнездовым насестам. Там, во влажной тьме копошились личинки и их ауры мерцали мягким светом, но среди этого слабого импульса были жизни, которые тлели неровно и тревожно, некоторые из них ощущались бледными, почти гаснущими, другие – болезненно подрагивали.

Магический поток упрямо простирался по основному тоннелю вперёд, улавливая постепенное изменение её структуры, и неожиданно нырнул в широкую полость новой пещеры, откуда едва заметно тянуло сквозняком, как из пасти живого существа. Большая, насыщенная терпким воздухом. И среди этого пространства скрывалась незначительная по размерам, но резкая, как заноза, аура – отчётливо чужеродная и настороженная, храня в себе потенциальную опасность.

Зрачки дракона сузились в темноте, и он опустил руку, коротко трогая Вакулу за рукав и кивая в проход. Задержался на полшага, задумчиво прикусив внутреннюю сторону щеки, и с лёгким сомнением двинулся вглубь. Пещера впереди дышала разрушением: земля всё ещё хранила в себе дрожь, будто кто-то ещё совсем недавно пронёсся здесь буром, оставив грубый разлом в тканях пещеры, и его присутствие всё ещё отзывалось в камне вибрацией. Колебания воздуха отзывались металлическим привкусом, песком, солью и жаром, словно отголосок дыхания, способного плавить.

Шаг. Ещё один. Осторожный, выверенный животными инстинктами, словно зверь, пробирающийся под покровом ночи. Каждый мускул под контролем, нервы – натянуты струной. В таких местах выбор редко лежал между риском и безопасностью, здесь выбирали между опасностью и неизбежностью. Между страхом перед тем, что скрыто в темноте, и невозможностью повернуть назад. Где-то впереди, в чёрном зеве пещеры, что-то отозвалось едва уловимым шевелением.

Проверка скрытности: 22 (https://arkhaim.su/index.php?action=dice&aid=10739)
Проверка восприятия: 9 (https://arkhaim.su/index.php?action=dice&aid=10740)
Теомагия: 21 (https://arkhaim.su/index.php?action=dice&aid=10741)

  На это не было времени, но в голове всё же проскакивает мимолетная мысль, что это было первое прикосновение за всё время их знакомства. Бледный призрак дракона, приземленный под слоем грязи и пыли, оказался ещё и вполне осязаем. Это вызвало легкую, такую же неуместную улыбку. Что же он видит? Снайпер послушно замер, тоже осматриваясь по сторонам, но его зрения хватало едва ли на пару метров. Тьма, в которой перемещались суетливые пустынные шахтеры, шевелилась и хрустела неприятно близко. С собой имелся фонарик, но пользоваться им было слишком рискованно. Оставалось беспомощно плестись за Цанбаем, прощупавшим путь лишь одному ему доступным способом.
  Песок хрустел под подошвами, норовя увести ногу в сторону неудобного наклона проеденного камня. Оставаться на ногах было нелегко, а не шуметь — ещё сложнее. Но они постепенно продвигались вперед, косясь по сторонам на звуки пробегающих совсем рядом рабочих термитов. В какой-то момент парочка приблизилась к проему, в котором виднелась ниша ясельного убежища. Оттуда в тоннель попадало немного люминесцирующего света тонких желтых грибов и Вакула смог ещё раз изучить обстановку. Зацепившись вдруг за что-то взглядом, он уже знакомым образом тронул Цанбая за предплечье и той же рукой указал куда-то в низину. Приглядевшись, можно было заметить, что на насыпанной рыхлой земле просматривались какие-то следы. Крупные, многопалые, совсем не как у термитов. Следы вели к нише, а затем снова наружу. Туда же, куда направлялись и наемник с драконом.
  Сквозняк становился сильнее, а вместе с тем крепчал и запах пустынной гари. Чем ближе они приближались к неизвестной местности, тем явственнее и понятнее для Моли становился этот душный аромат. Горело черное масло, добываемое из глубоких недр. Старинный ресурс, один из немногих, что ещё можно было добывать на этой унылой планете. И горело оно скорее всего из-за подорвавшегося старого динамита.
  В самом деле. Подойдя к краю мрачного тоннеля, они обнаружили, что неведомая сила, проедая термитник, в какой-то момент вывалилась в ещё одну громадную пещеру, когда-то служившую людям маслодобывающей шахтой. Кострище пожара уныло подъедало забытые запасы, спрятанные где-то за скалами и не имея возможности выползти на песчаные тропки, но вонь разгонялась сквозняками очень далеко. Воздух точно шел снаружи и ему было здесь где разгуляться. Широкая пещера была вся исшита тонкой железной дорогой, когда-то таскавшей на себе котлы из глубин пещер наружу.
  Морщась и прикрывая нос воротником, Вакула вдруг снова цепляется взглядом за подсвеченные далеким костром темные многопалые следы.
— Свежие, — одними губами беззвучно произнес, поворачиваясь к Цанбаю и ненадолго опуская повязку, — Но не слишком.
  Это было чистое, инстинктивное предчувствие. Обернувшись напоследок на преодоленную дорогу, снайпер вдруг цепляется взглядом за зрелище, вынудившее его дернуться и невольно натолкнуться спиной на своего спутника. В паре метров позади от них, стоя посреди темного тоннеля, на них глазело существо. На долю секунды показалось, что из его бледного "лица" в их сторону тянулись длинные зубы, но они исчезли, стоило ему попасть в поле чужого зрения. Или, может, просто показалось? Только Моль знал, что именно эту беспокойную ауру он недавно нащупывал во тьме. Каким-то образом скрывшись, существо всё же выдало себя, подобравшись слишком близко. В сумраке тоннеля было хорошо видно только бледное пятно, напоминающее человеческую маску. Но если присмотреться, можно было разглядеть и темный силуэт жука, к этой маске приделанный. Существо было намного меньше термитов и компактнее, словно карликовая, в какой-то степени пародийная их версия. Даже вокруг "лица" можно было рассмотреть черты осиной головы. И не ясно, рисунком были человеческие черты или всё-таки жучьи.
— За-ем -ы -десь? — слышат в своих головах оба незваных гостя. Голос звучит странно, словно заевшая пленка в смеси со стрекотанием. Кажется, будто смысл слов доходит до разумного сознания слушателей лишь интуитивно, — Н-е шу-ми. Слиш-м мн-го го-тей се-г-дн-я.

В какой-то момент узкий тоннель плавно расширился, простираясь перед глазами пещерой, образ которой внутреннее восприятие дракона уже успело обрисовать ранее. Своды уходили ввысь, а стены расступались, словно грунтовая плоть раздвигалась перед незримым вторжением. Здесь царил мягкий полумрак - люминесцентные грибы, цепляющиеся за переплетения корней и выступы, отбрасывали неровный свет, и его дрожащие отблески на влажных стенах напоминали подводные глубины.

Сохраняя звериную чуткость, Моль осторожно скользнул вперёд. Его босые ступни едва слышно касались земли, и каждый шаг податливо растворялся в гипнотической мелодии улья: шорох множества лап, лёгкое поскрипывание хитина и шелест крыльев – всё сливалось в единое дыхание подземного мира. Он двигался, подчиняясь этому ритму, бесшумно и точно, будто был частью этого древнего механизма, и идеально вписывался в зыбкий баланс чужой экосистемы, где каждое движение должно было быть выверено и даже малейшее колебание могло обернуться фальшивой нотой.

Окружающее пространство воспринималось сразу всеми органами чувств: влажный воздух ложился на кожу испариной, слух улавливал мельчайшие изменения в пульсирующей акустике подземелья, а в нос бил горький запах прелой глины, плесени и чего-то животного, прелого, словно где-то внизу, под тенью стен истлевали останки.

Взгляд мазнул по стенам пещеры, выискивая в извилистых складках камня и грунта возможные ходы наверх, зацепился за проржавевшие рельсы, вросшие в породу, и скользнул выше, туда, где тень становилась глубже, но откуда заметно тянуло сквозняком. Сощурился, на какое-то время полностью отключившись от происходящего, и вздрогнул, когда снайпер шарахнулся в сторону и задел его спиной.

Нахмурившись, дракон раздражённо повернулся к снайперу, затем столь же молчаливо проследил за его взглядом. В глубине тоннеля, в самом сердце полумрака, слабым, едва уловимым силуэтом светился белёсый овал маски. Существо сидело неподвижно, точно высеченное из тени, но было живым и казалось уменьшенной версией Шамо Куангон. Мимик. Паразит, вбирающий в себя облик подземных шахтёров, их запахи и повадки. Питался исключительно сытно, личинками термитов, и ревностно оберегал свою территорию от других хищников, используя метальную магию, чтобы усмирить потенциального врага. Яд в его зубах – тонкая работа эволюции, усыплял, размывая границы восприятия, и погружал в вязкую, смертельную дрёму.

« За-ем -ы -десь? Н-е шу-ми. Слиш-м мн-го го-тей се-г-дн-я».

«Нам нужно выбраться отсюда. В какую сторону идти?»

Немного помолчав и недобро пошевелив усиками, Мимик упрямо повторяет свой вопрос, который, задал первым:
«Зачем вы здесь?» — Ему трудно выйти из защитного режима. Он уже настроился отбивать территорию и не понимает, почему чужаки залезли так глубоко, чтобы теперь просто уйти. А значит его пытаются обмануть.

«Случайно». — Моль невесомо жмёт плечами. — «Провалились. Нам нужно попасть наверх».

Краем глаза дракон улавливает движение сбоку – Вакула коротко вскинул винтовку и уже держал мимика на мушке. На их счастье, существо, по всей видимости, не было знакомо с подобным оружием и не отреагировала на угрожающий жест со стороны незваного гостя.

«Случайно» - Мимик повторяет за драконом, злобно шевеля усиками. – «Слишком много случайно». — Делает шаг навстречу парой ножек, но замирает, не решаясь напасть. Смотрит. — «Ты тоже прячешься. Пытаешься сойти за своего. Пахнешь как ш-... *неразборчивые щелчки. Скоро в сознании Цанбая находится нужное определение* пустынный шахтер». — Потом поворачивает голову на 90 градусов. — «Ты нам врешь?»

Дракон не лгал, но ненавидел пустые разговоры. Его взгляд остался спокойным, а внимание сосредоточенным на темнеющей в проёме фигуре, позволяя магии скользнуть в щели между чужими мыслями, туда, где рождаются импульсы, страхи и сомнения - в голове твари было тесно и сыро, как в глиняной норе: обрывки запахов, клочья образов, вспышки боли и урчащий голод.

Ментальная магия: 15 (https://arkhaim.su/index.php?action=dice&aid=10995)
Защита от возможной ментальной атаки:28 (https://arkhaim.su/index.php?action=dice&aid=10994)

  Вакула терпеть не мог, когда такое происходило. Временами не столько даже сами ментальные разговоры, сколько окружающие их обстоятельства и, что важно, неумение ответить тем же языком. Вот что сейчас вообще происходит? Жуткое создание, подобное внешне гротескному хищному карлику, вещало мрачные речи гостям из темноты прямиком в буйные головы, а Цанбай отвечал с таким ровным безразличием, словно каждый день водил такие беседы. Возможно, дракон этого не заметил, но он вообще-то ни разу даже не поделился со снайпером информацией. Что за жуки? Что за черт в маске? Что за тоннель, по которому они сейчас идут? А на следы, найденные по дороге, белобрысый гений и вовсе не обратил внимания. Вакула хотел встрять в разговор, тоже что-нибудь спросить, но вслух этого делать было нельзя, а мысленно... может, получится? Защитная гильза в мозгу едва ощутимо резонировала с магическим динамиком жука, готовясь отразить возможную атаку, последующую за простой беседой, но помешает ли она обоюдной беседе?
— Слишком много случайно...
— А кто здесь «случайно» был до нас? — постарался подумать мужчина как можно более отчетливо, но так и не успел узнать, слышат ли его.
  Хуман не был в состоянии разглядеть магические нити и не знал, что Моль решил атаковать. Видно было только последствия. Маска мимика, до того почти радушная на вид, казалось, искривилась в гримасе ненависти, когда из её глубин послышался недовольный стрекот. Его тушка заскрипела от движения хитиновых пластин и приподнятые сегменты сделали его визуально больше. Поза, принимающего вызов трусливого существа.
(Атака Цанбая 15 – Защита мимика 28)
  Неожиданная мозговая игла легко отскакивает от мастера ментальных искусств. Если бы Мимик был немного поумней, он бы непременно удивился, что его решили попытаться обыграть на его же любимом поприще. Но жук не был ехиден или самодоволен. Он просто собирался выжить. Прежде, чем Вакула успевает сообразить, мимик шлет ответный мысленный разряд, пробуя поджечь сознание обоих незваных гостей.
(Атака мимика 23. Защита Вакулы – 37)
  Разряд, пробежавший, словно по канату, растворяется в волне ЛНК, так и не добравшись до снайперских мозгов. Чувствуя, что ситуация уже всё равно вышла из-под контроля, мужчина хмуро жмет на спусковой крючок. (огнестрел 38) Глушитель смягчает грохот выстрела, но он не беззвучен. Негромкий хлопок эхом разносится по тоннелю, в глубине которого тут же настороженно замирает весь живой шорох прислушивающегося улья. Сама же пуля пробивает в бледной маске тонкую дыру, вырвав из жука громкий, жалобный писк боли, с которым он повалился на землю и истерично зашуршал лапками, стараясь убежать назад в темноту тоннеля.
— Разберемся сами... — просипел под нос Вакула, разворачиваясь, хлопая дракона по плечу и торопясь вглубь шахты. Судя по звуку, к ним уже торопилось несколько солдат.

Наши карты

Можно попытаться спрятаться где-нибудь и переждать. Скрытность – 25. (провал скорее всего приведет к сражению)

Можно просто бежать наугад, надеясь на лучшее. У них на выбор было три узких прохода в разных частях шахты. Проход 1 был на самом дне шахты, немного затопленный водой. Проход 2 был левее, неподалеку от горящих запасов масла. Проход 3 был правее и, кажется, был выше всех прочих ходов. Проход 2 и 3 были соединены рельсами. Пока нас преследуют солдаты, у нас нет времени изучать и принюхиваться, чтобы узнать, какой проход вероятнее ведет наружу.

Моль настойчиво вгрызался в создание мимика, стремясь подчинить его волю и усмирить тревожные импульсы, но столкнулся с неожиданным сопротивлением – тончайшие нити ментальной магии, призванные сплести чужую волю в покорный узор, встретили отпор, выстроенный из инстинктов и изощрённой приспособленности. Существо отторгало его вторжение, улавливало намерение подчинить и реагировало соответственно: в пульсирующих складках разума вспыхнули очаги яростного раздражения, горячие и резкие, как абсцессы, а маска на морде исказилась и заморщинилась в уродливом подобии человеческой гримасы. Отклик он ощутил практически мгновенно. Незримое воздействие не распалось, а отразилось, как будто его собственная магия ударилась о полупрозрачную, но упругую мембрану, не разрушив её, но спровоцировав ответ. Ментальные вибрации, направленные не на уничтожение, а вытеснение, накатили давлением, словно кто-то с силой вдавил пальцы в виски. В глазах на секунду потемнело, и по коже пробежал холодок. Не больно, но ощутимо.

Почти сразу после фантомного выпада воздух вздрогнул хлопком выстрела, гулко отдаваясь в замкнутом пространстве пещеры металлическим лязгом. Эхо прокатилось по стенам грозовой канонадой, звук ударил по камням и раздробился на сотни осколочных, после чего схлопнулся в нервный и судорожный гул поднявшейся в улье волны тревоги. Мимик дёрнулся и тяжело осел на землю. В центре лба маски зияла аккуратная дыра, там, где должна была бы находиться человеческая межбровная впадина. Несколько мгновений его тело ещё подрагивало, затем дёрнулось и суетливо зашуршало. Хитиновые пластины расслабились, а стрёкот, рвущийся из горла, захлебнулся и угас.

Из глубины пещерного комплекса уже неслись характерные звуки многоногих туш: шорох лап, клацающий гул и поскребывание. Термиты. Они не видели, но почувствовали, как в структуру их улья впился острый зуб хаоса. Нарушители. И задерживаться в этом месте было равносильно самоубийству.

- Уходим, - лениво выдавил из себя дракон и поспешил к дальней шахте, которую отметил ранее. Теперь оставалось только одно – ретироваться, быстро и бесшумно, пока вокруг них не сомкнулись ожившие стены пещеры.

Не тратя ни секунды, они сорвались с места, продвигаясь по пещере быстро и слаженно, и в какой-то момент Моль обогнал снайпера и повёл их вверх к узкому ответвлению, которое соединялось с другим рельсовым маршрутом, тянувшимся куда-то вглубь и, возможно, наружу. Проход находился выше остальных, словно предназначен не для термитов, а для наблюдения за ними. Времени изучать обстановку не было, но он держал в уме увиденное ранее.

Земля под босыми ногами отдавалась глухой дрожью в нарастающем ульевом ритме, и где-то позади слышалось шуршание хитиновых тел. В полумраке пещеры они скользили, подобно полусонным теням летучих мышей: плавно, слаженно и практически бесшумно. Их движения казались частью этого подземного мира и его дыхания. Стремительно поднявшись к высокому проходу, где рельсы переходили в новый тоннель, они погрузились в его тихую тьму и продолжили свой путь в том же темпе, насколько хватало дыхания. Позади, внизу зашевелились термиты, но чужаки ушли прежде, чем эта тревога окрепла.

- Неловко вышло. – Коротко отозвался дракон, замедляя шаг и ощупывая пространство магией.

Теомагия: Средне (9) [Бросок: -5, Модификатор: +14, Итог: 9] (https://arkhaim.su/index.php?action=dice&aid=11542)
Восприятие: Средне (6) [Бросок: -11, Модификатор: +17, Итог: 6] (https://arkhaim.su/index.php?action=dice&aid=11543)

  Оставаться было нельзя, но и забег по темноте тоже нес в себе некоторые риски. Вакула всё ещё не решался прибегнуть к помощи фонарика, не зная, увидят ли его подземные солдаты, потому пока целиком полагался на чуйку дракона, плетясь следом по ухабистым тропам. Цанбай же, слепо ринувшись к самому логичному по ощущению из трех путей, и сам мало что мог разобрать в пылу погони. Отсюда - из третьего прохода - несомненно, шел сквозняк и это хороший знак. Но на этом всё. Ждет ли их на другом конце выход из подземелья - пока что большой вопрос.
  Пробираясь во тьме - потерянные, словно мыши в чужой норе - дракон с наемником то и дело вылавливали доносящийся отовсюду шелест хитина. Но они оба знали, что уже давно покинули область настоящего улья. Вокруг них разворачивалась паутина старой шахты, проход в которую для термитов открылся лишь совсем недавно. Насекомые, которых они слышали, и сами пока плохо понимали, где находились. Очень скоро, когда сбитое дыхание уже обжигало грудь, а топот лап окончательно утонул в пещерной пыли далеко позади, Вакула притормозил, немного перевел дух и сверился со своими наручными часами.
— Неловко вышло.
— Не то слово, — пробурчал в ответ без удовольствия и сощурился от непривычно яркого света крошечной голограммы. Над экраном часов показалась карта пройденного пути, считанная очень беглым и поверхностным сканированием. Ничего интересного или нового на ней не было, если не считать очень четкого перехода между ульем, шахтой и странным большим тоннелем, их соединяющим.
— Знаешь, Цанбай, кооперируясь с тобой, я надеялся, что мы будем помогать друг другу, — убрав часы под рукав куртки, наконец включил наплечный фонарик, — Но пока от тебя одни проблемы. Может хоть расскажешь, что это было? Через что мы там прошли и куда идем теперь?
  По внутренним прикидкам, они всё ещё двигались по "зеленой зоне". Определение, имеющее мало общего с действительностью, и означающее лишь то, что они остаются в пока что относительно обитаемой области Хейинь. Эта область, если смотреть с высоты экзосферы, имеет очень сложную и неоднородную форму. Речь идет не столько о четких объемных зонах, а скорее о толстых трещинах упрямой Жизни, разбегающихся по мертвым красным пустыням, из которых и состоит подавляющая часть географии Хейиня. Сейчас они двигались по тонкой лесистой кишке на север. Возможно, очень скоро они упрутся в её предел.
— Я слышал, что на вашей планете водятся исполинские пустынные черви, — вдруг выдал Вакула во время их неторопливой прогулки по бесконечной рельсе, — Может один такой и разрушил этот... улей?
  Он уже давно хотел об этом спросить. Этот вопрос беспокоил его с момента, как ему впервые на глаза показался этот странный, круглый проем, по которому они так удачно срезали путь через лабиринты. Мысль была пугающей, но нет худа без добра, получается.
"И всё же, выходит, что пустыня близко"
  Их прогулка была долгой. Практически невыносимой. Тоннель шахты имел едва ощутимый угол наклона вверх, но намека на выход не просматривалось и подъем лишь зря нервировал мышцы уставших ног. Большую часть времени они шли по землистой кишке, но иногда выходили в полые ниши, через которые рельса проходила насквозь, уложенная поверх хлипких металлических мостиков. В такие моменты двигаться становилось ещё неприятнее, так как приходилось балансировать над пропастью. Тем более в последней нише, где мостик почему-то был частично прогнут и надломлен. В какой-то момент Цанбай, вновь ступая на надежную сухую почву и отвлекшись на то, что ему кажется полезной зацепкой, вдруг царапает ступню о что-то острое.
(Восприятие - 17)
  Подойдя ближе, Вакула подбирает с земли какой-то плоский, бледный предмет. Покрутив его перед светом фонарика, признает в предмете чешуйку. С внешней стороны почти белая, с внутренней – черная, а по краю немного розовая от царапины Цанбая. Рядом на земле были также заметны следы когтей от лап, чьи отпечатки уже попадались ранее.
— Следы свежие. Но чешуя... Я не палеонтолог, но выглядит так, словно ей уже не одна сотня лет, — неуверенно выдает свой вердикт снайпер и отдает вещицу напарнику. В самом деле, чешуя больше походила на мусор, чем на благородный сувенир.

  Однажды свет в конце тоннеля всё же показался. Буквально. В лицо уже задувал не смутный сквозняк, но полноценный пыльный ветер. Огонек свободы приближался, становился больше и вот наконец они выходят под открытое небо Хейиня.
  Они потратили на свою прогулку намного больше времени, чем стоило бы. Время давно перевалило за полдень и в воздухе стоял тяжелый дух невыносимо прогретой пустыни. На небе ни облака. Рельса продолжала идти по навесному мостику далеко вперед, упираясь в какие-то темные построения, но кроме этого взгляду не за что было зацепиться. Под рельсой и справа от неё лишь скалы песчаника, а слева, насколько хватало глаз, расстилалось огромное море красного песка. 
— Ужасно... — выдохнул Вакула, расстегивая куртку и оттягивая воротник, — Надо бы определиться с направлением прежде чем мы сделаем хоть шаг в этот ад, — ступив назад в тень тоннеля, он снова обратился к своим часам.

Моль заметно выдохся. Напряжение от ментального столкновения с мимиком, последовавший после него выстрел и стремительное бегство по запутанным тоннелям подземелья рассеивали его сосредоточенность. Он, как и прежде, двигался с той же внешней невозмутимостью, но что-то в этом ритме стало постепенно ломаться: мелкие задержки и едва заметная заторможенность в реакциях, лишних пару секунд колебания возле развилки. Исследовательская магия в прощупывании пространства тоже начала давать сбой – ощущения расплывались, словно он всматривался в окружающее сквозь мутную воду или грязное стекло, а следы аур вероятного присутствия в узком пространстве ещё кого-то терялись в белом шуме. Он знал, что переутомление может сильно влиять не только на плоть, но и на внутренний резерв, на нечто более глубинное - то, которое подбирается к костям и к самому основанию воли.

Эти пару суток пути без полноценного отдыха давали о себе знать: внезапный союз со снайпером, столкновение с короедами, резкое пробуждение, долгая дорога по пеклу и нахождение в лабиринтах подземелья под скачки адреналина – всё это неспешно накапливалось в теле и начинало просачиваться в каждое движение дракона. Усталость не обрушилась внезапно, она точила его изнутри, терпеливо и планомерно, и Моль ощущал, как внимание рассеивается, не успевая за происходящим, а тело реагирует с долей промедления, непривычной и раздражающей. Но также он знал, что это ещё не было его пределом, и настороженно прислушивался к пространству вокруг.

Речь снайпера о взаимопомощи не вызвала раздражения, но отозвалась в лице тенью лёгкого удивления. Кооперация? Нет. Им было просто по пути. Никаких глубоких союзов, взаимного доверия и обещаний – только пересекающиеся маршруты в пустынях планетоида. Проблемы и в самом деле преследовали их с самого момента, как они покинули город и ступили на дикие земли, но Моль не считал это чем-то необычным – здесь, в суровых условиях планетоида, это был единственно известный порядок вещей.

Гоу коротко вздохнул, словно каждое слово давалось ему с трудом и его приходилось вытаскивать изнутри через щетинистую боль, царапающую голосовые связки. Его голос звучал хрипло и глухо, как если бы давно отвык от долгих разговоров и теперь рвался наружу через сопротивление собственного тела.

— Это был Мофанчжэ. Паразит и приспособленец. Живёт в колониях термитов и мимикрирует, подражая им во всём: в запахах, движениях, внешней форме. Питается личинками, но не убивает всех подряд... а медленно, по одной, чтобы не привлекать лишнего внимания. Территориальный до бешенства, и если чувствует угрозу, то, как правило, реагирует на неё без предупреждения, используя метальную магию как единственное верное оружие. Ммм... его укус не просто ядовит, а, говорят, сводит с ума. Жертвы начинают галлюцинировать – кто-то просто мирно засыпает, а кто-то мечется в припадке, пока не свернёт себе шею в подземных лабиринтах или не разобьёт голову о камни. Всё зависит от воли, и от того, что годами копилось внутри. Человеческая психика - довольно хрупкий механизм, — отрешённо отзывается, всматриваясь в темноту тоннеля. — Достаточно одного точного удара, чтобы она треснула. А мимики... они чувствуют слабые места ещё до того, как ты сам их заметишь, и почти всегда знают куда бить. — Мягко постучал по виску и сощурился на снайпера. — Что у тебя в голове? Я не чувствую в тебе магии, но ты каким-то чудом выстоял против его атаки... Идём.

После краткой передышки, пока Вакула вчитывался в мелькающую над экраном голограмму, светящуюся бледно-синим, они вновь двинулись вперёд по тоннелю. Воздух здесь становился легче и тянуло сквозняком – редкий признак выхода или хотя бы соединения с более просторной областью подземелья.

— Здесь много неизученного или завезённого с соседних планетоидов, — голос Моль звучал тихо, почти как продолжение сквозняка. — Пустынные черви... они бывают нескольких видов. Некоторые из них передвигаются в толще песка, как рыбы в воде, а другие предпочитают скалы и глину. Все – агрессивны. Но лицом к «лицу» с ними не сталкивался, только следы и иногда останки... Если судить по рельсам, это больше похоже на шахту. Одно время здесь процветала добыча руды и минералов, даже органику выкачивали слоями. Но после переворота... — замолчал, устремив задумчивый взгляд перед собой. — Никто не осмеливается лезть сюда в промышленных масштабах. И не только из-за термитов.

Тоннель постепенно вёл вверх, угол наклона был столь мягким, что его можно было ощутить только по нарастающему напряжению в ногах. Иногда шахта вскрывалась более просторными полостями, в которых рельсы тянулись над глубокой тьмой по металлическим мостам и сквозь его проржавевшие части зияла неприятная пустота, откуда поднимался затхлый и прохладный воздух. Приходилось двигаться осторожно, лавируя над бездной, где любой неосторожный шаг мог обернуться падением.

На одном из переходов Моль отвлёкся лишь на мгновение, и этого хватило для того, чтобы задеть ногой что-то острое, полоснувшее его по коже. У самой рельсы лежал изогнутый плоский осколок, и теперь уже Вакула, присев на корточки, вертел находку в пальцах, вглядываясь в странную текстуру поверхности. Рядом с ними на земле темнел рыхлый след, а чуть дальше – ещё один, с рваными краями. Глинистая почва была вдавлена, словно её прочертили мощные когти. И это были явно не термиты. Эти следы принадлежали существу, которое ходило на лапах, тяжело и уверенно, и, судя по расстоянию между отпечатками, обладало немалой длиной корпуса.

Приняв из рук снайпера чешуйку, Моль задержал её в пальцах, неспешно проворачивая: тонкий изгиб с едва заметным мерцающим налётом и плотная текстура – она казалась чуждой местной фауре и была ему незнакома. Тёмная сторона казалась обуглившейся изнутри, напоминая след от пламени.

— Хм... — Чешуйка оказалась ему незнакомой. Гоу медленно провёл пальцами по её поверхности, чувствуя под кожей плотную, почти стеклянную структуру. Она была слишком гладкой для панциря термита и тяжёлой для рептилий. И если снайперу она показалась безделушкой, то Моль, напротив, не видел в ней ничего обыденного. Его взгляд стал сосредоточенным, почти настороженным, как у зверя, почуявшего в траве не брошенную игрушку, а затаившуюся змею.

Дальше их путь продолжился в задумчивом молчании. Тоннель постепенно выпрямлялся, теряя свою тесноту, и глинистые стены всё чаще уступали место рыхлым пластам почвы. В воздухе сквозил тяжёлый дух затаённого жара, пробивающегося из мира наверху, а шорох шагов переставал отзываться глухим откликом эха. Когда они, наконец, достигли выхода, глаза на миг ослепила белая пелена – небо здесь было выжженным и жестоким для путников, пекло ударило в лицо, словно раскрытая ладонь, мягко испаряя с кожи следы подземной влаги.

— Предлагаю до вечера спрятаться от жары и отдохнуть, — сощурился, прислонив ладонь козырьком над глазами. — Вон там. — Он кивнул в сторону, где на горизонте, колеблясь на мареве, вырисовывались силуэты построек. — Укутайся плотнее, Архей здесь никого не щадит.

Порывшись в рюкзаке, он извлёк потрёпанный временем плащ с запёкшимися по краям пятнами прошлых приключений, и неторопливо накинул его на плечи. Долгое воздействие палящего света выжигало не хуже пламени, особенно здесь, в мёртвых землях, где сама жара казалась живым существом, медленно обнимающее горячими лапами, чтобы вонзить невидимые клыки в затылок.

Они вышли из подземелья, следуя вдоль рельс, которые, будто вспоротые вены, вели к далёким очертаниям заброшенного промышленного узла. Свет резал глаза, расплавляя пейзаж в дымке из пыли и жара, а впереди, на фоне дрожащего воздуха, постепенно проступали кривые формы погрузочных кранов и скелетообразных конструкций, высоко тянущихся к небу. По обе стороны от путей раскинулись мёртвые руины технической площадки: потрескавшийся бетон с прожилками металла, глубокие шрамы от массивных колёс и бледные, как выгоревшие кости, указатели, всё ещё цепляющиеся за землю иссохшими пальцами. Чуть дальше, за покосившейся от песчаных бурь оградой виднелось низкое здание. Здесь когда-то парковался погрузочный транспорт и сновали рабочие, перекрикиваясь под гул моторов, загружали в бочки вязкое и пахучее масло – продукт, добываемый глубоко под землёй и предназначенный для топливных и промышленных нужд. Теперь же это место дышало разрухой.

Толкнув ржавую, поддающуюся со скрипом дверь, Моль скользнул в помещение. Сухой металлический стон прокатился по пустому ангару, словно жалуясь на непрошенного гостя, и он замер у входа, давая глазам привыкнуть к полумраку, а затем скинул капюшон.

— Вечером, как только спадёт жара, можно будет выдвинуться дальше и остановиться уже в Хугуо, прежде чем направиться севернее. Нужно будет пополнить запасы питьевой водой и... там живёт знакомый биолог, у него можно будет узнать об этой штуке подробнее. — Достал из кармана чешую и, расположившись возле стены, вновь принялся её изучать.

  Отдых. Да, это была отличная идея. Действуя по инерции, тренированный наемник мог зайти невообразимо далеко, но у всего был свой предел. Три дня почти беспрерывной ходьбы и две беспокойные ночи начинали наконец сказываться. Оттого и нервность, возможно. Оттого и претензии.
  Бросив взгляд на размытые в дрожащем от жары воздухе силуэты построек, Вакула лишь коротко кивнул, поправил тонкий капюшон и последовал за драконом. Пускай это будет последним рывком перед тем, как он наконец позволит себе перевести дух.
  На первый взгляд промышленный узел не представлял собой ничего интересного. Частично занесенный песком и сто раз разграбленный, он словно бы уже давно не годился ни на что иное, кроме как на угнетение и без того весьма меланхоличного пейзажа. От былого корпоративного величия в этом месте остался лишь унылый каркас. Безжалостное солнце пустыни давно объело всю краску, подставив металл голодной ржавчине и коррозии. Внутри помещений тоже не обнаружилось ничего, кроме пыли и не до конца выветренного духа масла. Если присмотреться, под потолком ещё виднелись швы от изолирующего материала, что когда-то позволял сохранять в стенах прохладу, но после набегов рейдеров и от него ничего уже не осталось.
  В тени нагретого ангара было не многим свежее, чем на улице, но зайдя в тень, Вакула всё же снимает капюшон и выдыхает. Ему уже всё равно. Отыскав наиболее чистое место - угол, где на липковатый бетон десятилетиями наметало рыжеватый песок - ухнул на него и стал раздеваться.
— Вечером, как только спадёт жара, можно будет выдвинуться дальше и остановиться уже в Хугуо, прежде чем направиться севернее. Нужно будет пополнить запасы питьевой водой и... там живёт знакомый биолог, у него можно будет узнать об этой штуке подробнее.
  Если верить электронной карте, Хугуо был единственным обитаемым местом в ближайшей округе. Имело смысл, потому Вакула лишь кивнул, снимая ботинки. Ноги гудели. И одежда всё ещё несла в себе душок термитного кладбища. До стирки её не удастся полностью очистить, но вываливание в чистом песке могло немного помочь.
— В голове у меня аугментация, — отвечает вдруг на давно заданный вопрос дракона. Взглянув на него, провел по шевелюре пальцами, пока не остановился на затылке в мимолетном акценте, — Или артефакт, проще говоря. Большинство хуманов не имеет источника, но это не мешает нам находить обходные пути, дабы оставаться наравне с одаренными мира сего, — улыбнулся устало и полез в сумку за последней бутылкой воды. Повертев её, задумался.
— Эта вещь отказывается говорить с тобой, да? — интересуется, вновь заметив в чужих руках закостенелую чешуйку. Попутно всё-таки открывает крышку, — Этому твоему биологу можно доверять? — приложившись к бутылке, наконец сдержанно утоляет накопленную жажду.

Чешуйка лежала на ладони неестественным грузом, словно впитала в себя многолетнюю пыль заброшенного цеха и теперь отдавала её обратно ледяным, глубинным холодом – не тем, что поверхностно щиплет кожу, а тем, что неспешно просачивается сквозь неё предупреждением. Моль вновь пробежался пальцами по её поверхности, и в затхлой тишине ангара раздался сухой скрип, слишком громкий для этого мёртвого места. Гладкая, но при нажиме ногтями угадывались невидимые глазу бороздки с микроскопическими узорами, не свойственными известным ему видам. Дракон крепче сжал её в пальцах, ощущая, как неровный розоватый край впивается в кожу – что-то в её глухом, маслянистом отблеске заставляло напрягаться всякий раз, когда взгляд, тщательно изучая находку, задерживался на ней дольше обычного. Было в ней что-то чуждое и в то же время тревожно знакомое, как лицо из сна, которое встречаешь наяву, в реальной жизни.

— Эта вещь отказывается говорить с тобой, да?

— Я не встречал подобного ранее, — голос Гоу звучал приглушённо, будто он говорил не столько своему собеседнику, сколько самому себе. Пальцы перевернули чешуйку светлой стороной вверх, и свет из проломов в крыше заиграл на её поверхности тусклыми бликами.

— Это либо новый вид, затерявшийся при транспортировке на рынок, либо... — пауза затянулась на лишний вздох, и в ней явственно проступило напряжение. — Что-то, что не должно было здесь оказаться. Каждый биом, каким бы он не был на планетоиде – это отдельный мир, со своими порядками, поэтому никто интуитивно не лезет к «соседу». А этот зверь... он здесь чужой, не относится к этому месту. У меня есть несколько предположений, но все они малоприятные. — Вскинул взгляд к снайперу. — Если кто-то достаточно сильно повлиял на экосистему планетоида, то мог спровоцировать такое перемещение, а значит, может пойти цепная реакция. Хищники из песков пойдут в ледяные расселины, роющие – в чужие норы, падальщики – за новой добычей. И тогда всё это... — махнул рукой, обводя пространство пустого цеха. —... покажется цветущим садом по сравнению с тем, что придёт на смену. Начнутся конфликты между видами, которые ранее не пересекались, и этот хаос затронет всех. — Пожал плечами и спрятал предмет в карман. — Придётся заново адаптироваться. Или сгинуть.

Последовав примеру снайпера, Моль вытащил из рюкзака бутылку с водой и сделал пару больших глотков, чтобы утолить жажду. За ней последовало вяленое со сухости мясо.

— Здесь никому нельзя доверять. Но за деньги можно добыть почти любую информацию, и биолог не исключение. По молодости он участвовал в длительных экспедициях, изучал здешнюю флору и фауну. Носился со своими кпк, будто это был последний артефакт умирающего мира, и записывал всё: запахи, особенности, повадки, даже наспех зарисовывал следы и встречающиеся виды. Если кто-то и знает, что за зверь сбросил с себя эту чешую, то, возможно, именно он.

  Вакула молча слушал, попутно выудив из сумки один из своих сухпайков. Утоляя голод черствым, но очень питательным батончиком, он практически не сводит глаз с дракона. Тот впервые говорил так много с их первой встречи и его мысли были внимательно впитаны. Когда в ангаре повисла тишина, снайпер выдержал короткую задумчивую паузу, неторопливо расшуршал опустевшую упаковку и заговорил сам:
— Я сперва решил, что мне просто выдали хреновое руководство и эта планета на деле намного безумнее, чем описано в текстах. Но после твоих слов я начинаю думать, что мы действительно всего лишь имеем дело с последствиями, оставленными нашей Целью. Потоп, побег живности из леса в прерию, атака червя на улей. Даже эти ваши местные аборигены - короеды, кажется - пришли из других земель, судя по их словам. С той разницей, что они не бежали от Монстра, а преследовали его.
  Рассеянно улыбнувшись, Вакула опускается спиной на песок и закладывает руки за голову.
— Твой биолог звучит как прекрасная находка. Остается надеяться, что кто-нибудь другой не выкупит его услуги раньше нас. Могу предположить, что далеко не мы одни сейчас ведем эту охоту.
  В самом деле. За всего три дня путешествия даже не по городам, а по лесу, они стали свидетелями столкновения сразу трех независимых друг от друга групп охотников. Короеды, снайпер и сам Цанбай — каждый работал в своих интересах и на разных заказчиков. В новом городе, тем более, если там имеется информатор, их тоже может ожидать немало неприятных сюрпризов. Время решало многое.
  Вакула, поддавшись накопленной усталости, стал проваливаться в сон сразу после того, как договорил и сомкнул веки. В такие моменты даже голая земля кажется мягкой периной. У них было примерно три или четыре часа передышки и наемник собирался насладиться ими сполна.
  Постепенно Архей смягчал свою ярость. Скатившись ближе к горизонту, до этого раскаленный до бела, он теперь румянил небо и пустыню алыми вечерними красками. Воздух тоже начинал становиться свежее под прохладными порывами ветра, приходящими с востока и приносящими едва уловимый душок маслянистого болота. Скоро им предстояло продолжать путь.

— Судя по карте, нам до вашего Ореха телепать ещё дня два, — говорит несколько заспанный, но явно немного восстановившийся Джура, проверяя обувь на предмет наличия в ней ползучих гадов, — Может хоть теперь полетим? — улыбнулся с прищуром.

Моль действительно было над чем задуматься. Мимолётная мысль о том, что экосистема планетоида, казалось бы, незначительно, но изменилась, сперва показалась преувеличением, попыткой найти объяснение череде неожиданных событий, преследующих его, едва он покинул родной город. Но чем дольше он размышлял, тем отчётливее вырисовывалась тревожная картина: мир вокруг менялся не плавно и исподволь, давая время приспособиться, а рывками, словно кто-то извне тянул за нити, ломая устоявшийся порядок вещей. Каждый новый след, аномалия и неестественная миграция – всё это происходило с пугающей закономерностью. Обычно в этих лесах, раскинувшихся у самых окраин поселений, было относительно спокойно, и тишина, сквозящая между деревьями, вызывала не чувство тревоги, а умиротворение. Можно было ослабить хватку на рукояти ножа, дать плечам расслабиться и слушать только шёпот листвы и далёкое пение птиц. День. Два. Или даже трое суток без постоянного ощетинивания всех чувств. Но сейчас всё незримо изменилось, и окружающее боязливо подрагивало от сбившегося ритма: растревоженный кем-то улей термитов оказался ближе к поверхности, чем полагалось; короеды, осторожные и обычно строго соблюдающие границы территорий, оказались дальше своих земель; степной паук, схвативший аборигенку практически в пригородном лесу; и, наконец, следы зверя и его чешуя с незнакомой текстурой. Все эти эпизоды по отдельности могли быть случайностью, но вместе... это нарушенный баланс природы.

Сон накатывал медленно, незаметно подступая к нему на мягких лапах, и подобно волшебству, разлитому в воздухе, растекался по телу и затягивал сознание тягучей дрёмой. Мысли становились ленивыми и ускользали, переставая обрывисто скакать с одной на другую, как испуганные зверьки по пересохшему руслу, а мир вокруг начинал утрачивать свои очертания.

Они проснулись, когда агония дневного зноя сменилась вечерней прохладой. Воздух стал спокойнее и мягче, будто сам планетоид выдохнул после долгой жары. Тишина окутывала окрестности невидимой вуалью: тени удлинились, звуки притихли, и даже сердце начинало биться мерно и неспешно, вплетаясь в мелодию приближающейся ночи. Моль поднялся не сразу, с ленцой наблюдая за тем, как Вакула натягивает на ноги обувь, и в полудрёме размышлял над тем, стоит ли окончательно возвращаться в реальность, где отдых всегда заканчивается слишком рано.

— Может хоть теперь полетим?

Вздох. И краткое молчание.

— По пути в город стоит осмотреть местность. Пешком. — Тихо отозвался, поднимаясь с насиженного места и разминая затёкшие после сна мышцы. — Хочу понять, это просто совпадения или окружающее действительно начало меняться. А ещё... возможно, нам удастся найти ещё следы этого зверя и понять куда или откуда он следует.

Закинув холщовый рюкзак на плечи, он без лишних слов вышел из здания. Снаружи воздух уже остыл, невесомо обволакивая кожу дыханием приближающейся ночи. Где-то недалеко поскрипывали металлические конструкции, улавливая последние колебания ветра, а тусклый свет заката тянул по земле длинные тени, придавая местности зыбкий, почти призрачный вид.

— Если хотим добраться до места быстрее, то можно пойти через болото. Там есть сухие участки, но стоит быть осторожным. Или в обход. Рядом с песками есть местность, по которой можно обойти грязи. Но этот путь займёт больше времени... Итак?

— Какой упрямый дракон, — с досадой вздыхает наемник, лениво отряхивая штаны от песка, — Тебе дано аж четыре крыла, а ты всё упорно землю топчешь.
  Однако настаивать не решился. К своему сожалению приходилось признать, что местному, скорее всего, виднее, как эффективнее выискивать местную же дичь. Хотя начинало казаться, что спутник руководствуется не столько резоном, сколько банальной гордостью. Чтобы это благородный белый дракон да так просто пустил к себе на горб какого-то немытого наемника? "Ну, ничего. Однажды" — подумал Вакула и удивился этой мысли. Возможно, он и сам руководствовался не одной лишь практичностью?
  Решено было идти через болото. Через это огромное уродливое пятно, что походило на пролитые на географическую карту чернила и подписанное в справочниках как "Аварийная зона MM-275" и "Радужное озеро". Сверившись с координатами, Вакула ещё раз прикинул необходимое для грядущего рывка время. Слишком долго. Даже если они будут двигаться спортивным шагом — что непросто, учитывая вязкую местность — они в лучшем случае дойдут лишь через часов 16. Время — деньги. Стоило поторопиться.
  Им понадобилось не более получаса на то, чтобы покинуть окраину красной пустыни. Двигаясь от конца заброшенной рельсы на северо-восток, они очень скоро ступили с мягкого песка на твердый, облегчающий шаг и оповещающий о возвращении в прерии.
  Было тихо. Слабый ветер гулял у самой земли, шевеля у ног сухие тростинки кучковатой травы, и лишь изредка откуда-то издали слышались тонущие в расстоянии лисьи крики неизвестной зверушки. На востоке, где далекие скалы верхушками ловили последние лучи Архея, в небе уже виднелись первые звезды.
— По болоту будем идти ночью, — замечает очевидное Вакула, поправляя винтовку и зыркая по сторонам, — Поделишься, как именно собираешься искать следы?
  Переход был настолько плавным, что казалось, будто это не гости пришли к Болоту, а оно само подкралось к ним. Сперва окончательно стихли все звуки, заполняя душный воздух глухим вакуумом. Потом начала редеть и живучая сухая трава, оставляя лишь голое полотно безжизненной почвы. И вот наконец начал темнеть сам песок, сперва переходя в бурые оттенки, а потом и в иссиня-черные с маслянистыми разводами прогретой за день отслоенной желчи. Запах нефти ударил в ноздри неожиданно, напоминая шлепок грязной тряпкой по лицу, когда с уходом последнего солнечного луча вдруг снова поднялся ветер. Поморщившись и кашлянув, Вакула натянул на нос легкий противогаз, коротким нажатием пальца активируя фильтр. Прогулка обещала быть прескверной.
 
  Черная маслянистая почва, слегка утопающая под подошвами, ширилась всюду, до чего только могли дотянуться глаза. Первое время идти было относительно легко. Ровная местность позволяла сохранять четкий маршрут. Но чем дальше они продвигались, тем больше это грязное поле бугрилось и вздыбливалось, начиная напоминать смятую черную скатерть, на фоне которой путешественники были не более, чем парой потерянных насекомых. В сумерках очертания странных холмов начинали играть с воображением злые шутки, а почва под ногами, потеряв однородность, временами подсовывала под ногу неприятный сюрпризы в виде скрытых под гадкой пленкой неглубоких маслянистых луж.
  Скоро совсем стемнеет. И чем дальше, тем рванее становился пейзаж. Покрытые странным черным ворсом круглые холмы становились выше, а ямы и провалы с лужами — глубже. Кое-где виднелись ошметки древних деревьев, от которых остались лишь острые колья окаменелых темных стволов. Тут и там встречались наросты, отдаленно напоминающие растения – болотные лилии – что на деле являлись лишь бездушными новообразованиями, созданными химическими реакциями на поверхности отравленной почвы. Были и отпечатки следов. Множество отпечатков, выдавленных в грязи десятки, а то и сотни лет назад и затвердевших в вечности. Следы животных, какого-то крупного транспорта и даже людей. Но ничего свежего или полезного. Впрочем, в наступившей темноте их всё равно было почти невозможно разглядеть. Небо над Хейинь не было освещено ни одним спутником и лишь тусклые звезды были их сопровождающими. Звезды и мрачные тени, снующие между колючими болотными силуэтами на самом краю зрения. Впервые за долгое время услышав резкий звук — тихий хруст — наемник машинально хватается за рукоятку своего тактического ножа. Звук был очень близко, так что мышцы сами среагировали на ближний бой. Но нет, ничего особенного. Просто Моль случайно раздавил какой-то мелкий костяной каркас давно мумифицированного зверька.

Легкое развлечение в ночи

  Неизвестные болотные силы играют с сознанием. Необходимо пробросить ментальный блок. Сложность – 22.
  Предварительно пробросив выживание на «хорошо» (тем самым вспомнив что-то важное о болоте), можно снизить сложность до 16.
  Если есть дополнительные идеи о том, как защитить себя от напасти – предложения принимаются.

Тьма вокруг них постепенно сгущалась, просачиваясь в трещины и неровности земли, и оживляла окружающее вязкими, маслянистыми тенями: болотные лужи, ещё недавно отражавшие последние всполохи уходящего Архея, теперь зияли мглистыми провалами, а искривлённые корни деревьев на горизонте напоминали вывернутые кости зверей. С каждым шагом пространство становилось всё более чуждым и замкнутым, играя в воображении тревожными образами чего-то незримого и опасного, что, казалось, следует по пятам.

Моль знал, что в «зонах отчуждения» не было места жизни в её привычном понимании – всё, что когда-либо здесь естественно существовало было искажено мутацией, магической аномалией или их последствиями. Даже растревоженные духи леса, о которых с упоением рассказывала Мин, могли предстать в облике зловещих, блуждающих огней, что завораживали своим мерцанием и опьяняли рассудок, завлекая неосторожных путников в смертельную ловушку болотной чащи. И сейчас, осторожно ступая по мягкой, податливой земле, где каждый вдох отдавался в горле едким привкусом масла и гниющей плоти, Моль не мог отделаться от настойчивого ощущения, что за ними кто-то наблюдает. Нечто, родившееся не в недрах леса или под корнями мёртвых деревьев, а воплощённое в результате техногенной катастрофы, когда магия и вытекшие из пробитых резервуаров вещества слились в искажённом алхимическом союзе.

Когда над болотом сомкнулась непроглядная ночь, освещаемая лишь тусклым сиянием звёзд, дракон поднял руку и небрежно повёл пальцами, словно нащупывая в воздухе что-то незримое. Вслед за этим движением вокруг них вспыхнули крошечные светила, отчётливо мерцающие дыханием догорающего пламени – они не разгоняли опустившийся мрак полностью, но мягко озаряли пространство: глинистую почву под ногами, змеящиеся корни растений и зыбкие очертания деревьев. Свет держался близко и плыл вслед за ними, не тревожа чувствительных обителей болот, позволял ступать осторожно и без риска соскользнуть в темноту, где один неверный шаг мог стать последним.

Моль шёл молча, ощущая внутри себя разрастающееся чувство тревоги, и вёл за собой хоровод мерцающих огоньков, которые постепенно терялись во мгле и угасали. Их тусклое свечение вырывалось из плотной тьмы подобно дыханию из промёрзших лёгких и очерчивало иллюзорные границы между видимым и тем, что скрывалось во мраке. На мгновение он замедлился и притормозил, щурясь в ночь с неприятным предчувствием, будто кто-то играет с самой структурой его заклинания – небольшие светила начинают казаться не проводником, а приманкой, разжигающей интерес чего-то, что давно позабыло форму и имя.

Сперва он уловил колючее и далёкое перешёптывание, едва различимое в тягучей тишине топи. Спустя время оно навязчиво скользнуло ближе, остро царапнув слух, словно за сознание цеплялись отголоски чужих мыслей. Шёпот становился ближе, и в какой-то момент дракон уже не был уверен, остаётся ли это лишь звуком или происходит в его голове, просачиваясь в смятённый разум. Двинувшись вперёд, он смятенно выискивал глазами верное направление, с каждым шагом погружаясь всё больше в сумрак ночи, и в ту секунду, когда чужой голос прозвучал особенно близко, кто-то по-настоящему живой сжал его запястье - тёплая, решительная ладонь обожгла реальностью и вынудила его остановиться, вырывая из власти иллюзии.

— Что за... — резко замолчав, он коснулся взглядом зияющего под ногами кратера, в котором острыми жалами тянулись шипы среди иссохших, старых костей и полусгнивших трупов. — Спасибо. Это было бы... неприятно. — Тихо отозвавшись, он присел возле ямы и принялся изучать ловушку. — Не похоже на случайность.

Выживание: Хорошо (22) [Бросок: 5, Модификатор: +17, Итог: 22] (https://arkhaim.su/index.php?action=dice&aid=11996)
Ментальный блок и воля: Неудача (-3) [Бросок: -7, Модификатор: +20, Итог: 13 против сложности 16] (https://arkhaim.su/index.php?action=dice&aid=11997)
Теомагия (изучает останки и ловушку на предмет магических манипуляций и каких-либо источников, насколько сильное существо, которое воздействует на разум): Хорошо (17) [Бросок: 3, Модификатор: +14, Итог: 17] (https://arkhaim.su/index.php?action=dice&aid=12014)
Восприятие (ощупывает глазами трупы, шипы и кратер - возможность узнать кто именно мог сделать такую ловушку и зачем, возможно увидеть следы нашего зверя: Хорошо (24) [Бросок: 7, Модификатор: +17, Итог: 24] (https://arkhaim.su/index.php?action=dice&aid=12016) 

  Вакула тоже знал кое-что о Блуждающих Огоньках. Странное, весьма раздражающее явление, призванное лишь наводить в мир суету. Пускай история маслянистого болота и была покрыта загадочным мраком, было ощущение, что гости имеют дело именно с этим — с безобидными болотными сущностями, пускай и несколько озверевшими в силу своего происхождения. Какое болото, такие и «духи».
  Напряженно щурясь, Джура старательно вглядывался во тьму, пытаясь разглядеть в свету скачущих фонариков какие-нибудь внятные очертания, но кроме Цанбая он так и не рассмотрел ни одной живой души. И каково же было его удивление, когда дракон, сперва вроде бы следующий понятному маршруту, постепенно заторопился и ушел в сторону, пробираясь через черные сугробы к лишь ему одному известной цели. Или неизвестной?
— ...Эй! — мужчина окликает его, но голос тонет в фильтре и густеющем воздухе.
  Голоски, доносящиеся то издали, то у самого уха, пробирали до дрожи, но ощущение это походило скорее на неприязнь перед жужжанием навязчивого москита, чем на настоящий страх. Зацепившись тревожным взглядом за удаляющегося спутника, Джура отмахнулся от какого-то очередного щекотного для нервов шепотка и поспешил следом. Ботинки утопали в размякшей слизи, но обжигающая догадка не позволяла замедлиться. Рядом с драконом он оказывается уже практически прыжком, тут же хватая рукой за голую кисть и оттягивая от края в коварную яму.
— Что за... Спасибо. Это было бы... неприятно.
— Не то слово, — глухо отзывается в ответ, хмуро выдыхая в противогаз и тоже всматриваясь в блекло освещенные очертания кольев.
— Не похоже на случайность.
— Не похоже, — согласился, снимая фонарик с плеча и направленно освещая развернувшуюся перед ними картину.
  Оценить глубину ловушки было непросто. До густой слизи рукой подать, но кто знает как далеко располагалось твердое дно. В диаметре же яма была обширной. Осмотрев все её берега, от края до края можно было прикинуть где-то метров пять минимум. Упав в такую, почти наверняка назад уже не выберешься. Либо напорешься на эти жуткие острые штыри древнего металлолома, либо попросту застрянешь, как муха в смоле. Примером тому служили очертания множества раскисших каркасов, частично погруженных в темную муть. Птицы, звери, люди... Мир Хэйиня поистине полон волшебства и всякого рода сюрпризов.
— Призраков не существует. И духов тоже, — вдруг заявляет снайпер, отстегивая противогаз, — То, что здесь обитает, наверняка можно отыскать в каком-нибудь скучном справочнике аномальных форм жизни. И чем бы это ни было, ему тоже наверняка нужно есть. Вот и всё объяснение, — тронул плечо дракона мизинцем той же руки, в которой держал снятое устройство, — Надень это, может полегчает. Воздух тут хреновый и совсем не помогает голове.
  Изучая местность, Моль не находит ничего, что напоминало бы знакомые следы многопалого чудовища. Поразмыслив, он понимает, что это место вообще не имеет отношения к их расследованию. Блуждающие Огоньки известны своей любовью заманивать жертв в ловушки. Это явно была одной из них. Трупы не были объедены. Человеческие тела оставались одетыми, но сильная промасленность с годами довела их до состояния грязной мумификации. Духи — или по научному скорее некое подобие маленький коварных элементалей — питались голой энергией своих агонизирующих жертв. Кратер также резонировал слабым налетом остаточной магии, что давным-давно случайным выбросом создала и кратер, и, вероятно, сами Огоньки.
— Видишь что-нибудь интересное?
  Цанбай видит. Среди печального нагромождения тел он замечает относительно свежий на вид притопленный торс человека, с перекинутой через плечо сумкой. Вещь почти не пострадала, избежав погружения в масло, и лишь несколько подистлела из-за продолжительного нахождения под солнцем и дождем. Снайпер помог дракону вытащить вещицу, хотя это и стоило определенных усилий.

Чудом уцелев, Моль скользит внимательным взглядом по останкам, словно выжидая, когда из разлагающихся внутренностей ямы вытянется чья-то рука, обхватит пальцами горло или утащит в вязкую болотную тьму. Напряжение отзывалось в мышцах неприятной дрожью, и каждый фрагмент разъеденной временем плоти, каждый клочок ткани или обломок кости казался частью единого организма, дышащего им в лицо смрадом утраченных жизней и фрагментами чужих историй.

Неожиданно внимание привлекла сумка, практически ставшая частью гниющей массы, и дракон осторожно потянулся к ней. Пальцы подцепили край лямки, и стоило только слегка потянуть, как тело, вокруг которого она была обвита, рывком перевернулось и обнажила лицо. Молодое. Густо залитое смолистым маслом, под вязкой плёнкой которого выступали высокие скулы, обнажался распахнутый рот и чернели глубокие впадины глазниц.

С помощью снайпера ему удалось вытянуть предмет, от которого слабо веяло магией – промасленный вещмешок, практически ставший частью гниющей массы. Внутри него обнаружились компактно уложенные пакеты с образцами местной почвы и флоры: знакомые виды, произрастающие в разных регионах планетоида, некоторые из них использовались в снадобьях и отварах, другие служили специей в местной кухне или вовсе не приносили никакой пользы. Между ними нашлась небольшая связка инструментов: ножи с небольшой толщиной лезвия, какие-то мерные ложки и маленький серп. Также среди вещей была записная книжка с карандашом, заткнутым за корешок обложки, первые несколько страниц были аккуратно исписаны и хранили схематичные иллюстрации растений, но ближе к концу почерк становился неровным, а мысли беспорядочными, словно автор торопился или постепенно терял рассудок.

Главный источник неприятного запаха - остатки еды, которые заботливо уложены в негерметичный пакет. То, что некогда могло считаться питательным, полноценным обедом, теперь представляло собой покрытую плесенью, разлагающуюся массу. Скользкая, с неприятным блеском, она выглядела так, будто пролежала здесь не меньше полутора недель.

Единственным предметом, мягко источающим магическую ауру, оказался медальон без цепочки и с небольшим камнем по центру. Именно от него исходили едва уловимые вибрации пространственной энергии, и прикоснувшись к нему, Моль ощутил остаточные следы и хрупкие отголоски чужих воспоминаний -  кто-то держался за медальон, как за единственную надежду на спасение или на возвращение домой, и в этой силе ощущалась не только мольба, но и страх, застывший в острых гранях камня, словно насекомое.

— Интересная штука, — положил медальон к себе в рюкзак, остальное передал Вакуле. — Лучше подолгу не останавливаться. — Аккуратно взял переданный ранее противогаз и кое-как зафиксировал его на лице, прежде чем снова двинуться в путь.

— Как эта твоя штука работает? — Постучал пальцами по виску. — Никогда не сталкивался раньше с подобным. Она сильнее магии?

  Эти вещи мало походили на ценные сокровища. Образцы, инструменты. Чистой воды хлам, если только ты не был нишевым ценителем пустынной ботаники. Даже медальон, робко резонирующий в пальцах следами изношенной магии, казался хрупким и дешевым на вид. Металл его не имел ни благородства, ни гравировок, и даже маленький камушек, усаженный по центру кругляша, казалось, неплотно держался на месте. Моль, видя магическим взором следы повышенного внимания к камню, множество раз отпечатанные во времени чужими пальцами, пытается прикоснуться к нему и сам. Пытается достать его, раз уж он и без того плохо приколочен, но этого сделать не удается. Камушек ходит ходуном, но абсолютно не поддается изъятию. Дракону даже не удается его схватить, такой он был скользкий и плоский, вместо чего лишь скользит ногтями и нечаянно вдавливает камень глубже в медальон. На этом пока что всё.
  Когда дракон забирает странный артефакт в сумку и остальное отдает своему спутнику, тот, конечно, берет ремешок в руку, но смотрит с недоверчивым неодобрением.
— Нам правда нужно это барахло? Тут одна трава и дневник...
  Шепот ночи давно уже поутих и возобновление маршрута дается без труда. Пять неспешных шагов прочь от ямы и вот, Цанбай вдруг задает вопрос, больше всего похожий на начало мирной беседы:
— Как эта твоя штука работает? Никогда не сталкивался раньше с подобным. Она сильнее магии?
  Он стучит пальцем по виску, но Вакула не уверен.
— Ты про противогаз или про мой... — вероятно, речь всё-таки шла о его драгоценном блокаторе, что уже не первый раз спасает их маленькое путешествие, — Нет, не сильнее. Увы, — тихо хмыкнул, продолжая путь, — Насколько мне известно, в этом мире нет инструмента, способного на корню обрубить магию, как явление. Я узнавал. Но эта хреновина, которая сидит у меня в черепе, ЛНК — с ней мне повезло. Это что-то вроде замка на дверь. Если менталист постарается, то попадет внутрь. Но по крайней мере голова перестает быть проходным двором, — легкая улыбка, подминающая детали, — ЛНК мне подвернулась совершенно случайно. Я её... Нашел во время одного из своих заданий. Пришлось немного попотеть, чтобы отыскать нелюбопытного мастера по хирургическим установкам. Но оно того стоило. 
  Он действительно был готов поговорить об этом. Даже охотно. Но мужчина отвлекается. Сперва на тихий хруст в сумке Цанбая, куда он недавно опустил находку, а затем и на короткую магическую вспышку. Его собеседник залился белым светом, за секунду вспыхивая, подобно подожженному пуху, а во вторую секунду... Дракона перед ним уже не было. Вакула замер, глупо и ослепленно хлопая глазами в пустую тьму перед собой. Он остался один. Наедине с огромным, погруженным в ночную тьму маслянистым болотом.
— ...Блять.


  Это было не очень приятно. Неизвестная сила, вдруг вырвавшая дракона из реальности, казалось, возвращала его назад крайне неохотно. Зрение поплыло в предобморочной ряби и по телу прошлась холодная, потливая волна. Дракон «отсутствовал» всего пару секунд, но вернувшись к сознанию, он словно разом испытывает тяжесть целого непрожитого дня. Не сразу, но он снова различает где небо, а где земля. Снова чувствует под стопами почву и замечает, что она из старого масла обратилась в знакомый чистый песок, охлажденный ночной пустыней. Подняв голову и осмотревшись, он видит давно истлевший билборд сбоку от вытоптанной широкой тропы. Рядом с билбордом в землю был воткнуть один из множества деревянных столбов, с верхушки которого на гостя смотрел разрисованный черепок. Легкий ветерок шевелит подвешенные под черепком ленты с бубенцами, наполняя ночную тишину тихим перезвоном. В так ему с чистого неба подмигивают приглушенные звезды. Сморгнув помутнение, Цанбай также разглядел вдали и огни, к которым вела тропа, что не сразу, но собираются в знакомые очертания. Он был в паре шагов от границы Хугуо.
  Обычно тихий Хугуо сегодня почти не спал. Улицы, жилища которых представлялись либо палатками, либо старыми хибарами, были освещены горючими лампами. Вблизи жилищ суетились люди, а немного поодаль, куда не доставал свет фонарей, отдыхали небольшие стада вьючных жуков носорогов. Погонщики в городе – это хорошо. Они оживляли экономику и приносили на маленький местный рынок свежие ресурсы. Однако было ощущение, что сегодня в городе было слишком много людей. Намного больше, чем обычно.

Произошедшее оказалось неприятным на уровне рефлексов: холод прошёлся вдоль позвоночника неприятной, липкой волной, виски стянуло тугим обручем, а в гулком перестуке учащённого пульса чувствовалась тревожная отстранённость. Перед глазами заволокло тонкой рябью, и мир дрогнул прежде, чем сознание успевает среагировать на магический всплеск артефакта – дракона грубо выдёргивают из реальности и спустя пару мгновений с усилием вталкивают обратно сквозь сопротивляющуюся ткань пространства. Окружающее неспешно проступает из мрака тонкой линией горизонта, на котором вырастают знакомые очертания города, а босые ступни ласкает мягкий песок, остуженный дыханием ночной пустыни.

Снайпера рядом не оказалось, и пространство вибрировало тревожным безмолвием, отзываясь лишь мелодией ветра в бубенцах на билборде: ни шелеста шагов рядом, ни характерного, едва слышимого поскрипывания снаряжения. Оставалось лишь гадать, отбросило ли его магией в сторону, разорвало аномалией или он всё ещё был где-то поблизости - артефакт сработал быстро и непредсказуемо, поэтому оценить масштаб бедствия не представлялось возможным. Тем не менее, Вакула знал, куда и к кому они направлялись, а его портативный навигатор вполне позволял проложить маршрут до Хугуо, пусть это и займёт какое-то время, но опытный наёмник без проблем доберётся до точки назначения, не сбившись с курса, если, разумеется, энергетический выброс не лишил его жизни или сознания. Что ж. Предполагать можно было бесконечно, но лучше сделать это в более комфортных условиях за чашкой кофе с биологом.

Небольшое поселение выросло на костях древнего подземного города. Здесь не было высоких стен и башен, только обломки старых конструкций, палатки и редкие дома, собранные из кусков уцелевшего металла, камня и глины - каждое такое жилище напоминало лоскутную рану на теле пустыни, в нём уживалось сразу несколько семей, ютившихся в тесноте и совместном быту, который подчинялся молчаливой договорённости.

В основном жизнь кипела где-то на поверхности, остерегаясь забираться под землю в поисках приключений и смерти, но, поговаривали, что в недрах покинутого бункера, где ржавые лифтовые шахты и лестницы уходили глубоко вниз, можно было отыскать нечто по-настоящему ценное: странные артефакты или забытые образцы техники, иногда даже живых существ, сохранившихся или мутировавших в замкнутых экосистемах. Никто точно не знал, кому принадлежало убежище до того, как его покинула жизнь, но ясно было одно – далеко не каждый, кто решался спуститься туда, возвращался обратно.

Рядом с поселением высились водяные мельницы, чьи вращающиеся лопасти неторопливо извлекали из воздуха драгоценную влагу. Их владельцы обогащались не только этим ценным ресурсом, но и держали местные харчевни, в которых вечерами собирались усталые рабочие, погонщики ездовых блох и охотники, изредка подрабатывающие наёмниками.

Первым делом Моль направился в местный архив, невзрачному строению с облупленным фасадом, где, по словам Мин, жил и работал один из её старых знакомых и давних романтических интересов – биолог, участвовавший в экспедициях по планетоиду, который, по предположениям, мог пролить свет на природу их находки и изменения, происходящие вокруг. У входа в здание пахло прелой бумагой, горячим песком и чем-то кислым, возможно, залежалыми образцами местной флоры. Дракон задержал взгляд на выцветшей табличке, а затем толкнул дверь. Закрыто

— Доброй ночи? — Остановившись на пороге, он мазнул взглядом сквозь мутное стекло по тесному, захламлённому пространству, где свитки, книги и какие-то образцы возвышались на всех доступных поверхностях. – Я... друг Мин. Когда-то мы с Вами уже виделись в Кёнге. Вы тогда спорили с торговцем рынка и лишились пары пальцев за проявленную настойчивость... .

  Город встречал Цанбая мягкими ночными огнями и яркими ароматами. С запада несло духом спящего стада, пригнанного погонщиками, что специфично смешивался с нотами местной кухни и сгорающего в лампах масла. В единственной таверне, принадлежавшей семье мэра, повара сегодня работали без перебоя, задержавшись до поздней ночи. Всюду пахло людьми, аппетитной гарью и сырой глиной.
  Белый дракон в силу возраста помнил это место ещё помойкой. В лучшем случае проходным лагерем, жилища в котором собирались из хлама и шкур, дабы на скорую руку отслужить недолговечным убежищем. Но всё-таки люди умеют приспосабливаться. За то время, что Цанбай не посещал Хугуо, тот успел здорово преобразиться. Ключ к успеху был прост: вода и глина. Используя эти доступные и удобные ресурсы, местные жители воздвигли здесь полноценное поселение. Аккуратные домики с ровными рыжими стенами вырастали один за другим, постепенно вытесняя некрасивые, ветхие нагромождения первых лагерей. Прогуливаясь по главной улице, Цанбай всё ещё находил взглядом старые металлические пластины, приколоченные тут и там к разным развалинам, но большая часть хорошего металла уже была давно переплавлена в оружие и инструменты. На некоторых глиняных стенах он даже мог заметить витиеватые узоры, а на крышах - цветные черепки. Ничего удивительного. Человек по природе своей всегда стремится к прекрасному.
  В архивной было темно. Даже наружняя лампа, висевшая над входной дверью, была погашена, оставляя это здание в тени. Попытавшись толкнуть дверь, Цанбай поймет, что она заперта и своей попыткой привлечет внимание пары работяг, что курили на другой стороне улицы. Впрочем, цепляться они не стали, продолжив негромко переговариваться на малопонятном диалекте.
  Цанбай чувствует запах архивной через толстую щель и видит полки через мутное стекло, но не выломав дверь, зайти он не сможет.
— Доброй ночи?
  В ответ тишина. Потом тихий цокот по напольной плитке и тихое рычание.
— Я... друг Мин. Когда-то мы с Вами уже виделись в Кёнге.
  Существо, внимательно слушавшее гостя по ту сторону двери, издало хриплый, каркающий звук. Сразу за ним откуда-то из глубины помещений послышались тихие ругательства.
— Вы тогда спорили с торговцем рынка и лишились пары пальцев за проявленную настойчивость...
— Архея ради, на дворе глухая ночь. Никакой совести нет у людей. Цыц, родной, я справлюсь с этим. Иди на место... — слегка отпихнув животное, хозяин дома отщелкивает замок и приоткрывает дверь, оставляя между собой и гостем натянувшуюся цепочку. Из темноты показалась квадратная голова невысокого мужчины. Борода и сморщенность загорелого лица не позволяет точно определить его возраст, но Цанбай узнает в нем знакомого биолога. Сонный и раздраженный, он однако сохраняет определенные манеры, пускай и вкладывает в них некоторую угрозу:
— Я не собираюсь повторять одно и то же по десять раз. Передайте своему начальству, что архивная работает с девяти утра и- Погоди, что ты сказал? — он вдруг фокусирует взгляд на бледном юноше. Смотрит на него пару секунд своими выразительными, черными глазами, после чего недовольно надувает щеки и закрывает дверь. Но только для того, чтобы отстегнуть последний замок.
— Друг Мин... Рынок... Пф. Конечно же я помню, кто ты такой, Моль. Заходи.

  Фу Фэн — маленький, но очень бойкий, серьезный и вдохновленный мужчина. Несмотря на свой возраст и жуткий недосып, он всё ещё казался полным энергии и физической силы. Затворив за драконом дверь, он закатал рукава своего свободного холщового халата и потянулся к лампе, зажигая её специальным огарком. Свет упал на покрытые мелкими шрамиками руки и симпатичный когтистый протез, заменивший ему утраченные пальцы.
— Дай угадаю, — он приподнял лампу, чтобы получше разглядеть лицо гостя, обращаясь не без усталости, —  Ты тоже ищешь БеЛоГо МоНсТра?
  Маленькая тварь, напоминающая смесь крысы с голубем, с недоверием смотрела на дракона из своей домашней будки.

Много лет назад, когда пыль над городом лежала ещё не так густо, а в волосах Мин не было ни единой седой пряди, молодой и энергичный биолог ухаживал за ней с завидным упорством и страстью. Фу Фэн тогда был немного другим: вспыльчивым, резким на слово и жест, с глазами, в которых ясно пылала вера в науку и людей, в возможность изменить мир пусть даже в пределах их забытого Творцом планетоида – он был окрылён идеями, а энергия его казалась неиссякаемой. Фэн часто спорил, что-то доказывал и срывался на крик, но в этом не чувствовалось агрессии, лишь отчаянный юношеский максимализм в стремлении достучаться до мира, который не спешил отвечать взаимностью.

Мин же, напротив, была неприступной холодной стеной, на неё не действовало ни обаяние молодого биолога, ни его упрямство добиться хоть небольшой благосклонности, ни даже романтические порывы, с которыми он приходил к ней, смущённый собственной смелостью. В её глазах не читалась насмешка или презрение, лишь ровная и непроницаемая дистанция с осторожным уважением к чужим чувствам. Она всегда внимательно выслушивала, улыбалась, но отвечала коротко, словно отсекала любую возможность сблизиться, не замечая, что каждое его действие или слово это вызов её безразличию. В то время она работала в местной харчевне, собирала пряные травы, много охотилась и даже в поношенной одежде, с багровыми от палящего Архея плечами и шелушащейся кожей, выглядела прекрасной и пугающе собранной. Возможно, именно это его и притягивало, интриговало, как загадка, которую он никак не может решить. Фу Фэн ухаживал по-юношески неуклюже, но искренне и благоговейно: помогал ей носить воду из источника, таскал туши зверей, оставлял на пороге контейнеры с образцами редких растений и цветов, развлекал историями о походах и экспедициях. И Мин всегда принимала его внимание с молчаливым спокойствием, без укора или без поощрения, никогда не отталкивала, тем самым оставляя любую возможность сблизиться открытой. Воспоминание о ней отзывалось в сердце приятным трепетом, и этого оказалось достаточно, чтобы спустя десятки лет открыть перед Моль дверь и пустить его к себе на порог.

— Дай угадаю. Ты тоже ищешь БеЛоГо МоНсТра? — Голос старика наполнен усталостью, и дракон едва заметно кривит губы в улыбке, мазнув долгим взглядом по сумраку пыльного помещения.

— Когда-то давно, ещё будучи детьми, мы с Мин решились пойти на эту авантюру, — произносит он с задумчивой мягкостью. — Карта была нарисована от руки, а компас – сломан с самого начала. Но мы всё равно шли. Нам казалось, что если дойти до северных земель и ничего не бояться, то он обязательно появится. В пещерах или пустоши. Где-то там, где кончается карта и начинается то, о чем никто не знает... Дети иногда столь безрассудно упрямы, верно? — Устремил взгляд в пространство перед собой, словно видел сейчас не биолога, а себя прежнего, юного и беззащитного и рядом столь же упрямую девчонку. — Наша вылазка закончилась, когда Мин едва не зажарилась в пустыне. Мы заблудились в песках. Всё было одинаковым: бурое небо, земля и непроходящая жажда. У неё сильно обгорела кожа, высохли и растрескались губы. А я... я не знал, что делать и тянул её вперёд, будто упрямство способно утолить жажду. — Невесело усмехнулся. — Белого монстра мы не нашли, но я впервые понял, что такое страх за кого-то.

Скользнув рукой в карман, он достал оттуда бледную чешуйку.

— Я не ищу Белого монстра, но мне интересно, кому может принадлежать эта штука... также хотелось бы узнать о паре странных вещей, который происходят повсеместно. В лесу, недалеко от Кёнг я наткнулся на короедов, которые находились довольно далеко от своих территорий. Видел степного паука – в наших краях он никогда не появлялся. А в улье «шахтеров» - следы песчаного червя.

  Старик, считавший, что был в эту секунду готов практически к любому ответу, всё-таки недоуменно смаргивает и крепко хмурит свои непомерно густые брови. Слушая неожиданный рассказ, он слегка вытягивает шею в растерянном внимании, но очень скоро его хрупкое от недосыпа терпение не выдерживает. Ну, разумеется, белокурый засранец решил начать разговор именно с этого. Не сразу с дела, не с вопроса "как поживаешь" и даже не с краткой сводки о самочувствии Мин, нет. Начинает с внезапного лирического погружения в прошлое, лишний раз в красках напоминая о том, как белый дракон оказался для Мин куда более привлекательным собратом по приключениям, чем Фэн, несмотря на то, что подвергал её жизнь невообразимым опасностям и вообще ни в какое место её не ставил. Можно подумать, Фэну было мало тысячи других ночей, когда он такими же мыслями прекрасно изводил себя и сам. Старик недовольно дует усы, но всё-таки не находит в себе достаточной злобы, чтобы вспылить. Всё его недовольство уже давно истлело, оставшись позади вместе с бурной юностью и прочими присущими тем временам эмоциями. Это было давно, слишком давно. И сейчас он злится лишь по привычке, что простительно поднятому среди ночи человеку.
— Вы, долгоживущие, никогда не ценили чужое время, — вздыхает он, отворачиваясь и неся переносную лампу к небольшому столику в библиотечном отделе, — Не ищешь ты, так ищут другие. С утра мне снова придется иметь дело с этими проклятыми разорителями, так что мне нужно выспаться. Ближе к делу. — надев рабочие очки, повернулся и взял протянутую вещь металлическими пальцами.

  Фу Фэн не любил Цанбая. Причин хватало. Ему не нравился ни характер, ни внешний вид, ни даже манеры этого странного существа, что каким-то чудом завладел желанным сердцем их общей знакомой... Будучи на пару лет младше Мин, Фэн не имел шанса оказаться первым, но всё же это впоследствии оставило свой шрам. Этот дракон с раннего детства занимал важное место в жизни девчонки, когда они познакомились, и продолжал оставаться там, несмотря на все попытки юного натуралиста привлечь к себе внимание холодной охотницы. «Да, симпатичная. Но веселиться она не любит, не общительная. Почему ты так упрямо за неё цепляешься?» — говорили друзья, беззлобно посмеиваясь с увлеченности своего друга, и тот не знал, что ответить. Нужно было быть дураком, чтобы не замечать её равнодушия. Либо не иметь чувства собственного достоинства, чтобы продолжать пустую борьбу. По крайней мере, так считали со стороны. Но Фэн любил хороший вызов и в этом конкретном было свое особое очарование. Дикая природа Хэйинь, которой он тоже страстно увлечен, была такой же. Суровой и непреклонной, но он всё равно любил её. Как любил и Мин, отчего даже сам процесс ухаживания приносил ему свое удовольствие. Вплоть до момента, когда ему пришлось признать очевидное: Мин была привязана к дракону не как зверьку или приключению. Она любила его, как мужчину, и в её сердце никогда не освободится место для Фу Фэн. Удивительно, но лишь после принятия этой истины дела начали налаживаться. Не так, как хотелось Фу Фэн, но всё же. Прекратив пытаться покорить Мин, как одно из чудес природы, юный биолог наконец смог получить её расположение. Не как любовницы, но как подруги и талантливой коллеги. Принцесса была оставлена дракону, а рыцарь наконец нашел покой в делах, что были ему посильны. Пускай ему и было больно признавать, что дама сердца в не меньшем, чем его собственное, упрямстве обрекает себя на муки, выбрав своей любовью равнодушное чудовище...

  Старик с любопытством осматривает странную чешуйку. Именно этим он и занимался всю жизнь — изучал и впитывал всё, чем его мог порадовать Хэйинь. Да, ему не нравился Цанбай, но нравилась своя работа и это было заметно. Переключая линзы своих сложных очков, он видел то, чего не видел обычный глаз. Помогали ему в изучении и руки, в аугментациях которых тоже сидели свои рабочие секреты. Однако любопытство на его темном лице быстро сменяется угрюмой серьезностью. Подкрутив свет лампы и поправив оправу, он как будто не просто всмотрелся, но и вслушался в вещицу. Открыв рот, хотел было что-то сказать, но передумал. Стрельнув взглядом на дракона, помолчал немного и открыл рот снова, в этот раз уже произнеся:
— Не ищешь монстра, говоришь? — в голосе сквозит скепсис, — Вломился ко мне среди ночи просто полюбопытствовать о том, что происходит с экосистемой? Может быть ещё скажешь, что занимаешься этим ради благополучия людей, а не по платному заказу?
  Фу Фэй уже имел дела с Цанбаем прежде. Бизнес, не более того. И он привык к тому, что дракон редко работает бесплатно. В каком-то смысле это было хорошо. Пока у дракона есть деньги, его старушка тоже не пропадет.
  Ученый вздыхает, присаживаясь на стул. Подняв очки на лоб, устало мнет живыми пальцами глаза.
— Ты не первый... Не первый, кто пришел с подобной находкой, — голос ровный, сдавшийся, — Не знаю, врешь ты мне или до вашего дома действительно плохо доходят слухи, но сейчас весь регион на ушах. В таверне был? Вся забита проклятыми охотниками и приключенцами. Люди прослышали про возвращение Белого Монстра и теперь на него открыта большая охота. И к кому они все пойдут за информацией? Конечно же ко мне...
  Сжав чешуйку в металлических когтях, мужчина снова взглянул на неё. Без очков, своими глазами.
— Это его чешуя, Моль. Действительно его, скрывать мне смысла нет, — говорит серьезно, — Такую же мне показывал человек, что прибыл к нам на космическом паруснике пару дней назад. Все они, кто сидит в том зале, либо видели монстра своими глазами, либо знали тех, кто видел. Что-то вроде того... — положив чешуйку на стол, старик серьезно взглянул на гостя, — То, о чем ты говоришь, скорее всего действительно плохой знак. Белый Монстр, Бай Гуай или Черведракон — имен у него много, но суть одна — когда-то был важен, но уже давно вымер. Это факт. И ему больше нет места в современной экосистеме. — наморщил нос, чуть смягчаясь, — Собственно, я вот чего понять не могу. Сам-то я это существо живым не видел. И эта чешуйка, пускай и принадлежит к роду Монстра... Она ведь окаменелая. Древность, словно только что выдолблена из земли. Где ты её нашел?

— Вы, долгоживущие, никогда не ценили чужое время.

Моль действительно не придавал особого значения течению времени, но не из заносчивости или чувства мнимого превосходства, которые можно было бы приписать его расовым особенностям, а потому, что он искренне не понимал, почему оно должно что-то значить в этом мире – в мире, населённом монстрами, где любой шаг мог стать последним. Законы социума с его правилами вежливости, ожиданиями и условностями, оставались для него чуждыми, будто он наблюдал со стороны за игрой, правила которой не только менялись в процессе, но и никогда не были озвучены перед очередной партией.

Тем не менее, в прошлом он пытался социализироваться, делая неловкие и робкие шаги навстречу: изучал чужие привычки и быт, подражал интонациям, подбирал слова и отдельные фразы по памяти, словно реплики из давно забытой пьесы. Но вслед за изматывающим опытом пришло осознание, что не каждый механизм нуждается в ремонте, особенно если он с самого начала был собран иначе, и Моль перестал ломать себя ради чужих ожиданий. Он принял свою обособленность и отстранённость не как изъян, а как способ существования, в котором ему легче ориентироваться. Сострадание или сочувствие были для него пустыми словами, потому что он их попросту не чувствовал, а люди, с которыми его сталкивала жизнь, воспринимались удобными и функциональными инструментами - в определённых обстоятельствах они были необходимы, но никогда по-настоящему близки.

В юности, будучи запертым в клетке, он жил на топливе из животной ненависти, рождённой из обоюдного страха, который выжигал изнутри всё живое, оставляя лишь инстинкт: терпеливо ждать, затаиться и перегрызть горло, когда подвернётся удобный момент. Благодаря Мин, он неспешно научился подавлять свою ярость и приспосабливаться, перестав воспринимать каждое прикосновение как угрозу. Она оставалась рядом, ничего не требуя взамен, заботилась и жалела битого зверя, что впервые подтолкнуло его к мысли, что, возможно, мир не всегда бывает враждебен и стремится уничтожить. В то время он неуклюже подстраивался под окружающее и с упорством отрицал свой истинный облик, будто само его существование было чем-то неправильным, чем-то, что нужно скрыть, чтобы выжить. Но затем пришло принятие, не внезапное или вдохновлённое особенным случаем, а тяжёлое, напитанное кровью и потом – он всегда останется долгоживущим монстром в глазах хуманов. Или весёлым аттракционом, который хочется оседлать, чтобы прокатиться с ветерком.

— Не ищешь монстра, говоришь?

В ответ Моль улыбается, задерживая невидящий взгляд в пространстве перед собой, делает это машинально, будто мышцы рефлекторно вспомнили старое движение и повторили его по инерции. Фу Фэн провоцирует нарочитой грубостью, и было бы несложно свернуть ему шею, а потом мирно уйти пить чай в таверну, чтобы получить чуть больше сведений о «белом монстре».

— Это его чешуя..

Значит, его предположения оказалось не такими уж и безосновательными: прежде невиданная находка излучала незнакомую ауру и действительно могла принадлежать его конечной цели – всё вставало на свои места, подобно кусочкам мозаики, собранным не столько благодаря логике, сколько интуитивным ощущениям. Стоило ли вернуться обратно к заброшенной шахте и выслеживать его, начиная с самого начала? Там, где снайпер впервые заметил следы монстра... ах, точно, Вакула. Дракон не мог прийти к окончательному решению, стоит ли его дожидаться или продолжить поиски самостоятельно.

— Где ты её нашел?

— Прогуливался с приятелем в подземелье и наткнулся на эту штуку, — кивнул на чешую на столе биолога, затем протянул руку и аккуратно взял её, чтобы положить обратно в карман. — Было приятно встретиться снова. Прошу прощения за столь поздний визит, — формальная фраза и столь же дежурная улыбка, зазмеившаяся на губах, после чего он направляется к выходу. — А... если будут проблемы – обращайся. Доброй ночи.

Только сейчас Моль обратил внимание на неожиданно оживлённые в это время суток улицы: в окнах мирно горел свет, кто-то негромко переговаривался в тенях города, скрипели ставни и в воздухе сквозило непривычное возбуждение, смешанное с пылью и отголосками тревожной суетливости. Направившись в местную харчевню, он мысленно прикидывал, сколько времени займёт у снайпера, чтобы добраться до города на своих двоих.

  Отогнав сон и оживив в себе привычную пытливую искорку, Фу Фэн определенно был готов развивать поднятую тему. Но дракон, вернув себе важный сувенир, вдруг собирается уходить столь же неожиданно, как и пришел. Оставив пару дружелюбных пожеланий, странный юноша удаляется прочь за порог, и престарелому биологу, молча провожавшему гостя взглядом, остается лишь хмыкнуть ему вслед. Смешок полнится искренним изумлением с легкой долей насмешки, но вслух старик так ничего и не говорит. Поднявшись со стула, он запирает входную дверь на тяжелые замки и снова погружает помещения во тьму.

  Таверна носила имя «Леди Милосердия». Маленькая табличка, висевшая на ровной стене у входа, поясняла, что название это происходит от имени летучего корабля, на котором сюда когда-то прибыло семейство нынешнего мэра. Корабль давно уже был разобран и пущен на переработку, но память о нем осталась в этом странном околоцерковном названии и в истлевшей носовой фигуре над входом. Говорят, что металлические детали ушли на постройку сейфа, водосборника и пивных кранов, а древесина — на алкогольные бочки. Все эти вещи теперь являлись неотъемлемой частью процветающего бизнеса семьи. 
  Снаружи у таверны стояла припаркованная тележка и пара оседланных слоновых птиц. У самого входа, подпирая стену, курили двое случайных мужчин, обмотанных в типичные для этой местности пустынные одеяния, и недоверчиво косились в сторону отдыхающего немного в стороне огромного варга. Животное, отдаленно похожее на короткомордую гиену с абсолютно лысой головой, лениво обгладывало чью-то тазовую кость. Этих тварей обычно было не принято приводить в городскую черту — это, мягко говоря, считалось дурным тоном, так как они весьма опасны и трудно дрессируются. Но в то же время Моль слышал, что владение этими животными было нормой в этих краях. Погонщикам, к примеру, они были абсолютно необходимы для защиты скота. Но этот варг был намного крупнее скотоводской версии. Этот был ездовым.
  Шагнув через порог, Моль оказывается в просторном зале, заставленном обеденными столами и лавками (древесина в этих краях была в дефиците, потому мебель в основном плелась из специальной лозы, собираясь вместе с вставками хрупкого местного металла, стекла или отполированных глиняных пластин). Гладкие глиняные стены мягко отбивали скудный свет настенных ламп, в теплом воздухе крепко пахло прошедшим большим ужином — дух еды и множества побывавших здесь за день людей выветривался с трудом — а музыка уже давно не играла. Тихо и сонно. Однако, несмотря на позднее время, некоторые столы всё ещё оставались занятыми.
  В первую очередь в глаза бросился молодой мужчина в богатых одеяниях неместного покроя, отдаленно напоминающих модернизированную версию древнеримских доспехов. Блондин с аккуратной стрижкой, бледная кожа и голубые глаза — точно не местный. Симпатичный в какой-то мере, хотя в его чертах и скользил какой-то отдаленный намек на нездоровую породистость. Мужчина этот допивал содержимое своей кружки, сонно, но весело о чем-то беседуя с двумя своими, судя по всему, стражниками. Рядом с ним, прямо на полу, сидел сонный зверолюд с глупой, собачьей головой. Мужчина старался говорить тише, но природа его голоса была такова, что слова всё равно долетали даже до самого дальнего угла зала: «У них нет воды. Им нечем мыться, получается. Тела красивые, конечно, но лица скрывают... Ну не знаю даже...»
  Недалеко от них стол занимала группа охотников. Моль признает их сразу. Серая тканевая одежда с тонкими меховыми вставками, не скрываемое холодное оружие на поясах и за спинами, смуглая кожа и редкие, черные волосы. Их тоже было четверо. На их столах не было видно кружек или алкогольных бутылок. Только миски с уже объеденными костьми. Двое мирно играли в какую-то игру, двигая фишки по дощечке. Самый крупный, что сидел у стены со сложенными на груди руками, до этого наблюдавший за болтливым блондинчиком, сразу стрельнул на вошедшего дракона цепким взглядом.
  Дальше всех, в самом темном углу таверны, сидели ещё трое. Двое практически голых девушек, едва ли прикрытых тонким рваньем и украшениями, и, предположительно, мужчина, целиком скрытый за тканевым ритуальным одеянием. Все трое скрывали лица за разукрашенными масками. Сидели молча, расслабленно. Перед каждым было лишь по рюмке воды, к которым они, кажется, ещё даже не прикасались.

Порог таверны Моль пересёк не сразу и задержался у входа, окидывая взглядом изъеденную временем и песком носовую фигуру на притолоке и памятную табличку имени корабля предков, который вопреки названию немилосердно разобрали по частям и пустили на трубы, ненавязчивые элементы декора и бочки. Неиронично использовали «труп» Леди для собственных нужд ради выживания в суровой реальности планетоида, оставив лишь сентиментальные намёки на прошлое колонистов.

Взгляд дракона мазнул по варгу, который расположился возле харчевни и лениво, с влажным причмокиванием стучал зубами по кости, смакуя сам неспешный, почти сакральный процесс поглощения. Нос слегка вздёрнут складками морщин на морде, обнажая крепкие зубы, уши прижаты к голове, а мощные челюсти методично и увлечённо двигаются в такт доносящемуся хрусту, и этот звук отдаётся в ушах глухим эхом, пробуждая внутри что-то первобытное, на уровне звериных инстинктов. Необычное, и столь же неподатливое животное для долгих прогулок верхом.

Оказавшись внутри здания, Моль заметно ссутулился, будто вместе с приглушённым светом на него опустился груз накопившейся усталости – любые магические перемещения действовали на него угнетающе и вытягивали остатки не только душевных, но и физических сил. Мир вокруг казался смазанным диафильмом: цвета расползались, очертания предметов подрагивали на грани распада, и только мягкое освещение цеплялось за скудную мебель и безликие лица постояльцев, выделяя их на общем гнетущем фоне. Пространство таверны встретило его теплом и стойким запахом еды, в котором смешались топлёный жир, пряности и лёгкий, застоявшийся дух вина или пива, впитавшийся в стены. И этот аромат напоминал о сотни пережитых вечеров с пьяными разговорами, драками, песнями, интимной близостью немытых тел и смехом, который вспыхивал и тут же гас в недовольном ворчании путников.

На ходу закатывая рукава грязной рубашки, Гоу безмятежно двинулся вглубь помещения мимо занятых столов, охотничьих взглядов и случайно выхваченных реплик. У барной стойки он безмолвно опустился на высокий стул и с ленивой небрежностью достал из рюкзака валюту, которую придвинул к сотруднику заведения и кивнул на один из пивных кранов.

— Налей чего-нибудь покрепче.

Приземистый бармен, с густыми бровями и глазами, отливающими мутным янтарём, взглянул на него без особого интереса и дёрнул за один из кранов, наполняя кружку пенистой жидкостью. В воздухе потянуло терпким солодом, взгляд дракона лениво скользнул по залу и несколько голов, как по сигналу, опустились обратно к столу с расставленными на нём фишками.

— В городе всегда так оживлённо ночами, или сегодня особенный день? — Неторопливый глоток обжёг язык и царапнул по горлу, расползаясь внутри приятным теплом.

Отставив кружку, Моль нащупал в кармане знакомую шероховатость покоящейся там вещицы и извлёк её, задумчиво покручивая её между пальцами. Свет мягко скользил по рельефной поверхности чешуйки, выхватывая из полумрака редкие отблески, будто она содержала в себе нечто большее, чем он мог увидеть.

Восприятие (попытка отметить напряжение в воздухе и угрозу): Хорошо (17) [Бросок: 0, Модификатор: +17, Итог: 17] (https://arkhaim.su/index.php?action=dice&aid=12811)
Теомагия (попытка ощутить силу чужого источника и понять, насколько сильны): Хорошо (22) [Бросок: 6, Модификатор: +16, Итог: 22] (https://arkhaim.su/index.php?action=dice&aid=12812)

  Это заведение славилось своим богатым по меркам пустоши выбором напитков. Виданное ли дело, тратить драгоценную воду на такую блажь, как алкоголь? Но семья Ван могла себе это позволить и, несмотря на скепсис некоторых местных жителей, недостатка в покупателях не имела. Услышав новый запрос, бармен сперва бросает взгляд на свежего гостя, а потом и на арсенал за своей спиной. У них имелись по-настоящему крепкие напитки. Кактусовая водка, змеиное вино и даже местное подобие добротного коньяка. Но гость смотрит на бочки с пивом, потому бармен лишь неопределенно цыкает зубом, недолго размышляет и наливает полную кружку темного пенистого под названием "Красный Паланкин". Так уж вышло, что именно этот напиток делался не на воде, а на молочной сыворотке, однако вкус его был богат, а градус неожиданно крепок, как для пива. Пряные ноты скользят по языку и носоглотке, взывая к ложным воспоминаниям о ночном небе, ароматных жженых палочках и танцующих куртизанках... Либо о мокрых тряпках, которыми протирают пролитое на стол молоко.
  Восприятие дракона, ещё перед тем, как чувства отвлекаются на алкоголь, успевает уловить в воздухе легкое напряжение. Никто не обращает особого внимания на дракона, нет. Напряжение это едва уловимо скользит между уже отсидевшими свои места присутствующими. Глава охотников не скрывает свое откровенное наблюдение, обращенное в сторону юного «римлянина», а стража последнего, вероятно, даже не прикоснувшись к алкогольным бутылкам, не теряет встречной бдительности. Странные личности, притаившиеся в углу зала, скрывали свои лица за масками, но даже так было очевидно — они тоже слушают.
  Теомагия дракона, проскользив по помещению, быстро обнаруживает, что зал набит сильными бойцами. Беспечный болтун в латах, несмотря на свое расхлябанное поведение, оказывается сосудом серьезной силы — молодой этнарх с источником на грани седьмой ступени и носитель неплохих расовых характеристик. Его странная псина относительно слаба, но тоже владеет магией. Стража не имеет источника, но очевидно закалена в тренировках и в бою.
  С другой стороны — охотники какого-то странного подвида хуманов. Все четверо не владеют магией, но обвешаны артефактным оружием и физически очень сильны. Особенно их мощный на вид предводитель.
  Загадочные личности в масках и тряпье, как оказалось, скрывают свое магическое присутствие, потому их анализ дракону ничего не дал. Однако, теперь их взгляды, кажется, были направлены лишь на него.
— В городе всегда так оживлённо ночами, или сегодня особенный день?
  Бармен, неторопливо вытирая руки тканью, бубнит в ответ:
— Люди ночью спят и ещё до рассвета идут в поле, чтобы пахать до прихода жары, — тон его будничный, привычный. Вероятно, он привык к туристам, — Но сейчас всё иначе. Пришло людей больше обычного. Не чтобы работать, но чтобы укрыться или найти ответы.
  Заметив образовавшуюся в пальцах гостя чешуйку, бармен умолк и нахмурился. Троица в масках уже открыто следила за драконом, повернувшись лицом и корпусами.
— Ха, это что? Ещё один трофей? — вдруг подает несколько нетрезвый голос молодой этнарх, заметив вещицу только после того, как ему шепнул о ней один из стражников. Он сидел к барной стойке ближе всех, пускай ему и пришлось неудобно обернуться, — Мсье знает толк в сувенирах, — весело зубоскаля, молодой человек подмигнул Цанбаю и полез в кармашек своего ремня. Через пару мгновений на свет показывается ещё одна чешуйка. Немного иной формы, но похожей текстуры. Белесый верх и темный низ, — Видал? У меня такая же есть.
— Сэр, возможно, вам не стоит так открыто показывать свою находку каждому случайному незнакомцу, К нам и так уже привлечено слишком много внимания, — напряженно, но по форме и терпеливо перебивает его один из стражников.
— Да какая разница?, — отмахивается, резко теряя свою веселость, — Одним завистливым засранцем больше, одним меньше. И не находка, сержант, а трофей. Добытый в честном бою с чудовищем!
  Полуобнаженные ведьмы в масках тихонько смеются, а вожак охотников вдруг подает громогласный голос:
— Лжешь! Ты даже не встречался со Зверем.
— Охх, опять он за свое... — этнарх с капризной усталостью прикладывает кружку ко лбу.
— Где Вы это нашли? — открыто интересуется бармен, подавив застрявший в горле ком неуверенности.

Отметив чужое внимание к чешуйке в пальцах, Моль поспешно прячет её обратно в карман и вырисовывает на лице сдержанную гамму эмоций, словно испугавшись собственной неосторожности. По лицу проскальзывает тень неуверенности и смятения, плечи слегка приподнимаются, втягивая голову, а взгляд мажет по рукам, которые тут же ищут опору в массивной кружке - он старается сделать себя меньше, слиться с фоном и исчезнуть в тусклом свете таверны. Движения становятся скованными, неловкими и суетливыми, выдавая тревогу случайного путника, который внезапно оказывается в центре чужого разговора под пристальным вниманием разношёрстной массы незнакомцев.

Играет тонко, почти незримо для посторонних взглядов: ни одна гримаса не кажется притворной, ни один жест – продуманным, лишь тонкая дрожь пальцев, сгорбленная фигура и потупленный взгляд – всё складывается в образ человека, не привыкшего к навязчивому интересу от посторонних и с трудом удерживающего себя от бегства. Сжимает кружку до побелевших кончиков пальцев, надеясь выжать из неё хоть каплю прежней уверенности, и делает сразу несколько поспешных глотков, но давится и кашляет в ладонь, когда жидкое пламя расползается по языку и горлу.

— Где Вы это нашли?

— Ну... я... — Мямлит тихо и сбивчато, осипшим от кашля голосом. — Позаимс... нашёл... — Коротко мажет языком по губам и оглядывается на благодарную публику, тут же мягко вскидывая руки ладонями вверх. — Не подумайте, я не воровал... он просто... просто выронил, и я не успел нагнать, чтобы отдать. Крепкий такой парень, но немного невзрачный и, думаю, что какой-то наёмник. При себе была винтовка и ещё какие-то технологичные штуки. Их в наших краях не так много, поэтому, думаю, что кто-то из приезжих. Возможно... — Запинается и замолкает на время. — Возможно, кто-то видел такого? Я бы непременно передал бы ему эту штуку, будьте уверены. — Ещё один один глоток крепкого пойла, и Моль чувствует, как щёки лижет жаром, а тело окутывает пьянящая расслабленность -  стоило притормозить.

— Я из Кёнга, — произносит неуверенно, чуть тише, чем того требует ситуация, словно само упоминание соседнего поселения должно оправдать его неловкость и нехватку горделивой дерзости и, что это уже является достаточной причиной, чтобы не блистать смелостью и молчаливо терпеть пристальные взгляды. — Моя бабка работала горничной в том месте, где сейчас развалины, — тихо бормочет, выдавливая из себя слова и боясь быть обсмеянным. — Но сейчас... сейчас мы в нужде, поэтому приходится искать любую возможность заработать. Хоть какую-то. — Отводит взгляд. — ...а этот приезжий чёрт говорил, что ищет Белого монстра. Сказки для детей, да? Но я, понимаешь, не будь дураком вписался гидом. — Хмурится и крепко сжимает челюсти, со злостью выплёвывая следующие слова:

— Этот ублюдок оставил меня в болотах, чтобы спасти собственную шкуру... нашёл какой-то медальон, а потом... ПУФ... — Всплеснул руками. —... и исчез!.. А... — Повернулся к хвастливому блондину и неловко улыбнулся. — Вы действительно видели... — понизил голос до хриплого шёпота. — Белого монстра?

  И зрители слушали его, пускай и с разной степенью внимания и заинтересованности. Этнарх ломал спину, продолжая сидеть вполоборота и допивая содержимое своей кружки. Трое масочников и бармен явно не сводили с дракона глаз. Но остальные, кажется, не придавали трепу незнакомца особого значения. Охотники продолжали играть в свои шашки, а их предводитель то и дело зыркал на Этнарха. Псина, сидевшая у ног блондина, была занята осторожным принюхиванием.
— Так Вы... — неуверенно бормочет бармен, задумчиво хмуря брови, — Вы нашли чешуйку до или после того, как этот человек вас бросил в болоте? — у него были сомнения, но успеть развить мысль не удалось.
— О, да, — охотно кивает юный этнарх, словно всё это время только и ждал своей очереди открыть рот вновь, — Не только видел, но и надавал ему по зубам! — вдруг вскакивает с места и изображает благородный поклон, — Бейли Арстон, сын Грома Арстона, великого князя и охотника с Алькора, к вашим услугам.
— Он его не видел, — повторяет главный охотник, в этот раз уже скорее устало, — Весь вечер он треплет и треплет, но истории его не сходятся. Как и твои, — здоровяк кивает на Цанбая.
— Не обращайте внимания. Этот славный господин, — юный Арстон указывает на громилу кружкой, — Его зовут Эрдэн Очир, если я правильно помню. Так вот, он весь вечер донимает меня. Сомневается в каждом моем слове, но сам при этом не имеет при себе ни единого доказательства того, что, — икнул, — Прошу прощения... Того, что сам знает, о чем говорит.
— Птенцы вроде тебя, сын князя с Алькора, рады любой возможности покрасоваться, — гремит Очир, — Да только ты если и дрался, то с бледным варгом или с пещерной жабой. Белый Монстр не сбежал бы так легко. Он огромен и сила его непомерна.
— Господин Очир, когда только прибыл, рассказывал об этом, — поясняет бармен Цанбаю вполголоса, — Он своими глазами, говорит, видел, как монстр разорял караван на юго-востоке отсюда. Огромный, как титан.
— Он пахнет пустынными шахтерами, — вдруг скрипуче и едва слышно шепчет псина, указывая тонким пальцем на Цанбая. Услышав это, Очир наконец обратил на гостя полновесное внимание, взглянув очень серьезно. Толпа ждала объяснений.

___

  Ночь, тьма, ни единого намека на скорый рассвет. Невеселый путник, укутанный в плащ и капюшон, ритмично передвигал ногами, слишком медленно для своего желания преодолевая долгий путь. Монотонность масляного болота могла свести с ума любого и отсутствие противогаза не делало ситуацию лучше. Страшная вонь уже попривыклась, но от её испарений, проникающих в голову и кровь, уже начинала болеть голова. Голоса болотных теней временами пытались заводить с путником опасные беседы, но тот не отвечал им. Блокатор справлялся на ура, отсеивая лживые шумы, а без магии от этих шепотков толку было не много. Они даже не могли стать путешественнику временными собеседниками.
  Вакула обычно прекрасно себя ощущал на дикой природе. Даже кишащие монстрами леса и прерии были ему словно родным домом. Свежий воздух, красивые виды, здоровый вызов его навыкам — это было нормой. Но ядовитая пустошь, в которой не было ничего, кроме скользкой земли и ядовитого воздуха? Это было слишком. Впервые за долгое время наемник ощутил, что готов поддаться внутренним капризам: «Сейчас вы в горячий душ, сытный ужин, хороший сон и чистый старт...»

Возникшая пауза затягивает тишиной, разливаясь в таверне трепетным ожиданием следующих действий или слов, и, кажется, что звуки затихают не только снаружи, но и внутри каждого присутствующего, с немым вопросом и подспудным давлением, от которого не укрыться. Ни шороха одежды, ни скрипа лавок, искусно плетёных из грубой лозы, ни тяжёлых вздохов, лишь гулкий шум крови в висках. Воздух электризуется предгрозовым напряжением, и пространство замыкается на фигуре юноши у стойки: на его пальцах, нервно поглаживающих бока кружки с крепким пойлом, на полусогнутых плечах и на взгляде, скрытом под тенью ресниц – на какое-то время полупустой зал харчевни становится единым, живым существом, затаившим дыхание.

Дракон выдерживает молчание, будто тщательно взвешивает, какая маска придётся более подходящей для ситуации: растерянный вор и лжец, заплутавший путник или тот, кто знает гораздо больше, чем осмеливается произносить вслух. На его лице всё так же сохраняется тень наигранной неуверенности, но на дне глаз вспыхивает искра холодного раздражения. Он мажет взглядом по зверолюду, не слишком долго, чтобы не вызывать агрессии, затем медленно переводит внимание на бармена и кривит подрагивающие губы, тут же рукавом смахивая с ресниц выступившую влагу.

— Я украл её, пока он спал, — с нажимом выдавливает из себя и отводит взгляд, стыдясь собственных слёз и поступка. — Думал, что на рынке за неё можно выручить немного денег. — Нервно мажет языком по сухим губам и продолжает, обращаясь уже к псине:

— Недалеко от болот есть заброшенная шахта... убежище этих тварей, — голос Гоу звучит тихо и невнятно, с трудом выскальзывая сквозь плотно стиснутые зубы. Руки опираются на край стойки, ища ту единственную опору, которая мешает телу окончательно поддаться весу усталости. — Этот конченный псих хотел проверить её, — слова цепляются за пересохшее горло, и Моль делает ещё глоток из кружки, — но мы столкнулись с термитами раньше, чем могли предположить. Пришлось вываляться в их... грязи, чтобы сбежать.

Он делает паузу, затихнув на воспоминаниях, и скользит дрожащей ладонью по поверхности стойки, смазывая влажные капли с неё, на мгновение цепенеет, затем сжимает руку в кулак до побелевших суставов.

— Какого чёрта они вообще там забыли? — В вопросе проскальзывает едва сдерживаемая злость, и Моль хмурится. — И ещё... эти дыры в стенах пещеры. Они были слишком большими, понимаете? Не для термитов. Не для пустынных шахтёров и уж точно не для людей... будто оставленные червём, — последнее слово он произносит тише, сдерживая дрожь не только в голосе, но и под кожей, и парой больших глотков допивает пойло из кружки, с хлопком ставя её обратно. — Разит шахтёрами, говоришь... а ты попробуй унести свой мохнатый зад оттуда! Уж, простите, что недостаточно хорошо пахну для вашего блядского общества.

  Неожиданный перформанс "пугливого юноши" в конечном счете имеет свой эффект. Пускай и не факт, что такой, какого добивался сам актер. Очир хмыкает и отводит взгляд сразу после слов "я украл её", вероятно, вполне удовлетворенный своими внутренними догадками. Алькорские стражники, с самого начала сосредоточенные на своем подопечном-начальнике, казалось, вообще не слушали рассказ, а сам начальник, ещё не так давно готовившийся к очередному нетрезвому выступлению, уже отвлекся на свои рассыпавшиеся в неуклюжем пируэте монетки чаевых. Даже масочники, до того внимательно следившие за драконом с другого конца зала, негромко теперь переговаривались между собой. Когда дракон закончил свою пылкую речь, в помещении уже почти не осталось людей, что слушали его. Лишь псина с барменом продолжали смотреть.
— Мне кажется, что вы неправильно поняли... — осторожно подал голос бармен, пошевелив сухими губами, — Оно... это существо под столом, напугано. Побывать в норе шахтеров и выжить? Вы, наверное, не настолько просты, как хотите казаться. — бармен усмехнулся, но быстро осекся, так как не был уверен в уместности своего замечания. В этой дыре никогда не знаешь, с кем ты действительно имеешь дело. И если окажется, что гость в глубине в самом деле "не так прост", то не лучше ли позволить ему оставить свою маску? Бармен не стал более ничего говорить, вдруг отвернувшись и занявшись расстановкой стаканов по полкам.
  Остальным же было абсолютно всё равно, что за драмы происходили в жизни незнакомца, потому как уточняющих вопросов не последовало.
— Ладно, парни, — вдруг снова заговорил Бейли Арстон, наконец выложив чаевые на стол и выпрямившись, — Вечер порядком затянулся. Все эти споры и игры в гляделки просто смешны, я устал и удаляюсь в свои опочивальни.
— Сэр, а как же... — подал было голос обеспокоенный сержант, но юный лорд его оборвал.
— Оставьте людей сторожить Архивную. Никого не пускать и не выпускать, пока я не приду.
  Очир, услышав это, бросил в сторону щенка презрительное ругательство. Диалект его был незнакомым, но по тону можно было догадаться, что он вертел такое решение на неприличном месте. Арстон удаляется из таверны, а вместе с ним и псина со стражниками.
— Вам... Может подать чего-нибудь ещё? — аккуратно предлагает бармен Цанбаю.

Краткое представление возымело свой эффект, и недавно накалившееся до хрупкой тишины внимание отступило. Заинтересованные взгляды вновь обрели усталую рассеянность, и все те, кто мгновение назад ловил каждое его слово, скучающе вернулись к своим делам. Тихий гул жизни вновь разлился под потолком таверны, наполнив пространство шелестом движений, тихими разговорами и ленивыми звуками быта: стуком опускаемых на стол кружек, скольжением шашек по игральной доске и лёгким поскрипыванием плетёных скамеек.

— Напугано? Вы его морду видели? — В голосе откровенно сквозило недоверие, а взгляд мельком мазнул по зверолюду. — Разве такие, как он, вообще умеют бояться?

Пьянящее тепло неспешно разливается по венам и притупляет остроту восприятия, наваливаясь на плечи сонливой усталостью, и Моль позволяет себе чуть глубже осесть на стуле, поддаваясь навалившейся на плечи тяжести минувшего дня: спина слегка округляется, локти упираются в столешницу барной стойки, расфокусированный взгляд скользит по тускло поблёскивающим бокам кружки. Окружающее постепенно теряет свою чёткость, замедляясь где-то на периферии сознания, и в вязкой тягучести надвигающейся дремоты приходит запоздалое понимание, что он, по всей видимости, сильно переоценил свою устойчивость к алкоголю.

— Мы не заходили глубоко, поэтому и остались живы, — коротко пожал плечами. — Да и бегаю я достаточно быстро, — добавил с тенью усталого юмора и мазнувшей по губам ухмылкой. — Лучше скажи, этот тип, действительно, видел Белого монстра? Где? — Моль едва подался ближе к бармену, вытягиваясь на руках вперёд, и нахмурился, склоняя голову на бок, словно в попытке разглядеть искренность в словах, от которых разило дешёвым бахвальством. Голос был тихим и ровным, но в нём невесомо проскальзывало пугливое сомнение, обрамлённое насмешкой. — Звучит, будто рассказывает страшные байки для дворовой ребятни, — бросил вполголоса, кидая взгляд на хвастуна, который был занят тем, что неловко собирал рассыпавшиеся по столу монеты.

— Бабка ещё в детстве говорила, что всё это глупые выдумки. Мол, Белый монстр – это страх, что живёт в человеке, и вылезает наружу, когда ума не хватает объяснить, куда делся скот или почему кто-то не вернулся из похода. Ужас проще переложить на неведомую тварь. Так жить легче. И спится спокойнее, — повёл плечами, словно сбрасывая наваждение, и снова коснулся пальцами глиняной кружки, вглядываясь во влажное, пустеющее дно.

— А эта штука... — пригладил по карману. — ...всего лишь останки какой-то твари, которая жила здесь до нас и сдохла тоже давно, ещё до колонизации. — Добавляет он, не поднимая взгляда. — Люди любят придавать большое значение найденному мусору. Так легче бояться не друг друга, а чего-то другого. Чего-то, что можно убить. — Смотрит в спину гордеца, запечатанного в латные доспехи, затем коротко мажет им по шепчущимся фигурам в масках и видавших виды балахонах. — Или боготворить. — Никто из присутствующих, в том числе и сам дракон не внушал доверия и не казался «настоящим», будто каждый держал на голове собственную легенду, плотно пригнанную к телу, как вторая кожа.

— Здесь есть, где отдохнуть и поспать?

  Бармен не стал настаивать на новом заказе, позволив дракону говорить за так, хотя и по большей части в пустоту. С уходом части знатных гостей и с затиханием топающих сапогов, в зале стало намного спокойнее и чтобы оставаться незаметным, пришлось бы шептать лишь в полголоса. Проводив взглядом мелькнувший за окном красный плащ юного Арстона, что удалялся в свой паланкин, расправленный на краю квартала, бармен снова вернулся вниманием к стремительно пьянеющему гостю.
— Лучше скажи, этот тип, действительно, видел Белого монстра? Где?
— Видел или нет... тут я могу знать не больше вашего, мистер, — мужчина слегка улыбается одними усами, с трудом скрывая свою активно накатывающую полночную утомленность, — Возможно вам стоило спросить его самого, пока он ещё был здесь. Но... Из его слов я понял лишь, что встреча произошла где-то на юге. Давно. Уже как неделю назад.
— Бабка ещё в детстве говорила, что всё это глупые выдумки.
  Бармен глубоко вздыхает и негромко тянет с толикой меланхоличного настроения, пока тряпка елозит по въедливому пятну внутри кружки:
— Нам мнится мир осиротелый. Неотразимый Рок настиг — и мы, в борьбе, природой целой покинуты на нас самих, — покачав головой, отставил одну кружку и взял другую, — Мистер, людям здесь по большей части всё равно, тот ли самый это монстр или какой-то другой, менее легендарный. Белым Монстром его, может статься, зовут просто для удобства. Но факт остается фактом. В Хугуо сейчас очень много людей потому что, да, прибыло много охотников, но большая часть новоприбывших - беженцы. Мой вам совет: Постарайтесь хотя бы при них не говорить о том, что их пережитый кошмар - лишь старушьи байки. Не оценят.
  К этому моменту со своих мест поднялись и охотники. Очир тоже дал своим людям какие-то распоряжения, но Цанбай их не услышал — охотник говорил тихо и его голос тонул в словах бармена. Вскоре, бросив доигранную партию в шашки и оставив монетку чаевых, группа удалилась куда-то наружу, не издавая при ходьбе практически ни звука, кроме тихого лязга клинков. Подачку очень быстро подбирает одна из работниц, пряча в широкие юбки, после чего занимается уборкой стола.
— Здесь есть где отдохнуть и поспать?
  Бармен поднимает взгляд на юношу и удивленно смотрит на того пару секунд, вскинув брови.
— А... Да, разумеется, — немного ожив от перспективы получить пару лишних монет, бармен снова улыбается и, по привычке вытерев ладонь о рубаху, указывает ею на лестницу, ведущую на второй этаж, — В городе много гостей, но большинство ночует в палатках или у родственников. У нас всё ещё есть пара свободных комнат. Вот, держите свой номерок.

  Комнатушка, выделенная Цанбаю, оказалась маленьким помещением два на два метра. Гладкие глиняные стены в нижней половине были расписаны геометрическими узорами, а уходя наверх, подобно арке сливались с потолком. Сбоку от двери стояла маленькая подставка для сандалий, а впереди, у крошечного застекленного окошка, теснилась одноместная подстилка на низкой платформе. Платформа, судя по всему, служила не только основанием своеобразного ложе, но и мини-печкой, которую можно было при желании подогреть. Напольное покрытие комнаты представлялось грубоватой циновкой, а «постель» состояла из комбинации тонкого мешковатого матраса, набитого мягкой соломой, и такого же мешковатого покрывала. Окошко было приоткрыто, потому комната оставалась относительно свежей с задуванием ночного сквозняка. И всё же здесь чувствовался запах многих гостивший поколений. Маленькая лампа, которую работница вручила Цанбаю на входе — была единственным источником света.

Расплатившись за номер, Моль скинул с себя маску прежнего притворства и медленно поднялся наверх, чувствуя, как с каждым шагом невидимый обруч, стягивающий голову, сдавливает виски глухой, нарастающей болью. Окружающее подёрнулось рябью и создавалась иллюзия постепенно удаляющегося пространства, словно лестница уводила не вверх, а вглубь какого-то сонного омутa, и даже пыль, витающая в воздухе, обретала раздражающую материальность. Шаги отдавались в груди гулкими толчками и шумом крови в ушах, и к тому моменту, как он оказался у нужной двери, от показного беспокойства не осталось и следа, лишь давящая тяжесть, смешанная с липкой усталостью.

Оперевшись плечом о косяк, дракон на мгновение замирает в проёме и скользит долгим взглядом по тесной комнате, будто ожидая подвоха и обнажившейся ловушки, но спустя несколько вдохов, когда застоявшийся воздух обдаёт лицо прохладой сквозняка, он позволяет себе сделать шаг внутрь и плотно запереть за собой дверь. В скромном убранстве не было ничего угрожающего, но было всё, что раздражало его обострённое восприятие: сдержанная геометрия орнаментов на стенах складывалась в импровизированную клетку, подстилка небрежно покоилась у окна на небольшой возвышенности и навевала неприятные воспоминания о лежаке имперских времён, следы и запахи чужого присутствия, впитавшегося в стены – замкнутое, узкое пространство и вещи, к которым ранее не касалась его рука.

Он шумно выдыхает и ступает в живой полумрак помещения. Рюкзак падает у стены с глухим звуком, рубашка скатывается с плеч и соскальзывает на пол, обнажая сероватую от пыли кожу – движения небрежны, в них нет ни спешки, ни порядка, только попытка сбросить с себя всё лишнее: долгую дорогу, взгляды посторонних и ощущение того, что он по-прежнему чужой в этом месте. Усталость давит глухо и безжалостно, а пространственная магия, скопившаяся в костях, гудит изнутри невесомым зарядом, который никак не рассеивается и продолжает вибрировать на уровне внутреннего слуха.

Кожу стягивает от грязи, в которой он со снайпером был вынужден измазаться, чтобы мирно покинуть утробу подземелий, и внутри царапается непреодолимое желание умыться, но резкая неприязнь к контакту с местными заставляет отказаться от мысли идти на поиски душа или хотя бы умывальника. Вместо этого он достаёт из рюкзака потрёпанный лоскут ткани, плещет на него воду из походной бутылки и, присев на край импровизированной койки, проводит влажной тряпкой по шее, плечами и груди. Движения медленные, почти ритуальные. Не весть что, но это даёт иллюзию очищения.

В голове путаются обрывки разговоров, запахи таверны и голоса, под уличные шорохи он гасит лампу, оставаясь в темноте, и наконец ложится, вытянувшись на боку, как зверь, которому неуютно, но больше некуда идти.

***

Раннее утро встречает его оживлением, и яркие лучи Архея просачиваются сквозь приоткрытое оконце и вырисовывает на стенях зыбкие силуэты. Снаружи снуют люди в рабочих робах, а у таверны, лениво прислонившись к стене, прохлаждаются несколько уличных зевак, за поясом у которых показательно заткнуто оружие. С дальней стороны поселения, там, где проглядывает задняя стена архивного здания, доносятся громкие голоса, но что именно происходит у порога приятеля Мин разглядеть было невозможно.

На нижнем этаже таверны, в просторном зале уже расположились несколько групп: кто-то завтракал, кто-то, откинувшись на спинку плетённого сиденья, оживлённо обсуждал планы и последние новости. Половина помещения была занята, но в воздухе не ощущалось вечернего напряжения, лишь гул повседневной жизни. Даже стойку теперь занимала другая фигура: крепко сбитая, смуглая женщина с коротко подстриженными волосами, в грубой одежде, больше напоминающей форму тех, кто работает руками в полях. Она принимала заказы с отточенной скоростью, а движения были резкими и точными, взгляд – цепким. Никаких лишних слов или приветствий, только лёгкий кивок, когда Моль спустился с верхнего этажа и мельком прошёлся взглядом по залу.

На завтрак он выбрал простое, но сытное блюда - кашу из размягчённой в молоке розовой крупы, густую и чуть липкую, источающую сильный аромат пряных трав, и с поджаренными кусочками мяса какой-то мелкой рептилии. Вместе с едой ему принесли стакан воды, подёрнутый тонкой плёнкой холодного пара на стекле.

Восприятие (прислушивается к разговорам в зале): Хорошо (15) [Бросок: -2, Модификатор: +17, Итог: 15] (https://arkhaim.su/index.php?action=dice&aid=13463)
Восприятие (присматривается к людям): Хорошо (14) [Бросок: -3, Модификатор: +17, Итог: 14] (https://arkhaim.su/index.php?action=dice&aid=13464)
Теомагия (пробегается магией по помещению, изучая присутствующих): Хорошо (10) [Бросок: -6, Модификатор: +16, Итог: 10] (https://arkhaim.su/index.php?action=dice&aid=13465)

  К семи утра в воздухе уже не осталось и следа от ночного пустынного озноба. Глиняные стены таверны, построенные с умом и выдумкой, сохранят спасительную прохладу до следующего вечера, но по яркому солнцу, бьющему в окна с востока, и временами задувающему в открывающуюся дверь уличному духу явно ощущалось — снаружи жара уже вошла в силу.
  В зале пахло свежим завтраком и погонщиками. Последние всегда любили заглядывать в "Леди Милосердия" перед началом нового забега в бескрайнюю степь, выменивая часть нажитых средств на вносящую в привычный рацион витаминное разнообразие пищу и выпивку. Они пробудут в городе лишь неделю и явно проведут это время с удовольствием, что открыто читалось на их жутко загорелых лицах. Кажется, эту группу мало настораживал предмет последних городских обсуждений — белый монстр. Прислушиваясь, Цанбай мог разобрать, что обсуждали эти люди в основном свои семейные дела, торговлю и наступающий сезон сухих гроз. Они также, судя по всему, пришли с северо-востока. 
  Были в зале и лица попроще, погрязнее и помрачнее, но в целом люди не шумели и просто насыщались перед долгим, тяжелым днем. Теомагическое поползновение дракона тоже мало что дало. Всё было спокойно на магическом фронте и лишь легкие остатки старых заклинаний, истонченными и выветренными во времени нитями витали у самых ног. Ощущение это было слабым и очень быстро ускользнуло от Цанбая. Так, словно эти нити были не важнее старой пыли, в которой тонули.
  Лишь после того, как Цанбай доел последний кусочек змеиной поджарки, по залу прошлось легкое оживление. Часть погонщиков, что сидела в тени, разом повернули головы к юго-восточному окну, чтобы посмотреть на улицу. Снаружи послышались недовольные, громкие мужские возгласы и гулкий лай огромного варга. Всё это оставалось вне поля зрения, но доносилось очевидно со стороны Архивной.
— Ни стыда, ни совести у этих туристов, — проворчал один из оборванцев, сидевший немного поодаль от стола погонщиков и ближе к Цанбаю, — Нарвался видать рогатый принц.
— Очир не лучше. Припер в город такую тварину. — шепотом отвечает ему закутанная в тряпье женщина, сидевшая напротив, — Скорее бы уже взяли, что ищут, и оставили нас в покое...

. . .

Тем временем где-то на подходе к Хугуо:

  Утро. Чистое и долгожданное, оно наконец вытеснило своим светом смердящую черноту болота и теперь ласково скреблось под закрытые веки. Скоро и это станет невыносимым, когда Хейинь окончательно проснется и обратит благодать Архея в испепеляющее проклятье. Но пока была возможность, Вакула отдыхал. Дрема, пускай и поверхностная, ощущалась столь же славно, как распитие рудниковой воды в душный день. И под раскачивание телеги поддаваться соблазну было особенно легко.
  Ему повезло. Ещё ночью, когда тьма полностью владела этой пустошью, блуждающий наемник наткнулся на вторую такую же несчастную, покинутую душу. Немолодой, простого вида мужчина, подобно ходячему трупу ошивался между глубоких маслянистых луж, пока не был выдернут из помутнения хорошим пинком под зад. Если так подумать, ему повезло даже больше, чем Вакуле.
— «Просто жуть. Никогда такого не было!» — говорил этот мужчина, когда осознал себя, пришел в ужас, а потом наоборот, в подобие экстаза, — «Я не первый год собираю масло в этих краях и сегодня впервые поддался голосам... Вы спасли мне жизнь, милчеловек».
  Это был уже второй доходяга за сегодняшнюю ночь, которого Вакула уберег от шепотков болотных огоньков. Но в отличии от первого, этот смог отплатить по чести. Собиратель масла проводил своего спасителя к телеге, на которой прибыл, и как только всё снаряжение было собрано, они тут же отправились на Хугуо. Транспорт на вид казался специфичным, словно собранным из мусора — впрочем, в каком-то смысле так и было — но оказался хорошо приспособлен к этой неприятной местности. Упряжный жук носорог — очень послушный благодаря вбитому в лоб артефактному гвоздю — тоже очень резво справлялся с непростой дорогой. Вполне довольный этой благоприятной встречей, давшей возможность сэкономить силы и время, Вакула позволил себе немного расслабиться.
  Устроившись в погрузочном отсеке сразу за спиной у мужичка, занятого поводьями, Джура потратил некоторое время на то, чтобы наконец очистить одежду от термитной трухи. Тратить воду на грязь и стирку считалось кощунством в этих краях, потому пришлось воспользоваться специальным мыльным корнем, которым поделился мужичок. Не пожадничал тот и бутылочкой какого-то местного освежающего напитка, которым они на пару смыли дурной привкус болота со всеми его побочными эффектами. Какое-то время, пока бутылка ещё не опустела, Вакула при свете раскачивающейся лампы со сдержанным любопытством изучал найденный накануне журнал травника. Пролистав до самого конца и сделав про себя какие-то тихие выводы, снайпер всё же поддался сонливости. До прибытия в Хугуо можно было и вздремнуть, пускай краем сознания и приходилось оставаться в готовности к неприятностям.

— А вот и он, наш городок, — пробурчал мужичок со странной ласковостью, пожевав губами и сплюнув в бок на дорогу горький налет родины на языке.
  В самом деле, за утренней дымкой уже виднелись очертания огромных мельниц и многоуровневых нагромождений глиняных домов. С каждым новым дуновением ветра в лицо ударяло всё более крепким духом инопланетного скота, удобрений и травянистого цветения. Город жил полной жизнью. Даже более полной, чем многие могли себе позволить, пускай на первый взгляд так и не скажешь.
— Как-то многовато у вас народу, — негромко замечает Вакула, уже прогнавший сон и усевшийся, облокотившись о бортик. Он впервые гостил на этом планетоиде, но всё же понимал стандартные границы такого рода захолустий.
— Да... Понаехали страдальцы, — беззлобно отвечает мужичок, хлестнув поводьями, — Наш мэр неплохо поднял нашу экономику и ресурсы, но... Запасы всёжтаки не бесконечные.
  Выудив бинокль, Вакула решил попробовать рассмотреть город ещё издалека. Действительно, казалось, что наспех разбитых палаток было больше простых жилищ. И чем ближе к центру, тем суетливее казалась толпа.
— Где, говоришь, находится Архивная?
— Прямо в центре, недалеко от бункера, — радушно отвечает мужичок, разворачивая жука к одному из зданий, расположенных поодаль от заезда в город, — Мы на месте. Дальше придется пройтись самому. Ещё раз спасибо за помощь.

Моль принялся за принесённый завтрак с неторопливым смирением и впитывал в себя рабочие будни местной публики, прислушиваясь к шелесту разговоров и сдержанной тяжести рутинных забот. Окружающее медленно пробуждалось и оживало единым, слаженным ритмом: шорох шагов по глиняному полу, перестук ложек о миски и приглушённые голоса, словно аборигены боялись спугнуть зыбкое равновесие начала дня. И дракон плыл в этом безликом потоке, позволяя ему нести себя, без цели и сопротивления, как если бы его присутствие полностью растворилось в мерном гуле чужой повседневности. Было в этом нечто пугающе приятное – затеряться в обыденности, стать частью ничем не примечательного фона в жизни людей, где нет ни опасливых взглядов и ни настороженности со стороны незнакомцев.

Магия здесь ощущалась выдохшейся, как затхлый воздух в старом погребе, лишь тонкие нити заклинаний невесомо стелились по полу и неуловимо растворялись, не удерживая на себе особого внимания и приглашая расслабиться, отбросить на время тревожные мысли.

Едва Моль позволил себе проникнуться атмосферой таверны, как пространство ощутимо вздрогнуло, встрепенувшись громким ворчанием сразу нескольких голосов. Погонщики почти синхронно повернули головы, устремляя взгляд к окну, где за мутным стеклом глухо взревел варг и следом послышались бурные обсуждения на повышенных тонах. Гоу кратко скривил губы в полуулыбке, но остался на месте, доедая остатки каши и опустошая стакан с водой. Всё те же лица, всё тот же вечерний гул. Очир. Варг. Претензии к басням арда.

Оставив на столе плату за завтрак, дракон поднялся и без лишних слов направился к выходу, откуда тяжело веяло удушливым зноем, напитанным пылью и сухим жаром выжженной земли. Воздух за порогом дрожал, как над раскалённой плитой, и каждый вдох с непривычки обжигал горло. Пыль поднималась от каждого шага и цеплялась к коже тонким налётом, а свет резал глаза и слепил – снаружи всё казалось выцветшим под безжалостными лучами Архея, и даже тени, сиротливо прячущиеся у стен, выглядели хрупкими и истончившимися. Моль задержал взгляд на скоплении людей у пересечения улиц, тех, кто не скрывал своего любопытства, но и не спешил вмешиваться в конфликт, затем свернул в сторону архивной, где ещё ночью нарушил покой давнего знакомого. Самое ценное и любопытное всегда таилось в подобных столкновениях и откровенных конфликтах, и именно там, в напряжении между словами и громкими заявлениями рождались трещины, через которые наружу просачивалось то, что по-настоящему стоило знать.

— Доброе утро. — Бодро поздоровался, перекрикивая какофонию голосов, с той нарочитой живостью, в которой чувствовалось лёгкое напряжение, и вырисовал на губах дежурную улыбку, останавливаясь в паре метрах от здания. — Какие-то проблемы?

Восприятие (изучает собравшихся): Хорошо (14) [Бросок: -3, Модификатор: +17, Итог: 14] (https://arkhaim.su/index.php?action=dice&aid=13600)
Восприятие (пытается понять настроения присутствующих и определить, насколько агрессивно настроены):  Хорошо (14) [Бросок: -3, Модификатор: +17, Итог: 14] (https://arkhaim.su/index.php?action=dice&aid=13601)

  Чем ближе Цанбай подходил к Архивной, тем труднее было дышать из-за густого облака пыли, поднятого пока что неизвестной потасовкой. Напряжение, которым искрился воздух, ощущалось ещё издалека, резонируя в гомоне обеспокоенных прохожих, в голосах спорящих и рычании огромного псевдопса. Местные жители были одновременно напуганы и любопытны, отчего не решались ни подойти, ни уйти, создав вокруг споривших широкий и реденький полукруг.
  Когда дракон задал свой вопрос, стараясь перебить голосом шумящую суету, на него даже толком не обратили внимания. Лишь молодой паренек, что стоял к нему ближе всего, оторвался от жутковатого зрелища и удивленно уставился на белокурого гостя. Замешкал на секунду, словно бы новая кратина поразила его ещё пуще старой, но всё-таки ответил в простецкой манере:
— Они пытаются грабануть книжного червя.
  "Червя", под которым подразумевался работник архивной, на виду нигде не было. Дверь в здание по прежнему оставалась заперта и лишь изредка изнутри можно было услышать недовольный голос:
— Я уже тысячу раз говорил, мы открываемся в девять утра! Ни раньше!
— Старик, мы ждем уже битых два дня! — громко и устало отвечает ему Бейли Арстон, закатывая глаза и складывая руки на покрытой гладкой броней груди, — Мы - цивилизованные люди. Мы были очень вежливы, когда сложили свое оружие и позволили тебе отдохнуть с дороги. Но терпение цивилизованного человека отнюдь не бесконечно, как и его свободное время!
— Мы не позволим тебе своевольничать у нас дома, птенец, — рычит на него Очир едва ли не более грозно, чем его ездовой варг, стоявший за его спиной и скаливший клыки, — Однако... — предводитель охотников склоняет голову в сторону двери, стараясь сохранять боевую позицию корпуса в направлении Арстена, — Фэн, это действительно уже слишком. Какого черта ты там делаешь, что до сих пор отказываешься пускать нас? Не понимаешь что ли, насколько это важно?
  Цанбай чувствовал, что терпение всех присутствующих было на пределе. Юного наследника с его стражей, Очира с его варгом и охотниками, даже случайных прохожих, что страшно не любили столь глупые потасовки. Ещё немного и сюда прибудут люди мэра и тогда кто знает, что ещё может пойти не так.
— Мистер Фэн, у меня для вас важная посылка! — послышался откуда-то со стороны Архивной новый голос.
  Впрочем, не такой уж и новый. Моль узнал его, пускай он и звучал на непривычно повышенном тоне. Мужчина невысокого роста, с сумкой и рюкзаком. Винтовки видно не было, а голова была укрыта тряпьем на местный манер, но сомневаться не приходилось — это Вакула.
— Я принес вещи Ньюба, мистер Фэн, — и стучит в дверь, прожигаемый взглядами несколько обалдевших от такой наглости гостей.
  На некоторое время в воздухе повисла тишина. Наконец, по ту сторону двери послышался неуверенный голос:
— Вещи... Только вещи?
— Да. Его сумка, травы и... дневник.
  Послышался скрип засовов, от чего все вздрогнули, словно готовясь к забегу насмерть.
— ДАЙТЕ МНЕ ЕЩЁ ХОТЯ БЫ ЧАС, ГОСПОДА, — чуть ли не кричит Фэн, на свой страх и риск пуская Вакулу внутрь и сразу же вновь закрывая за ним дверь.
  Цанбай понимает, что Арстен и Очир больше не готовы терпеть. Они оба, наполнившись жгучим раздражением, либо скоро выломают дверь, либо подерутся друг с другом, подняв на уши весь город.

Дракон ловко, без лишней суетливости протиснулся вперёд и остановился в первых рядах собравшейся публики, где жар тесно сгустившихся, потных тел смешивался с удушающе сухим воздухом. Ненавязчиво слился с толпой, не выступая вперёд и затаившись диким зверем, наблюдающим из укрытия. Чутко. Молчаливо. Настороженно. Лицо оставалось бесстрастным, с тенью скучающей отрешённости, но взгляд внимательно скользил по участникам разыгравшегося представления, которое заметно накалилось страстями и поднятой пылью. Поза также казалась расслабленной, но слишком выверенной, чтобы быть по-настоящему непринуждённой: руки спрятаны в карманах, плечи сведены несмотря на то, что вес тела перенесён слегка назад, словно он опирается на пятки, готовый отступить или рвануть вперёд, если того потребует ситуация.

— Они пытаются грабануть книжного червя.

— У Фэна есть что воровать? — Лениво протянул, едва метнув взгляд на паренька.

— Наверное есть, раз так ломятся, — улыбка на его губах выглядит возбуждённой и придаёт лицу глупое выражение, как у тех свидетелей, которые едва осознают, что следующее мгновение может обернуться общим несчастьем. Обычный зевака, манимый любопытством, страхом и азартом. — Вообще, говорят, у него там целая сокровищница где-то спрятана!

— В основном в Архивной хранятся книги, — голос стоящей рядом девушки звучит неуверенно. — Книг там... много. Некоторые ценные очень даже.

Моль рассеянно наблюдает за воинственными лицами собравшихся, собирая сцену по крупицам и не теряя из вида ни одного вовлечённого в конфликт участника, отмечает вибрирующий злостью голос юнца, полностью растерявшего воодушевление с минувшей ночи, потемневшие недовольством взгляды охотников, их сжатые кулаки и челюсти, ворчание Очира и сморщенный в негромком рычании нос варга. У каждого за плечами ощущалась своя история выживания, личный интерес и расчёт, и в этом напряжённом кольце наблюдателей воздух был густым не только от пыли и нещадно палящего Архея, но и от нетерпения. Развернувшийся спектакль напоминает ему тлеющее по краям полотно: цвета поблекли, звуки тонули в беспорядочном гуле голосов, эмоции обнажились, а слова сыпались, как горячие угли. Но, как всякое, хорошее представление, он требовала зрителя. И Гоу предпочёл остаться им. Пока что.

Медленно втянув воздух через нос, он позволил напряжению осесть на коже и выпустил наружу тончайшую волну ментальной магии, которая невесомо растеклась по пространству. И в тот момент, когда на сцену вышло новое действующее лицо, по-крысиному юрко скользнув в дверную щель, Моль пробил волю юного этнарха и осторожно дёрнул за незримые нити, вынуждая его вспыхнуть гневом. Вспышка обиды и острота унижения, прикрытые прошлыми бравадами, вырвались из него, как искры пламени из костра, стремительно обнажая то, что должно было оставаться глубоко внутри. Парень сорвался с места и с пылким безрассудством кинулся на предводителя охотников, за спиной которого тяжело завозился варг и глухо зарычал. Уличная постановка в считанные секунды обернулась дракой. Взметнулась пыль, кто-то вскрикнул, кто-то выругался – всё смешалось в единую, бойкую симфонию: лязг оружия, рваное дыхание, собачий лай и шорох ног по земле. Все они двигались по предсказуемым траекториям, как фигуры на шахматной доске.

Моль обогнул обнажённый клубок нервов и настойчиво постучал в дверь.

— Фэн, я смотрю, у тебя всё такой же дурной вкус на друзей.

Ментальная магия (Ментальное влияние на очира): Хорошо (20) (https://arkhaim.su/index.php?action=dice&aid=13635) против сложности 22.
Ментальная магия (этнарх): Хорошо (23) (https://arkhaim.su/index.php?action=dice&aid=13636) против 12.
Ментальная магия (варг): Хорошо (13) (https://arkhaim.su/index.php?action=dice&aid=13637) против 17.

  Дверь отпирается не сразу. И когда это происходит, Цанбай видит, что пускает его совсем не владелец дома, а притаившийся в тени Джура. Встречает прохладной, сдержанной улыбкой, тут же стреляя взглядом дальше на улицу и готовясь запереться сразу же, как дракон шагнет за порог. Сам же Фэн в этот момент сидел на стуле, держа в руках закрытый дневник и с ошарашенным видом глядя куда-то сквозь вошедшего. Мысли старика, очевидно, были крайне смятены.
— Они там... Неужели дерутся? — на секунду в его взгляде появляется искорка присутствия, словно он только сейчас заметил жуткие крики, — Кошмар какой, — тон его полон неоднозначных чувств, а сознание словно отказывалось возвращаться в момент, — Впрочем... По крайней мере это займет их на время. И где только стража бродит, когда она так нужна...
  Беспокойно потерев колючий подбородок, Фэн поднимается и старается вернуться к своей прерванной было суете. С ночи здесь многое изменилось. Многочисленные полки значительно опустели от книг, часть которых теперь кучками была собрана в самых разных частях тесного зала – на столике, на тумбах, бочках. Часть раскрыта, какие-то строки тут и там обведены цветными карандашами. Странная перестановка едва ли оставляла место для того, чтобы даже было куда поставить стакан воды без риска испортить бумагу. Маленькое существо, заменявшее старику домашнюю шавку, тихо жалось в глубине своей будки. Слыша снаружи рев боевого варга, оно не решалось подать голос.
— Думал, уже не увидимся, — негромко отметил Вакула, расслабленно подпирая спиной стену и наблюдая за драконом. Истинная глубина его размышлений так и осталась неозвученной, пока тишину пожирали глухие звуки битвы за дверью и шуршания архивария.
— Бедняга Ньюба... — Фэн заходит на очередной вираж вокруг стола, неся куда-то новую стопку книг и одновременно с тем меняя направление хода своих мыслей, — Такой славный был юноша. И... Всё это так не кстати. Не самое лучшее время для поиска нового помощника, мой дорогой, совсем прямо скажем неудачное... — бормоча под нос, он резко останавливается и глядит на гостей так, словно уже успел забыть о их присутствии.
— Спасибо, конечно, что вернул его вещи, но почему ты всё ещё здесь? — переводит взгляд с Вакулы на Моль, — И ты тоже? Чего тебе ещё нужно?
  Вопросы его звучат резко, но скорее слегка отчаянно, чем злобно. У этого человека было слишком много игл в заднице. 
— И это твоя благодарность? Хочешь выставить посыльного в самое сердце кровавого сражения? — спокойно отзывается Вакула. Вид, с которым тот льнул к стене у самой двери, начинал походить не на праздность, но на преграждение пути к отступлению, — Как насчет того, чтобы немного расслабиться и, раз уж мы здесь, позволить нам воспользоваться архивной по прямому назначению? 
  Фэн сперва молча перебрасывает взгляд с одного гостя на другого, потом тяжело вздыхает, ставя новую стопку книг на самый краешек стола.
— Ох, Творец... Ладно. Но без разрешения ничего не трогать. Книги очень старые и хрупкие. И каждая зачипирована, так что даже не пытайтесь ничего украсть!
 
  Очень скоро суета за дверью смешалась с новыми голосами. Твердыми, громогласными, требующими вернуться к порядку и сложить оружие. Сквозь цветные окна мало что можно было разглядеть, но, кажется, это прибыла стража. Удивительным образом шум и гам очень быстро поутих после этого. Вместе с тем немного расслабился и Фэн, временами отвлекаясь от заваривания чая, чтобы любопытно подсмотреть наружу через оконную решетку.
  Крошечная кухонька располагалась поодаль от библиотечного отдела, соединяясь с холлом рассыпчатой занавесью, но здесь на столе тоже располагались книги. Не такие древние, как на дальних полках, и не такие ценные – вероятно, для личного праздного пользования Фэна, привезенные с более цивилизованной планеты. На обложке одной из них яркими иероглифами красовалось название: «Родной край – сердца Рай». Бумага тонкая, относительно новая. За оттопыренной тонкой обложкой на титульном листе красовалась выведенная от руки загадочная надпись «Кто не изучает историю, тот обречен повторять её ошибки».
— Позже наверняка придут ещё гости, времени не очень много... — Фэн вынес чайник к столу, держа его на подносе вместе с блюдцем, наполненным какими-то конфетками. Вынес и ненадолго завис, словно сам не осознал, когда успел всё это приготовить. Рассеянность его была беспредельной, это точно. Мысленно махнув рукой, всё-таки поставил поднос перед гостями и пошел доставать ещё пару бокалов. Изначально бокал был один. Вероятно, поначалу он готовил всё это на себя одного.
  Вакула не стал сдерживать себя манерами, сразу угостившись одним из леденцов. Выдернул один, осмотрел — янтарный, полупрозрачный, рубленной формы. Закинув угощение в рот, тут же сделал очень странное лицо: смесь удивления и отвращения. Странная конфета, острая и с коричным привкусом. Одержимость местных специями временами просто поражала. Пересилив неудовольствие, Вакула разгрыз конфету и сдержанно запил её горячим чаем. Напиток напротив оказался довольно приятным, пускай и обжигал немного язык.
— Спрашивайте, — вновь вздыхает Фэн, наливая чаю и себе, пока ещё не присаживаясь.

На пару кратких мгновений он задерживается на пороге - привычка, рождённая интуитивной настороженностью в тех местах, где за дверями всегда что-то подстерегало. Жёлтые глаза в полумраке ловят пронзительный взгляд снайпера и, кажется, что воздух между ними едва ощутимо электризуется, как перед выстрелом, когда палец уже на курке и готов к движению. Моль всматривается в лицо напротив, принимая безмолвный вызов в неосознанном порыве к контролю, а затем делает неторопливый шаг вперёд и прикрывает за собой дверь, отсекая внешний мир и оставляя позади всё, что не имеет к ним никакого отношения.

— Они там... Неужели дерутся?

— Немного повздорили. — Коротко кивает, переводя взгляд на старика, и отмечает небрежные изменения в комнате: суетливая перегруппировка томов, стопки книг, покинувшие привычные полки, растерянный архивариус с дневником в трясущихся руках и насыщенная смесь запахов бумаги, пыли, старых чернил и человеческого пота – всё здесь вибрировало на частоте глубинной тревоги, сродни послевкусию дурного сна.

— Думал, уже не увидимся.

В ответ Моль лишь слегка пожимает плечами: их новая встреча была неизбежна, и он не считал нужным что-либо объяснять, так как Вакула знал, куда они направлялись и едва ли питал иллюзии. Разве что полагал, что чужая пространственная магия могла стереть в пыль неопытного дракона.

Взгляд скользит в сторону двери, за которой ещё пару секунд назад слышался горячий спор, пульсирующий внезапно вспыхнувшим гневом, и дракон улавливает новые интонации: не рёв обиженного юнца и не надрывистый лай варга с охотниками, но более тяжёлый, властный голос. Стража. И на какое-то время это действительно задержит публику от повторного вторжения. Как перепуганный, сбившийся в кучу скот, они постоят в растерянности ещё немного, понаблюдают за действиями хранителей порядка и, если повезёт, разбредутся. Люди редко спорят с теми, кто говорит твёрже, держит оружие на виду и не трясётся при виде крови.

Когда Фэн расслабляется и почти с детским любопытством, украдкой поглядывает на окно, Моль не меняется в лице, сохраняя прохладную отстранённость стороннего наблюдателя, и на пару мгновений зависает, после чего позволяет себе вернуться в настоящее: к шорохам внутри дома, книгам и запаху завариваемого чая.

— Неловко вышло. — Негромко отзывается, и в мирном тоне сложно уловить, к чему именно относится фраза: к переполоху снаружи или к давно повисшему в воздухе вопросу Вакулы. Он подходит ближе к столу, неторопливо, будто каждым движением проверяет старое здание на устойчивость, и останавливается возле одного из небрежно распахнутых томов. Задумчиво пробежавшись взглядом по строкам, Моль достаёт из кармана медальон и кладёт его сверху, игнорируя раннее заданный стариком вопрос:

— Фэн. Знакомая штука? — Пальцы почти машинально тянутся к блюдцу, цепляют завалившийся на бок леденец и закидывают его в рот. Острый, навязчивый вкус корицы мгновенно обволакивает нёбо и растекается по языку жгучей пряностью, словно кто-то высыпал в рот горячий пепел с примесью перца и древесной стружки. Корицан, именно так называют традиционное лакомство Хейинь, некогда считался изысканным подношением для гостей – небольшой, плотный леденец, изготавливаемый вручную и хранящий в себе вкус прошлого, которое давно перестало быть уютным. Основной для угощения служил карамелизованный настой коры дикорастущей корицы, перетёртой с розовым перцем и каплей вытяжки из местной смолы, оставляющей после себя странную вяжущую терпкость. Когда-то каждый леденец заворачивался в кусочек вощёной ткани, теперь же их подают без обёртки, просто высыпая в глиняные блюдца в знак формального радушия. Тем не менее, корицан до сих пор пользуется популярностью среди местных жителей, особенно стариков – они верят, что лакомство не только защищает от хвори, но и очищает голову от дурных мыслей. Поговаривают, что, если вкус покажется особенно горьким, значит злые духи уже овладевают телом.

— Малец этнарх рассказывал, что видел Белого монстра и в доказательство предъявлял такую же штуку, которую я показывал тебе вчера. — Моль медленно выговаривает каждое слово, давая старику вспомнить, о ком именно идёт речь. — Что-нибудь об этом знаешь?

  Строки, бегущие по страницам распахнутого тома, смазаны временем и пальцами. Бегло пробежавшись по ним взглядом, Цанбай узнает несколько старомодное наречие — читаемое, понимаемое, но не без запинок. Уж больно много в иероглифах прикрас. Свежая пометка пастельным карандашом оставлена так, что в её обводку попадает пара строк: "Король Червей, выползший из-под ног творца, уже рыл почву, что Творец лишь засевал". Абстрактная фраза была указана в качестве цитаты из иных произведений и не имела более смыслового продолжения, судя по всему. Точно не в этой книге. Но и в соседних, что лежали раскрытыми неподалеку, дела обстояли не лучше.  Туману много, смысла мало.
— Фэн. Знакомая штука?
  Старик, закончив наконец с разливом чая по бокалам, поднимает голову и щурится на выложенную поверх страниц вещь. Мгновение мешкает, после чего недоуменно скашливает:
— Это... Да, это мой переносчик, — отставив чайник, подходит ближе и берет вещь в руку, — Я дал его Ньюба, чтобы он мог безопасно вернуться в случае чего... — подняв взгляд на Цанбая, а потом стрельнув им на Вакулу, немного хмурится, — Так вы вместе пришли?
— Ага, — немного уже привыкший ко вкусу угощения, снайпер теперь выглядел куда более расслабленным, угощаясь чаем, — Мы нашли тело с вещами в болоте, после чего... разделились. Полагаю, что именно благодаря этой штуке, — мягкая, ничего не значащая улыбка без намека на тепло или явный холод.
  Фэн делает глубокий вдох, словно намереваясь сказать что-то непростое, но в итоге лишь вздыхает. Отойдя к заставленной всяким барахлом тумбе, находит там какую-то специфическую подставку и устанавливает артефакт внутрь. Мягкое свечение в точке соприкосновения намекало, что артефакт таким образом, вероятно, подзаряжается.
— Малец этнарх рассказывал, что видел Белого монстра и в доказательство предъявлял такую же штуку, которую я показывал тебе вчера. Что-нибудь об этом знаешь?
  Фэн возвращается к столу и берет свою порцию чая, размышляя.
— Малец этнарх? Это ты про этого шумного мальчишку с Алькора, — он слегка морщится и делает глоток, — Да. Я говорил тебе ночью, что ты не первый, кто пришел ко мне с такой вещью. Но у меня не было времени досконально изучить находки. Ни твою, ни его. Ты сбежал, а его я сам выгнал, потому что не был готов к гостям... В чешуйках сквозит какая-то странная магия, но она ускользает от меня без помощи специального инструмента. За ним надо лезть на верхнюю полку у меня в спальне.
— Вы уже успели пообщаться? — праздное уточнение от снайпера, угостившегося ещё одним леденцом. Двух, пожалуй, будет достаточно.
  Фэн вскинул бровь, глядя в пустоту.
— Да не то что бы. Я, признаться, до сих пор не очень понимаю, чего вам двоим от меня нужно. Как-то издалека заходите.
— Мы хотим узнать побольше о Белом Монстре, чтобы найти и убить, — спокойно выдает Вакула, удивленный тем, что Цанбай, судя по всему, до сих пор не расспросил своего «знакомого биолога».
— Правда что ли? — тон старика вдруг обратился усталостью с легким привкусом сарказма. Он помнит, что Моль отнекивался от того, что ищет Монстра, — За ночь созрели всё-таки?
— Мы с самого начала сюда за этим и шли, — скосив взгляд на Цанбая, Вакула пропустил едва заметный смешок, — Я, по крайней мере, так точно. У него, может быть, и правда какие-то иные цели.
  Фэн снова вздыхает и вытирает рукавом лоб, покрывшийся легкой испариной. Чай был ободряюще горяч.
— Я привык к людям, что приходят ко мне за советом. В конце концов, это часть моей работы. Я обязан не только присматривать за архивами, но и дополнять их, а также делать доступными к пользованию простыми людьми. У местных охотников хватает и собственных знаний, чтобы совладать с обычной фауной. Но чем страннее цель охоты, тем выше вероятность, что придут уже ко мне.
  Опустошив бокал, Фэн идет мимо Цанбая к одному из самых широких столов при входе в библиотеку. Здесь, на краю стола, располагалась целая стопка исписанной от руки бумаги.
— Обычно у меня есть время подготовиться. Но в этот раз всё обернулось не слишком удачно. Я только вчера вернулся в город и ещё не успел перебрать архивы, а в городе уже столько желающих пуститься в бой, — мозолистые пальцы старика бегло перебирают страницы записей, — Не говоря уже о том, что и сам по себе запрос чрезвычайно экстраординарный. Найти информацию по настолько древнему существу... та ещё задача. Но я обязан, иначе люди либо сами разорят мою библиотеку, растащив между собой и по миру крупицы информации, либо ринутся на верную смерть, вовсе не подготовившись.
  Глянув через плечо, вскинул бровь на дракона.
— Вы двое можете помочь мне со сбором информации из моих книг. Тебя, Моль, я знаю уже много лет и мне хочется верить, что ради благополучия мира, в котором живет Мин, ты не станешь саботировать единственный на всю округу архив, — выпрямляется, держа в руках рукописи и пару томов, — Либо же я выдам вам краткую сводку того, что я уже успел выяснить, чтобы вы оставили меня в покое и позволили готовиться к новому приходу гостей. Могу ещё раз осмотреть чешуйку, если хочешь, — на секунду задумался, отведя взгляд в сторону, — Либо... Либо вы можете поискать информацию... Внизу, — он многозначительно понизил голос, — В руинах древнего города наверняка есть своя библиотека. Куда более древняя, чем моя, а значит с более конкретной информации о реликтах. Но это может быть слишком долго и, к тому же, опасно. — глаза старика, что на секунду загорелись идеей, вдруг снова потускнели, — Впрочем, не факт что вы вообще там что-то найдете. Бумага не любит сырость...

«Король Червей, выползший из-под ног творца, уже рыл почву, что Творец лишь засевал»

Фраза, вырванная из контекста и неаккуратно подчёркнутая карандашом, напоминала поэтичную метафору к очередной теологической ереси времён становления Империи Хейинь. Одна из тех, что зреют в катакомбах под умирающими развалами храмов, расползаются дурно пахнущим знанием по трещинам догмы и медленно прорастают в чужих мыслях, не стремясь быть понятыми.

Возможно, это была всего лишь красивая аллегория, проросшая на почве страха и непонимания в мире, где существование монстров и древних богов не ставилось под сомнение. Упоминание в рукописях сущности намекало на то, что их зверь – старше самой жизни, пустившей здесь свои корни, и звучало как тревожное предостережение и символ грядущего распада: всё, что было любовно создано Творцом, рано или поздно будет пожрано пробудившейся тварью.

Также не исключено и то, что в этих словах был скрыт ключ к происхождению Белого монстра, важный пласт его предыстории, намеренно или случайно затерянный в пыльных архивах планетоида. Вероятно, в искажённой памяти очевидцев, которые не могли найти иного языка, кроме символов, он запечатлелся не как существо из крови и плоти, а как общий архетип ошибки мироздания – первородный паразит, тихо дремлющий на изнанке мира.

Обведённая на странице цитата не раскрывала ничего конкретного, прячась под завесой лирического тумана, и оставляла слишком много возможностей для интерпретаций. Как и всё, что сохранилось с того времени, эти строки жили на границе между вымыслом и ускользающим знанием, в котором одно слово могло свести с ума, а другое – стоить жизни. Моль не торопился с выводами, предпочитая оставлять трактовку подобных отсылок тем, кто привык скрупулёзно ковыряться в текстах. Он знал, как легко потеряться в древних аллюзиях и принять метафору за пророчество, а догадку – за истину. Его интересовало не столько толкование фразы, сколько след, который она оставила: как долго жила, откуда появилась и почему кто-то (по всей видимости, сам архивариус) удосужился её почеркнуть.

—  Это... Да, это мой переносчик. Я дал его Ньюба, чтобы он мог безопасно вернуться в случае чего...

Если судить по найденному на болотах трупу, то заряженный пространственной магией артефакт не принёс особой пользы: либо стажёр не обладал собственным источником, и у вещицы попросту не хватило магической мощи для экстренного перемещения, либо он был глубоко одурманен блуждающими огнями, настолько, что даже не пытался её активировать. Моль склонялся к последнему – слишком знакомым казалось это оцепенение, когда чужая воля незримо и крепко вплетается в сознание, приглушая инстинкты и подменяя страхи прохладным, обволакивающим спокойствием, в котором не остаётся ни сил, ни желания для сопротивления.

— Тебе не кажется, что блуждающие огни стали... слишком агрессивными? — Голос звучал мирно, почти задумчиво, с той настороженностью, которая вырастает из внимательного наблюдения за тем, что выходит за пределы привычного. Впрочем, этот вопрос не нуждался ни в ответе, ни в какой-либо реакции. Без твёрдой опоры на факты предположения можно было строить вечно, а приплетать к происходящему меняющуюся экологию казалось слишком удобным оправданием.

— Могу ещё раз осмотреть чешуйку, если хочешь.

— Буду благодарен, — откликается безэмоционально, как если бы речь шла о чём-то обыденном, и молча вытаскивает чешуйку из внутреннего кармана, чтобы положить её поверх раскрытого тома.

Когда речь зашла о древних руинах, брови Моль едва заметно дрогнули в удивлении. Он знал о каком месте шла речь. Подземный город, по слухам, уходящий под землю на глубину в десятки уровней, едва уцелевший фрагмент доимперской инфраструктуры. Аборигены всё ещё спорили, был ли он когда-то научной станцией первых колонизаторов, закрытым убежищем для знати или просто забытым бастионом экстренной эвакуации, но сейчас было очевидно одно: это место не прощало даже малейших ошибок и считалось подземельем с особым уровнем сложности, куда спускались немногие и возвращались лишь единицы.

Самый нижний уровень, насколько позволяли судить редкие рассказы очевидцев, был давно затоплен вязкой смесью грязи, масла и отходов, которая поглотила сердце комплекса – машинный отсек с недействующим генератором.

Средние этажи представляли собой лабиринт из ржавых лестниц, проломленных платформ, мастерских и скромных жилых помещений, когда-то принадлежащих обслуживающему персоналу. Чуть выше, над гниющей сетью туннелей, располагались секции побогаче: просторные, с остатками крепкой мебели и панорамными зеркальными стенами, которые служили окнами, проецирующими иллюзорный пейзаж. Здесь угадывались следы некогда существовавшего порядка: административные отсеки, переговорные, комнаты связи. Но время превратило это место в жутковатый музей гнили и разложения, где с растрескавшихся потолков свисала арматура, а между стенами шептались сквозняки о тех, кому не удалось выбраться. Всё, что осталось от было роскоши – это обшарпанные стены, гнёзда паразитов, ядовитые испарения и тревожные звуки из-за перегородок.

Спускаться в руины решались только отчаянные авантюристы и охотники за артефактами. И если где-то в этой гниющей кишке комплекса и сохранилась нетронутая вандалами библиотека, то, скорее всего, находилась ближе к нижним уровням. Без подробной карты и специальной экипировки шансы найти её были ничтожны.

— Не думаю, что поиск архива в руинах – хорошая идея. — Коротко взглянул сквозь Вакулу, сощурился и опустил глаза к кружке с чаем. — Фэн, у тебя есть рабочая схема подземного комплекса с указателями?

— Тебе не кажется, что блуждающие огни стали... слишком агрессивными?
  Фэн задумчиво хмурится.
— Там нынче совсем неспокойно? В Болоте, — взглянул сперва на Цанбая, потом на его знакомого.
  Вакула, до этого пустовато глядевший куда-то в сторону полок и перебиравший пальцами приглаженную шевелюру, стреляет взглядом в старика.
— На пути в город я встретил работягу, — ровно отозвался, — Он тоже был под влиянием чар. А перед этим им поддался и дракон.
  Фэн приподнимает брови.
— А ты?
  Вакула прикрыл глаза и повел руками.
— У меня есть защита от таких вещей.
  Фэн снова задумался, вернувшись к сборам разбросанных рукописей.
— Огоньки — существа особенные, магические. Странности в органической части биосферы всегда можно объяснить нарушением баланса в пищевой цепи или в атмосфере, но огоньки? Они реагируют лишь на магические изменения мира. Возможно... Возможно появление Монстра оказало на наш регион даже большее влияние, чем я предполагал. Но... пока судить рано.
  Сдвинув кипу книг с одного из рабочих столов, Фэн открыл взору гостей очередное замысловатое устройство: сплетенное из тонких медно-золотистых опор, оно чем-то напоминало очертаниями примесь старого компьютера и подставки для инструментов. Стоило старику немного повозиться с настройками шурупчиков и небольших кристаллов, как устройство пришло в движение и его структура вдруг заимела смысл. Заговоренный на довольно простые бытовые заклинания, рабочий артефакт стал сам переписывать небрежные заметки из книг на чистую бумагу. Местным ученым, которым был практически недоступен интернет и наука более развитых цивилизаций, ухищрялись, как умели.
— Не думаю, что поиск архива в руинах – хорошая идея.
  Вакула пока что лишь молча размышлял.
— Фэн, у тебя есть рабочая схема подземного комплекса с указателями?
— Гхм, — старик вздыбил усы, — Где-то была примерная карта. Очень примерная. Нужно понимать, что место это не слишком исследовано. Подробный план, говорят, есть у Мэра, но, — кажется, усы прятали едкую улыбку, — Если это правда, он вам её не отдаст.
  Порывшись в ящиках, Фэн вскоре достает свернутый пергамент и передает его Цанбаю. Разворачивая его, дракон понимает, что лист был длиною по крайней мере метра полтора. Это был довольно грубый, ручной набросок, навскидку отображавший план очень глубокого бункера. Слева до самого низа тянулось изображение «колодца» — вид сбоку — с минимальным количеством указателей. Кто-то под линейку монотонно и терпеливо выводил все 109 пролетов, но так и не смог их внятно заполнить. Только первые десять этажей несли в себе пометки в духе «опасность», «зачищено» и «опечатано». Справа же располагались «диски» — вид на этажи сверху. Таких там было лишь восемь и помимо уже знакомых надписей имелись ещё пометки «трубы», «Собственность Мэра» и «Опечатано, вход запрещен». Если присмотреться, чуть более выцветшим карандашом также были нанесены надписи, помогающие определить предположения о назначении тех или иных зон. «Жилой район», «рынок», «лестница». Но больше всего было пометок в духе «не определено».
— Три верхних этажа, считается, были техническими, — говорит Фэн, легко подбирая чешуйку и направляясь в свою спальню, — Обширные пустые залы когда-то хранили в себе транспорт, карантинные зоны и пункты управления. Оттуда уже давно всё выгребли, что было ценного или просто блестящего.
  Спальней оказалась крошечная кухонная кладовка, снизу от стенки до стенки полностью заполненная узкой кроватью. Судя по всему, Фэн предпочитал оставлять книгам больше места, чем самому себе. Либо в его роду затерялось несколько грызунов, любивших жить в тесных дуплах. Пространство над кроватью было забито нагроможденными всяким барахлом полками, сильно прогнувшимися с годами. Поставив небольшой скрипучий табурет, старик полез искать что-то на самой нижней.
— Зона с четвертого по десятый этаж называется «элитной». Там расположены древние жилища богачей и всякие разные, как принято считать, учреждения. Многое уже либо разграблено, либо разрушено, судить непросто. Но, говорят, что чем ниже в подземелье ты спускаешься, тем жилища становятся теснее и грязнее. На 25ом этаже находили подземные фермы, а на 50ом — огромные технические отсеки. Так что, на ваше счастье, вся полезная мудрость скорее всего если и сохранилась, то где-то не слишком глубоко. Там, где когда-то жили вельможи, а не простые работники. — вздохнул, — Но, это лишь предположения людей мэра... Насколько мне известно, аналогов библиотек там либо не находили, либо... Либо не считали нужным упоминать в общедоступных отчетах. Хм.
  Наконец освободив искомое от плена старых книг и сувениров, Фэн слезает с табурета. Очередное устройство, напоминавшее зачарованный микроскоп, осторожно удерживалось обеими руками, пока старик поворачивался к гостям.
— Что ж. Посмотрим, — даже в его голос закралось тихое, осторожное предвкушение, — Не мешайте мне и не шумите, пока я не закончу.
  Для этого дела Фэн отправился в самый дальний уголок библиотечного зала. Туда, где, видимо, стоял его самый главный рабочий стол, что был размерами чуть ли не больше собственной кровати. Опустив устройство и установив в него древнюю чешуйку, старик сел в кресло и принялся за действие, отчасти напоминавшее не столько научную деятельность, сколько ритуал. Вновь он не столько смотрел, сколько слушал и ощущал. В какой-то момент он даже прикрыл глаза, оставив над чешуйкой одни лишь пальцы, продетые в специальные кольца устройства. Минута, вторая, третья... Он молчал и, кажется, почти не дышал. Двигались только фаланги и постепенно сползающие друг к другу насупленные брови. Закончив, он оставил устройство, медленно отвернулся и глубокомысленно потер подбородок.
— Это... Ммм, — лицо его было мрачным, а голос сухим, — Это может оказаться очень важным... Многое объясняет... — бормочет уже едва слышно, нерешительно перебирая мысли.
— Что ты узнал? — вдруг прозвучал голос снайпера совсем рядом, что уже сидел на краю стола и вертел в руке какую-то случайную вещицу, беспардонно подобранную со столешницы.
  Фэн от неожиданности даже вздрогнул. Странный юноша, пришедший с вещами его покойного помощника, теперь уже совсем не походил на простого посыльного. В его любопытстве, пускай и невольно, но проступало прохладное нетерпение, напомнившее Фэну людей Мэра. Старик откровенно покривился, не испытывая от ассоциации никакого удовольствия.
— В чешуйке действительно остались следы магии, — холодно ответил Фэн, сохраняя профессиональное достоинство, — Очень скрытные следы очень сильной магии. — немного понизил голос, в задумчивости отводя взгляд, — Магия школы некромантии. Спорная сама по себе, в этой чешуйке она несет какие-то особые оттенки. Думаю, не обошлось без вязи и сложных ритуалов.

Моль склонился над пергаментом, укладывая его на заваленный книгами стол и бережно придерживая пальцами, словно древний артефакт, готовый рассыпаться даже от лёгкого дыхания. Взгляд с ленивой неспешностью прошёлся вдоль вычерченного подземного тоннеля, отмечая ритм повторяющихся пролётов и пустые сегменты на этажах с незамысловатыми надписями. Здесь, как и в животном мире, зайти на чужую территорию значило неизбежно обрести врага и неприятности, а идти на риск не было в первоначальных планах дракона, предпочитающего сохранять нейтралитет и не ввязываться в конфликты с местными чиновниками, чтобы не нажить проблем не только себе, но и старухе, оставшейся дома. Поэтому верхние этажи с пометкой собственности мэра можно было сразу вычеркнуть из списка потенциальных направлений – по всей видимости, доступ туда можно было получить только по специальной заявке в администрацию, или же с самоубийственным упрямством проигнорировать формальности и направиться без приглашения. Оба варианта казались одинаково нежелательными и безрассудными для того, кто привык следить за событиями с безопасной дистанции, не рискуя нырять в их водоворот, и тем более не привлекать к себе лишние взгляды, от пристального внимания которых в будущем будет сложно избавиться.

Остальные зоны вызывали у Моль чуть меньше интереса: этажи, отмеченные как «рынок» и «жилой район», наверняка уже успели пройти через сотни рук мародёров и простых искателей «сокровищ», постоянно сменяющихся друг другом за десятки лет, пока в стенах гнило всё, что не успели унести в первые годы запустения. Широкие пролёты лестниц казались не более чем точками пересечения маршрутов, где проще всего было оказаться в чьём-то поле зрения и нарваться на нежелательную встречу, как с охотником за наживой, так и с какой-нибудь рождённой в недрах подземелий тварью. А пустые сегменты с пометкой «не определено» лишь подогревали настороженность, они могли таить в себе что угодно, от обвалившихся коридоров и тупиков до плодящихся в темноте паразитов, где чужаков встречают молча и без предупреждения.

— Сто девять уровней неизвестности и сомнительного веселья. — Протянул с ленцой и скользнул кратким взглядом по снайперу, словно прикидывая, на каком этапе их спуска он начнёт терять осторожность и окажется съеденным заживо живущей там тьмой. Он неспешно сложил пергамент, не спеша выпускать его из рук, и добавил:

— Если это единственная доступная схема, значит, сам спуск будет куда менее предсказуемым, чем кажется на первый взгляд. Это не работа картографа, а скорее наброски человека, который, похоже, лишь краем глаза видел эти катакомбы и едва ли осмелился зайти дальше верхних этажей. — Выпрямился и положил руку на шею, разминая затёкшие мышцы. — Если мы решим спуститься в руины, чтобы найти библиотеку, то это займёт очень много времени. Не думаю, что это хорошая идея.

Архивариус уже вовсю суетился вокруг выданной ему чешуйки, склонившись над извлечённым из-под слоя пыли аппаратом, методично разворачивал находку под разными углами к свету и с педантичной осторожностью вносил правки в настройки. Несмотря на суетливую нервозность каждое движение казалось выверенным и в них ощущалась привычка человека, который не единожды проделывал подобное, но с каждым разом старался выжать из процесса крупицы новых знаний. Пальцы то осторожно подталкивали чешуйку на несколько миллиметров, то замирали над ней, словно боялись разрушить невидимую сеть магии, всё ещё теплившуюся внутри. Иногда он замирал, наклонившись как можно ближе, и задерживал взгляд так, будто пытался разглядеть то, что скрывалось за ребристой поверхностью, отголосок дремлющей силы.

—...Магия школы некромантии...

Моль, до этого стоявший поодаль и молча наблюдавший за движениями пальцев старика, едва заметно изменился в лице. Осторожное, почти хищное замирание проскользнуло в его фигуре: задержав дыхание, он склонил голову и устремил взгляд к чешуйке. На мгновение всё вокруг, кроме утраченной частицы прошлого, потеряло свою чёткость и отошло на задний план: шум за окнами, редкие движения людей в помещении, даже затхлый запах старых книг и пыли. Мир стянулся до одной единственной точки. Он вслушивался в неё самим нутром, как зверь, чутко улавливающий дрожь почвы под ногами.

Слова о некромантии отозвались неприятной болью в затылке, словно кто-то провёл лезвием по внутренней стороне черепа. Если к остаткам древнего монстра применили эту школу магии, то любая связь с ним могла оказаться чреватой последствиями. Такие заклинания обычно въедались в саму суть существа, превращая его в сосуд для чужой воли, а значит, неизвестно, что именно ждало их – искажённые остатки прежнего разума или тень мага, нашедшая убежище в древних костях. В любом случае такая встреча сулила мало приятного.

— Значит ли это, что наш пациент – продукт некроманта? — Говорил он без нажима, но в голосе сквозила та же осторожная сосредоточенность, с которой прислушиваются к шагам в тёмном коридоре, где каждый звук может оказаться предвестником чужого дыхания за спиной. — Фэн... — Тихо. — На Хейинь есть какие-нибудь... культисты, на которых предпочитают закрывать глаза? Слухи или достоверная информация. Что-нибудь было слышно в последнее время? Возможно, стоит искать в том направлении.

Теомагия (прощупывает чешуйку на предмет некромантии): Хорошо (24) [Бросок: 6, Модификатор: +18, Итог: 24] (https://arkhaim.su/index.php?action=dice&aid=14113)